355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Sammy Lee » Побег в другую жизнь (СИ) » Текст книги (страница 9)
Побег в другую жизнь (СИ)
  • Текст добавлен: 5 октября 2016, 02:49

Текст книги "Побег в другую жизнь (СИ)"


Автор книги: Sammy Lee


Жанр:

   

Слеш


сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)

Я оскорбился:

– А истинное лицо, значит, на нежного птенчика никак не тянет? Хорошо, значит, буду суровым драным гусаком.

Он засмеялся:

– Ну, до гусака тебе еще расти и расти, – потом сказал серьезно, – не притворяйся с ними, ладно? Они хорошие люди, я их очень уважаю и хочу, чтобы они тебя уважали.

Я как-то сомневался, что и мое истинное лицо способно так с ходу вызвать уважение, но спорить не стал.

Это были хорошие вечера. Они разговаривали о разном и интересном, пели под гитару, много смеялись. Я сам особо ничего не рассказывал, но слушал заинтересованно, спрашивал, не стесняясь, угощал вкусным, в общем, исполнял роль хозяйки дома, каковой себя и ощущал. Дарен при своих друзьях свободно демонстрировал наши отношения, мог и обнять, и чмокнуть в легкодоступные места, и погладить ненавязчиво. Поначалу я смущался такой откровенности, но быстро перестал – надо пользоваться каждым моментом близости, пока это можно. И было так здорово, что можно наглядно показать, что я – его, а он – мой.

Однажды, глядя на нас, уютно устроившихся в обнимку на маленьком диванчике, слегка размякший от выпитого Турген сказал, накручивая на руку длинную косу:

– Дима, прости, но, увидев тебя в первый раз, я был, мягко говоря, удивлен выбором Дарена, но сейчас я его понимаю. Ты, может, и не такой красавчик, как наша светлость, но чем больше тебя узнаешь, тем интереснее ты становишься. Что-то в тебе есть такое...

– Турген, приревную и откажу от дома, – строго сказал Дарен и притянул меня поближе. Я почувствовал, что краснею, но от дальнейших его слов чуть не умер от смущения. – А вообще ты прав. Дима не какой-нибудь красивый мальчик, он особенный, не такой, как все. И держите свои лапы подальше от него. Не посмотрю на ориентацию, сразу плохое подумаю.

– Не то чтобы кто-то лапы ко мне тянул, нужен я кому-то, – пробурчал я, стараясь не краснеть еще больше. – И хватит меня нахваливать, я стесняюсь.

Турген нисколько не смутился:

– Был бы я по мальчикам, хрен бы ты меня запугал, твоя светлость, – засмеялся он. – А ты, Дима, не стесняйся. Дарена пока еще никому не удавалось так зацепить, чтобы он сюда его привез, а у тебя получилось. Значит, ты и правда – особенный.

С Тургеном я вообще сошелся ближе, чем с двумя другими. Он был и по возрасту мне ближе, очень непосредственный, веселый. Торис и Вендис были хоть и не из такой высокопоставленной семьи, как Дарен, но тоже из старой имперской знати, и держались со мной без высокомерия, но со вбитой с пеленок сдержанной учтивостью. Турген же был из знати местной, степной и дворцовой воспитанностью не страдал. Как-то я даже выручил его из деликатной ситуации. Гуляя, как обычно, по базару, я внезапно услышал свистящий шепот из-под пустого прилавка:

– Дима! Стой, только не смотри сюда! Это я, Турген!

Я привалился спиной к прилавку со скучающим видом.

– Посмотри, у восточного выхода стоят три больших бритых мужика?

Я посмотрел.

– Стоят.

Турген выругался:

– Не надоест же им. А мне в гарнизон срочно надо, полковник меня вы..ет без смазки, если я опоздаю.

– Выйди через другие ворота, – удивился я. – В чем проблема?

– Они вообще не должны меня здесь видеть.

Он помолчал, потом вдруг засмеялся. Было очень забавно слышать, как человек смеется шепотом.

– Стой здесь, я сейчас подойду. Только не удивляйся.

