Текст книги "Поместье Гринграсс (СИ)"
Автор книги: Ryo Imamura
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)
– Давно я не видел такой большой Луны, – Винсент смотрит на небо, оперевшись о перила.
– Это иллюзия.
– В смысле? – он удивленно переводит взгляд на меня.
– Ты разве не слышал об этом? Это явление так и называется “Лунная иллюзия”. Тебе кажется, что Луна такая огромная только потому, что сейчас она находится прямо у линии горизонта. Но когда она сияет высоко в небе, то словно уменьшается. На самом деле она не становится больше, это наш мозг искажает ее истинные размеры.
– Откуда ты это знаешь?
Я тяжело вздыхаю:
– Ох, и почему все так не серьезно относятся к урокам Астрономии? Профессор Синистра объясняла, что это очень легко доказуемо, достаточно всего одного сикля.
– Это как?
– Когда Луна будет у горизонта, нужно вытянуть перед собой сикль и приложить прямо к ней, закрывая один глаз. И потом то же самое проделать, когда Луна будет уже высоко в небе. Тогда и можно увидеть, что размер на самом деле не изменяется.
– Довольно интересно.
– Кстати, есть и еще один способ.
– Какой?
– Свернуть лист бумаги в трубочку и посмотреть через него на Луну. Из-за того, что мы ограничиваем пространство вокруг нее, мы сможем увидеть, что она меньше, чем видели ранее.
– Это можно было бы сравнить с жизнью, – произносит Тео, молчавший до этого.
– Что ты имеешь в виду? – я заинтересованно перевожу на него взгляд.
Он достает из солидной упаковки очередную папиросу, с таким же деревянным мундштуком. Мы ждем, пока Тео подкурит ее с помощью своей магии и сделает глубокую медленную затяжку. Запрокидывая голову к звездному небу и выпуская в ночную прохладу плотное облако сизого дыма, он, наконец, решает продолжить:
– Мы преувеличиваем значимость многих вещей в настоящем, но это не более чем иллюзия восприятия. Проходит время и те вещи, что волновали нас сейчас, становятся лишь пережитком прошлого. Их значимость в наших глазах уменьшается и постепенно они становится одними из тех многочисленных воспоминаний, которые мы пережили и еще переживем.
– Думаю, что это можно отнести только к негативным эмоциям, – я ухмыляюсь, мельком поглядывая на Винсента. Не думаю, что тот вообще понимает, о чем мы тут толкуем.
– Ко всем. Даже к любви.
Его уверенный тон, заставил вновь проснуться то, недавнее чувство безнадежности и тоски, которое я всеми силами пытался отогнать сегодня. На этот раз я каждой клеточкой тела ощущал, что откуда-то из низов и глубин моей бренной оболочки, просыпался дремавший зверь, которого я все это время скрывал в одном из закоулков своей души. Сжимая зубы от усердия, я пытался вновь загнать это отвратительное чудовище туда, откуда оно пришло. Дорогу куда я уже изучил наизусть. Оно рвало мои внутренности и с остервенением грызло кости. Мой немой крик был направлен лишь вовнутрь себя, где рассыпался миллионами кровавых брызг, опаляя обнаженные нервы. Я сдержался, когда чудище оторвало от моего сердца целый кусок, проглатывая его, оставляя навсегда в своих недрах частичку моего существа. На этот раз я так же смог одолеть его, хоть при этом и понес огромные потери. Мне пришлось заколотить все окна и двери, чтобы он вновь не выбрался из своего прибежища в крохотном испанском домике на южном побережье.
– Ты, как всегда пессимистичен Нотт. Думаю, что ты и Миллисента станете отличной парой. Будите целыми днями грустить вместе.
Винсент слишком громко загоготал, тем самым привлекая внимание других гостей на террасе. Теодор явно намеревался ответить мне нечто остроумное на эту реплику, но нас перебили. Из поместья, словно разбушевавшаяся пикси, буквально вылетела взволнованная Милли. Ее лицо побледнело, несколько черных прядей волос выбились из высокой прически, делая ее небрежной, а глаза горели каким-то сумасшедшим испугом, словно только что произошло нечто ужасное.
