Текст книги "Фантастическое приключение городского лучника (СИ)"

Автор книги: Сергей serdobol

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц)

Сидя на земле и таращась на, участливо присматривающихся ко мне, людей я тихо спросил:

– Люди добрые, какой сейчас год?

– Шесть тысяч шесть сот восемьдесят восьмой от зарождения мира. – Произнёс степенно Бурей.

– А по вашему, тысяча сто восьмидесятый, от рождества Христова. – Добавила Женщина улыбаясь.

– По чьему "по-нашему"? – Отрешённо спросил я.

– По твоему, с Володимиром. – Уточнил, улыбаясь бородой и глазами, Горын. – Порядок у тебя видать с головой. – Порты то одень – уже веселее усмехнулся он.

– А кто такой Володимир, у которого крыша поправилась? – С безразличием спросил я, натягивая штанину.

– Так друг твой, который тебя и пригласил, – а я жена его Лада, – улыбнувшись, ответила женщина.

Я так и остался в одной штанине:

– Вовка? – Воскликнул я. – Ну Пятачина, ну я ему! Да за такой розыгрыш я ему руки не подам! Ну, блин, уух! – Вылетело из меня негодование.

– Какие уж тут игрища, да разыгрищи? – Пробурчал Бурей. – Всё взаправду. – Он поначалу тоже не верил.

– Во что не верил? – Осёкся я.

– Пойдём в дом. Володя вернётся сам тебе и расскажет, он же тебя встречать пошёл. Ныне третий день, должен вернуться. Он ить третий год тебя встрянуть ходит, в заветный час, да в заветное место… и по трое дён тебя ждёт. – Уже веселее прозвенела Лада.

Дом, в который меня привели, показался обычным деревенским. Печь с лежаком, загнетком, плитой и всем полагающимся, сундуки, лари, добротный стол… Только вот лавки вдоль стен, вместо стульев и табуретов, смотрелись не привычно. На стенах висели деревянные полки, шкафчики, мелкая утварь.

– Печка у Вас знатная, – обратился я к Ладе устало.

– Да, теперь тут у всех такие, – улыбнулась она, – Володя сам и избу, и печь ставил, а потом и люд из Гудошной веси начал рядом строиться, да перенимать мужнины умения, так наш хутор превратился в весь. На-ка во, выпей, – Лада поставила передо мной ковш с каким-то питьём.

– Не уж-то Вовка сам и дом, и печь сложил? – безразлично спросил я и порядочно отхлебнул.

– Измыслил сам, а мужики Гудошнинские руками да могутой помогали. Да и как не помочь, ежели он ихних деток, да увечных лечил.

– Каких увечных? – хмелея, спросил я, впадая в сонливость.

– Третьего лета мужи Гудошные на торжище за солью ходили по реке, а до этого, в тех местах, ватага новгородская на ушкуях погуляла, да местных охотников на рухлядь обобрала до нитки и посекла, ну а те, на волоке, на наших и отыгрались. Выжившие говорили, что их за новгородских приняли, орали вот, мол, вам за наших… еле отбились. Как так? – всплеснула руками хозяйка. – Ведь ушкуйники то, и сброей, и одёжей побогаче выглядят, – вздохнула Лада. – Все, кто выжил, и были увечные. Еле до веси добрались. Из четырёх расшив две до дому еле дошли. А потом на весь черемисы налетели, пожгли, да пограбили. Народец то, кто в лесу, кто на болоте попрятался. Защищать было некому, у мужей раны свежие ещё не зажили. На наш хутор тоже тогда четверо черемисских воев вышли. Я чуть запереться успела. Муж троих стрелами побил, а одного рогатиной угомонил, но тот ему тоже бок порезал. Уж я плакала тада. Потом от черемисов послы приходили, замирялись, откуп приносили, мол тех татей наказали, за нарушение добрососедства……

Толи напиток подействовал, толи нервное напряжение прошедших часов, а скорее всего и то и другое, но я начал отключаться. Сквозь дрёму слышался приятный женский голос, рассказывавший мне про моего друга Вовку "Пятака". Потом всё стихло. Я спокойно спал.

Наступил вечер.

Проснулся я от топота ног и голосов на ступенях дома.

– Где? Где он? – Громко спрашивал знакомый голос Пятака.

– Спит, не ори оглашенный – отвечала Лада, – за столом уснул. Чуть умом не тронулся сердешный, тык я ему хмельного на травах подала, он и уснул.