Послышался шорох. Через пару минут Турген танцующей походкой подошел ко мне и, ни слова не говоря, впился поцелуем мне в губы. При этом он умоляюще таращил на меня глаза, и я чуть не задохнулся, пытаясь удержать рвущийся наружу дикий хохот.

Потом мы, демонстративно обнявшись, продефилировали мимо проводивших нас подозрительными взглядами бритых здоровяков.

– Теперь объясняй, – потребовал я, скрывшись от этих взглядов за поворотом.

– Это братья одной девушки, – честно ответил он. – Она тут каждый день торгует, и мы, э-э-э, приспособились использовать пустующие павильоны. А у девушки есть жених, понимаешь?

– Они что, поймали вас?

– Почти. Я успел сбежать, да и одеты еще оба были, так что она должна отбрехаться. Но я боялся, что меня по волосам опознают, – он горделиво погладил свою действительно выдающуюся косу. – Да и подозрительно молодому офицеру на базаре одному в разгар дня шляться. А так все нормально получилось – пришел на свидание к парню. А коса, может, им и почудилась.

– Пронесло, – согласился я. – Там такие братья, они бы от тебя мокрого места не оставили.

– А то, выручил ты меня. Только Дарену не рассказывай, он у тебя похуже этих братьев будет. Сначала по стенке размажет, потом только будет выяснять, зачем я тебя целовал – понарошку или всерьез.

– Что-то я не замечал, что он такой ревнивый, – сказал я. – Правда, что ли?

– Правда-правда, – закивал Турген. – Ты ему повода не давай. Тебе-то он ничего, может, и не сделает, но сопернику точно не поздоровится. Аристократ, что поделаешь. Гордый очень и чувствительный в вопросах личной чести.

Я только еще раз поразился тому, что Дарен сумел простить мне обман. И впрямь, любовь зла, полюбишь и… Диму Наумова.

Еще из Пеледора я написал Тирине на старый адрес, больше для очистки совести, не надеясь, что письмо дойдет. Но оно дошло, и я даже получил ответ, уже здесь, в Сине.

Тирина писала, что Ости почти здорова, что Снежинка растет как на дрожжах, что дома и ферму удалось продать и по очень неплохой цене по нынешним временам. Что она купила маленькую лавку со швейной мастерской, и теперь у нее есть небольшой, но стабильный доход, и, что даже важнее – интересное занятие. Но самой главной новостью, конечно, оказалось то, что Лучис – жив! Тирина писала, что он тоже сейчас живет в Дерее, работает в одной из лечебниц при храме Хосмара, здоров и благополучен, частый гость у них с Ости. Это известие порадовало меня несказанно, я, оказывается, и не осознавал, что все это время не переставал о нем беспокоиться. В заключение Тирина указала свой новый адрес, подробно описала, как до них добраться, и уверяла, что они с Ости очень меня ждут. После ее подписи красовался весьма узнаваемый отпечаток мохнатой лапки, и почерком Ости было приписано: «Мы скучаем!». Я чуть не прослезился от умиления.

С самого начала я определил себе срок – месяц. Этого должно было хватить, чтобы в полной мере прочувствовать свое счастье и не успеть прирасти к Дарену так, что потом будет не отодрать. Но к исходу этого месяца я с тоской понимал, что прирос уже настолько, что отдирать придется не то что с кровью – с мясом. Судя по отчаянной нежности, которую все чаще проявлял по ночам Дарен, то же самое чувствовал и он, но меня это не утешало. От осознания того, что и ему будет так же тяжело, как и мне, становилось только хуже. Но мы молчали, только сильнее вцеплялись в друг друга, стараясь впитать, запомнить, впечатать в тело и душу как можно больше.

В ночь перед моим отъездом мы вообще не спали и почти ничего не говорили. Только под утро Дарен сказал, прижав меня к себе так, что ребра затрещали:

– Не хочу тебя отпускать. Не хочу, и все.

– Надо, – ответил я. Как ни странно, получилось внятно. – Ты сам знаешь, что надо. Скоро дожди начнутся и вообще…

Он приподнял меня так, чтобы видеть лицо:

– Обещай мне, что если я буду тебе нужен, ты найдешь меня. Неважно, какая помощь тебе понадобится – деньги, информация, доступ к какому-то человеку – ты в первую очередь найдешь меня.

