Текст книги "Дом волков (СИ)"
Автор книги: saturnien
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)
– Вы исполняли приказ, это мне уже известно. А какая у убийств была цель, вы мне можете сказать?
– Зачистка, избавление от улик. Те, остальные, не прошли отбор.
– В ваш спецотдел, которым руководили Клейтон и покойный Аматоре?
– Так точно. Они были отобраны благодаря своим способностям, как и я, но начав процесс, ни один из них не смог показать должных результатов.
– Вы так и не разъяснили, в чем заключалась суть этого процесса – исследований Аматоре. К чему жертвы оказались непригодны?
– К тому, чтобы стать такими, как я.
Эмори поднял брови, ожидая продолжения.
– Вы не заметили ничего странного, офицер?
– Мне не хватит времени перечислять каждую странную вещь, случившуюся со мной за последние сутки.
– Как насчет того, что я все еще здесь?
– Вы имеете в виду свой глупый трюк с ножом?
– Мне не нужны ни ножи, ни трюки, – голос Найджела сделался низким и серьезным, на грани слома. – Мне приходилось совершать такие вещи, офицер, которые недоделкам из вашего столичного управления и в страшном сне привидеться не могли – голыми руками, со связанными руками, с закрытыми глазами, и на любой другой манер. Я, конечно, благодарен вам и вашему коллеге за то, что вы избавились от Клейтона, но единственная причина, по которой я до сих пор здесь, – это то, что вы приказали мне сесть и рассказать вам все. Сейчас я тяну время, надеюсь уловить подходящую паузу между вашими далеко не блестящими вопросами и махнуть к двери. Но знаете, что случится потом? Вы скажете: “Стоять! Вернитесь на место!” и я вернусь, без секундной запинки.Теперь поняли, офицер?
Найджел апатично опустился на свое прежнее место.
– Аматоре и Клейтон с помощью магии сделали из вас идеального солдата, – тихо выговорил Эмори. – Автоматона, исполняющего любое задание в точности и беспрекословно, по сути – раба. И теперь, по-вашему, заводной ключ оказался в моих руках?
Найджел вскинул руки – мол, наконец-то понял.
Все это звучало, как бредни спятившего неудачника, живущего фантазиями о великом заговоре, зловещих магиках и тайных экспериментах над людьми. С другой стороны, Эмори доподлинно знал, что по крайней мере часть из этих фантазий имела под собой осязаемые улики.
Ему нестерпимо хотелось проверить. Вместо этого он спросил:
– Даже если все это правдиво в точности, как вы описываете, каким образом можно передать петлю магического рабства от одного человека другому? Такое вообще возможно?
Увидев какое-то движение, Найджел встрепенулся, подлетел к окну.
– Можем порассуждать об этом, офицер, если у нас еще останется такая возможность.
Эмори выглянул. Во двор зашел человек и уверенным шагом приближался к лестнице, ведущей в квартиру Эмори. На человеке был длинный черный сюртук, отороченный белым атласом.
========== 5. ==========
Эмори часто снилась дорога.
Маршруты, развилки, полустанки, круговерть пересадок, храмоподобные вокзалы, вой дорожной бесконечности. И только пункт назначения – всегда недостижимый, как линия горизонта. Во сне он знал, куда направляется, это знание было запечатано внутри него, как дрожащий компас под сердцем; его стрелка ранила – именно так он понимал, что держит верный курс. Ощущение тяги было мучительным, рвущим, всеобъемлющим, но чья-то злая воля уводила его по кривой, он пропускал остановку, он промахивался и ускользал каждый раз, и каждый раз казалось – еще немного, и он увидит вдали то, к чему стремится, а когда увидит – непременно узнает, и никто не удержит его больше, он спрыгнет на ходу, рванет бегом, дотянется рукой…
Проснувшись, он еще какое-то время ощущал железную тяжесть под сердцем. Наверное, кто-то более религиозный назвал бы это откровением. Эмори полагал, что скорее это последствие беспорядочного графика, усталости, и чересчур плотного ужина накануне.
