Текст книги "Tier (СИ)"

Автор книги: Selia Meddocs

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)

Такси остановилось. Мужчина помог девушке выйти из машины, и они вместе поднялись на шестой этаж. Кристоф взял ключ из ослабевших пальцев Ульрики, открыл дверь и, поддерживая спутницу, завел ее в дом. Шмидт, уже более твердой походкой, взяла курс на спальню. Обернувшись на пороге, она прошептала:

– Не оставляй меня одну…

Шнайдер кивнул, и зашел вслед за ней. Дверь закрылась, и дом погрузился в блаженную тишину.

***

Войдя в палату, Шелл увидел Монику. Бледная, с усталыми воспаленными глазами и перебинтованной головой, она казалась хрупкой и беспомощной. Брендан почему-то подумал, что девушке пришлось выбрить часть волос на затылке, чтобы обработать рану.

«Жаль портить такую красоту. Такой красивый песочный цвет…»

– Мистер Шелл? – едва слышно проговорила Моника, сосредоточив взгляд на детективе. – Почему вы здесь?

– Извините за беспокойство. Я не отниму у вас много времени. Просто расскажите мне, что произошло там, в гараже.

Райан поморщилась от боли и перевела взгляд на капельницу:

– Я хочу все забыть. Забыть как можно быстрее. Это все так нереально, как будто я попала в кошмарный сон…

– Прошу вас, мисс Райан, расскажите мне. Все, что помните, каждую мелкую и незначительную деталь, которую только можете вспомнить.

Моника отвернулась от детектива, и он не увидел, как по ее щеке потекла слеза. Затем, взяв себя в руки, девушка произнесла:

– Он убил Сандру. Выстрелил в упор, она даже не успела ничего понять.

– Кто «он»? Вы видели нападавшего?

Девушка покачала головой и вновь поморщилась от боли:

– Нет, я не видела. Только услышала выстрел, а потом меня ударили по голове.

– Почему вы остались один на один с потерпевшей?

– У нас было такое себе застолье – мы отмечали выступление группы на пляжном рок-фестивале.

– Кто «мы»? Поконкретнее.

– Моя группа и группа Rammstein. Потом, ближе к полуночи, все разошлись, остались только мы с Сандрой, Ульрика, ну и Рихард Круспе с Кристофом Шнайдером. У нас кончилась выпивка, и Сандра попросила кого-нибудь сбегать в супермаркет. Ушли все, кроме меня.

– А почему вы не пошли?

– Сандра попросила кого-нибудь остаться с ней, чтобы ей не было скучно. Она была уже довольно пьяной, и это не было на нее похоже.

– Она боялась чего-то или кого-то?

Моника задумалась:

– Я бы не сказала. Джонсон никогда ничего не боялась. Да и недоброжелателей у нее не было. Она всегда умела сглаживать острые углы в любом конфликте.

Девушка устало потерла лоб. Этот разговор давался ей нелегко.

– Ну, а потом кто-то постучал. Я подошла к двери, но Сандра почему-то окликнула меня. Я повернулась к ней, и в этот момент прогремел выстрел. Я закричала, и меня ударили по голове. Это все.

– Вы слышали голос нападавшего?

– Нет. Я даже не уверена, что он был один. Уж как-то быстро прозвучал выстрел и меня буквально через секунду вырубили.

Моника автоматически прикоснулась к бинтам.

– Это все, что я могу вам рассказать, мистер Шелл. Я мало что помню. Ну, разве что еще запах смерти…

– Запах смерти? – переспросил Брендан, удивленно подняв брови.

– Кровь и порох. Смерть пахнет именно так, и этот запах будет преследовать меня всю жизнь.

Девушка прикрыла лицо ладонью и тихо заплакала. Следователь торопливо поднялся и, пробормотав какие-то извинения, вышел из палаты.

========== Боль потери. Одиночество. ==========

Кристоф проснулся, когда солнце уже стояло в зените. Кровать, на которой он лежал, явно была не той, на которой он спал в отеле. Она была поуже, и он был на ней не один. Рядом, уютно устроив растрепанную голову на его плече, мирно посапывала Ульрика. Осторожно повернувшись, чтобы не нарушить хрупкий сон девушки, Шнайдер осмотрелся.

