Текст книги "Как я провела лето (СИ)"

Автор книги: Sandy van Hiden

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

Что малой пищал, я не разобрал.

Потом опять Влад: «В чем пришел, в том и уйдешь. Сука неблагодарная!»

Тут пацан давай с себя цацки сдирать, которыми Белый его уже обвешать успел, кольца всякие, цепочки. Поснимал все и Владу протягивает: «На, мол, забери».

У того вообще крышу сорвало. Ударил мальчишку по руке, золото во все стороны полетело, Сашка еле отвернуться успел, чтоб в глаза не попало. Стащил Влад с мальчишки халат и в одной рубашке на улицу поволок. Тот еле на ногах успевает устоять, семенит, чтобы не упасть.

Влад его вытащил за дверь да как швырнет с крыльца со всей силы. «Иди, сука, куда хочешь!» Мальчишка ударился, видать, сильно, потому как и подняться не сразу смог, видно, у него аж в голове все помутилось от такого удара. Нет, смотрю, встает, – шатает его, правда, – и на Влада смотрит. «Ну, – думаю, – сейчас прощения попросит, и чтобы обратно в тепло». Потому что на улице реально холодно, а он босой и в одной рубашке.

Так что, ты думаешь, этот стервец учудил? Постоял он так, в себя чутка пришел, пару вдохов-выдохов сделал, да как ломанет к воротам, а они как раз открытые были.

Мы с Владом прифигели оба. Потом давай следом.

Флигелек не так-то близко от ворот был, надо было еще зеленую изгородь обогнуть, которая флигелек от обозрения прикрывала. Но пацан несся так, что Олимпиада отдыхала.

Влад давай нашим сигналить, типа: «Закрывайте!» А мальчишка несется по дорожке – аж пятки сверкают, и рубашка на нем развивается. Он тоже видит, что ворота открытые. Блин, там точно рекорд по бегу на короткие дистанции был, я тебе отвечаю. Еле успели ворота закрыть. А там железная решетка. Он так грудью об нее ударился, как птицы из клетки пытаются вырваться. Вцепился руками в прутья, рвется, кричит что-то, нам оттуда не слышно. Руками что-то показывает на нас. По губам вижу, кричит: «Он отпустил меня, отпустил!» Наши ни-ни – не открывают, а он опять вцепился в решетку и бьется в нее. Потом кинулся к охранникам, хватает их за руки, видно, просит: «Откройте, ради бога, откройте, он же меня отпустил!» Мы так и стоим, глядим на все это. На улице мороз, но он его вроде не чувствует. Те стоят, не знают чего делать, на нас смотрят. Тут Влад в себя пришел, кинулся к воротам, ну и я за ним. Мальчишка, как нас увидел, так опять в решетку вцепился, толкает, рвется, да куда ему, не уйти. Потом смотрит на Белого, глаза огромные, все в слезах. «Вы же отпустили, скажите им, что опустили!» Сам весь трясется, губы синие, да и сам весь синий. И словно не замечает, что совсем заледенел. «Пожалуйста, пусть откроют, пожалуйста». Вид у него безумный. Прижался спиной к решетке, сам еле стоит, смотрит на нас заплаканными глазами. Тут Влад мне: «Забери». Я к малому подходить, а он опять в крик: «Не трогайте, нет!» Кинулся куда-то в сторону, но я его легко поймал, он от холода уже двигаться толком не мог. Схватил я его, а он весь как лед. Кинул себе на плечо. Он кричит, кулаками бьет меня по спине, рвется, рыдает. Я его без труда заволок во флигелек. Ох, и кричал он тогда, скажу я тебе. Все рвался встать. Давно с ним такого не было. А рыдал он так сильно и никак не мог остановиться. Все пытался подняться и из комнаты выйти. Я его хватал, швырял на кровать. Я бы его и привязал, только Влад насчет этого ничего не сказал, пришлось дверь снаружи запереть. К вечеру он затихать стал. Уже стемнело, я у него свет не включал, думаю, он в темноте-то быстрее успокоится. Только стонет он как-то жалобно совсем – пойду, думаю, посмотрю. Захожу, он лежит, постель всю сбил и стонет тихо так. Я ему рукой лоб потрогал, а он горит весь, и бормочет что-то, головой мотает. Простыл. Сколько он голый на морозе бегал. Пришлось Доцента звать, он ему укол сделал. Я на пацана смотрю, а он как неживой – под глазами тени, дышит с трудом. Я спрашиваю: «Чего делать-то с ним?» -«Ничего, – говорит, – пусть в покое лежит. У него простуда сильная, таблетки будете давать, я оставлю. И лучше его не трахать пока, но это вашему жеребцу хрен докажешь. Пусть не трогает его хотя бы сегодня, а завтра я приду, видно будет».