И все же, иногда он ловил промельк этой странной немочи в настоящей жизни. Когда спадал азарт и тушились страсти, вор был пойман, лжец – раскрыт, а убийца – вздернут, непременно оставался кто-то еще. Кто-то без крова, кто-то без чести, кто-то без отца. Глядя на них, Эмори исподволь чувствовал, как компас дергается.
В другой раз это случалось, когда он видел нечто замечательное: лохматого, дряхлого пса, спящего, будто самый добрый бог своей заботливой рукой уложил его у ног хозяйки, или шестилетнего мальчишку, который, разломив булочку с вареньем надвое, немного подумав, отдает младшей сестре ломоть покрупнее.
Или глаза Ошина, под тяжелыми сонными веками, только что словившие первый луч утреннего солнца.
Вещи невозвратимые, неизбежные, недостижимые. Вещи, которых не сделать нарочно.
В момент, когда на лице Найджела обрисовалось узнавание, и он, не дав возможности возразить, распахнул дверь, втянул Сороку внутрь, и также быстро захлопнул за ней, Эмори почувствовал знакомый укол.
При ближнем рассмотрении гость оказался гостьей – смуглой девушкой с круто вьющимися волосами, наполовину спрятанными за воротник. Найджел кинулся к ней на шею, а она крепко зажала его в объятиях, будто разлука была долгой и нестерпимой.
Стрелка в груди Эмори тонко задрожала.
– Святые небеса, у вас что, прислуга на забастовку вышла? Почему так холодно? Почему не затопили? – делано возмутилась Шо.
– Нам так нравится, не причитай, – Найджел отпустил ее, но продолжал смотреть, будто не мог до конца поверить. Опомнившись, добавил: – Знакомься, это офицер Редкрест. Офицер – агент Делисса Шо.
Эмори машинально подал ладонь и принял краткое, твердое рукопожатие. Она оглядела его с вежливой осторожностью.
– Кто тебе нас сдал, Дели? Моя сестра? – Найджел снова неспокойно посмотрел в окно. – Так и знал, что она что-то выдумает, сначала заговорит, потом подставит…
– Остынь, Прескотт, – Шо успела открыть верхнюю пуговицу сюртука и теперь копалась во внутреннем кармане. – Я, собственно, не к тебе пришла. Сэр…
Эмори не сразу понял, что обращаются к нему. Шо протягивала небольшой бумажный пакет.
– Инспектор Ошин просил передать вам это, прямо перед тем, как началась его депозиция. Он будет давать показания до самого вечера, судя по развитию дела. Завтра, кстати, назначено явиться вам.
– Вы принесли повестку? – все еще держа в руке сверток, не зная что с ним делать и ощущая себя крайне глупо, Эмори заметил, что говорит сквозь зубы.
– Нет, – невозмутимо ответила Шо.
– Погоди, – начал Найджел, – Мона сказала, что будет всеми силами отводить расследование в сторону. И обещала она это не мне, а офицеру Редкресту, поэтому тут я ей вполне поверил. Выходит, зря? Или что-то пошло не так?
Отойдя чуть в сторону, Эмори вскрыл пакет. В руках у него оказалась длинная записка неровным почерком.
– Прескотт, – резкий голос Шо, – ради своего же блага, молчи. Ты впутался во что-то по-настоящему гнусное. Чем меньше услышат мои уши, тем меньше у тебя будет проблем.
– Ну-ка, теперь Дели наконец почуяла кровь в воде и боится испачкаться? – голос Найджела будто упал на пару октав.
– Ты знаешь, что дело не в этом. Что бы ты ни сказал, я обязана доложить. Мой начальник мертв – Найджел, он и твоим начальником был. В министерстве хаос, мы отчитываемся лично королю. Если угодно знать, Аматоре действительно подняла бурю, все просто подорвались на почве документов из дома Клейтона. Но рано или поздно в парламенте сообразят, что при советнике всегда есть охрана, лучший из лучших, и раз советника удалось убить, значит либо приставленный к нему офицер тоже умер, стоя грудью за него, либо был заодно с убийцей. Все серьезно, Найджел – в чем бы он ни был виновен, ты должен был его защищать…
Все еще стоя к ним спиной, Эмори почувствовал перепад температуры в комнате, хотя казалось, холоднее уже некуда. Он мог только представить, каким взглядом Найджел сейчас одарил Шо.