Они лежали вдвоем на нерасстеленной кровати, к тому же полностью одетые. Сверху они прикрылись мягким клетчатым пледом, да так и заснули. Судя по тому, как болело отлежанное ухо, они проспали в таком положении всю ночь.

Попытаться встать так, чтобы не потревожить Ульрику, у него не получилось. Девушка вздрогнула и открыла глаза. Шнайдер улыбнулся и получил в ответ сонную, но такую милую улыбку.

– Который час? – поинтересовалась Шмидт, поднимая голову и потягиваясь.

– Половина двенадцатого.

Ульрика шумно выдохнула и села:

– Так много? О-о-о… Пора вставать. Нужно сходить в больницу, потом еще на вечернюю смену в отель успеть. И предупредить администратора, что Моника не выйдет… И, конечно же, нужно позвонить…

Девушка стала лихорадочно собираться, бездумно хватая попавшиеся под руку вещи, затем, бросив на них пустой взгляд, клала назад. Она металась по комнате, словно птица в клетке, бормоча что-то под нос.

Шнайдер обеспокоенно следил за Ульрикой. Ее нервозность была заразительной – мужчина уже начинал чувствовать себя не в своей тарелке, а ему было необходимо, чтобы голова оставалась ясной. Кристофу только и осталось, что встать с места и схватить девушку, заключив ее в объятия. Маневр удался – Шмидт перестала трепыхаться и затихла, уткнувшись лбом в его плечо, часто-часто дыша. Шнайдер молча перебирал пальцами ее волосы, вдыхая аромат этих гладких, шелковистых прядей.

– Прости, – Ульрика вдруг отстранилась, вытирая тыльной стороной ладони ручейки слез и шмыгая носом. Тут же повернувшись к шкафу, она извлекла оттуда носовой платок и привела свой нос в порядок.

– Тебе не стоит извиняться передо мной, – Кристоф мягко прикоснулся к ее щеке, принуждая девушку повернуться к нему лицом. – Ты вчера пережила напряженный день и тяжелую ночь. Любая другая уже давно бы билась в истерике…

– Это не оправдание для меня, – шмыгнув напоследок носом и промокнув глаза уже влажным платком, поднялась с места. – Однако, все же пора взять себя в руки. Сейчас, переоденусь и поеду в больницу.

– Я с тобой, – тут же произнес Шнайдер.

Ули в ответ на это только кивнула.

***

Дождавшись, когда отец Сандры все-таки выйдет из палаты дочери, убитый горем, Рихард тихо прошмыгнул к постели девушки. Она была похожа на восковую куклу – бледная, недвижимая, живущая за счет множества трубочек и приборов, которые поддерживали в ней слабое дыхание жизни.

Цвен нерешительно подошел к кровати и сел на стул, еще хранивший тепло мистера Джонсона, просидевшего на нем остаток ночи. Круспе слегка наклонился вперед и взял в ладони хрупкую, почти прозрачную ладонь Сандры. Девушке сделали операцию и провели процедуру переливания крови, но она все еще находилась на той тонкой грани, когда жизнь и смерть ведут борьбу за каждый человеческий вдох.

Сердце мужчины болезненно сжалось, стоило ему бросить быстрый взгляд на заострившееся лицо девушки, на ее выпирающие скулы. Рихард даже предположить не мог, что он, живя с Марго и растя общего ребенка, сможет так привязаться к посредственной гитаристке из гёрлз-бэнда курорта Палм-Бич. Конечно, о любви, или хотя бы влюбленности речи не шло, но часы досуга, проведенные с Сандрой Джонсон, дали свои плоды.

Круспе устало потер лоб, только сейчас ощутив, как сильно он устал за эту ночь. Взглянув напоследок на пациентку, он собрался было уже подняться и уехать в гостиницу, когда писк приборов, участившийся и тревожный, привлек его внимание. Рихард насторожился. Напряжение сквозило в каждой его черте. Только он открыл рот, чтобы вызвать медперсонал, как Сандра, чью руку он продолжал держать в своей ладони, больно вцепилась ногтями в его кожу. От неожиданности Круспе чуть не взвыл, но потрясение, потрясшее его до глубины души, заставило отбросить боль на второй план и склониться над девушкой.

– Моника… – едва слышно, почти одними губами прошептала Сандра.