Белый пришел за полночь, злой. "Чего, – говорит, – Доцент сказал?" Я ему ответил, как было. Он зашел в комнату. Малой лежал, дышал еле слышно. Влад ему лоб потрогал: "Да, – говорит, – горячий. Ты, это, смотри, чтобы Доцент к нему ходил, ну и вообще, все дела".

Я говорю:

– А ты чего?

– А мне ехать надо. С Маринкой сегодня разговаривал, с отцом что-то неладно.

Надо, так надо. Уехал он, а мне пришлось всю зиму в деревне в этой прокуковать, блин!

12. 

В принципе, в деревне-то неплохо было, на охоту можно было ходить. Девки вроде ничего. Я к своим в Красногорск, бывало, наведывался. Белый тоже. Он давно уже говорил, что у его отца со здоровьем проблемы, толком не рассказывал, говорил, что мать его отца кое-как в больницу выгнала, типа провериться, анализы не очень хорошие были. Но оно мне сильно не надо было, я к своим родакам заезжал, мы с Дашкой-то отдельно почти сразу жили. Как раз в то время квартиру разменивать начали, возни много было.

Я у Белого отпрашивался на несколько дней Новый год со своими встретить.

Что с Сашкой в это время было, спрашиваешь. Пацан болел долго тогда, вроде как помереть решил. Владу пришлось в Красногорск ехать в январе, что-то с отцом его совсем какие-то нелады были. Влад мне велел за делами присмотреть, пока его не было, ну и заодно красоту его караулить. Не скажу, чтобы я с пацаном безвылазно сидел, по бабам больше бегал, в деревне зимой скукотища неподобная, только бабами и спасался. На рынок наведывался, но там зимой особо ничего интересного не было. Бывало, что приходил под утро, печка, случалось, потухнет – во флигеле дубак, пацан лежит, трясется весь. Он уже в туалет еле вставал, чуть не ползком лез. Я что, печку, конечно, растапливал, хотя и не нанимался. Влад в городе, пацану все хуже делалось. Я у Доцента спрашиваю:

– Чего он? Ты же его вроде уколами колешь, все дела.

Доцент мне стал гнать, что организм не борется, типа, когда человек жить не хочет, ты его хоть заколи лекарствами-то, а все будет бесполезно. Ну, думаю, пусть помирает, раз ему так приспичило, а мне в этой деревне сидеть никак не интересно, может, быстрей в город вернусь. А то по Данилке сильно соскучился, они с владовым Лешкой погодки. Сижу как-то на крылечке, курю, сам с собой рассуждаю, что пацана, в принципе, в саду закопать можно, а родаки его… так с алкашами мало что может случиться, заслонку в печке не закрыли, к примеру, да мало ли. Так вот вечером Владу и сказал по телефону, когда уже все новости перетерли, типа, как пацан помрет… Белый офигел конкретно, аж в трубке было слышно.

– Какой, -говорит, – пацан?

Он даже и не врубился сразу

– Ну Сашка, – говорю, – лауреат этот.

Белый какое-то время все это переваривал, потом спрашивает:

– А с чего это он помрет, вроде нормально же все было. Доцент к нему ходит?

– Да ходит, колет его, но что-то у малого с психологией, это Доцент сказал, я не понял толком, типа он сам жить не хочет и от этого выздоровление никак не получается.

Слышу, Влад заматерился, трубку бросил.

Через день у нас уже объявился.

Никуда не пошел, сразу во флигель заперся.

Я печку натопил пожарче, все честь по чести. Пацан как назло в тот день совсем плохой был, заговаривался уже, бывает, начнет бредить, такую ерунду несет и одно Ленку какую-то зовет. Это я потом допер, что это сестра, видать, ну мать еще звал, да я сильно его не слушал. Не ел он давно уже, что толку запихивать, его все равно рвало потом. Похудел он сильно, кожа на лице натянулась, одни глаза только и остались.

Влад подошел к пацану, смотрит на него.

