Текст книги "Поместье Гринграсс (СИ)"

Автор книги: Ryo Imamura

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц)

========== Поместье Гринграсс ==========

Я потерялся в нашей радуге… Теперь наша радуга исчезла,

Overcast, by your shadow, as our worlds move on,

Накрытая твоей тенью, а наши миры продолжают своё движение.

In this shirt, I can be you, to be near you for a while,

В этой рубашке я могу быть тобой, чтобы какое-то время побыть ближе к тебе.

There’s a crane, knocking down all those things, that we were,

Подъёмный кран сносит всё то, чем мы были.

I awake, in the night, to hear the engines purr,

Ночью я не сплю и слышу мерную работу двигателей,

There’s a pain, it does ripple through my frame, makes me lame,

Боль рябью расходится по телу, ослабляя меня,

There’s a thorn, in my side, it’s the shame, it’s the pride…

Меня постоянно раздражают этот стыд, эта гордость…

The Irrepressibles «In This Shirt»

Я прибыл в поместье в первой половине дня, по своему обыкновению задерживаясь ровно настолько, насколько это считалось бы приличным. Размеренным шагом, поднимаясь по ступеням из серого мрамора, ведущих к парадному входу, я вспоминаю, как впервые оказался в поместье Гринграсс. Здесь, благодаря родовой магии имения, прямо под окнами, круглый год цветут душистые кусты алых роз. И если ранее мне доводилось с особым наслаждением вдыхать их чудесный аромат, то сейчас былого детского восторга я не испытываю. Сейчас для меня это всего лишь…кусты.

Я поднимаю голову и вижу, как моя дорогая bebé (исп. малышка) выходит встречать меня. На ней легкое шифоновое платье кремового цвета, которое выгодно подчеркивает белизну ее кожи. Тогда как ноги украшают серебристые туфли-лодочки на низком каблучке. Я успеваю про себя отметить, что в последний раз видел ее в школьной форме, после чего она вешается мне на шею. Я вдыхаю цветочный аромат ее парфюма. С нотками ириса, гардении и…розы. «Забавно, – проносится у меня в голове мысль. – Как преобразуются вещи с течением времени».

– Ох, здравствуй, moncher! (фр. мой милый) Мы заждались тебя.

Я ласково касаюсь губами ее щеки, тронутой легким слоем светлых румян, и почтенно улыбаюсь.

– Здравствуй. Ты сегодня чудесно выглядишь.

Она кривит губы в приторной улыбке и ведет за собой, опираясь на мою согнутую в локте руку. Мы входим в просторный и светлый холл, посреди которого располагается белоснежная лестница, ступени которой зачарованно парят в воздухе. А под высоким потолком висит люстра, с продолговатыми хрустальными подвесками, свисающими с ободка. Сейчас она выполняет исключительно декоративную функцию, но как только на улице сгустятся сумерки, подвески начнут переливаться сотнями цветов. Рядом со старинной греческой вазой нас встречает «наследный» домовой эльф Гринграсс, и я кривлюсь при его виде.

– Добро пожаловать, Лорд Забини.

Эльф учтиво кланяется, на что я лишь презрительно хмыкнул. Я совершенно не удивлен тому факту, как быстро распространяются слухи среди прислуги. Все эльфы чистокровных семей частенько взаимодействуют друг с другом для абсолютно разных целей. Начиная от взаимного обмена семейными рецептами и заканчивая почти дружеской взаимопомощью в угоду их хозяев. Поэтому в небольшой головке самого верного прислужника собрана целая кладезь разнообразной информации о тесном окружении элиты магической Англии. К счастью, в нее входит и мой род.

– Когда это ты успел стать Лордом? – моя подруга возмущенно воззрилась на меня. Ее реакция заставила мои губы расползтись в самодовольной ухмылке.

– С тех пор, как моя madre (исп. мать) решила выскочить замуж в девятый раз и приобрести себе титул.

– Титул? Зачем только для этого выходить замуж? Его же можно просто купить. Так все сейчас делают.

– Я не знаю, что в голове у этой mujer (исп. женщина). Можешь сама спросить ее об этом сегодня вечером.