– Идемте, быстрее! – она подлетает к нам и хватает меня под руку.
– Что случилось? – Теодор крайне обеспокоено наблюдает, как она пытается утянуть меня прямо в зал.
– Просто идемте! – Милли умоляюще вглядывается в наши лица, еще сильней сжимая мое предплечье. Мы быстро переглядываемся друг с другом, пытаясь оценить ситуацию. Нотт как-то заторможено кивает и наша небольшая компания срывается с места.
Милли идет в спешке, буквально расталкивая гостей локтями из-за чего те громко возмущаются. Мне приходится виновато улыбаться каждому из них за поведение своей спутиницы. Парни едва поспевают за нами, и я периодически оглядываюсь, опасаясь потерять их в возмущенной толпе.
Когда мы выходим из шумного зала, девушка отпускает меня и забегает на второй этаж, придерживая свою пышную юбку, подол которой так некстати теперь маячит у меня прямо перед ногами. Всякие мысли полностью покинули меня, оставляя наедине с разворачивающимися действиями. Наедине с длинным подолом платья, на который я опасаюсь наступить и лишить свою подругу дорогущего наряда.
Мы подходим к одной из комнат, где за резной деревянной дверью оказывается малая гостиная с действующим камином. Я не сразу соображаю, почему Милли привела нас именно сюда, пока не замечаю нескольких мужчин в форме авроров. И в этот самый момент ощущаю, что из комнаты резко выкачали весь воздух, не давая мне возможности вздохнуть.Я осознаю, что чувство, преследующее меня всю ночь, было предчувствием чего-то ужасного.
Я вижу, как оробел Теодор только войдя в помещение. Его взгляд неотрывно блуждает по гостиной, перемещаясь от одного посетителя к другому. И только благодаря ему я отмерзаю и замечаю остальных. Прямо напротив камина сидит Миссис Малфой в своем шикарном вечернем наряде. Ее трясущиеся руки крепко сжимают стакан с прозрачной жидкостью. Вся ее поза олицетворяет ужасную необъяснимую скорбь и меня это заставляет содрогнуться от страха. Неестественно бледный Драко, трепетно обнимает ее за плечи о чем-то переговариваясь с грозным мужчиной напротив. Последний, наплевав на все правила приличия, сидит на дорогущем антикварном кофейном столике, сцепив руки в замок, смотря на мать и сына исподлобья. У огромного окна с тяжелыми болотными шторами два молодых человека беседуют с хозяином имения и его старшей дочерью. Рядом с ними, прямо над блокнотами парят гусиные перья, записывающие их слова. Я чувствую на себе чей-то взгляд. И вижу, как на кресле сбоку от дивана, сидит непривычно тихий Грегори. Я пытаюсь уловить эмоции на его непроницаемом лице, но мне не удается ничего разглядеть на дне его темно-карих глаз. Прямо напротив него, точно в таком же кресле, сидит Пэнси. Она даже не смотрит в нашу сторону, неотрывная взгляда от персидского ковра на полу.
– Я привела их.
Из угла комнаты выныривает еще один аврор. Очень высокий жилистый мужчина внимательно осматривает нас своим колким взглядом, перед тем как представиться глубоким басом:
– Здравствуйте, молодые люди. Меня зовут Джон Долиш. Кто из вас мистер Теодор Нотт и Винсент Крэбб?
Парни поочередно назвались, непонимающе наблюдая за этим серьезным аврором, который внушал непонятный трепет.
– А Вы? – обращается он уже ко мне.
– Блейз Забини.
– Понятно. Мистер Нотт и мистер Крэбб мне нужно поговорить с вами наедине. Мистер Забини, Вы пока можете присесть. К Вам подойдет мой коллега, чтобы задать парочку вопросов, после того как побеседует с мистером и мисс Гринграсс.
