Текст книги "Как я провела лето (СИ)"

Автор книги: Sandy van Hiden

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

1. 

« Странные вещи иногда в жизни случаются, не загадываешь не ждешь, а подвернется тебе случайно тетрадка твоей тетушки, вся исписанная четким убористым почерком, и такая история прямо скажем странная в ней содержится… – так раздумывала студентка –первокурсница (по имени Алина, например) факультета журналистики, умирающая со скуки в деревне жарким летом, вертя в руках старенькую потрепанную тетрадку. – Что грех ее немного не продолжить и не добавить что-нибудь от себя…» 

Итак: 

2. 

«***Записано со слов Макса С., 16 июня 98 г.***

Мы с Владом Беловым в одной школе учились. Он на год младше был. Я-то в шестьдесят пятом родился. Уважали его в школе, он сразу мог так себя поставить, что к нему полезть и в голову никому не приходило. Мы вместе в одну секцию ходили по тяжелой атлетике, потом качалку организовали в подвале нашего дома. С тех пор любим железо потягать, это как-то расслабляет.

Родаки наши на заводе работали металлургическом, район так и назывался – Заводской. Родаки по сменам пахали, особо с нами не тютькались. Влад один был в семье, у меня еще сеструха младшая. Мы сами не скучали – во дворах тусовались, как постарше стали, начали с пацанами на разборки ходить с ильинскими. Это район соседний был. Бывало кто-нибудь что сказал не то про наших, начинаются разборки: «А какого? Ты че самый резкий тут? А в рыльник?» Соберутся две толпы в парке где-нибудь и давай друг друга подначивать, пока до драки не дойдет. Заводские по всему городу славились как самые безбашенные. С нами особо не связывались, но мы сами нарывались, что бы развлекуха чисто была. Ильинские говорили: «Конечно, у заводских всегда железяки есть, чтобы кастеты сделать или нунчаки. Они же с завода тырят!»… Ну было, врать не стану. Нас все время на экскурсии по этим заводам таскали, типа, вот ваше будущее рабочее место, мы и тырили железяки всякие да и родаки приносили, если попросишь. Он уже тогда свою кликуху заработал, Белый, типа и уважение от старших пацанов, потому как здоровый и дрался до первой крови. И кровь не его была обычно, и как разойдется – хрен остановишь. Но порядок соблюдал, как и все, мы лежачих не били, да и до смерти никого не забивали, дрались так – для порядка, чтобы уважали.

Вообще Влад прикольный всегда был. Вот, к примеру, в школе хорошо учился. На линейках ему грамоты всякие давали – за учебу там, за спорт всякий. Я ему говорю:

– Владик, ты че, ботан голимый, что ли?

Он ржет:

– Отгребись! Да хрен его знает, на уроке, если послушаешь, оно вроде как запоминается.

Родаки его все зудели, что надо ему в институт идти, типа, инженером станешь, не придется, как нам, в горячих цехах горбатиться. Он и правда после школы, как на завод пошел – поступил, типа его предприятие направило. Я говорю:

– Ты хоть здороваться-то со мной будешь? Будущий, блин, инженер…

Он одно мне: «Отгребись» и ржет при этом.

Мы не только дрались и фигней страдали, культурно отдыхать могли тоже. Мы с Владом с младших классов на ипподром наш таскались, типа в кружок, а вообще прикольно было. Потом бросили, когда постарше стали, несолидно вроде.

Я с армии на год раньше вернулся. Когда Влад с армии пришел, это вообще фурор был.

Помню, мы с сеструхой на лавочке сидели, на солнышке грелись, смотрим – Влад идет. У меня сеструха аж слюной подавилась.

А что? Владик вытянулся в армии-то. Рост под два метра, накачанный. Форма, аксельбанты, сапоги начищенные так, что свое отражение видно, на ремне бляха блестит, очки типа Кобра где-то выцепил. Бабы только что сами собой не беременели в радиусе десяти метров.

Он как пришел, погулял несколько месяцев, в институте восстановился, а потом на Маринке женился, из параллельного. Ихние родители дотранделись, что Влад с Мариной хорошая пара. У них у обоих родители на заводе работали. У Маринки отец так вообще бригадиром был.

