Текст книги "Дом волков (СИ)"
Автор книги: saturnien
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)
– Заперто, – сообщил Найджел, когда Эмори нагнал его у парадного входа. – Удивительные люди, внутри-то точно все давно разграблено, но с виду дом цел и даже заперт. Как думаете, это стыд перед высшими силами или страх перед господами, которые могут внезапно вернуться?
– Немного того и другого.
Они обошли дом, прошли под высокой аркой и оказались в куда менее приветливом колодце. Дверь и тут оказалась заперта, но Эмори заметил, что окно прямо над дверью выбито.
Найджел отдал ему свое пальто, немного примерился, и парой скачков, цепляясь за продольные углубления в стене, взобрался с лестницы на узкий каменный козырек над дверью, и дальше – в окно. Через пару секунд заклацал замок. Эмори зашел в темный холл.
– Найджел, – начал Эмори, закрыв за собой.
– Найджел? – от удивления Найджел остановился на середине лестницы; в просачивающемся со второго этажа дневном свете была видна только она и несколько уходивших в разных направлениях подсобных дверей. – Когда мы успели перейти на имена, офицер?
– Я должен извиниться за то, что произошло вчера вечером, – продолжил Эмори, игнорируя его шутливый тон.
Найджел потупился, безуспешно сдерживая улыбку, потом тряхнул головой и посмотрел прямо на Эмори:
– Было не так плохо, офицер. Место, конечно, не слишком удачное, я бы предпочел поменьше грязного сена и трухлятины, но тут ничего не попишешь. Что естественно, как говорится…
– О господи, – Эмори тяжело вздохнул. – Речь не об этом.
Лицо Найджела еще сохраняло дурацкую улыбку, но взгляд заострился.
– Я воспользовался твоим… состоянием. Спросил о том, что хотел знать, а потом приказал забыть о разговоре.
Найджел выжидательно наклонил подбородок вниз.
– Это все?
– Это все.
Он отмахнулся, будто услышал самый несущественный пустяк, который только можно выдумать, развернулся и стал подниматься вверх по лестнице.
– Тебе не интересно, о чем я спрашивал? – Эмори повысил голос – Найджел был уже парой пролетов выше.
– Нет! – крикнул Найджел. Голос эхом ударил по каменной пустоте брошенного дома.
***
Вспомнить бы, когда у нее в последний раз так тряслись поджилки. Пожалуй, пару жизней назад, когда она, сопливая девчонка в поношенных рейтузах, впервые училась верховой езде. Или может чуть позже, на своем первом задании под прикрытием. Работа ее была простая – все знать и ничего не бояться, оставаться на плаву, соблюдать выдержку и контроль, гибко встраиваться в любую ситуацию, даже когда все вокруг теряли головы и вели себя непредсказуемо, как растревоженное гнездо тараканов. Быть призрачным марионеточником, который если и не дергает за веревочки, то чутко чувствует их малейшее движение.
Прокладывая себе путь сквозь толпу в верхнем коридоре, она снова казалась себе бестолковой соплячкой. Велика же цена ее опыту и внимательности, если она не могла такого предвидеть.
Дели спустилась в главный холл, вышла на улицу в студеную морось, оглянулась. Долго искать не пришлось – Ошин и Маккормак стояли через дорогу у оградки, за которой начинался парк. Маккормак выглядел остолбеневшим, только глаза бегали, ни на чем не останавливаясь. Ошин курил, резкими движениями отщелкивая пепел после каждой затяжки. Серая пыль пропадала в коричневой слякоти под ногами.
Приблизившись, пару минут Дели стояла рядом, в образовавшемся треугольнике замешательства, тайны и тревоги. Мимо шли люди, шурша черными зонтами. Экипажи с дребезгом катились прочь.
– Я должна найти их, – наконец сказала Дели, обращаясь к Ошину. Он направил на нее долгий, внимательный взгляд.
– А вы, простите, кто? – спросил Лесли, будто только сейчас ее заметил. Вид у него был одновременно смущенный и враждебно настроенный, как у злобного щенка.
– Я друг, офицер Маккормак.