– Некогда Ладушка! Беда! Горын, собирай мужиков! – Раздавался голос Вовки.

Я бросился в дверь, но кто-то дёрнул её снаружи и моё тело, поддавшись этому посылу, вылетело в сени, сбивая с ног Вована.

– Здравствуй Влад, здравствуй дорогой, вставай друже, обниматься будем потом! Ты уж меня извини и давай вникай в обстановку. Ватага снизу рекой идёт, вроде Буртасы, около полусотни, можт поболи малость, все оружные, на двух лодиях. Ща в полдне от нас стоят, можт отдыхают, можт ждут кого. Откуда взялись сам не пойму. Они тут вроде никогда не появлялись. Да что я тебе рассказываю, ща сам всё узнаешь.

– Кто идёт? – окончательно проснулся я.

– Не знаю точно, но мерянский охотник сказал, что брони у них буртасские, что прибрежные селения грабят. Идут скоро, особо не задерживаясь. Эх, елы-палы! Говорил я мужикам, что крепостицу надо ставить, да не успели, – поднимая меня, сокрушался Владимир.

– Какой охотник, что ставить? Вовка, мы в прошлом да? – Ошалело спросил я и поспешил за другом на улицу.

Вовка обернулся и, взяв меня за плечи, посмотрел в глаза:

– Да Влад, в прошлом. И я не сошёл с ума. Мы сейчас снова собираемся с тобой на пострелушки, но на выживание и с… Он замолчал.

– С чем «с»? – Выдохнул я.

– С поножовщиной, Влад, и мне страшно. – Обрушился громом тихий ответ.

События начали развиваться с огромной быстротой. Я уже верил в то, что попал в прошлое, но в то, что здесь сейчас творилось, верить не хотелось, ибо в воздухе витал страх.

Народ, сходился к центру селения, и кучковался вокруг Горына. Как выяснилось потом, Горын был бывший черниговский сотник и тут преподавал НВП (начальную военную подготовку) и мечный бой. Кузнечил по совместительству.

Народу собралось человек шестьдесят. Боепригодных было не много, десяток мужиков как я и постарше, да десяток лет двадцати-двадцати пяти, остальные подростки разных возрастов, бабы да старики под стать Бурею.

Горын, по-быстрому, разогнал лишних, раздав им указания, а остальных пригласил в свой дом на совет.

Вовка положил мне руку на плечо и подбодрил:

– Пошли, пошли. Может и ты, пособишь.

Совет длился не долго и не громко. Всё это время я сидел на краю лавки и внимал говорящим. Решено было отправить в ночь разведку, а вокруг веси снарядить часовых в секреты. Это поручили молодым охотникам во главе с опытным Кириллом.

– Ага, – подумал я, – тут и крещёные есть. Мало того, этот Кирилл ещё и заведует разведотделом. Значит в плане религии тут мир и дружба…

Сидевший у печки Бурей прокашлял, все повернулись к нему.

– Детишек малых, да баб ко мне в лес отправьте, да в провожатые пяток отроков оружных отрядите. – Друже Кирилле, дай на это дело троих сынов твоих, хоть и юны они ещё, но в ночном лесу аки совы, да и стрелы мечут не хуже взрослых. – А ты, Любим, своих двух чад дай. Те тоже лихие лесники.

Кирилл и Любим тут же ушли, а Бурей обратился к Владимиру:

– Твоего гостя мы не знаем куда применить, поэтому решай сам.

– При луке будет, – кивнул Бурею Вовка и добавил, – втянется, а там посмотрим.

– Добро! – Встал из-за стола Горын.

Все быстро и тихо разошлись.

Володька потащил меня к себе. Дома Лада собрала какой-то скарб и одевала двух детишек. Вовка сел на корточки к детям, улыбнулся:

– Ну что воробышки мои? Охраняйте мамку то. Хорошо?

– Хорошо, тятя, – ответил старший малец.

– Тятя, а кода ты плидешь? – пискнула девчушка.

– Когда-когда! – Начал учить сестру малец, – когда головы ворогам посечёт, тогда и придет.

У Лады покраснели глаза.