Ну а что, Маринка вообще девка ничего – жопа, сиськи, блондинка. Все при ней. Все путем шло.

Потом Владов отец говорит: «Вот поработаешь у нас на металлургическом, потом, как институт закончишь, инженером станешь, в люди выбьешься, не то что мы с матерью, всю жизнь пашем, а толку никакого».

Владику-то что, без проблем, ему это все фиолетово было, молодые ж были, девки сами на член прыгают, одно ездили отдыхали на водохранилище по соседству. Шашлыки, девки, лето, погода классная.

Так что Влад особо на завод не рвался, поэтому с мастером с одним сильно идейным были у них постоянные идеологические разногласия. Мастер думал, что только как за станком стоять целыми днями, так больше и удовольствия нету. Цапались они так – по мелочи. Потом хрень между ними какая-то вышла. С Владом вообще по жизни надо базар очень хорошо фильтровать, а тут бригада план не выполняла, что ли. Мастер давай на Владика наезжать и при этих все наездах Владову маму не очень удачно упомянул. Результат: у мастера тяжкие телесные, Влад – три года на взросляке.

Отмазались за счет того, что без отягчающих, бывший десантник, отличник военной и политической, первый раз, чистосердечное, все дела. Владик где-то год в зоне пробыл. Подогнали, короче, под какую-то очередную амнистию и примерное поведение.

Не сказать, чтобы Владик на зоне сильно расстроился. Он вообще фишку сечет, и в понятия быстро врубился. Просек, что ручонками махать – это последнее дело, а надо на психику давить и самому никогда не суетиться. Он, конечно, авторитетом там не успел стать, потому как комсомолец, служил, да еще типа работал, но то, что он реальный пацан, это с первых секунд все понимали. Он, вообще, по жизни парень не суетливый, сначала оценивает ситуацию, что к чему, трандит мало.

Взгляд у него, такой, тяжелый, прямо скажем. Глаза светло-серые, телки все блеют «льдистые», ну типа небо, когда гроза собирается. Так вот он, когда на взводе, у него взгляд такой делается, черт его знает. В общем, старались с ним не ссориться.

На зоне он тамошним фраерам все по понятиям объяснил, за что сидит. Статья, в общем, нормальная. Пидорка ему там подогнали, помоложе, личного. А там только уважаемые пацаны личных пидоров имеют. Маринка к нему ездила на свиданки.

Потом, когда Влад вернулся, тут вовсю заваруха шла, перестройка, блин, ускорение. Все ускоренно тырили народное добро, такой дележ шел.

Владик – семья, жена беременная, куда идти, – судимость. В зоне правильные авторитеты наводку дали на одну контору. Типа, помощь начинающим кооператорам, защита от оголтелого бандитизма. Не бесплатно, конечно. Подались мы с Владом в эту контору. Видеосалоны крышевали, рестораны всякие, автосервисы, долги выбивали, это вообще прибыльное дело.

Дела сразу хорошо пошли. А что – заходим, типа, к какому-нибудь кооператору, все в черных прикидах, цепаки, печатки. Бывшая десантура, третьего себе в масть брали, типа, бог троицу любит.

Что? Утюги, паяльники? Нет, такого не было. Я же говорил, у Влада, он как захочет, такой взгляд, что никакого паяльника не надо. У одного кооператора один раз недержание случилось, когда Владик с серьезностью вида переборщил, так что мы без этих электротоваров обходились.

Прикольно было, бабла до хрена. Рестораны, гульки, бабы. Ну не в ущерб семье. Я тоже уже к тому времени женился. Все как положено, жены дома с детьми, мы на заработках. Еще конкретные ребята подтянулись. Потом старшие смотрят, хорошая бригада получается. Владу предложили за Ильичевским районом присмотреть. В то время много народу из братских республик бежало, и наши бывшие южные друзья по Союзу сильно в том районе шалить начали. Непоняток там много было. Антибиотик Влада вызвал, типа: «Валет от дел уже отходит на заслуженный отдых, а район богатый, сельскохозяйственный. Там бывшие колхозники ЧП организовали, у них хорошо дела идут. Надо людям помочь на Ильичевском рынке порядок навести, а то азеры там беспредельничают. Ты парень не глупый. Потянешь».