Лесли пытливо посмотрел на Ошина, ожидая объяснений. Их не последовало.
– Куда им велели отправиться, офицер? – Дели снова сконцентрировалась на Ошине. Ей приходилось смотреть на него снизу вверх, но она пыталась это делать с максимальным достоинством.
– Эрденборг, – ровно сказал он, выпуская струю дыма мимо ее лица.
Дели и глазом не моргнула. Машинально состроила благодарную физиономию, коротко кивнула обоим офицерам и зашагала вперед вдоль парка, не оборачиваясь. Сегодня все словно сговорились подводить ее ожидания.
– Дьявол, – выплюнула она, скрывшись из виду. Ощущение безнадежно ускользающего контроля взыграло с новой мощностью, так, что ей пришлось остановиться посреди потока пешеходов. Она подошла к лавке портного и стала усердно разглядывать пеструю ткань в витрине.
Конечно, она знала, что Найджел со своим новоявленным конвоем направились в Ольфсгейт – должны быть на подъезде, а может уже и прибыли туда. Кем бы она была, если б не умела незаметно вскрывать посылки с тайными записками?
Чертов Эрденборг был в двух ночах пути на поезде, у самого западного побережья. Теперь оставалось понять одно – был ли Ошин хорошим полицейским и верным другом, решившим повести ее, Сороку, по ложному пути? Или же предателем, который хотел отрезать Найджела, а заодно и своего партнера Редкреста, от единственной возможной подмоги – в ее лице?
Правда была в том, что его величество Ван Хертен соскучился по охоте на ведьм. Заявил, что – по его особым сведениям – Эмори Редкрест был лично виновен в смерти советника, имел к этому преступлению мотив, а потому стал серьезной угрозой самой бриельской короне, никак не меньше. Что это были за сведения такие, она в душе не ведала. Точно не сорочьи.
Какой бы вариант Дели ни выбрала касательно Ошина, проще не станет. Король Бриелии лично накляузничал на талантливого, но в общем до недавних пор неприметного инспектора алькенбругской полиции; Аматоре, которая вчера еще яро поносила убитого советника и отстаивала никому не известного инспектора-магика, являвшегося, как ни крути, убийцей в этом деле, при этом смолчала; Редкрест-старший даже не изменился в лице, когда за поимку его сына назначили награду, будто его вина уже была доказана. А скандал с секретными экспериментами и убийствами под руководством советника Клейтона, который сама Дели еще не успела толком переварить, будто смыло лавиной новых событий. Будто так и было задумано.
Старик-портной за окном начал странно на нее поглядывать. Дели должно быть уже минут десять стояла тут и таращилась на его тряпки остекленевшими глазами.
Нутро тянуло ее в сторону вокзала, кричало – беги немедля! До Ольфсгейта поездов не ходило, но маршрут на Марген шел по касательной. Через пару часов она могла уже сойти у ближайшей деревушки, выторговать лошадь и добраться до Ольфсгейта раньше, чем алькенбругская знать сядет ужинать.
Дели крепко задумалась. Развернувшись, она поймала экипаж – до вокзала было рукой подать. Она в последний раз глянула на витрину портного, будто оставила на ней какую-то важную мысль. Потом приказала извозчику развернуться и гнать в противоположную сторону.
***
На груди у Эмори лежала раскрытая книга, а сам он лежал на кушетке и смотрел в высокий потолок.
В доме не было ни газа, ни масляных ламп, ни свечей. Столовое серебро, посуда, ковры – все было давно растащено. Осталась только крупная мебель и пыльные книги. Сняв одну из них с полки, Эмори выбрал комнату, наверняка когда-то бывшую гостиной, в которую мужчины уходили курить после ужина, и стал читать.
Он знал этот роман – полный пасторальной идиллии, людской драмы и непритязательной моралистики. Спустя пару глав его сознание перестало фиксировать слова, а просто скользило со страницы на страницу, отдыхая, восстанавливаясь, пока в потоке слов не открылась вторая колея, по которой тут же хлынули другие мысли – его собственные. Он дал им полную волю. Сначала они лились, как ржавая вода из крана, расфыркиваясь и гудя, но по мере чтения становились спокойнее и слаженнее.
