Текст книги "Как я провела лето (СИ)"

Автор книги: Sandy van Hiden

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

– А ну, пошли.

Сашка не понял сначала, потом пальцы изо рта вытащил, а на губах мед так и блестит. Засуетился он, давай из-за стола вылазить, торопится, видно, испугался, как Белый на него смотрел.

Он малого где-то недалеко завалил, потому как слышно было, как пацан вякнул за ближайшими кустами.

Дед напрягся, вроде глядь в ту сторону, ну я ему:

– А что, урожай какой ждете?

Дед расслабился давай про соты свои че-то гнать. Долго мы с ним базарили про разное, потом дед мне говорит:

– Они наверняка до края мира дойдут.

Я говорю:

– До какого еще края?

– Да это геологи так обозвали обрыв один, здесь недалеко за лесом. Обрыв высокий, а под ним наш вековечный лес. Геологи заезжие давно еще говорили, какие-то слои земной коры на поверхность там выходят, слои эти обычно от нас спрятанные должны быть, а тут, говорят, или разлом был какой всего несколько тысяч лет назад, или море какое-то древнее, говорили, надо бы изучить, да некогда, другие, мол, задачи перед нами стоят.

– А нам-то что от слоев этих, какая разница, где они есть?

– Да разницы-то в общем никакой, только там компасы крутятся как полоумные, да часы или отстают или вперед идут, геологи говорили, временные аномалии, что ли, там делаются, я уж и не помню.

Я как-то поднапрягся.

– А не вредно это, – говорю, – для здоровья-то?

Дед заулыбался:

– Да нет, – говорит, – даже полезно, я как прихворну, так туда хожу, побуду там с денек и вроде как помолодею на несколько годков. Интересно там, видения иногда странные в небе бывают, если долго сидеть и присматриваться.

Я, конечно, деду ничего не сказал, потому как человек в таком возрасте, ясно, что из ума выжил, что уже ему говорить.

Пойду, думаю, подремлю лучше в тенечке.

Видно, пчелиное жужжание меня усыпило. Снится мне сон: вроде я захожу в церковь, а там венчание идет. Я вроде ближе подхожу, любопытно мне стало, кто же это свадьбу играет? А в церкви вроде как полумрак, свечи горят, люди вроде есть, только в темноте лиц не видно. Перед священником пара стоит, он им читает что-то монотонно так, это пчелиное жужжание мне так приснилось. Я все ближе подхожу и со спины вроде Белого узнаю, приглядываюсь, а рядом с ним не Маринка стоит, а телочка такая высоконькая, Белому до плеча достает, талия там все дела, шлейф на полцеркви лежит, осанка горделивая. Что-то знакомая мне эта осанка, думаю, давай ближе подгребать, и вроде слышу, священник нараспев выводит: «Венчается раб Божий Владислав рабу божьему Александру». И я как во сне сам себе думаю, что за ерунда мне слышится? Это пчелы проклятущие так жужжат. Подхожу ближе, приглядываюсь, и вижу, под фатой кудри знакомые по спине у невесты вьются. Мне аж во сне нехорошо сделалось. Я за спиной у них стоял чуть со стороны. И дальше вроде молитвы читает кто. Влад-то меня не видел, а Сашка вроде услышал что и поворачивается ко мне. Веришь? Я его таким красивым не видел никогда в жизни-то, серьезный такой, и в упор на меня посмотрел. Я от этого взгляда аж подскочил. Слышу, дед мне от уликов кричит: «Не маши руками-то. А то пчелы сейчас поналетят! Они суету не любят!» Мать твою ети! Я с психу вскочил и поперся на речку, что под пригорком у пасеки текла. Вода теплая, чистая, в ней рыбех видно было, как они стайками там метались. Долго я в той речке просидел. «Охладиться, – думаю , – надо, а то от такой жары всякая фигня мерещится». Ну ничего, речку пару раз туда -обратно переплыл, полегчало, пожалел, что удочку с собой не взял, рыбы там много было.

