Текст книги "Биссектриса - это крыса...(СИ)"

Автор книги: Rinhur

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)

18 часть

****

Тихая музыка лилась из колонок, заполняя собой небольшую комнату, окутанную мягким светом заходящего солнца.

Никита, бросив подушку на пол, застеленный мягким ковром, лежал вытянувшись во весь рост. В одной руке он держал учебник, делая вид, что читает, другой ворошил светлые Женькины пряди, осторожно пропуская их сквозь пальцы. Женька, положив голову ему на живот и закинув ногу на ногу, плавно водил в воздухе босой стопой в такт мелодии и, постукивая по ковру пальцами, еле слышно подпевал Дэвиду Ашеру:

Black black heart why would you offer more

Why would you make it easier on me to satisfy

I'm on fire I'm rotting to the core

I'm eating all your kings and queens

All your sex and your diamonds*

(Жестокое сердце, зачем ты меня так искушаешь?

Почему ты выбрало меня для своих испытаний?

Я весь горю, я прогнил до самой сердцевины.

Я принимаю всё, что ты ни дашь: мужчин и женщин,

Плотские утехи и богатство.)

Разговаривать не хотелось.

Каждый думал о своем. Уж слишком много событий произошло за последнее время.

As I begin to lose my grip

On these realities your sending

Taste your mind and taste your sex

I'm naked underneath your cover

Covers lie and we will bend and borrow

With the coming sign

The tide will take the sea will rise and time will rape*

(Ты выводишь меня из себя

Своими преподношениями,

Лучше познай себя и себе подобных.

Перед тобой я обнажаю свои чувства,

Ведь притворство – ложный шаг, рано или поздно оно заставит нас прогнуться.

И будет знамение,

И взбунтуется водная стихия, и время ужаснёт своим бездушием.)

Вдруг Женька, прервав песню на полуслове, тихо, словно думая вслух, спросил:

-Почему ты перестал целоваться?

Рука Никиты еле заметно напряглась, замерев в Женькиной шевелюре, и вновь продолжила свой путь – от линии роста волос в сторону, скользя по коже подушечками пальцев, чуть поглаживая ее. Добравшись до макушки и накрыв ее ладонью, приостановилась на миг, зажимая волосы, так, что они волнующе защекотали чувствительную кожу между пальцами и на внутренней стороне фаланг, и продолжила движение, уходят вверх, приподнимая светлые пряди. И они, выскальзывая, просачиваясь сквозь пальцы, словно струйки переливающегося на солнце песка, упали небрежными волнами обратно... И по новой – от кромки волос к макушке...

Никита сразу понял, о каких поцелуях говорит Женька, потому что сам часто думал об этом, особенно последнее время, и ему не нужно было время, чтобы обдумать ответ. Но он все равно немного помолчал, потом вздохнул:

-Ты приехал после дачи такой независимый и гордый, сразу бросился рассказывать о своих победах. Я подумал, что больше не нужен тебе, и ты просто не хочешь вспоминать, что было.

-Это ты был весь из себя взрослый, – резко подняв голову, возмутился Женька. И тут же поморщился – не успевшие выпутаться из волос пальцы, больно дернули за волнистые пряди. – Я решил, что тебе теперь неинтересно с малолеткой.

-Значит, мы не поняли друг друга, – Никита грустно улыбнулся. – Жаль, наверное, мы многое упустили...

-Да уж, – Женька опять опустил голову Никите на живот и тяжело вздохнул.

-Жека, – словно, наконец, решившись на что-то, Никита приподнялся, опираясь на локоть, и скользнул раскрытой ладонью Женьке по щеке, поворачивая его лицо к себе, и с каким-то отчаянием заглянул в глаза, – мы ведь можем все вернуть. Плевать на всех. Мы можем быть вместе.

В ответ Женька, накрыл теплую ладонь своей, переплетая пальцы, и посмотрел как-то потеряно и жалобно:

-Ники, не надо об этом. Это невозможно.

-Но ведь у нас с тобой все как прежде, – запальчиво возразил Никита, – то, что я чувствую к тебе, как тебя тянет ко мне... Ведь ничего не изменилось.