– С ней все в порядке, она жива… Я сейчас позову врачей, держись, милая… – скороговоркой, чуть запинаясь, проговорил мужчина, пытаясь отнять руку, но Джонсон с удивительной, чуть ли не мертвой хваткой держала его, и Рихарду показалось, что она уже наверняка проткнула ногтями кожу на его руке.

– Моника… она… – уже громче, теряя последние силы, прошептала Сандра и, издав последний, булькающий стон, расслабилась. Хватка ее моментально ослабла, и Круспе выдернул окровавленную ладонь, бросаясь к двери:

– Скорее! Она только что была в сознании!

Доктора и медперсонал, мигом бросив свои дела, ринулись в палату, чуть не сбив с ног Кристофа и Ульрику, быстро шагавших по коридору. Шнайдер, заметив, как его друг изменился в лице, ускорил шаг:

– Что случилось?

– Сандра пришла в себя, но… Мне кажется, ей стало хуже, – Рихард, машинально потирая четыре полукруглых следа от ногтей, поморщился. – Где здесь можно найти обеззараживающее? Она продырявила мне ладонь, – пожаловался мужчина.

– Сандра что-нибудь сказала? – живо поинтересовалась Ульрика, хватая Круспе за плечо и буквально прожигая его глазами.

– Да. Только имя Моники. Вероятно, хотела узнать, как она.

С этими словами, кивнув в знак извинения, Рихард широким шагом направился в перевязочную.

Мигом забыв о нем, Шмидт, придерживая накинутый на плечи медицинский халат, бросилась к палате тяжелой пациентки. И первое, что она услышала – это писк, долгий, протяжный… И слова врача:

– Время смерти – 14.53.

Ноги Ульрики вновь подкосились, и она тяжело осела на пол. Она, словно сквозь толстый слой ваты ощущала, как Кристоф поднял ее и усадил к себе на колени, что-то приговаривая. Но девушка не слышала. В ушах только густо стучала кровь, и проносились слова врача: «Время смерти – 14.53».

***

Моника лежала на боку, свернувшись калачиком. Затылок немилосердно болел, но не это служило причиной ее слез. Душевная горечь терзала ее. Палата Сандры, как она предполагала, находилась через стенку, и Райан слышала все: и протяжный писк, и суматоху врачей, и рыдания сенатора Джонсона, только что потерявшего единственную дочь.

«Она была папенькиной дочкой, которая всегда получала все, что только пожелает. И вот, она пожелала Круспе. И это сгубило ее, как некогда любопытство сгубило кошку».

Подумав об этом, Моника непроизвольно растянула губы в грустной улыбке. Как же тяжело!

Девушка решила выкинуть всю мешающую тяжесть из головы, болевшую немилосердно тупой, пульсирующей болью. Хотелось забыться, заснуть… А еще хотелось, чтобы хоть кто-нибудь вспомнил о ней, зашел в палату, нежно поцеловал в лоб и сидел рядом долго-долго, держа ладонь в своих руках. Но это были тщетные надежды.

«Я никому не нужна…», – подумала Райан, и слезы вновь брызнули из опухших глаз. Это вымотало ее окончательно, и, прежде чем соленая капля, соскользнув с виска, впиталась в белую ткань наволочки, Моника уже спала.

========== Утешение души моей… ==========

Монике снился очень приятный сон: словно она лежала на мягкой перине, одетая в древнегреческую тогу, пощипывала кисть винограда, отправляя сладкие бубушки в рот, а вокруг нее суетились рабы: кто-то держал кубок с вином, кто-то делал массаж ступней, кто-то махал опахалом из страусиных и павлиньих перьев… А кто-то делал весьма приятный массаж головы, ероша волосы и касаясь кончиками пальцев кожи. Это было настолько приятно, что девушка не сдержала стон удовольствия и проснулась.

Еще не открывая глаз, она почувствовала, что сон, вроде как продолжается, ибо раб, делающий массаж, все еще его делал. Но, вот ведь, других и в помине не было – лишь мрак и пустота. Это озадачило Монику, и она открыла глаза. Открыла – увидела Пауля – закрыла. Офигела. Опять открыла, но теперь не полусонно, как в первый раз, а широко, испуганно.

– Вы? Вы? ..

– Спокойно, фрейлейн Моника, вам нельзя нервничать, – заметил Ландерс, продолжая перебирать пальцами волосы девушки, выбившиеся из-под марлевой повязки.