Я уже всех пчел по именам знал. Солнце уже к закату, а эти черти только из лесу появились. Влад потом уже рассказывал про обрыв, они с Сашкой и туда дотащились. Под обрывом лес далеко внизу, как будто море, или как самый край мира. Они, говорил, долго там стояли, смотрели на этот лес бесконечный, пробовали высмотреть что-нибудь вдалеке, но не вышло, только волны перед ними зеленые и колыхались. Что они еще на том обрыве делали, он мне не рассказывал, только пацан шел как пьяный и по дороге к машине свалился, кое-как встал, заполз в нее и тут же вырубился. По ходу, Влад Сашку на себе волок, а перед пасекой на ноги поставил.

Лесник еще сказал:

– Вот молодежь слабая пошла, уморился на свежем воздухе-то.

– Да, – Влад говорит, краюшку задумчиво жуя, – и правда, на свежем воздухе оно самое ничего.

Думаю, Сашка долго еще при Белом мед не жрал.

Я у Белого потом спросил, какого хрена вы там весь день просидели. Влад еще удивился сильно: «Какой, – говорит, – день, пару часов всего», ну некогда было особенно разбираться, фиг с ним, было и было.

Дед нас провожал, гнал, типа, приезжайте еще, все дела, мы тоже подосвиданькались, я к машине, слышу, дед тихо так говорит: «А ты не переживай сильно-то, сегодняшние сны не все сбываются». Меня как током дернуло, оглянулся я на деда, а у него глаза как у парня молодого, просто что ради прикола себе бороду нацепил. Я башкой помотал, поморгал, глядь опять, да ну, дед как дед. Сплюнул я потихоньку, давай в машину лезть и ходу с этой чертовой пасеки, будь она неладна.

Сашка так за всю дорогу и не проснулся. Белый какой-то задумчивый был. Да мне и не до разговоров было по тамошним буеракам пробираться.

19. 

Маринке по осени приснилось в Вязниково наведаться с детьми, видно чуяла что-то. «Пусть, мол, свежим воздухом подышат, а то наш папа что-то совсем нас забыл». Папа от радости не сказать, чтобы до потолка прыгал, но детей был рад увидеть. Сын у них был и дочка младшенькая.

Дочку он больше любил, и не удивительно, она как кукла была, белокурая, на Маринку похожа, лет пять ей на то время исполнилось. Влад давай ее на руках таскать, с сыном за жизнь разговаривать. Маринка пошла по деревне прогуливаться, воздухом дышать, молока хотела свежего детишкам купить, с народом пообщаться. Она-то баба простая, без затей.

Мы с Сашкой из дома слились, чтобы Владу не мешать с семьей общаться. Сашка придумал роз нарезать в дом, они цвели как раз, да и заковырялся в них что-то, типа полить или окучить или фиг его знает, что еще. Воду таскал из фонтана старого, а там, видно, протока какая-то была из соседнего пруда, что даже рыбешки там мелкие плавали. Сашка осторожно старался воду набирать, чтобы рыб этих не зацепить. Белый его вырядил в рубашку черную шелковую и штаны тоже черные. Ну что тебе сказать, поглядишь на пацана со всеми бирюльками и в таком прикиде, и сразу тебе ясно станет, что пацан этот голубой, аж до синевы. Вот я сел в тенечек, ситуацию контролирую, а сам про себя думаю, вот если бы Влад Сашку на трассу поставил, много бы бабла поднять мог. Потом думаю, нет, ничего бы из этой затеи не получилось, потому как умыкнули бы пацаненка в пять минут. Рустам тот же, завез бы в аул свой и хрен бы кто Сашку когда нашел. Потом начал вспоминать, сколько трассовые зарабатывают, это мы как-то с Егором терли, который за трассовыми смотрел. Сидел я так, фигней страдал и, видно, дремать начал, а что, деревья шумят, вода в Сашкиной лейке журчит, тепло. И оно же не разберешь, то ли птицы поют, то ли дети чирикают, в общем, проснулся я, когда Лешка с Лизочкой на полянку Сашкину вырулили. Ну не буду же я, как леший, из кустов выскакивать и детей подальше от Сашки утаскивать, напугать ведь мог. «Ладно, – думаю, – погляжу, что дальше будет». Дети владовы, бывало, из-за игрушек ссорились, характер-то у Лешки с малолетства папин был, упертый. Но в этот раз Лешка как старший Лизочку за руку ведет, не спешит, чтобы она ножонками своими ковылять успевала, новые места, типа, исследуют, и вроде как прикрывает ее. Уставились они на Сашку, а он на них.

