Текст книги "Дом волков (СИ)"
Автор книги: saturnien
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)
– У тебя есть предположения, зачем так называемый сэр Генри мог вести частную корреспонденцию с Киллианом Доэрти, студентом-юристом из Маргена?
– Стоп, – Ошин сел так резко, что чуть не прожег постель. – А теперь еще раз.
Эмори встал с кровати, вышел в гостиную и быстро вернулся – теперь на нем была хотя бы рубашка, а в руке – мятый листок.
– “С. Г.”? – Ошин недоверчиво вгляделся в первую строчку. – Инспектор, что вы подливали себе в чай? Я из головы могу придумать дюжину имен с такими инициалами.
– Мы должны проверить, – сказал Эмори, как поставил точку.
Он стоял напротив, скрестив руки на груди и сжав губы. Несмотря на выжидающее выражение лица, Ошин понимал безошибочно – сейчас Эмори чувствует, как под ним разгораются угли, и любой рациональный довод будет только распалять этот костер.
– Мы?
– Да. Ты и я, просто зададим сэру Генри несколько вопросов.
Ошин попытался возразить.
– Скажем ему, – Эмори повысил голос, предотвращая протесты, и начал пояснительно жестикулировать перед лицом Ошина, – что дело срочное, ведь единственная зацепка – это связь с министерской печатью, а он – своего рода третье лицо. И мы были обязаны сообщить об этом до официальной встречи, чтобы он успел задействовать собственные ресурсы…
Не выдержав, Ошин схватил его за руки, лишь бы прервать этот поток, с которым, он знал, ни одной живой душе не справиться. Эмори жил такими моментами, и, вполне вероятно, именно этим ему и нравился.
– Хорошо.
Зубы Эмори сверкнули в темноте:
– Время ночной прогулки.
Снег продолжал падать, собираясь в случайные белые пятна по обочинам дороги. Извозчик ехал скверно, попадая в каждую выбоину, и не больно торопился.
Хоть это и стремительно теряло популярность среди высокопоставленных чинов, советник Генри Клейтон жил за пределами центра города, в историческом поместье своей семьи. Традиционное хозяйство, лошади, псарня – образ честного, росшего из глубоких корней поколений человека делал его приятной фигурой для всех слоев общества. Ну и что, что жил он в своем поместье в одиночестве, а в рабочее время способствовал выполнению самых жестких и негуманных законов? Аура благонадежности и чувства долга перед королевством не только защищала его от критики, но и возводила на пьедестал.
Высадив у ворот, извозчик прикрикнул в их сторону:
– Ждать?
Эмори вопросительно посмотрел на Ошина. Тот утвердительно опустил веки. У магиков имелись свои запасные ходы к отступлению. В крайнем случае, они служили отличными магнитами для экипажей даже на самых безлюдных дорогах. Они отпустили извозчика.
К тому моменту у кованых ворот уже появился слуга, будто ночные визиты в этом доме входили в порядок вещей. Он молчаливо осмотрел их жетоны, молчаливо провел к главному входу, и так же молчаливо отправился по своим неведомым делам.
Дважды за вечер Эмори окатило сомнение. Стоило ли ему быть здесь, посреди холодной мокрой ночи, где от непроглядных лесов и бесконечного бездорожья его отделяла только мрачная глыба особняка?
Душевный ветер дрогнул и замер, все снова стало на свои места.
Дверь открыл человек, который был безусловно слишком молод, чтобы быть Генри Клейтоном. С его лица невозможно было считать ничего, оно было не просто пустым – стертым.
И все-таки, Эмори почти узнал это лицо. Не потому что знал его хорошо, а потому что словно видел его совсем недавно, в кривом отражении или во сне.
Он бросил быстрый взгляд на Ошина, но тут в широком проеме появился хозяин дома.
– А, офицер Редкрест, офицер Ошин, – сказал Генри Клейтон с незамысловатым добродушием, будто только их и ждал. – Должно быть что-то чертовски важное? Извольте проходить.