Ребята направляются в сторону соседней двери, ведущей через гостиную, по дороге успевая испуганно оглянуться на меня, прося о немой поддержке. Я успокаивающе киваю им, хотя чувствую, как от не понимания происходящего, все мышцы в теле напряжены до предела. Я присаживаюсь на другой конец дивана, как можно дальше от Малфоев. Напряжение, сквозившее в комнате, можно смело резать ножом, поэтому я ощутимо нервничаю от столь гнетущей атмосферы. Тихие переговоры сильно нервируют, заставляя против воли прислушиваться к ним. До меня доносится глухой голос миссис Малфой, которая отсутствующим взглядом смотрит перед собой:
– Я же уже повторяла. Не было ничего странного, все было как обычно. Но сегодня он обещал приехать чуть позже, говорил, что задержится на деловой встрече.
– И как часто он мог задерживаться на таких “встречах”?
– Довольно часто. Он ведь занятой человек.
– И, разумеется, Вы понятия не имели, чем на самом деле занимается Ваш муж?
– Я говорила Вам. Он никогда не посвящает меня в свои дела.
От страшной догадки сердце забилось чаще. Вмиг вспотевшие ладони с силой сжали ткань брюк. Перед глазами проносились картинки сегодняшнего дня. Прекрасного летнего дня, не предвещающего ничего плохого. Почему же именно сегодня? Почему сегодня?
– Мистер Забини? Здравствуйте, – один из авроров подошел ко мне, встав напротив. Я в растерянной спешке поднимаюсь с дивана, чтобы пожать протянутую руку, – Меня зовут Стефан Коун. Мне нужно задать вам пару вопросов.
Я быстро киваю.
– Мистер Драко Малфой сегодня целый день прибывал в поместье Гринграсс вместе с Вами? – он скользил сосредоточенным взглядом по моему лицу, внимательно изучая мое реакцию на этот вопрос. Перо зависнувшее над блокнотом тут же пришло в движение.
– Да, – не раздумывая произнес я.
– В каком часу он прибыл?
– Я точно не знаю. Я прибыл позже, чем он.
– А во сколько Вы приехали?
– Днем. Около двух часов.
– И мистер Малфой уже был на месте?
– Да, он был в главном зале на первом этаже вместе с Асторией Гринграсс.
– А что насчет мистера Теодора Нотта и мистера Винсента Кребба? В каком часу прибыли они?
Я озадаченно смотрю на него, плохо понимая, причем тут они, но так и не озвучиваю свой вопрос. Быстро прокручивая в голове события сегодняшнего дня, я выуживаю из закоулков памяти подходящее воспоминание.
Моя рука соскальзывает со спинки дивана и уверенно ложится на бедро mi amor (исп. моей любви). Губы Драко расползаются в самодовольной ухмылке, он разводит ноги в стороны, спустив одну из них с дивана, полностью расслабляясь. Я вглядываюсь в его глаза, силясь прочитать плескающиеся там эмоции. Моя рука начинает медленно скользить вверх по грубой ткани брюк. Мы, не отрываясь, смотрим в глаза друг друга, и гадаем, кто же первым разорвет зрительный контакт. Я ощутимо впиваюсь пальцами в податливое тело, проходя по внутренней стороне бедра, из-за чего Малфой картинно прикусывает нижнюю губу и я ловлю его рваный вздох.
Нас отвлекают девочки, которые сообщают, что идут встречать Теодора у парадного входа. Это означает, что его экипаж прибыл всего на полчаса позднее меня. Я спешу поделиться этой информацией, припоминая еще один факт:
– Получается, что Винс был вместе с ним.
– Они приехали вдвоем?
– Да.
– И после этого никто из них не покидал стены поместья?
– Нет, мы целый день были здесь.
Коун кивнул, видимо полностью удовлетворенный моим ответом. Вероятно, он уже успел опросить Грега и Пэнси, и их версии полностью совпадали с моей. Я бросаю взгляд на перо, зависшее в воздухе, дописав мои показания. Неизвестность съедала меня изнутри, а страшная догадка гложила сердце, поэтому решил спросить об этом напрямую. Аврор с полным равнодушием сообщил:
– Сегодня ночью было совершенно нападение на Министерство Магии. Зачинщиками были Пожиратели смерти во главе с самим…– он запнулся, – Сами-Знаете-Кем. Благодаря отваге мистера Поттера и его друзей, а также помощи директора Дамблдора, нам удалось задержать его последователей. Среди них оказались мистер Малфой, мистер Нотт и мистер Крэбб. Отцы Ваших друзей. Утром начнется слушанье по их делу, но уже исходя из показаний свидетелей, что присутствовали во время нападения, их вина полностью доказана.
