Текст книги "Здесь и сейчас: Новая жизнь (СИ)"

Автор книги: raksha_satana

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

Звуки сансары наполнили зал, и танцоры снова пустились в пляс, рассекая пространство порывами разгоряченного воздуха. Аурелия Форьенти очень мило и приветливо улыбалась Тибальту, и Меркуцио, мысленно возблагодарив бога за сговорчивость любовника, позволил себе надеяться, что сердце юной наследницы герцога все же не успело дрогнуть перед рыжим обаянием.

***

Герцог Винсенто Форьенти был человеком радушным и гостеприимным. Вдовец, уже в летах, главной радостью чьей жизни была единственная дочь, ставшая хозяйкой в доме после смерти матери от лихорадки. Регулярно устраивая балы и приемы, не в последнюю очередь герцог стремился угодить юной Аурелии и разнообразить ее досуг и общество. Молодежь Бари знала, что, когда для турниров и охоты наступало непогожее время, можно было без сомнений ожидать развлечений в замке Форьенти. Октябрь же был временем ежегодного осеннего бала, гостями на котором и посчастливилось стать Тибальту и Меркуцио.

Радушный хозяин сделал все, чтобы вновь прибывшие синьоры сразу почувствовали себя как дома, представил их высокородным господам и сопроводающим их дамам, и вскорости Делла Скала и Капулетти, в перерывах между танцами, охотно вели беседы с цветом местной знати. Общество интересовало абсолютно все касательно молодых синьоров из Вероны: семьи, которые они оставили, покинув родной край, земли, принадлежавшие им, вкусы в охоте и оружее, которому отдавали предпочтение на турнирах. Ну и, разумеется, не мог не родиться вопрос о причинах, побудивших синьоров покинуть родной город, который, по слухам, чрезвычайно прекрасен.

Для Тибальта светские беседы были не самым любимым времяпрепровождением, а посему он стремился отвечать вежливо, но по возможности кратко. Последний же вопрос заставил его на мгновение задуматься, а стоит ли раскрывать истину, однако, бросив взгляд на улыбающегося Меркуцио, принял решение и сообщил, что изгнан из Вероны за нарушение запрета герцога на поединки. Общество пришло в волнение и восторг от столь любопытных подробностей, супруга почтенного синьора Сезарио Арова высказала предположение, что поединок, приведший к изгнанию такого достойного молодого человека, непременно должен был быть во имя чести и обидчик синьора Капулетти, конечно, наказан.

Меркуцио, стоя рядом с Тибальтом, уже с трудом удерживал рвущуюся наружу усмешку и отводил глаза, только диву даваясь, как Капулетти удавалось сохранять на лице полную невозмутимость. То, что их положение веселило Тибальта, было вне всяких сомнений: зеленые искры в глазах весело подрагивали и освещали его лицо лукавостью, заметной лишь рыжему возлюбленному.

– Увы, в том поединке я имел неосторожность опасно ранить племянника герцога, и это решило мою участь, – ответил Тибальт на вопрос матроны, почтительно кланяясь.

Дамы заохали, мужчины же единодушно выразили одобрение, ибо молодой человек, способный нанести увечье противнику в поединке, вызывал несомненное уважение, которое в глазах общества стоило и изгнания. Кто-то из дам робко осведомился о судьбе несчастного раненого: остался ли он жив после страшной раны.

– О, не сомневайтесь, синьора, он жив и вполне здоров. И даже склонен пригласить вас на следующий танец, – с этими словами Тибальт улыбнулся и положил ладонь на плечо Меркуцио, который, более не в силах сдерживаться, рассмеялся.

Воцарилось молчание, всего на мгновение, а потом волна весёлого смеха прокатилась по толпе собравшихся господ, для которых история оказалась даже интереснее, чем они ожидали. Особенно веселился сам герцог Форьенти, от души поздравляя веронских господ, что их размолвка и дуэль вдали от дома обернулись столько крепкой дружбой.

Пока господа и дамы с азартом обсуждали диковинную историю, хозяин, глядя куда-то в сторону, вдруг оживился и воскликнул:

– О, наконец-то, Алессандро, мой мальчик! Я уж было думал, вы нас не посетите сегодня! Идите сюда, позвольте вам представить наших новых друзей, это господа из Вероны, синьор Делла Скала и синьор Капулетти.