========== 3. ==========
Если бы офицер Лесли Артур Маккормак был хоть вполовину настолько благовоспитан и подчинен разумному режиму дня, насколько хотелось его жене Эмилии, он бы давно спал. Вместо этого он предпочитал засиживаться в пабах, работающих до последнего посетителя, и, как многие Маккормаки до него, считал, что чем веселее компания и чем прытче льется пиво, тем благовоспитанней становится вечер. И не было ничего приятнее после благовоспитанно проведенного вечера вернуться в свой жарко натопленный особняк, скинуть уже в полусне одежду и нырнуть в мягкую постель к жене.
В любой другой раз, но не сегодня. По пути в спальню черт дернул его остановиться рядом с кабинетом, где – было видно сквозь надтреснутую щель в дверном проеме – скакало желтое мерцание.
Лесли чуть слышно чертыхнулся, подходя к столу. Лежащий на нем предмет был рудиментарным магическим инструментом, которым снабжали полицейских, проводящих спецоперации в группе с магиками. Инструмент походил на небольшой штырь с огоньком на конце – через него магик мог передавать импульсы с заранее определенным кодом или простой морзянкой. В повседневной работе эта штуковина, на контрасте с все более продвинутыми способами магических коммуникаций, была ни на что негодна. Лесли давно использовал ее как пресс-папье.
Жестко обтерев лицо ладонью в попытке прогнать хмель, Лесли взял карандаш и начал записывать код. Получился адрес.
Никому, кроме Эмори Редкреста, не могло прийти в голову вызывать его по своим до жути срочным следопытским делам в третьем часу ночи, и ни один магик, кроме Ошина, не стал бы ему в них содействовать.
Проклиная обоих полушепотом, он спустился вниз по лестнице, прихватил пальто и пошел будить слугу. Сколько бы он ни ценил профессиональный энтузиазм своих коллег, самолично впрягать лошадей в экипаж Лесли не собирался.
Тишина была всепоглощающей, какой бывает только после долгих мук непогоды. Эмори сидел на приступке рядом с домом и не чувствовал холода. Снег падал бесшумно и прямо, лицо было совсем мокрым. Влага собиралась на ресницах и превращала картинку внешнего мира в полотно из смутных мазков.
Рядом с ним сидел человек, скрученный в неестественной позе. Сведенные за спину руки, вытянутые по струнке плечи, голова висела над коленями, глаз не было видно за черными волосами.
Эмори смотрел и пытался сложить все мысли и ощущения этого момента во времени, но никак не мог прийти к общему знаменателю.
Все произошло молниеносно и неправильно.
За ними успела закрыться дверь, и сразу – громыхнул голос, как нападение, как свистящий в полете приказ. Черная волна выбила из Эмори дыхание, опередила каждое из шести чувств, сомкнула, и только потом он понял – не магия, а человек, тот – второй. Дрогнул свет, его голова, заключенная замком сильных рук, описала дугу – блестящая люстра, край лестницы, лицо Ошина вполоборота, в судороге движения, пол, красный высверк на полу.
Эмори высвободился, но не потому что к нему вернулись силы. Процедура правила его телом (вывернуть руки, колено в спину, наручники, адреналиновая дрожь), но он уже видел, что произошло – Генри Клейтон лежал в подножие лестницы, а Ошин стоял над ним, издавая страшный хрип из глубины легких.
Эмори по инерции прижимал противника к полу, хотя тот полностью обмяк, лежа ничком. Его нутро, тем временем, разрасталось черной, бездонной расщелиной страха.
На повороте к особняку замерцали огни и через секунду Эмори узнал знакомую фигуру на козлах экипажа. Лесли выглядел крайне недовольным, и был уже готов высказать Эмори о наболевшем, но приблизившись – словно растерялся. Он уставился на скованного магическим замком человека.
– Кто это? – глухо спросил он. – И где Ошин?
Эмори кивнул в сторону дома:
– Внутри. Мы послали слугу за подкреплением из центра, Ошин останется стеречь улики, пока не приедет Юбэнкс.
– Понятно, – осторожно сказал Лесли, ничего не понимая. – А кого стережешь ты?
