Текст книги "Антиутопия (ЛП)"
Автор книги: prufrock's love
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)
Малдер, ты ошибаешься. Я могу простить тебе даже это.
Я смотрю на одинокую дорогу, ведущую к нашему дому, – единственный путь, связывающий меня с этим дивным новым миром. Может, когда-нибудь на этой дороге снова покажется джип с Малдером за рулем, и он вернется ко мне, как и обещал. Малыш Джон убегает играть и исчезает в мокрой от росы траве, а я все сижу в кресле и лишь спустя долгое время вспоминаю про свой совершенно остывший кофе. Во дворе есть качели – привязанная к веревке шина, и домик на дереве, которые Малдер наверняка сделал для сына. Бескорыстный труд человека, который думает, что для него все потеряно.
Допив свой кофе и осушив позабытую Малышом Джоном кружку, я поднимаюсь и вдруг чувствую знакомое давление в голове.
Малдер слушает меня.
***
Есть множество окон, из которых мы можем смотреть на мир и искать ответы на свои вопросы. Но большинство из нас, думая о смысле существования, лишь изредка удосуживаются мельком бросить взгляд хотя бы в одно из них, да и то зачастую не могут различить ничего через запотевшее от дыхания стекло. Мы протираем его и снова пытаемся что-то рассмотреть. Неудивительно, что нас смущает даже малая доля того целого, что мы видим. Это ведь все равно что пытаться осмыслить панораму пустыни или моря, глядя на них через сложенную трубочкой газету.
Джейн Гудолл
Комментарий к Часть вторая
(1) «Хамви» – американский армейский вездеход.
(2) Барни – герой детского мультфильма.
========== Часть третья ==========
Она в безопасности.
Одной ей будет лучше.
Двух мнений быть не может.
Ты сделал свое дело.
Ну же, шагай.
Не слушай, просто иди.
Я с трудом передвигаю ноги, и каждый шаг дается мне с трудом. Совсем рядом, за этим холмом, Скалли, теплая и мягкая, спит в моей постели. Точнее, в ее постели. Я туда больше не вернусь, больше не причиню ей боли. Так рисковать нельзя.
И так будет лучше.
Продолжай идти.
Она меня не любит. Не может любить. Особенно если в полной мере осознает, в кого я превратился. Скалли занималась со мной сексом просто потому, что я не оставил ей выбора.
Но ведь она сама поцеловала меня. Я не принуждал ее, как не заставлял надевать ту прозрачную ночную рубашку вчера вечером.
Нет, прекрати! Она просто пытается выжить. Скалли любит того человека, которым я когда-то был, а не того, кем я стал. И в итоге будет рада, что я ее оставил.
Продолжай идти. Спи, ешь и ступай отсюда прочь.
Не слушай.
Но легче сказать, чем сделать. Поначалу, когда эта способность только-только появилась, мне потребовался не один день, чтобы хоть как-то к ней привыкнуть, но за столько лет она успела войти в привычку и стать второй натурой. Теперь читать чужие мысли для меня так же просто и легко, как включить радио и увеличить громкость. Особенно сейчас, когда людей осталось совсем немного.
Я без труда могу прочитать мысли Скалли: просто прислушаться и узнать наконец, что она чувствует по поводу моего ухода – облегчение или разочарование.
На самом деле я слышу всех и практически безостановочно. В Прошлом это умение чуть не свело меня с ума, но теперь я научился «настраивать волны» и убирать громкость, поэтому если безумие все-таки меня и настигнет, то по другим причинам. Не лишились же разума Гибсон и Малыш, а ведь они читают мысли ничуть не хуже меня.
Я слышал, как три миллиарда человек умирали. Почти пять миллиардов, если считать тех, кто не пережил ядерных взрывов. И три миллиарда тех, кого на моих глазах Серые убивали смертельными каплями черного масла, пока я беспомощно наблюдал за этим и ровным счетом ничего не делал.
Хотя как сказать. Не то чтобы совсем ничего. Я добросовестно отвечал на все вопросы, что задавали мне Серые, рассказывал им, как работает человеческим разум, чтобы они смогли отловить и «обработать» как можно больше «образцов». Это мой голос слышался из динамиков, повторяя снова и снова: «Сохраняйте спокойствие. Вам не причинят вреда», пока люди покорно ждали, когда их инфицируют и убьют. Я делал все, чего они хотели, взамен на безопасность людей в одном бункере в Западной Вирджинии.