И тут к герцогу приблизился высокий молодой человек в бордовом камзоле, перевязь, на которой висела шпага, была украшена рубинами, светлые волосы непослушной волной спадали на плечи. Меркуцио встретился взглядом с серым холодом глаз, но и без того сразу узнал, что за человек теперь стоял перед ним.

Алессандро Чезератти поклонился герцогу и смерил его гостей насмешливым, высокомерным взглядом. На губах заиграла ядовитая улыбка.

– Я уже имел честь познакомиться с этими господами, чрезвычайно приятная была встреча, не так ли? – серые глаза задержались на фигуре Тибальта, – Синьор Капулетти, я вижу, вы все же пренебрегли своим прекрасным деревенским стилем и сменили платье, а жаль, дорожная пыль была вам очень к лицу. Синьор Делла Скала, теперь мне ясно, почему вы принимали столь живое участие в моем маленьком разногласии с синьором Капулетти, что ж, законы дружбы, я это уважаю.

Чезератти замолчал, желая насладиться немым бешенством, которое должно было зародиться в душах веронцев, однако ни Тибальт, ни Меркуцио не собирались доставить наглому франту это удовольствие. Меркуцио так и вовсе протянул руку даме, которой еще несколько минут назад Тибальт пообещал танец с рыжим синьором, и, улыбаясь, уже готов был повести ее в центр зала, как за его спиной громко прозвучало:

– О, дорогой синьор герцог, представьте, до чего забавно: я рассказал отцу о встрече с неким Делла Скала в городе и он поведал мне, что когда-то наш замок принадлежал некому рыцарю по имени Делла Скала, который отчего-то не сумел с ним управиться и уехал… куда же…ах, да, кажется, в Верону?

Меркуцио обернулся и увидел, что Чезератти смотрит на него, в глазах горит азарт и предвкушение, что сейчас рыжий веронец сорвется и…

– Ну-ну-ну, мой мальчик, не стоит так строго судить о наших предках, все они, бывало, и добывали славу и богатство, и теряли их, – казалось, герцог не заметил явной грубости в словах молодого гостя. Или был недостаточно разумен, чтобы заметить. Или отнюдь, был чрезвычайно умен, все понял правильно и поспешил во что бы то ни стало пресечь ссору, – Верно, синьор Делла Скала? Но уж в Вероне вашему семейству нет равным по знатности, не так ли?

Меркуцио на мгновение выпустил руку своей партнерши и приблизился к молодому Чезератти, не сводя с него синих глаз.

– Вы правы, ваша светлость, наша семья славится в Вероне и ее окрестностях не только богатством и знатностью, но и верностью законам чести. И первое, чему обучили меня отец и дядя, – не судить о благородстве человека по его платью, ибо среди скромнейших порой и скрываются самые достойные, – Делла Скала стоял на месте еще мгновение, потом развернулся к своей даме, – Простите, сударыня, я заставил вас ждать.

Меркуцио не видел лиц герцога и Чезератти, не знал, как они восприняли его слова, но, ведя партнершу в танце, он среди людей заметил глаза человека, чье мнение было единственно важным для него. Тибальт смотрел на возлюбленного, улыбаясь сдержанно, но тепло, и взгляд его лучился такой гордостью и восхищением, что для Делла Скала мигом перестали существовать все Чезератти, сколько бы природа их ни наплодила.

========== Святой источник ==========

– Если когда-нибудь в грядущем времени я снова попытаюсь удержать тебя от дуэли с мерзавцем, окажи мне любезность – не слушай меня! – сбросив на ходу сапоги, Меркуцио рухнул на постель как был, в одежде, с удовольствием ощущая, как расслабляется уставшее тело после целого дня в седле.

Прикрыв за собой дверь, Тибальт окинул почти безжизненное тело насмешливым взглядом и подошел к столу, где стоял заранее приготовленный кувшин с водой.

Через окна в покои проникал легкий весенний воздух, наполняя пространство вокруг ароматами апрельской ночи. Тихо шумели набегающие волны, отражая в своих водах бледную луну.