Я с раздражением вспоминаю об этой легкомысленной особе, которая называлась моей матерью. О своем скоропостижном замужестве она мне соизволила сообщить только вчера за чаепитием. На этот раз ее выбор пал на недавно овдовевшего чистокровного лорда из предместья Сторноуэй, который, откровенно говоря, и сам в скором времени готов был отойти в мир иной. Загадкой для меня является не только история их знакомства, но и то, как ей удалось охмурить еще одного мужчину, несмотря на свою репутацию «черной вдовы». Удивлял так же вопрос: что находили в ней ее многочисленные поклонники, кроме ее самобытной красоты? Или этого вполне достаточно, для того чтобы мужчины теряли головы от любви? В буквальном смысле.

Не желая больше продолжать эту тему, я обращаюсь к притихшему домовику, который все это время покорно ждет моих указаний:

– Карета стоит у входа. Распряги лошадей и проведи диагностику. По дороге сюда один из них ушиб себе крыло. Если повреждения будут серьезные – немедленно вызови нашего семейного зельевара. А если нет, то через два часа можешь отпустить их обратно в мое поместье.

Гранианские жеребцы считаются самыми быстрыми в мире, именно поэтому их чаще всего впрягают в личные экипажи. Но, к сожалению, они не являются такими же сильными, как абраксанские, поэтому не способны выдержать полета на слишком дальние расстояния. Мой любимый конь Инцитат (1), с которым я успел выиграть несколько соревнований по магическому конному спорту, последние два года был запряжен в нашу карету. И покататься на нем я мог разве что летом, все остальное время его эксплуатировала моя мать. Она не раз порывалась продать его за круглую сумму, сетуя на то, что спортивная лошадь не должна большую часть времени проводить исключительно в стойле. Но из-за своего тщательно взращенного эгоизма я не желал расставаться со своим чемпионом. Видеть его на ипподроме с другим наездником, для меня приравнивается к настоящему предательству.

Инцитат был запряжен вместе с кобылой – Пенелопой (2), которая немного уступала ему и в скорости и в выдержке. Я не видел, как все произошло в действительности, но подозреваю, что серебряное крыло Пенелопы сильно задело верхушку дерева. Когда я выглянул в окошко, чтобы узнать чем была вызвана такая сильная тряска, то заметил, что она с трудом взмахивала им. На кончике правого крыла виднелись несколько помятых перьев. Последние километры мы долетели только благодаря физической подготовке Инцитата, который продолжал отчаянно тянуть за собой экипаж. Относительно аккуратно приземлившись, я несколько минут провел с ними, чтобы выразить свою благодарность. Все же крылатые кони вполне разумные существа, с которыми надо иметь хорошие и доверительные отношения, иначе они откажутся служить тебе.

Мне бы не хотелось, чтобы повреждения оказались серьезней, чем я думаю. Иначе придется просить Дафну персонально для меня открыть камин в этот вечер, наплевав на то, что перемещения по каминной сети считаются верхом неприличия в высшем обществе, когда дело касается родовых имений. А вот, как доберется до Гринграссов моя мать – уже не мои заботы.

– Будет сделано, Лорд Забини.

Эльф с громким хлопком исчезает.А я мысленно проговариваю пока неофициальное обращение, которое начинает мне немного льстить. Думаю, что поспешная свадьба матери, уже не кажется такой уж плохой затеей.

– Ну что, все в сборе? – мое внимание вновь приковано к очаровательной особе передо мной.

– Тео и Винс еще не приехали, а остальные здесь. Когда все соберутся, можем пообедать на террасе. Погода чудесная! – она беспокойно теребит тонкими пальцами жемчужные бусы, свисающие с длинной шеи. Ее губ касается легкая улыбка. И да, погода действительно чудесная.

– Я не против. Чем вы тут занимаетесь без меня?

– Ничем особенным, поэтому ты ничего не пропустил. Грег здесь с самого утра ухлестывает за Дафной. Поэтому, как только приехала Милли, они сбежали от него на второй этаж переодеваться. А я все это время сижу с Драко и Асторией в главном зале. Успели несколько раз сыграть в карты, перед тем как ты приехал.