Лешка спрашивает:

– Ты кто?

Сашка долго не думал:

– Я, – говорит, – садовник здесь. Меня Саша зовут, а вас?

Леха сам назвался и Лизочку представил, все честь по чести. Познакомились, значит. Лизочка полезла розы потрогать. Сашка говорит:

– Осторожно, они колючие. Давайте я вам лучше рыбок покажу.

Маленький народец не против был. Поперлись они к фонтану, давай на рыб пялиться. Сашка Лизочку на руки взял, чтобы ей виднее было. Леха как добрый мальчик захотел камнем какой-нибудь рыбехе по башке залепить. Сашка видит такой расклад, говорит:

– Не надо, давайте я вам сказку расскажу про рыбок этих.

Ну ты что, сказка для малышни – это святое. Леха Сашке добро дал, давай, типа, гони. Сашка начал:

– Жил-был маленький пескарик и звали его Леша.

У Лехи от таких слов аж челюсть отвалилась:

– Правда? А где он?

Они все наклонились над водой и давай высматривать пескарика Лешу.

– А Лизочка? – Лехе интересно сделалось.

Давай они Лизочку искать, а потом рыбку-маму.

– Она самая красивая! Вон она! – Лизочка пищит. – А папа где?

– Вон, самый большой! – Это уже Леха.

В общем, пока они рыб этих разглядывали, и я на них пялился, не увидели мы, как Маринка собственной персоной на полянку выплыла.

– Алексей, Лиза, быстро домой, вас папа ждет!

Я при этом вообще в кусты залез. Ты знаешь, я могу с несколькими отморознями подраться или в перестрелке побывать, но разборки бабские слушать, это лучше сразу застрелиться. Но деваться некуда, пришлось сидеть, глядеть, что дальше из всей этой фигни выйдет.

Сашка Лизочку на землю поставил, малышня к дому потянулась, а Сашка так и остался у фонтана стоять и по всему было видно, что хочется ему в одну из этих рыб превратиться и уплыть куда подальше от этого места. Маринка ближе к нему подруливает, с ног до головы обсматривает.

Так они и стояли, друга на друга выставились.

Маринка Сашку пообсматривала, потом говорит:

– Ну что, подруга, знакомиться будем?

У Сашки не только лицо и шея, а даже ключицы покраснели по-моему.

– Я не понимаю, о чем вы говорите, – в глухой отказ, типа, пошел.

– А ты еще и тупая вдобавок, подруга. Ну и как, нравится мужикам зад подставлять?

Сашка еще больше покраснел, хотя, по-моему, дальше уже некуда было.

– Какое вы имеете право так говорить…

– Ой, ладно, это тебя Владик имеет, ты бы заканчивал этим делом заниматься, девку бы себе нашел, а то так и будешь всю жизнь мужикам сосать. Шлюха!

И пошла.

А Сашка так и остался стоять. Губы у него тряслись, и в глазах уже поблескивало, но он стоял и вслед Маринке смотрел, она оглянулась, а Сашка на нее в упор смотрит, кулаки сжал, только когда она уже за изгородь зашла, за голову схватился и осел на землю. И плечи у него тряслись.

Я решил втихаря из кустов вылезти, а то как-то несерьезно уже было в них сидеть. Тут смотрю, у самого дома Маринка с Владом встретилась, давай ему что-то гнать, он ей типа замолчи. Постояли, потерли немного, потом Белый в нашу сторону направился, Маринка ему что-то вслед кричит, он опять к ней вернулся, что-то они потерли, Влад ее обнял, типа, да ты че, подруга, сколько мы уже вместе, не переживай, все путем будет. Потом Влад опять к флигелю пошел, а Маринка все стояла на дорожке и ему вслед смотрела.

Белый когда подошел, пацан все еще сидел, весь сжался, голову руками обхватил. Влад подошел к нему, стоит, смотрит сверху.

С минуту где-то это было.

Потом слышу Сашка говорит, и голос глухой такой:

– Разреши мне уйти.

Он Влада по шагам узнавал, это еще с флигеля пошло, он его когда слышал, в угол забивался куда-нибудь, можно подумать, не найдут.

Тут Белый к нему наклонился, схватил малого за волосы, да как дернет вверх. Сашка аж вскрикнул, на ноги вскочил. Руками вроде как назад, чтоб типа Белый отпустил.

