Текст книги "Песня для Корби (СИ)"

Автор книги: Румит Эгис Кин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 26 страниц)

Глава 17. На перепутье

Корби вышел на площадь перед Киевским вокзалом. Было трудно и непривычно идти по асфальту босиком. Ноги устали и болели. Корби чувствовал все ушибы и ссадины на своем теле. Он вспомнил, что почти не ел с утра. Теперь его мучили голод и жажда. Но хуже них было чувство одиночества и беспомощности. Без денег. Без телефона. Без дома, в который можно вернуться. В непонятных отношениях с друзьями.

Корби шел мимо киосков с едой и мучительно-мечтательным взглядом заглядывался на пирожки и хот-доги, на бутылки с квасом и «пепси». А вот ларек, где продают белье. «Мне не помешали бы носки», – подумал подросток. Но он был вынужден пройти мимо. Проверяя свои карманы, он не нашел в них даже десятикопеечной монеты. Люди Токомина не оставили ему ничего. Возможно, боялись, что он может использовать против них любой кусочек металла.

Корби хотел зайти на вокзал, но сквозь прозрачные двери заметил тройку милиционеров и передумал. Он боялся, что его могут задержать и вернуть к деду. А дед, недолго думая, позовет Ивана Петровича, или просто упрячет внука в дурку.

Подросток прошел мимо вокзала и спустился в подземный переход. Здесь была тень. Корби обрадовался ей. Он хотел отдохнуть, побыть в прохладе и подумать о том, что ему делать дальше. «Жаль, что здесь нет лавочек», – огорчился он. Но ему уже было все равно. «Моими джинсами вытерли три километра дороги, – подумал он, – вряд ли я смогу их испачкать, если здесь присяду». Он прислонился к стене, потом неловко опустился на пол. Кафель был приятным, холодным.

Корби расслабился, закрыл глаза под подаренными ему Алексом темными очками и долго-долго не шевелился.

Его разбудило легкое прикосновение. Он открыл глаза и увидел, что у него на коленях лежит сторублевая бумажка. Вдоль по переходу, не оборачиваясь, уходил мужчина лет тридцати.

«Что это? Милостыня? Неужели я шел сюда? – с легким удивлением подумал подросток. – Неужели должен был оказаться именно здесь? Дно. Я дошел до крайней точки. И я, наконец, спрятался. Никто из тех, кто раньше меня знал, не найдет меня здесь. Не сможет даже представить».

Мимо шли люди. Десятки и десятки. Взгляды прохожих невольно цеплялись за босоногого подростка, сидящего в темных горнолыжных очках на грязном полу.

Корби взял бумажку и с силой сжал ее в почти бесчувственной руке. «Деньги, – подумал он, – в какое же беспомощное ничтожество превращается человек, когда у него их нет. Куплю себе попить». Медленно, но целенаправленно он поднялся на ноги.

Ему вдруг пришло в голову, что есть еще место, куда он может пойти. Он может попытаться опередить деда и забрать выручку у съемщиков квартиры его родителей. За эти четыре года он уже дважды ездил туда, когда дед плохо себя чувствовал. Это двадцать пять тысяч – сумма достаточная для того, чтобы купить себе ужин, обувь, одежду и телефон. Корби представил, как странно он будет выглядеть, когда заявится к ним в таком виде, но сейчас было неважно, о чем они подумают. Главное, чтобы они дали ему деньги.

Теперь, когда у него есть эта сотня, он может за какие-то сорок минут доехать туда на метро и на маршрутке. Скручивая мятую бумажку в пальцах, он пошел вдоль по длинному переходу.

* * *

За пятьдесят рублей Корби приобрел бутылку пепси. Он пил жадно, как никогда раньше. Сладкая, холодная, газированная вода. Вкус кофе и шипение пузырьков. Что может быть лучше?

Потом подросток спустился в метро и купил проездной билет. После этого у него осталась примерно четверть изначальной суммы. Он мог только надеяться на то, что за последний год маршрутка не подорожала.

Было странно босиком идти по платформе метро, странно сидеть в поезде, допивать пепси и чувствовать, как взгляды людей невольно притягиваются к твоей рваной одежде и голым ногам.