– Береги себя Володенька. Береги для нас, любый мой. – В её голосе послышался срыв…

Я вышел в сени и закурил в раскрытую дверь, облокотившись о притолок. В моей голове был полный сумбур, к горлу подступил комок. Тут даже дети знают, что батя идёт головы рубить и это нормально, а у нас "Ну погоди" запрещали для показа малым детям, мол, опасно для психики… Возникшую обиду за прохладную встречу, я выбросил из головы, потому что только сейчас понял, за что Володька готовился стоять и, если понадобиться умирать. Я чувствовал переживания друзей и завидовал их чувствам друг к другу. А что со мной дальше будет? Захотелось вдруг себя пожалеть…

Лада с детьми вышла и торопливо пошла к назначенному месту. Мне хотелось ей сказать что-нибудь доброе, но не нашлось чего. Проводив её взглядом я, расстроенный вернулся в дом.

Вовка уже обряжался в кольчугу:

– Одевайся Влад, сбруя на столе – и он кивнул на воинские причиндалы.

Володька помог и объяснил что к чему, поэтому одевание было не долгим.

– Я лук с собой привёз, – заикнулся я.

– Какой?

– Фирмы «Бэр», плечи шисят восемь фунтов.

– Пойдёт.

– Только стрел у меня нет.

– На вот, сам делал, – Вовка достал из сундука берестяной тул набитый стрелами, – тридцать штук, я ими с местного лука, килограмм на сорок пять, стрелял. Думаю, тебе подойдут. Только под хвосты обмотку подгони.

Минут через десять хвостовики садились на тетиву плотно.

– Пошли. – Посерьёзнел Володька и улыбнулся уголками рта.

– Пошли. – Почувствовал я его состояние и, наверное, побледнел. В этот миг мне очень сильно захотелось жить.

На улице было тихо. Дальняя разведка давно ушла в поиск, ближняя слившись с темнотой, растворилась в лесу. Весь жила ночной жизнью, по своим правилам и правилам леса, по людским законам и законам природы.

Мы сидели в загоне для коров и, наблюдая за улицей сквозь щели строения, тихо беседовали. Время тянулось мучительно долго. Я поведал Вовке свою историю, он мне свою рассказал, как Бурей открыл тоннель времени, что он Вовка туда попал, когда искал домик на продажу. Как он угрожал арестовать всю весь Гудошное и сдать куда следует, как бросился на Горына, выхватив у мальчишки тренировочную рогатину, а тот увернулся и голоменью меча влепил Вовке по лбу до потери сознания. Хорошо, что Бурей вступился. А потом у него «крыша ехала» и опухали мозги от нежелания верить в происходящее. …

Среди ночи в лесу ухнул филин, ближе к деревне застрекотала белка. Вовка шикнул. Напряжение росло. У меня начался мандраж, сердце колотилось очень громко и казалось, заглушало все звуки в округе. Что ж, у хорошего бойца, всегда перед боем понос.

Вовка тихонько коснулся моего плеча, это был сигнал к вниманию.

По веси двигались тени, вызывая во мне дрожь, бурление в низу живота. Четыре силуэта, появились попарно, с разных сторон. Я шевельнулся, Пятак сжал моё плечо. Ещё минут пять не прошеные гости шныряли вдоль домов, потом всё затихло, через некоторое время прострекотала белка.

– Расслабься пока. – Тихо сказал мой приятель, – ща будем новостей ждать.

Через некоторое время напряжение спало. Я начал осмыслено различать звуки. Вот где-то корова вздохнула, вот ещё какая-то скотина топнула в хлеву…

Сырая прохлада ночи забиралась под одежды и выгоняла тепло, вызывая мелкую дрожь. Краешком глаза я уловил какой-то блик и прильнул к щели. В ночном небе, чертя огненные полосы, загорались и тухли падающие звёзды. А я и забыл, что уже конец августа. Говорят, что август – месяц падающих метеоритов, но он, скорее месяц гибнущих звёзд. Вспышек было намного больше, чем в моём, современном времени, видимо до нас их сгорело огромное количество, а нам остались крохи.

– Небо видал? – Шепнул я Вовке.

Он промолчал, но его кивок был уловим.

В стороне реки послышалась возня и лёгкий плеск, погодя прокрякала утка, ей вторила другая. В лесу опять коротко стрекотнула белка, а за ней ухнул филин.

У меня возникло чувство беспокойства:

– ВовкО, ты слыхал, что б белка ночью стрекотала?

– ВладкО, а ты вообще слыхал, что б белка с утками и филином по ночам беседовала?

Я выдохнул …

– Отож. – подытожил дружок с тихим смешком.

– А что ж собаки молчали?

– Бурей увёл.