Но тот малого тряхнул как следует:

– Я уже говорил, что ты от меня только вперед ногами уйдешь. Я тебе дятел, что ли, это сто раз повторять? Что она тебе сказала?

– Ничего!

Белый сильнее пацана тряхнул и волосы, видать, ему сильнее сдавил:

– Отвечай!

– Что... – у малого голос уже срывался. – Что я твоя шлюха. Влад… больно!

Влад Сашку отпустил, тот дернулся вроде в сторону, но Белый его легко перехватил, прижал к себе. Пацан дернулся пару раз, но толку от этого особого не было.

А Влад его уже по волосам гладит и приговаривает:

– Никакая ты не шлюха. Олух деревенский, вот ты кто. Успокойся. Баб не слушай, они путного никогда не скажут. Слушай только меня, и все нормально будет.

Это он говорил, когда прядь Сашкиных волос рассматривал, закрученная она была, правда, как спираль, и поблескивает на солнце, и Белый ее так задумчиво разглядывает.

Тут Сашка решил видно, разузнать чего:

– Влад, я слышал...

– Еще раз тебе говорю, не слушай никого. Все нормально будет. Вот с делами разберусь, по осени на охоту пойдем.

Сашка прям заулыбался сквозь слезы:

– Да, Влад, конечно.

– Пойдем опять на край мира?

– Пойдем.

– Ну и договорились, не кисни. Завтра вечером мне на скрипке сыграешь.

И повернулся уходить, тут Сашка его опять зовет:

– Влад!

Тот обернулся.

– Отнеси, пожалуйста, это в дом.

И протягивает охапку цветов, что нарезать успел.

Влад глянул на него, цветы взял и к дому порулил, теперь уже Сашка ему вслед глядел. Влад на него тоже не оглянулся, как и на Маринку.

А Сашка дальше пошел в розах своих копаться, а на губах улыбка такая, что если не присматриваться, то и не заметишь.

Ну я думаю, Владику-то что, двоих-то он вытянет без проблем. Вот у меня раз засада была – две любовницы, молодые, блин, девки, прикольные, Дашка, и ни одна про других не знает... вот я между ними бегал, это было что-то, я уже думал, таблетки какие-нибудь жрать придется. Потом одна девка переехала, что ли, куда, полегче стало.

А цветы эти Маринка из окна выкинула вечером, когда они с Владом в спальне грызлись. Я думаю, и что она бесится, Влад ее все равно не бросит. Что переживать? Можно подумать, она такая вся правильная, там ежели покопаться... Ну оно мне надо?

Маринка наутро собралась уезжать. Вся надутая. Это она хорошо придумала, уезжать-то, у нас все неспокойней становилось. Перед отъездом гнала:

– Когда уже жить нормально будем?

– Будем, на море смотаемся на недельку. Летом тут нужно быть, вот разрулю кое-какие дела…

– Ага рули, смотри, чтобы голубок твой не залетел.

– Да ну тебя. Несешь ерунду.

Белый жену с детьми сам поехал провожать аж до Ильичевска, потому что Рустам в то время уже конкретно чудил, мало ли что.

20. 

Белый, как вернулся, сразу в Ильичевск мотанулся и редко оттуда появлялся, потому как Рустамова бригада конкретно на наших наезжала.

Малого в доме не слышно было, он все время в спальне сидел. Иногда делал пробежки в библиотеку, что еще от председателя осталась, и сидел потом на полу с книжками, как во флигеле своем привык. Иногда на скрипке своей пилить начинал, ну я сразу из дому убегал, такие грустные песни он выдавал, слушать было невозможно, и так нервы на пределе.

Я Влада не раз просил кого-нибудь другого на мое место поставить. Ума особого не нужно, чтобы пацана караулить, но Белый никогда не соглашался, я, говорит, только тебе в этом деле верю.