Эмори продолжал читать, пока мог разбирать буквы в тускнеющем сером свете, потом отложил книгу. Образы ушли. Осталась темная комната в самом темном городе королевства, и он – в ней, со своими мыслями, которые ни к черту не годились.
Эмори был хорошим полицейским и паршивым стратегом, причем чем ближе становилась цель, тем меньше его заботили собственные поступки в долгосрочной перспективе.
Прокручивая в памяти каждый свой шаг, начиная с прибытия в Марген три дня назад, он проводил инвентаризацию. Обыск комнаты Киллиана Доэрти и полезная улика – это сделал хороший полицейский. Потом за дело взялся паршивый стратег – на него можно повесить весь инцидент с поездкой к советнику среди ночи. Решение доложить о найденных у Клейтона материалах напрямую шефу полиции – хороший полицейский. Решение укрыть Прескотта от немедленного ареста – снова паршивый стратег. Довериться Моне Аматоре – паршивый стратег.
Эмори подозревал, что его внутренний стратег окончательно пожрал внутреннего полицейского в тот момент, когда он согласился удариться в бега, и теперь на месте их обоих появился некто третий. Посредственный преступник.
Дальше мысль не шла, только закручивалась обратно к началу. В конце концов, Эмори вынес себе нелестный приговор: стратега посадить за решетку, а полицейского принудить к двойной нагрузке. Он не примет больше ни одного решения, не совершит ни одного важного шага, пока толком не разберется во всем, что уже успело с ним произойти.
В приоткрытую дверь постучали.
Сделав пару глубоких вдохов, Эмори поднялся и вышел в соседнюю комнату к Найджелу.
========== 7. ==========
С наступлением темноты на Мейер-плац стал собираться народ.
Мужчины несли дрова, вертелы и чугунные котлы – настолько большие, что приходилось тащить по двое, а то и по трое. Впереди них уже прибыли женщины с корзинами и ящиками, в которых была уложена заранее подготовленная провизия и разнообразная утварь. Дети помогали матерям раскладывать добро на кособоких лавках, те, что постарше – вместе с отцами разжигали огонь или таскали ведрами воду, а самые младшие беспорядочно крутились под ногами, метаясь от одной теплины к другой.
Эмори и Найджел с интересом наблюдали за тем, как площадь наполняется заревом, смешливыми перекрикиваниями и плотным облаком запахов, проникающих даже через наглухо закрытые окна.
Двери храма широко отворились. Весь первый ярус к тому времени уже сиял слабым мерцанием, разукрашенные окна светились изнутри. Если бы не тоскливая тьма, раскинувшаяся покуда видно за пределами неправильного круга, Мейер-плац походила на кукольный вертеп с празднично наряженными фигурками и игрушечной церквушкой.
– Какое сегодня число? – спросил Эмори.
– Должно быть двадцать второе, – ответил Найджел, для чего-то глянув на часы.
– Самая длинная ночь.
– Вот это нам повезло. Богослужебный ритуал какой-то?
Эмори недоверчиво на него посмотрел:
– Какой-то? Не верю, что родители не водили тебя в церковь.
– Как же, водили. Каждое воскресенье молились владычице нашей Дану, богине-матери всего сущего, и так далее, и тому подобное… Не могу сказать, что меня в то время интересовали подробности.
– Тут другое, – Эмори кивнул на действие за окном. – Это не магический культ, и не мессианский. В Бриелии его практиковали испокон веку – самое тривиальное почитание плодоносной земли и доброй охоты. Перед войной практиковали тайно, а после пытались возродить традицию, но посреди магического прогресса и светской аристократии она как-то не прижилась.
Найджел оттолкнулся ладонями от подоконника и немного повис на прямых руках, чтобы получше разглядеть суетящихся внизу людей.
– И что же нашим предкам полагалось делать в самую длинную ночь в году? – спросил он, чуть ли не прижимаясь носом к окну.
– Ну, это просто. Хоронить Сохатого Бога.
Найджел спрыгнул вниз и хмуро посмотрел на Эмори.