Вскоре раздался шорох, причём возле нашего укрытия. Волосы под шлемом встали дыбом, показалось что, натянулся подбородный ремешок.

– Ну, што вы тут браты, скучаете? Порты ещё не замочили? – шёпотом, вползая к нам, проговорила тень, трясясь от смеха.

– Данила, ты? – Убирая нож, ахнул мой товарищ. – Ты ж в дальнем дозоре был?

– Тык был и уже назад обернулси-си-си. – Смеясь, шептал парень.

– Впредь упреждай на перёд, а то я тя, чуть было, ножом не полоснул! – Прошипел Володька.

Данила пискнул мышью:

– Так годится? Ладно не серчай, – перестал трястись Данила, – меня Кирилл до Горына послал, а тот велел всех оповестить. Одна лодья, с тремя десятками воев, крадётся по Кубене к нашему плёсу. Тихо идут, видать вёсла чем-то обмотали, ишшо два десятка воев берегом идуть, все доспешные. Наши и тех и тех доглядывают. Вторая лодия, встала в пяти стрелищах, на том берегу Кубены, там ещё у них десяток остался, полон стерегут.

– А что на нашем берегу случилось. – Тихо спросил Владимир.

– Да засадные хлопцы, четверых ихних, возле наших расшив, повязали, да одного невзначай зарезали. Они челны пытались увести, видать мало им двух лодий то.

Мне опять стало жарко. Что значит невзначай зарезать, спросил я себя. Выходит, и меня так же и кого угодно. Ну и времена.

– Что порешили? – Спросил Вовка.

– Как высадятся, наши у берега их пропустят, солому за спинами подпалят и по краю зайцами до вас, а вам по свету противников легче стрелами забросать будет, мы пешцев у леса встрянем. Горын наказал, чтоб сдуру в сечу не лезли, бо покрошат. Ща к заслону переползайте, там уже наши схоронились. Ежли татей стрелы не остановят, то отбегайте к избам, там Горын и други их в мечи примут, а вы пособите. А твой щит иде? – Шепнул Данила.

– Сижу на нём. – Тихо ответил я.

– А-а! Эт ты знатно удумал. Налетит хто, щитом прикрыться не успеешь.

 
Одна задница, на щите останется
Во всей своей красе
И мыслей в ней не будя
О девичей косе!
 

– Затрясся в беззвучном смехе парень и ужом исчез в темноте.

Не знаю, покраснел ли я, побледнел ли, но под ложечкой, от стыда засосало.

Вован, видимо почувствовав моё смятение, шепнул:

– На Данилу не дуйся, он и рубака дай бог каждому, и на язык остёр, даже Бурея иногда цепляет. Меня по началу, цеплял часто, я злился, а потом разглядел душу его. Он чужое горе как своё воспринимает. На людях всегда весел, а один всегда в думах да в грусти. Ладно, хватит шептаться, пошли.

Проползти сто метров, до так называемого заслона, оказалось для меня мукой. Я никогда в жизни не предполагал, что буду ползти в средневековом доспехе, в наручах и поножах, со здоровенным тесаком на поясе, с луком и стрелами, со щитом на спине, по достаточно высокой траве на стрелковую позицию. Заслоном оказались расставленные в траве бочки, причём без соблюдения какого-либо порядка, где по две, а где по три в ряд, тут же были разбросаны пучки соломы. По сути это был не заслон, а временные укрытия для лучников, хаотично расставленные на лугу для запутывания вражеской разведки, догадался я. Между ними валялись калитки от изгородей, доски и даже пни. Тут мы и заняли оборону, все по своим укрытиям, за своей бочкой. Началось томительное ожидание.

Долго ждать не пришлось. Минут через десять пятнадцать от реки донёсся лёгкий шум. Прокрякала утка, ей отозвалась другая.

В ночной тиши скрежет ладейного днища о прибрежный песок, отозвался мурашками по спине. Шорох множества ног приближался, слышалось густое дыхании людей, идущих убивать. В ночном воздухе стал ощутим запах пота и будущей крови. У меня прослабили колени и в этот момент за спинами противников полыхнули четыре соломенные копны. – …Киев бомбили, нам объявили, что началася война… – Вставай страна огромная!.. – пронеслось в голове.

Меня обуяла дикая, первобытная злость, которой я раньше не испытывал. Она пьянила и требовала жёстких действий.