Рынок становилось держать все труднее. К Рустаму его братья-южане понаехали, они нас теснили конкретно. У них в Ильичевске перевалочная база была перед броском на Москву, перед тем, как туда попасть, они изрядно нас достать успевали. Влад все реже в Вязниково появлялся. Один раз приехал с фингалом под глазом, губа разбитая, злой как черт. Я ржал потом над ним, ну когда уже можно было. Владик со школы фингалов не имел, хотя дрался по жизни немало. Это он в ресторане с нашими сидел, и Рустам туда же зарулил. Мне наши рассказывали, поначалу тихо все было. Все сидели за своими столиками, народ же кругом. Потом Влад с Рустамом вроде как невзначай на воздух покурить вышли. Бойцы за ними дернулись, но они оба сказали им остаться. Уже минут пятнадцать, говорят, прошло, бойцы с той и с другой стороны засуетились, пойти, посмотреть, типа, что-то не так. За рестораном свара такая была, бойцы еле их растащили. У обоих морды в крови, за малым глотки друг другу не перегрызли. Официальная версия была, что не сошлись в мнениях о текущей политической ситуации в Гондурасе. Менее официальная – что из-за рыбхозяйств Заозерских, и совсем мало народу знало про другую причину, которая только хлопала своими ресничищами на все это дело. Ты бы видела, какие у Сашки глаза большие делались, когда он чему-нибудь удивлялся. Он когда Владову рожу увидел, ничего, как всегда, не сказал. Мне показалось, что побледнел вроде.

Совсем не до смеха стало через несколько дней. Уже ночь была, слышу – машина подъехала. Пошел глянуть, кто. Смотрю, Влад идет, только странно как-то. Шатает его всего. Я еще думаю, пьяный, что ли. Иду навстречу и вижу, что он за руку держится и на землю темное что-то капает из рукава. Я к нему, потащил его к дому. Он еле шел. Я ему: «Кто?». Он:

– Толком не видел, рустамовы вроде, одного положил, двое свалить успели.

Потом добавил:

– Позовешь Доцента, и смотри, чтобы никто, кроме него, не знал.

В общем, если бы кто узнал, большой шум бы вышел. Это было нарушение всех договоров, в свое время большие бугры добазарились, что друг в друга, типа, не стрелять. Драться там, пером пырнуть куда ни шло. А если стрельба начинается, то это уже война.

Доцент из него пулю когда вытаскивал, Влад книжонку какую-то в труху в руке раздавил, только чтобы не орать. Потом Доцент говорит: «Лечь ему нужно, рана не смертельная, но крови много потерял». Потащили мы его в спальню. Я когда свет включил, Сашка не сразу проснулся, потом, смотрю, сидит на краю кровати, в простыню замотался и глядит, как мы Влада укладываем. Он спросонья не понял ничего.

Доцент хотел Владу обезболивающий укол ставить, но Влад сказал, что не надо. Потом, уже когда мы выходили, я дверь закрывал, слышу, Влад говорит: «Иди сюда». По его голосу я понял, что это не мне.

Белый где-то с неделю отлеживался в Вязниково. Сашка ему на скрипке играл, и не грустные всякие песенки, а что-нибудь повеселей и покрасивше, стервец этакий. Я потом у него на руке синяки увидел, это Белый ему, видно, руку придавил в первую ночь после ранения, когда от обезболивающего отказался. Вообще, Сашка от Влада почти не отходил, то на скрипке играл, то просто рядом сидел. И спал с ним, Влад его здоровой рукой к себе прижимал, и никакое обезболивающее ему не нужно было. Он Сашку и трахнуть ухитрился, потом говорил, что пацан ему руку больную поддерживал в процессе.

Белый не хотел, чтобы кто-то знал о ранении, и так уже все слишком шумно становилось. Поднялся он быстро, видно, нагляделся на своего скрипача да музыки наслушался.

Они по саду вместе гуляли. Говорили они о чем или нет, я не слышал. Один раз видел, как Влад малому телефон сотовый показывал, объяснял, какие кнопки нажимать. Телефоны эти только появились, мало у кого были, здоровые, с антенной. Белый за большие бабки одним из превых его достал. Долго они тогда с этим аппаратом разбирались. Потом Влад встал и зачем-то в дом пошел, а Сашка опять ему вслед этим самым странным взглядом смотрит, потом увидел меня и уткнулся опять в телефон, давай кнопки какие-то нажимать.

Белый чуть оправился, рванул опять в Ильичевск. Не задалось то лето с самого начала. В июне где-то на дальних выселках непонятки начались.