За те месяцы, что им уже довелось прожить в Бари, Меркуцио так привязался к новому дому, что иногда ему чудилось, будто двадцать лет в Вероне были всего лишь сном. Он привык засыпать под шум волн, привык к солнцу, которое светило почти круглый год: за прошедшую зиму лишь несколько недель выдались дождливыми и пасмурными. Привык Делла Скала и к людям, среди которых он теперь жил: местная знать оказалась очень легка на подъём и склонна к шумным развлечениям, так что скучать выдавалось редко. Но больше всего рыжий синьор привык к тому, что день за днем, ночь за ночью рядом с ним находился бледный, сдержанный и бесконечно дорогой сердцу Капулетти, и их прежняя вражда казалось дурной сказкой на ночь, которую матери рассказывают непослушным детям.

Несколько раз из Вероны приходили вести: первое письмо доставил Пьетро через шесть недель после того, как рыжий хозяин отправил его с поручением на север. Герцог Делла Скала снарядил к племяннику целый обоз с золотом, серебром и прочей нужной поклажей и передал для Меркуцио письмо с обстоятельным рассказом о событиях в Вероне с момента отъезда племянника. Дядю не удивило упоминание имени Капулетти, пожалуй, он был готов к тому, что Меркуцио будет просить передать послание от Тибальта его семье. В итоге через три дня из Вероны выехал вооруженный отряд во главе с Пьетро, сопровождавший сразу две повозки: Делла Скала и Капулетти.

Сердце Меркуцио радостно забилось, когда он увидел среди исписанных свитков письмо, написанное рукой Ромео. Друг передавал ему сердечные приветы от своей жены и Бенволио, порадовал новостью о том, что они с Юлией вскорости ожидают рождение наследника и тайно лелеют надежду женить Бенволио на ясноглазой племяннице синьора Капулетти, перебравшейся в дом дяди после смерти родителей.

Теми же новостями поделились с Тибальтом и его домочадцы, ко всему прочему тетушка Капулетти вынуждена была смириться с тем, что ей пришлось породниться с Монтекки и даже признать, что ее зять “как будто недурен”.

Золото и серебро, привезенное оруженосцем, господа доверили на хранение банкиру Джузеппе Брагази, с которым Меркуцио свел знакомство в день покупки дома. Как и было между ними оговорено, Делла Скала и Капулетти поровну уплатили купцу долговую сумму за дом и, забрав деньги, Джакомо Сальватори уехал в Венецию.

Жизнь же веронских синьоров, отныне имевших все основания называть себя барийцами, текла своим чередом, наполняя дни занятиями, привычными для итальянских дворян. Тибальту, помимо денег, из Вероны прислали почти всю библиотеку, хранившуюся в доме его отца, целый военный арсенал и охотничьего сокола. И, если Делла Скала приходилось отлучаться из дома без любовника, возвращаясь, он почти наверняка мог сказать, что Капулетти или занят чтением, или упражняется с очередным мечом, а, может быть, шпагой, или тренирует своего сокола Арно.

За зиму герцог Бари трижды проводил турниры среди молодых стрелков, середина марта ознаменовалась охотой на лис, и почти каждую неделю устраивались балы. Опасения Меркуцио относительно юной Аурелии не оправдались, ее благосклонность к рыжему синьору оказалась не больше, чем к остальным молодым дворянам, а сдержанность Меркуцио и вовсе охладила ее пыл, однако девушка оказалась чрезвычайно умна и провела с Делла Скала и Капулетти немало минут за приятнейшей беседой.

На одном из балов она распознала у Тибальта головную боль еще раньше, чем сам Капулетти понял, что нуждается в лекарстве. Не говоря ни слова, Аурелия исчезла из зала на несколько минут, а потом появилась вновь и также молча вложила в ладонь смущенного Тибальта маленький полотняный мешочек с лекарством. О случившемся она не обмолвилась ни словом, чем заслужила глубочайшую признательность, и Меркуцио пришел к выводу, что его склонность не доверять женщинам, пожалуй, не так уж и основательна.