Владик ему: «Без проблем».

Было это в августе девяносто второго. Как раз по телеку все уши прожужжали про конфликт этот, типа грузино-абхазский. Да что про него было галдеть, когда порядка вообще нигде не было, приходилось, по возможности, свои наводить.

Поехали мы глянуть, что за район нам подогнали».

3. 

«Помню, солнечно было. Приехали мы в эту деревню. Давай присматриваться, что да как. Поехали на поля посмотреть. Жара стояла, хотя дело к осени шло. Мы с Ванькой, помощником председателя, приперлись на какое-то поле.

Поле здоровое, вдали лесополоса, на краю поля что-то типа навеса, покрытого брезентом. Там обедали работники, картошку они что ли собирали. А может и не ее. Да я в этом не разбираюсь.

Пацанва какая-то там крутилась. Ванька говорит: «Это старшеклассники из ближайшей деревни подработать решили». Мне-то по хрену, кто они, да и Владу по ходу тоже.

Стоят они, трут с Ванькой про то, какой урожай тут снять можно и всякую прочую фигню. Поливальная машина как раз притащилась со стороны деревни. Потом замечаю, что говорит только Ванька, а Влада уже не слышно.

Я обернулся и увидел, что поливалка включилась и вся ребятня, что кругом была, под ее струи кинулась. Поскидывали свои рубашки и давай плескаться. Пацаненок среди них был , хоть и мельче всех, лет пятнадцати где-то, но приметный. Загорелый и волосы, как у бабы, кольцами закручиваются. Стоит, руки раскинул и лицо воде подставляет, улыбается. Солнечно было, и радуга от воды появилась. Смотрю, Влад уставился на эту радугу или на пацана, не понял я. После и другие тоже стали смотреть.

Потом и мальчишки поняли, что-то не так, толкнули малого. Он сначала не врубился, оглядывался вокруг, улыбаясь, а потом взглянул в нашу сторону. Какое-то время они с Владом смотрели друг на друга сквозь воду. Вижу, мальчишки что-то с насмешкой ему говорят. Схватил он свою рубашонку и исчез за поливалкой.

Влад у Ваньки спрашивает: «Это кто такой? Азер что ли?» Ванька говорит: «Да нет, это Сашка-итальянец. Его мать с какого-то фестиваля в подоле привезла». Влад говорит: «Да, удачно тетка пофестивалила».

Ванька нам вечером его историю рассказывал, когда мы в ближайшей рощице за шашлыками посидели – бухло, разговоры. Баб, правда, не было. Ванька говорит: «Может, в деревню кого послать за девками. У нас можно найти сговорчивых». Влад ему: «Ну их, давайте посидим без девок, поговорим, как мужики, тем более, завтра с рано с утра по делам в райцентр. Ты, – говорит, – лучше расскажи, что за модели у тебя тут обретаются».

Ванька: «Да это так, малолетка один, родители у него алкаши. Увязался за старшими, меня уговорил, мол подзаработать надо, деньги в семью сильно нужны. А история у него интересная, если хотите, расскажу». Мы, конечно, согласились. Развлечений же никаких нет.

Почему мальчик? Ну, Влад после зоны вообще не против был, если мальчишка смазливый, ротик если рабочий и попка ладная, почему бы и не задвинуть такому?.. Вообще он говорил, что мальчики сосут лучше да в попку оно поприятнее, поуже вроде. Как-то в сауне отвисали, я дал одному в рот, и правда малец отсосал хорошо, с проглотом. Бабы обычно на такое не решаются. А вот насчет в попку – это нет. Я в этом плане больше по классике – жена, любовница, шлюхи, а мальчишкам, им все равно там больно, мне кажется. Влад тоже, в принципе, классику предпочитал, но после зоны у него понятия в этом плане расширились.

Или вот Рустам из соседнего района тоже, говорили, с пацанами отвисал. Один вроде помер при этом, типа, Рустам пожестче любил, поиздеваться там разно. Даже и не один вроде помер, говорили, но я свечку не держал, а с пацанами мало ли что в этих деревнях случается.

Поэтому я сильно не удивился, когда Белый этого итальянца на улице зацепил.