«Ты мне уже нужен», – подумал я, но ответил:

– Обещаю. Но только если иначе будет совсем никак.

– Хорошо. Ты знаешь, я для тебя сделаю все, что будет в моих силах.

Потом я собирался, ловил полуодичавших, растолстевших, жутко недовольных очередной гадостью судьбы кошек. Мы говорили о чем-то обыденном, Дарен проверял, все ли я взял, в порядке ли лошадь и повозка. Я должен был ехать с торговым обозом, идущим почти до границы Дерея. Обоз отправлялся из соседнего города. Дарен проводил меня до него. Мы обнялись последний раз. Я не оборачивался. Я и так знал, что он смотрит мне вслед.

Весь первый день я ехал в каком-то отупении, без чувств и мыслей. Только в груди все время болело и пекло, не отпускало. На второй день пришла такая невыносимая тоска, что, если бы не кошки, лошадь и попутчики, я бы лег на обочину и умер. Мне на самом деле не хотелось жить, и в этом не было ничего от той летней апатии. В таком состоянии я провел еще несколько дней, просто чудо, что меня за это время не обокрали, не избили и не ограбили или еще как-нибудь не попользовали. Я бы, наверно, даже не стал сопротивляться.

Потом однажды ночью я вспомнил, что так и не рассказал Дарену свою историю и так и не узнал, чем же привлек его внимание с самого начала. От этого стало так горько, что я почти не мог дышать. Я резко втянул в себя воздух и вдруг понял, что плачу.

С этого дня я начал потихоньку приходить в себя. Тоска никуда не делась, просто немного отступила, давая место повседневным мыслям и хлопотам. Начались осенние дожди, дороги размыло, ехать стало трудно, но надо было успеть попасть в Дерей до холодов. Я боялся, что простужу кошек и заболею сам, и спешил, как только мог. Время и заботы делали свое дело, и промозглым темным осенним днем я въехал в город Дерей измученный, похудевший, страдающий, но живой.

Глава 15.

Тирина очень хорошо описала маршрут следования по городу, и я их новый дом нашел без труда. Он был, конечно, далеко не в таком фешенебельном районе, как Арочная площадь, но во вполне респектабельном, чистеньком и уютном жилом квартале, недалеко от реки. Встретили же меня… Я просто утонул в счастливых слезах, объятьях и поцелуях.

Неузнаваемо повзрослевший за прошедшие месяцы Микан силой затащил меня в дом, сказав, что сам все сделает, споро перетащил скарб, заботливо обиходил отощавшего, изможденного последними днями пути Серого. Кошек, конечно же, торжественно заносили в дом и устраивали лично хозяева: Тирина и Ости.

Для меня быстренько приготовили купальню, накрыли прямо-таки праздничный стол. Рута, причитая: «Похудел-то как, и так ведь был худенький, совсем тебя эти имперцы не кормили, что ли », – умудрилась за тот час, что я мылся и располагался в своей комнате, приготовить два горячих блюда и кучу закусок. Комната для меня, как оказалось, была запланирована еще при покупке дома, можно сказать, с отдельным входом – в задней части дома, рядом с черным ходом, так что я мог приходить и уходить в любое время, никого не беспокоя. Она была полностью обставлена, кровать уже застелена и даже новая одежда для меня приготовлена. Такая предусмотрительность и то, что меня так ждали, тронули в буквальном смысле до слез. Я убежал в купальню, пряча глаза и чувствуя как, наконец, понемногу тает колючий ком в груди, застрявший там от самого Сина.

Оказалось, что в доме больше никого и нет, только эти четверо. Да оно и понятно, и доходы не те, и дом маленький. Тайя вышла замуж, другую няньку брать не стали, Ости теперь ходила в школу. Микан жил на правах воспитанника, помогал Тирине в лавке и три дня в неделю ходил на подготовительные занятия в Академию искусств. В общем, жизнь наладилась, все были при деле. Тирина полностью пришла в себя и выглядела теперь так же, как при жизни Келтена, и все ее спокойствие, деловитость и оптимизм к ней вернулись. Ости заметно выросла и порядком повзрослела, но на мне повисала с прежним радостным визгом и по-прежнему трещала обо всем подряд, не умолкая.