– Что еще раз?
– Вот именно. Можешь представить, почему в Алькенбруге такой праздник не укоренился. Хотя были торжественные попытки, еще во время моего детства. Тебя, наверное, и в помине не было.
Усмехнувшись, Найджел направился к выходу на лестницу:
– Ой ли, в помине – я всего-то на пару лет младше. Ну же, идемте, – добавил он, когда заметил, что Эмори так и стоит у окна.
– Куда на этот раз?
– Куда-куда, бога хоронить. А то, простите за выражение, жрать хочется до смерти.
– Кришхен, паршивец, а ну дуй сюда! – крикнула высокая женщина в вышитой косынке. – Оставь Хальку в покое, – и добавила потише, помешивая суп в котле, – ей и так по жизни не свезло, господи прости.
Народу на площади все прибавлялось, от взгоряченной толпы и чадящих костров стояло неестественное тепло, тонкий слой гололедицы подтаял. Эмори остановился, потому что проход перегородила пара подвеселевших мужиков, держащих друг друга за плечи и о чем-то душевно и очень громко спорящих.
К женщине подбежал лохматый мальчишка лет восьми. Нетрудно было заметить, что все собравшиеся были одеты в свое лучшее – скромное, местами протертое, но чистое и яркое. Мальчишка отличался тем, что был будто вываленным в пыли и грязи, весь как на шарнирах. Мать с трудом натянула на него вязаную шапочку, сунула в руки плошку с едой и сказала:
– На вон лучше, угости дядю, – и повернула его в направлении к Эмори. – Мил-человек, угощайтесь ради бога. Только посуду взад верните потом!
Мальчик величаво дошагал до Эмори и вручил ему суп. Спохватившись, Эмори нащупал в кармане последнюю мелочь и протянул ему пару скеллингов. Мальчик остался стоять, с приоткрытым ртом разглядывая Эмори. Один из его верхних зубов криво торчал из-под губы, делая выражение его лица тугодумным и очаровательным одновременно.
Совсем рядом пахнуло шкворчащей жареной свининой. Подошел Найджел, держа в руках две порции наструганного мяса, сдобренного ломтями простого свежего лука. Мясо лоснилось и текло жиром сквозь лепешку. От своей порции Найджел успел сточить уже половину – обе руки ему для этого совсем не понадобились.
Запах горячей еды подкосил Эмори, хотя прежде казалось, что голод его особо не трогал. Он быстро выхлебал суп и принялся за мясо. Не успел заметить, как хозяйский мальчик уже сбегал за второй тарелкой для Найджела. Пока они оба были заняты едой, непотребно и посреди улицы, каждый – в сокровенном мире собственного желудка, мальчик спросил, глядя на Эмори:
– Дядя, а ты из полиции?
Эмори замер, недожеванный лук встал в горле.
– А ты, дядь, – сказал мальчик, поворачиваясь к Найджелу, – ты солдатик? Я про вас много-много знаю. Все знаю.
Невольно округлив глаза, Найджел посмотрел на Эмори.
– Кришхен! – снова прикрикнула женщина, до того занятая с кем-то разговором. – Не приставай к людям, кому сказала! Боже ж ты мой, сроду ни констеблей поганых, ни солдатиков не видал, а теперь – читать учиться начал, вишь, ученый весь, подавай ему военных и полицейских. Господа ради простите, не со зла он.
Оба натянуто улыбнулись, еще раз поблагодарили за еду и молча стали продвигаться обратно, в сторону кораллового дома.
Через пару минут стало ясно, что так просто от мальчишки избавиться не выйдет. Тот не отставал, юрко прячась то за чей-то подол, то за нагромождение из пустых ящиков. Эмори кивнул в сторону храмовых дверей, где гуще всего толпился народ, Найджел кивнул в ответ. Но даже когда они попали внутрь храма и слились с размеренно шагающим потоком паломников, мальчишка и тут нашел их, прицепился сбоку и все с таким же незатейливым выражением сказал:
– Меня Кришхен звать, – он легонько дернул Эмори за полу пальто. – А вас как?