Нет, Скалли никогда не сможет полюбить такого Малдера.
Теперь она в безопасности. Продолжай идти. Спи, ешь и ступай отсюда прочь.
Не слушай.
Я не забыл ей сказать, что в сарае есть запас топлива? Что в пасмурные дни ей хватит энергии либо на одну горячую ванну, радио и свет, либо на одну стирку, но не на то и другое? А в ручье есть проволочная корзина, и ее можно использовать вместо холодильника… Я ведь упомянул об этом?
Надо вернуться и рассказать.
Нет! Прекрати изобретать предлоги. Ты туда не вернешься. Продолжай идти.
Зато я сказал, что люблю ее. А она полагает, что любит меня.
Скалли, как ты можешь думать, что любишь такого, как я? Она же не читает мои мысли и не знает, что я натворил. Во всяком случае, о некоторых вещах. Я убивал людей без всякой причины – просто потому, что хотел что-нибудь заполучить. Убивал ради наживы, мучил ради мести. Я изменял Скалли с другими женщинами и навязал ей своего ребенка.
Но ведь она знает это. И все равно любит меня.
Я просто пытался выжить. Любой ценой. И ей велел поступать точно так же. Ничего другого мне не оставалось.
Не я вынудил ее лечь в постель со Скиннером. А меня никто не заставлял заниматься сексом с Маритой или другими женщинами. И почему-то мне проще простить себя за убийства, нежели за это.
Я слышал, как она безмолвно спрашивала у меня: неужели я спал с Маритой в ту же ночь, когда она была со Скиннером? Скалли ведь все еще не знает, что это не так. Надо вернуться и сказать.
Нет! Продолжай идти. Спи, ешь и ступай отсюда прочь.
Я слушал вас, потому что верил, что вот-вот умру. Потому что лежал один в какой-то канаве посреди Канзаса, истекая кровью, и думал, что это мой последний шанс прикоснуться к тебе.
Я пытался вернуться за тобой, Скалли, как и обещал. Серые выкинули меня в этой чертовой Индии. Господи, ты себе не представляешь, на что была похожа Индия сразу после вторжения. Мне до сих пор снятся кошмары. Какое счастье, что ты не видела, как ужасно это было.
Но, знаешь, мне не приснился ни один дурной сон, пока ты спала рядом со мной.
Короче говоря, если у тебя есть космический корабль, то можно в мгновение ока очутиться в другой части земного шара, но вот выбраться оттуда самому проблематично, особенно когда чартеров «Дельты» больше не существует. Два дня морской болезни на корабле, пара мотоциклов и грузовик «додж» – и я почти вернулся к тебе, Скалли, почти добрался до цели, но в последний момент те парни напали на меня, собираясь отобрать машину. Я бы им просто так его отдал: автомобилей в то время еще хватало. Но машины им показалось мало, Скалли. Вряд ли я когда-нибудь смогу рассказать тебе о том, что было дальше, слишком все это отвратительно. У меня было столько кровоточащих ран на теле, что я не мог их сосчитать, и никого рядом, кто хоть чем-нибудь мне бы помог. Два дня я лежал там и думал, что умру.
Я хотел почувствовать то, что чувствуешь ты, но так и не решился, Скалли. Я боялся, что Скиннер причинял тебе боль. Ты такая маленькая, такая хрупкая, хоть и ненавидишь, когда люди так о тебе думают. Вот поэтому я и слушал Скиннера – очень внимательно. Меня не интересовали его мысли, только ощущения. Ты знала, что он думал, будто любит тебя, Скалли?
Любил. Теперь об этом можно говорить в прошедшем времени. Поскольку он мертв и больше не может тебя любить. И обманом заманивать в свою постель тоже. Последняя причина здорово облегчила мне задачу, хотя я не очень-то колебался перед тем, как пустить ему пулю в лоб.
А следующим утром, когда я уже смирился со своей неминуемой и скорой смертью, передо мной возникло лицо Мариты. Скажу тебе честно, что в тот момент я предпочел бы умереть.