Мне было велено отдыхать, отъедаться и присматриваться к новой, послевоенной, уже под-имперской жизни, не торопясь. Я и не стал спорить. Дорога, особенно ее последняя половина, вместе с непроходящей тоской вымотали меня так, что первые три дня я, в основном, спал.

В письме из Пеледора я написал, что кивар Дарен пригласил меня погостить у себя, и никаких причин такого его неожиданного гостеприимства не указал. К моему огромному облегчению, никто у меня об этом так и не спросил. Детей и Руту, это, наверно, и не интересовало особенно, Тирина же, думаю, поняла все сама по моему не слишком счастливому лицу.

На следующий день после моего приезда пришел Лучис. Ему я рассказал все, ничего не скрывая. Не хотел, чтобы он рассчитывал на что-то, и, главное, мне было просто необходимо поделиться с кем-то, кто меня поймет. В Лучисе я был уверен, и не зря.

– Ух ты, – жизнерадостно заметил он, – целого кивара охмурил! Мне, значит, ловить нечего, а, Дима? Куда уж нам, дерейским обывателям, до имперских аристократов!

Я грустно улыбнулся. Лучис дружески обнял меня за плечи, я привалился к нему, закрыв глаза.

– Ничего, ты, главное, не жалей ни о чем. Я тебе завидую даже, знаешь. Такая любовь, прямо как в романах, – он мечтательно закатил глаза, потом добавил уже серьезно, – тебе, понимаю, сейчас очень тяжело. Но когда-нибудь боль пройдет, а память останется. И он всегда тебя будет помнить, я уверен. Главное, ты уже можешь сказать – я знал настоящую страсть, и она была взаимной. Звучит, конечно, высокопарно, но точно. Мало кто может сказать о себе такое.

Я кивнул:

– Только этим и держусь. Спасибо тебе, Лучис, ты настоящий друг. А ты как здесь? Жениться еще не собрался?

Он засмеялся:

– Нет, еще никто не захомутал. Но есть девчонка, как не быть. И пациент один так ласково улыбается, даже не знаю, что и подумать. Такой представительный мужчина…

Мне на самом деле полегчало от этого разговора. Лучис остался тем же, кем был – надежным, умным, понимающим другом, и то, что мы больше не делили постель, ничего между нами не изменило.

О войне он говорил скупо, я и не расспрашивал – никому не хочется вспоминать о плохом. А какие еще могут быть воспоминания у военного врача, да еще и проигравшей стороны? Но ни на его характере, ни на поведении пережитое, казалось, не отразилось. Его неизменная бодрость, разумный подход ко всему, неиссякаемое чувство юмора очень поддерживали меня. Мир казался прочнее оттого, что рядом был такой друг.

Где-то через неделю, когда я окончательно оклемался с дороги, мы с ним пошли в храм Семеха, провести ритуал поминовения. Лучис хотел помянуть Келтена, о котором горевал почти как о родном отце, я, конечно же, Халега.

После этого ритуала я окончательно уверился, что храм Семеха владеет какими-то совершенно невероятными психотехниками. Такой, индивидуальный, ритуал разрешалось проводить не раньше девяностого дня со дня похорон, и я понял почему. Раздавленному горем от свежей потери человеку такое запросто могло отбить желание жить.

Индивидуальные «сеансы» проводились в маленьких закрытых кабинках с очень хорошей, как оказалось, звукоизоляцией. Когда из темноты выступил мерцающий силуэт Халега, жрец неслышно вышел и плотно закрыл за собой дверь. А Халег улыбнулся мне и сказал: «Ну и вляпался же ты, Дима. Всегда боялся, что ты что-нибудь такое выкинешь». Как ни странно, я совсем не испугался и даже не особенно удивился. Мы говорили с ним, я рассказывал ему о генерале, о Дарене, он возмущался произволом имперцев и утешал меня почти такими же словами, как и Лучис. Правда, под конец добавил: «Не надо было все-таки связываться с ним, хорошо, хоть легко отделался. С этими аристократами никогда не знаешь, чего вдруг надумают. Найди простого парня хорошего, ровню себе, веревки из него будешь вить». Но в этом был весь Халег, такой, какого я любил и уважал.