-Все изменилось... Все... жизнь, мы, обстоятельства… Но... Ники, – развернувшись, Женька привалился к Никите, почти укладываясь на него сверху, и смущенно пробормотал, кусая губы, – мы ведь можем... ну, иногда... просто, без обязательств... ну, чтобы никто не знал... тайно...

-Тайно? – Никита как-то недоверчиво и недоуменно посмотрел на друга. – Ты хочешь, чтобы мы прятали наши отношения, словно это что-то постыдное?

-Ники, ну что за глупость? – Женька взял в ладони лицо Никиты и умоляюще заглянул ему в глаза. – То, что мы лучшие друзья все и так знают, а что мы иногда будем спать друг с другом, об этом ведь никому знать необязательно. Правда?

-Я не хочу прятаться по углам словно преступник, – запальчиво и немного раздраженно возразил Никита.

-А что ты хочешь? Обжиматься и трахаться у всех на глазах? – Женька уже тоже начал заводиться, злясь на упрямство Никиты и на то, что тот не хочет понять его и пойти навстречу.

Они опять замолчали, и никто не решался прервать эту тишину, пока Никита, еле слышно, так что Женьке пришлось напрячь свой слух, не сказал:

-Мне кажется, что я опять теряю тебя.

-Ники, ну что за глупости? – от этих слов Женька словно споткнулся на ровном месте. Начинающая закипать в душе злость мгновенно испарилась, сменившись растерянностью. И он удивленно смотрел на друга. – Ты не можешь меня потерять. И... почему опять?

Но Никита молчал, словно не решаясь начать говорить. И Женька не теребил его как обычно, требуя немедленного ответа, а, сложив руки у Никиты на груди и положив подбородок на кулаки, выжидательно, с тревогой смотрел на него, терпеливо ожидая, когда же тот, наконец, заговорит.

Никита лежал, вытянувшись на полу, и смотрел в потолок остановившимся взглядом, уставившись в одну точку, словно заново переживая, а может, просто вспоминая прошлое. Потом вздохнул и как-то нехотя заговорил:

-Я никогда не рассказывал тебе, но три года назад, мне часто снился один и тот же кошмар. Мне снилось, будто я иду, то ли по полю, то ли по большой поляне. Уже темно, но это еще не ночь. Такие плотные, словно занавес, сумерки. Сквозь опускающийся серый свет я вижу, что вокруг черной стеной стоит лес, а я иду по этой поляне по колено в молочном тумане, и он поднимается все выше. Мне одиноко и страшно, ну словно я заблудился в этом лесу. И я знаю, что если не успею выбраться на дорогу, пока еще хоть что-то видно – случится что-то ужасное и непоправимое. А туман поднимается и становится все гуще. И вдруг он закручивается и превращается в силуэт мальчишки. Мальчишка встряхивает кудрями, словно смеется и протягивает ко мне руки, а сам пятится, как будто зовет с собой. И я тянусь, пытаясь схватить его, но он все отступает назад. И вот я хватаю его за руку, а силуэт вдруг расплывается бесформенным клубком, заворачивается жгутами, скачет веселыми вихрями, словно насмехаясь, и стекает по ладони. Я опять пытаюсь его схватить, удержать, сжимаю крепче руку, но туман ускользает, вытекает сквозь пальцы белыми струями. Я разжимаю кулак, а на ладони пустота...

-А что было дальше? – шепотом спросил Женька, не отводя завороженного взгляда от лица задумчивого Никиты.

-Ничего, – Никита, наконец, оторвал взгляд от какой-то видимой только ему цели и, посмотрев на Женьку, печально улыбнулся. – На этом месте я всегда просыпался.

-Ники, ты это к чему? Ведь это просто сон.

Но Никита упрямо покачал головой:

-Нет, Жека. Это не просто сон. Это сон про тебя. Это ты. Ты – словно этот туман.

-Ты говоришь глупости, – отчего-то рассердился Женька. Но вдруг замолчал и тяжело вздохнул. Покусав губу, словно сомневаясь признаться или нет, он, наконец, заговорил. – Знаешь, я тебе тоже не говорил никогда, но я не забывал эти вечера и твои поцелуи. Я все лето ждал, когда, наконец, вернусь в город. И когда приехал с дачи, сразу побежал к тебе... Ты стоял у подъезда и целовался… ну с этой… рыжей из двадцатой квартиры... блядь, не помню, как зовут...