– Э-э-э… – только и выдавила Райан, во все глаза глядя на Пауля в белом халате.

«Надо же, совсем недавно думала, что никому не нужна, а тут такое!» – подумала девушка и привстала на кровати, игнорируя поднявшуюся волной тошноту и головокружение.

– Не вставайте! – всполошился Ландерс, чуть привстав со стула, но Моника отмахнулась и села прямо, не отводя взгляда от Пауля.

– Я, наверное, сплю.

– Не-а, – мужчина присел на краешек стула, с улыбкой глядя на пациентку.

– Тогда, может, очередная шутка? – допытывалась Райан, надеясь обнаружить подвох. Но он, как назло, не находился.

– И снова мимо!

Пауль взмахнул руками, имитируя промах, и Моника хихикнула. Ландерс подмигнул и снова растянул губы в улыбке. Затем, нимало не интересуясь разрешениями пациентки, пересел на краешек кровати. Девушка интуитивно отодвинулась подальше, и Пауль тихо поинтересовался:

– Я что, настолько тебе неприятен?

– Да нет, просто…

– Просто «что»? – мужчина решил сегодня стать настырней, чем обычно.

– Я о том, на что я вам сдалась? Провинциалка, горничная, сомнительная солистка в сомнительной группе… – Моника стала перечислять все, что пришло ей в голову.

– И что?

«Вот уж правда: два слова, о которые разбиваются любые доказательства».

– Да ничего, – со вздохом ответила девушка.

– А вот теперь давай начистоту. Мне уже не двадцать лет, я уже давно достиг того, чего хотел в этой жизни. Точнее, большую часть. И, если честно, мне уже давно надоело стебаться над Думом, что он никак не остепенится.

Моника заинтересованно подняла брови вверх:

– Что-то мне не очень нравятся эти намеки, мистер Хирше.

Пауль чуть не скатился с кровати:

– Меня уже сто лет как не называли так. У меня другая фамилия.

– Да я в курсе. Хотела тоже вас шокировать, – хмыкнула Райан. – Продолжайте, я слушаю.

Ландерс пододвинулся поближе, так, что Моника почувствовала исходящее от него тепло и аромат дорогого парфюма. Что-то внутри ее затрепетало, и кровь мгновенно прилила к щекам.

– Мне нравится, когда ты смущаешься. Готов смущать тебя вечно…

И, словно демонстрируя все свои намерения, Пауль стал медленно наклоняться к девушке. Райан молча ожидала апогея. Вот она уже почувствовала, как частое горячее дыхание Пауля опалило ее щеки, и прикрыла глаза.

«Будь что будет…»

Сухие горячие губы легко коснулись ее, и в этот момент раздался деликатный стук в дверь. Ландерс отпрянул, буркнув какое-то ругательство, и в комнату тут же вошли Ульрика с Кристофом. На Шмидт лица не было – осунувшаяся, бледная. Моника, мигом забыв о находящихся в комнате музыкантах, потянулась к Ули. Та села на кровать, и они крепко обнялись, заплакав.

Мужчины, неловко потоптавшись на месте, вышли из палаты, оставив подруг наедине со своим горем.

– Шнай, ты козел! – прямо и от души заявил Ландерс, едва они оказались в коридоре.

Кристоф чуть не поперхнулся:

– Чего это?

– Между мной и Моникой только что такая искра проскочила! Оранжевая, яркая, как звезда с неба! А тут вы с Ульрикой…

– Нет, Ландерс. Это не искра. Это белочка, – произнес Кристоф и впервые за весь день рассмеялся. На него тут же неодобрительно покосились медсестры, проходившие мимо. Быстро извинившись, Шнайдер вновь повернулся к насупленному Паулю.

– Сам ты белочка! – уже тише произнес экс-Хирше.

– Не, это по части Круспе! – барабанщик сам себе удивился. – Нашел время для шуток!

– Да ну тебя, задрал…

Пауль махнул рукой и удалился. Кристоф с удивлением посмотрел вслед его ссутулившейся фигуре, затем, недоуменно пожав плечами, бросился следом.

– Эй, подожди… Чего ты так завелся-то? Давно я тебя не видел таким расстроенным.