Эмори повернулся, с усердием вперившись в листок перед собой.
– Агент Шо, у вас все?
– Так точно.
– Тогда у меня остался один вопрос – почему инспектор Ошин доверил посылку именно вам?
– Полагаю, статс-секретаресса Аматоре подсказала ему, – Шо выпрямилась и снова глядела на него с профессиональной серьезностью. – Она знает, что офицер Прескотт и я – старые товарищи.
Найджел стоял, подпирая дверной косяк, отвернувшись в сторону спальни. Шо развела руками, как бы извиняясь за его детское поведение. Она открыла входную дверь и, перед тем как скрыться за ней, сказала:
– Люблю тебя, Найджел, и надеюсь, что все обойдется. Прости, что не могу сделать большего.
Когда Найджел наконец обернулся, в его глазах еще блестели слезы злости. Эмори не стал ничего говорить – его мысли уже, цепляясь одна за другую, убежали далеко вперед.
Ошин писал, что ситуация патовая, поэтому Эмори и Найджелу нужно срочно убираться из Алькенбруга. Быстро, незаметно. Повестка действительно была в пути, но пока она не доставлена лично в руки, они могут – не без помощи Аматоре и шефа Юбэнкса – лавировать и тянуть время.
– Собираемся, Прескотт. Нужно ехать.
Найджел резко втянул носом воздух, настороженно посмотрел на Эмори, потом кивнул:
– Давно пора.
– Как нам лучше уйти? Поезд?
– Ни в коем случае, – Найджел покачал головой. – Вокзал патрулирует ваша братия. К тому же, по секрету, он давно магически оборудован. Если быстро спохватятся, вычислят наше направление в два счета.
Только теперь на Эмори опускалось, нехотя, осознание того, что рядом с ним не желторотый гвардеец или жертва военных экспериментов, а самый что ни на есть настоящий агент с восемью годами полевой работы за плечами.
– Никаких заказных или почтовых экипажей, полагаю?
– Исключено. Опознают.
– Какие остаются варианты?
– Зависит от того, куда мы направляемся. Вы, кстати, так и не сказали.
В записке это было прописано четко, как прямой указ Аматоре. Эмори, опасаясь поперхнуться словом, ответил на выдохе:
– Ольфсгейт.
Как правило, отвоевавшие независимость монархи усаживаются на еще не остывший трон своих предшественников в буквальном смысле, чтобы как можно явственнее продемонстрировать свою легитимность. В Бриелии случилось по-другому: Ван Хертены заняли свою историческую резиденцию, и за несколько десятилетий Алькенбруг превратился из благородного, но тихого городка, не только в политический, но и торговый центр Бриелии. Бывшую резиденцию императорского наместника также быстро поглотил обратный процесс.
Ольфсгейт был живой руиной – то ли Ван Хертены намеренно оставили его умирать естественной смертью, как призрачный памятник свергнутой власти, то ли у них просто были дела поважнее, чем забота о его судьбе.
Когда торговля, как животворящая кровь любого поселения, отхлынула в сторону Алькенбруга, а Бриельская знать, которая не испытывала сентиментальных чувств к мрачной крепости недалеко от восточной границы, отделяющей их от имперских провинций, последовала за монаршей семьей, Ольфсгейт стал городом-отбросом.
В то время как крестьяне с близлежащих земель продолжали трудиться, как ни в чем не бывало – разве что теперь им приходилось дальше путешествовать, чтобы сбыть товар, – простой народ Ольфсгейта – ремесленники, бакалейщики, купцы и обслуга, чернорабочие, перебивающиеся случайной копейкой, слишком бедные или старые, чтобы уехать вслед за лучшей жизнью, – остались ни с чем.