Я прекрасно осознавал, что наверняка на самом деле разговаривал сам с собой, но ощущение присутствия другой души было стопроцентным. Я вышел из кабинки умиротворенный и с ясным чувством, что на самом деле повидался с другом.

Позже я спросил у Лучиса, как же жрецы это делают, и что на самом деле это такое. Он сказал, что сам никогда об этом не задумывался, но большинство ученых придерживаются мнения, что все-таки человек видит и слышит собственные воспоминания.

– Хотя, – сказал он, – многие советуются с покойниками по разным вопросам и получают очень даже полезные рекомендации. Но это, конечно, тоже может быть просто самовнушением. Лично мне достаточно моих ощущений, какая разница, если это помогает уменьшить тоску по умершим?

Я был согласен с ним.

С первого взгляда Дерей как будто и не изменился с довоенных времен. Король Лестис сейчас именовался киром Дерейским, но реальную власть имел наместник императора. Высокий Совет был распущен, дворянским вольностям пришел конец. В высших кругах Дерея наверняка бурлили разнообразные сильные течения по этому поводу, но на нашей обывательской жизни это почти никак не отражалось. Империи Дерей нужен был как раз из-за своего удачного расположения и обширных торговых связей, так что деловая активность восстановилась быстро. Но вот с работой стало очень плохо – в город съехалось много крестьян из разоренных войной деревень.

Тирина предлагала мне работать у нее в лавке, но я отказался. Они и сами там прекрасно справлялись, достаточно того, что я бесплатно жил у нее в доме. О моем переезде на другое место жительства она и слышать не хотела, сказала: «Женишься, вот тогда и переедешь». Да я и сам не стремился уйти от них, они с Ости стали моей семьей. Но работу найти надо было, не жить же нахлебником.

Я все ноги оттоптал, бегая по городу, Тирина попробовала задействовать старые связи Келтена, но ничего подходящего никак не находилось. Наконец, в одно прекрасное утро меня осенила идея – Серый! Я же теперь был владельцем отлично обученной, сильной, еще совсем молодой лошади и вполне себе пристойной повозки, которую не составляло труда переделать для мелких грузов или обменять на пассажирскую коляску. Деньги на это и на уплату вступительного взноса в гильдию извозчиков у меня были благодаря Дарену, снабдившему меня всем необходимым на дорогу в Дерей. У Руты нашелся знакомый в гильдии, обещавший ускорить рассмотрение моего заявления. Пока решался этот вопрос, я бегал по городу, изучая маршруты движения, и даже чертил схемы наиболее запутанных мест. На семейном совете решено было переделать повозку под грузы, а коляску купить. Зимой больше работы бы нашлось с пассажирами, а в теплое время года – с грузами. Тирина одолжила мне денег на коляску, хотя хотела дать просто так, но уж тут я воспротивился – инвестиции должны окупаться. Наконец, положительное решение было вынесено, я получил номерную медную бляху, подписался в талмуде с уставом и правилами гильдии и приступил к добыванию нелегкого хлеба мелкого предпринимателя. Поначалу, конечно, было тяжело. Я боялся не найти дороги или перепутать адреса, не решался навязывать свои услуги и торговаться. Но со временем хорошо изучил город, усвоил профессиональные повадки и стал уже заправским извозчиком. Заработки были неплохие, я потихоньку отдавал долг Тирине, исправно вносил свою лепту на хозяйство и даже откладывал кое-что.

Жизнь вошла в колею. Я работал, в свободное время помогал Руте по хозяйству, много времени проводил с Ости и кошками. Снежинка стала почти с Маську размером и обещала вырасти еще. На родителей она поначалу огрызалась и пыталась прогнать их со своей территории, но абсолютное невнимание к ее претензиям со стороны Барсика и пара трепок от Маси заставили бедняжку смириться. Скоро они совсем подружились, а может, и вспомнили друг друга, и уже и играли, и ели, и спали вместе. Дочка была миниатюрной копией папы и смотреть на них, спящих рядом, было уморительно смешно.