Если герцог Форьенти и ожидал, что по крайней мере один из приезжих синьоров возжелает получить его дочь себе в жены, то виду не подавал, лишь осторожно и шутливо сокрушался во время очередного приема, что ни одна из местных дам так и не тронула сердце молодых господ, и барийская знать делала бесконечные предположение относительно того, что, быть может, их привязанности остались в Вероне.

Тибальт на такие домыслы предпочитал отвечать вежливым молчанием, давая возможность собеседнику думать все, что душе было угодно; Меркуцио же отшучивался, уверяя, что свободное сердце тем и хорошо, что нигде не оставляет сильных привязанностей, но оно всегда открыто для новых. И общество охотно это принимало, дамы были от него в восторге, снисходительно и ласково именуя рыжего красавца “милым повесой”.

Сдержанность и немногословность Капулетти в свою очередь вызывали неизменное уважение, особенно среди мужчин.

Однако репутацию “милого повесы” нужно было подкреплять не только словами, ибо рано или поздно их стало бы недостаточно, и интерес к причинам, побуждавшим двух молодых мужчин жить под одной крышей и не спешить обзаводиться женами, мог вывести наиболее наблюдательных синьоров Бари на нежелательные подозрения. А посему, едва жизнь на новом месте устоялась, Меркуцио, разузнав прежде все, что могло иметь для него ценность, отправился прямиком на улицу Росса Приори, где располагалось лучшее в Бари заведение, готовое продавать любовь за звонкую монету. У этого борделя была слава излюбленного места барийской знати, поговаривали, что и сам герцог не гнушался обществом хозяйки заведения. И это было на руку рыжему Делла Скала: он шел в бордель не столько за утехами, сколько за свидетелями, которые своими глазами увидели бы, что Меркуцио этих утех ищет.

Тибальт от идеи прикрываться шлюхами в восторг не пришел, однако здравый смысл не позволил ему спорить с любовником, а посему местное общество вскорости получило новый повод для сплетен, когда Капулетти был замечен в гостеприимном заведении синьоры Аморозе. Тибальт наотрез отказался посещать бордель вместе с Меркуцио и, возвращаясь в ночи с улицы Росса Приори, прятал глаза и огрызался на жаркие взгляды любовника, который упивался скромностью и стыдом, так красивших лицо Капулетти. Месть ожидала Тибальта за дверьми их покоев, когда он, яростно срывая одежду с возлюбленного, мог сладкой истомой наказать его за дерзкие взгляды синих глаз.

Летел к концу апрель, дни становились все жарче, и после очередного посещения обители Святого Николая Тибальт объявил, что следующим утром уезжает к святому источнику за целебной водой. Со слов монахов из монастыря, эта вода лечит все болезни и лучше всего утоляет жажду в жару. Капулетти не был легковерен и в волшебной силе воды усомнился, однако подобные ключи, бьющие из-под земли, не без основания считались целебными и по вкусу их вода превосходила любую иную.

Делла Скала пожелал присоединиться к любовнику в этой поездке и на рассвете, перекинув через седла бурдюки для воды, вместе с оруженосцами они тронулись в путь. Если бы Меркуцио знал, что до источника им придется ехать полдня по адскому пеклу и почти непроходимым тропам, он непременно воздержался бы от поездки, да и Тибальта убедил бы оставить эту затею. Но все это не шло ни в какое сравнение с тем бешенством, которое испытал Делла Скала, обнаружив у источника Алессандро Чезератти в окружении слуг.

Этот надменный дворянин был единственной червоточиной в прекрасном Бари, и Меркуцио искренне надеялся, что однажды ему доведется вскрыть этот гнойник. Чрезвычайно обходительный и короткий с виду, молодой Чезератти был хитер и изворотлив, всегда знал, что и кому говорить, дабы заслужить расположение, и пользовался безграничной привязанностью герцога, с отеческой терпимостью списывавшего все на юность и несдержанность. Но, увидев на одном из турниров отца Алессандро, Тибальт и Меркуцио окончательно уверились, что это не юношеская взбалмошность, но семейная черта. По всему выходило, что сын вырос копией высокомерного отца, при этом старший Чезератти чтил законы чести и достоинства и призывал к этому сына. Алессандро же был жесток и мелочен, без жалости избивал слуг за любую провинность, за шутку считал пнуть бродячую собаку; желая кого-то унизить или оскорбить, он делал это издалека, всегда ласково и вкрадчиво, намеками, так что понять истинный смысл его слов мог лишь тот, кого он вознамерился уколоть. Дамы обожали светловолосого красавца, бросали на него томные взгляды и мечтали заполучить в мужья. Его истинное лицо было известно лишь проницательной Аурелии, однако бранить любимца отца ей не хватало духу, и лишь однажды, в присутствии Меркуцио, она обмолвилась, что вид Алессандро Чезератти вызывает у нее дрожь.