– Душно здесь, – мне говорит, – почему? Не проветриваешь, что ли?

– Да я что, сиделка, – думаю, – но вслух ничего не сказал, смотрю, Белый злой. Сашка дышал плохо уже, трудно так. Узнал он Белого или нет, даже не скажу. Вроде присматривался, как разглядеть хотел. Потом, видно, досмотрелся и сипит так, что еле разберешь:

– Разрешите, – говорит, – снять... Давят...

И тянет цепаки, что у него на шее висели. Тьфу, я как глянул, а бирюльки на нем все одетые, он, видно, и снять их сам боялся.

Белый мне глазами показывает, типа, снимай. Сам к окну подошел и смотрит, и вид у него такой, что он к едрене фене щас весь флигель разнесет. «Я, – думаю, – тут причем? Я эту историю не затевал, а тут как бы самому в морду не огрести».

Стянул я с пацана все эти цацки, некоторые цепочки порвать пришлось, чтобы не возиться с замками-то. Пацан раскашлялся не ко времени, а он как зайдется, так после ему полчаса надо, чтобы отдышаться. Да я уже все с него снял, кольца эти да цепочки с браслетиками. Пойду, думаю, приберу их куда, может, Маринке потом подарит.

Пацан вроде давай ерунду опять какую-то плести все про сестру, про мать, вроде их зовет.

И по новой давай кашлять, потом сипит:

– За что?

Белого аж передернуло. Глянул он на малого, потом мне:

– В доме натопили?

– Ну да, я Степаныча предупредил вчера еще, что ты приедешь.

Белый к машине сходил, смотрю – шубу несет, длинную такую. И опять во флигель рулит. Шубу на руках расправил: «Клади, – говорит, – Сашку на нее».

Я, конечно, мальчишку поднял, весу, считай, в нем почти не осталось, на руки Владу положил и в шубу замотал. Смотрю, он его в дом тащит. Иду я следом и рассуждаю грустно сам с собой, что друг мой еще и некрофил вдобавок. Видать, полуживого пацана решил напоследок трахнуть.

В доме воздух получше, конечно, был, кто же спорит. Белый велел спальню для гостей открыть и воды нагреть. Потом они Сашку с Мироновной вместе купали, со старушкой немой, что по дому помогала. Кудри Сашкины пришлось обрезать, они все равно колтунами сбились. Влад малого в спальне уложил, потом они весь вечер с Доцентом Сашкин организм обсуждали, врач говорил, что не в лекарствах дело, а в том, что он сам бороться с болезнью не хочет, по каким-то там психологическим причинам. Весь вечер про это гнали, мне скучно стало, и я спать пошел.

Утром мы с Владом базарили про отца его. Белый сказал, что сейчас обследование в Москве, а потом придется операцию делать, а где, еще не решили. Потом он к пацану пошел.

Сашка за ночь еще не помер, хотя дышал все равно плохо. Влад сел на стул рядом с кроватью, на Сашку смотрит.

– Ну чего ты, – говорит, – разболелся так? Выздоравливать уже пора. Вот выздоровеешь – домой пойдешь.

Тут у Сашки прям судороги начались, как он расплакался:

– Зачем вы говорите так, все равно не отпустите. Я вам не верю!

Да как давай кашлять. Его счастье, что все равно уже помирал, обычно люди в своем уме стараются Белому таких слов не говорить. Влад мне:

– Воды дай!

Приподнял малого на кровати, воду ему сует. Ну, если пацан и хлебнул чего, все равно эта вода потом на подушках была, я же говорю, ничего в нем уже не держалось.

Белый схватил Сашку, тряхнул его хорошенько, тот аж кашлять на какое-то время перестал.

– В глаза мне, – говорит, – смотри! Я тебе отвечаю. Слышишь меня?

И еще раз пацана тряхнул, чтобы получше дошло, видать.

– Я тебе отвечаю. Выздоровеешь – пойдешь домой. Понял?

Сашка со страху аж кашлять перестал, кивает, типа, понял. Влад его на кровать опустил, говорит мне:

– Скажи, чтобы постель перестелили.

13. 