-Светка что ли? Жек, ты чего? Я никогда с ней не целовался, – возмутился Никита.

-Блядь, Ники, я ведь видел! Она висела на тебе, обняв за шею и присосавшись, как клещ.

-Да не было такого! Я бы помнил, – Никита удивленно пожал плечами и на миг задумался. – Я торопился к тебе, выскочил из подъезда, а тут Светка. Мы с ней столкнулись, и у нее нога подвернулась... Жек, я ее просто поддержал, а она мне «спасибо» и в щеку поцеловала. И я побежал к тебе, но тетя Лена сказала, что ты давно ушел. И я нашел тебя уже в парке, возле фонтана. Ты на меня, можно сказать, что и не посмотрел. Так, кивнул мимоходом и продолжил всей нашей компании в красках расписывать, как перецеловал половину дачного поселка и, что почти каждая девчонка была готова к тебе в постель прыгнуть...

Женька засопел и опустил глаза.

-Хочешь сказать, что тогда все врал и ни с кем на даче не целовался? – Никита недоверчиво усмехнулся.

-Нет, не врал, – огрызнулся Женька. – Приукрасил только немного. Я просто был на тебя очень зол за эту рыжую.

-Но ведь целовался? – не отступал Никита.

-Ну, целовался. Ну и что? – возмутился Женька, решив, что лучшая оборона – это нападение. – Это было далеко от тебя, и ты их знать не знал. А эта рыжая потом мне еще два года глаза мозолила, пока не переехала из твоего дома.

-Значит, тебе можно было на этой гребаной даче целоваться, а мне у подъезда – нет?! – возмутился Никита. – Да и не целовался я ни с кем все лето! Я, блядь, тебя ждал, как долбаный Ромео или кто там еще!

-А нахуя тебе было целоваться, если ты уже тогда в чемпионате по поцелуям занял бы первое место?! А мне нужно было тренироваться, чтобы не забыть за лето, как это делается. И чтобы ты не подумал, что я тупой малолетка, который нихера не умеет!

Никита, набрав в грудь воздуха, хотел что-то возразить, но вдруг шумно выдохнул и тепло усмехнулся:

-Какой же ты еще мальчишка.

-Что? Я – мальчишка? – Женька возмущенно уставился на друга. – Хватит относиться ко мне, как к ребенку! Я, между прочим, давно закончил школу и учусь в институте. Я – взрослый.

-Кто бы сомневался, – Никита снисходительно кивнул и, уложив Женьку себе на плечо, погладил по волосам. – Успокойся. Это я так просто сказал.

-Вот то то же, – Женька, примостив голову на широком плече, повозился немного, подставляясь под ласкающие руки, и затих расслабившись, лениво поглаживая одной рукой, опущенной вниз, твердое бедро, а другой перекатывающийся под пальцами бицепс.

-Знаешь, вот я теперь думаю, наверно и за Катькой я стал бегать, только потому, что она на тебя глаз положила. Все ходила кругами, как кошка вокруг сметаны, и облизывалась. Я ее просто хотел на себя отвлечь, чтобы тебя не потерять. А решил, что влюблен в нее. А потом со всеми девчонками, я искал те ощущения, что испытал в твоих руках, от твоих поцелуев. Но не находил. Поэтому бросал и начинал встречаться с очередной девчонкой, и так опять и опять, по кругу. И… ты только не смейся… я ведь почти ни с кем из них не спал. Мы просто гуляли, в кино ходили, в кафе, ну целовались иногда. Как-то не заводили они меня, с ними скучно...

Женька все говорил и говорил, задумчиво и неторопливо, а сам думал, как же хорошо и уютно лежать, вот так, рядом, как приятно чувствовать Никитины пальцы перебирающие волосы, его горячую ладонь у себя на спине. И ему хотелось бесконечно нежиться в ласковых объятиях, невесомо целовать мягкие губы и скользить руками по сильному телу, едва касаясь кожи…

И как же все это было не похоже на отношения с Игорем, чья страсть и напор, словно пожар в тайге, просто выжигали Женьку изнутри, сжигая его волю и не давая шанса спастись.

______________________

* David Usher – Black Black Heart. (За перевод огромное спасибо неизвестному автору).