– Вы хотите сказать, – слова давались мне с огромным трудом. – Их всех заключат в Азкабан?
– Именно.
В реальности все оказалось гораздо хуже, чем я мог бы себе представить в самых жутких мыслях. В голову мгновенно ударило страшное осознание начала конца. Словно кто-то запустил отчет времени, которое с каждым днем будет крупицей светлого песка, подать внутри антикварных часов, неизменно приближая к развязке. Перед глазами встали образы моих друзей и их семей, со стороны казавшимися такими высокоморальными, правильными, никогда не допускающими ошибок. И теперь, весь тот образ интеллигентных и успешных людей рушился под сводами Азкабана.
Думали ли они о своих детях, когда уверенно шли на эти безумства? И что теперь делать их семьям? Как смотреть в глаза обществу? Теперь к ним прочно привяжется ярлык детей преступников. И смогут ли они после этого свернуть с протоптанной дорожки их эгоистичных отцов? Мой ответ: нет, не смогут. Для чистокровных отпрысков авторитет родителей слишком велик, чтобы отказываться от идеалов своей собственной семьи. Для слизеринца нет ничего важнее благополучия своего собственного рода, ведь чистокровные всегда будут в меньшинстве. И это только еще больше разожжет очаг ненависти между противоборствующими сторонами. Лишиться отцов, что может быть хуже для детей, которые с детства так боготворили их?
И наблюдая за Драко, я понимаю, что самое страшное для него уже случилось. Я знаю, что после того как все уйдут и оставят его одного в холодной комнате, он расплачется. Потому что он всего лишь напуганный мальчик, мой ровесник, который не знает что такое трудности, который не имеет представления о том, что значит война. И который все что когда-либо хотел – быть достойным наследником своей семьи, который получит безусловное уважение окружающих. Ровным счетом, как и наш самоуверенный наглец Тео, и как глуповатый толстяк Винс. Сыны своих отцов, что всегда все решали за них. И которые собственноручно подписали их на эту войну, но никогда не готовили их к ней.
Драко резко ловит мой взгляд. Я вижу, как на его лице читается трагическая обреченность, словно теперь розовая пелена окончательно упала с его глаз и он видит, что мир больше не имеет никаких оттенков. Перед его взором сплошная черно-белая масса, которой теперь будет окрашен весь окружающий его мир. Я чувствую почти незаметное покалывание в висках, после чего резко слышу голос матери в своей голове: “Ты вспомнишь мои слова, когда он попросит тебя что-нибудь сделать для него. Например, то, что сказал сделать ему его отец, а его отцу лично поручил Темный Лорд”. И преисполненный решимостью я признаю – сделаю. Я сделаю все, что он только попросит. Я буду помогать ему во всех его делах, какими бы кошмарными или не нормальными они не были бы. Я постараюсь всеми способами отгородить его от всех тех ужасов, что еще предстоят, я постараюсь защитить его любой ценой.
Глаза Драко пораженно распахиваются. Я понимаю, что он впервые рискнул заглянуть мне прямо в голову, прочесть мои мысли, вывернуть их наизнанку. Понравилось ли тебе то, что ты там увидел, Драко? Успел ли ты разглядеть все то, что связывает нас с тобой? Знаешь ли ты теперь, что все это время я на самом деле был тем, кем не являюсь? Грязный полукровка, который обесчестил тебя, и который готов отдать тебе всю свою кровь, если ты однажды потребуешь ее взамен этой ошибки. Безумен ли я? А как иначе, ведь все это не более чем слова безумца. И теперь, полностью раскрыв все карты, я произношу:
Только прошу тебя, Драко, позволь мне помочь тебе.