Взяв голой рукой снега с каменной оградки, Эмори медленно растер его между пальцев. Он постоял, обдумывая ответ, будто еще мог изменить свое решение и череду последующих за ним событий.
Не обтирая мокрой ладони, он положил ее на лоб человеку, одновременно убирая волосы с лица, – откинул его вверх и к свету, исходящему от экипажных фонарей. Тот безразлично смотрел в сторону. Лесли охнул.
– Эмори… – сказал Лесли еще тише.
– Я знаю, – Эмори отпустил руку, голова человека снова рухнула к коленям. Он заговорил ровно и тихо: – В доме лежит труп Генри Клейтона. Ошин ударил его парализующим приемом, когда он приказал напасть на меня. Клейтон был немолодым человеком, возможно сдало сердце, возможно Ошин не рассчитал силу… Так или иначе, с этим мы уже ничего не можем поделать.
– Но…
– У нас был повод быть здесь, Лесли, а у него был повод препятствовать нашему вторжению любым способом.
– Это связано с убийствами Авгура?
– Да.
– Эмори, я не могу…
– Переписки с жертвами, личные встречи, все там, тонны архивов, – Эмори указал пальцем в сторону особняка. – Он рекрутировал их в спецотдел, о котором никому в министерстве не было известно…
– И ты полагаешь, в наше время это считается преступлением?
– … целые стеллажи личных дел, медицинские материалы – и это только то, что лежит на поверхности. Подробнейшие вскрытия тел…
– Эмори, дьявол тебя дери, он имел на это право!
– Прошу прощения, неправильно выразился. Не вскрытия – вивисекции.
– То есть?
– То есть, при жизни.
Лесли замер с открытым ртом. Уперев руки в бока, обошел несколько кругов вокруг невидимой оси.
– Вы не имели права обыскивать его, господи, у вас не было достаточных оснований…
Лесли ждал от него возражений, надеялся, что Эмори вытащит туз из рукава, который обернет ситуацию к лучшему, добавит решающий штрих, сделает случившееся не просто кошмарным, но кошмарным и легально оправданным. Эмори держал его взгляд с вызовом, но не произнес ни слова.
– А он? – наконец спросил Лесли, указывая на арестанта.
– Его здесь не было, – твердо ответил Эмори. – Какой бы ни была связь между ним, Клейтоном и жертвами – это очень скверно пахнет, Лесли, поэтому его здесь не было до тех пор, пока статс-секретаресса Аматоре не решит иначе. Едем.
Лесли, хоть и пытался, но не нашел другого выхода, кроме как послушаться.
Лицо, смутно рисовавшееся в памяти Эмори, обрело имя, стоило ему только как следует в него вглядеться. Тот же жесткий, серый взгляд, те же прямые и крупные черты лица.
Найджел Прескотт был одним из самых юных офицеров королевской гвардии, а Мона Аматоре – в девичестве Прескотт – его старшей сестрой.
Будь Найджел лет на пять старше, они бы наверняка уже не раз пересеклись по службе – в ту пору, когда Эмори был рядовым полицейским. Столичная полиция регулярно обеспечивала безопасность на массовых мероприятиях под командованием гвардии, и в прочем всячески сотрудничала с ней.
Внутри экипажа было темно и сыро, только благодаря опустившемуся за считаные часы снежному покрову, отражающему скупой лунный свет, Эмори мог различать очертания Найджела в сидении напротив.
Он достал из кармана ключ от наручников.
– Сейчас я сниму магическое ограничение, но наручники останутся на месте. Я руководствуюсь исключительно уважением к вашей сестре, мистер Прескотт, и полагаюсь на вашу офицерскую честь. Кивните, если вы меня поняли.
Найджел дернул головой. Сделав длинный выдох, Эмори протянулся, не с первой попытки нашел замок и сделал один оборот ключом.
Встряхнувшись, Найджел откинулся резко, как на пружине, так что голова стукнулась о стенку сзади. Выпрямился. Громко, сбивчиво задышал, рывками высвобождая голос, восстанавливая контроль над телом.