Но она мне не позволила. Некоторое время я был в отключке и очнулся в каком-то сарае. Марита за это время успела забрать у меня пистолет и нож, чтобы я сам себя не прикончил, и залатала мне раны – из рук вон плохо, сказать по правде. И даже придумала своеобразный способ заставить меня лежать, чтобы все переломы зажили.
Я мог сказать ей «нет», но отчего-то не сказал. Все, чего мне тогда хотелось, – и дальше пребывать в состоянии ступора – замкнуться в себе так же, как ты той ночью в бункере. Первые несколько месяцев это было моим главным спасением.
Я столько всего узнал о тебе за ту единственную ночь, Скалли. Каждый мужчина должен испытать нечто подобное хотя бы раз в жизни. Хотя бы один раз. Я слушал тебя и до этого, но прежде не мог физически ощущать то же, что и ты. И лишь когда мы занимались любовью, я узнал, как секс воспринимается с точки зрения женщины – с твоей точки зрения. Это подчинение чужой воле и одновременно удовольствие от того, что ты позволяешь проникнуть в свое тело. Да, я и так это понимал, но никогда доселе не осознавал с такой остротой, насколько интимен этот акт. Какой уязвимой может чувствовать себя женщина. Я поклялся в ту ночь, что не причиню тебе боли, и всеми силами пытался не допустить этого, но когда все закончилось, ты стала казаться мне еще более хрупкой – чем-то особенно ценным, что я обязан оберегать любой ценой.
Я пытался помочь твоей матери, Скалли. Я не видел на том корабле Билла и никого, кто мог бы сойти за Чарли, но правда пытался спасти твою мать. Она была одной из тех «образцов», чья участь уже была решена, но я подумал, что они могут ее отпустить, если я попрошу. Если стану умолять – так будет точнее. Но нет. Ничто, никакие доводы и мольбы не могли заставить их отказаться от «образца», который фактически приходился мне тещей. Эмоции для них – пустой звук, это все равно что торговаться с Боргом (1) из «Стар Трека»: ничего, кроме холодного расчета и потрясающего уровня технологий. После всего, что я повидал у Серых, собрать своими руками генератор казалось плевым делом.
В общем, отпускать на свободу миссис Скалли не входило в наш первоначальный договор – и точка, а значит, ей предстояло умереть. Я держал твою мать за руку после того, как ее заразили вирусом, и поклялся, что ты в безопасности и что с тобой ничего не случится. У нее в горле уже была трубка, и она не могла говорить, но по ее глазам я и так прекрасно видел, что она верит каждому моему слову. Надо было застрелить ее до того, как она поняла, что происходит, но оружие там не работало. Я не смог заставить себя задушить ее, поэтому просто сидел рядом и держал ее за руку – такую же маленькую ладонь, как и у тебя, Скалли.
А потом я просто стал слушать мысли твоей матери и дал ей ответ на каждый незаданный вопрос: ее дети в полном порядке и в безопасности, Серые ее отпустят. Я даже соврал ей, что мы с тобой поженимся и нарожаем кучу детишек. Наконец у нее кончились вопросы, а у меня иссяк запас лжи, и я сидел молча. Меня сняли с корабля и оставили с ней до того момента, пока она не подарит миру еще одного серого ублюдка.
Помнишь, как мы вместе в Прошлом смотрели «Звездный путь», Скалли? Ели попкорн, купленный в магазине «7-11», сидя на полу у гостиничной кровати, уставившись на экран старого телевизора? До того, как все исчезло? До того, как исчез я?
Я не совсем исчез и еще помню, кем был раньше. Помню человека, который проводил субботнее утро, забрасывая мяч в кольцо, надеясь, что кто-нибудь другой постирает вещи и помоет посуду. Помню бесконечный поиск доказательств того, что однажды, в День Труда, само заявило о своем существовании. Помню агента ФБР, который был отчаянно влюблен в свою напарницу и понятия не имел, как сказать ей об этом. И не верил, что она любила его, потому что сам он себя не любил.
Да, некоторые вещи не меняются.
Мои чувства к ней не изменились, но до сих пор не знаю, любит ли она меня.
Продолжай идти.