****
В воздухе витает крепкий запах свежезаваренного кофе, который только что поставил прямо передо мной домовой эльф. Я покосился на фарфоровую чашку с изображением картины “Музыканты” кисти Караваджо, и вновь вернулся к чтению “Пророка”. Голова болит нещадно еще с прошлой пятницы, и я понимаю, что мне еще на выходных стоило бы обратиться к целителю. Последние выписанные зелья мне ни капельки не помогли и боль вновь вернулась. А те, что я принимал до этого, перестали помогать еще на более ранних сроках. Думаю, что после всего этого пора бы прибегнуть и к экспериментальным лекарствам. Моя домовиха, Нэйла понуро прижимая свои большие уши к голове, что-то слабо пищит стоя передо мной.
– Что ты там бормочешь? – я недовольно взглянул на нее, из-за чего эльфийка в ужасе сжалась.
– К Хозяину пришел тот человек из агентства. Нэйла попросила его, подождать Хозяина в зале.
Я откладываю газету в сторону и встаю из-за стола, недовольно морщась. Резкие движения сразу же отозвались ноющей болью в висках. Нэйла испуганно ввозилась на меня, прекрасно зная о моем не самом лучшем состоянии.
– Нэйле следует принести зелье хозяину?
Я раздраженно отмахнулся.
– Лучше скажи мистеру Григоровичу, что я уже спускаюсь.
Эльфийка послушно кивнула и без лишних слов мгновенно аппарировала, прижимая к груди золотой поднос.
Я медленно побрел к выходу из комнаты, с трудом передвигая ногами. Никогда не думал, что к сорока годам во мне совсем не останется никаких сил, словно стены моего сторноуэйского замка медленно высасывают их. Тогда столь скоропостижная смерть моей матери была бы вполне объяснима.
Я держусь за холодные камни стен, чтобы с грохотом не упасть о такой же каменный пол, как в прошлый раз. Моя вездесущая трость благополучно забыта в одной из комнат, а аппарацию я уже давно не использую из-за страха быть еще более изувеченным. Я передвигаюсь по темным запутанным коридорам, которые уже давно выучил наизусть. Когда я в первый раз приехал в этот замок, то несколько месяцев не мог приспособиться к постоянно менявшимся путям. Замок играл со мной, успешно запутывая меня в лабиринте своих стен, пока я не надоедал ему и он не выбрасывал меня где-то у моих комнат. Сейчас ему больше нечем удивить меня, ведь я без особого труда нахожу выход отовсюду, куда бы он меня не завел.
На длинном черно-сером диване сидит низкорослый человек в зеленоватой мантии. Его правый глаз перевязан черной повязкой, а на коленях покоится ранее снятая темная фетровая шляпа, обнажающая небольшую проплешину на затылке. Он встает сразу же, как замечает меня спускающимся по лестнице выходящей сразу в малый зал.
– Здравствуйте, Лорд Забини, – он выглядит слишком взволнованным, и я спешу узнать, в чем дело.
– Вы что-то обнаружили мистер Григорович?
– Да, сэр.
Мое сердце пропускает удар, и я судорожно хватаюсь за грудь. Из легких выбивает весь воздух и я, открыв рот, судорожно пытаюсь сделать хоть один короткий вздох.
– Что с Вами?
Григорович преодолевает разделяющее нас расстояние в два шага и с тревогой заглядывает мне в лицо, придерживая одной рукой за сутулые плечи. Я вытаскиваю из своего нагрудного кармана потрепанный шелковый платок, когда-то принадлежавший моей матери, и надрывно кашляю в него. В уголках глаз сразу же набегают слезы, которые я поспешно смаргиваю после того как приступ проходит.
– Уже все в порядке. Со стариками такое бывает, – я кое-как выпрямляюсь и убираю запачканный кровью платок обратно в карман. Если мой собеседник и знает, о том, что недавно мне исполнилось только тридцать два года, то он этого никаким образом не показывает. Но я прекрасно помню, что Григорович старше ровно на восемь лет и при этом не разваливается на части в отличие от меня.
Я вымученно улыбаюсь, почесывая свою черную бороду с проблесками седины, и буквально плюхаюсь на диван.
– Давайте перейдем сразу к делу: Вы нашли его?