– Нет, ну, а что? – Ландерс повернулся, картинно взмахнув руками. – Я ему, понимаешь, душу изливаю, а он ржет, как конь. Шнайдер, будь добр, свали нафиг, дай успокоиться.

– Все-все! – Кристоф поднял руки, и Пауль, зыркнув нехорошим взглядом напоследок, скрылся за дверью, ведущей на лестничный пролет.

========== Новые ответы, новые проблемы ==========

Монику, после получасового спора до хрипоты с лечащим врачом, наконец, выписали из больницы. Выходя под руку с Ульрикой, она прищурила глаза, когда яркое июльское солнце на миг ослепило ее. Прикрывшись рукой, она недовольно застонала, и на этот звук тут же среагировала ее верная подруга:

– Что такое? – встревоженно повернулась Шмидт.

– Да ничего, – отмахнулась Моника, жестом пытаясь донести до Ульрики, что все в порядке. – Просто глаза привыкли к лампам дневного освещения, что теперь кажется, будто мне лампой в лицо светят.

Шмидт кивнула, и они подошли к стоянке, где их уже ждал Кристоф и взятый на прокат темно-зеленый Фольксваген. Райан несмело улыбнулась мужчине и села в салон. Ульрика же села на сиденье рядом с водительским, и тут же завела разговор со Шнайдером. Машина тронулась, и Моника, пользуясь тем, что ее подруга болтает, прикорнула на мягкие серые сиденья. Рука снова автоматически потянулась к хвосту, аккуратно стянутому на затылке. Шмидт помогла подруге завязать его, собрав в пучок оставшиеся волосы, прикрывая выбритую плешь и еще дающую о себе знать рану. Девушка тихо и с сожалением вздохнула, прикрыв глаза.

Ули посмотрела на подругу в зеркало заднего вида и прикусила губу. Так она делала, когда была чем-то встревожена или взволнована. Сейчас же ее тревога подпитывалась предстоящим событием – похоронами Сандры. Кристоф вез их к Монике – Шмидт на пару деньков решила перебраться туда, чтобы присмотреть за подругой —, а затем, приведя себя в порядок, они отправятся на кладбище. Конечно, Ульрика пыталась отговорить Райан от посещения церемонии погребения, но та, с каким-то отупением твердила о своем, решительно сжимая губы.

Тревога девушки не укрылась от проницательного Шнайдера, и он не упустил шанса поинтересоваться причиной угнетенного состояния пассажирки, хотя заранее знал ответ на свой вопрос. Шмидт, несмотря на возникшую между ней и Кристофом связь, не делала никаких попыток к сближению. Барабанщик известной на весь мир группы ходил за ней, словно верный друг, пока шатенка, как мать родная, ухаживала за Моникой. Раздражение тупым молотом билось внутри грудной клетки мужчины, но он не торопил события. Перед ним было всего три пути: бросить все к чертям собачьим и снова вернуться к отдыху, который теперь будет довольно сомнительным на фоне произошедшего; либо ускорить шаг, принудив желаемую им Ули к близости; или попросту пустить все на самотек. На последнюю стезю и стал Шнайдер, сделав ставку на естественный ход вещей. При нормальном раскладе Шмидт давно бы уже сдалась на милость победителя, а проигрывать Кристоф не привык. Оставалось только ожидание.

– Меня пугает Моника, – наконец, призналась девушка, снова бросив взгляд в зеркало заднего вида.

– Почему?

Искренне надеясь на то, что работа двигателя перекроет ее разговор, Ульрика понизила голос до заговорщического шепота:

– Мне кажется, что она винит себя в смерти Сандры. Это ее поведение, молчание, упорство… Она и раньше напролом шла к цели, но только по отношению к музыке и группе.

– Дай ей время, Ули, – посоветовал Шнайдер, переключая скорость, и машина быстрее покатилась по шоссе.

Девушка выдохнула и скрестила руки на груди:

– У меня нет другого выхода. Единственное, чем я могу ей помочь – так это своей поддержкой.

– Извини, конечно, за вопрос, – Кристоф немного помялся, но, закурив, вновь набрался решимости: – Почему за Моникой не ухаживают ее родители?

Быстрый взгляд в зеркало.

– У нее нет родителей, – тихо ответила Шмидт, вновь закусив губу.