Мы с Маритой провели три месяца, трахаясь, как кролики, и еще целый год – убивая все, что движется, просто так, от нечего делать. Я был готов на все, лишь бы ни о чем не думать, а когда наконец окреп настолько, чтобы передвигаться, мы нашли тот фермерский домик на отшибе, в который я тебя возил, и стали жить там. Иногда я просто сидел на крыльце и палил во всякого, кто появлялся на дороге, из ружья. Хоть какое-то занятие – что верно, то верно, но кошмары от этого не прекращались. И воспоминания тоже.
Летающие тарелки в небе. Та боль, которую я видел в твоих глазах, когда мы занимались сексом, только потому, что этого хотел я, а не потому, что ты желала меня.. Выражение твоего лица, когда я уходил из бункера. Выражение лица Скиннера, когда я разрешил ему делать с тобой все, что он пожелает, требуя взамен только одного – обеспечить твою безопасность. Звук захлопывающейся за мной двери бункера, когда я шагал навстречу космическому кораблю. Мой голос из динамиков, та ложь, что я скармливал людям, покорно ждущим своей смерти. Черное масло, проникающее под кожу твоей матери и в ее глаза. Тысячи умирающих от голода солдат. Банда мужчин в Канзасе. Мой оргазм, когда я слушал, как Скиннер занимался с тобой сексом. Лицо Мариты в постели рядом со мной. Треск нажатого курка и хлюпающий звук пули, врезающейся в человеческое тело.
Да, тут было из чего выбрать.
Я знал, что она беременна, когда уходил, но это меня не остановило. Вернувшись с охоты, я застал ее в кровати с каким-то мужиком, с которым она переспала взамен на тушу оленя. Я только что принес ей еду, мы не умирали от голода. Просто она была шлюхой.
Даже не успев подумать, я ударил ее и ушел. А потом, дрожа, сидел в своем джипе и повторял себе, что она это заслужила. Что я просто сорвался, а не стал чудовищем. Я видел, как отец бьет мать, и не собирался становиться похожим на него еще больше, чем уже стал. Клялся, что такое больше не повторится. Что я никогда не ударю женщину.
Это правда: с тех пор я не бил женщин. Но не поручусь, что и впредь не стану.
В конце концов я вернулся за тобой. У меня заняло немало времени набраться храбрости, но я все же отважился, Скалли. Я стоял за оградой, кричал Скиннеру, чтобы он выпустил тебя, и сыпал проклятиями. Я застрелил одного охранника, и тогда по мне открыли ответный огонь. Все что угодно – я предлагал все что угодно, но тщетно. Они не желали ни впускать меня внутрь, ни выпускать тебя.
А Скиннер – тот даже не вышел: не решился посмотреть мне в глаза.
Тогда я стал слушать тебя. Нет, пожалуйста, Скалли, не ласкай себя, просто скажи, где ты сейчас находишься. Убери оттуда руку и скажи мне, что ты видишь. Ты в помещении или снаружи? В бункере или в одной из хижин? Остановись же, Скалли, лучше выйди наружу. Пройди пару миль, и увидишь меня около этого чертового забора. Прошу тебя, Скалли… Ладно… Тогда просто продолжай делать то, что делаешь…
Да, вот так.
О господи.
Я ждал и слушал всех и каждого несколько месяцев, бродя там, за этой оградой, но не мог разобраться, что к чему. Я читал мысли людей, но у меня не было доступа к их воспоминаниям, и я не знал, встречали ли они когда-нибудь маленькую рыжеволосую женщину.
Это умение работает не так, как ты себе это представляешь, Скалли. Я не Яппи Великолепный. Наверное, я слышу мысленную активность среднего мозга, потому что до меня доносится только безумная смесь ощущений, мыслей и целая куча дерьма, которое люди обычно игнорируют. Поскольку мой мозг изначально не настроен на то, чтобы отсеивать посторонние звуки, такие, как шум генератора и шарканье обуви, то поначалу, пока я не привыкну, это полный хаос. И каждый раз, когда я слушаю кого-то нового, мне приходится тратить время на то, чтобы отфильтровать ненужное. И лишь потом я начинаю видеть то, что люди видят, или слышать то, что слышат они. Мне удается узнать только то, на что они сами обращают внимание. Короче говоря, толку от этого таланта довольно мало.