Влад забил стрелку с Рустамом, две бригады два часа друг против друга стояли, пока они там посередине заброшенной трассы между собой терли. Вид у обоих был – вроде как сейчас начнут друг другу морды бить. Вот была бы бойня. Тачек с каждой стороны штук по десять было. Бойцы молодые, в основном необстрелянные. Одно слышно – предохранители щелкают. Я нашим пацанам: «Спокойно, стоим, не дергаемся. Они должны добазариться». Хотя до чего там было добазариваться? Что, Влад должен был Сашку Рустаму отдать, хоть и на время? Рустам типа: «Пидор – не баба, можно и поделиться». На принцип у них пошло, кто кого переупрямит. Там, в общем-то, и не из-за Сашки все было. Дело с рыбхозяйствами тянулось у них давно, но вяло, а тут, блин, нашли причину! У Рустама фишка появилась, типа «пусть тогда никому не достанется».

Говорят, давно уже из-за бабы такой же сыр-бор был, сколько народу тогда по такому случаю положили, никто не помнит, но драка тоже изрядная была. Слыхали, бабу это прирезали потом от греха.

После той стрелки вроде тихо какое-то время было, потом опять на дальних конопляных делянках шум пошел. Рустамовы бойцы на наших наезжали. Матюху Фролова подстрелили, не сильно, правда, но Доценту повозиться пришлось. Не дело это было. Отпустить мальчишку никак было нельзя. Никому он не должен был достаться. Это в одном только случае могло быть. И Влад это понимал, и лицом темнел с каждым днем.

Он в то время пацана своего трахал просто непотребно, словно на целую жизнь вперед. Таскать его с собой везде начал. Малой и сам чувствовал, что не так все идет, улыбался реже. Человек искусства, так сказать, они же все чувствуют сильнее, да и обрывки разговоров слышал же, благо, слух-то у него был неплохой. Влад бесился иногда, орал на него, отрывался типа, а потом целовать бросался, да так, что пацан аж пищать начинал.

Я, конечно, не спорю, что когда под тобой такой змееныш синеглазый извивается и в судорогах под тобой бьется, трудно, конечно, пистолет поднять и, глядя в глаза эти синие, в него выстрелить. Знаю, трудно. Но можно же со спины финкой под сердце, чтобы не мучился сильно, да и не понял ничего. По-разному же можно.

И вижу, что Влад бесится сам по себе, и никак это ему не по душе. Жалко, конечно, было, как не жаль, я же не зверь какой-нибудь. Но бойцы дороже. Влад попереживает, конечно, не без этого, слишком он к кукленку своему прикипел, но что делать, всегда нужно выбирать, и выбор не всегда приятный бывает.

Но ребята уже самые уважаемые стали говорить, что вообще никак это не годится.

Влад переругался с ними конкретно, но вид у него был, как у старика, которому лет сто исполнилось.

21. 

В конце концов его Антибиотик к себе вызвал. Я в коридоре сидел, слышно хорошо было.

Антибиотик издалека не стал заходить.

– У нас на днях сходняк был. Прости, что тебя не пригласили. Ты знаешь, о чем мы терли. Я тебе должен огласить решение сходняка, для тебя это будет не новость.

Влад молчит.

– Непонятки, Влад. Серьезные люди передают, что нужно, чтобы вся территория до Заозерского водохранилища была под нашим контролем, а Рустам с солнцевским объединяется. Это будет большая сила, и придется с ним по-хорошему договариваться до тех пор, пока не сможем его оттеснить. Мне передавали, что у вас с заозерскими стрельба началась, ты знаешь, что это нарушение давнего договора, и уже не важно, кто первый начал и из-за чего. Мы не знаем, что вы с Рустамом между собой не поделили, но не это главное. Именно сейчас война между районами никому не нужна.

Молчание.

– Решение такое: пидорка надо убирать, и ты это знаешь. Думай, Влад, времени мало. Очень мало. И притом он должен исчезнуть не просто так. Должны быть похороны. В открытом гробу. Лицо чтобы было видно. Рустам должен там быть. Надо, что бы при вас обоих его закопали, и вопрос будет навсегда закрыт. Можете поплакать вместе на могилке… У тебя же дети, Влад.

– Не начинай.

Таким голосом, что я подумал, Антибиотик ему уже в печенку нож загнал.

Потом долго тишина стояла.

– Когда? – Белый тем же голосом спрашивает.