У святого источника Алессандро ждал, когда его слуги напоят лошадей и наполнят бурдюки; увидев приближающихся Делла Скала и Капулетти, он нарочито громко крикнул слуге, что он набирает слишком мутную воду и приказал вылить содержимое и наполнить заново. Это показательное представление было рассчитано на то, что, ожидая возможности подъехать к источнику, синьоры потеряют терпение и затеют ссору, и Меркуцио уже был готов сорваться и проучить наглого выродка голубых кровей голыми руками. Но Тибальт перехватил движение его руки и крепко сжав запястье, удержал на месте.

– Не позволяй зацепить тебя, слишком низко придется за ним падать…

Когда Алессандро в окружении слуг наконец направился прочь от источника, в ответ на его довольную ухмылку Делла Скала лишь процедил сквозь зубы:

– Разумно не набирать мутную воду, синьор Чезератти, можно ведь и хворь кишок схватить, а она, бывает, не лечится…

Путь назад в Бари на лошадях, груженных тяжелыми бурдюками, все же показался Делла Скала быстрее, ибо в его голове роились мысли о самых жестоких карах, которые он хотел бы призвать на голову Алессандро Чезератти.

Дома, ощутив, что руки и ноги наконец отпустила томительная тяжесть, Меркуцио приподнялся на локтях и посмотрел в спину любовника, утолявшего жажду из кувшина.

– Все же нужно было вызвать его на поединок и прикончить на месте.

– Проливать кровь, пусть даже трижды негодяя, у святого источника сулит беду и никак не похоже на христианское человеколюбие, – Тибальт повернулся лицом к постели и, улыбаясь, начал развязывать шнуровку рубахи.

– Ну так и я не Иисус, чтобы возлюбить каждого негодяя, – Меркуцио фыркнул. – Но я непременно дождусь случая, когда смогу проучить этого типа.

Тибальт задумался.

– Герцог объявил охоту на исходе месяца.

– Так давно пора, с марта нам не доводилось зверье погонять… Ох, как бы я желал, чтобы вместо лисьей шкуры под стрелы и болты угодил Чезератти.

Меркуцио оскалился, в мыслях представляя погоню по лесу. Хотя ему довольно было бы и шпаги с наглецом скрестить, заставить его подавиться собственным ядом.

Тибальт, догадываясь о мыслях любовника, молчал, все еще борясь со шнуровкой на рукавах. Наконец сбросив с себя рубашку, он одним прыжком оказался на кровати и, оседлав бедра Меркуцио, завел его руки за голову и прижал к кровати.

– А знаешь, чего желаю я? – голос Тибальта звучал хрипло и порывисто, выдавая огненную смесь ярости и вожделения. – Я желаю, чтобы сейчас здесь, в постели был только один человек и никаких Алессандро Чезератти. Если этот тип будет красть у меня твое внимание, клянусь, я убью его.

Удерживая запястья Меркуцио одной рукой, Тибальт скользнул второй ладонью по телу любовника и задрал рубаху, оголяя бронзовую грудь и живот. Горячий язык трогал кожу и, ощутив, как освободились руки, Меркуцио приподнял голову и посмотрел вниз. Тибальт опускался губами медленно, пока не достиг длинного тонкого шрама под правым ребром. Осторожно и нежно он покрывал поцелуями рубец, дотрагиваясь до плоти языком. Внезапно изумрудное пламя оказалось на уровне глаз Меркуцио.

– Однажды я чуть не потерял тебя. Больше этого не будет. И пусть хоть сам дьявол на драку нарывается.