– Почему? – удивился Шнайдер. – Она еще довольно молода, чтобы стать сиротой.

– Я не могу сейчас рассказать об этом, Шнай, – сделав акцент на прозвище собеседника, Ульрика замолчала, бросив красноречивый взгляд на подругу, которая снова вернулась в сидячее положение.

Кристоф кивнул, и теперь заинтересованность боролась в его душе с врожденным чувством такта. И, на данный момент, чувство такта взяло верх.

***

Темно-красный гроб с букетом белых лилий на крышке опустился в сырую, свежевырытую могилу, и рыдания сенатора стали еще громче. Этот взрослый, седеющий мужчина не сдерживал себя, словно он остался один на один со своим горем. Казалось, он не замечал всех тех людей, что пришли проводить его дочь в последний путь. Многие из них стояли с отрешенным лицом, неотрывно взирая то на священника, читавшего необходимые псалмы, то на фото Александры Джейн Джонсон с черной траурной ленточкой. Кто-то что-то говорил, бросая ком земли на гроб, затем отходил к своему месту, потупив голову. И над всем этим светило знойное южное солнце, так не к месту озаряя все вокруг, заставляя людей в трауре вытирать белыми платочками не слезы, а выступивший на лицах пот.

Удивлению Ульрики не было предела, когда она увидела, как к их маленькой компании, состоящей из нее, Моники и Кристофа, подошли и остальные участники группы. Шмидт еще могла объяснить присутствие здесь Рихарда – как-никак, у него были отношения с Сандрой.

«Может, пришли поддержать друга», – решила она, и снова переключила внимание на Монику.

Та стояла, словно соляной столп. Ветер трепал пряди волос, выбившихся из «хвоста»; некоторые даже прилипли к лицу, но Райан, казалось, не замечала этого. Вообще, блондинка выглядела так, словно это ее опускают в сырую землю. Только движения глаз от фото к могиле выдавали хоть какое-то проявление жизни.

Ульрика хотела было сделать решительный шаг к Монике и увести ее прочь, но ее опередили. Пауль, отделившись от мрачных музыкантов, подошел к девушке и обнял ее за плечи. Она вздрогнула, но не предприняла попытки освободиться. С серьезным выражением лица Ландерс повел Райан к выходу из кладбища.

Кристоф, молча наблюдавший за этой сценой, не мог не уловить вздох облегчения, сорвавшийся с губ Шмидт.

– Может, тебе тоже стоит уйти? – предложил он, наклонившись к ее уху.

Ули покачала головой:

– Со мной все в порядке, правда. Я вполне могу выдержать службу до конца.

Кристоф кивнул и до конца погребения не докучал девушке.

***

Я – часть скорбящих. Стою среди них, с таким же лицом, в той же черной одежде, но никто даже не думает, что ради моей выходки они все собрались здесь, на погосте. На душе – мерзкий сгусток крови. Былое чувство превосходства выветрилось, а вот леденящий душу осадок остался. Надеюсь, это последнее убийство на моей совести, и мне больше не придется карать… Однако, если понадобится, я снова возьму в свои руки оружие и убью во имя Господа.

***

Макс Фрай зашел в кабинет Шелла и без лишних слов положил на его стол маленький серебристый пистолет.

– Что это? – поинтересовался Брендан, откладывая в сторону едва надкушенный хот дог.

– Орудие убийства Александры Джонсон, найденное на месте преступления.

Следователь смахнул с костюма крошки и, наклонившись через весь стол, пытливо поинтересовался:

– Нашел что-нибудь? Пальчики?

– Нет, к сожалению. Он был на столе и, похоже, пальчики стерли. Но самое главное не это. Этот пистолет – личное оружие покойной мисс Джонсон. Я беседовал с ее отцом, и он подтвердил, что купил это оружие для самозащиты дочери.

Шелл снова сел кресло и нахмурился.

– Странно. Моника Райан сказала, что преступники напали от двери гаража. Вырубили ее, и после этого застрелили ее подругу.

– Тогда, что-то не сходится, – не спрашивая разрешения, Фрай уселся в кресло напротив. – Тут всего две версии: либо убийца находился в комнате изначально, либо кто-то украл пистолет еще до тех посиделок.

– Но как его могли украсть? Где мисс Джонсон хранила свое оружие?