Дня через три, после как Сашку в дом перенес, Белый решил ему приятное сделать – Ленку, сеструху, в гости привез. Она разодетая вся, прямо как Владова дочка, была. Белый-то давно ей шмотья хорошего купил, да бабку одну попросил за ней приглядывать, когда родаки совсем упьются, ну, там, покормить ее вовремя, да и вообще приглядеть. Заходит, значит, Белый с Ленкой на руках к Сашке и что-то рассказывает ей по ходу. Пацана предупредить надо было, наверное, заранее, потому что он чуть не заорал с испугу, как сеструху с Белым увидел, но заткнулся вовремя, руки к сестре тянет, схватил ее скорее и прижимает к себе. Дите пищит, радуется, пацан чуть не плачет, Влад вышел от них, типа не мешать чтобы. Я сильно не прислушивался, что они там гнали, но по тому, что услышал, понял, что Ленка Белого с потрохами сдала. Типа, дядя мне шмотья купил и игрушек всяких, и баба Люба за мной смотрит, когда мама с папой устают сильно. Посидели они с час где-то, потом нам по делам ехать надо было, Влад зашел к ним, ну, говорит, поехали к маме с папой, а то они соскучились уже.

Если Белый какой благодарности в этот вечер ожидал, то пришлось ему крупно обломаться. Он как зашел к Сашке, слышу, тот выдает Белому:

– Не надо меня покупать!

Полдня видать, гаденыш, готовился.

Я Владову рожу, известное дело, не видел, но офигел он, надо полагать, конкретно. Подходит он к Сашкиной кровати так не торопясь и, видно, с любопытством этот суповой набор с глазами разглядывает. Видно, понять хотел, что же там такое купить можно, как по мне, так кроме борзости – вообще ничего. Смотрю, наклонился к Сашке, ведет пальцами ему по губам и, как добрый папа, приговаривает:

– А мы ведь договаривались, что этот ротик только по делу открывается.

И разглядывает пацана так задумчиво. Сашка лежал, не дергался, ума-то хватило, руками в одеяло вцепился и шелестит уже тише:

– Сколько я вам должен?

Влад ничего не говорит, пальцами Сашке по скуле ведет, потом вниз по шее до груди.

– Отработаешь.

И рукой уже ниже опускается.

– Не надо, – Сашка пищит, а в голосе – только жалобность одна, когда кто эти просьбы слушал?

У Белого рука остановилась прямо напротив Сашкиного сердца, что наверняка как пойманный воробей у него под ладонью билось, послушал он его и пошел к дверям. А пацан ему вслед смотрит, глаза большие от удивления сделались, и одеяло тянет на себя.

На том мы и вышли, надо было еще одно дело важное перетереть.

В эти дни Белый на рынок частенько наведывался, потом на охоту мы с ним ходили. В ближайшем лесу, на зайца. Влад говорил, по весне в охотхозяйство хочет поехать. От Вязникова пара дней езды, знакомый один там работает, типа, подзадолбало уже все, отдохнуть хочется. Еще на переговорный пункт все время таскался, домой звонил, про отца узнавал. С Маринкой, бывало, цапался, она ему все гнала: «Что ты там завяз, в деревне этой? Дома, типа, делов до хрена!» Когда из Красногорска приезжал, Сашке всяких фруктов припирал, апельсины там, персики. Пацан в жизни, наверное, такого не ел.

Он не помер, кстати. Не знаю даже почему, может, Владу поверил, может, уход лучше ему в доме был. Мироновна ему бульончики разные варила, ухаживала всяко.

Через несколько дней Влад начал его в гостиную вытаскивать. Там камин был настоящий, от прежнего барина еще остался, его подновили, конечно. Прикольно было там сидеть по вечерам. Ковры, кресла, поленья в камине потрескивают, тепло. Мы с Владом коньяк пили, после целого дня, как поохотишься, оно знаешь как приятно.

Пацан в плед замотанный в кресле сидел возле камина, он наши терки вообще не слушал, только на огонь смотрел не отрываясь. Бывало, засыпал так. Влад его в спальню относил, по-моему, он Сашку в те дни вообще не трогал. Хотя не знаю, я свечку над ними не держал.

Сашка начал поправляться потихоньку, уже и ходил почти нормально, слабый был еще, конечно. Помню, сидим как-то вечером в гостиной, Влад уже через пару дней собирался уезжать. Его отцу решили операцию в Израиле делать, типа там врачи лучше. Паспорта там, документы всякие уже готовы были, Маринка со всем этим бегала.

Сидим, как всегда трем про разное. Влад у Сашки про семью что-то спросил, типа, Ленке сколько лет, как вообще у него жизнь, где на скрипке пилить научился.