Эмори знал, магические оковы – не шутка, крайне неприятный эффект для организма, особенно в момент их снятия. Шок всех систем, рекалибровка требует времени. И все же здесь, в темной коробке экипажа, сквозь пляску неясных линий и свист ветра в окнах, его на пару мгновений пробрала первобытная жуть. Что-то происходило, тайно и непотребно вырождалось заново, какая-то масса (которая, он точно знал, была самым обычным человеком, абсолютно точно – самым простым) двигалась и урчала перед ним, трансмутировала, на расстоянии вытянутой руки…
– С вами все хорошо, мистер Прескотт? – Эмори услышал себя будто издалека.
– Да, – голос прозвучал ниже и грубее, чем он мог ожидать, хотя Эмори не смог бы уловить момент, когда такое ожидание успело сформироваться.
Он вдруг в полной мере ощутил, насколько взвинчен и измотан одновременно, но они уже подъезжали к городу, уличный свет Алькенбруга мелькал чаще, все было почти в порядке.
– Мы везем вас к статс-секретарессе Аматоре, – несмотря ни на что, Эмори удавалось сохранять формальный и непосредственный тон. – Думаю, она лучше всех квалифицирована для принятия дальнейших решений. Но прежде чем мы встретимся с ней, я убедительно попрошу вас ответить на мои вопросы.
Снаружи зачастили фонари, Эмори снова мог видеть лицо Найджела. Тот кивнул.
– С какой целью вы находились в обществе мистера Генри Клейтона сегодня вечером?
– По долгу службы.
– Службу какого рода вы несли при советнике?
– Охрана личной персоны, исполнение любых прямых приказов, контакт с заинтересованными лицами, политический и военный шпионаж, зачистка не прошедших отбор рекрутов, научно-военные исследования, дипломатический подлог…
– Мистер Прескотт, прошу, остановитесь.
Найджел, будто выплевывающий информацию по воле заводного механизма, который открывал его рот и двигал его голосовыми связками, замолк.
Эмори ударило жаром. Каверна страха внезапно начала обретать дно, ему осталось только как следует в него упереться. Все было не напрасно, информация – у него в руках, свидетель – в оковах. Пропади пропадом политический авторитет Клейтона и влияние Аматоре. Ничто не кроет живого свидетеля, который готов говорить без умолку, а его высокий статус – залог весомости слов.
– Мистер Прескотт, насколько вам известно, мистер Клейтон был причастен к ряду убийств, последнее из которых – убийство Киллиана Доэрти?
– Да.
– Какова была его роль в этих убийствах?
– Мистер Клейтон отдавал приказы.
– Вам известны имена людей, исполнявших их?
– Мне известно только одно. Мое собственное.
Экипаж затормозил на широкой, безлюдной улице. Лесли свесился с козел, чтобы получше рассмотреть название дома. Убедившись, он два раза стукнул кулаком в стенку, давая Эмори знать, что они на месте.
– Благодарю вас, офицер Редкрест, – выговорила Мона после мучительно долгого молчания.
Она сидела в нескладно сжатой позе, не двигаясь и не сводя глаз с Эмори на протяжении всего времени, пока он говорил. Несмотря на то, что слуге пришлось вытащить ее из постели, сон не оставил на ней и следа.
Гостиная была прохладной и выдержано обставленной. Эмори так и не присел – ему не пришло это в голову. Найджел стоял в шаге от него, за левым плечом. Мона перевела взгляд на брата и болезненно улыбнулась.
– Я не видела Найджела много месяцев, – объяснила она, снова обращаясь к Эмори. – Мы оба были воспитаны для тяжелой службы, видите ли, наши семейные ценности уступают в приоритете. Поэтому у меня не было и малейшего подозрения, что что-то могло случиться. Что-то настолько чудовищное. Как много Найджел рассказал вам, офицер?
В соседней комнате раздался бой часов – пять утра. Эмори всерьез полагал, что эта ночь уже давно достигла низший свой предел, однако одна напасть дополнялась другой. Посредничество в семейной драме было далеко не худшей, а просто последней на данный момент в списке.