Выходя из поезда, подросток обратил внимание на время. Было шесть часов вечера. Он удивился. На часах должно быть либо больше, либо меньше. Ему казалось, что все его приключения укладываются в два десятка минут, и одновременно с этим он чувствовал, что прошла целая вечность.

Когда Корби вышел из метро, он увидел, что солнце зашло за тучи. На небе еще оставалось достаточно голубых просветов, но было уже не так жарко, как в середине дня. Подросток пересек знакомую площадь и нашел подходящую маршрутку. Он заплатил за проезд, и у него на ладони осталось пять рублей. Ничтожная сумма, которой хватит разве что на самую дешевую зажигалку. Он снова был совсем нищим. У него не было плана «б». Он не знал, что будет делать, если ему не повезет и он не получит с жильцов деньги. «Мне нужно еще немножко удачи, – подумал Корби. – Я знаю, что использую удачу весь сегодняшний день. Но мне нужно еще немножко. Пожалуйста».

Водитель внимательно оглядел странного пассажира, но ничего не сказал. Корби забился на одиночное место в самом конце салона. Двадцать минут ему пришлось ждать, пока маршрутное такси наполнится. Он поджимал пальцы босых ног и смотрел в окно. Он хорошо знал эту площадь и этот выход из метро. Он помнил, как под новый год шел здесь с родителями: папа выпил немного лишнего, и его заносило на поворотах, а мама вела их, одной рукой держа сына, другой – мужа, и все время смеялась.

У Корби появилось странное чувство, что он возвращается домой. Сейчас он приедет в свой микрорайон, войдет в свой подъезд и на знакомом лифте поднимется в свою квартиру. Ему откроет двери отец и спросит: «Где ты был? Мы ждали тебя четыре года».

Машина тронулась.

«А на кухне будет пахнуть пудингом и сливами», – подумал Корби, – «и там будет мама в переднике, одетом поверх сношенной голубой блузки. А на моем столе все еще будет лежать открытая тетрадь с математическими уравнениями».

Подросток улыбался и смотрел, как мимо проплывает завешенная афишами ограда рынка, как ветер качает кроны парковых деревьев, как, соревнуясь с машинами, вдоль шоссе на трехколесном велосипеде гонит малыш.

«Тогда все оборвалось, – почти удивленно думал Корби. – Я не досмотрел «Полицию Майами», не дочитал «Двенадцать стульев», которые начал за день до смерти родителей. Отец учил меня водить машину, но сейчас я по-прежнему не умею этого делать. Мама показывала мне, как готовить, но потом я помнил только то, чему научился на кухне у деда».

Корби вспоминал и вспоминал. Вдруг границы его памяти и опыта расширились. К нему возвращалась жизнь, вся его жизнь. Его друзья, которые лишь мелькнули перед ним, когда его пытал отец Андрея, теперь снова вспомнились ему.

«Во-первых, Паша, – вспомнил Корби. – Мы ходили в один детский сад. Он был несчастным мальчиком, который всех боялся. Его тиранил один жуткий пацан, а я заступился за него. Жуткий пацан разбил мне нос, и мы с Пашей стали друзьями».

Паша был простым и верным. Он всегда играл в ту игру, которую ему предлагали. Уже к двенадцати годам он вымахал в огромного парня и стал на голову выше Корби. После этого уже никто не пытался его обидеть.

«Во-вторых, Комар, – продолжал вспоминать Корби. – Мы познакомились в дошкольной подготовительной группе и вместе пошли в первый класс. Потом его родители развелись, отец запил, а мать занялась личной жизнью. С тех пор он два-три раза в неделю ходил ко мне в гости просто чтобы нормально поесть. И он этого не скрывал».

Корби улыбнулся воспоминанию. Комар никогда ничего не скрывал. Он был тощий и злой. Он всем хамил. Он брюзжал. У него была манера выбирать неудачные моменты и талант бесить людей. Но Корби помнил, что еще Комар был умным, смешным и очень печальным. Поэтому он стал замечательным другом. Они с Корби никогда не обижались друг на друга, пока не наступила та последняя осень. В середине сентября Комар сказал то, что Корби сказать боялся. Он сказал, что они оба любят Аню. Неделю спустя Комар стал вести себя так, будто у него совсем поехала крыша, и Корби подбил ему глаз. Паша пытался помирить их, но ничего не получилось.