Мы к одному кадру побазарить заехали, а тут этот малец подвернулся. Идет, в одной руке скрипка, в другой – тетрадка, с нотами, наверное. Уткнулся он в эту тетрадку и нас не заметил, а то бы наверняка этой дорогой не пошел.

Тепло еще было. Ветер прохладный дует с ближнего поля. Зелень на деревьях еще свежая.

Идет он весь такой тонкий-звонкий, в скрипку свою вцепился. Шортики на одном честном слове держатся. Рубашонка старая, но чистенькая. Загорелый, аж до черноты, все лето на поле, могу представить. Пялится в свою тетрадку, и видно, что губами шевелит.

Тут Влад его увидел и говорит:

– А ну иди сюда.

У пацана от неожиданности тетрадь из рук вывалилась. Он ее подобрал, на джип наш вытаращился.

Деваться было уже некуда, ясное дело, подошел.

Тогда Влад его покататься на джипе пригласил, в ресторан типа съездить, посидеть.

Малец побледнел сначала, потом покраснел и вежливо ответил, что нет, извините, он ничего такого, мол, не хочет и вообще ему уже идти надо, типа его дома ждут. И все за свою скрипку цепляется, можно подумать, не видно, как у него руки трясутся.

Влад спросил:

– А ты хорошо подумал?

Пацан опять побледнел. «Да, – говорит, – хорошо». Влад ему: «Ладно, иди, коли так».

Тот чуть не бегом от нас кинулся. И глаза у него перепуганные были.

Я уж не знаю, как его ноги несли, но видно, споткнулся он не один раз. Я на Белого смотрю, мол, чего? Я бы его без проблем поймал и назад притащил, но тот головой покачал – вроде как, «не сейчас».

Потом этот случай забылся как-то. Новые дела каждый день, разборки по мелочи. Осень ведь, самое горячее время. Народ на рынок потянулся. Делов там много было. Азеров гоняли конкретно, они-то сразу фишку не просекли, что в районе новый смотрящий объявился. Стрелок много пришлось забить, чтобы народ вдуплился. Были, конечно, отморозни всякие, и залетного народу много было, но разбирались со всеми по-быстрому. Кто сильно непонятливый – пулю в башку, но в основном договоривались. Белый в райцентр часто по делам ездил. Сопляк на улице даже не появлялся. Или, правду сказать, я его не видел больше. Может, он нас, если и видел, то десятой дорогой обходил. Белый тоже этот случай не вспоминал. На этом история так и замялась».

4. 

Студентка случайно узнала, что старый дед Михеич, живущий на окраине деревни знает кое-что о давней истории, только вот степень его готовности зависит от градуса. Градус должен был равняться сорока. И вот щелкает мобильном телефоне кнопочка «record»: 

«Про итальянцев, говоришь, рассказать. Да чего про них рассказывать. Легкомысленная нация эти твои итальянцы, вот и весь сказ.

Чего я тебе обещал? Когда?

Ну ладно, сдалась тебе эта история. Хотела – слушай.

Началось это ровно в семьдесят пятом году. Почему помню? Потому что в том годе отмечал круглую дату. Сорок лет мне тогда исполнилось.

Колхоз еще крепкий был, справный. План по надоям выполняли, по сбору зерна, и всякая прочая.

В том годе в райцентре нашем, в Ильичевске, запускали новую линию на сталелитейном заводе. Итальянцы нам ее разрабатывать и запускать помогали. Из города, дай Бог памяти, Турина вроде. Об этом все газеты тогда трубили.

Партком наш районный постановил, что пуск новой линии надо праздновать вместе с днем молодежи, чтобы иностранцы сразу увидели и размах молодежного движения, и индустриального развития нашей великой страны.

И пришла к нам разнарядка в колхоз, что надо передовиков нашенских на это мероприятие отправлять. Говорят, чтобы не только заслуженных, но и молодежь чтобы была. Показать же надо, какие мы все развитые, что молодые остаются на селе и работают на благо социализма.