– Почему бы вам не спросить у мистера Прескотта, мэм?
– Найджел?
Ни слова в ответ.
У Эмори начинали болеть глаза, кожа будто чесалась с обратной стороны, в висках гудело. Он подавил вздох.
– Пока никаких деталей, мэм. Для формального допроса не было ни времени, ни подходящего места.
– Хорошо.
Мона встала сильным движением, приблизилась к Эмори.
– Еще раз повторю, офицер Редкрест, я испытываю глубокую благодарность. Вы проявили редчайшую деликатность, первым делом приехав ко мне. Я правильно понимаю, что, кроме ваших партнеров Ошина и Маккормака, больше никому не известно о причастности моего брата к этому делу?
– Так точно, мэм. Никому из полицейского состава. Подозреваю, что прислуга покойного советника может о чем-то знать.
Мона удовлетворенно покачала головой. Ее напряженный взгляд снова скользнул в сторону Найджела и обратно – к Эмори.
– Вы, безусловно, понимаете, что через пару часов в коридорах министерства и залах парламента начнется сущее пекло. Я даю вам слово, офицер, что как можно больше внимания будет сфокусировано на преступлениях советника, и как можно меньше на том факте, что два инспектора, действующих по собственной инициативе и вне устава, убили его на пороге собственного дома. По трагической неосторожности.
Сердце пропустило удар. Аматоре убаюкала его бдительность мягкой манерой, а потом саданула в самую уязвимую точку.
Мысль Эмори закрутилась, как неуловимая лента в руке фокусника. Ошин, как магик и убийца неприкосновенного лица, пойдет под трибунал и вряд ли избежит виселицы. Лесли до конца жизни будет нести клеймо паршивой овцы по умолчанию. Самого его осудят за содействие, возможно выпустят условно через двадцать лет, дальше – прямой маршрут через дома добрых людей, уличную грязь, заплеванную паперть, вплоть до тихого и препаскудного конца.
– Благодарю, мэм.
– В качестве встречной услуги, – продолжала Мона, – я попрошу вас взять Найджела под свою опеку на какое-то время. Вы понимаете, что я не могу формально отдать его под стражу, пока не выяснятся все подробности, либо оставить его вовсе без полицейского надзора, рискуя потерять свидетеля или – если его признание подтвердится – преступника.
– Мэм, при всем уважении…
– Офицер Редкрест, я не могу доверить судьбу своей семьи кому-либо еще. У стен есть уши, у слуг – длинные языки, и три офицера полиции, втянутые в такую щепетильную историю, – это уже на три офицера больше, чем мне хотелось бы. Поверьте, это единственный выход, я все обдумала.
Эмори прикрыл глаза и коротко кивнул.
– Конечно, – сказала Мона. – Можете разделить эту задачу с вашими коллегами Ошином и Маккормаком, я не буду возражать. Но что-то мне подсказывает, что вы предпочтете этого не делать.
– Вы правы, мэм.
Мона улыбнулась. Эмори выдавил жалкое подобие улыбки в ответ.
========== 4. ==========
Приступ удушливого, сухого кашля оборвал сон, вытолкнул Эмори на бесщадную поверхность реального мира.
Он уснул сидя на полу, в одежде, спиной подпирая входную дверь. Блеклый утренний свет крепко сдерживали задернутые шторы, но он продолжал наступать. Армия света и холода, как всегда, одерживала победу.
На приземистом кофейном столике печальными остовами стояли две белые чашки, из которых он и Ошин вчера пили чай. Эмори они виделись фантомами из очень далекого прошлого, а никак не вчерашней немытой посудой. Дальше, на жесткой хозяйской козетке, уткнувшись лицом в декоративную подушку, спал Найджел. Руки были по-прежнему сведены сзади, его туловище едва вмещалось между боками козетки, но ему это, казалось, не мешало.