Григорович аккуратно присаживается рядом и молча кивает. На секунду мне кажется, что на меня вновь обрушится ужасный кашель, мои легкие не выдержат и разорвутся на части, но этого не происходит. И я с трепетом признаю, что это просыпаются отголоски моих былых воспоминаний.
– И? Где же он?
Григорович лезет в карман своей мантии, вынимая какую-то вещицу и ставя на низкий столик у дивана.
– Что это? – я прекрасно вижу, что это, но мое сознание просто отказывается признавать правду.
– Это все, что от него осталось.
Внутри стеклянного флакона насыпана горстка серого пепла и прямо перед моими глазами из него вырастает человек. У него длинные стройные ноги с аккуратными белыми закругленными ногтями. Узкие бедра, плоский подтянутый живот, тонкая талия, широкая грудь с небольшой коричневой родинкой над правым бледно-розовым соском. Длинная шея, заостренное лицо с ярко выраженными скулами. Серые глаза с темным ободком вокруг радужки и снежно-белые волосы.
Я беру в руки флакон и чувствую подступивший к горлу ком. Драко стал последним из тех, кого мне удалось найти. Последним из моих близких друзей, которых в столь юном возрасте унесла война. Самоуверенный наглец Нотт, глуповатый толстяк Винсент, моя верная подруга Пэнси – все они были обречены раствориться в коридорах времени, оставаясь лишь моими радостными воспоминания о том чудесном летнем дне, проведенном в поместье Гринграсс. О том дне, с которого все и началось.
Я знаю, что он не хотел, чтобы я помнил. Помнил отблески света от непростительных заклятий на навсегда застывших лицах, встретившись со смертью. Помнил момент гибели моих друзей, и их предсмертную агонию. Помнил, как жизнь навсегда покинула их тела. Помнил о том, как они стали убийцами, как их руки обагрились чужой кровью. Помнил мертвые тела пожирателей смерти, которых скинули в одну кучу за стенами Хогвартса, чтобы затем придать огню. И я смог это забыть. Точнее это он заставил меня забыть…
Я обнаружил, что стою по колено в теплой воде. Солнце отчаянно жарило мне прямо в спину, из-за чего на ней выступили капли пота. Меня ощутимо подташнивало, что обычно бывает после продолжительного полета на метле. Потрясенно оглядываясь по сторонам, я пытался понять, где нахожусь. То был пляж, на котором не было не единой души, лишь чайки истошно кричали прямо над головой, кружась у золотых берегов. Я ощутил, что крепко сжимаю что-то в руках только, когда ступил на рыхлый прибрежный песок. На моей ладони сверкала золотая пуговица (33) и только после тщательного разглядывания я понял, что на ней был выбит герб семьи Малфоев.
Судорожно ощупав карманы, я не обнаружил при себе волшебной палочки и уже всерьез забеспокоился. Событие предыдущего времени стерлись из моей памяти, и как бы я не силился вспомнить о том, что происходило со мной до этого момента, я не смог. Перед глазами стоял лишь жаркий летний день, вкус дорогого вина на губах, бал в поместье Гринграсс, а затем гостиная полная авроров. Что было дальше, я никак не мог вспомнить, словно мою память кто-то хорошенько подчистил заклятьем забвения.
Через несколько минут до меня дошло, что золотая пуговица – это портал, который и перенес меня сюда. Могло ли это означать, что это все дело рук Драко Малфоя? Ведь пуговица абсолютно точно принадлежала его семье. Неужели, он решил подобным образом подшутить надо мной? Это было вполне в его стиле. Мысли разрывали мою голову, но я никаким образом не мог самостоятельно ответить на них. Если Малфой отобрал еще и палочку, то он слишком далеко зашел в своем цинизме. Это уже было похоже не на безобидный розыгрыш, а на жестокое наказание. “Но чем я так провинился перед ним?”
Серые глаза ворвались мне прямо в голову, пробивая защиту. Драко пораженно смотрит на меня. Я понимаю, что он впервые рискнул заглянуть мне прямо в голову, прочесть мои мысли, вывернуть их наизнанку. Я хватаюсь за голову и падаю на песок. Из моего горла вырывается какой-то жалкий рев забитого зверя. И в этот момент в моей голове крутиться лишь одна мысль: “Неужели, между нами теперь все кончено?”