– Сенатор говорит, что его дочь держала пистолет в ящике стола, в гараже. Она проводила там слишком много времени, поэтому и оставляла его поблизости.

– И кто-то выставил эту оплошность против нее.

– Да не кто-то, – потер бороду Фрай. – Пораскинь-ка мозгами, Шелл! Ты уже двенадцать лет работаешь следователем, а до сих пор не можешь сложить два и два.

Брендан действительно задумался. Затем, побарабанив пальцами по столу, поднял изумленный взгляд на криминалиста:

– Бог ты мой! Неужели это кто-то из группы?!

========== Ночные шорохи. Часть первая. ==========

Пауль молча вел Монику, обняв ее одной рукой за плечи. Там, подозвав одно из ожидающих у кладбища такси, бережно, словно хрупкую драгоценность, усадил девушку в машину, умостился рядом с ней и спросил:

– Назови свой адрес.

Райан удивленно взметнула брови вверх:

– Это еще зачем?

– Глупый вопрос, красавица. Домой тебя отвезу, вот зачем… – ласково, словно маленькому ребенку, ответил Ландерс, взяв Монику за руку и начав большим пальцем выводить на внутренней стороне ладони девушки затейливые узоры.

«Дом-кровать-потом жалеть! Дом-кровать-потом жалеть!!!» – бешено завертелись в голове у Райан мысли, и она поежилась. Но, оборвав себя, назвала адрес. Такси тронулось.

– Я же приехала сюда с Ульрикой и Кристофом! – словно спохватившись, дернулась Моника, но Пауль решительно ее удержал:

– Они не пропадут, обещаю тебе. Им просто давно уже необходимо побыть вдвоем… И нам не помешает.

– Нам? Кому это – «нам»?

Ландерс закатил глаза, тут же твердо пообещав себе держать себя в руках и не сорваться на эту строптивую блондинку, сидящую слева от него.

– Паулю Хайко Хирше-Ландерсу и Монике Ли Райан, вот кому! – выпятив грудь, пафосно произнес мужчина. Девушка, словно позабыв о том, что всего несколько минут назад она была в глубоком трауре, рассмеялась.

– Герр Ландерс, вы непередаваемы, – сквозь смех выдавила она, откидываясь на спинку сиденья. Тут же она задела свою рану и тихо охнула. Пауль тут же прекратил паясничать и обеспокоенно поинтересовался:

– Как ты? С тобой все в порядке? Сильно ударилась?

Моника отмахнулась и улыбнулась, подтверждая, что с ней все путем.

– Кстати говоря, перестань выкать. Зови меня просто – Пауль.

– Не могу, – категорично заявила девушка. Она уже давно ожидала этого вопроса.

– Почему? – Пауль от всей души надеялся, что его голос прозвучал нормально, а не как рев загнанного бизона.

– Вы мне в отцы годитесь.

– А ты попробуй посмотреть на меня с другой стороны… Ну, типа: «душой я молод…» Или «любви все возрасты покорны…»

– Приехали, – бесстрастный голос таксиста прервал излияния Ландерса на полуслове. Пауль тут же сунул ему купюру и вышел из машины, бережно сопровождая Монику. Та снова не сопротивлялась, как и тогда, когда он увел ее с кладбища.

В квартире девушка была тут же усажена на диван, а сам мужчина, напрочь игнорируя немой шок, застывший в глазах Райан, деловито направился на кухню. Там, порывшись в холодильнике, Пауль обнаружил остатки греческого салата и хвостик от балыка – Моника не успела сходить в магазин по вполне понятным причинам. Почесав голову, Ландерс решительно доел салат, остаток роскоши в виде балыка положил обратно, а сам, появившись в дверях гостиной, многозначительно произнес:

– Значит, так. Сейчас я мухой смотаюсь в супермаркет, а ты оставайся здесь. И чтоб без глупостей!

– Э… Ну, я, как бы, в своей квартире, герр Ландерс, – не упустила шанс вставить шпильку Моника.

– Пауль, – с нажимом изрек мужчина, назидательно посмотрев на свою визави.

– Окей, Па-уль, – по слогам произнесла девушка, едва сдерживая улыбку. – Я никуда не денусь.

Шутливо отсалютовав, Ландерс вышел из квартиры, а Райан, откинувшись на спинку дивана, громко выдохнула.