Прежде чем Эмори успел открыть рот, Найджел встрял с левого бока:
– Я Гунтер, а это Ганс, – сказал он с улыбочкой, и для пущей наглядности поочередно ткнул пальцем в себя и Эмори. И тут же добавил: – Мы братья.
– Не похожи, – отрезал Кришхен. – У него вон глаза какие синющие, – он показал на Эмори, – а у тебя обычные. Серые, как у меня, – Кришхен демонстративно оттянул свои нижние веки, чтобы Найджелу было удобнее рассмотреть. – Может, я тоже твой брат?
Найджел засмеялся:
– А что же, может и так. Ганс, ты как думаешь? Видишь, Кришхен, какой он молчаливый – а все потому, что умный. Пойдем лучше, расскажешь мне все, что ты знаешь про полицейских.
Найджел плавно увел мальчишку вперед, приняв на себя водопад из детских восклицаний и вопросов. Толпа постепенно замедлялась по мере приближения к апсиде в самом дальнем от входа конце храма.
Эмори видел, что храм был оборудован лампами, но ни одна из них не горела, вместо них светили десятки свечей, какие-то – в резных металлических канделябрах или на высоких держателях, другие – попросту расставлены на декоративных каменных выступах, в обрамлении восковых подтеков. Своды тянулись высоко вверх и терялись в полумраке, который не смог бы рассеять свет даже и от тысячи свечей. В остальном храм был беден на украшения. Что было раньше, то давно продано, а добрые люди, которые наверняка занялись уходом и использовали здание для своих целей, и близко не признавали реликвий и атрибутик. Категорически ничего не окрашивало этот славный праздник в религиозный оттенок – до тех пор, пока люди чуть не расступились, и Эмори не увидел лежащего на алтаре Бога.
Бог выглядел, как завернутая в черный сатин человеческая фигура; ткань была намотана так многослойно, и так изменчиво переливалась в колышущемся свете, что то и дело обманывала глаз – в одну секунду казалась бесформенной кучей, в другую – принимала знакомые очертания. Во главе лежала пара раскидистых оленьих антлеров, выкрашенных черной краской и многократно залакированных.
Вокруг алтаря скапливались подношения: большей частью – остатки прошлого урожая, но кто-то оставлял и приготовленную пищу, потускневшие монеты и грошовые побрякушки. Эмори заметил, что без магической помощи не обошлось. Изголовье обрамляли самые настоящие, невозможные в декабрьском морозе, нежно белые цветы каллы. Когда подошла его очередь, Эмори выудил последний скеллинг и бросил его под алтарь. Еды им досталось на пару крон, поэтому грех было не почтить виновника торжества хотя бы жалкой монеткой. Он заметил, через несколько голов впереди, что Найджел тоже что-то кинул в жертвенную насыпь.
Постепенно поток людей снова вынес их на морозную Мейер-плац. Насытившись и накричавшись, народ стал рассаживаться возле костерков, покрепче укутываться – до полуночи было еще далеко. Они же снова оказались там, откуда начали, потому что Кришхен никак не хотел отвязаться. Его мать уже сняла с огня котел и сидела за соседской лавкой. Увидев, что сын вернулся, она опять на него прикрикнула, а затем, удовлетворенная, отвернулась к подругам.
Они уселись вокруг огня втроем.
– Теперь положено сказки рассказывать, – сказал Кришхен барским тоном, будто за полчаса уже установил свое главенство над двумя незнакомцами. – Чтобы до ночи не уснуть.
– А что будет ночью? – спросил Найджел.
– Ну как что, понесут сохатика в лес, и там закопают со всем добром, – позевывая, ответил Кришхен.
– И никто на добро не позарится потом?
– Да ни в жисть. Кто могилу богову тронет – там же замертво упадет. А кто не упадет, тот заболеет. Весь скукожится, скиснет, а потом все равно мертвый упадет. Мне так мама рассказывала. Ну все, теперь сказка нужна.
Огонь треснул, и брызнул снопом рыжих искр.
– Слышал сказку про мальчика, которому нельзя было кричать “Волк!”? – спросил Найджел, придвинувшись ближе к костру.