19 часть

****

После визита Гора и его ультиматума, Женька дня три ёрзал на лекциях, еле высиживая на саднящей заднице положенные часы лекций, проклиная себя, что так легко сдался и практически без сопротивления лег под Гора. Но каждый раз, стоило пострадавшей части тела напомнить о себе, кроме боли и раздражения Женьку пронзала жаркая волна возбуждения. Да и, положа руку на сердце, и боли-то как таковой не было, так небольшой дискомфорт от почти реального ощущения присутствия члена в растянутой и натертой дырочке, и немного неприятное, тянущее чувство в пояснице. И Женька в душе` лелеял робкую и стыдливую радость, что собственно он легко отделался, и все благодаря тому, что последнее время не просто почти каждый вечер дрочил в ванной, а еще и, не в силах преодолеть желание, трахал себя пальцами, проникая как можно дальше в анус, приглушенно всхлипывая, закусив губу и стараясь удержать рвущийся из горла стон.

А Гор, видимо, не желая начинать все с начала, больше не давал Женьке времени на раздумья. Они виделись практически каждый день.

Иногда Гор был терпеливым и внимательным. Встречая после лекций, он вел Женьку в кино или кафе, либо, если погода была хорошей, просто погулять в парке, но чаще всего просто тащил к себе домой и незатейливо трахал, как простую уличную блядь.

Женька переносил все стоически, с лицом великомученика идущего на костер, всем своим видом демонстрируя, что он не желает этих отношений.

Но глубоко в душе, где-то на самом дне, похороненное под раздражением и злостью, жило лихорадочное возбуждение и нетерпеливое предвкушение этих встреч.

И всякий раз, когда осознание этого пробивалось в Женькин мозг, он старательно запихивал его обратно, вновь и вновь с облегчением оправдывая себя, что от него ничего не зависит, может он и не хочет встречаться с Гором, но что же делать – его заставили, и он просто вынужден подставляться и раздвигать ноги.

Но с каждым днем Женька все глубже увязал в Игоре, все больше, словно на наркотик, подсаживаясь на секс с ним.

А Гор, несмотря на Женькину покорность, от встречи к встрече становился все злее и напористее. Называл Женьку в постели блядью и шлюхой, запрокидывал ему голову, дергая за волосы на затылке и оставлял на шее поцелуи-укусы, которые Женька потом замазывал специально купленными корректором и тональным кремом, и прятал от посторонних взглядов под высоким воротом водолазки.

И это было не самое трудное. Главное, что еще было нужно объяснять Никите природу происхождения красных пятен на шее, и синяков на руках и бедрах.

Но Женька отмазывался неведомо откуда взявшимися аллергией на бритье и хрупкостью сосудов, из-за внезапно начавшейся вегетососудистой дистонии. Впрочем, что это за зверь такой, Женька и сам не знал. Но Никита вроде велся, а может просто делал вид, что верит, но лишних вопросов пока не задавал. И Жеку это вполне устраивало – вступать в открытое противостояние с Гором, он не хотел.

Еще сложнее было обмануть Игоря. Несмотря на то, что Ники не оставлял на Женькином теле никаких следов, у Женьки иногда закрадывались сомнения, что Гор знает, ну или догадывается, что его любовник бегает к другу не только поговорить, а что они трахаются иногда, потому что заметил – особенно несдержанным Гор бывал, когда Жека приходил к нему после общения с Никитой.

Может мысль, что кто-то другой был с Женькой заводила Гора? Или Гор ревновал его к Никите?..

Хотя какая нахуй разница. Женька не собирался проверять свои теории и признаваться Гору, и уж тем более Никите, что встречается и с тем, и с другим. Перед Никитой ему было элементарно стыдно и он боялся, что Ники отвернется от него. А Гор... Гор был непредсказуем, как погода в горах, и как он поступит, Женька не знал и выяснять не хотел. Ему достаточно было того, что если он после Ники встречался с Гором, тот целуя, шумно вдыхал воздух, словно обнюхивая, как дикий зверь, и тут же тащил в спальню. Не давая даже толком раздеться, валил на кровать и трахал, практически без подготовки, и, наклоняясь к самому уху, зло хрипел, долбясь в подставленный зад:

-Тебе ведь нравится, когда тебя ебут, как сучку, лапуля? Ты любишь мой член в своей заднице? Признайся, Джеки. Тебе нравится раздвигать передо мной ноги, нравится, когда я ставлю тебя на четвереньки и беру сзади, нравится, когда я деру твою дырку и вбиваюсь по самые яйца...