Эмори, не без труда и хруста, встал. Поднял с пола шляпу, отряхнул, стянул с себя пальто. Прошел в уборную и вымыл лицо холодной водой. Уперевшись руками в умывальник, он с минуту стоял и рассматривал подплеснивевшие швы на стене между плитками. Ни одной толковой мысли в голову не шло. Эмори решил отложить мысли на потом и сосредоточиться на простых действиях. Одна нога вперед другой, шаг за шагом.
Пока на газовой плитке кипятилась вода, он достал хлеб, масло и сыр – не удержался, начал есть стоя. Получив порцию еды, тело стало оживать. Напряжение, сковывающее мышцы, отступило. В голову, казавшуюся до этого парящей далеко от тела, медленно возвращалась ясность.
Окно кухонного уголка выходило на присыпанную снегом, неширокую, но полную жизнедеятельности улицу. Судя по непрерывающейся веренице экипажей и телег, извергающемуся из подвальных окон пару и звукам людской брани, утро было в разгаре. Несмотря на мороз, Эмори приоткрыл форточку – внутрь повеяло дымной и пряной, почти праздничной свежестью.
Среди доносящегося извне шума, Эмори заметил новый звук – у себя за спиной.
– Вы голодны, мистер Прескотт?
Донеслось мычание, которое Эмори расценил как утвердительный ответ.
Поставив на столик перед Найджелом поднос с двумя кружками кофе и скромным завтраком,
Эмори сел в кресло напротив. Найджел выглядел помятым, с бледным лицом и растрескавшимися от ветра губами, но вместе с тем – полностью собранным. Ясным и острым, как обломок стелка.
– Или снимайте с меня наручники, офицер, – сказал он наконец, – или начинайте кормить.
Внутри у Эмори вспенилось негодование. Все, что он не успел осмыслить вчера ночью, нахлынуло с новой силой. Он пошел на риск и оказался прав, он сорвал крышку с целого котла мерзкого беззакония, но вместо того, чтобы продолжать начатую работу как честный полицейский, сам угодил в силки. Хоть наручники были не на нем, настоящим заложником в этот момент был точно не Найджел Прескотт.
Помедлив, Эмори достал ключ.
Как только его руки стали свободны, Найджел метнулся вперед.
Эмори заметил, перед тем как оказаться намертво вжатым в кресло, – серебро в руке Найджела поймало отблеск света.
– Мистер Прескотт, – ровно сказал Эмори, несмотря на придавленное горло, – это нож для масла.
– Дело не в инструменте, а в умелых руках, офицер.
На лице Найджела не было ни страха, ни агрессии, он дышал ровно, не оглядывался по сторонам, ища путь к побегу, как искал бы любой вырвавшийся из-под конвоя арестант, а смотрел прямо на Эмори, спокойно выжидая его следующее действие, будто они оба были подневольными актерами в безвкусной пьеске.
Разлитый по столу кофе перестал струиться и начал размеренно капать на пол, постепенно замедляя темп. От Найджела пахло дымом, дегтем, и чем-то неопределенно медицинским. Эмори снова раскашлялся. Хотелось спать.
– Уберите нож, Прескотт. Я вам не верю.
Найджел увел руку и бросил нож на пол, но его предплечье по-прежнему давило на грудь, а правое колено впивалось в основание бедра, не позволяя Эмори пошевелиться.
– Слезайте, живо.
Найджел отстранился, выпрямился, и продолжил смотреть на Эмори сверху вниз невидящим взглядом, будто запутавшись в какой-то загадке. Тень озадаченности меж нахмуренных бровей сменилась неким пониманием, совершенно недоступным стороннему наблюдателю.
– Извините, офицер, – сказал он, расцветая в бескровной улыбке. – Необходимо было кое-что проверить. Не то, что вы подумали.
– Я ничего не думал, Прескотт. Мне все больше кажется, что совершенно бесполезно думать и искать рациональное зерно в вашем поведении, даже если это является частью моей работы – при нынешнем положении вещей выполнять ее очень и очень сложно. Поэтому сейчас мы забудем про устроенный вами фарс, вы снова присядете напротив и начнете рассказывать – все, с самого начала.