– И кто же выигрывал? – спросил скорее из вежливости, чем из любопытства.

– А ты как думаешь?

– Ты?

– Угадал!

Неудивительно. Ей ужасно везет в карты.

– А мистер Гринграсс отсутствует?

– Буквально пару минут назад уехал по делам в Лондон. Поэтому сегодня вся организация полностью на Дафне.

– О нет. Я не собираюсь ей помогать!

Больше самих светских раутов, я ненавижу организовывать светские рауты. Но, несмотря на это, когда мы собирались с моими «милыми» друзьями перед каким-либо событием, неизбежно следует необходимость: пойти заплатить цветочнику и заодно проверить какие закуски подали эти безмозглые эльфы, взмахнуть палочкой там, взмахнуть сям и сто двадцать три раза поменять цветовую окраску бального зала. Но на этот раз я буду непоколебим! Пусть всем этим занимается прекрасная половина нашей небольшой компании. Ну, или Малфой, если захочет.

– Не волнуйся, никто не собирается. – Она звонко рассмеялась. – Мы ведь гости.

– Раньше ее это мало останавливало.

Самый прекрасный смех, что я когда-либо слышал – принадлежал Пэнси Паркинсон. И мне было безумно жаль, что она редко позволяла себе так громко и искренне рассмеяться. Столь фривольное общение мы могли позволить себя только в обществе друг друга. К сожалению, строгий английский этикет заставлял нас становиться безэмоциональными и сдержанными в присутствии чистокровного бомонда. Особенно мы осторожничали со своими собственными семьями, которые свято чтили традиции. И хоть на дворе стоял уже двадцатый век, мы были во власти определенных обязательств, которые на нас налагались с рождения. В этом плане Хогвартс был спасением, тем глотком свободы, которого нам так не хватало в высшем обществе. Мы могли немного побыть обычными школьниками, просто детьми, просто подростками. И общаться, легко и непринужденно, иногда даже наплевав на всякие манеры. В такие моменты чувствуешь себя настоящим бунтарем.

– Пройдем пока в гостиную.

Кивнув, я направился за своей подругой, наблюдая за ее идеально прямой осанкой. Ее воздушное платье легко развевается при ходьбе, делая ее похожей на какое-то неземное создание, полностью созданное из эфира. И мне вдруг подумалось, как было бы прекрасно, если бы в Хогвартсе отменили школьную форму, и мне бы довелось каждый день наблюдать за ней в утонченных нарядах. Иногда я забываю, что Пэнси необычная девушка. Каждый раз, когда она надевает эти чудесные платья, то мгновенно преображается. Входит в непривычный мне образ, уже взрослой леди, которой можно выпивать несколько бокалов вина на приеме и бросать заинтересованные взгляды на солидных мужчин в черных смокингах. И сейчас, я отчетливо понимаю, как она выросла, а я даже не заметил.

Чем дальше мы идем по широкому коридору, тем сильней я ощущаю прохладный ветерок, гуляющий по первому этажу поместья. На улице начало жаркого лета, из-за которого приходится по несколько раз в день накладывать на себя остужающие чары. Для джентльмена непростительно показывать, хотя бы видимость того, что ты живой человек и можешь потеть. Даже если ты почти всегда вынужден носить костюмы и рубашки с длинным рукавом. Но в такую жару, как эта, я позволил себе вольность, расстегнув две верхние пуговицы и закатав рукава белой рубашки. А после того как с каждым шагом меня обдавал легкий поток воздуха, почувствовал что окончательно избавился от невыносимой духоты.

Первое, что я вижу, заходя в комнату – летящую прозрачную ткань, колышущуюся прямо перед лицом. Затем, чувствую свежий и холодный воздух, заполонивший все пространство гостиного зала. Он забирается прямо под одежду, лаская мою кожу желанной прохладой. Высокие сводчатые окна, выходящие прямо на террасу, открыты нараспашку. В них видно, как эльфы уже накрывают стол на улице.

Пэнси медленно входит в поток длинных развевающихся занавесок, словно в разбушевавшееся море, что накатывает на нее своими шипящими волнами. Она двигается плавно, позволяя ткани касаться ее обнаженных плеч, обволакивая их. Время расплавилось и превратилось в вязкую жидкость, замедляя ход вещей. Я наблюдаю, как ее пальцы почти невесомо скользят по тонкой материи. Как сама она растворяется в пространстве и сливается вместе с комнатой в сплошной воздушный поток, который нарочно медленно передвигается внутри белого прозрачного полотна. А потом до меня доносится смех. Легкий, как звон колокольчика. Тоненький смех молодой девушки.

И я вижу за спиной Пэнси. Вижу сквозь невесомую ткань, застилающую мне лицо. Вижу Асторию. Ее наклоненный вниз профиль и волнистые светло-русые волосы, рассыпанные по плечам. Вижу, как она восседает у кого-то на бедрах и смеется. Вижу ее озорной взгляд, направленный прямо на этого человека, полностью скрытого за бледно-розовой спинкой дивана. И именно ее звенящий смех я слышу, хоть он и предназначен не мне, именно поэтому она так громко смеется. С каждым шагом в их направлении я отчетливей понимаю, кого ожидаю под ней увидеть. С каждым шагом мне все трудней сделать вздох.

– Мы не помешаем? – Пэнси усмехается, опираясь на спинку дивана. И Астория, наконец, видит меня. Ее взгляд проясняется, лицо вытягивается.

– Блейз!

Она мигом вскакивает на ноги и бежит ко мне. Я успеваю заметить, что на ней нет туфель, поэтому она становится намного ниже меня. Мне приходится немного согнуться, чтобы девушка спокойно смогла обвить руками мою шею, притянув к себе в требовательном объятии.

– Здравствуй, mi ángel (исп. мой ангел). Как же давно я не видел тебя! Ты так повзрослела.

– Ох, а ты стал еще выше! Поверить не могу, что уже прошел год. Время так быстро пролетело, – ее голубые глаза в обрамлении пушистых ресниц, искрятся детской восторженностью. Но я прекрасно понимаю, что эта восторженность вызвана отнюдь не моим появлением. – Слышала твоя mère(фр. мать) выходит замуж. Прими мои поздравления.

– От Вас невозможно ничего скрыть, миледи, – шутливо протянул я. – Но я премного благодарен за поздравления, – вежливо улыбаюсь ей, стараясь ничем не выдать своего недовольства.

Я никогда не был достаточно близок с младшей сестрой Дафны. Девушка училась во Франции, в Шармбатоне, и поэтому мне не часто приходилось ее видеть. О да, безусловно, она была действительно похожа на ангела. Со стороны кажущаяся невинной, чистой, наивной душой, которая не смеет перечить папеньке и во всем слушается свою более опытную старшую сестрицу. И только намного позже я обратил внимание на то, какой легкомысленной она была. Наверное, это была неотъемлемая часть ее почти детского очарования. Девушка, с которой очень весело проводить время, и которая никогда не напрягает окружающих ее людей. Наверное, для многих ее модель поведения самая располагающая, но лично для меня – самая раздражающая. Просто потому что я всегда опасался таких женщин. Жесткая прямолинейность Миллисенты была мне намного ближе, чем слащавая доброжелательность Астории. Она была из той породы женщин, которые хотят быть для всех хорошими, завоевывая любовь именно таким образом. И в итоге – никогда не знаешь, что у этих дам на уме.

Не скажу, что у Астории были близкие друзья. Мне всегда казалось, что вся наша компания относилась младшей Гринграсс совершенно равнодушно. Хоть мы и общались максимально вежливо и деликатно, настоящей близости никто к ней не испытывал. Нам просто приходилось проводить время вместе из-за дружбы с ее сестрой. Поэтому ее поздравление, показалось мне столь неуместным, ведь меня давно никто не поздравляет с замужествами матери.

Пэнси подошла к нам и что-то спросила, но я расслышал. Мое внимание было полностью приковано к фигуре на диване. Сквозь световую пелену, разразившуюся у меня перед глазами, я ловил каждое мгновение, впитывая его в себя без остатка. Пытаясь навсегда впечатать в своей памяти этот эпизод. Возможно, частичка моей души сейчас медленно умирает, когда я жадно всматриваюсь в его спину. Иначе откуда в моей груди такой невыносимый жар? Неужели, все дело в его ленивых движениях, когда он принимает сидячее положение? Или в растрепанных прядях платиновых волос, которые он старается пригладить своими длинными пальцами? Или в предвкушении того самого момента до сладко съеживающегося в груди сердца.

Секунда. Две.

И он оборачивается. И легкая улыбка трогает его губы. И мое сердце взрывается на части.

– А вот и ты.

– Чем это вы тут занимались? – вместо приветствия я насмешливо кидаю взгляд на его алые губы. Щеки Астории вспыхивают ярким румянцем. Она начинает что-то смущенно лепетать заинтересованной Пэнси. В глазах Малфоя играет усмешка, он нагло ухмыляется. Он доволен тем, что я заметил.

– Постыдились бы, среди бела дня! – Пенси забавляется смущением Астории, восклицая слишком наиграно.

– Нет в этом ничего такого! Вас же не было.

Пока они обмениваются понимающими улыбками, я подхожу к дивану и присаживаюсь на спинку, внимательно наблюдая за Малфоем. Тот какое-то время разглядывает меня из-под белесых ресниц, а затем вновь ложится на спину. На нем молочная сорочка с широкими рукавами, спущенными плечами и манжетами воланами, которые задрались, когда он запрокинул руки за голову. И я замечаю тонкие, почти девичьи запястья с синими паутинками венок, виднеющиеся из-под хлопковой ткани.

Я скольжу взглядом по его лицу. Отмечаю про себя, как порозовели его щеки, делая его моложе на несколько лет. Как блестят его серые глаза с темным ободком вокруг радужки, особенно ярко выделяющиеся на узком лице. Как его язык медленно облизывает раскрасневшиеся от поцелуев губы. И ощущаю, что он точно так же внимательно рассматривает мое лицо, мое тело.… И точно так же, ловит каждый мой вдох.

– Веселишься? – усмехаюсь.

– Просто развлекаюсь. Ты же знаешь, как меня выматывает долгое ожидание.

Да, Драко действительно ненавидит ждать, особенно когда дело касается его собственного удовольствия. Именно поэтому он так откровенно дразнил меня сейчас. Все эти загадочные улыбки, лукавые взгляды, откровенные позы – все это своеобразная месть за мою задержку. Прекрасно изучив меня за эти годы, он прекрасно знает, как следует воздействовать. И вот сейчас весь этот маленький спектакль, лишь для того чтобы разжечь огонь ревности. Ее след он и пытается отыскать на моем лице. Как наивно.

– Да, но не похоже, что ты все это время скучал.

– Мне не оставили выбора.

Наигранная невинность в его голосе, раззадорила меня. Нестерпимо захотелось прикоснуться к нему, утопив самого себя во внезапном порыве нежности. Я оглянулся на увлеченно переговаривавшихся особ, которые в данный момент времени не обращали на нас никакого внимания. Моя рука соскальзывает со спинки дивана и уверенно ложится на бедро mi amor (исп. моей любви). Губы Драко расползаются в самодовольной ухмылке, он разводит ноги в стороны, спустив одну из них с дивана, полностью расслабляясь. Я вглядываюсь в его глаза, силясь прочитать плескающиеся там эмоции. И замечаю лишь небольшую заинтересованность, возникшую, когда моя рука начинает медленно скользить вверх по грубой ткани брюк. Мы, не отрываясь, смотрим в глаза друг друга, и гадаем, кто же первым разорвет зрительный контакт. Я ощутимо впиваюсь пальцами в податливое тело, проходя по внутренней стороне бедра, из-за чего Малфой картинно прикусывает нижнюю губу. И это еще сильней заводит меня. Возбуждение медленно разливается по телу. Хочется поскорей дойти своими прикосновениями до его паха, и, прижавшись широкой ладонью, ощутить, как под ее давлением затвердевает плоть. Но я затеял эту игру только для того, чтобы немного позабавиться. Эти тягучие, растянутые секунды ожидания, возбуждают не хуже любого афродизиака, опьяняют предстоящим предвкушением. Я ловлю его рваный вздох и понимаю, что он ощущает то же самое. Бинго!

– Мы пойдем, встретим Тео, – когда я оглядываюсь, Пэнси уже стоит в дверях. Благо, все мои действия скрыты за спинкой дивана. Но я все же нарочно медленно отвожу руку, чтобы не вызвать недоуменного взгляда девушек. – Мальчики, прикажите домовикам, достать белого вина из погреба.

– Лучше всего Шато Шеваль Блан 83 года (3), – вторила ей Астория, сидя на стуле и застегивая свои босоножки.

– Откуда такие познания в вине, у четырнадцатилетней bebé (исп. малышки)? – я усмехаюсь, видя с каким укором, она смотрит на меня.

– Я уже не ребенок!

Действительно. А я уже и забыл себя в четырнадцать лет.

****

Я сосредоточено прицеливаюсь, сжимая в руках клюшку с железной головкой. Невыносимая жара давит прямо на голову, и я корю себя за то, что не надел свою любимую шляпу канотье (4). Я нанес удар по мячу перед собой, отправляя его в полет в сторону лунки. Лучи солнца ослепили мои глаза, поэтому буквально на секунду я потерял его из вида. Закрыв их ладонью от невыносимо яркого света, я вижу, как мяч благополучно приземлился в песчаную зону. Вот же гадство. Я разочарованно вздыхаю, тем не менее, приготавливая еще один мяч для удара. Столь низкий результат вполне можно оправдать тем, что я уже год как не играл в гольф. Но, сам великий Мерлин знает, как же я ненавижу проигрывать! Особенно, когда есть свидетели моей неудачи.

Драко, пошатываясь, держит в руках полупустой бокал. На дне плескается, оставшееся Шато д’Икем (5), которое мы распили на десерт. В его желто-янтарном цвете плавают подтаявшие кубики льда. Привычная картина для тех, кто достаточно хорошо знает привычки Малфоя. Я же считаю, что разбавлять водой вина – настоящее кощунство. Но не думаю, что для него так важно мое мнение на этот счет.

– Неплохой удар, Блейзи.

Я ненавижу, когда Драко коверкает мое имя и, разумеется, он прекрасно осведомлен об этом. А эти его издевательские нотки, которые прослеживаются в манерном голосе, нарочно растягивающие гласные, сразу заставляют перенестись в коридоры Хогвартса, очутившись на месте Золотого Трио. Ведь именно эта троица всегда была удостоена такого снисходительно насмешливого тона Малфоя. И на секунду мне даже становится жаль их.

Мы стоим слишком близко друг к другу. До моего носа доносился классический аромат с восточными оттенками в его парфюме, который довольно тяжеловат для лета. Его рука слишком часто скользит по моему предплечью.

– Только не начинай.

Я раздраженно бью по мячу, пытаясь абстрагироваться от его пытливого взгляда. И только когда мяч приземляется на гладкое поле, я позволяю себе легко улыбнуться и отпустить недавний негатив.

– Видишь, я знал, что ты можешь лучше, – он ухмыляется, отпивая из бокала. Я наблюдаю за тем, как движется его кадык.

– Да уж, твоя поддержка была неоценима, – иронизирую я.

– Не за что.

Иногда, он очень сильно раздражает меня, особенно в такие моменты. Бесконечные насмешки уже стали частью его личности, и когда по близости не было его врагов, их объектом становились его друзья. Другие не считали это чем-то зазорным, ведь у каждого человека есть свои недостатки. Но конкретно в моем случае, мне было тяжело с этим смириться.

Раньше, мне не часто приходилось видеть его настоящим. Бывало, что кто-то сбивал с него спесь, и передо мной представал ранимый трусливый мальчишка, одинокий в своем мнимом превосходстве над остальными. Тот, кто отчаянно прячется за замком сдерживаемых эмоций, подавляемый его строгой семьей. И этот мальчишка импонирует мне гораздо больше, чем его надуманный образ. И когда весь его эмоциональный поток выливается наружу, я прекрасно понимаю, что его настоящая сущность потерпела существенные корректировки, и не совсем положительные. Определенный метод воспитания, который не позволяет ему быть тем, кем он является на самом деле, ломает его истинную натуру. И получается что-то вроде неудачного гибрида, которого бросает из крайности в крайность, в попытке угнаться за родовыми идеалами, про которые нам втирают с самого детства, движимым страхом перед гневом семьи. Иногда я забываю, что на нем висит намного больше обязательств, чем на мне.

– Твои родители сегодня будут на приеме? – решаю просто сменить тему, чтобы не наступать на одни и те же грабли уже в сотый раз.

– Только maman (фр. мама). Père (фр. отец) говорил, что сегодня задержится в Министерстве, – он кинул на меня какой-то странный взгляд прежде чем задать встречный вопрос. – Что насчет Леди Забини и ее Лорда?

– Как обычно сплетничали за моей спиной? – хотя кого я спрашиваю? Это же очевидно.

– Дафна, как живая газета. Всегда в курсе всех новостей и считает своей прямой обязанностью, поделится ими с другими. Чего же ты ожидал? – он картинно закатывает глаза не забывая отпить из бокала. А я в это время мысленно хвалю Пэнси за ее манеры, благодаря которым она так непринужденно притворилась, что узнала об этом известии непосредственно от меня. Все же эта девушка не была столь бесцеремонна, как сестры Гринрасс, которые обязательно должны совать свои длинные носы в посторонние дела.

– От нее я другого не ожидал, но я надеялся, что ты дождешься, когда я посчитаю нужным рассказать обо всем.

– О, Блейз, ради Мерлина! Все итак уже все знают, зачем устраивать представление? – Драко раздраженно нахмурился, из-за чего между его светлых бровей пролегли две небольшие складки.

Я тяжело вздыхаю.

– Ты же знаешь, как я ненавижу все эти слухи вокруг моей семьи.

– Поверь, я тебя прекрасно понимаю. Но это не то, что можно долго держать в тайне. Тем более от своих сокурсников.

– Тем более, когда мои сокурсники из Слизерина.

– Вот именно, – он усмехнулся. – Тебе лучше морально подготовится к предстоящему давлению общественности. Думаю, что после сегодняшнего приема эта новость быстро разлетится по чистокровным домам, а там уже и окажется на первых страницах «Ежедневного пророка».

Я прекрасно понимаю, к чему он клонит. В отличие от наших друзей, которые привыкли думать, что своеобразная профессия моей матери не более чем слухи, Малфой был единственным, кто знал правду и при этом помалкивал. Точно так же, как и я храню все его самые темные тайны. Мы старались никогда напрямую не затрагивать тему «чёрной вдовы», но нередко она проскальзывала в наших разговорах, поэтому мы быстро научились обтекать острые углы.

– Думаешь, кого-то сильно волнует судьба пожилого Лорда?

– Père (фр. отец) говорит, что людей волнует в большей степени все то, чего они лишены. В данном случае, речь идет об огромном наследстве, которое этот старик оставит после себя.А если у него есть дальние родственнички, которые тоже захотят претендовать на него?

– Знаешь, это все не мои проблемы. У madre (исп. мать) своя голова имеется. И я не горю желанием во все это дело вникать. Да и не хочется мне. Но я все же надеюсь, что кровопролитная борьба за наследство моего отца ее многому научила. И поэтому сейчас она предусмотрела все риски.

– Я только одного не понимаю. Как она вообще с ним познакомилась, если он почти не выходит из своего средневекового замка?

– Понятия не имею. Я с детства приучен не задавать этой mujer (исп. женщина) лишних вопросов.