«Аня появилась последней, – вспомнил Корби. – Она была на год нас младше. Она переехала в мой дом и пошла в нашу школу. Она оказалась девчонкой, с которой вполне можно дружить. И еще она была сумасшедшей».

«И это все ничем не кончилось, – с грустью подумал Корби. – Я не успел извиниться перед Комаром, не успел поговорить с Аней. Я просто исчез. Мои родители умерли. И моя жизнь вслед за ними сделала мертвую петлю».

«Какие они теперь? – задумался Корби. – Наверное, Комар и Паша тоже закончили школу, а Аня закончит через год. Наверное, Комар стал ее парнем. Это было бы хорошо. А Паша вполне мог подрасти еще на двадцать сантиметров».

Он улыбался и смотрел в окно. Маршрутка подъезжала к микрорайону. Корби увидел жилые дома, такие же, как тот дом, в котором он прожил свое первые тринадцать лет.

Микроавтобус выехал на ту самую дорогу, по которой перед своей смертью ехали родители Корби. Подросток наблюдал, как пассажиры один за другим покидают такси.

– У светофора остановите, – попросила женщина.

Водитель притормозил, она вышла. Маршрутка проехала еще четыреста метров, и последовал новый запрос.

– Напротив супермаркета, – теперь вышли двое парней.

«Надо сказать», – лихорадочно подумал Корби. Во рту у него пересохло.

– Перед колледжем, – еле слышно прохрипел он.

Кто-то из оставшихся пассажиров оглянулся и странно посмотрел на него.

– Перед колледжем, – громче, срывающимся голосом, повторил подросток.

Водитель затормозил. Корби пробрался через салон, откатил тяжелую неподатливую дверь и вышел на улицу. Маршрутка уехала, а он остался стоять босыми ногами в зеленой траве придорожного газона.

Вот место, где погибли его родители.

* * *

Все столбы вдоль дороги были бетонными, только один заменили на новый, тонкий, металлический. Он был окрашен в синий цвет и явно выделялся среди своих собратьев. На нем не висело поминального венка, но Корби точно знал, что это место смерти. Четыре года назад здесь стояла покореженная машина с номером «НЛО177».

Корби с усилием отвел глаза от рокового места. Он посмотрел на свою школу и на колледж, перед которым стоял. Ничего не изменилось. Подросток вышел на асфальтированную дорожку и медленно пошел к своему дому. Здесь он бежал той осенней ночью. Теперь он шел в обратном направлении.

Знакомый забор, знакомые кусты и саженые деревца. Корби поднял голову и увидел окно своей квартиры. Если ему приходилось поздно возвращаться домой, он всегда смотрел туда и знал, что увидит свет. Корби окинул взглядом асфальтированную площадку перед домом и поймал себя на том, что ищет глазами машину родителей. Разумеется, ее не было. Не могло быть.

Подросток подошел к подъезду. Дверь была все та же, только краска стала на два слоя толще. Как во сне Корби набрал знакомый код. «Не подойдет, – в последнюю секунду подумал он, – за такое время он должен был измениться». Но кодовый замок пискнул и послушно открылся. Корби потянул тяжелую дверь и вошел в подъезд.

Здесь было прохладнее, чем на улице. Подростка поразило странное чувство – не дежавю, а ощущение нереальной реальности происходящего. Все вокруг было прежним, обычным, нетронутым. Почтовые ящики, откуда, возвращаясь с работы, отец доставал газету. Ступени со скатами, по которым в незапамятные времена мать катила его коляску.

Корби коснулся рукой стены и, чертя пальцами по шершавой поверхности крашеного бетона, пошел вперед. Он чувствовал под босыми ногами плиты пола, вдыхал сладковатый запах мусоропровода, стряпни, человеческого жилья.

Он дважды приезжал сюда, чтобы забирать для деда барыши, но сейчас ему казалось, что он не был здесь все эти четыре года. В те два раза он приходил сюда, заперев свое сердце в железный сейф, отрезав память, притупив ум. Теперь он пришел без скафандра. И эти знакомые ступени, краска на стенах и почтовые ящики, этот лифт с разрисованной кабиной – они не убили его. Они оказались очень честными. В его детстве было больше хорошего, чем плохого, и сейчас, глядя на окружающие его вещи, он вспоминал только хорошее.