Сначала им на помощь пришли добрые люди, вполне оправдывая свою репутацию. Религиозная секта, славившаяся аскетизмом и жертвенностью, нашла для себя в Ольфсгейте прямо-таки невозделанное поле, и поэтому плотно обосновалась там. Они не были подельниками власти – ни новой, ни старой, – они жили, чтобы служить и помогать тем, кому честное общество Бриелии помогать отказалось. Не только беднякам, больным детям и сторонникам империи, но и бандитам с насильниками, скрывающимся от руки закона. Магики избегали путешествий даже в общем направлении к Ольфсгейту, поэтому встретить там кого-то, обладающего магическими навыками, было поистине опасно, потому что означало одно – магик не дружит с Союзом, не соблюдает уставы, и скорее всего практикует что-то глубоко преступное.
Ольфсгейт утратил статус столицы двадцать восемь лет назад, и хотя Эмори тогда был младенцем, а впредь и не думал о том, чтобы там побывать, все-таки была одна вещь, которая тесно связывала его с этим городом. Редкресты не говорили об этом напрямую, и вообще редко касались сумбура военных лет в своих воспоминаниях, к тому же, как и все уважающие себя люди их круга, считались алькенбружцами, но Эмори был почти уверен – родился он именно в Ольфсгейте.
***
Повозку трясло на ходу, пустые клетки не переставая дребезжали в сбитом ритме. Белая парусина превращала последние лучи солнца в голубоватое свечение. День быстро гас; едва успев дотронуться до земли, он тут же спешил скрыться за горизонтом.
Пахло скотом и мокрым сеном. Когда очертания Алькенбруга смылись с уходящего вдаль простора, они разожгли керосиновую лампу и решились пообедать. Ели молча.
Найденному на алькенбругском рынке фермеру они щедро заплатили – за проезд в крытой повозке и за то, чтобы тот ехал всю ночь без остановок. К тому же пришлось купить пару шерстяных одеял и еды, таким образом истратив большую часть наличности, которую Эмори держал дома. К полудню следующего дня они должны были добраться до окрестностей Ольфсгейта.
Доев свою порцию хлеба с солониной, Найджел плотнее запахнулся в одеяло и широко зевнул.
Эмори справлялся хуже. Озноб чуть отступил, пока он сосредоточенно пережевывал жесткое мясо, но правда была в том, что обтянутый парусиной фургон не удерживал ни капли тепла, а пальто с одеялом казались обмерзшими. Холод вонзался по самое нутро и не сдавал позиций, сколько бы тело инстинктивно ни пыталось его выгнать мелкой дрожью.
Смирившись, Эмори попробовал прикрыть глаза, но почти сразу же заметил переход света перед собой. Найджел привстал с короба, на котором сидел, и теперь шумно копался в нем. Наконец нашел, и с поджатыми губами показал Эмори полную на две трети бутылку. Янтарная жидкость ярко подрагивала в неровном свете лампы.
– Стаканов нет, уж простите, – Найджел протянул бутылку Эмори.
Первый глоток Эмори не почувствовал, второй обжег гортань, а вот третий уже как следует распалил желудок, потек вширь, пустил корни и оставил во рту отвратительный пряный привкус.
– Спасибо, – выговорил Эмори, когда зубы перестали стучать, и отдал бутылку обратно.
Найджел глянул на нее со странной усмешкой. Желтый отсвет преломлял ее то так, то эдак, делая грустной и натянутой.
– Часть исследований Аматоре была очень разумной, на самом-то деле. Вы же знаете, как магики умеют создавать тепловой ореол и удерживать его какое-то время?
Эмори кивнул. Найджел выставил правую руку вперед.
– Дотроньтесь.
Кожа была теплой, почти горячей. Эмори волевым усилием отпустил его руку из своих занемевших пальцев.
– Улучшенный теплообмен, – сказал Найджел, чуть взбалтывая бутылку. – Формула вшита в кровеносную систему, греет в холод, охлаждает в жару – так мне, по крайней мере, сказали… В общем, за знакомство.
Он сделал щедрый глоток, закупорил бутылку и вернул ее на место.
– Есть… еще какие-либо преимущества? – Эмори пытался подбирать слова, но выходило нескладно.
Найджел неопределенно повел плечом.