– Ну и дела…

Затем, словно что-то вспомнив, встала с места и начала приводить квартиру в порядок. Убрала книги, журналы, диски с музыкой, быстро протерла пыль, поправила занавески… Даже не заметила, как пролетело время, и Пауль с полным пакетом продуктов появился на пороге.

– С ума сойти, никогда бы не подумал, что у горничной может быть такой беспорядок в доме.

Мужчина опустил пакет на стул и подмигнул Монике.

– Это творческий беспорядок, – заявила она, запихивая плед в стенной шкафчик.

– Ладно, не спорю, ибо бесполезно! – сдаваясь, поднял руки Пауль. – Может, поможешь приготовить из этого набора чего-нибудь?

– Без проблем. Кстати… Сколько я должна за продукты?

– Ох, да перестань ты! – Ландерс все-таки не выдержал. – Моника, ради Бога, научись ценить заботу других по отношению к себе.

Райан покачала головой, зажав ее между ладоней.

– Господи Боже, как это все дико. Пауль Ландерс из группы Rammstein купил мне продукты и хочет, чтобы я не переживала по этому поводу?! Да это уже само по себе странно. Кто может похвастаться подобным?

И тут Моника расплакалась. Сев на диван, она прикрыла лицо ладонями и глухо зарыдала. Мужчина опешил, но, быстро сориентировавшись, сел рядом, утешающе обняв вздрагивающие плечи девушки.

– Ну, почему ты плачешь? Если я виноват – так и скажи, а то я неловко себя чувствую.

Райан всхлипнула и подняла на него глаза:

– Зачем я вам, герр Ландерс? Вы даже толком не знаете, кто я, чем я живу, какое у меня прошлое. Да весь мир у ваших ног, поклонницы готовы сердце вынуть из груди, лишь бы вы обратили на них внимание.

– Зато я готов вынуть свое сердце, лишь бы ты сделала то же самое для меня, – тихо произнес Пауль, опустив глаза.

Моника пораженно замолчала, захлопав ресницами в парализующем тело изумлении.

– Теперь, когда никто нас не прервет и не обломает, как тогда в палате, я хотел бы продолжить начатое. Конечно, могут вмешаться разные факторы в виде внезапно начавшей рожать кошки…

– …которой у меня нет, – закончила фразу девушка. Слезы на ее щеках стали подсыхать, а губы дрожать в едва сдерживаемой улыбке.

– Или в виде внезапно залетевшей птички…

– Все окна закрыты, Пауль.

Райан вытерла слезы ладонью и повернулась к Ландерсу. Теперь она в полной мере осознала, что пути назад не будет. Если она перешагнет эту тонкую грань в виде расстояния до губ ритм-гитариста, то предаст все те идеалы, ради которых она жила все это время. Но соблазн был так велик. Пауль искушал ее, словно приглашая разделить судьбу тех, кто забывал обо всем, лишь бы лечь в одну постель с кумиром. И это было невыносимо.

– Что ты со мной делаешь? – одними губами прошептала она, опуская голову. Но мужчина жестом, не требующим возражений, поднял ее подбородок двумя пальцами, внимательно изучая чуть дрожащие губы и серые глаза с мутной от слез поволокой:

– У тебя по-прежнему есть выбор. Если скажешь «нет» – я уйду вот в эту дверь, и ты больше никогда меня не увидишь, разве что по телевизору или в Интернете. А если «да«…

– Да пошло оно все! Да!

Этим словом, да еще жадным движением, которым она притянула к себе обалдевшего от такого счастья Ландерса, Моника смела перед собой все стены, столь тщательно возводимые до сих пор. Она хотела Пауля. Просто боялась себе в этом признаться в связи с гипертрофированной скромностью и недоверием по отношению к мужчинам.

Поцелуй, горячий и трепетный, снес крышу обоим. Особо непередаваемые ощущения окатили Райан, внутри нее словно взорвалась бомба замедленного действия, а в голове пронеслась мысль: «Как много я потеряла…» Неосознанно запустив в короткие волосы мужчины пальцы, она тихо застонала, а затем разорвала поцелуй.

– Назад пути нет… – прошептала она, но, к ее вящему удивлению, Пауль улыбнулся:

– Рад этому. Но, может, сначала утомим телесный голод, прежде чем перейти к духовному?