Сашка сказал про библиотекаря, что еще во Дворец пионеров в Ильичевский ездил в кружок, там, где пилить на скрипках учат.

Потом Белый что-то спросил, типа, мать у тебя давно уже алкашка.

У Сашки аж шерсть на загривке поднялась, вскочил с места.

– Она не алкашка, не смейте так о ней говорить, – кричит, побледнел весь и кулаки сжимает, куда там, типа щас на Влада кинется.

– Да, – думаю, – бесплатный концерт сейчас начнется. Интересно, он пацана башкой в камин засунет или просто шею свернет?

Влад с места вскочил, рванул к пацану. Подошел прям близко, но не ударил, а внимательно так в глаза поглядел. Сашка на него в упор смотрит, как пионер-герой перед расстрелом.

– А ты, – Влад говорит, – отчаянный, а вообще правильно, своих надо защищать.

Потом ко мне подошел, коньячка еще налить, а пацан, наверное, думал, что его никто не видит – на кресло осел тихонько так, вроде ему нехорошо. Пот со лба вытер. Еле отдышался после этого.

Влад потом говорит:

– Ладно, замяли. Слушай, а чего ты меня все на «вы» называешь, я вроде не дед старый. Давай на брудершафт выпьем, будешь мне «ты» говорить.

У пацана глаза совсем большие сделались, он, видать, такого страшного слова в жисть не слыхал и вряд ли понял, что оно означает. Белый в стакан немного коньяка налил, дает Сашке. Тот пищит, типа, не пил никогда. Влад говорит:

– Надо же когда-то начинать.

Выпили они на этот брудершафт. Пацан коньяку как хлебнул, так чуть не задохся, до того сильно кашлял. Влад его по спине стучал, водой отпаивал, еле откачал, короче.

Сашка все равно долго еще путался, как Белого называть, но «ты» ему, в общем-то, старался говорить.

На следующий день то же все было. Белый зайца на охоте подстрелил, свежевали его на улице. Пацан на заднем крыльце нарисовался. Любопытный, видать. Влад ему говорит: «Чего смотришь, иди таз с кухни принеси». Сашка таз притащил, чтобы мясо складывать. Потом воды теплой вынес в ведерке, нам руки помыть. Влад руки вытирает полотенцем и говорит Сашке: «Что-то ты бледный совсем, надо бы тебя снегом натереть». Тот не вдуплился сразу, но, когда Белый его схватить хотел, увернулся как-то и прочь ломанул. Далеко, правда, не убежал, Влад его поймал, одной рукой зажал, а другой физиономию ему снегом натирает. Пацан верещит, выкрутился как-то у Белого из рук, верткий видать был, да и Влад его не всерьез держал, так, игрался. Малой давай опять удирать, раскраснелся весь, за дерево, что ближе всех стояло, забежал и от Влада уворачивается, чтобы тот его не достал, и вроде как смеется, несмело так. Белый пацана все-таки зацепил, тот давай опять бежать, но Влад его поймал, в сугроб швырнул и сверху навалился.

И затихли они.

И друг на дружку смотрят.

Потом Белый поднялся и говорит пацану сердито как-то: «А ну бегом, вали в дом, к печке». И вид у него такой, типа растерянный, не часто вид у него такой был, если не сказать – никогда. И пацан вроде как чего испугался, рванул в дом, на крыльце чуть задержался, снег из кудрей вытряхивал, оглянулся на Белого, посмотрел как-то странно.

Волосы, кстати, у Сашки тогда опять отрастать стали. Малой вроде заикнулся, чтобы постричь, а Белый ему сказал:

– Не вздумай. Руки отобью.

Я тоже так думаю, вон Дашка моя недавно хренову тучу денег за такие кудри отдала, а тут тебе все бесплатно и само по себе растет.

Пацан, как и было сказано, потом весь день в кухне отвисал, около печки. Мироновне готовить помогал, зайца они, и правда, вкусно так сделали. Ужинали мы втроем, старушка в деревню ушла. Сашка сидит, щеки розовеют, и одно, если Влад на него глянет, ресницы свои опускает, типа он на него только что не пялился. Я помню, сеструха с подружками прикалывалась про такие взгляды, когда обсуждали, как пацанов охмурять, типа «в угол, на нос, на предмет». Сижу, думаю, ну и к чему эта вся фигня выведет?