И так до самого оргазма, мучительно-стыдного и одновременно прекрасно-неповторимого в своей силе, Гор продолжал хрипеть злым шепотом Женьке на ухо всякие гадости, а сам все трахал, напористо и сильно.

А Женька, молча стиснув зубы, только прогибался в пояснице при каждом толчке и соглашался в мыслях, что да, он – сучка и блядь, и ему нравится, как Гор ебет его. Именно так. Не занимается с ним любовью и даже не трахает, а именно ебет. Зло, напористо и жестко. И Женьке нравится это. А еще больше его заводят все те гадости, что Гор шепчет ему на ухо. И от этого хриплого шепота и жара, опаляющего ухо и шею, волна зябких мурашек расходится по телу, холодя кожу и ставя дыбом волоски. Руки и ноги дрожат от напряжения, готовые подломиться в любой момент, но Игорь поддерживает поперек живота, не давая Женьке упасть раньше времени, распластавшись безвольной тряпочкой на кровати. Мозг отключается, и все ощущения сосредотачиваются внизу, и жар разливается в паху и внутри ануса. И желая погасить этот пожар, Женька стонет сквозь зубы и подмахивает задницей, насаживаясь на член.

Но как не корил себя Женька, не мучился после этих встреч, он не мог отказаться от секса с Игорем. От того, что Гор брал его везде, где только ему заблагорассудится – мог нагнуть прямо в прихожей или зажать в подъезде и, поставив Женьку на колени, расстегнуть ширинку и сунуть ему в рот член, заставив отсосать. И Женька сосал и, как ни странно, с огромным удовольствием, ничего не соображая от возбуждения. Гор действовал на него, как мощнейший афродизиак. Стоило Гору незаметно, едва касаясь провести Женьке по руке, бедру или попе, того пронзала дрожь возбуждения, скручивая в «узел» яйца, в паху все напрягалось тугим комом, и кончики пальцев немели, и он был готов снова и снова подставлять задницу, подмахивать и громко стонать, как последняя шлюха. И в глубине души Женька с ужасом осознавал, что если, вдруг, он надоест Игорю и тот, в один страшный для Женьки момент, бросит его, Женька побежит за ним, умоляя вернуться, и будет согласен на любые унижения, лишь бы не лишаться злого, напористого секса, который напрочь сносил ему крышу, отключая мозг и заставляя выть и прогибаться от сумасшедшего, нереального наслаждения, которое он испытывал только под Гором.

Женьке оставалось только корить себя и задаваться пустыми и теперь бессмысленными вопросами – зачем он, после того как трахнул Игоря и сказал, что ему не понравилось, опять переспал с ним? Чем он думал? Уж явно не головой, а скорее задницей, причем в самом прямом смысле. От Игоря у Женьки ехала крыша и плавился мозг, с ним он не мог думать ни о чем кроме его члена в своей заднице, его рук, больно лапающих по всему телу и о том, как Гор грубо нагибает его, складывает пополам и напористо врывается внутрь. И как резкая боль, на грани терпения, сменяется удовольствием, сладкой патокой растекающимся по венам. А когда Гор, порывисто и как-то зло двигаясь в нем, начинал горячо шептать на ухо всякие пошлости и оскорбления, Женьку вообще уносило мгновенно, и он уже ни о чем не помнил, кроме этого грубого, животного секса. И когда пронзительное удовольствие накрывало его с головой, он словно умирал – в глазах темнело, руки и ноги немели, вокруг позвоночника болезненным жгутом скручивалась судорога, а мозг отключался окончательно.

Это ядовитое наслаждение отравляло его тело и душу, и он, как наркоман без дозы, уже не мог обходиться без него, вновь и вновь возвращаясь к Гору, понимая, что в их отношениях нет ничего кроме физиологии, испытывая чувство вины и отчаяния, он каждый раз давал себе слово, что больше не пойдет с Гором. Но стоило тому посмотреть Женьке в глаза, мимоходом прикоснуться, Женьку пронзало электрическим разрядом, и он понимал, что не может отказаться от этого. И опять, как послушная собачонка на свист хозяина, бежал на зов Игоря и раздвигал ноги, подставлял задницу, готовый к боли, унижениям, лихорадочно ожидая болезненный, яркий оргазм, захлестывающий с головой и уносящий в открытый океан удовольствия.