Я с огромным трудом встал на ноги, не обращая внимания на прилипший песок к мокрым штанинам. Мои дорогие кожаные туфли были полны воды, из-за которой раздавался мерзкий шлепающий звук, когда я шел в противоположную сторону от моря за спиной. Вдоль полоски пляжа росли огромные зеленые кусты, за которыми виднелась асфальтированная дорога. По ней передвигались те самые “уродливые кареты маглов”, как их любил называть Драко. Сейчас они стройными рядами двигались в противоположных направлениях, проносясь перед моими глазами. В тот момент я понимал, что кроме как на маглов мне больше не на кого рассчитывать. Палочки нет, а из-за незнакомой местности я не знал, куда мне следует аппарировать без ущерба своему здоровью.
Меня грубо остановили как раз в тот момент, когда я собирался перелезть через небольшое ограждение. Я сразу же узнал перед собой авроров из испанского министерства, которых мне приходилось видеть еще в магических кварталах в детстве. Они так ловко и быстро скрутили меня, что я не успел ничего толком сообразить. Один из них бегло зачитал мне мои права и назвал причину ареста – несанкционированное перемещение. Я даже не пытался сопротивляться.
Меня доставили в Малагу, в которой я провел около двух дней на допросе. Оказывается, я переместился в район Коста-де-Соль-Оксиденталь в Андалусии, недалеко от города Эстепона, прямо на южное побережье Испании. Осознание этого заставило меня еще больше запутаться в причинах нахождения в этой местности. Если Драко хотел наказать меня подобным образом, то зачем ему было необходимо отправлять меня именно сюда?
Испанцам так и не удалось выяснить цель моего визита в провинцию Малага. Они внимательно изучили последние минуты моих воспоминаний, а затем полностью подтвердили мои собственные догадки – “Обливэйт”. После долгих договоренностей и составлений документов о переводе, меня переправили прямиком в Мадрид. Там были зафиксированы показания под веритасерумом (оказывается, в Испании разрешены его применения аж с четырнадцати лет), подтверждение моей личности и, конечно, безрезультатные выяснения начальной точки перемещения. На третий день моего незаконного пребывания на территории Испании, за мной приехала мать.
Я помню, как трещали стены от ее крика о некомпетентности правовых органов в отношении несовершеннолетних. О том, что непрестанно держать наследника одной из самых древних чистокровных семей в клетке. И, что если выясниться, что ко мне применялось насилие или не было предоставлено должного ухода, то она дойдет до самого Министра Магии, который немедленно уволит всех, кто как-то был связан с этой ситуацией.
Признаюсь честно, я ни разу не слышал, чтобы моя мать так орала. Все это время я находился в камере предварительного заключения, поэтому не мог наблюдать за тем, как в яростном гневе горят ее глаза. Но от представления этой картины мне стало легко и радостно. Эта женщина предстала передо мной совершенно в другом виде, словно она действительно волновалась за меня все это время. Словно, я действительно был ей очень дорог.
Когда меня вывели из камеры, она молча стояла, взирая на меня поджав губы. И мне почему-то стало очень стыдно перед ней, хотя я не понимал за что именно. Впервые в своей жизни, я не рискнул тогда посмотреть ей в лицо, уставившись в пол. На глаза навернулись слезы, но я не понимал почему. Словно, мои воспоминания и стерлись, но чувства, которые я испытывал когда-то, так и не смогли исчезнуть вместе с ними, оставаясь где-то глубоко внутри меня. Я обнял свою мать и громко заплакал, как новорожденный.
Мы вышли из аврората уже другими. Мать крепко сжимала мою ладонь, уверенно ведя за собой. А я медленно плелся рядом, чувствуя как мое сердце наполнилось, непривычным спокойствием. Когда мы прибыли в Сторноуэйский замок было уже далеко за полночь. Нас встретили темные, безликие стены и единственный домовик – Нэйла. И именно в эту ночь я узнал, что целых два года жизни были полностью стерты с легкой руки Малфоя. То, что это был Малфой, не сомневалась и моя мать. Одержимое желание поскорее выяснить все, захватило бы меня полностью и заставило бы в ту же ночь сорваться с места и заявиться прямиком в Малфой-менор, если бы она меня не остановила. Мать позволила мне увидеть ее воспоминания для того, чтобы я осознал, в каком мире сейчас живу. И я увидел.