Сашка потом посуду убрал.

Опять сидели у камина. Хорошо так. Я на вечер с телкой одной договорился, типа, встретиться. Сижу, рассуждаю, чего по морозу куда-то тащиться, лень такая вообще, думал, не пойду.

А тут еще Белый к пацану подкатил, поиграй нам типа на скрипке, выкопал же где-то, во флигеле валялась. Сашка ее настроил там по-своему и давай пилить. Вот здорово он на этот раз пилил, не скажу, что раньше плохо было, а тут так спокойно, задумчиво как-то, я аж задремал, и мне даже приснились какие-то бабочки разноцветные, они вроде порхают над снегом, который при луне искрится. Проснулся я от того, что Белый меня в бок пихает, типа чего храпишь. Да я же не от того, что плохо играет, а просто успокоительно сильно. Тем более Сашка и не заметил, он, когда играл, ничего вокруг не замечал, он всегда потом уже через пару секунд, когда после игры свою скрипку опускал, смотрел на нас так, типа, откуда эти рожи передо мной взялися.

Влад Сашке коньячку налил, впихнул в пацана несколько глотков. Тот у камина в тепле разомлел совсем, повело его конкретно, раскраснелся, глазки блестят. Влад, типа, давай я тебя до спальни провожу, а то сам не дойдешь. И так за талию его хвать и уволок прочь.

– Да, – думаю, – твоя песенка стара, начинай сначала.

Посидел сам немного и тоже спать пошел.

Проснулся среди ночи от того, что кто-то орет. Вскочил, не пойму, где я и куда бежать. Потом кое-как дошло, что к чему. Сашкин голос узнал, он стонет : «Влад, не надо, хватит, ох...»

– Наконец-то, – думаю, – Белый решил пацана уважить. Оно же Сашке и для психологии его полезнее будет. Влад вообще с бабами умел обращаться, бывало, завалим к шлюхам, так они: «Ой, какие гости! Сам Владик Белый к нам приехал». И чуть не дерутся, кому с ним идти. Он раз двоих взял, ничего, вытянул, но потом говорил, это на спорт больше похоже.

Мальчишка и правда расслабился, что ли, не знаю, от чего это у них случилось, в общем, Белый потом говорил, первый раз малой тогда кончил.

Тут Сашка громче стонать начал. И одно вроде Владу, что сказать хочет и уже не может. Потом вроде как: «Я не могу уже, перестаньте, ой!» И опять давай стонать, чуть ли не орет уже. Шлюхи, бля, отдыхают. У меня сон вообще пропал.

Лежу, вспоминаю, что мне та девка говорила. Что будет в летней кухне спать, типа, «если что – приходи». Это она хорошо придумала, потому как мне срочно к ней понадобилось. Встал я, давай одеваться, Сашка уже орет дурным голосом, я и не знал, что он так может. Потом раз, и все оборвалось. Тишина. Ну все, думаю, может, уснут, наконец. А к бабе все равно идти надо, кондиция уже полная наступила.

Накинул я куртку, вышел за дверь, смотрю, Влад выходит тоже от Сашки. Рожа довольная – аж в темноте видно. «Что ты с ним, – говорю, – делаешь там, что он орет так?»

– Да ничего особенного, здоровье, – говорит, – поправляем.

– Что, – говорю, – кончила девочка?

– Да есть такое, сомлел бедный.

Посидели, покурили. Я говорю: «Вы тут кувыркайтесь, а у меня своя свадьба». И давай ходу.

Я тогда себя хвалил, что додумался телку снять. Потому что Влад со своим шлюшонком такой концерт ночью устроили, что я два раза за ночь к этой девке бегал. Она, видать, решила, что я в нее влюбился.

Так что ты думаешь, оприходовал я телку, завалился спать. Так эти гады и под утро концерт устроили. Как потом оказалось, Сашка никак не мог молча кайфовать, надо было, чтобы вся округа слышала, как ему классно. Шучу, конечно, он же не специально. Видишь, какой чувствительный оказался. Влад потом говорил, что сразу его приучал кончать, как девочку, руки ему держал, чтобы пацан себя нигде не трогал, так дольше, конечно, получалось, но малому кайфа больше, приходилось его водой отпаивать, такие у него приходы были. Типа ломки, аж до судорог. Вот что значит мальчика правильно раскочегарить. А мне опять пришлось к Валюше идти, я даже имя ее запомнил. Помогла она мне тогда сильно.