В конце концов, однажды я подловил в лесу Фрохики, собиравшего дрова: кто-то отправил его туда, видимо, не подумав, что мы знакомы. Он сказал мне, что тебя увезли, но сам не знал, куда. Просто взяли и продали другой колонии, как рабыню. Он сказал мне, что Скиннер застрелил Байерса и что никто в этой колонии, включая самого Скиннера, понятия не имел, где ты. Вот так выяснилось, что все то время, что я торчал у этой ограды, надеясь увидеться, тебя даже не было внутри.
Я пожертвовал несколько бутылок «Джим Бим» на алтарь богов, которые отвечали за весь этот пост-апокалиптический ужас, и мы с Фрохики как следует надрались. Расхваливали твои достоинства и в деталях продумали, что будет, когда мы доберемся до Уолтера Скиннера. Лично я склонялся к раскаленным бритвам в качестве средства расправы, но готов был согласиться, что это дело вкуса. Когда первая бутылка наполовину опустела, Фрохики разговорился и поведал мне, что после того первого раза вы со Скиннером стали любовниками. Я спросил его, уверен ли он, потому что ни разу не слышал ничего подобного в твоих мыслях. Ты бы так со мной не поступила, Скалли.
А я бы никогда не стал платить проститутке за минет. И не заделал бы ребенка со шлюхой из Канзаса.
Он был уверен. Байерс вас видел.
Этот виски мне подарила одна шлюшка недалеко от колонии «Альфа», услугами которой я порой не брезговал. Я отдал одну бутылку Стрелку, а последнюю осушил сам. Утром Фрохики уже не было. На опустевшей планете занимался новый день.
Еще никогда я не чувствовал себя таким одиноким. Это все равно что гоняться за призраком: я все время тебя слышал, но не мог найти, не мог коснуться тебя. Я думал, что сойду с ума.
А может, все-таки сошел?
Я метался по всей стране. Рыскал по всем штатам, убивая и отбирая все, что могло мне пригодиться, оправдывая себя тем, что ищу тебя. Я не думал, не чувствовал, потому что было слишком больно. Просто пытался выжить.
И чуть не рехнулся от радости, наткнувшись на Гибсона в Северной Каролине Он выглядел, как загорающий на пляже Тарзан, только совсем мальчишка и с очками на носу. Помню, тогда я подумал, что наконец-то повстречал того, кто меня поймет. Он выживал так же, как я, – помогая Серым. И на первый взгляд, неплохо себя чувствовал. Может, он знал какой-то секрет.
Нет. Нет никакого секрета. Такие же дни, заполненные пустотой и ужасом. Просто Гибсон сумел научиться с этим жить, а я нет. Зато у меня появился друг.
Когда Гибсон наткнулся на ту девочку-индианку в Нью-Мексико, ему внезапно до зарезу захотелось поиграть в семью, поэтому я покинул их любовное гнездышко и отправился дальше на свою одинокую охоту. Кстати, девчонке тогда было примерно двенадцать, но мне даже в голову не пришло попытаться им помешать.
Периодически я предпринимал кое-какие вылазки, но почти все остальное время проводил в поисках тебя. Однажды я заехал в Канзас, чтобы проверить, как там Марита, и проведать ребенка. Моего сына. Теперь она жила с Крайчеком, но мальчик точно был моим, хотелось мне этого или нет. Все эти годы я без устали снабжал ее огромным количеством вещей, чтобы она заботилась о нем. У шлюхи можно купить что угодно.
Но не любовь. Я знаю, как ты себя чувствовал, парень. Может, когда-нибудь мы пойдем с тобой вместе к психоаналитику и поговорим о наших матерях.
Мне всегда мечталось, чтобы когда-нибудь мы смогли по-настоящему жить вместе, а не только слушать друг друга. Каждый раз меня так и подмывало забрать его с собой, но я не решался – это было слишком рискованно. Да и Марита не желала его отдавать: забота о моем сыне приносила ей неограниченный поток виски, сигарет и вообще чего угодно. В итоге я услышал, как он плакал, когда Крайчек бил его, и тогда просто-напросто поставил Мариту перед выбором: или я заберу ребенка, или убью Крайчека. Кто бы мог подумать, что спустя два дня после того, как Малыш уедет со мной, я сам ударю его?
И снова буду клясться, что такого никогда не повторится.
Я и сейчас могу читать мысли Малыша и «через» него услышать и увидеть, что делает Скалли.
Сначала надо «настроиться» на мальчика, но это нетрудно. Если я уже читал чьи-то мысли, то дальше дело идет значительно легче. Я сажусь под каким-то раскидистым деревом, закрываю глаза и слушаю.
Вода.
Он в воде, ему страшно.
Господи, он тонет. Нужно найти его!
Нет, я чувствую, как он опирается на что-то твердое. Все хорошо.
Скалли его купает. А теперь моет ему уши. Я всегда ненавидел, когда моя мать это делала.
«Малдер не хочет, чтобы ты меня купала!» – говорит он ей. Неплохая попытка, Малыш. Он слышит, как Скалли смеется, а потом заворачивает его в махровое полотенце.
Она смеется, а значит, счастлива и без тебя.
Продолжай идти.
Ну же, поднимайся и шагай.
Нет, пожалуй, посижу тут еще немного и просто послушаю. Совсем чуть-чуть.
До Малыша доносится голос Скалли: она разговаривает с ним. Спрашивает, вернусь ли я. Теперь он слушает меня – интересное ощущение – и говорит ей, что я не знаю. Она плачет и плачет, и этим слезам нет конца.
Вставай, Малдер. С тобой они не будут счастливы.
Вставай и иди.
Она скоро успокоится и в итоге еще вздохнет с облегчением.
Я нашел тебя, Скалли. После долгих поисков наконец обнаружил колонию, в которой жила женщина-врач. На самом деле таких было три, и последняя оказалась той самой. Целую вечность я выяснял, что за женщины находились в других колониях, потому что внутрь меня не пускали. А потом из одного поселения явилась шлюха и поведала мне о милой женщине с рыжими волосами, вернувшей ей украшения, полученные от меня. Украшения, которыми она собиралась заплатить за аборт. Да, это были мои часы. И нет, не мой ребенок. Один у меня уже был, и я не собирался дважды обжигаться на одном и том же. Кроме того, Скалли, она же была жутко грязная и не в моем вкусе. Впрочем, минет делала неплохо.
И снова все повторилось: я сулил все, что угодно, но они тоже не пожелали торговаться. Даже не позволили мне увидеть тебя: держали твой дом под охраной, и как я ни старался, мне никак не удавалось к тебе пробраться. Я читал твои мысли: ты понятия не имела, что я рядом, и от этого впору было свихнуться.
Ты думала, что я расплатился с той шлюхой своими часами и что из-за тебя погиб мой ребенок. А я никак не мог сообщить тебе, что ты ошибаешься. Не мог даже подать знак, что я рядом.
Я все время торчал там, у ограды: тогда они уже появились у каждой колонии, как будто в мире повсеместно действовал новый закон, предписывающий всем и каждому огораживать территории. Я отлучался только иногда: чтобы добыть еды и пристрелить пару людей, чья смерть была для меня желанна или просто выгодна, но в основном занимался тем, что ждал и слушал. Да, это я убил того мужчину, чтобы он не смел больше прикасаться к тебе своими грязными руками. Впрочем, мои собственные были не сильно чище.
И однажды лидер колонии сам пришел ко мне и предложил сделку – обменять тебя на Скиннера. Ты живешь – Скиннер умирает.
Мне было плевать, зачем ему это понадобилось. По рукам. Оплата после доставки.
Тогда-то я и присмотрел одну хижину в Калифорнии: кто-то, должно быть, готовился встретить в ней апокалипсис 2000 года и загодя оснастил ее всем необходимым. Несколько дней я позволил себе помечтать о том, как буду жить там с тобой, хотя знал, что этому не бывать. Я кое-что поменял и собрал припасы для тебя и Малыша на случай, если ты захочешь его взять. Избавился от каждого, кто мог бы представлять для тебя угрозу: ты сама заметила, что нас никто не тронул, пока мы туда ехали. На обратном пути я остановился, чтобы повидаться с сыном, и сказал ему, что скоро за ним приеду. А потом отправился за Скиннером.
Ну, а дальше можно не рассказывать, Скалли. Ты пока не знаешь, что я его убил, но Малыш рано или поздно проболтается.
Я не собирался снова склонять тебя к сексу, Скалли. Это просто… просто случилось. Я слышал, по-настоящему слышал Гибсона и девчонку, а ты была совсем рядом, и…
Прости. Я не хотел, чтобы это произошло, пусть даже вышло и неплохо.
После я еще надеялся, что сумею загладить свою вину, что сумею подарить тебе удовольствие, что буду обнимать и ласкать тебя всеми известными мне способами. Но в глубине души знал, что этого недостаточно. Я был не тем, кого ты помнила, и самое лучшее, что я мог сделать, – держаться от тебя подальше.
Но снова не смог, перешел всякие границы и заставил тебя. Господи, Скалли, да за одно это мне стоит пустить себе пулю в лоб.
Ты бы все равно не созналась даже самой себе. Убеждала бы, что хотела меня, но на самом деле у тебя не было никакого иного выбора, кроме как уступить и позволить мне сделать то, чего я желал. Ты думала, что я буду держать и насиловать тебя. Я ведь понял, как ты была напугана. И готов был все отдать за то, чтобы услышать твое согласие. А, получив его, слетел с катушек. Я сам не заметил, как грубо себя повел и что оставил тебе всего два варианта – подчиниться и терпеть или подвергнуться насилию. Но тогда я думал, что ты остановишь меня, если тебе станет больно.
Потому что я бы остановился, если бы ты велела мне. Я никогда бы не причинил тебе боли.
Скалли, если бы ты знала, как я хочу сказать тебе об этом!
Ей обязательно следует об этом знать.
Нет. Я вынудил ее. А то, что я предварительно вырвал у нее это разрешение, нисколько не умаляет моего греха.
Уже темнеет, а ноги чертовски устали. Я, пожалуй, посплю здесь, а потом…
И что я сделаю завтра? Уйду или останусь?
Уйду.
Я уйду завтра.
Нет. Останусь еще на день. Останусь и послушаю своего сына.
У меня есть одна странность, Скалли, – маниакальное желание его накормить, непременно убедиться, что он сыт. Если бы Малыш ел все, что я пытался в него впихнуть, то был бы уже размером со слона. Я таскал Марите столько еды, что в конце концов она попросила меня ограничиться сигаретами и выпивкой. Она совершенно не умела готовить, и я слышал, что Малыш голоден. И боялся, что он умрет, как те дети в Индии.
Ты ведь не знаешь об этом, да, Скалли? Ты ведь была в бункере, когда они умирали. Думаю, никто не рассказывал тебе, что произошло, и позаботился о том, чтобы ты не увидела трупы. Надеюсь, ты никогда не задумывалась о том, что маленький ребенок не может выносить взрослого пришельца.
Чрезвычайно рад, если так.
Видишь ли, требуется некое минимальное количество человеческой плоти, которое необходимо Серым. Если в ребенке есть килограммов пятнадцать, то он годится для их целей. Поэтому они хватали всех, кого находили, но только тех, кому было больше трех.
Остальных же просто бросили умирать. А в Индии очень, очень много детей.
Было.
Серые любезно вышвырнули меня с высоты двух метров, и я очнулся с вывихнутой лодыжкой от запаха тысяч маленьких тел, гниющих на жаре. Повсюду. В своих постелях, на тротуарах, в машинах. Они умерли там, где их бросили родители.
Хотя погибли не все. Те, кто постарше, сумели отыскать воду и пропитание, которых хватило недели на три, и все еще были живы, хотя едва могли передвигаться и распухли от голода. Я постоянно слышал слабые крики и натыкался в торговых лавках на какого-нибудь трехлетку, умиравшего от бог знает какой болезни. Это повторялось снова и снова – мои встречи с детьми, которым я ничем не мог помочь.
Я пытался, но я же не врач, Скалли. Моих познаний хватило бы разве что на то, чтобы рассказать им, как преодолеть психологическую травму из-за того, что их бросили, но это не являлось самой актуальной проблемой. Я даже не знал, что с ними. Кто-то умирал от голода, а кто-то уже был болен и просто не мог есть. У кого-то от грязной воды развился тиф или что-то вроде него, у других гноились раны…
Нет, не могу даже думать об этом.
Я ни одного не смог спасти. И в конце концов крики затихли. Не знаю, прекратили ли они кричать или я просто перестал их слышать. Я просто радовался, что наступила тишина.
И еще больше я рад, что тебе не пришлось слышать их, Скалли. И что ты всегда проследишь за тем, чтобы Малыш был сыт. Если он благополучно пережил стряпню Мариты, то твоя ему покажется раем.
Я хочу убедиться, что вы оба счастливы, а потом уйду.
Еще один денек.
Надо же удостовериться, что с ней все в порядке. Может, Скалли что-нибудь срочно потребуется? Может, я забыл что-нибудь оставить? Да, решено – я вернусь обратно и понаблюдаю за ними, но слушать не стану.
Всего один день – останусь на один день. А потом уйду и больше не вернусь никогда. И не стану слушать. Она даже не узнает, что я был здесь.
Да, и решит, что эти три кролика просто покончили с собой прямо у нее на крыльце. Блестящая идея, Малдер.
Может, надо было их освежевать?
Она же врач, гений. Уж как-нибудь и без тебя справится с тем, чтобы разделать пару кроликов.
Господи, ну возьми же себя в руки и просто уйди!
Я уйду днем. Посмотрю в последний раз, как Скалли пьет кофе, как играет Малыш Джон (ну и имечко!), а потом исчезну.
До чего же она печальна. Что тебя гнетет, Скалли? Тебе одиноко? Тревожно? Чего-то недостает? Что не так? Разве ты не счастлива?
Я отвезу тебя, куда пожелаешь, только скажи. Но ты не скажешь. Ограничишься своим вечным «Со мной все в порядке». Наша жизнь нынче более всего напоминает новую серию «Безумного Макса», а с тобой все по-прежнему «в порядке». Тебя продавали, как скотину, трижды чуть не изнасиловали, причем один раз это едва не сделал я сам, ты видела, как твой лучший друг и, быть может, даже любимый мужчина убил двух детей и дал пощечину сыну, а с тобой все так же «в порядке». Тебе пришлось спать со Скиннером, а потом со мной, пришлось взять моего ребенка и навеки распрощаться с возможностью контролировать свою жизнь.
С тобой, черт побери, не может быть все в порядке! Ни с кем из нас!
Не надо было ее подслушивать. Скалли ведь все равно догадается, что я это делаю. Хорошо хоть, что она все равно не может определить мое местонахождение. Наверняка думает, что я уже за много миль отсюда.
Какой же у нее грустный и покинутый вид. До меня доносятся обрывки ее мыслей: «Кофе остыл… Малдер, я люблю тебя… Надо было сказать ему… Пора бы почистить зубы… Я так по тебе скучаю… С ним все хорошо? … Где он? … Пожалуй, пора еще раз искупать Джона… Почему он бросил меня? … Я люблю тебя…»
Прекрати!
И я перестаю слушать, мысленно «убрав громкость».
Нет, ты не любишь меня, Скалли!
Внезапно Малыш Джон оборачивается и показывает пальцем прямо на то дерево, на ветке которого я сижу. Предатель! Скалли, подняв руку к глазам, смотрит прямо на меня, а потом выбегает на крыльцо, чуть не споткнувшись о трагически покончивших с собой кроликов. А я в это время спрыгиваю вниз, собираясь улизнуть, но в последний момент подворачиваю лодыжку.
Черт!
Все пропало.
Господи! Не трогай меня, Скалли! Оставь меня в покое!
Просто уйди!
Но она вместо этого втаскивает меня в нашу хижину (поправка: в свою хижину) и начинает осматривать мою ногу. К чему такие усилия? Я и так прекрасно знаю, что стряслось. Лодыжка растянута. Пять с половиной лет тому назад меня выкинули из космического корабля, а потом банда байкеров-извращенцев швырнула мое бесчувственное тело в придорожную канаву, и оба раза больше всего доставалось моей многострадальной лодыжке. Она как была растянута, так и осталась. Оставь меня в покое, ради Бога!