– Нет, – взгляд Кришхена наполнился предвкушением.
– Тогда слушай, – начал Найджел напыщенным голосом рассказчика. – Давным-давно, жил-был король. Все было у короля – красавица королева, наследник сын, земля благодатная, и народ души в нем не чаял, потому что король был добрый и справедливый. Одна в королевстве была напасть – за межой, со всех сторон королевства, жили лютые волки, сильные и страшные серые волчары. Куда ни кинь глазом – везде волчьи угодья, а самих их в сто раз больше, чем людей. И вот повадились волки королевские земли грабить. Сначала по краям откусывали, здесь деревеньку, там городишко, все дальше и дальше, пока сам волчий король не приказал королю человеческому убираться с трона. Что поделать? Не было у короля управы на острые клыки и железные когти. Глянь – и все королевство поникло под волчьей стаей, волчьи графья нацепили фраки, пока люди им прислуживали, а волчьи дети гоняли человеческих детей для забавы, а если сгрызали кого – так только волчьим родителям на потеху. Совсем отчаялся король, но однажды ночью, нежданно-негаданно, пока все волки спали, пробралась к королю лиса, и говорит: “Знаю я, как волчар с твоей земли погнать. Есть у меня лисье колдовство, да такое, что побегут серые, поджав хвосты. А в обмен на это ты не станешь больше на моих братьев с гончими охотиться, в мире будем жить и помогать друг другу”. Рассудил король, что лисицу-то и прокормить легче, и убить проще, в случае чего. Согласился, и на следующее же утро глядит в окно – бегут волки, будто черта увидали, а народ их только пинками подгоняет. Обрадовался король, вернулся в свой родной дворец, и пир велел закатить. Славно гуляли, всем королевством. Но когда пожаловали король с королевой в свои покои, тут-то их беда и поджидала. Лежал в люльке младенец, будто настоящий, да только с ушками острыми и зубками хищными. Волчий сынок, но смотрит и плачет – точно человеческое дитя. Решил король убить его, не раздумывая, но королева схватилась за волчонка, не дала, сказала, что раз не будет он с волками жить, то и выть не научится. Размягчила она сердце королевское. А лисица, которая уже под боком королевским приворковалась, сказала, что проклятье волчье не снять с ребенка, но коли он никогда волка в глаза не увидит, ни вслух, ни в думах стаю не покличет, то может и есть у него надежда. На том и порешили – пусть живет, ничего не ведая. Стали люди его учить и воспитывать, но природа свое брала – то цапнет мальчик кого, ты рычать начнет. Когда подрос, рассудили, что лучше для всех будет, если мальчик поселится у самой межи. Ежели волчий зов в нем проснется, так сразу к своим и убежит, а если волки попрут снова – пусть его первым захапают. Так и остался мальчик жить один на краешке темного леса, чем придется перебиваясь. Днем в город ходил, людям помогал, то дров наколоть, по мышей отловить – нюх-то у него был особый, а ночью – на луну выл, но носу из дома не совал. Знал мальчик, как бы он бережно ни ступал, как бы он каждый день ни старался людям угодить, сколько бы мышей ни поймал он, волчьему духу надобен один раз, один только раз его коснуться, чтобы песенка его была спета.
Когда Найджел кончил говорить, Кришхен уже громко посапывал, свернувшись под покрывалом на лавке.
– И чем же сказка кончается? – спросил Эмори, жестко и прямо глядя на Найджела.
– Еще не знаю, – ответил Найджел, выдержав взгляд.
Коралловый дом был по-прежнему вымерзшим и темным, но еще днем Найджел обнаружил приличный запас дров в одной из кладовых, невесть сколько там пролежавший, и теперь ловко разводил огонь в камине одной из спален. Вряд ли кто обратит внимание на одну лишнюю дымящую трубу в ночь, когда вся главная площадь чадит от десятков костров.
Эмори стоял рядом, облокотившись на каминную полку, и с нарочитым интересом наблюдал за процессом. Когда Найджел наконец выпрямился, Эмори нарушил тишину:
– И как долго ты знал? Насколько глупо я должен чувствовать себя сейчас, просто для сведения? Может, я в самом начале был в разработке и все это, – он обвел рукой широкий круг в пустоте, – огромная шарада, в которую кто-то из твоих начальников затеял поиграть? Отвечай честно.