– Масса, я думаю. Но судить могу только по последствиям.
– То есть?
– Например, если моя задача включает в себя прыжок с третьего этажа, то скорее всего мне это удастся, и я даже не сломаю ноги. Если добраться до цели можно только напоровшись на нож, у меня это тоже получится без труда. Это как… тяга, за которой нельзя не следовать, а думать приходится позже – продумал ли Аматоре защитный механизм и на этот случай? Вот такой жребий. Да вы и сами можете проверить, если так интересно, не стесняйтесь.
Найджел отвел глаза, плохо скрывая эмоции.
Был ли тому виной алкогольный градус, ослабивший свойственное Эмори чувство такта, или по горлышко надоевшая дерзость, исходящая от человека, с которым он бы в жизни не стал вести задушевных бесед и к которому давно должен был пропитаться ненавистью, будь у него хоть минута оглянуться на происходящее, так или иначе, Эмори сказал:
– Расскажите, как вы убили Грейс Коллинз. Расскажите все, что знаете о ней.
Взгляд Найджела словно полоснул его по лицу, но тут же потускнел.
– Грейс Коллинз завербовали в конце первого курса на медицинском факультете. Она проявила большой потенциал и за нее взялись Сороки. Все новые рекруты проходят множество тестов. Физические показатели Грейс были отличными по всем параметрам, в соответствии с оставшимися после Аматоре инструкциями. Схожи с моими. Команда Генри Клейтона решила повторить эксперимент в первый раз со смерти Аматоре. Разница и ошибка была в том, что Аматоре проводил десятки филигранных операций на протяжении более пяти лет, а Клейтон распорядился свести сроки к минимуму. После первой операции у Грейс Коллинз нарушилась речь, были повреждены лобные доли, что означало потерю памяти и когнитивных способностей, также начались осложнения с дыханием. Вторая операция не дала улучшений, но стали отказывать почки. После этого Генри Клейтон распорядился завершить эксперимент и избавиться от подопытного кандидата. Я убил Грейс Коллинз посредством удушения, затем произвел расчленения тела – нужно было избавиться от всех телесных жидкостей, а также мозга, так как они были подвергнуты магическому вмешательству. После этого я наложил швы…
– Хорошо, достаточно. То же самое происходило с остальными?
– Не совсем. На следующие испытания стали выделять больше времени. Ввели этап основательного первичного тестирования, в том числе с помощью вскрытия. После третьей неудачной попытки было приказано снова изучить работу, проведенную Аматоре надо мной, для сравнения.
– Что было не так с Киллианом Доэрти?
– Он прошел все тестирования и перенес несколько не обширных операций. Они не дали результатов, его разработку было решено закрыть. Киллиан Доэрти был практически чист, но его убийство было приказано совершить определенным образом.
– Для поддержания легенды об Авгуре?
– Да.
– Ученые, врачи и магики, принимавшие участие в экспериментах, наверняка были задействованы и другие агенты – все они вполне могли справиться с зачисткой. Почему Клейтон не мог использовать кого-то другого, кроме вас?
– Он мог. Но не хотел рисковать.
Эмори уронил лицо в ладони. Растер переносицу, пытаясь собраться с мыслями. Ему было паршиво, противно от самого себя, и снова до скрежета холодно.
– Хорошо. Прескотт, если я вас попрошу, вы сможете забыть об этом разговоре?
– Да.
– Тогда забудьте, пожалуйста.
Широкая полоса тракта совсем затерялась во тьме, заткнутая снежным покрывалом с обеих сторон. Вдали изредка вспыхивали огоньки одиноких выселок или поднимался к небу росчерк печного дыма.
– Лучше погасить лампу. На границе Алькенбругских владений может быть застава, – сказал Найджел своим обычным голосом.
Потушив свет, они немного раздвинули деревянные коробки, расстелили одно одеяло на полу повозки и, укрывшись вторым, легли спать.
Проснулся Эмори от того, что повозка стояла. Казалось прошла целая вечность, но было так же темно – даже темнее, не видно ни зги. Через секунду он понял, почему – Найджел натянул одеяло поверх их голов, и теперь прижимал ладонь к его рту.