***
Найджел родился шесть лет спустя после войны за независимость Бриелии, королевская чета Ван Хертенов уже прочно обосновалась в Алькенбругском дворце, и как следствие, магики со всех краев и берегов тогда еще необъятной империи съезжались в новооснованное государство. Где-то они покидали высокие придворные посты, откуда-то сбегали под страхом виселицы, но все по одной причине. Бриельский король предлагал им уникальную вещь – статус полноценных граждан в светской стране.
И хотя Найджел и Мона продолжали ходить на богослужения, а каждый раз перед сном – просить богов сохранить их душу до утра, Прескотты-старшие были первыми в рядах общественных деятелей, боровшихся за интеграцию магиков во все сферы жизни.
Несмотря на всеобщую любовь к Ван Хертенам, как к истинным хозяевам земель, в массе своей простой народ не был в восторге от их про-магической политики. Свобода свободой, но поговаривали, что перехват власти не был бы и близко возможен без уже существующей, чутко работающей сети магических приспешников. Иными словами, приверженность к традиции престолонаследования и бриельской независимости яро боролась с приверженностью к законам общей церкви в умах людей, и Прескотты – гордая и белокостная, исключительно немагическая династия – прекрасно справлялись с балансировкой этих двух сил. В том числе, используя собственный пример.
Когда Найджелу исполнилось шесть и он поступил в закрытую школу для мальчиков при Военной академии Бриелии, его сестра обвенчалась с подающим надежды ученым Анри Аматоре. Сам он, конечно, не был магиком, но будучи родом из одной из южных провинций, где магия долгое время находилась в серой зоне легальности и не каралась смертной казнью, знал о ней многое. Достаточно, чтобы с рекордной скоростью оказаться ведущим специалистом в магической Обороне.
К четырнадцати Найджел знал три самых распространенных в империи языка в совершенстве, еще два диалекта – на приемлемом уровне, саблю в руке держал ровно, как и мушкет, да к тому же вырос самым высоким из своих сверстников, будто в него природой было заложено стоять в авангарде.
Родители прямо-таки не могли нарадоваться его успехам. Мона к тому времени уже занимала не последнюю должность в Министерстве внутренних дел, а сыну они пророчили блестящую дипломатическую карьеру – разумеется, после нескольких лет почетной службы при королевском дворе. Судьба не то чтобы нарушила их планы, просто запустила их по чрезвычайно неожиданному и самому злому из возможных сценариев, когда Анри Аматоре официально представил Найджела советнику по безопасности Клейтону.
– Вас рекрутировали как агента Сорок?
– Да, и нет, – Найджел невесело ухмыльнулся. – Хотя именно так мне это по началу преподнесли.
Сороками называли тех, кто работал в Бриельском разведывательном агентстве; попросту – королевских шпионов. Возможно, из-за длинных черных сюртуков, отороченных белым атласом, в которых их впрочем можно было увидеть только на торжественных приемах. Возможно, из-за того, что испокон веку одним из их главных назначений было приносить вести на хвосте. Но, вероятнее всего, потому что они были подобны сорокам в суеверном смысле: поодиночке неминуемо предвещали смерть.
Как организация они существовали задолго до независимости, служили под императорскими наместниками, и под далекими предками Ван Хертенов, когда-то уходили в тень, когда-то меняли стороны. А теперь существовали под руководством советника по безопасности.
Генри Клейтон, в свойственной ему благожелательной манере, долго расписывал четырнадцатилетнему Найджелу все преимущества работы: феноменальный набор навыков, которым он овладеет, путешествия в самые роскошные и опасные уголки империи, что уж говорить о краях за ее пределами… Немыслимое приключение для мальчишки со стальным хребтом и головой на плечах.
– И что же родители, вот так запросто согласились? – слушая, Эмори сложил ладони рук вместе и старался не смотреть прямо. Глаза Найджела как-то странно застеклились, и хоть он выкладывал все как на духу, Эмори не оставляло чувство, что он слушает что-то тайное, предназначенное скорее для ушей исповедника, чем полицейского.