– Я догадывался с тех пор, как мы встретились, но не знал вплоть до последнего момента. Это правда.
Эмори невольно сжал кулак, но не сменил позы.
– Продолжай.
– Я знал, что где-то в Алькенбруге, среди знати, живет сын имперского наместника, которого младенцем бросили в Ольфсгейте, когда имперские силы бежали на восток. Это знают все, кто хоть что-то из себя представляет при дворе или в министерстве, и уж точно это известно Сорокам. Политически деликатная информация, если угодно, настолько деликатная, что личность не разглашается. Хотя возраст вычислить не сложно. Для меня это было чем-то вроде легенды. Но вот в чем проблема – я знаю вашего названного отца-парламентария. С какой же радости Редкрест-младший живет один, без прислуги, в съемной дыре? Хороший вопрос. Вот еще один – почему вы потащили меня к моей сестре, офицер, почему согласились укрывать преступника? По доброте душевной? Крайне не присущий полицейскому поступок, – Найджел сделал паузу. – Страх. В каждом шаге – страх.
– Что бы ты ни говорил, Прескотт, – голос у Эмори осип, – раз ты знаешь, кто я такой, все это может статься длинной, извилистой уловкой. Почем мне знать, что вы специально не разыграли драму с убийством Клейтона, чтобы повесить на меня то, с чем сами не смогли разобраться? И тебя мне на шею повесили, чтобы я не сбежал раньше времени? Не существует же никакого магического рабства, а, Прескотт? Вот же чушь собачья. Или может все еще раньше началось, может и убивали вы специально, чтобы привлечь мое внимание, а потом улучить момент и…
Найджел подошел ближе и заглянул в опущенное лицо Эмори.
– Это называется паранойя, офицер, – сказал он. – Я обещаю, что все, что здесь происходит – по-настоящему. Но, – продолжил со вздохом, – не могу обещать, что моя сестра прямо сейчас не точит на вас какой-нибудь особо замысловатый нож. Что касается, как вы это назвали – магического рабства, то все реальнее, чем мне хотелось бы, уж поверьте.
– Поверьте… – эхом отозвался Эмори, отворачиваясь. Затем резко повернулся обратно, с нездоровым проблеском в глазах. – Сделаем так: опускай руку в огонь, тогда поверю.
Найджел сделал шаг назад, присел на одно колено и сунул правую ладонь в разгоревшийся камин. Он продолжал смотреть на Эмори с выражением легкого удивления, глаза застлала знакомая поволока.
Прошло десять секунд. На покрасневшей коже ярко выступили белые полоски шрамов, рукав рубашки потихоньку занялся и подгорел почти до локтя. Эмори сильно стиснул челюсти.
– Не больно?
– Нет, – ровно сказал Найджел. – Больно будет потом.
Эмори отсчитал еще десять секунд. Желудок скрутило, и отнюдь не из-за запаха паленой плоти.
– Стоп, хватит.
Найджел выдернул руку. За полмгновения на его лице отразилась вся палитра эмоций, но тут же ее смыло немой гримасой боли. Эмори присел рядом и постарался как можно быстрее прихлопнуть языки пламени, подбиравшиеся от плеча к волосам. Найджел придерживал обожженную ладонь левой рукой, сгорбившись над ней, как над сокровищем. По его плечам прошлась мелкая дрожь, потом снова. Он смеялся.
– Хорошо, что я левша, – прохрипел он, не поднимая лица.
– Хорошо, что я не сказал тебе прыгнуть с крыши, – промычал Эмори, закрыв лицо руками.
Они долго сидели бок о бок, опершись спинами на изножье кровати, пока камин не начал тускнеть. Найджел приподнялся, подложил пару поленьев, и вернулся на прежнее место.
– “Извини меня, Найджел”, – пробубнил он низким голосом. И ответил сам себе: – “Без обид, офицер”.
Эмори медленно и задумчиво посмотрел на него.