Через тонкую перегородку были слышны голоса людей, один из них принадлежал их проводнику, другие два – погромче – очевидно, полицейским на заставе. Эмори дотронулся до руки Найджела, как бы показывая, что проснулся и вполне может сам контролировать свое молчание, но тот только сильнее сжал пальцы. Припал к нему боком, источая чрезмерное тепло, и не двигался.
К голосам добавился звук шагов, вместе они обогнули фургон, удалились. Звякнула ручка фонаря, дальний край повозки накренился – один из полицейских встал на подножку и перевесился, освещая пустые клетки. Пара секунд тишины. Снова мягкий толчок, голоса, шуршащие движения. Наконец, тронулись.
Через пару минут Найджел откинул край одеяла и осмотрелся – бледный свет неполной луны вычертил его лицо.
Несмотря на внезапно четкое ощущение бодрости, Эмори был настолько далек от нормального течения своей жизни, как мог быть только во сне. Жесткий пол, поскрип дерева в бездонной тишине и Найджел – все было кристально ясным, и таким же нереальным.
В конце концов Найджел отнял руку от лица, но Эмори тут же поймал его запястье. В долгом взгляде Найджела было невозможно что-либо прочесть, тьма оставляла слишком много места для интерпретации, поэтому Эмори все понял по хлынувшему на него жару – черта была пройдена, и бог с ним, что Эмори не заметил, когда она успела появиться, или кто из них перешагнул ее первым.
Рот Найджела горчил на вкус, а дыхание было таким глубоким и натянутым, что у него самого свело горло. Найджел напирал, тело под его весом расслаблялось, чуть ли не растворялось, как в горячей воде после беспощадно холодного дня, в паху заныло; время тянулось, подгоняемое сердцебиением, по отвесной спирали.
Уловив момент, Эмори рывком перекатил его на спину, прижался на пару секунд, внимая незнакомый и волнующий запах – волосы, шея, выдох. Найджел уже оттянул пряжку своего ремня и теперь дергал за пуговицы. Эмори сделал также и, высвободившись, почувствовал прохладу металла, колкую шерсть, льнущего вверх к нему Найджела. Он обхватил их обоих рукой и стал двигаться. Найджел дышал, не испуская ни малейшего звука, но с открытым ртом, обдавая его правую щеку и ухо влажным теплом. Спина Эмори моментально покрылась испариной, хотелось сбросить пальто, расстегнуть рубашку, упасть в блестящий белый снег, хотелось много чего другого, но он лишь продолжал подталкиваться по сдержанной амплитуде. Мышцы левой руки, упирающейся в пол, болели от напряжения. Их обдало потоком воздуха, свежим и сладким. Эмори приоткрыл глаза.
Первым дернулся Найджел, вцепился Эмори в поясницу, сорвал ритм, сжал губы. Эмори, вслед за ним, потерялся на несколько долгих мгновений, а когда вернулся, перед глазами у него был белый парусиновый навес – жалкий барьер между ним и голым небом.
Найджел застегнулся и заправил рубашку, подтянул к себе одеяло, лег на спину и заснул. В кармане жилета у Эмори были часы, но он бы не смог разглядеть на них время, даже если бы очень постарался, хотя догадывался, что ночь впереди еще длинная. Голова Найджела не нарочно лежала на сгибе его локтя. Эмори решил, что полежит пока так, не двигаясь.
========== 6. ==========
Делисса Шо стояла в дальнем конце галерки, полной газетчиков, и разглядывала фигуры парламентариев, занимающих места в душном овальном зале. Сверху они смотрелись – точно дружная конгрегация, собравшаяся на поминки общего троюродного дядюшки. Походя пожимая костлявые руки, перебрасывались дежурными вопросами. Почти все лица, что наверху, что в зале, Дели знала отлично. Ее же могли узнать единицы – конечно, при условии, что она не ошибалась насчет своих профессиональных способностей.