Мы часто встречались с Лучисом, ходили вместе развлекаться или просто гулять. Даже начали вспоминать прежние мечты о лечебнице, но такого инвестора, как Келтен, у нас сейчас не было, а замахнуться самим на такое масштабное дело нечего было и думать. Так что мечты так и оставались мечтами. Мы только договорились, что если у Лучиса появится подходящий пациент, мы попробуем его полечить и понаблюдать, как следует.

Но все это было только первым, внешним планом моей жизни. Вторым же, внутренним, никогда меня не отпускавшим и затмевающим все, когда я оставался один, была моя тоска по Дарену. Со временем она не становилась слабее, только уходила глубже, становясь даже сильнее и больнее. Днем просто ныло где-то внутри, но зато по ночам я дышать не мог от тоски. Мне физически его не хватало, как воздуха, как воды. Иногда я подолгу разговаривал с ним, шепотом проговаривая свои реплики и мысленно выслушивая его. Крышка на подаренных им часах уже порядком потускнела от трения – я носил их постоянно под одеждой, часто вынимал и гладил сплетенные буквы Д. Несколько раз начинал писать ему, но каждый раз рвал, не дописав. Боялся, что если допишу, то отправлю, а этого никак нельзя было делать. Если Дарену сейчас так же плохо, как мне, мое письмо только разбередит его раны. А если он успокоился, перестал думать обо мне, то оно ему тем более не нужно. И в этом случае я не хотел знать, что он уже не тоскует обо мне. Понимал, как это эгоистично, но не хотел.

Но все-таки знать о нем хоть что-нибудь, что он жив и здоров, что ему ничего не грозит, мне хотелось. Я покупал имперские газеты и читал светскую хронику, надеясь найти упоминание о нем, но ничего не находил, как и о кире Риане. Это могло означать только, что Дарен продолжает сидеть в своем гарнизоне, а Риана – в замке. Семейство же Астис упоминалось в основном в связи с дебютом в свете кир-каты Астены, единокровной сестры Дарена. Я знал, что его мать, сестра генерала Ордиса, умерла, когда он был еще подростком, совсем как моя. Отец его, кир Астен, женился второй раз поздно, и младшие брат и сестра Дарена были намного моложе его. Кир-ката Астена была признана совершенно очаровательной и очень перспективной (кто бы сомневался!) невестой, и пресса уже вовсю строила предположения о ее возможном женихе. Я очень боялся наткнуться и на упоминание о невесте или женихе кивара Дарена, но, слава богу, ничего такого не попадалось.

Сам же я никаких попыток устроить свою личную жизнь не предпринимал. Не хотелось. Лучис как-то познакомил меня с одним своим приятелем, очень симпатичным мужчиной средних лет. И человек, кажется, был неплохой, умный, с чувством юмора, по крайней мере, разговаривать с ним было приятно. Я ему понравился, он сразу дал мне это понять. Мы сидели втроем в маленьком ресторанчике, потом Лучис деликатно оставил нас ненадолго наедине. Я уговаривал себя попробовать, не отказывать сразу. Не убудет же, в самом деле, а человек он наверняка хороший, Лучис мне плохого не посоветует. Нельзя всю жизнь жить воспоминаниями, может, другой мужчина сумеет как-то помочь мне пережить расставание. Но тут, отвечая на какой-то мой вопрос, он сказал: «Малыш, пойми…» Все, больше я его даже не слушал и вежливо дал понять: «Нет». Глупо, наверно, так остро реагировать на одно-единственное слово, возможно, ничего особенного для собеседника и незначащее, но Дарен никогда не называл меня малышом и никогда меня им не считал. Я не думал, что кто-нибудь сможет мне его заменить, но на меньшее, чем уважительное равноправное партнерство, не был согласен.