Губы скользнули вперед, накрывая рот рыжего возлюбленного долгим мягким поцелуем, и у Меркуцио закружилась голова от нахлынувших на него страсти и нежности. Хотелось сорвать с Тибальта одежду и овладеть им, так, чтобы в груди перехватывало дыхание. И в то же время хотелось прижиматься губами к лицу любимого, покрывать кожу поцелуями и не отпускать от себя. Никогда. Похоже, Капулетти владели те же мысли: он резко дернул на себя ткань рубахи, снимая ее с любовника и, прижавшись грудью к его телу, толкнулся вперед бедрами, ощущая, как жаркая волна наполняет окаменевшую плоть желанием. Тибальт снова склонился к смуглому лицу.

– Я люблю тебя, Меркуцио. Люблю больше жизни. Мне неведомо, что будет дальше, но здесь и сейчас нет никого, кроме нас. И так и будет. До самой смерти, – глаза Капулетти сверкнули. – И пусть кто-то попробует это отнять…

========== Охота ==========

Первые майские дни, в которые было объявлено охотничье увеселение барийской знати, выдались свежими и пасмурными, но без дождя, что как нельзя кстати подходило для длительной скачки по лесу. Угодья близ города оглашали звуки охотничьих рогов, лай собак и крики егерей; внушительная кавалькада вооруженных всадников во главе с герцогом Форьенти штурмовала чащу, оставляя позади себя опушку, на которой привычные слуги спешно разбивали охотничий лагерь и разводили костры. Пользуясь тем, что лесные владения находятся в такой близости от Бари, герцог предпочитал к ночи возвращаться в замок, затем лишь, чтобы утром снова отправиться на охоту.

Меркуцио принял из рук оруженосца взведенный арбалет и прислушался: издалека прозвучал звук рога и завизжали гончие, чуя добычу. Делла Скала вместе с герцогом и еще несколькими вооруженными синьорами ждал, когда же погоня достигнет того места, где они удерживали теперь своих коней, и из кустов появится преследуемый олень.

Рыжий охотник усмехнулся, представляя, что Тибальт теперь гонит своего коня во весь опор, преследуя добычу со вторым отрядом и наверняка жалеет, что вместо надежного арбалета предпочел взять с собой лук. А всего-то нужно было согласиться с любовником и признать, что даже самая ловкая рука и острый глаз лучника не сравнятся с болтом, без промаха пущенным в цель из ручной катапульты. Но ежели Капулетти был уверен в своей правоте, спорить с ним было бессмысленно; как итог, спорщики решили, что на охоте каждый воспользуется тем оружием, которое ему больше по сердцу, а кто из них прав, пусть покажет количество подстреленной добычи.

– Похоже, нашим бравым загонщикам улыбнулась удача, – герцог тронул поводья лошади, разворачивая ее на звуки приближающейся погони.

Охотники приготовились к атаке, Меркуцио прислонил арбалет к плечу и прицелился, ожидая, когда дернутся кусты.

Выскочивший на них олень был огромен; молодой и сильный, он сносил своими могучими рогами препятствия из ветвей и листьев, стараясь уйти от преследователей и еще не зная, что впереди его ждет засада. Делла Скала уже готов был сделать выстрел, как вдруг воздух рассек хлесткий звук и олень рухнул на землю на подкошенных ногах, едва вокруг его шеи обмоталась тонкая удавка, сплетенная из кожи и конского волоса. Животное хрипело и дергало ногами, задыхаясь в предсмертной агонии.

– Прошу прощения, синьор Делла Скала, кажется, я отнял у вас добычу, – и из-за деревьев выехал молодой Чезератти, подгоняя вперед пегого жеребца. Всем своим видом он торжествовал, празднуя победу. Герцог шутливо погрозил ему пальцем.

– Вот же негодный мальчишка, всегда оказываетесь на шаг впереди. Но бросок прекрасный, не правда ли, синьор Делла Скала?

– Удавка хороша, тут не поспоришь, – Меркуцио смерил взглядом фигуру Черзератти, лучившегося самодовольством, – особенно для тех, кто любит смотреть на медленную смерть. Полагаю, вы, синьор, находите это зрелище забавным.