На следующий вечер, как Владу уже уезжать, он у Сашки спрашивает:

– Пойдешь со мной на охоту весной?

Тот аж зацвел, как будто его снегом натерли и говорит:

– Да.

Так мне Дашка отвечала, когда я ей замуж предложил выйти.

Ну вот, думаю, растрахал пацана, кайф ему почувствовать дал, а теперь уезжает на месяц, если не больше, и что теперь с малым будет? Станет он Белого ждать или каких приключений себе на ж… найдет?

Я у Белого это спросил, он мне ответил, что если Сашка верит, что жизнь без головы возможна, может, конечно же, рискнуть и о таком подумать.

Наутро Белый заставил Сашку все его бирюльки на себя навесить, шубу эту, что с Красногорска привез, напялить, и вообще шмотье хорошее одеть.

Он пацану строго-настрого наказал никуда из деревни своей не отлучаться. «В школу, – говорит, – ходи, да на скрипке пили, понял?»

Сашка ответил, что понял, но потом оказалось, что не очень.

Долго Сашка на улице стоял, как мы его из машины высадили, нам вслед глядел, я уже сворачивал, а он все еще во двор не зашел. Думал, наверное, как ему домой заявиться, типа здравствуй мама, вот я из Белоречья приехал от свояченицы от твоей, а то, что на мне одето и навешано и стоит как вся наша деревня, так это она мне подарила от большой ко мне любви и своего к тебе уважения».

***

14. 

«***Записано со слов Макса С., 27 июня 98 г.***

Мне потом Ванька, помощник председателев, всю эту историю рассказывал, его сын с Сашкой в одном классе учился. Зимой деревню по самые крыши снегом заносило. Тракторами снег чистили. Оставлять бойца, только чтобы Сашку сторожить, смысла, сама понимаешь, не было. Да и не от кого его было сторожить в этой деревушке. К нему уже и просто подходить боялись, не здоровался даже никто. Только Матвеич, библиотекарь, рад был, что мальчишка вернулся, давай снова на скрипке играть, да книжки читать. Матвеич все сокрушался: «Саша по программе сильно отстал, нагонять много надо, но ничего, мальчик способный, справится».

В школу опять стал ходить в Утиноозерскую километрах в пяти от Вязниково. Только вот не заладилось у него в школе, Ванькин сын рассказывал. Сашка, конечно, набрехал с три короба, что в Белоречье был, да заболел там. Доцент ему справку сварганил, все дела. Но в деревне-то все про всех знают. Может, в глаза ему никто ничего не говорил, но ребятня-то слышит, чего родаки трут, даже если они их нафиг выгоняют и уши заставляют закрывать. Сашка поначалу рад был своих прежних друзей увидеть, много их у него было, только ткнулся к одному, другому, третьему… А оно знаешь, как, вроде все нормально, но как-то все бочком-бочком от него. Никуда не зовут и в компанию свою не приглашают, и за одной партой с ним сидеть никто не хочет. Он понял все быстро, сел за последнюю парту, один. И когда в школу шли и со школы, отставал ото всех и ни к кому не лез.

Один раз одноклассник вроде, Сашка ему списать, что ли, не дал, ему в спину ляпнул: «Пидор!» Сашка дернулся, покраснел аж до слез, смотрит на пацана этого, а что сказать – не знает, если бы это не правда была… Тут другой пацан первого дергает:

– Ты что такое говоришь?– шепчет так, чтобы всем слышно было, – он же папику своему пожалуется, глянь, ноет уже.

Тут смешки такие начались. Благо, что звонок прозвенел и все на уроки пошли. Сашка весь урок просидел, за голову схватившись, вроде как в книжку пялился. Училка к нему доклепалась, типа, что за дела, может голова болит. Сашка говорит: «Да. Можно мне уйти?» Ушел с уроков, а на следующий день в школе не появился. С утра вроде вышел как обычно, а потом по ходу свернул где-то, в лесу что ли отсиживался, потом к библиотекарю перся, врал, что уроки пораньше закончились.