Незаметно пришла зима. Была она гораздо холоднее, чем прошлогодняя, а может, мне так только казалось, поскольку я почти весь день теперь проводил на улице. У Ости совсем прекратился тремор. Мы все суеверно молчали об этом, но радость, конечно, была неописуемая. Мне хотелось узнать, как дела у киры Рианы, но, не связавшись с Дареном, это сделать было невозможно. В газетах ее имя все также не упоминалось, и я решил, что, скорее всего, видимых улучшений у нее нет, и она продолжает сидеть в мейском замке. Хотелось только надеяться, что и хуже ей не стало. Все чаще приходила мысль, что раз практически доказано, что кошки помогают при этой болезни, нехорошо, что больные люди не могут получить помощь только из-за того, что не знают о ее существовании. Лучис, кажется, думал о том же. Спросил как-то, не против ли я буду поработать с кем-либо из его коллег, если такая нужда возникнет. Я согласился, было бы преступлением отказать в помощи не абстрактному, а конкретному больному. Но таких, слава богу, пока не было, а что можно сделать еще, не попав в зависимость от крупных структур, государственных или частных, я не знал. Повторения истории с генералом я категорически не хотел. Еще раз оказаться в таком беспомощном положении, марионеткой без права на голос, не знать, что тебя ожидает завтра, трястись за близких, что всего хуже… Нет. В конце концов, кармох в этом мире был всегда, и мои кошки всех все равно не спасут.

Дату своего дня рождения я опять пропустил, да и, честно говоря, точно определить по местному календарю так и не смог. Здесь в году было десять месяцев, а не двенадцать, я попробовал подсчитать по дням, потом плюнул на это дело. Решил отмечать день рожденья в Середину года, так зато точно не пропустишь, да и экономнее получается.

В этом году праздник у меня получился настоящий, в противоположность общегородскому. Дерейцы, по понятным причинам, таких масштабных, как прошлогодние, гуляний не устраивали, не было и ежевечерних фейерверков над Королевским холмом. Были только официальные мероприятия имперских властей, и новоявленный кир Дерейский все же устроил традиционный театральный фестиваль на Арочной площади. Но у нас дома праздник был на славу.

Стол накрыли просто королевский. Пришли гости – Лучис с очередной девушкой, сестра Тирины с мужем, родственники Келтена – пожилая семейная пара. Подарки на праздник здесь дарить было не принято, но мне с днем рожденья маленькие сюрпризы преподнесли все гости, даже родичи Келтена, с которыми я до сих пор и знаком-то не был. А мои домашние, скинувшись с Лучисом, подарили мне замечательную вещь, просто произведение ювелирного искусства – золотые цепь и браслет, состоящие из крупных звеньев, перемежаемых несимметричными вставками из темно-синего матового камня. Комплект, на мой взгляд, был очень красивым, выглядел благородно и по-мужски и понравился мне с первого взгляда. Я горячо благодарил за подарки и искренне радовался, но часы Дарена под рубашкой просто жгли кожу. Я не мог не представлять его на этом празднике, вместе с нами, и думал, что он бы был здесь на своем месте. Что его место рядом со мной, а мое – рядом с ним, и то, что нам этого не дано – самая чудовищная несправедливость этого мира.

Как ни странно, грусть по Дарену совсем не испортила этого вечера. От души наевшись вкуснейших праздничных блюд, мы побеседовали в свое удовольствие, поиграли в незамысловатые, но веселые игры, даже потанцевали под аккомпанемент нестройного, но дружного пения, разбившись на две группы – поющих и танцующих. Я находился в каком-то раздвоенном состоянии, одна часть меня искренне радовалась устроенному, главным образом, в мою честь празднику, другая плакала где-то в уголке, потому что на этом празднике не было того, кто особенно был мне нужен.

Зима в этом году, видимо, действительно выдалась суровее предыдущей, или люди были просто ослаблены пережитыми потрясениями. Но сразу после праздничных дней в городе началась эпидемия, на мой взгляд, самого обычного гриппа. Дома у нас первой заболела Ости. Пришла как-то из школы вся красная, с лихорадочно блестящими глазами и заплакала с порога: «Дима, у меня голова так сильно болит!». Она была горячая, как печка. Пришедший вечером Лучис сказал, что сейчас многие болеют.