Вот так Лидка наша в эту делегацию и попала. Молодая доярка, из себя вся миловидная. Пусть итальянцы эти видят, что наша молодежь тоже не лыком шита. Лидка на радостях учебники свои по иностранному достала, давай зубрить, не хотела лицом в грязь перед капиталистами ударить. Но она зря волновалась, переводчица с этой делегациею приехала в целях, так сказать, взаимопонимания.

С органов люди там были. Без этого никогда такие дела не обходятся, без органов, я имею в виду.

Поехали наши доярки да механизаторы в райцентр. Дней пять они там гужевались.

Как приехали, так на полгода только и разговоров было, все про итальянцев этих, мать их...

Обсядут вокруг и давай как куры кудахтать, вот, мол, какие эти итальянцы все красивые – и мужики, и бабы.

Приехал вроде руководитель проекта с итальянской стороны и сына своего привез в ознакомительных, дескать, целях. А сын тот, вроде, как картинка нарисованная.

Лет двадцать с лишним ему было. И такое несут, что грешно слушать. Дескать краше любой бабы этот Джованни. Так бы, говорят, и сели, и только на него бы любовалися хоть весь день. Брови, мол, у него как полосочки соболиной шкурки, блестят и, как крылья у птицы, к вискам поднимаются. А глаза синие, цветом на море похожие. А улыбнется – зубы, как снег в ясную погоду, белеются.

Тьфу, срамота одна. Я им говорю, ну зачем мужику красота? От этого баловство одно и неприятности всякие случаются. Вот как я им говорил, так оно все и вышло. Или вот, в прошлом годе, к примеру, случай был...

Чего ты опять? Не отвлекаться, говоришь? Ну подлей еще тогда, и огурчик подай, ага, вон тот.

Да, так я про что говорил? Ага, вспомнил.

Гужевалися они там, фуршеты всякие или как оно называлось, не знаю. Лидка наша бойкая была, прибилась она к этому Джованни и давай его расспрашивать, как, мол, итальянский пролетариат к лучшей жизни стремится. Тот засмущался сильно, да через переводчицу и ответствует, что насчет пролетариата, это скорее к папе, потому что он с этим пролетариатом общается больше на своих заводах, а сам он, Джованни, пока в Англии учится в университете каком-то. «Да, – говорит, – учусь праву и экономике, чтобы потом помогать пролетариату в стремлении к лучшей жизни. Но машину, – говорит, – свою я сам мою, и, когда в Италию наведываюсь, помогаю маме ходить за покупками».

Ударник капиталистического труда, в общем, он был, можно так сказать.

Переводчица видит, что не туда разговор идет, Людке маякует, заканчивай вроде, нечего мое переводческое время ерундой занимать. Но они уже и без нее друг дружке поулыбались и потом распрекрасно один другого понимали. Я имею в виду, что после всех этих фуршетов творилось. Ага, ты комсомольцев бывших расспроси, как они успехи в труде отмечали по ночам.

Переводчица с представителями органов по вечерам запирались в номере стратегию на следующий день вырабатывать. Наши, вроде, тоже по своим комнатам разойдутся, а потом двери скрип да скрип, только и видно в темноте – парочки в ближайшем парке шныряют. Ну а что ты хочешь – все молодые, красивые, все коммунизм строят или капитализм, и на лучшее будущее надеются. Оно ж лето, цветы кругом цветут, голова кружится, вот и укрепляли нашенские с итальянцами международные отношения.

Как пришла пора им расставаться, Джованни с Лидкой плакали сильно. И Джованни, не смотри что парень, а плакал прям как девка. Он перед этим, вечером, вроде, как с папашей своим поговорить пытался, Лидку с собой забрать, что ли, хотел. Так наши говорят, папаша его так орал, что птицы с деревьев в парке вокруг гостиницы разлетались.

Что делать? Поплакали они да и разъехались. Наше бабье мне все уши прожужжало, да и какой у них язык чудный, вроде, как птицы у нас в садах щебечут, так вот и эти итальянцы промеж собой так ладно разговаривают . А еще этот Джованни на гитаре играл и песни свои итальянские пел, так как девки наши слушали, аж плакали, красота, говорят, невероятная, и голос у него чистый, как серебряный колокольчик.

Надоели они мне с этими итальянцами до полной невозможности. Не люблю я эту нацию с тех пор. Вот вроде ничего тебе плохого не сделали, а аж в печенках сидят. Подливай давай, что-то расстроился я совсем…

Ага, приехала Лидка обратно, вся как в воду опущенная. А потом пошло-поехало – план, надои, дома управляться надо, так и закрутилась. Молодая еще была, не сразу поняла, что тяжелая. А как поняла, боялась сказать. Вот и затянула с этим. Мать ее тогда чуть со свету не сжила, вопила на всю деревню, но уже поздно было что-то делать, так сынок жить остался. Через некоторое время Лидка замуж вышла за механизатора местного, тот поначалу попрекал ее часто, мол, вот ублюдка твоего кормить приходится.

Лет через десять девчушку родили, совместную. Муж стал ей меньше эту историю припоминать. Да еще научились по-другому грусть-тоску разгонять. Бутылочку вечерком разопьют, песни попоют, оно ж от души, и отпустит. Мальчонка ихний, еще малой был, между ними лазил. Мать к тому времени к бутылке уже частенько прикладывалась, некогда ей было с ним заниматься.

Его в первом классе на линейке спросила учительница, а это кто у нас – мальчик или девочка? Детишки давай смеяться над ним, а он чуть не разревелся.

А потом, ничего, все у него хорошо в школе было. Он хоть и учился неплохо, пацаны его не колотили, характер у него легкий был, улыбался всегда. С любым умел договориться, незлобивый, в общем.

А волосы он потом сам научился себе стричь, перед зеркалом кое-как ножницами кромсал, неровно получалось, но это незаметно было, он же кудрявый был. Из-за того, что его девчонкой дразнили, он сильно не переживал, некогда ему было. После школы в огороде пропадал, в доме прибирал и даже еду готовил, с сестренкой своей возился, Лидка-то тогда все больше пить начала.

Отчим ему много помогать не собирался, он его кроме как ублюдком да выродком не называл. Мальчишка толком не соображал, почему его отец так не любит – до тех пор, пока добрые кумушки насчет всей этой истории его не просветили. Но ему-то все равно деваться некуда было.

А тут, как на беду, чем он старше становился, тем больше на папашу своего родного походил. Нашенские-то все белобрысые, носы картошкой и конопатые, а этот совсем на людей не похож…

Ух, уже и бутылка закончилась. Что за водку стали делать! Не водка, а прямо вода, вот как в ранешние-то времена...»

Тут Михеич ударился в описания доперестроечной водки, что от одной стопки с ног валила, и к прежнему разговору уже не вернулся. Самые худшие предчувствия студентки оправдывались: история еще толком не началась, а уже надо было искать средства для ее дальнейшего продолжения. На том они с Михеичем и расстались. В вечерних сумерках дедок продолжал бормотать о недобросовестности современных водочных королей, а Алина пошла в глубоких раздумьях домой. А ведь история и правда обещает быть любопытной. Отдельное спасибо моему ослиному упрямству, мысленно поаплодировала себе девчонка. 

Надо, наверное, обратиться бабке Агриппине – у нее свежевыгнанная живая вода наверняка дешевле покупной. 

5. 

Поэтому с утра приходилось нестись к бабке Агриппине за очередной порцией зелья для развязывания Михеичева языка, за что Алинка и была вознаграждена следующей порцией исторических сведений: 

«Где-то через месяц к нам в Вязниково братки Белого понаехали. Что они у нас забыли, мне до сих пор неизвестно. Все по деревне нашей шмыгали, на пруд купаться ходили да девок наших портили. Среди них картежник один затесался, так он на спор кого хочешь обыгрывал. И случилось же ему на механизатора бывшего напасть, который итальянцу нашему отчим. Как он этого алкаша выцепил, один Бог знает. Выпили они хорошо и давай картишками баловаться. Сначала отчим нашего итальянца по мелочи проигрывал, потом заезжий браток ему отыграться давал, да водочки подливал. Люди, кто видели, рассказывают, механизатор наш все хотел остановиться, да гость ему не давал, уговаривал, вроде, давай еще, сейчас точно отыграешься. Короче, задолжал итальянцев отчим немалые деньги, это дело при бандюках этих случилось, не отвертишься. Механизатор наш когда протрезвел, ему аж плохо сделалось. Я как раз у них по хозяйственной надобности был и картину эту всю видел.

Пошел с этим приезжим говорить: «Может, простишь долг, по пьяному делу же играли?» Тот: «Батя! Да какие проблемы! Условие только одно – пасынок твой вечерком с нами покататься съездит. За деревню куда-нибудь, поболтать, чисто. Плохого ему не сделаем». Подивился отчим такой странной просьбе, но делать нечего. Пошел домой, давай своего пасынка-сопляка разглядывать и гадать, какого черта он заезжим гостям понадобился. Тонкокостный весь, если б хоть здоровый бугай, а то так – недоразумение одно.

Тот как раз с сестрой младшей носился. Любили они друг дружку сильно. В это время отчим своему пасынку и объяснил: «Так, мол, и так, незадача вышла. Пойди с приезжими поговори, с тебя не убудет». Малой чуть в обморок не хлопнулся от этих слов, еле сестру успел на пол поставить.

Давай по хате метаться.

Отчим не понял, – чего перепугался? «Пойди – поговори, спроси, чего им надо-то».

Сашка уперся.

– Как хочешь, – говорит, – никуда я не пойду, ты проигрался – вот и отвечай сам за себя.

Отчим опять к гостям заезжим понесся:

– Может переиграть, может, по-другому как?

– Нет, по-другому – никак.

– Ладно, только вот незадача. Пасынок чего-то прихворнул, может, отложим?

– Нет, – отвечают, – не отложим. – Или мальчишка сегодня вечером выходит и в машину сам садится, или ты в тот же вечер будешь в овраге с простреленной башкой валяться.

От такого разговора отчим галопом обратно к пасынку: «Пойдешь, – говорит, – сегодня к ним, или я тебя пинками на улицу выкину!»

А мальчишке аж нехорошо сделалось, бледный весь, губы трясутся.

– Не пойду, что хочешь делай! Кто тебя заставлял играть садиться? Разбирайся сам со своими делами, а мне уходить нужно...

Он и вещички свои собрал.

Тут и мамашка ихняя по такому случаю протрезвела слегка. Муженек ейный уже по этому делу просветил, навроде:

– Прощай Лида, любимая моя, придется смерть принять через пасынка. Я его кормил-поил, жизнь на него положил, а он меня так благодарит. Да делать нечего, судьба наша такая, придется нам с тобой расстаться навеки и прочая и прочая.

Мать к Сашке подлетела, как голубица крыльями мужа прикрывает.

–Ты что ж, – говорит, – делаешь? Мы с Михаилом жизнь на тебя положили, а ты как нас благодаришь? Удирать собрался? Мишу на смерть посылаешь? А с Леночкой что будет? Ты подумал?!

И хвать у него узелочек из рук.

– Не пущу, – говорит, – не пойдешь никуда, вместе подыхать будем.

Пацан ответить хотел, да только не смог.

Мать перед ним – хлоп на коленки, за ноги его хватает, ревет:

– Зачем упираешься, что тебе стоит? Сходи к ним. Спроси, чего хотят! Сказали же – не обидят! Не лишай кормильца, сынок...

Пасынок посмотрел на отчима таким взглядом, что тот навеки зарекся за карты садиться (и не брался за них ни разу с тех пор, надо сказать).

– Хорошо, мама, я пойду к ним, успокойся, пожалуйста, смотри – Леночка плачет. Перепугали мы ее. Идите, дайте я один посижу.

Убрались они на веранду. Ленка, сестра его, и правда разревелась от такого скандала. Ей аккурат четвертый год пошел тогда. Плачет, успокоиться не может…»

Черт, запись оборвалась. Памяти не хватило. Невезуха. 

Алинка притягивает к себе листочки: 

«***Записано со слов Макса С., 21 июня 98 г.***

Малец из калитки тогда вышел, глаза в землю. Пошел к машине, как овца на убой. Влад выскочил, дверцу ему открыл. Все честь по чести. Мальчишка сам сел. Никто его насильно не тянул и в автомобиль не запихивал. Сам подошел, сам сел. Народ весь видел. Кто придерется? Белый тоже на заднее сиденье сел, а я вроде за шофера.

Тронулись. Народ пялится. Пацан вглубь забился, ни живой, ни мертвый, и сильно по его виду заметно, что ему прочь выскочить хочется. Ладно, едем, значит. Влад на свою красоту любуется. Красоту, кажется, от страха скоро тошнить начнет. Молчим.

Приехали мы так ближайший от Ильичевска ресторанчик. И столик уже заказан, все честь по чести. Зашли мы, сели. Влад мальчику стул пододвинул, как за бабой, в общем, ухаживает. Тот на стул рухнул, видно, поджилки у него изрядно тряслись. Сели мы, то да се, меню там, все дела. Влад гостю своему говорит:

– Ты чего будешь?

А тот бубнит:

– Спасибо, ничего. Я не голодный.

Слов видать умных где-то нахватался, интеллигент хренов. Ничего так, сидим. Жратва нормальная, музон, все прикольно. На нас – прикиды. У пацана рубашка заштопанная, аккуратно, правда. И штанишки старенькие совсем. Но это дело Белый быстро поправит, стоит ему эти штанишки хоть один раз снять.

Так о чем это я? Ага. Сидим. Белый весь светится, типа чего изволишь выпить, чем закусить? Может, вина еще подлить? Все на мальчишку пялится и как самовар начищенный блестит. Какое у малого лицо было, я до сих пор помню, никогда не забуду. Видала когда-нибудь кино старые про партизанов, как они на фрицев смотрели – вот это самое оно. И в глотку вцепиться хочется, и руки связаны, и взгляд такой героический получается, и еще презрение эдакое, в общем, пленный принц, да и только. Ресницы пушистые, и взгляд злой получается, и таким взглядом одаривает, что весь ресторан бы спалил, если бы его воля. Сидим, едим, вина принесли. Гость наш в стол уставился, на тарелку глядит, зубы сжал. Белый к нему и так и этак, типа ты хотя бы винца выпей, хоть ложечку скушай. Не ест он ничего, только вина пригубил.

Видать, худо совсем ему, белый весь сидит, как стенка.

Я ему и говорю:

– Выпей хоть вина-то, классное.

Сам думаю, может, ежели выпьет, так оно ему легче будет, ты поняла, про что я. Тот только глазищами своими синими на меня полыхнул, бокал взял, отпил немного.

В общем, посидели мы нормально, поели, музон послушали.

Влад, смотрю, в настроении, говорит :

– Что-то ты вообще заскучал, пойдем потанцуем.

Мальчишку аж передернуло всего.

– Вы, – говорит, – поговорить хотели. Так о чем?

И смотрит эдак странно. Я за такой взгляд много бы чего отдал.

Влад:

– Почему бы нам о любви не поговорить? Я вот как тебя увидал, так с первого взгляда сильно ты мне понравился. Кто ж тебе виноват, что ты такой неприступный.

Влад на своем веку не одну бабу так уболтал, и тут чего велосипед изобретать? Оно же что мальчик, что девочка, какая в… общем разница.

Малой от таких разговоров покраснел, аж слезы на глазах выступили.

– Вы, – говорит, – нашли, как меня достать. Давайте как-нибудь разойдемся. Я вас сильно уважаю, может быть, потом, но только не сейчас.

А у самого, слышу, голосишко срывается. Если бы меня так просили, я бы не отказал – не сейчас, завтра, так и быть...

6. 

Белый говорит: «Ладно, без любви я не хочу. Я ж не насильник какой-нибудь». Ля-ля, все в том же духе.

Пацан, бедный, поверил.

Потом Влад говорит:

– Хорошо мы посидели, побазарили, поехали домой.

У малого, смотрю, от души отлегло. А зря. Белый мне мигнул, типа трогай медленно. Сели они на заднее сиденье.

Еду. Темно уже. Дальний свет включил. Поначалу они тихо сидели. Белого-то я хорошо знаю, он как покушает хорошо, да выпьет – ни одна девка просто так не уходила. Я ж смотрю в зеркальце, еду медленно. Влад мальчишку за ручку хвать. Тот:

– Пустите, не надо.

– Да я только поцелую. Какие у тебя пальчики тонкие.

Тот давай рваться.