– Давно, давно уже надо было. – Потом, видно, на Влада посмотрел. – Неделя, Влад, неделя – это крайняк. Если самому трудно, я понимаю, мы поможем, все мы люди...

– Сам!

Влад вышел от Антибиотика черный как туча, дверью так хлопнул, словно хотел, чтоб на того потолок обвалился. Я к нему в тот день лезть боялся.

А тут еще тесть названивает и в истерике орет, что вокруг дочкиного садика мордовороты какие-то трутся, и на ихнюю машину, когда он внучку из сада забирает, нехорошо глядят. Типа: «Что происходит, Влад?!»

Если бы ты видела охоту на волков. Когда матерого зверя загоняют в западню, в какой момент он понимает, что все, выхода нет? Я такого у волков не замечал. До последнего вожак ломится из западни и даже под градом выстрелов готов до последнего рвать глотки. И убить его не так просто, если только в сердце попасть, ну это еще ухитриться надо.

Влад тянул долго. Намного больше недели, очень намного.

Почти до осени это продолжалось. Помню, мы сидели как-то в гостиной в этой, день к вечеру клонился, солнце за озером садилось, облака красные были такие, к ветреному дню. Сашка у окна стоял, в сад смотрел и на закат за озером. Влад по трубе трандел, что недавно купил, с Маринкой сначала про предков терли, да про дела всякие, потом слышу:

– Так. Хватит про это нудить, дай мне Леху, что у него там?

Потом уже с сыном:

– Так, кто первый начал? Славка? Ну и правильно ты ему ввалил, не будет первый лезть. Деду помогай, ему нельзя тяжести таскать. Да…

Потом еще они что-то терли, напоследок он с Лизочкой говорил, у него аж голос менялся, когда он с ней разговаривал, любимица как-никак.

– Скоро уже. Скоро приеду, я тоже скучаю, маленькая, уже недолго осталось…Да, и на море поедем, я тебе настоящие корабли покажу…

Потом он как говорить перестал, глянул в сторону окна. Сашка на закат все так же смотрел, и непонятно было, слышал он Белого или нет. Только я смотрю, он весь как облитый этим красным светом, отблесками этими от заката.

Белый только глянул на него, у него в глазах что-то поменялось:

– Отойди, – говорит, – от окна. Весь свет загородил.

Сашка вздрогнул, вроде как проснулся, пошел к креслу своему у камина, где привык сидеть. Пока шел, на Белого глянул, вроде, ему Влада отчего-то жалко было. Только Влад этого не видел, он как раз в телефоне что-то разглядывал.

Тянулось это все пока другого бойца, Илюху, не подстрелили, я уж и не говорю, что Рустамовы ребята. На этот раз тяжело. Доцент матом орал и из центра вертолет вызывал, старшие бойцы Белому в глаза все сказали, что думали.

И Влад сказал:

–«Завтра».

Я Белого с вечера предупредил, что не поеду с ним, я, говорю, всегда с тобой рядом был и потом буду, но в этот раз, извини, езжай без меня. Я вас до околицы провожу.

– Хорошо,– Влад говорит, – другого водилу найдешь.

Он вроде как все понимал, а с другой стороны, вроде как внутри себя голос какой-то слушал. Он на тебя и смотрит, но ясно, что не тебя видит.

Белый тогда всю ночь над Сашкой просидел. Тот уснул, а Влад уже, как над гробом, над постелью сидел и в лицо Сашке смотрел, не отрываясь.

На следующий день он к мальчишке, сказал: «Одевайся».

Тот все понял, наверное, давай одежонку свою напяливать, а в руках у него ничего не держится.

«Поедем, – Влад говорит, – на дальние делянки, посмотрим».

Ветрено в тот день было и пасмурно. Солнце вообще из-за туч не показывалось. Серые дни иногда бывают перед осенью.

Саша оделся молча, не просил ни о чем. Влад мне глазами показывает, мол, к нему домой сначала. Да, думаю, правильно, пусть со своими попрощается.

Но лучше бы мы к ним не ездили. Пацан всю дорогу крепился, а как свой двор увидал, так затрясло его аж. А когда Ленка к нему выбежала, он на коленки упал, схватил ее, плачет, так что душа на части рвется. Ленка тоже давай реветь. Он ее целует, к себе прижимает. Наглядеться на нее не может. Потом на руки ее поднял, пошел, мать обнял, отчима. Что он им говорил, не слышно было, но потом, как они его обнимать начали, я понял, что он у них прощения просил.