Вот Аматоре, явившаяся одной из первых – села недалеко от трибуны, не столько чтобы видеть, сколько чтобы быть на виду у других. Прямая и фарфоровая, оживающая только на мгновение-другое, ответить на приветствие, наклониться к назойливому собеседнику, взглянуть на часы. Дели считала ее фундаментальным воплощением вдовства, от покаянно уложенных волос в простой узел на затылке до лакированной черной тросточки, которую она без надобности носила с собой, – Аматоре выглядела молодой, сильной, и безнадежно недоступной. Как будто жизнь покойного мужа досталась ей в наследство, и она с готовностью сделала ее своей. Не украла, а приумножила.
Если фишки упадут таким образом, что в конце всех разбирательств и дебатов ее новой начальницей окажется Мона Аматоре, Дели это ничуть не расстроит.
Зал быстро полнился – до начала оставалось не больше десяти минут. Тихие голоса, бегающие по залу мелкими волнами, набирали силу через количество, превращались в неспокойное море.
Не сразу Дели удалось найти лицо, особенно интересное ей сегодня – исключительно из антропологических соображений. Зандер Редкрест выбрал скамью в предпоследнем ряду. Он мало чем отличался от наполняющих ряд за рядом мужчин: большинство из них были не молоды и полны чувства собственного достоинства по этому поводу. Хотя именно в Редкресте ей виделось что-то уже почти стариковское, какая-то суровая обреченность пополам с простотой манер. Дели напрягла зрение, но так и не смогла уловить фамильное сходство. Что не удивительно – вчерашнее ее знакомство с Эмори было мимолетным.
Председатель парламента Рамсланд занял свое место за столом на специальном возвышении перед собравшимися, но еще переговаривался с кем-то из помощников, попеременно заглядывая в лежащие рядом папки.
Среди гудящей толпы писак Дели разглядела, с неожиданной для себя искрой заговорщицкой радости, нового знакомого. Офицер Ошин был из тех, кто не бросался в глаза, но единосекундно располагал к себе. Высокий, черноглазый, осанистый, он не тратил слов впустую, и из-за этого внушал доверие. Вчера, будучи под вербальным обстрелом, Ошин отвечал с лаконичной взвешенностью, которой позавидовало бы множество юристов. Теперь он с заметным напряжением смотрел вниз на пустую трибуну, наверняка молясь о том, чтобы она так и осталась пустой. Рядом с ним, отстукивая пухлыми костяшками по белой балюстраде, стоял еще один человек, не знакомый Дели, но полицейский – как пить дать. Должно быть, Маккормак, о котором она узнала вчера вечером, штудируя личное дело Эмори Редкреста.
Председатель выпрямился в кресле, одернул черную мантию и постучал молоточком о деревянную подставку. Зал поутих. Часы показывали ровно одиннадцать.
– Приветствую всех собравшихся. Как вам известно, сегодня нам предстоит выслушать показания офицера Эмори Редкреста в связи с убийством сэра Генри Клейтона. Мистер Париш, – он обратился к приставу скрипучим голосом, – был ли доставлен офицеру Редкресту приказ явиться для дачи показаний?
– Приказ доставлен не был, сэр.
Кто-то в зале возмущенно прокашлялся, некоторые с улыбкой развели руками, другие пуще нахмурились.
– Есть ли у вас сведения о настоящем местонахождении офицера Редкреста?
– На данный момент его местонахождение неизвестно.
Тут зал снова зашумел. Парламентарий Мёллер, всем известный прихвостень Генри Клейтона, метивший теперь изо всех недюжих силенок на освободившийся пост советника по безопасности, хотел было встать и взять слово, но председатель остановил его жестом.
– Учитывая необычные обстоятельства и из уважения к послужному списку офицера Редкреста, – продолжил он, – я предлагаю возможность кому-либо из присутствующих за него поручиться. Естественно, с условием, что офицер Редкрест предстанет перед парламентом завтра в положенное время.
Дели увидела, как вытянулись седые макушки парламентариев. Правила приличия не позволяли, но если б позволили – каждый бы сейчас обернулся и уставился на бедного мистера Редкреста-старшего. Тот, впрочем, и бровью не повел.