Алессандро дернул поводья, подъезжая к самому боку лошади Меркуцио и произнес тихо и вкрадчиво, почти шипя:

– Ну, с арбалетом ведь могут и мужланские руки справиться, а вот для этого оружия нужна особая ловкость. Те же, кому она не дана, прикрывают ее отсутствие рассуждениями о жестокости удавки.

И, тут же повысив голос, весело произнес, обращаясь к герцогу:

– Что ж, ваша светлость, мой охотничий пыл удовлетворен, позвольте же мне вас покинуть и вернуться в лагерь, чтобы менее удачливые охотники также могли попытать счастья.

Чезератти скрылся среди деревьев в сопровождении нагруженных телом оленя слуг как раз в тот момент, когда из-за кустов выскочили собаки, обгоняя второй отряд. Герцог воодушевленно поведал загонщикам, какая участь постигла красавца-оленя.

Тибальт подъехал к Меркуцио, забрасывая за спину лук. После длительной скачки его лицо раскраснелось и сверкало потом, непослушные пряди выбились из стянутого шнурком хвоста, но вид у Капулетти был довольный.

– Надо полагать, состоялась приятнейшая встреча на охотничьей тропе? – глаза Тибальта лукаво сверкнули. Меркуцио усмехнулся, все еще сжимая в руках арбалет.

– О, ты не представляешь, насколько встреча оказалась приятной, особенно для оленя, он был прямо-таки в восторге, что ему довелось умереть с удавкой на шее.

Меркуцио тряхнул головой, словно изгоняя из памяти описанную им картину, и увидел, как нахмурился Капулетти.

– Жестокая смерть, – взгляд Тибальта скользнул вниз и остановился на оружии в руках рыжего охотника, – Меж тем что же по нашему спору? Сколько добычи ты подстрелил?

– Увы, пока только куницу. А ты?

– Абра, покажи, – Тибальт кивнул оруженосцу, и тот продемонстрировал тушку зайца и яркую лисью шкуру, привязанные к седлу. Меркуцио присвистнул.

– Добрая у тебя выдалась охота! Однако спор не разрешен, до вечера еще далеко, так что продолжим.

В это мгновение собаки заскулили, учуяв новую добычу, и оба отряда, теперь объединившись, пустили коней вслед рвущейся вперед своре.

***

Леса близ Бари росли на земле холмистой и неровной, поэтому путь охотников петлял подобно заячьим следам, то вниз по склону, то, напротив, взбираясь к вершине холма, а густая чаща к тому же скрывала от всадников возможные препятствия.

Конникам то и дело приходилось удерживать лошадей, когда перед ними вдруг возникали глубокие овраги, канавы и обрывы, падение с которых могло стоить лошади ног, а наезднику – сломанной шеи. Лошади неслись вперед, догоняя лающих псов, когда впереди неожиданно возникло серьезное препятствие: овраг, неглубокий, но с крутым обрывом вниз и водой, собравшейся в нем после весенних дождей. Всадники начали судорожно натягивать поводья, Тибальт же, оказавшийся на корпус лошади впереди остальных, успел остановиться лишь у самого края, от чего конь резко дернулся, встал на дыбы, и наездник, не удержавшись, рухнул прямо в воду.

Потребовалось совсем немного времени, чтобы понять, что пострадало от падения у Тибальта только самолюбие: он быстро встал на ноги и даже смог самостоятельно взобраться по крутому склону, хотя в сапогах и хлюпала вода. Глядя, как любовник, мокрый и злой, стягивает потяжелевшую обувь, Меркуцио закусил губу, но все же не смог сдержать смех.

– Ты похож на кота, случайно угодившего в колодец: шерсть торчком, шипит, глазами злющими сверкает. Ай-й-й, – последнее у него вырвалось в ответ на щедрый пинок в колено, который ему отвесил Капулетти.

Вылив воду из сапог, Тибальт обулся и поднялся на ноги, стягивая шнурок и распуская мокрые волосы. Смущение и досада окрасило его скулы румянцем, когда он понял, что теперь на него обращено внимание всего отряда. Кто-то из синьоров предложил Тибальту свой плащ, иные протягивали бурдюки с вином, чтобы согреться; Капулетти на все отвечал вежливым отказом, ибо все нужное у его оруженосца имелось. Герцог обеспокоенно смотрел на промокшего охотника.