А еще Женька, после каждой такой встречи, испытывал непреодолимую, просто болезненную потребность видеть Никиту. Ему казалось, что если он после страсти и напора Гора, сносящих все на своем пути, не получит порцию тепла и ласки, то просто задохнется, как от избытка чистого кислорода, разом, мощным потоком хлынувшим в грудь, грозя обжечь или разорвать легкие.

И Женька сам не замечал, как их тихие беседы с Никитой перемежающиеся легкими касаниями и едва уловимыми поцелуями, перерастали в такие же ласковые и тихие вечера или ночи, когда Никита брал его осторожно и нежно, словно он стеклянный и Никита боится его разбить.

Поначалу, после этих встреч Женька мучился чувством вины, причем иногда уже и сам не понимая перед кем – Никитой или Гором. Но поняв одно, что его тело требовало Гора, желая его жестких и напористых ласк, а душа тянулась к Никите, Женька решил, что ничего страшного, если он будет встречаться и с тем, и с другим, убедив себя, что это просто необходимость, фундамент их спокойствия, и так будет лучше для всех. А то, что парни не знают о том, что Женька трахается с ними обоими, то, как говорится «Многие знания – многие печали», а так все счастливы и довольны.

И Женька перестал испытывать укоры совести, что по сути он обманывает и того, и другого, потому что теперь был твердо убежден – такой расклад, на данный момент, самый лучший.

Больше, чем укоров совести Женька боялся тех моментов, когда они собирались вместе со всей компанией. В эти мгновения ему казалось, что несмотря на присутствие еще кучи народа, кроме них троих во всем мире никого нет. И как Женька не старался вести себя естественно, словно ничего не происходит между ними, у него это плохо получалось.

Если и раньше в полушутливых спорах с Гором он редко мог найти достойный ответ, то теперь и вовсе, стоило Гору с ленивой улыбкой, кривящей красивые губы, подколоть его или, будто невзначай, коснуться, Женька, словно бесталанный актер плохо выучивший роль, забывал нужные реплики и двигался, как деревянный. Вместо того, чтобы придумать ответ поязвительней, Женька вспоминал, как совсем недавно эти губы жестко целовали его или, плотно обхватив, скользили по члену, или как сам Женька, встав на колени, сосал у Гора, и тот, даже не приспустив штанов, а лишь только расстегнув ширинку и немного сдвинув боксеры, вдалбливался в горячий рот, зажав в кулаке светлые пряди.

И Женьку бросало в жар, опаляя горячим румянцем щеки. И он, словно давясь словами, замолкал и отводил в сторону затуманенный взгляд, чтобы тут же увидеть руки Никиты, которые не далее, как час назад нежно гладили и ласкали его. И Жеке казалось, что он чувствует горячие ладони, медленно скользящие по разгоряченной коже, ощущает длинные, чуткие пальцы, осторожно проникающие и ласкающие его изнутри, и слышит тихий шепот возле самого уха, и влажное дыхание овевает его шею.

И Женька замирал, уставившись в даль расширенными, словно обращенными внутрь себя зрачками, пока какой-нибудь резкий звук не приводил его в себя. Тогда он тяжело вздыхал и, облизав острым языком пересохшие губы, возвращался в реальность, чтобы тут же попасть под перекрестный огонь пристальных взглядов двух пар настороженных глаз.

И Женька не знал, как ему пережить эти взгляды: немного растерянный и тревожный Никитин, в котором, как ржавый гвоздь в стене, засел вопрос «Что происходит? Неужели ты врешь мне? Все врешь?!», и подозрительный Гора, словно острое лезвие режущий напополам, желая там, внутри, глубоко в душе или мозгах, найти ответ, что же Женька думает, что скрывает.

Но Женька, боясь разоблачения, стряхивал с себя эти взгляды, словно капли дождя, и старательно делал вид, что ничего не происходит, все хорошо, все как прежде. И радовался, что пока парни не приперли его к стене, он может жить спокойно.

Единственное, что Женьку на самом деле волновало – что этот шаткий статус-кво когда-нибудь, рано или поздно, должен был рухнуть.