«Сейчас, должно быть, выходные, – подумал Корби, – и я возвращаюсь домой после долгой прогулки. Мне откроет отец. Он слегка сердито скажет, что обед остыл два часа назад».

Корби вызвал лифт. Кабина стояла на первом этаже, и ее двери сразу открылись. Подросток вспомнил, как несколько часов назад лежал на полу другого лифта, и вокруг него были ноги в черных брюках и лакированных ботинках.

Он шагнул внутрь и нажал этаж. «Остановись, – зашептал какой-то голос у него в голове, – ты тешишь себя бесполезными мечтами. Это больше не твой дом. Все другое. Ты не найдешь здесь помощи и приюта. Тебе не откроет твой папа».

Корби закрыл глаза и прислонился к холодной железной стене лифта. Он знал этих людей. Квартиру его родителей снимал пожилой бизнесмен по фамилии Когенман. Он мухлевал с бухгалтерией, всегда был готов к долговой тюрьме и поэтому не имел ничего своего.

«Ирония, – подумал Корби, – евреи-капиталисты. Мой дед должен был бы ненавидеть их в десять раз больше, чем своего сына и своего внука. Но они позволяют ему складывать пачки денег к себе в стол, и поэтому он не сказал о них ни одного плохого слова».

Снова пришли воспоминания и волшебным туманом застили настоящее. Корби вспомнил, как ехал в этом лифте с Аней и как хотел ее поцеловать. Он даже наклонился к ней, но этого так и не произошло.

А задолго до этого, совсем маленьким, он ехал здесь с мамой. Она стояла посередине лифта с продуктовыми сумками, а он ходил по кабине вокруг нее и катил по стене игрушечный мотоцикл. А совсем-совсем маленьким он ехал здесь, сидя на плечах у отца. И это было здорово, потому что он мог своей макушкой коснуться низкого потолка лифта.

Кабина остановилась. Корби открыл глаза. Вот его этаж. Вот его дверь. Не будет чуда. Родные не откроют ему. Они лежат в земле. Прошло четыре года. Там остались только кости и горстка влажного праха.

– Мне нужно немножко удачи, – прошептал Корби, – чтобы дед еще не приходил сюда, чтобы никто не посмотрел на мои ноги, чтобы старые евреи просто отдали мне деньги. Пусть будет так.

Подросток остановился перед знакомой дверью и позвонил. Он предупреждал себя, что там нет его родителей, но все равно иррационально ожидал, что услышит голос отца. Не ответили, и Корби позвонил снова.

– Иду, иду! – закричал женский голос. – Кто там?

Корби заворожено смотрел на крошечный блестящий блик глазка. С его губ чуть не сорвалось: «мама, я вернулся».

– Кто звонит? – поинтересовалась женщина. Брюзгливый голос. «Ну да, – подумал Корби, – чего я ждал? Все еще чуда?»

Глазок вспыхнул тонким лучиком света.

– Кто это? – недружелюбно спросили из-за двери.

– Добрый день, – ответил Корби. – Я от деда, пришел за квартплатой.

– Как? – опешила женщина. – Мы же договорились.

Замок щелкнул, дверь распахнулась. Яркий свет из прихожей упал на босые ноги подростка. В квартире был сделан ремонт. Корби увидел незнакомый паркет и незнакомые обои. Вдоль стен стояла чужая мебель. Женщина смотрела сонно и неприветливо.

– Да, – сказал Корби, – все как обычно, двадцать пять тысяч.

– Нет, – ответила толстуха. – Мы договорились, что он приедет завтра. Поэтому муж уехал. Я без него платить не могу.

Она начала возмущенно, но говорила все медленнее. Ее взгляд соскользнул с лица Корби, остановился на его порванной майке, а потом неумолимо пополз вниз. Подросток поджал пальцы ног.

– Дедушка заболел, – ответил он, – и решил, что не сможет приехать ни сегодня, ни завтра. И раз уже еду я, он решил, что можно и сегодня.

– Что с Вами? – вопрос был задан без тени сострадания.