Потом слышу, он матери: «Я в Белоречье уезжаю, и оттуда уже не вернусь. Не переживай, пожалуйста, у меня все будет хорошо. Леночку берегите». Мать давай Сашку за руки хватать: «Да куда же ты, Сашенька, не ездий с ними, останься, что же делается такое….» Пацан ей: «Поздно мама, ехать нужно, за Леной смотри, я тебя прошу».

Смотрел я на это все, и у меня аж внутри где-то защекотало. На Влада я и глядеть боялся, хотя и знал, что он тоже на все это смотрит.

Потом Саша Ленку отдал матери, пошел к машине, а ноги его не несут. Однако подошел, сел сам. Влад ему дверь открыл.

Мать Сашкина долго на дороге стояла, крестила вслед.

Я и до околицы не доехал, говорю бойцу, что за водителя сел: «Останови».

– Ну, все, – говорю Сашке, – пока, бывай здоров, – а у самого в голове: чего я несу?!

Но Сашка не хуже Влада не понимал, по-моему, уже, что ему говорят, так что он вряд ли обиделся.

Обратно я пошел пешком, и как представил, что сейчас вернусь и увижу флигелек и розовые кусты за ним, сразу свернул и пошел к пруду, залез в камыши подальше, чтоб меня не видели.

В тот день так никто и не вернулся».

22. 

…Алинка всхлипывала, уткнувшись лицом в колени. 

Зачем оно все так. Как хочется, чтобы это было неправдой 

Смотрит на последний листик, там написано, торопливо, без дат и имен, почему-то карандашом: 

«Белый вышел из машины и сказал «пойдем», они уходили все дальше от дороги. Саша шел впереди и понял, что нужно остановиться, когда перестал слышать шаги Влада за собой. Последние мгновения уходили прочь, как вода в песок. Он сжал на груди руки и пытался читать про себя «Отче наш». Только от ужаса все слова последней молитвы вылетели из головы. Ему послышалось щелканье курка...

Смерть так безжалостна. Она уносит с собой наши мечты, несыгранную музыку, неизведанные дороги, щебет птиц и зелень леса. Как страшно умирать, когда в душе проснулись надежда и вера. И этот клен словно машет тебе на прощание своей желтой ладошкой, и хочется смотреть на него долго-долго, считать свои последние вздохи, сколько их еще осталось…

Он не знал, через какое время очнулся. Он не сразу понял, что с ним. На миг ему показалось, что он все еще на краю мира, когда душа рассталась с телом и осыпалась золотой пыльцой с легких облаков на зеленое, волнующееся море под обрывом. Тогда он открыл глаза и понял, что до сих пор лежит на куртке, которую Влад кинул под них, прикрытый собственной одеждой, а Влад сидит рядом и жует травинку, глядя на зелено-синий простор впереди, а в глазах его отражается небесный свет. Они потом долго смотрели друг на друга.

Ему и сейчас показалось, что Влад на него смотрит. Саша поднялся, оглянулся по сторонам, голова сильно кружилась, никого рядом не было. Первая мысль была, что надо скорее идти – судя по тому, как он замерз, пролежал он довольно долго. Саша поднялся. Перед глазами все плыло.

А потом вернулась память, резко, как удар: шум машин на дороге, выстрелы. Он решил, что пойдет к Рустаму, и Влад его не удержит, он к кому угодно готов был пойти, главное, чтобы Белый остался жив. А потом – пусть стреляет в спину, если хочет.

Саша шел к дороге быстро, насколько мог. Его слегка шатало. После обморока он видел все предметы словно размытыми, лишенными четких очертаний. Только бы успеть…

Но уже издалека увидел, что опоздал.

Влад лежал возле машины весь в крови. Саша понял, что Белый мертв; водитель, тоже мертвый, лежал неподалеку. Кругом валялись стреляные гильзы, было много кровавых следов.

Саша долго стоял и молча смотрел на них. Ему было трудно собраться с мыслями. Потом он почувствовал, что его мутит от запаха паленого железа и крови, еле успел отойти на несколько шагов, и его скрутил сильный приступ рвоты. Как тогда, в первую ночь.