– Дорогой мой синьор Капулетти, вам немедленно нужно вернуться в лагерь и сменить платье. Май – время коварное, а еще, как на грех, сегодня нет солнца, и хворь схватить теперь проще простого. Синьор Делла Скала, полагаю, вы пожелаете сопроводить друга?

Проводив взглядом удаляющийся отряд, Меркуцио обернулся к Тибальту: словно в подтверждение слов герцога, поток прохладного ветра пролетел между ними, и Капулетти зябко поежился.

– Абра, живей неси плащ хозяина. Давай пей, вино без пряностей, но и так вполне согреет, – рыжий синьор сдернул с седла бурдюк и протянул Тибальту, тот сделал несколько глотков и, вытирая ладонью начинавшие синеть губы, досадливо поморщился, натолкнувшись на встревоженный взгляд любовника.

– Ради всего святого, не смотри так, я словно уже одной ногой в могиле стою. Перед тобой же не дитя малое, это не первое мое падение, даст бог, и не последнее!

– Так и не веди себя как дитя, а прими мою заботу с честью благодарного мужчины, – Меркуцио смотрел, как оруженосец протягивает хозяину плащ, и тот спешно в него кутается. – Что ж, давайте-ка живее отправляться в лагерь, нам нужен костер, а то, боюсь, синьор лесной кот, солнце еще нескоро вашу шкуру подсушит.

Хмурый Капулетти сердито зыркнул на Меркуцио, но все же не смог сдержать улыбку под доброжелательным и смеющимся взглядом синих глаз. Все четверо всадников вскочили в седла и двинулись в обратный путь, подгоняя вперед лошадей.

***

В лагере было многолюдно, там царили оживление и суета. Служанки сновали туда-сюда, неся в руках кур и куропаток, пажи и оруженосцы бегали между шатров, выполняя поручения хозяев или приводя в порядок оружие и доспехи. Все тенты располагались на поляне в шахматном порядке, между шатрами горели костры, рядом со входом было воткнуто копье с стягом, изображавшим герб хозяина палатки.

Шатер герцога располагался в центре поляны, его полог был расшит золотом, ко входу вел расстеленный по земле ковер. Миновав это внушительное сооружение, Меркуцио и Тибальт остановились возле своего шатра, расположенного ближе к левому краю поляны и с двух сторон обозначенного гербами Делла Скала и Капулетти. Тибальт в сопровождении Абры отправился менять платье, Пьетро остался, чтобы напоить коней; у Меркуцио же возникла нужда наведаться в палатку к оружейникам и наточить охотничий кинжал.

Его путь лежал дальше между шатров, к самой последней палатке у левого края лагеря, где орудовали оружейники и кузнецы. Меркуцио уже почти достиг свой цели, как вдруг услышал крик. Поначалу он решил, что ему почудилось, и это шум леса сыграл с ним злую шутку, однако через несколько мгновений Меркуцио вновь услышал женский голос, звавший на помощь, но резко оборвавшийся, будто женщине заткнули рот. Дурное предчувствие сковало внутренности Делла Скала, он огляделся и понял, что кричали из большого пурпурного шатра, стоявшего особняком у самого леса. Как и у остальных тентов, на стяге у входа был изображен герб, и Меркуцио не удивился, увидев на ткани огромную отрезанную голову льва. Шатер принадлежал Чезератти.

У входа в тент стояли двое оруженосцев при шпагах, увидев приближение рыжего синьора, оба напряглись и положили ладони на рукояти клинков, всем своим видом давая понять, что внутрь они незваного гостя не пустят. Меркуцио уже готов был обратиться к бравым молодцам с просьбой позвать хозяина, как вдруг снова раздался женский крик, прямо из шатра, а следом хлесткий звук удара, будто от пощечины. На разговоры времени не осталось, и Меркуцио, выхватив шпагу, оттолкнул со своего пути одного из слуг, попутно выбивая шпагу у второго и опрокидывая мальчишку на землю. В следующее мгновение Делла Скала отбросил полог и вошел в шатер. Картина, представшая перед ним, была чрезвычайно проста и понятна, и вместе с тем просто чудовищна.