– Попал в неприятности по дороге, – с равнодушием отчаяния ответил Корби, – извините, что в таком виде.

– Между прочим, – сказала женщина, – Ваш дед звонил полчаса назад. Это как это вы так быстро все переиграли?

Внезапно одним молниеносным движением она захлопнула дверь перед носом Корби. Он стоял в полутьме подъезда, совершенно огорошенный.

– Не уходите! – крикнула женщина из-за двери. – Я позвоню Вашему деду, и если Вы говорите правду, я дам Вам деньги.

Корби бросился вниз по лестничной клетке.

* * *

Выскочив на улицу, подросток неожиданно для самого себя остановился. «И куда я бегу? – спросил он себя. – Куда спешу? Меня никто больше не приютит. У меня нет больше цели. Осталось только дождаться ночи и через три соседние улицы пройти в то поле, чтобы попросить прощения у березы, на которую я напал четыре года назад».

Подросток устало провел руками по лицу и сел на лавочку перед подъездом. «Дед, – подумал он, – может приехать сюда. Пусть приезжает. Пусть приезжает с палачами в белых халатах. Я уже не против. Я готов торчать от их уколов».

Корби сидел и поджимал пальцы своих израненных ног. Прошло полчаса. Погода портилась, просветов на небе было все меньше – кажется, собирался дождь.

И тут он увидел, что по дорожке вдоль забора колледжа идут трое молодых людей.

Посередине шел огромный парень, косая сажень в плечах. Он казался совершенно квадратным, как самый настоящий живой шкаф, даже его прямые светлые волосы были подстрижены в форме куба. В каждой руке он держал по три бутылки пива, зажав горлышки пальцами. Он посмеивался и меланхолично наблюдал за игрой, которую ведут двое его спутников. Те были на голову его ниже: тощий, сильно пьяный подросток со свисающей на лицо алой эмо-челкой и плоскогрудая девушка в белых джинсах и кожаной куртке. В одной руке она несла роликовые коньки, связанные вместе шнурками, в другой – бутылку вина.

Игра состояла в том, что эмо-подросток обходил великана и пристраивался рядом с девушкой, после чего девушка тоже обходила великана и шла с другой стороны. В конце концов костлявый молодой человек загнал девушку в траву, и она замахнулась на него коньками. Он обиделся и поплелся сзади, за двумя своими спутниками.

Корби смотрел на них и чувствовал, что в его голове больше нет ни одной мысли, ни одного расклада, ни одного плана. Осталась только боль во всем теле, усталость и неизреченная мольба к какой-то высшей силе, которая не могла не существовать, без которой не мог бы состояться весь сегодняшний день.

Корби встал и медленно пошел им навстречу. Он знал их. Он помнил их. Он встретился взглядом с серыми глазами Паши, потом с зелеными глазами Ани. Он видел, что они еще не узнали его. Как и все случайные прохожие, мимо которых он проходил сегодня, они посмотрели сначала на его порванную майку, потом – на босые ноги. Он остановился в двух метрах от них, посреди узкой асфальтированной дорожки. Тогда великан и девушка тоже остановились. Улыбки стали исчезать с их лиц, сменяясь выражением удивления. В их глазах Корби увидел химическую реакцию памяти.

Костлявый эмо нагнал своих спутников, и его лицо появилось у плеча великана.

– Комар, – сказал Корби, – извини, что поставил тебе фингал.

– Это же… – тихо начала девушка.

– Корби, – закончил за нее великан.

Одна из бутылок выскользнула у него из пальцев, упала и разбилась. Корби упал вслед за ней. Его ноги подкосились, и он навзничь рухнул на асфальт. Солнце над его головой взорвалось черным светом и погасло. Ему стало холодно и темно. Он был в обмороке, глубоком, как кома.

Глава 18. Новый день

Корби разбудил отдаленный вой полицейской сирены. Он прорвался сквозь мерный шум дождя – плохой, беспокойный звук, который что-то означал, что-то напоминал. Он приближался и приближался, пока не оборвался где-то рядом.

Корби лежал под одеялом. Ему не хотелось шевелиться – кровать была мягкой, теплой, подушка слабо пахла духами. Но находиться в покое больше было нельзя. Вой сирены принес с собой тревогу. Он ассоциировался со смертью.