– Родители были в восторге от того, что я стал одним из самых молодых гвардейцев в истории. О том, что это было прикрытие, знали только я, сэр Генри и муж моей сестры.
Когда Найджел был уже на крючке, на сцену вышел Анри Аматоре. Он объяснил, что тесно сотрудничает с советником и его агентами, так сказать, усердно магифицирует методологию и инструментарий разведки. По прямому приказу короля и в строжайшем секрете им было поручено создать новый, специализированный отдел, который должен вывести военные технологии Бриелии на новый уровень.
Найджел слушал, понимая через слово. Подразделения магиков существовали автономно, специалисты других направленностей в нюансы их работы посвящать принято не было. Каким бы образованным он ни был, изучении магии в Академии шло параллельным потоком; Найджел знал о ней примерно столько, сколько мог знать военный курсант о судостроении или домоводстве.
Аматоре уверил, что все станет ясно – в свое время. А пока ему предстояло самое первое и самое сложное задание: беречь секрет.
– Который заключался в…?
– Легче показать.
Найджел вздохнул, глядя в пустоту перед собой, потом встал и начал последовательно снимать одежду, по-армейски аккуратно складывая ее на край козетки. Он застыл, оставшись в одних кальсонах.
Эмори потянулся назад и отдернул штору, серый полумрак комнаты вспорол ледяной свет, Найджел чуть прищурился, поэтому не увидел, как Эмори сначала вспыхнул, и так же быстро снова побелел, глядя на него.
Длинное и сухопарое тело Найджела покрывала кожа, делавшая его похожим на тряпичную куклу, разорванную и сшитую, снова разрезанную и заплатанную, сотканную где-то из лоскутов, определенно самую любимую куклу в руках очень любознательного и жестокого хозяина.
Первым в глаза бросался У-образные шов, который Эмори часто приходилось видеть на столе у патологоанатома, только во много раз безобразней, с кривыми рубцами, будто вскрытый множество раз, и каждый раз – с возрастающей небрежностью. От него по всему торсу разбегались шрамы поменьше, какие-то – выверено хирургические, в других можно было узнать колотые раны, сквозные выстрелы, следы самых разных клинков.
Эмори испытал какое-то мерзкое дежа вю; он видел это десятки раз, на криминалистических зарисовках, магических импринтах, воочию на самих жертвах, но только никогда – на живом человеке.
Найджел на минуту развернулся, демонстрируя спину и руки. На них было значительно меньше нарочитых надрезов и больше боевых отметин. И только в самом конце Эмори заметил сетку прозрачных, едва заметных в переливе света, тончайших шрамов. Она оплетала все тело, как липкие нити паутины. Эмори подошел ближе, взял левую руку Найджела и повернул ее ближе к свету, чтобы рассмотреть. Десятки окончаний змеились от пальцев вверх к запястью, затем сливались в несколько основных потоков, дальше по предплечью, огибая локоть, плечо, становились чуть шире у шеи, а потом терялись под волосами. Теперь он видел, что и лицо, в остальном лишенное каких-либо следов, было покрыто такой же сеткой – надо было лишь знать, под каким углом смотреть.
– Это работа Анри, – сказал Найджел, прочитав в глазах Эмори немой вопрос. – Он был кем-то вроде гения. Все остальное, – он быстро провел ладонью вдоль торса по грубому аутопсическому надрезу, – усилия подражателей.
Эмори шумно выдохнул. Отошел к окну, бездумно потирая щеки и подбородок. Найджел у него за спиной одевался.
– Выходит, что и в череде убийств виноваты подражатели Аматоре, которые фатально не справились с задачей? – спросил Эмори, разворачиваясь.
– Косвенно – да. Но если мы говорим об убийствах в буквальном смысле, то нет. Их совершил я.
Найджел смотрел ему в глаза без единой эмоции. Эмори хотелось как следует разозлиться, но он не мог – картинка обнаженного, исполосованного, но живого тела еще ярко стояла перед его мысленным взором. Попытался хотя бы вызвать в себе раздражение, но и это не вышло.