Стрела плотно села на тетиву. В ста с лишним метрах от меня, подсвеченный четырьмя кострами, на нас бежал враг. Послышались хлопки тетив, и я впервые отправил стрелу в человека, в людей которых не знал, которые шли, чтобы забрать мою жизнь.

Мандража не было, рядом щёлкали, позвякивали, похлопывали тетивы, сливаясь в какой-то ритмичный аккомпанемент всему происходящему. Я был частью этой убийственной музыки, я был музыкантом этого кровавого оркестра, я чувствовал, что посылаю смерть.

Стрела за стрелой уходила в противника, тот взялся в щиты и превратился в непробиваемую стену. Теперь посыпались стрелы на нас. Стреляли с ладьи, причём довольно результативно. Шмелиное гудение пролетающих мимо стрел вызывало холодок в желудке, появились раненые. Наши ответили, похоже не без успеха, ибо послышались крики боли. Мы продолжали обстреливать противника. Где-то с лева в лесу раздавались крики и звон железа. Похоже, шутник Данила сотоварищи, сшибся с лесным отрядом ночных «гостей».

Костры затухали, по лугу разнёсся дым, пепел и запах гари. Ночная тьма опять укрыла нападавших.

Противник, с рёвом, пошёл в атаку. Кто-то дал команду отступать.

– Пепел, айда к домам! – Крикнул Вовка.

– Ща! – отозвался я отпуская тетиву и видя как зарылась в траву завывшая тень. – Пепел стрельбе не мешает!

– Пепелац, быстрее! Вла-а-д! – Раздирая горло орал Володька.

– Я пришёл в себя. Пепел и Пепелац были мои клички, придуманные Вовкой ещё в молодости, по моей фамилии Пеплов.

– Пятак орал благим, умоляющим матом.

Я метнулся на голос. В щит, висевший на спине, что-то сильно ударило. Падая в траву, пришла мысль: – Всё, кранты.

Чужие руки потянули за одежду. Моё тело рванулось что было сил. Из глотки вырвался вопль обречённого человека, и лук, зажатый двумя руками, прошёлся по ногам противников, потом по головам, не нанеся особого вреда, а потом налетел на чей-то, умело подставленный меч, и развалился на две половины. Рука дёрнулась к поясу за тесаком, а голова тут же получила сильнейший удар. …Уходя в забытье, я услышал, как лопнул ремешок шлема и тот слетел с головы. Что-то тёплое залило лицо, наступила темнота.

Занялась зоря, травы окутанные туманом, прогибались от капель росы, и была бы идиллия, ежели б обезумевшие люди не резали друг друга, одни защищаясь, другие нападая.

Я лежал залитый кровью, серое небо смотрело на меня сквозь клочья тумана. Промокшая одежда холодила тело. Слышался шум битвы, и он мне казался не нужным и мешающим. Придя в себя, захотелось встать, но любое шевеление вызывало приступ сильной головной боли с тошнотой, что вызывало физические муки. Иногда мой разум проваливался в забытьё, а иногда приходил в сознание, чтобы снова отключиться…

Очнулся я на полу, покрытом шкурами. Из одежды на мне была русская льняная рубаха да повязка на голове. Башка тихонько ныла, во рту тоже было погано, болел язык. Рядом слышались стоны и причитания. Кто-то матерился. Открывать глаза не хотелось, боясь спугнуть покой и вызвать головную боль, но глаза всё-таки открылись, не смотря на слипшиеся ресницы.

Несколько женщин обходили лежащих, как и я на полу, раненых. Кому-то делали перевязки, кого-то чем-то поили. Прям прифронтовой госпиталь, подумал я и приподнялся на локтях. Кто-то позвал Вовку, тот появился, хромая на костыле, весь в синяках с ковшом в руках.

– Ну что живой? – обратился он ко мне, – на-ка во, испей.

Я с жадностью приложился к воде и, отдышавшись, с трудом ворочая языком, спросил:

– Что с ногой?

– Бог миловал, скоро заживёт.

– А что со мной? Долго валяюсь?

– Сотрясение, рассечения и ушибы тканей, прикушенный язык, ну и синяки да шишки, ибо побегали по тебе изрядно. Можно сказать, повезло. Валяешься часов десять. Рассечение на твоей башке я зашил, а надо было наоборот глубже проковырять, что б впредь исполнял команды. Ладно, отдыхай. Потом потрындим, мне к Даниле надо.

– А что с ним?