Подросток открыл глаза и увидел бежевые обои. Не его обои. Его обои были белыми. Растительный узор бронзового оттенка. Корби осторожно потрогал его, как будто не до конца осознавая реальность происходящего.

Над ним нависали книжные полки, под которыми на игрушечных качелях сидел кукольный мальчик-панк с ирокезом, напоминающим холку попугая. Корби перевернулся на спину. Рукой он почувствовал край односпальной кровати.

Белый потолок. Старая люстра в виде зеленого стеклянного диска. Корби уже видел эту люстру, только не мог вспомнить где. И эту комнату он тоже видел, хотя раньше она выглядела несколько по-другому.

«Где я? – спросил себя Корби. – Как я здесь оказался?» Сначала он вспомнил про смерть Андрея, про вечер и про укол деда. Ему пришло в голову, что старик, наверное, перевез его куда-то, пока он спал, обколотый наркотиком.

Корби резко сел на кровати, задел головой игрушечного панка, и тот стал насмешливо раскачиваться над ним. Подросток обнаружил, что не одет. Его тело под одеялом было совершенно голым. Ноги болели. На руках остались ссадины.

«Что я с собой сделал?» – испуганно подумал Корби, и тут же вспомнил, что после смерти Андрея был еще целый день. Отделение полиции, друзья, Токомин-старший, небоскреб, воспоминания, Однокрылый Ангел, прыжок, вокзал и тетка-квартиросъемщица.

Корби почувствовал на себе взгляд, обернулся и увидел, что в дверях комнаты стоит Аня. Она была в майке и домашних джинсах. В руке девушка держала сильно початую бутылку мартини. Ее волосы были мокрыми, на щеках играл румянец.

– А я все не мог вспомнить, где видел эту люстру, – сказал Корби.

– Доброе утро, – ответила Аня.

– Утро? – переспросил Корби.

Девушка подошла к кровати. Подросток отчетливо представил, как она уже полчаса стоит там, у двери, прикладывается к мартини и смотрит на него.

– Ты проспал часов пятнадцать, – сообщила она.

Корби попытался оценить значение этой новости. Значит, за все это время никто его не нашел.

– А кто меня раздел? – осторожно поинтересовался он.

– В основном мы с Пашей, – сказала Аня. – Комар застеснялся.

Она чуть-чуть улыбнулась. Она не красилась, но у нее от природы были яркие губы. Корби снизу вверх смотрел на нее. Ему пришло в голову, что она не слишком изменилась, просто стала старше.

– Извини, – добавила Аня, – ты был весь в пыли и в крови. Нам пришлось засунуть тебя под душ. Как ты себя чувствуешь?

– Мне намного лучше, – ответил Корби. – Спасибо.

Он попытался представить, как они его раздевали, но фантазии не хватило.

– Паша настаивал, что надо вызвать скорую, – заметила девушка.

– Я выглядел так плохо? – уточнил Корби.

– Да, – кивнула Аня.

– А почему не вызвали? – спросил Корби.

– Ты очнулся и сказал: «Только не полиция».

– Правда? – удивился Корби. – Не помню.

– Зачем мне врать? – ответила Аня. – Мы решили, что раз нельзя полицию, то нельзя и скорую.

– Понятно, – сказал Корби.

– Что с тобой случилось? – поинтересовалась девушка.

– Это долгая история, – ответил Корби.

– Сделай краткое изложение, – предложила Аня.

– Погиб мой одноклассник. Я из пистолета отстрелил яйца какому-то парню. Меня собирались убить, – медленно перечислил Корби, – два раза. Меня держали в плену – тоже два раза. Сумасшедший психиатр из КГБ насильно сделал мне укол.

– У тебя странное выражение лица, – перебила его Аня. – Ты не прикалываешься?

Корби покачал головой.

– Я с парашютом прыгнул с крыши небоскреба, а потом меня волочило по дороге за грузовиком, – продолжал он.

Аня как-то странно нахмурилась.

– Понятно, – сказала она.

Корби не знал, что именно ей понятно.

– Кажется, я сбиваюсь, – заметил он. – Думаешь, я псих?

– Нет, – возразила Аня.