Взгляд Малфоя почему-то мгновенно изменился, перестав выражать какие-либо эмоции. Словно за долю секунды он погрузился куда-то внутрь себя, представая в этом мире лишь пустой оболочкой. Почему-то мое воображение сразу же подсунуло мне весьма комичную картинку, где холеный мужчина встает из-за небольшого уличного столика в кафе посреди увлекательного диалога и говорит своему удивленному спутнику: «Простите, я отлучусь на минутку». После чего ловит на проезжей части магловскую телегу и уезжает в неизвестном направлении. Сравнение показалось мне столь забавным, что я издал непроизвольный смешок. И, видимо, именно он заставил моего друга вернуться в реальность и бросить задумчивую фразу:

– Не ты один, Блейзи, не ты один… – Драко перевел взгляд на обеденный стол на улице.

Терраса представляла собой широкую площадку, вымощенную гранитом, от которой по бокам спускались две мраморные лестницы, полностью идентичные той, что была у парадного входа. Там, прямо между ними, стоял обеденный стол из светлого тикового дерева. Его стеклянную столешницу укрывала белоснежная жаккардовая скатерть, на которой стояли разнообразные блюда в фарфоровой посуде, половина из которых уже опустела. За столом остались сидеть только несколько человек.

Пэнси что-то увлеченно рассказывала Астории и скучающей Миллисенте, не обращая на нас никакого внимания. Дафна начала подготовку к торжественному приему сразу после того, как я вышел из-за стола. Грегори, вероятней всего, решил помочь ей в этом, и я был бы этому совсем не удивлен, ведь все прекрасно знали, как давно он пытается добиться расположения старшей Гринграсс. А вот предположений о том, куда делись Теодор и Винсент, у меня не было.

Полтора часа назад, я как раз сидел между Дафной и Пэнси, слушая о недавнем открытии выставки многообещающего художника-авангардиста Джакобуса Янссена. Семья Паркинсонов как раз недавно приобрела одну из его работ под названием «Племя», где безликие аморфные тела, кружили в каком-то безумном танце по черно-синему полотну. Пэнси восхищенно отзывалась об этой картине, рассказывая какой завораживающий вид она производит на людей. И что если долго смотреть на изображение третьего человечка с лева, то тот может остановиться и поклониться зрителю, в знак благодарности. Естественно после этого сестры Гринграсс напросились в гости, чтобы взглянуть на это таинственное полотно, чем вызвали насмешки Теодора и его обвинения в безвкусице:

– Ты ведь ее даже не видел, как ты можешь утверждать, что она плоха? – Дафна возмущенно поджимала свои накрашенные яркой помадой губы, всем своим видом выражая осуждение.

– Действительно, – решил поддержать свою возлюбленную Грегори. – Это все равно, что говорить о том, что не любишь шоколадный тарт (6), хотя ни разу не пробовал его!

– Занимательное сравнение, – не удержалась от издевки Миллисента, наблюдая за тем, как слева от нее Грегори смакует этот самый тарт.

– Мое мнение не изменится, если я увижу эту картину, – вольготно расположившись во главе стола, Теодор, закинув ногу на ногу, стряхивал пепел от дорогих сигарилл (7) прямо на гранитный пол. Я успел заметить, как Винс рядом с ним нелепо усмехнулся.

– Попахивает ограниченностью, – Пэнси обменялась насмешливыми взглядами с сестричками.

– Скорей всего это от Грега, – Милли картинно зажала нос и размахивала рукой перед лицом, словно пытаясь отогнать неприятный запах. Я позволил себе усмехнуться, отдавая должное ее актерскому мастерству, в то время как от других ребят за столом послышались сдавленные смешки.

– Очень смешно, – Грег даже не стал притворяться, что ее шутка не задела его. Он часто хвастал перед нами о поцелуях с низенькой полненькой Милли, когда мы учились еще на втором курсе. Гойл был первым из нас, кто попробовал на вкус это сомнительное удовольствие, поэтому его самооценка была выше, чем гриффиндорская башня. Но затем девушка, сидящая рядом, превратилась из гадкого утенка в прекрасного лебедя, который волен выбирать себе достойную партию, предпочитая не вспоминать того на ком она украдкой оттачивала свои навыки лобзания. А на месте Грега все еще сидит непропорциональный парень с излишним весом, который из кожи вон лезет, чтобы очаровать холодную и неприступную блондинку Гринграсс. Что говорить? Расклад явно не в пользу последнего, учитывая то, что даже Милли более не находит его привлекательным.