– Когда вторую лодью взяли, он помогал павших да раненых подбирать, а потом один по лесу железо да стрелы искал, ну и на пятерых недобитков нарвался. Хоть сам порядком помятый, да подраненный был, но троих положил, а ещё с двумя уже не сдюжил… Благо парни Любимовы, авангардом, от Бурея возвращались. Они, долго не думая, вогнали супостатам по стреле под глаз, а Данилу с топорком в лопатке и сломанной кистью ко мне на руках принесли.

Остаток дня я провёл в думах и посильной помощи раненым. Кому воды приносил, хромая всем телом, а из-под кого убрать надо было, тоже не брезговал. Ночью спал беспокойно. Сны, сны, сны, да все разные, тяжёлые.

Утром появился Бурей. Всех обходил, прислушивался, Вовке советы давал, а тот к моему удивлению соглашался и просил потом помочь. Бурей не отказывал.

Старик не обошёл вниманием и меня.

– Как твои хвори-свербячки Владислав? – Спросил ведун.

– Уходят, дед Бурей. Уже бегаю.

– Да видал я, како ты с ковшом телепался, переваливаясь яко утка на льду. Знатно по тебе посигали. До дому не тянет? – серьёзно спросил он.

Я понял, к чему клонит Бурей и ответил:

– Нет, Бурей. Позвольте я у вас ещё погощу.

– Значит любо тебе наше гостеприимство! – Старик удовлетворённо кивнул и удалился к раненым. Я проводил его взглядом и откусил яблоко… Кислятина-А-А……

Через пару дней я был почти огурцом, с редкими болями в голове. Поселили меня у бабы Меланьи. Бабуся была добродушная, но ворчливая, а по разговору напоминала кино-Бабу-Ягу в исполнении Милляра. Меня это очень веселило и подталкивало на общение в стиле героя киносказок Иванушки. Когда я её спрашивал что сделать по хозяйству, она говорила что ныне я всё вытрудил и должён итить гулять:

– Мужи в твои годы уже детей рОстят, а тебе из дому под вечер не выгнать!

Мне так и казалось, что она добавит: – чуфыр-чуфыр…

Я целовал её в морщинистый лоб, а она тыкала мокрой тряпицей в мой лоб и называла недорослем, улыбаясь почти беззубым ртом.

По утрам я начал стрелять из слабенького лука, дабы вернуть помятому телу былые качества. Лук одолжили мне меньшие сыновья Кирилла, близнецы Алексий и Андрей. Они оказались друзья Доброшки. Все три друга, после утренней рыбалки для лазарета, с серьёзным видом учили меня обращаться с их луком, и я им подыгрывал.

Потом я помогал бабе Миле, а отделавшись, заходил к Вовке, проведать его и раненых. Как-то заглянув к выздоравливающему Даниле, я опять нарвался на его колкости, но благодаря этому я свободнее заговорил с весянами, местными барышнями, а они со мной.

Он сидел на лавке в одних портах, с перебинтованным торсом и рукой в лубке.

– Будь здрав Даниил! – Приветствовал я.

– И ты не хворай Влад! Ты шож это свою одёжу не забрал, и баб смущаешь?

Я спохватился:

– А где она и почему смущаю.

– Бабы-Ы! – Крикнул хохмач, закашлявшись, – добрый молодец Владислав, за одёжей пришедши. Няситя! Только порты они тебе нипочём не отдадуть – серьёзно продолжал он…

В помещении воцарилась тишина. Стонущие перестали стонать, мухи перестали жужжать. Мужики, бабы, девки помошные, Вовка – все замерли.

– Почему? – Оторопело спросил я.

– Да потому што с переду, на портах твоих, цепь золочёная обнаружена.

– Так то не цепь, то застёжка такая, замок «молния», – не смело отозвался я.

– Тык, а я про што? Это ж какое добро в портах нужно иметь, что б под замком его хранить и молыньёй боронить? – Быстро нашёлся он. – Все вои видали, как вороги тебя навзничь положили, а потом отскакивали, видать, ты их молыньёй поражал, – предположил Данила, – али добром, што под замком в портах было? – закатил глаза в догадке весельчак и покрутил локтем, присвистывая.

Средневековый, созданный Володькой, лазарет взорвался от хохота. Где-то упала посуда. Люди смеялись до слёз. Тяжёлые лежачие корчились от смеха, а Вовка, со слезами смеха на глазах, пытался их успокоить. Бабы и девки, закрыв лица ладонями, тряслись в истерике. Кто-то хлопал меня по плечу, женщина, принесшая мне одежду, тряслась от смеха, упёршись головой в другое моё плечо. Я, поддавшись общему настрою, хохотал вместе со всеми, и только бледный, выздоравливающий Данила, глядя на меня, добродушно улыбался сквозь короткую, темно-русую бороду, изредка потрясываясь от смеха. Напряжение прошедших суток было снято, и я почувствовал, что стал частью этой веси.

…Ступая по стёжке новенькими поршнями, примотанными по онучам кожаным ремешком, моё естество ликовало. На мне были порты, рубаха, пояс, нож, в общем, всё как у всех. Именно у всех, так как с ножичком тут ходили и женщины, и подростки. Как же в этой одежде легко и приятно ходить! Сколько потеряли мы современники, поддавшись веяньям моды! Вспоминая, содрогаюсь. Уф!

За прошедшие, после нападения, две недели я освоился почти полностью, даже успел поругаться пару раз, но не серьёзно, а так, поспорил по-соседски.

Со мной здоровались встречные, я уважительно отвечал на приветствия. Молодые девки смущённо краснели и отворачивались, хихикая и шепчась, зрелые женщины вызывающе улыбались, распрямляли осанку, выпячивая "обильность", здоровались, иногда допуская лёгкую пикантную колкость. Я подыгрывал, мы расходились, смеясь и передавая здравицы друг другу и родственникам.

Ноги несли меня к Пятаку. Возле дома ко мне подбежали, протягивая руки, Вовкины карапузы Мишутка и Дашутка.

– Здрастя, дядька Влад! – Закричали они наперебой.

– Здравствуйте птенчики, здравствуйте Владимирычи, здравствуйте Пятаковичи! – ответил я, подхватив их на руки, – где ваш тятя?

– Та-А-м! – закричали они, указывая пальчиками во двор, и ухватили меня за уши.

– Ах вы, сорванцы, мелочь пузатая! – шутливо ругнулся я, спустил их на землю что б шлёпнуть по задам.

Пузатая мелочь, с визгом рванула в рассыпную и, засунув пальцы в носы, начала из далЯ, хихикая, показывать свои языки и корчить рожи.

– Ну, все в отца! – громко сказал я, протягивая руку Пятаку.

– Ага, особенно вон та кудрявая! – Сказала с порога Лада, вытирая руки о расшитый ромбами, да свастиками полотенец.

– Здравствуй Влад, – она палец глубже суёт, потому и похожа.

От я им! – уже серьёзнее добавила мать.

Детей как ветром сдуло. Мы засмеялись.

– Проходи в дом.

– Та не, давайте на улице посидим. – предложил я.

Я вот что думаю Вовко, – медленно начал я, – Кирилл давеча говорил, что скоро мясозаготовки начнутся, оленина там, лосятина, кабанятина…

– Ну, верно. К чему клонишь то?

– Он говорит, что зверя лучше бить с двадцати, двадцати пяти шагов не больше, но близко не всегда подойдёшь…

– Ну и что?

– А я предложил с сорока – пятидесяти и более, а он в ответ, мол у лося шкура ого-го …

– Ладно, беседуйте, – Лада пошла в дом.

– Да не тяни ты! Говори, чего затеял, – не выдержал Вовка.

– А ржать не будешь?

– Нет! Говори!

Я закурил:

– Хочу лук современный сделать, для охоты.

– Тьфу ты! Тут не смеяться, а плакать надо! – Махнул рукой Вован, – Пепелац опять гравицапу из башки потерял! Неужели ты думаешь, что тут можно сделать толковый блочник?

– Нет, но думаю, что здесь можно смастырить нормальный рычажник! – мой указательный палец ткнул в небо, – блоков нет, лишь пару дверных петель, – выпустил дым я, – понял, Пя-та-чёк? – засунул я за пояс хирурга.

Пятак хлопнул глазами, положил ладонь на темя, замер на миг в задумчивости и пригладив волос ко лбу хлопнул ладонью по колену:

– А ведь точно! Только что с релизами и прочим обвесом?

Теперь удивился я:

– Да на хрена они нужны?!

– И то верно, делай!

– Что значит делай? Вот за этим я к тебе и пришёл. Ты машины ремонтировал, кости сращивал, давай размеры продумывай, а я плечами займусь. Первый пробный сделаем.

– Давайте ка мыть руки и все за стол, пора уж! – пригласила хозяйка.