Гарри Поттер сразил Воландеморта второго мая тысяча девятьсот девяносто восьмого года в битве за Хогвартс. Это произошло ровно в тот день, когда я оказался на побережье Коста-де-Соль-Оксиденталь. Я видел воспоминания своей матери, когда она, погибая от горя, пыталась найти мое безжизненное тело среди горы обугленных трупов. После битвы “светлая сторона” придала огню все тела погибших врагов, среди которых, числился мистер Нотт и его сын, Теодор. Их прах навсегда унес северный ветер, рассыпая в дальних краях. Пожирателям не ставили каменные плиты на могилах с высеченными строками на камне: “Любимому сыну…”, “Дорогому брату…”, “Любящему отцу…”. Нет. Их просто некому было хоронить.
Я плакал, когда видел, как обезобразила людей эта война. Как заметно исказила их лица, навсегда стирая с них всякое сострадание к побежденным. Озлобленные, покалеченные маги каждый день вершили свое правосудие. Каждый день в здании суда, Визенгамот приговаривал к казням, к пожизненным срокам, к изъятию векового нажитого имущества, не зная пощады, не зная ничего кроме непомерной ненависти. Я плакал, когда мать зачитывала мне список погибших, напечатанный в газете, и который каждый день пополнялся все новыми именами. Я плакал, когда по-настоящему осознал, что больше никогда, никогда не увижу самоуверенного наглеца Нотта, которой в лунном свете медленно выдыхает табачный дымку прямо в темноту волшебного сада. Отныне, его больше нет.
Меня сковывал страх, когда я начал потихоньку доходить до мысли о том, что, возможно, никого из моих друзей уже нет в живых. Что они лежат где-то среди огненных останков, не замеченные и брошенные гнить где-то в Запретных лесах. Винсент Крэбб, Пэнси Паркинсон и Драко Малфой. Как же я винил себя за то, что не был с ними в тот злополучный день, и это вина съедала меня изнутри.
Мать трепетно прижимала меня к своей груди и слезы лились из ее темно-карих глаз. Ни разу, за всю свою недолгую жизнь, я не видел, чтобы человек так плакал. Безутешно, почти истерически, завывая от пронизывающей боли сердца. Они гладила меня по спутанным прядям волос, то и дело приговаривая: “Теперь все будет хорошо. Теперь все будет хорошо”. Словно пыталась поверить в то, что самое страшное уже позади. А я смотрел на горящий огонь в камине и молча вслушивался в неистовые крики мертвецов, которые звучали в моей голове.
Миллисента обозвала меня трусом и предателем прямо с порога своего старинного имения. “Если ты выбрал идти до конца, то должен был бороться вместе с ними!” Она отчаянно колотила меня в грудь, сжатыми кулаками, глотая слезы. Я крепко обнимал ее, гладил по голове и шептал на ухо какую-то успокаивающую чушь, в которую уже сам и не верил, но понимал одно: вместе мы устоим, вместе сможем справиться с этой отвратительной болью утраты. Вместе сможем обрести желанную надежду, которую потеряли с момента кончины Тео.
А после у нас состоялась долгая беседа в одной из многочисленных гостиных на первом этаже дома. Среди упакованных китайских ваз династии Цинь и коробок с дорогим фамильным сервизом, ожидающих отправления во Францию. Семья Миллисенты предпочла последовать примеру Гринграсс и сбежать в Монпелье, где у них находился второй особняк. Подальше от осуждающих взглядов, шепотков за спинами и бесконечной череды судебных разбирательств, которые пытались установить их причастность к армии Темного Лорда. После каждого подобного расследования хранилище невиновных заметно пустело, а стены разрушенного Хогвартса слишком медленно восстанавливались.