– И еще все меня ненавидят, – добавил Корби, – особенно мои лучшие друзья.

– Новые лучшие друзья? – уточнила Аня.

Корби потупился.

– Да, – подтвердил он. – За четыре года многое изменилось.

Аня усмехнулась.

– Комар говорит, что ты выглядишь как Раскольников летом, – сказала она. – Симпатичный сумасшедший молодой человек студенческого возраста, в рваной одежде и в неладах с законом.

– Почему летом? – спросил Корби. Он чувствовал, что это самый странный разговор в его жизни.

– Потому что в другое время года Раскольников носил пальто с петлицей для топора, – резонного ответила Аня.

Корби промолчал. Он замечал в девушке напряжение. «Она не знает, за кого меня считать, – подумал он, – не знает, что я выкину дальше. Может, ей кажется, что я украду деньги из туалетного столика ее мамы и смоюсь восвояси».

– Насчет Раскольникова ты мог бы и догадаться, – заметила Аня. – У тебя пятерки по гуманитарным предметам.

– У меня были тройки, когда я учился с вами, – возразил Корби.

Аня пожала плечами.

– Я говорю не про те времена, – объяснила она. – Сейчас у тебя отличные результаты ЕГЭ.

– ЕГЭ? – тупо переспросил Корби.

– Да, – подтвердила девушка.

– Откуда ты знаешь результаты моего ЕГЭ? – не понял Корби.

– Посмотрела в интернете, – ответила девушка. – База данных с результатами работает с девяти утра.

– Точно, – вспомнил Корби, – сегодня же день результатов.

– Добро пожаловать в реальный мир, – сказала Аня. – Все мои друзья, мать их, заканчивают школу. А ко мне…

Она замолчала.

– Что? – спросил Корби.

– Неважно, – сказала Аня. – Есть хочешь?

– Да, очень, – подтвердил Корби.

– Пойдем на кухню, – предложила девушка.

– Но я голый, – возразил Корби.

Аня фыркнула.

– Я принесу тебе папины шмотки.

– А моя одежда? – поинтересовался Корби.

– То, что от нее осталось, еще не высохло, – сказала Аня и вышла. – Он проснулся! – крикнула она кому-то.

Корби перевернулся под одеялом, лег на живот и посмотрел на вход в комнату. Он видел дверь туалета, зеркало в прихожей и движущуюся по полу тень большого человека. Он подумал, что это либо Паша, либо отец Ани.

Он вспомнил, что у его прежней квартиры была точно такая же планировка. Его комната находилась точно под ее комнатой. Они слышали, когда стучали друг другу по батарее, но так и не разработали единой системы сигналов. Корби вспомнил, как в дни депрессии после смерти родителей лежал в своей кровати и иногда слышал, как звонит телефон и как кто-то тихонько постукивает по батарее. На звонки отвечал дед. А на стук по батарее Корби не отвечал. Он почти и не замечал его.

А дальше была странная пустота. Подросток совсем не мог вспомнить, видел ли друзей в период ложного выздоровления перед попыткой самоубийства, когда на несколько дней вернулся в школу. Кажется, они смешались с толпой всех тех, кто выражал соболезнования.

Тень большого человека потемнела, потом из кухни в коридор вышел Паша. Корби встретился с ним глазами, и ему отчего-то стало не по себе.

– Привет, – сказал Паша. – Ты как?

– Привет, – ответил Корби. – Кажется, почти хорошо.

Паша кивнул.

– Мог бы позвонить, – сказал он.

Корби вдруг сделалось одиноко и холодно. «И здесь тоже, – подумал он, – здесь тоже все ненавидят меня. Я сам это все устроил. Я плевать хотел на людей. И вот результат».

– Пару лет назад, – добавил Паша, – я почему-то ждал, что ты позвонишь. Ладно.

Ему было неловко говорить. Он отвел взгляд и потрогал рукой косяк двери.

– Рад, что ты пришел в себя, – добавил он.

– Я не мог позвонить, – тихо сказал Корби. – После смерти родителей я все забыл. Я не помнил, что у меня были друзья. Мне жаль.

Великан посмотрел на него долгим взглядом, чуть-чуть кивнул.

– Приходи на кухню, – предложил он и ушел.