– Знаешь, что бы я сделал на твоем месте, Прескотт? Убил бы меня, причем давно. Мы оба оказались в паршивой ситуации, только вот ты можешь бежать, куда хочешь, и стать, кем хочешь. Ты полжизни этому учился.
– А вы?
– А у меня есть только моя любимая работа и паршивая жизнь, которые вряд ли удастся получить обратно.
– Не убегу, – сказал Найджел и дернул плечами. – Во-первых, потому что без наказа не могу отойти от вас дальше, чем на сто метров. Я проверил, пока вы спали сегодня днем.
Эмори кивнул, будто ничему уже не мог удивляться.
– А во-вторых?
– Во-вторых… смотрите-ка, – сказал Найджел, вертя перед собой правую ладонь. Та уже почти побледнела. Он пошевелил пальцами. – Вот и все. Зажило.
Поддерживая подбородок рукой, Эмори спокойно ждал продолжения.
– Во-вторых, – Найджел неторопливо отодвинул руки Эмори, опускаясь, пока не улегся головой к нему на колени, – мне и здесь хорошо.
Ну не спать же, подумал Эмори, в кровати, как нормальный человек. Все нормальное осталось уже достаточно далеко позади. Он смог заставить Найджела поджечься, глазом не моргнув, но отодвинуться теперь почему-то не мог. Возможно, второе обстоятельство каким-то образом вытекало из первого.
– При одном условии. Больше никаких “офицеров”.
– Так точно, Эмори.
Найджел приподнял руку, будто хотел добавить что-то еще, но сон настиг его раньше.
========== 8. ==========
– У меня две новости, – сказала наконец Дели, досуха опустошив кувшин с водой. – Плохая и плохая.
Они сидели в трактире, почти пустом в такую рань, стоявшем при постоялом дворе на юго-западной окраине Ольфсгейта. Несмотря на заплеванный пол и одного особенно вонючего серого кота, по-хозяйски расхаживающего мимо, трактир не вызывал отрицательных впечатлений. Наоборот – привлекал своей неряшливой обыденностью. Можно было вообразить, что к вечеру здесь соберется весь пестрый ассортимент постояльцев, заезжих купцов и подозрительных путников, а вместе с ними местные любители пива и копченых колбасок. Но воображение это было обманчиво – вероятнее всего, зал останется пуст весь день и ночь напролет, как и карманы хозяина, который уже давно и смиренно ждет дня, когда придется в последний раз запереть все двери и ставни, чтобы отправиться к центру города, на работы в поле, а то и на все четыре стороны.
Дели нашла их затемно. Как нашла – не сказала; Найджелу не нужно было объяснять, а Эмори не стал спрашивать. Про себя заключил, что дело должно быть наполовину в том, что Дели знала, так сказать, образ действия Найджела, и наполовину в последовательной настойчивости.
В синих потемках она выглядела не лучше их, с запавшими глазами и грязными разводами на
пальто. Она разбила не одно окно и залезла не в один подвал, прежде чем найти их, это по крайней мере было ясно.
– Новость первая: вы в розыске…
– Вот уж новость так новость, – с притворным удивлением вставил Найджел. Он соскреб остатки яичницы, звякнул столовыми приборами по тарелке и все вместе отодвинул от себя.
– Дай договорить, Прескотт. Вы в розыске, который инициировал и спонсировал король.
– Сорен… – выдохнул Найджел.
– Мать его Ван Хертен, – без эмоций закончил Эмори, и принялся кончиком ножа что-то сосредоточенно выскабливал на столе.
– Официальная версия состоит в том, что вы, офицер, – Дели чуть склонила голову в сторону сидящего напротив Эмори, – отдали приказ убить советника Клейтона. Что у вас на то имелся мотив, и что во имя защиты короны и приближенных к ней вас требуется немедленно поймать, допросить, ну а дальше догадаетесь сами.
Эмори скривил губы:
– Чего же мы ждем, агент Шо? Вот он я перед вами. Наверняка и награда по мою голову будет щедрой. Или вас еще что-то смущает? Возможно, останавливает положение вашего друга, или может его специфические способно…