Ну пару-тройку дней это прокатило, потом Галина Петровна, математичка, что тоже в Вязниково жила, наведалась к механизатору, типа, вот Саши уже три дня в школе нет, что опять такое. Механизатор говорит, не извольте волноваться, разберемся, какое. И ввалил, наверное, пасынку по первое число. Потому как Сашка на следующий же день в школе появился с конкретным фингалом под глазом, и скула, говорят, вся синяя была, волосами прикрывал, да толку. Училкам отвечал стандартно: «Упал». А так как с ним, да и не только с ним, такие падения иногда случались, педколлектив поохал и расслабился.

Ближе к весне в Ильичевске какой-то очередной смотр был. Училки к Сашке прицепились, надо ехать – честь школы защищать. Сашка упирался, как мог. Но классная с директрисой давай давить, мамашу его подключили. Говорили: «Пропустил много, еще и в общественной жизни участвовать не хочет!» Отчим сверху добавил. В общем, вытолкали пацана на этот смотр.

Он там и отжег на скрипочке своей. Мамаши охали да ахали, какой мальчик хорошенький, да играет здорово как. Мамаши это ладно, только вот во время смотра Рустама занесло в тот дворец гребаных пионеров. Он смотрел за рыбхозяйствами со стороны Ильичевского водохранилища, это уже другой район был, Заозерский. Он со своей любовницей ее дочку приехали из какого-то кружка забирать. Рустам сначала вроде мимо прошел, краем глаза глянул. Потом в зале давай аплодировать, «браво» кричать, типа: «Жги дальше!».

Сашка сначала перепуганный был, когда играть начал, а потом осмелел, а как народ хлопать стал – заулыбался, откланивается, а его ведущий не отпускает: «Прошу вас еще сыграть, на бис». Пацан давай опять играть.

Рустам ради такого шума заглянул посмотреть, что за юное дарование выступает. Тут он Сашку и заценил. Он его по крови за своего, наверное, принял поначалу-то. Любовница к нему: «Типа, поехали». Он ей – бабла: «На такси езжай». Та психнула, уехала, а Рустам этого и не заметил. Потом своему бойцу поручил цветов купить, выцепил Сашку в фойе, давай комплименты всякие, типа: «Ты такой талантливый, хотелось бы послушать в приватной обстановке, сколько твой концерт будет стоить?» Насчет приватных концертов у Сашки уже опыт был, так что он всячески от Рустама постарался отвертеться. И в деревню свою чуть не пешком учесал. На попутках добирался, потому что там еще программа для одаренных детей была, но он, ясен пень, ждать ничего не стал.

Убежать-то он убежал, и в деревушке своей надеялся затеряться. Но Рустам уже сильно этим талантом заинтересовался. Первым делом он узнал, приходится ли здесь кому Саша девочкой. Сама знаешь, если сильно постараться, у нас все про всех узнать можно. На это тоже время какое-то ушло, кто же про такие вещи болтать будет, но зато как узнал, аж руки потер. «Так-так, – говорит. – Этак даже интереснее будет».

Рустам с Владом давно Заозерские рыбхозяйства поделить не могли. Белый говорит: озеро на моей стороне, а Рустам: нет, все рыбозаводы в моем районе. А тут еще такой прикол нарисовался.

Наглеть, конечно, на Владовой территории он не хотел. Начал к Сашкиному двору изредка наведываться, цветы возить и в уши заливать: «Ты такой талантливый, зачем тебе в этой глуши сидеть, а я перед тобой все двери открою, ты только намекни».

15. 

««***Записано со слов Ивана Михайловича Полевого, 4 августа 2008 г.***

И надо же мне было оба эти раза у механизатора оказаться. Он-то человек хороший был, порядок любил, ну если выпить. Так какой же мужик без выпивки?

Первый-то раз Сашка сам выскочил, думал, что это Белый евойный приехал, а потом глядь, а из машины другой мужик вылазит, нерусский к тому же. Тоже здоровый, как Белый этот, но ростом, может, чуть ниже – и с цветами. Сашка вроде в обратную, да куда уже, сам вышел. Давай они в калитке что-то разговаривать, мужик этот нерусский Сашке букет дает, тот упирается, вроде, «не надо», мужик его уговаривает, Сашка нехотя так взял. Мужик давай вроде Сашку на что-то уговаривать, смотрю, малец головой мотает, вроде как отказывается все время. Ну, мужик Сашку поуговаривал, потом поулыбался, по голове его потрепал, в машину сел и уехал. Сашка постоял с этим букетом, на окна посмотрел, потом за огород куда-то пошел цветки эти выкидывать. Да чего уже было прятаться, соседи-то видали уже все.