Когда Аня вернулась в комнату, Корби лежал лицом в подушку и не шевелился.

– Эй, – окликнула девушка, – я выбрала те, что с самой тугой резинкой.

– Спасибо, – глухо ответил Корби. – Прикрой дверь, я сейчас оденусь.

Аня секунду смотрела на него, потом повесила одежду на стул рядом с кроватью и вышла из комнаты.

* * *

Еще несколько долгих минут Корби не двигался. Он смотрел в темноту и тяжело дышал. «Неужели все случайно, – думал он, – неужели так может быть, что вчера вечером я упал в обморок именно под ноги моим старым друзьям?»

«Но Аня живет в этом доме, – попытался убедить себе Корби, – и эта встреча была вероятной». «Нет, не была, – возразил он себе, – ты бывал здесь и раньше, но никого не встретил». «Может, я просто проходил мимо?» – спросил себя Корби.

– Не знаю, – вздохнул он.

Он вспомнил, как просил вчера удачи. Все получилось странно, не так, как он хотел, но и не так плохо, как он ждал. Он мог бы сейчас лежать посреди улицы, голодный и замерзший, и ловить приоткрытым ртом капли дождя. Он мог бы так умереть. Он мог бы вообще не проснуться, или оказаться в руках каких-нибудь плохих людей.

Корби почему-то снова стало не по себе. Не так, как от взгляда Паши, а так, как ему было не по себе прошлым утром. «Что-то присматривает за мной, – подумал он, – наверное, надо сказать спасибо».

Но он не был уверен, что это что-то – хорошее.

Подросток перевернулся на спину, спустил ноги с кровати и сел. Он был голодным и побитым, но чувствовал себя намного лучше, чем вчера утром. Его тело снова стало легким и послушным, голова не болела и не кружилась.

Он встал с кровати и, неожиданно сильно смущаясь собственной наготы в чужой комнате, сделал первые шаги. Семейники Аниного отца оказались просто огромными, зато с забавными узором: зеленые слоники несли на спинах стопки золотых монеток. Кроме трусов, Аня дала ему старые спортивные штаны, рубашку в бежевую клетку и тапочки с помпончиками. Вся одежда была велика. Вещи пахли средством от моли. Корби криво улыбнулся. Выбора у него не было. Он затянул до предела резинку на поясе, подвернул штанины и рукава, но все равно выглядел как лилипут, обокравший великана.

Ощущая себя одетым в пыльные мешки и при этом все еще полуголым, подросток вышел из комнаты. На кухне негромко играла музыка. На столе стояли колонки, подключенные к мп3-плееру. Аня сидела на угловом диванчике у стены и прокручивала треки. Корби узнал Limp Bizkit.

Паша хозяйничал у плиты. Аня перехватила взгляд Корби.

– Он отнял у меня сковородки, – объяснила она. – У него все равно лучше получается.

– Родителей нет дома? – поинтересовался Корби.

– Они уехали в отпуск, – ответила девушка. – Вернутся через две недели.

– Будешь жареную картошку с пикачиками? – спросил Паша.

– Да, – сказал Корби и сглотнул так громко, что Аня его услышала и фыркнула.

– Придется подождать еще пятнадцать минут, – сказал Паша.

– Значит, ты научился готовить? – спросил у него Корби.

– Угу, – ответил Паша.

Корби посмотрел на Аню.

– Можно я умоюсь и почищу зубы? – спросил он.

– А, конечно, – девушка встала, обошла его и зажгла свет в ванной. – Бери ту щетку и то полотенце.

Она оставила Корби одного. Он остановился перед раковиной и долго не мог заставить себя взглянуть в зеркало. Ему казалось, что сейчас он снова увидит страшную галлюцинацию. «Этого не будет, – настоятельно сказал себе Корби, – тогда я просто был под наркотой».

Он нерешительно поднял глаза. Зеркало было обычным, и отражение тоже было обычным: бледный парень со спутанными черными волосами, еле заметным налетом щетины на щеках, кровоизлиянием на скуле и черточками царапин на лбу. Корби уже не мог вспомнить, где получил эти мелкие травмы. Но не они его волновали. Он по-прежнему видел что-то чужое в своем лице. Как будто за последние сутки тот призрак из видения немножечко с ним слился.