Жаль, подумала Дели, но не удивительно. От чопорных, всю жизнь жонглирующих статусом и властью, нацеленных на выживание в эпоху больших перемен родителей многого ожидать не приходилось.
Дели вздохнула, подобралась. Дело оставалось за Аматоре.
Незаметно отворилась дверь восточного входа.
На лестнице появилась мужская фигура, от вида которой Дели моментально пробрало мелкими мурашками. Не от страха – а от неправильности. Ему здесь было не место.
Пока все, сидящие лицом к председателю, пребывали в неведении, стая журналистов, чуть не задыхаясь, уже успела сбиться к перилам галерки – им открывался прекрасный вид на спускающегося к трибуне человека. Воздух стремительно загустевал от плохого предчувствия, как от ядовитого газа. Оставалось лишь чиркнуть спичкой.
Дели успела глянуть на Аматоре – та сидела в прежней позе, недвижимая кариатида в оке надвигающейся бури.
Одетый в монарший темно-фиолетовый мундир и самую чинную свою улыбку, Сорен Ван Хертен занял место за трибуной.
***
– А что, если здесь? – спросил Эмори, задирая голову к облупившемуся фасаду серого каменного дома. Улочка была узкой, скрытой от солнца. Слева дом примыкал к череде таких же, слепленных боками зданий, а справа открывался зазор переулка, через который можно было попасть на соседнюю улицу.
– Нам повезло, что из нас двоих только один – полицейский, – вздохнул Найджел.
Он в последний раз откусил от яблока, швырнул огрызок в канаву и зашагал дальше. Глядя ему в спину, Эмори закатил глаза.
Все оказалось не столь ужасно. Ольфсгейт был потускневшей, грязной, весьма вонючей тенью когда-то грандиозного города, но по крайней мере никто не спешил бросаться на них с ножами. Встречные прохожие выглядели невесело, но вполне достойно, создавали впечатление без меры бедных, но добропорядочных людей, и самое главное – не обращали на них ни малейшего внимания. Наткнувшись на свое отражение в покрытой матовым слоем пыли витрине, Эмори догадался почему. Две последние ночи не пошли ему на пользу ничуть – мешки под глазами, щетина, перерастающая в неаккуратную бороду, откровенно несвежая одежда. Еще немного, и даже местные горожане станут обходить его стороной.
И все же, исподволь, Эмори заглядывал в каждое лицо, внимательно изучал каждый поворот скользкой улицы, рассматривал крохотные скверы с полуразрушенным статуями былых вождей, поросшие черной плесенью надписи на домах. Безрезультатно. Его увезли отсюда слишком рано, чтобы в памяти успело отложиться хоть какое-то размытое впечатление, картинка, запах или звук. Ольфсгейт был так же чужд, как какое-нибудь неведомое поселение за границей Бриелии.
Через десяток метров улица кончилась, открыв перед ними площадь, окруженную такими же домами, как и прежде, только пестрее и замысловато украшенными лепниной. На западном краю площади возвышался храм. Несмотря на нетронутую оболочку, Эмори догадывался, что храм давно пустовал – часы на башенке показывали ровно полдень, но колокол молчал.
– Здесь, – решил Найджел, указав пальцем на кораллового цвета здание, глядящее фасадом ровно на храм.
– Спрятаться в самом заметном месте? – недоверчиво спросил Эмори. – Мне казалось, эта стратегия устарела.
– Во-первых, если полицейский думает, что какая-то стратегия устарела, – самое время ей воспользоваться. Во-вторых, мы не прячемся, – Найджел усмехнулся, полуобернувшись, но продолжил шагать в сторону кораллового дома. – Мы просто пережидаем непогоду лучшим способом из доступных.
Эмори остановился, посмотрел вверх. Неба не было видно за плотной серой массой, готовой в любой момент снова разрешиться потоками снега или дождя. Своенравие природы и стихийные бедствия, он знал, заставляли людей сближаться и помогать друг другу. Он где-то читал об этом – даже несмышленые твари умели спасать чужих детенышей и заключать противоестественные альянсы в момент нужды. Когда жизнь или свобода стоит под вопросом, остается только лучшее из доступного.