Потом заболели Микан и Рута, когда они уже выздоравливали, слегла Тирина. Я же, несмотря на хлипкое телосложение, имел хороший природный иммунитет и гриппом болел крайне редко. Пронесло и на этот раз. Эпидемия же распространилась на всю близлежащую к городу округу, и Лучиса отправили на временную замену куда-то в сельский район. Тамошний лекарь заработал себе, бегая больным по вызовам, осложнение – серьезное воспаление легких и лечился теперь в Лучисовой лечебнице.

В тот вечер я закончил не слишком поздно, очень уж было холодно. Довез последнего клиента до места назначения, в бедноватый, но оживленный район на другом конце города, и возвращался домой. Мысли, как и обычно, когда я оставался один, крутились вокруг Дарена. Я давно вычислил часовую разницу – получалось, что сейчас там ночь. Спит ли он сейчас или еще нет? Может, сидит в своем любимом кресле с книгой на коленях, но не читает, смотрит в стену, думает обо мне… А может, он не один, и сейчас кто-то другой жарко дышит, постанывает и извивается под его горячим тяжелым телом…. В Сине сейчас тепло, нет никакого снега. Степь, наверно, жухлая, серая, но небо все такое же высокое и светлое. Или у них там сейчас сезон дождей? Нет, кажется, дожди у них к весне начинаются... Как там, наверно, красиво весной... Я представил нас с Дареном гуляющими по цветущей степи и усмехнулся своей неуместной романтичности. Хоть бы издалека его еще разок увидеть...

– Извозчик! – запыхавшийся голос вернул меня в реальность. Я больше пассажиров брать не намеревался, но только открыл рот, чтобы отказаться, как мужчина умоляюще вскинул руки:

– Жена рожает, лекаря надо, что-то не так у ней идет! Тут он недалеко живет, я покажу!

Отказать в такой просьбе я не смог. Я находился посреди довольно большого жилого квартала и надеялся, что лекарь и впрямь живет недалеко.

Мужик нервно ерзал на сиденье, указывал дорогу, чуть ли не прислоняясь ко мне. Я молча терпел, понятно же, человек волнуется. Мы заехали в мешанину узких коротких улочек, я, было, обрадовался, что вот уже, кажется, приехали…

Дальнейшее произошло так быстро, что я ничего не успел сообразить. Из темноты резко выступил черный силуэт, схватил Серого под уздцы. Я подскочил, замахнулся кнутом, но больше ничего не успел. Что-то тяжело ударило меня в голову сзади, и я отключился, уже остатками сознания ловя ослепительную вспышку боли.

Глава 16.

Я приходил в себя медленно, слой за слоем воспринимая окружающее. Холодно, мокро на лице – снег. Темно – я на улице. Больно – что-то случилось. Я приподнялся, чтобы встать, но тут в затылке как будто что-то взорвалось, и я упал обратно, корчась от резкой боли и неудержимой тошноты. Вокруг все куда-то плыло, даже закрытые глаза не помогали. «Сотрясение, – подумал я, – а может, и похуже что-то. Как же я в это вляпался?»

– Вот он, вот лежит, бедолага, – послышался взволнованный женский голос. – Ох, злодеи, не пожалели мальчишечку, мало лошадь увели, еще и раздели, и разули. Как бы не поморозился, холод-то какой!

Послышался хруст снега под шагами, потом перед глазами замаячило пятно фонаря. Я зажмурился и застонал от новой вспышки боли.

– Живой? – спросил низкий голос с характерным акцентом, – эх, парень, повезло тебе! Прошлой ночью одного извозчика убили за лошадь-то с повозкой. Ты хоть жив остался, и тетка, вон, понимающая мимо проходила, тебя увидела да за помощью побежала.

Большие руки осторожно обхватили мою голову, я с усилием разомкнул веки и увидел серые прищуренные глаза в густых светлых ресницах. «Жаль, не Халег», – почему-то подумал я, хотя прекрасно понимал, что Халегу неоткуда взяться.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю