Текст книги "Антиутопия (ЛП)"
Автор книги: prufrock's love
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)
Когда Скиннер в следующий раз пришел ко мне, мы занимались любовью с нежностью, но не обмолвились при этом и словом. Он только сказал, что Малдер снова слушает, и спросил моего разрешения. Я закрыла глаза в молчаливом согласии. Так и быть, Малдер, раз ты сам этого хочешь. Все повторилось спустя неделю, а потом случился перерыв на месяц. Я никогда не боялась Скиннера: он был хорошим и ласковым любовником, но я скучала по Малдеру. Скучала, зная, что он не придет и уже не слушает меня больше.
***
Я не обязан верить, что один и тот же Бог одарил нас чувствами, здравым смыслом и разумом – и при этом требует, чтобы мы отказались от их использования.
Галилей
***
Что-то не так. Мое тело, безвольное, как у тряпичной куклы, куда-то медленно летит, словно в состоянии невесомости. Неужели сила притяжения перестала действовать? Меня бы и это нисколько не удивило. В следующее мгновение я ударяюсь головой обо что-то твердое, и в глазах темнеет.
Что это? Дождь? Должно быть, поскольку я ощущаю влагу на лице. Раз капли все еще падают, значит, с гравитацией все в порядке. А потом до меня доносится голос Малдера. Наверное, я сплю, ведь он бросил меня. И никогда за мной не вернется.
Но нет, это в самом деле Малдер: держит мою голову на коленях и раз за разом хрипло повторяет мое имя, умоляя очнуться. Я с трудом приподнимаю отяжелевшие веки и вижу его глаза, полные тревоги и слез. Или это все-таки дождь? Через несколько минут у меня в голове проясняется, и я спрашиваю, что случилось.
– Машина перевернулась, – отвечает на мой вопрос мальчонка и с гордым видом добавляет: – А я был пристегнут.
Повезло тебе, Малыш. Я, мать твою, за тебя просто счастлива. Господи, такое ощущение, будто у меня в голове поселился рой шмелей.
Малдер только вытирает дрожащими руками мое лицо и повторяет снова и снова «Прости». Такое впечатление, что он в полной прострации и сходит с ума от беспокойства: у меня идет носом кровь, и это его, кажется, доконало. Мальчик меж тем продолжает рассказывать: на дороге словно из ниоткуда возникла огромная вымоина, машина рухнула в канаву, и я вылетела прямо через ветровое стекло. Малдер и Малыш, которые были пристегнуты, не пострадали, а я на несколько минут потеряла сознание. И у меня «нос кровил».
Ну и денек.
Надо было все-таки пристегнуться: силу притяжения, в конце концов, никто не отменял.
Я заверяю Малдера, что со мной все в порядке, но он словно не слышит и по-прежнему не отходит ни на шаг. Поэтому приходится рявкнуть на него что есть мочи, и от боли в голове застилает глаза, но зато это оказывает желаемый эффект, и Малдер перестает твердить одно и то же, как заведенный. Я остаюсь сидеть на дороге, чувствуя себя полной дурой, а он выправляет машину и, вырулив обратно, собирает рассыпавшиеся по дороге припасы.
Наверное, я спала до аварии, потому что сейчас никак не могу понять, где я: окружающий пейзаж совсем не похож на Канзас. Да и на Землю не особенно.
Вы посмотрите только, какие молодцы: мой лучший друг Малдер, неожиданно сменивший род деятельности и заделавшийся профессиональным киллером, и его незаконнорожденный сын, отпрыск какой-то шлюхи, уже почти загрузили багажник. Я не забыла упомянуть, что он теперь еще и медиум? Как и его мальчишка. И мы оба принадлежим этому человеку целиком и полностью.
Господи, как же голова раскалывается!
Малдер выбрасывает в канаву несколько разбитых бутылок и блоки вымокших в виски сигарет, а Малыш ухмыляется. Они обмениваются парочкой взглядов, и мальчик стремительно уворачивается, отчего внезапная пощечина в итоге не сбивает его с ног, а лишь оставляет на щеке красное пятно. Я тороплюсь вмешаться, до конца не веря, что Малдер только что ударил ребенка, и пытаюсь встать.
А Малдер тем временем предупреждает мальчонку:
– Не смей думать о ней в таком тоне.
Либо пощечина не была такой уж сильной, как мне показалось, либо Малыш просто не умеет плакать: тихонько извинившись, он принимается помогать мне, явно испуганный гневом Малдера и полученной от него взбучкой. А я так и замерла в одной позе – стоя на коленях на шершавом асфальте.
Малдер явно пристыжен. Он с минуту упорно разглядывает свои ботинки, а потом и вовсе куда-то исчезает на целых полчаса. К тому моменту, как он снова предстает перед нами, мальчик успевает помочь мне обработать ссадины на локтях и смыть кровь с лица и попутно объясняет, что обычно покупают на виски и сигареты – шлюх. Согласно его версии, он просто мысленно отметил, что Малдеру теперь все равно нет нужды платить за секс, ведь у него есть я.
Не уверена, что сама бы сдержалась и не устроила бы тебе хорошую выволочку, Малыш, если бы знала, о чем ты подумал. До физической расправы бы не дошло, конечно, но это уже слишком даже для меня. Я понимаю, этот ребенок не помнит времен, когда женщин использовали для чего-то еще, помимо секса, он еще маленький и слышит то, чего не понимает в силу возраста, и…
И я опять разревусь, если не возьму себя в руки.
Мой мозг со всем этим просто не справляется.
Малдер появляется так же бесшумно, как исчез. Я не собираюсь с ним заговаривать, и лучше ему даже не пытаться подслушать мои мысли. Пусть, если хочет, изобьет меня до полусмерти, но я не собираюсь молча наблюдать, как он обращается с собственным сыном.
– Прости, Скалли, это не повторится. – Судя по выражению его лица, он говорит искренне.
Я так хочу ему верить, что действительно верю. Он просто был не в себе из-за того, что я пострадала в аварии, и сорвался. Мой Малдер никогда бы не ударил ребенка.
Поднявшись я обнаруживаю, что с трудом держусь на ногах: меня шатает из стороны в сторону, и Малдер подхватывает меня на руки, а я бурно протестую. К моему величайшему изумлению, он отпускает меня без единого возражения. Я все время невольно жду, что Малдер станет меня к чему-нибудь принуждать, но вместо этого между нами установился странный баланс, позволяющий мне вновь ощутить себя сильной. Чувство, от которого я отвыкла за эти годы. И за одно это уже испытываю к Малдеру благодарность.
Он привычно дотрагивается рукой до моей спины, ведя меня к машине, а затем, когда я усаживаюсь на пассажирское сиденье, туго затягивает ремень безопасности. Я бы поцеловала его, если бы так не боялась, и поэтому только сжимаю его руку. Малдер продолжает вести машину к неизвестной мне цели, а Малыш сидит сзади и с блаженным видом поедает горсть за горстью мятные конфетки. Малдер вручил ему целый пакет, видимо, в качестве ветви мира.
Прости и ты меня, Малдер. Прости, потому что где-то в глубине души я ощущаю ответственность за то, кем ты стал.
Современная наука, творимая критичными умами, бестрепетно пытающимися проникнуть в самую суть природы, имеет дело не только с неоспоримыми фактами, но и с серьезными рисками: риском впустую потерять время, обжечься на неудачах, ничего не добиться. Это все равно что пытаться взломать невероятной сложности сейф, на котором установлен изощренный секретный замок, придуманный самим Господом Богом.
Ричард Престон
***
В конце концов мне пришлось задать себе вопрос: должен ли Скиннер стать для меня чем-то большим, чем просто временным суррогатом Малдера? Во многом он напоминал мне Джека и Дэниэла: старше меня, сильный, властный. Нас многое связывало в Прошлом, и это тоже привлекало. Но я больше не была ребенком, и мне уже не требовалась очередная реинкарнация отца. Все, чего я жаждала, – это безопасности. И чтобы Малдер вернулся за мной. Но этого никогда не случится.
Бог ответил мне «нет», и с этим придется жить.
А Скиннер был неплохим человеком.
Однажды после секса я не ушла к себе, а осталась с ним в постели. Скиннер занимался со мной любовью так, словно ступал на неизведанную территорию, куда не рисковал соваться ни один смельчак. Он ни разу не прикоснулся ко мне за стенами спальни и никогда не показывал, что мы были возлюбленными, потому что мы ими и не являлись. Моим возлюбленным был Малдер, а Скиннер – всего лишь любовником.
Правда, не поручилась бы, что он согласился бы с такой трактовкой.
Видимо, мы проспали, потому что проснулась я от стука. Это был Байерс: распахнув дверь, он увидел меня обнаженной, растянувшейся на широкой груди обнимавшего меня Скиннера. Я приоткрыла сонные глаза и встретилась с обвиняющим взглядом Стрелка.
Взглядом, которым он назвал меня шлюхой – не вслух, но четко и ясно – так же, как я назвала про себя мать Малыша. Одно дело – спасать свою жизнь, но предавать – совсем другое.
Байерс ничего мне не сказал, но это была первая и последняя ночь, когда я осталась спать со Скиннером.
***
Но мне и не требуется ответ. Меня не пугает то, что я чего-то не знаю, что я мог потеряться в нашей загадочной вселенной и существую в ней без всякой очевидной цели, ведь, насколько я могу судить, именно так и все и обстоит на самом деле. Но это не пугает меня.
Ричард Фейнман
***
Не успевает Малдер остановить машину, как Малыш перелезает по мне, словно по шведской стенке, и вприпрыжку мчится к выкрашенному синей краской дому. Молодой человек в очках открывает перед ним дверь, и мальчик с разбегу влетает внутрь. Мужчина – нет, подросток – улыбается мне и машет рукой, а Малдер заносит в дом наши вещи и двух подстреленных гусей. Когда я оказываюсь у входной двери, юноша стремительно сжимает меня в объятиях, приподняв над землей. Кто бы это ни был, он либо чрезвычайно радушен, либо питает заслуженное уважение к свирепому норову Малдера.
Но эти очки…
Гибсон.
Это Гибсон Прайс.
Ну конечно, он ведь мог слышать мысли так же, как Малдер. Точнее, может и сейчас. Если он до вторжения уже был заражен вирусом, то для Серых оказался бесполезен, а значит – вполне мог уцелеть. В Прошлом ему было лет десять-одиннадцать, следовательно, сейчас уже исполнилось пятнадцать или шестнадцать.
Гибсон! Не успев ни о чем подумать, я чмокаю его прямо в губы.
В комнате появляется молодая девчонка – разумеется, с огромным пузом. Малдер протягивает ей тушки гусей, и она выходит наружу, чтобы ощипать их, а я провожаю ее встревоженным взглядом. Девушка только-только вступила в период зрелости, и бедра у нее по-детски узкие. Ей явно не больше тринадцати, несмотря на высокий рост. Рожать ей будет непросто. Может, поэтому Малдер и взял меня с собой?
Господи, надеюсь, это хотя бы не его ребенок. Она же сама еще дитя.
***
И чем более я размышляю, тем более две вещи наполняют душу мою всё новым удивлением и нарастающим благоговением: звездное небо надо мной и нравственный закон во мне.
Иммануил Кант
***
Между прочим, покинуть колонию «Альфа» мне пришлось как раз таки из-за беременной женщины. Лидер другого поселения сделал нам предложение, от которого нельзя было отказаться, – обменять меня на их ветеринара, и пообещал вдобавок перестать нападать на наш бункер, а в дальнейшем объявить перемирие и даже рассмотреть возможность объединения. По словам ветеринара, жена лидера была беременна двойней, и им требовался настоящий врач.
Тогда я увидела в глазах Скиннера сомнение. Глава того поселения сказал, что у них жили женщины и другие гражданские, а это означало меньше внутренних распрей и большую стабильность. Среди женщин имелись даже бывшие проститутки, и это обещало мне защиту от домогательств. А Скиннеру становилось непросто удерживать порядок в колонии и одновременно бороться за бункер и за меня. Эта война на два фронта утомляла его чем дальше, тем больше. От чего-то придется отказаться, а я приносила больше проблем, чем пользы.
Скиннеру уже не приходило в голову поинтересоваться, чего хочу я сама. Мой бывший начальник, который всегда так уважительно, без намека на шовинизм относился ко мне и моей службе в ФБР, ничуть не интересовался моим мнением. Я возражала, я кричала, я спорила. Даже пыталась соблазнить его, когда он велел мне собираться.
– Малдер слушал только в первый раз.
Вот и все, что он сказал. Скиннер просто хотел расслабиться и потому лгал мне. Через десять минут я собралась и готова была уходить. За меня вступился Байерс, и Скиннер убил его одним выстрелом.
Больше никто не стал ему перечить.
***
Самое прекрасное, что мы можем испытать – это ощущение тайны. Она источник всякого подлинного искусства и науки. Тот, кто никогда не знал этого чувства, кто не умеет остановиться и задуматься, охваченный робким восторгом, тот подобен мертвецу, и глаза его закрыты.
Альберт Эйнштейн
***
Девчонка жарит гуся на вертеле во дворе. Она похожа на индианку из тех времен, когда здесь еще слыхом не слыхивали о европейцах. В ее лице действительно есть индейские черты: наверное, она даже не полукровка. Черные волосы до талии, высокие скулы, длинные красивые ноги, выглядывающие из-под короткой юбки. Скорее всего, в момент вторжения она была совсем маленькой и жила в резервации, и пришельцы с пчелами ее просмотрели.
Сзади по ступенькам ко мне спускается Малдер и садится рядом, свесив ноги. Он снимает с меня шляпу, которую я обычно надеваю, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания, и распускает мои волосы. Они стали длиннее и доходят до плеч: проще их отрастить, чем пытаться ровно обрезать. Я чувствую, как он нежно перебирает пряди, распутывая их пальцами, а потом зарывается лицом мне в волосы и глубоко вдыхает.
И вспоминаю ощущение его прикосновений. Вспоминаю моего Малдера.
Он меж тем неторопливо заплетает мне волосы: наверное, научился этому много лет назад, причесывая Саманту, и затягивает снизу резинкой. Когда Малдер встает, я протягиваю руку за своей шляпой, но он лишь качает головой.
– Не надевай ее, – говорит он. – Здесь никто тебя не тронет.
Потому что теперь я его собственность. Я принадлежу Малдеру.
После ужина мы ложимся вместе, а Гибсон с девушкой наверху занимаются сексом. «Где же эти организации по защите детей, когда они так нужны?» – думаю я, прислушиваясь к звукам совершаемого преступления. Слава богу, там с ней не Малдер.
Мальчик, приютившийся рядом со мной, никак не успокоится: постоянно вертится и переворачивается с боку на бок. А потом шепчет:
– Гибсон не делает ей больно. Засыпай.
Я чувствую, как Малдер двигается позади меня, и мальчик тихо уходит. А минутой позже диван в гостиной со скрипом прогибается под его весом. Малдер проводит пальцами по моему плечу, по запястью, по животу, а потом кладет руку мне на грудь.
– Ты этого хочешь, Скалли? – Он и без того знает, что да, но ему нужно услышать, как я произношу эти слова. – Не надо бояться. Я не причиню тебе боли.
Мне хочется в это верить.
Малдер встает и раздевается. Шрамов на его теле существенно прибавилось с тех пор, как я последний раз видела его обнаженным. А затем просто ложится на кровать и ждет – так же, как я ждала Скиннера. «Если ты хочешь меня, то иди сюда, я здесь».
Я медлю. Когда мне было одиноко и страшно, не стоило труда вообразить, будто между нами и впрямь существует нерушимая связь – вечная любовь, как в сказках. Нетрудно было даже позволить своему читающему мысли спасителю соблазнить меня той ночью в бункере. Малдер, мой лучший друг и напарник, так и не ставший для меня тем возлюбленным, каким я представляла его в Прошлом. Но все же этот мужчина был почти, хоть и не совсем моим Малдером.
В темноте он берет меня за руку, и я вспоминаю, как он делал это раньше. Как поддерживал меня, спасал, любил, не задавая вопросов. Я покорно двигаюсь ближе, и Малдер притягивает меня к себе.
Он никогда и ни в чем не был пассивным, и конец света это не изменил. Его рука замирает у меня на бедре, мягким нажатием побуждая меня без промедления опуститься еще ниже. Его плоть проникает внутрь, давит все сильнее и сильнее. Я еще не совсем готова и стискиваю зубы, чувствуя болезненное трение. Мое тело с трудом впускает его в себя – с таким же ощущением, как когда слишком широко раскрываешь рот при зевке. Я втягиваю носом воздух, прислушиваясь к его прерывистому дыханию. Ну что, Малдер, теперь ты видишь, как сильно я тебя хочу? Ладонь перемещается чуть ниже, скользя по моей татуировке, а затем – ложится на талию, направляя меня, и я послушно двигаюсь в том ритме, который он задает. Оргазм захлестывает меня почти в ту же минуту, и я обессилено опускаюсь на его потную, покрытую шрамами грудь, пока Малдер продолжает подталкивать меня, все быстрее и быстрее, а потом его тело вдруг напрягается, дрожа, как натянутая струна. И лишь спустя время, уже засыпая, я чувствую его у себя в голове, читающего мои мысли.
***
Я нахожу невероятным, чтобы из хаоса образовался такой порядок. Должен быть определенный организующий принцип. Для меня Бог – это тайна, и в то же время Он объясняет чудо существования, почему что-то существует вместо ничего.
Алан Сэндидж
Комментарий к Часть первая
(1) Откровение Иоанна Богослова.
(2) «451 градус по Фаренгейту» – роман Р. Брэдбери; В романе «О дивный новый мир» О. Хаксли: «альфы» – высшая каста людей, «Дикарь» – один из героев романа, «сома» – безвредный наркотик; в романе «1984» Дж. Оруэлла: «не-лица» – уничтоженные системой люди, «Старший Брат» – правитель государства Океании; «Воины дороги» – персонажи фильма «Безумный Макс»; Рэндалл Флэгг – мистический герой нескольких романов Стивена Кинга; «Марты» – собирательное название из романа «Рассказ служанки» М. Этвуд, бесплодные женщины старшего возраста, выполняющие домашнюю работу.
(3) Безумный Макс – главный герой одноименных фильмов-антиутопий в жанре киберпанк, Джон Уэйн – американский актер, снимавшийся в вестернах.
(4) Ньют Гингрич – американский политик, писатель, публицист и бизнесмен. Бывший спикер Палаты Представителей Конгресса США; Пэт Робертсон – американский религиозный и политический деятель, известный телевизионный проповедник.
(5) SETI – проект по поиску внеземных цивилизаций и возможному вступлению с ними в контакт.
(6) Джеймс Рэнди – американский иллюзионист и скептик канадского происхождения, известный разоблачитель паранормальных явлений и псевдонаучных теорий.
(7) Пятикарточный стад – разновидность покера.
(8) Концепция Бога-часовщика – концепция философа Уильяма Пейли, призванная доказать существование божественного замысла.
(9) Розарий – традиционные католические четки.
(10) Цитата из серии «Small Potatoes».
========== Часть вторая ==========
Покинув колонию «Альфа», я не единожды задавалась вопросом, солгал ли мне Скиннер или сказал правду. Пусть я всего лишь женщина, с которой нет нужды церемониться, но все равно в голове не укладывалось, чтобы он вот так воспользовался моим доверием, ведь он, вне всякого сомнения, любил меня. Не пытался ли Скиннер таким образом защитить меня? Но я и сама знала, что Малдер «разрешил» ему пользоваться моим телом. Можно подумать, что принимать такое решение было прерогативой Малдера.
Так или иначе, мне пришлось подчиниться и уйти.
Я сидела на пассажирском сиденье армейского грузовика, везущего меня к моему новому дому, и рассматривала пейзаж за окном. За все это время я ни разу не была за пределами нашего поселения: слишком велик риск. Мужчины обеспечивали меня всем необходимым, хотя все они почему-то пребывали в уверенности, что мне нужны кружева и духи, а не удобное нижнее белье и ботинки. Ничего не скажешь, приятно осознавать, что двести мужчин интересовали мои предпочтения в выборе средств интимной гигиены. А еще они все словно сговорились сделать так, чтобы в моем гардеробе не было ни одного скромного бюстгальтера. Подозреваю, что и Скиннер принял в этом заговоре самое активное участие.
Вот сволочь.
Я слабо представляла, куда мы едем. Мне почему-то казалось, что вторая колония должна находиться гораздо ближе. Стадо оленей паслось прямо около дороги: сейчас не осталось охотников, которые раньше регулярно прореживали их ряды, и зверей за это время развелось немало. Охранники, ехавшие вместе с нами в кузове, принялись палить по животным, пока лидер колонии не велел им прекратить. Повсюду стояли дома – уцелевшие, но пустые внутри. Прямо как я.
Водитель – сам глава поселения по имени Грейнджер – увидел, что я улыбнулась, когда мы остановились перед знаком «стоп», предварительно включив поворотник, как будто прежние правила дорожного движения все еще имели значение.
– Никто тебя и пальцем не тронет, нам нужен врач – и только, – заверил он меня.
Помню, я подумала: «Мистер, мне плевать, даже если меня заставят рыть канавы. Лишь бы вы не оказались вторым Уолтером Скиннером».
Он сдержал слово. Бояться и впрямь было нечего, никто и не думал меня обижать. Спустя две недели супруга Грейнджера родила здоровых девочек-двойняшек, а я превратилась в местную героиню. И жизнь моя продолжила идти тем же чередом, что и раньше: головные боли, нарывы, порезы, а подчас – огнестрельные ранения. И нескончаемая череда отравлений: консервы уже начинали портиться. Роды и смертельные инъекции тем, кому суждено было умирать в мучениях. Все то же самое, за одним исключением: однажды ночью Малдер снова стал слушать меня.
И тогда я перестала молиться.
***
В божественном промысле нет ничего легкомысленного. Вселенная создавалась не шутки ради, но в обстановке торжественной, таинственной серьезности. Она сотворена загадочной силой, невероятно значимой и могущественной. Изменить это не в нашей власти. Все, что нам остается, – проигнорировать сей факт или признать его.
Энни Диллард
***
Я слышу, как Малдер хрипло смеется в темноте.
– Эх… Где мои пятнадцать лет?
А потом сверху доносится веселый смех девочки, и я понимаю, о чем он. Прошло так много времени с тех пор, как я в последний раз слышала смех Малдера, что мне не удается сдержаться и не поцеловать его. Я ведь уже начинала думать, что он и вовсе разучился смеяться. Малдер охотно отвечает на мой поцелуй, и мне приходит в голову, что в сорок пять люди все-таки знают больше, чем в пятнадцать. Именно об этом мужчине я грезила столько лет, а не о том, который застрелил ребенка и ударил своего сына. И даже не о том, кто спас меня от пришельцев. Уютно устроившись на его обнаженной груди, я жду наступления утра.
На рассвете мы пересаживаемся в другой автомобиль и продолжаем наш молчаливый путь на запад. Здесь, в горах, намного холоднее, и Малдер достает два зимних пальто. Одно протягивает мне, другое накидывает на мальчика. Стало быть, он давно запланировал эту поездку. Но я все равно мерзну: ледяной воздух проникает сквозь открытый люк на крыше нашего «хамви» (1). Гибсон с девчонкой примостились на заднем сиденье, прикорнув друг у друга на плече. А от того Малдера, что вчера смеялся вместе со мной, нынче не осталось и следа: вместо него за рулем сидит молчаливый мужчина с мрачным выражением лица и целеустремленным взглядом.
После обеда его сменяет Гибсон, а Малдер вместе со мной и Малышом дремлет на заднем сиденье. Вчера ночью ни один из нас троих толком не выспался. Гибсон, судя по звукам, долетавшим сверху чуть ли не до утра, тоже. Из-за этой истории с девчонкой я не могу справиться с возникшей к нему антипатией. Наверное, он «слышит» меня, потому что начинает обороняться:
– Если бы она не была со мной, то давно стала бы шлюхой в какой-нибудь колонии, Скалли. Что, по-твоему, лучше?
«Лучше бы мы жили в мире, где заниматься сексом с тринадцатилетними незаконно, Гибсон», – думаю я. Но не произношу этого вслух. Если Прайс и слышит мои мысли, то предпочитает оставить их без комментариев.
Он едет прямо посреди дороги, не обращая никакого внимания на разметку, как человек, учившийся водить в мире без машин. Малдер управлял автомобилем так же, как будто специально стер все воспоминания о Прошлом. Девчонке удается отвоевать пассажирское сиденье: можно сказать, в буквальном смысле, ведь в ее худеньких руках зажато ружье. А Малыш заворожено глядит в окно, за которым все выше и выше вздымаются горные хребты.
А мне по-прежнему не дают покоя одни и те же вопросы. Где ты был до сих пор, Малдер? Почему не приходил за мной? Не вступил в колонию, притворившись моим мужем или взяв чужое имя? В какую из ночей ты зачал этого ребенка? Не тогда ли, когда слушал нас со Скиннером? Судя по возрасту мальчика, очень даже может быть, но неужели ты мог так со мной поступить? Как так вышло, что ты огрубел и изменился настолько, что я с трудом тебя узнаю? Кто ты? Убийца? Мученик? Жертва? Куда ты меня везешь? Почему не хочешь перемолвиться со мной даже словом? Помнишь ли все эти проведенные вместе ночи – долгие разговоры в арендованных машинах обо всем и ни о чем, бесконечные поездки в поисках истины, кофе в пластиковых стаканчиках на заправках и китайскую еду, офис в подвале и наш старый проектор? Помнишь ли ты еще, кем мы когда-то были, Малдер?
В ответ – все то же молчание, хотя я чувствую, что он настроен на мои мысли даже сейчас, когда спит. Машина тем временем перебирается через горы. Гибсон замедляет ход на слепом повороте, и Малдер мгновенно просыпается, схватившись за ружье, из которого вчера стрелял гусей. Девушка подскакивает и кладет оружие на плечо, а Малыш жестом велит мне пригнуться. Мы съеживаемся на заднем сиденье, «хамви» медленно ползет вперед, а девчонка, приподнявшись, осторожно накидывает на капот маскировочную ткань. Раздается несколько выстрелов, и в ответ Малдер дважды нажимает на курок. Звук пуль, пробивающих плоть, вызывает у меня тошноту. Шины издают омерзительный скрежет, когда мы торопливо заворачиваем. Ну вот, кажется и все. Малыш снова садится и тянет меня за рукав, а Малдер приставляет ружье к дверце и опять засыпает. Во сне он еще больше напоминает моего Малдера.
Гибсон, в отличие от последнего, не так внимателен к желанию других сходить в туалет, поэтому к тому моменту, как я решаюсь попросить его остановиться, Малыш и девчонка уже не находят себе места. Не сказав в ответ ни слова, Гибсон жмет на тормоз. Честное слово, чего бы только не дала за возможность затеять очередную дружескую перепалку с Малдером, как раньше. Даже согласилась бы на вполне себе горячий спор: мне уже здорово не по себе от того, что практически все вокруг меня слушают мысли друг друга и ничего не говорят.
Я тяну время как можно дольше и отвожу Малыша в женский туалет в уцелевшем туристическом центре. Он прекрасно функционирует: женщины больше им не пользуются, благо их почти не осталось, да и тяжеловато было бы сломать конструкцию, которая недалеко ушла от простой ямы в земле. На стойках до сих пор лежат брошюры, и я на ходу беру несколько, надеясь чем-нибудь занять мальчишку. Потом мы решаем немного пройтись, чтобы поразмять ноги, и я показываю Малышу, как лепить снежки и как в них играть. К моменту нашего возвращения девочка уже нетерпеливо ходит взад-вперед, а на бесстрастном лице Малдера наконец появляется хоть какое-то выражение – крайнего раздражения.
Малдер и Гибсон, судя по всему, спорят без слов, указывая попеременно то на девчонку, то на машину. Малыш немедля решает «перевести» для меня эту дискуссию:
– У нее скоро родится ребенок, раньше срока. Малдер хочет оставить ее здесь, а Гибсон – подождать и взять и ее, и ребенка с нами. Он говорит, что ты ей поможешь и что он ее здесь не бросит. А Малдер говорит, что она все равно умрет, и лучше ее сразу застрелить. Что не так уж мало шлюх осталось в мире, чтобы Гибсону некого было трахать, кроме как малолетку…
Малдер и Гибсон замирают, когда Малыш произносит эти слова вслух, и спор мгновенно прекращается. Малдер распаковывает несколько спальников и раскатывает их на полу на первом этаже туристического центра. А затем принимается собирать дрова: значит, мы остаемся.
Через несколько часов я замечаю, что девчонка не прекращая нарезает круги по покрытому оранжевой плиткой полу. Ей явно становится хуже. Гибсон ходит за ней, изнывая от волнения, а Малдер, привалившись спиной к стене и положив рядом ружье, смотрит прямо перед собой. Малыш сидит у него под боком, молча, словно пребывая в каком-то странном забытьи, как ребенок, переживающий свою первую бомбежку во время войны.
Следующий день не приносит никаких изменений, кроме того, что девочка теперь лежит на полу, поскольку ходить уже не может. У меня с собой есть сумка, в которой найдется скальпель и основные медицинские принадлежности, но там нет подходящих инструментов, чтобы сделать кесарево, которое ей и требуется. Если бы поблизости была больница, я бы отвезла ее туда, но мы сейчас находимся прямо посреди Скалистых гор. Малдер прав: она умрет. У меня с собой есть старый добрый демерол, но, боюсь, его не хватит, чтобы избавить ее от страданий. Может, удастся унять боль на несколько часов, но в конце концов…
Не успев додумать эту мысль до конца, я вижу, что Гибсон целует девушку в лоб, а Малдер поднимает ружье. Я открываю рот, чтобы выкрикнуть «нет», но она уже мертва – лежит в луже собственной крови. Ребенка еще можно вынуть, но Гибсон качает головой. Нам все равно не спасти в таких условиях недоношенного младенца.
Нет, этого не может быть. Я скоро проснусь.
Малдер сворачивает спальник, на котором сидел, и счищает с «хамви» снег. И снова все повторяется: я залезаю на пассажирское сиденье, оставив тело девочки падальщикам. К ночи мы оставляем горы позади, и приходится признать – этот кошмар мне не привиделся. Все происходит наяву.
На закате машина останавливается: Малдер выбирает для ночлега викторианский дом с хорошей стратегической позицией – на вершине холма. Перед ним разгуливают олени, поэтому пока Гибсон и Малдер натягивают на «хамви» брезент, наш ужин уже готовится. Не могу понять, почему Малдер так зол. Потому что мы задержались из-за девчонки? Потому что пришлось остановиться в неизвестном доме? Потому что все замерзли и устали? Или просто потому, что сейчас полнолуние? Какой бы ни была причина, исходящие от него волны раздражения почти физически ощутимы и пугают не на шутку. После еды Гибсон, все еще заплаканный, неохотно уводит мальчика с собой, оставляя меня на милость Малдера, который сейчас больше всего смахивает на мечущуюся по клетке пантеру.
– Я не чудовище, Скалли.
Ну, подумать только – он заговорил! Ангелы, должно быть, возрадовались на небесах!
– Я выживал – так же, как ты. Я же не спрашиваю, на что тебе пришлось пойти ради этого.
Я не стреляла в детей, Малдер.
– Я сделал то, что надо было сделать. Тебе доставило бы большее удовольствие наблюдать, как она мучается еще несколько часов кряду? Или убить ее собственными руками?
– Прекрати! – кричу я. – Не смей подслушивать мои мысли!
– Я не виню тебя за то, что ты меня боишься или даже ненавидишь, но никогда – слышишь? – никогда не смей сомневаться в моих чувствах к тебе. Ты единственная, кто имеет для меня значение.
А Гибсон? А твой сын? Он тоже не имеет значения?