Я было отказался, но Вовка похлопал по плечу и подтолкнул:

– Пошли, пошли! Пока экология чиста надо пользоваться.

Обед был замечательный. Густой куриный суп с репой просто отпад. Как говориться «ум отъешь и жопу в кровь истешешь» так вкусно.

После трапезы Мы с Вовкой пошли в сарай, где у него была мастерня, и там начали обсасывать будущие луки.

Через пару дней, Володька выдал чертёж качающихся деталей и их крепежа.

Вечером, после огородных трудов, мы вдвоём направились к Горыну.

На пороге нас встретила его жена, женщина лет сорока пяти:

– Будь здрава хозяюшка! – Склонились мы, – нам бы Горына повидать.

– Горы-ыня, до тебя пришли! Не громко позвала она мужа, – Входитя гостюшки, – пригласила она нас.

Горын появился вытираясь полотенцем и поприветствовав нас кивнул на лавку. Мы уселись. Я впервые внимательно его рассмотрел. Он был в рубахе на выпуск, рукава засучены выше локтей, в кожаных тапках. Крепкие натруженные руки были обвиты венами и исчерчены шрамами, сухая, но мощная шея тоже несла на себе следы военной молодости. Мужик за пятьдесят, а выглядит как скала. Не даром имя своё носит.…

– Младушка, подай что на стол. – Просительно пробасил хозяин.

В сенях громыхнуло и охнуло, Горын метнулся на оханье и внес в горницу в одной руке жену, в другой кадку с водой.

– Да шо-ж ты не сказала Младушка? – С укором за переживал Горын, – рази можно такую тяжесть ворочить то?

Та виновато улыбнулась.

Мы с Вовкой, понимающе, переглянулись. Горын то с Младой, вон чё… Скоро пополнение будет.

– Ну байте голуби, с чем пожаловали. Сел на лавку старый воин, поставив на стол холодный пирог и хмельное.

Вовка коротко рассказал нашу затею.

– А-а-а, Кирилле мне шо-то говорил о вашей затее с сумлением. – Задумчиво проговорил Горын.

– Вовка развернул перед ним лист бумаги бересяные рулончики с карандашным и чертежами, на что я вытаращил глаза.

Кузнец сосредоточено начал изучать чертежи придвинув ближе свечу. Мы нетерпеливо ерзали на лавке, попивая из ковшей и заедая пирогом с картошкой и луком. Время шло, мы черпнули ещё.

Я попытался вставить свои разъяснения, но бородач наконец ухмыльнулся в усы и выдал:

– Мудрёно. Это что ж выходит, с этого лука дитя сможет стрелы метать, ежели по началу, тетиву стронет?

Лёгкий хмель вылетел из головы. Мы с Володькой, от удивления, перестали жевать.

– Только тяжёл лук то выйдет. – Продолжил Горын. – Бо плэчи его надо делать булатные, а у нас никто булат не куёт.

– Ну а петли скуёшь?

– Всё сделаю. Сверлом пройду, подгоню и этого, ну як его, а-а (!) – люфта не буде.

– Всё Горын, будь здрав, чертежи оставляем, куй. – Попрощались мы, и ошарашенные вышли.

Небо начинало сереть. Мы шли и восхищались светлой головой бородатого война-кузнеца. Я остановился, потому что понял что меня терзало:

– Володь, а картошка откуда?

– В пироге то?

– И в супе у тебя дома!

– Так это я завёз. Я ж по указаниям Бурея ловил момент открытия двери времени и бегом в ближайшее сельпо за покупками и за розеткой для телефона для СМС тебе. Поэтому свёрла, механические дрели три штуки, полотна по металлу, картошка и многие мелочи, вот бумага и что можно унести в рюкзаке это я припёр.

– Так вы должны были стать тут все богатеями, на картошке то…

– Должны, но не так быстро. Я ж картофель носил не мешками, а по паре кило, что бы и на другое в рюкзаке место было. Поэтому картофана тут, на продажу, пока нет, но для себя, разнообразить стол, хватает.

– А Горыновский «ЛЮФТ»?

– Эт он от меня перенял.

– Да у вас тут коммунизм! – Засмеялся я.

– Что-о ты! – Ухмыльнулся Вовка как герой Куравлёва в «Афоне».

И мы врезали «В тёмном лесе, в тёмном лесе».

Следующий день был посвящён плечам будущего лука. Перво-наперво я попытался распедалить Вовку на пластик: