Текст книги "Красный бархат (СИ)"
Автор книги: Pervert_Angel
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)
– Нет, Тесс. В том-то и дело, что не будет. Он не любит меня. Пока я здесь, пока попадаюсь ему на глаза, не оставляю ни на минуту в покое, он помнит обо мне. Но стоит мне уехать хотя бы на месяц, когда я вернусь, я застану его прежним. И при этом в объятиях какой-нибудь красотки. И хорошо, если без кольца на пальце, – Дин покачал головой, пресекая все возражения, которые уже были готовы сорваться с уст девушки, – Я действительно подумаю над предложением, но, пожалуйста, дай мне это сделать самому. Не дави на меня. Я хотел закончить картину, которая закрыта, так что встретимся вечером, хорошо?
Девушка кивнула, понимая, что спорить с ним бесполезно. Она лишь обняла его и убежала в сторону приюта. Ей очень хотелось помочь ему. Тесса до безумия хотела увидеть Винчестера счастливым. Но его счастье лишь в его руках, с этим она ничего сделать не может. Нет, впрочем, она может поговорить с Кастиэлем. Да, это, наверное, будет единственный выход. Граф должен отпустить его. Иначе никто из них не будет счастлив.
Не подозревая о решении, принятом подругой, Дин медленно выводил на холсте картину, которая возникла в его голове. Он прекрасно знал, что именно эта картина ему лишь приснилась, но так и не смог побороть желание нарисовать ее.
Когда шедевр был закончен, юноша коротко улыбнулся. Это было лучшее из его творений, и он обязательно покажет его Касу. Медленно закрыв холст, аккуратно, чтобы не смазать краски, Дин вышел из комнаты и направился в спальню. Ему предстояло переодеться и отправиться на прием у Габриэля.
– Главное, чтобы Кастиэль с Тессой не устроили там опять вечер памяти, который снова бы закончился слезами и бойкотом, – Дин выдохнул, проводя рукой по волосам.
Он любил их обоих. Ему было так сложно видеть, что они делают друг с другом… Какое счастье, что у Тессы, как оказалось, есть Майкл, а у Кастиэля есть Дин.
Винчестер с ослепительной улыбкой зашел за девушкой, и они вместе отправились на вечер. Долго Тесса не выдержала:
– Нет, можешь расскажешь, отчего сияешь, как будто тебя фея ударила по голове волшебной палочкой?
– Да так, – Дин рассмеялся, – Просто подумал, что скоро погуляю на вашей с Майклом свадьбе.
Девушка потупила взгляд и вдруг начала нервно закручивать локон на палец.
– Он хороший, – выдала она, наконец, после продолжительного раздумья, – И он мне действительно очень сильно нравится. Он не Кастиэль и никогда им не станет, я понимаю это. Так же я понимаю, что никого не полюблю так сильно, как графа. Но жизнь не стоит на месте. И Майк – то, что мне нужно.
Дин кивнул, обнимая девушку за плечи. Он был счастлив за нее так, как никогда не мог радоваться за свои собственные достижения. В эту секунду ему казалось, что если Тесса будет счастлива, то ему и самому в жизни больше ничего не будет нужно.
Габриэль встретил их уже прямо у входа, обнимая Дина, как старого знакомого, а Тессе целуя руку.
– Вы пришли! Как я рад! Прошу, проходите, – Гейб провел их внутрь, радостно улыбаясь, – Дин, позвольте похитить Вас сразу, а то, зная нашего любимого Кастиэля, он вскоре сделает это за меня. Надеюсь, Вы не против.
Юноша улыбнулся и пошел вслед за мужчиной. Габриэль провел его в какую-то комнату, которая находилась вдалеке от остальных, а потом пригласил сесть в кресло и протянул сигары.
– Дин, Вы не расскажете мне, что происходит между Вами и Кастиэлем? – подумав, что ходя вокруг да около, он лишь испугает мальчика, Гейб перешел сразу к делу. Да, как будто так не испугал.
– Не понимаю, о чем Вы. Граф – мой учитель, – это стоило большого труда Дину заставить себя улыбнуться в этот момент. Сердце его отбивало бешенный ритм, юноша невольно закусил губу изнутри.
– Побойтесь Бога, мистер Винчестер. Я не прошу Вас рассказывать подробности. Просто мне очень не хочется, чтобы кто-нибудь еще пострадал. Кастиэль – мой друг, и я буду верен ему до тех самых пор, пока он окончательно не переступит черту. Но я хочу предостеречь Вас. Не привязывайтесь к нему. Это повлечет за собой огромное количество боли, – с этими словами Гейб встал и вышел из комнаты. Долгое время Дин сидел, молча смотря перед собой. Неужели они с Кастиэлем настолько очевидные любовники, что это замечают все, кому не лень?
– Кастиэль. Прекрати от меня бегать и поцелуй уже меня, наконец! – только когда от двери раздается девичий смех, Дин вскидывает голову и смотрит на вошедших. Кас ему улыбается.
– Дин. Именно тебя я и искал. Габриэль сказал, где тебя найти, – Кастиэль прошел и сел в кресло, беря в руки одну из сигар, что все еще лежали на столе.
– И почему ты слушаешь своего друга только тогда, когда это выгодно тебе? – Мег фыркнула, тоже садясь в кресло, – Юноша, вот Вы скажите ему, что это уже становится смешно.
– Становится смешно что? – Дин приподнял брови, переводя взгляд с Кастиэля на Меган. Кас неуверенно повел сигарой в воздухе.
– То, что он еще не объявил о нашей помолвке. Мы как раз обсуждали это вместе с Габриэлем, когда пришли вы. Но нет же, Кастиэль вовсе его не слушает.
– Меган, я уже тебе говорил и не раз, в ближайшее время помолвки не будет. А у Габриэля просто такое чувство юмора. Теперь оставь меня, пожалуйста, – голос Кастиэля вдруг зазвенел металлом, причем в нем было столько холода и равнодушия, что девушка дернулась будто от удара.
– Мы еще поговорим с вами об этом, милорд, – Меган вскинула голову и прожгла сначала Каса, а потом заодно и Дина злым взглядом.
Когда девушка покинула комнату, Дин незамедлительно встал и подошел к Кастиэлю, чтобы поцеловать того. И граф ответил на поцелуй нежно и со страстью, но, спустя всего лишь несколько секунд, разорвал его.
– Не здесь, пожалуйста, Дин. Нас могут заметить, – Кас чуть улыбнулся.
– Хорошо, – Винчестер вернулся на своем место и тоже занялся сигарой, – Кстати, Габриэль догадывается. Он открыто мне это сказал.
– Да, спасибо, – Кастиэль фыркнул, медленно затягиваясь. Когда легкие освободились от дыма, он продолжил: – Я понял это по тому, как усердно он пытается меня поженить.
Граф откинул голову на спинку кресла и надолго замолчал, периодически потирая пальцами переносицу. Потом он все же снова заговорил:
– Пока тебя предостерегали об опасности, которую я несу в себе, я успел поговорить с Тессой. Девушка поспешила напомнить мне, что я причиняю тебе слишком много боли, и мне надо перестать тебя мучить. Знаешь, а я согласен с ней…
– Кастиэль! – Дин посмотрел на графа с каким-то отчаянием, – Не начинай, пожалуйста, снова.
– Нет, Дин, я начну. И Тесса, и Гейб правильно делают, что стоят у нас над душой. Ты не понимаешь, во что ввязался. Ты же еще ребенок. А я слишком эгоистичен, чтобы показать тебе это. Ты же слышал сегодня про Анну, да? И тебя это не тронуло? – Кастиэль хрипло рассмеялся, – Она убежала прямо из моей постели. И прыгнула в ледяную воду. Но… я не чувствую себя виноватым. А знаешь почему? Потому что я не умею чувствовать, Дин!
Мужчина замолчал, продолжая про себя посмеиваться. И Дин тоже молчал, просто не зная, что ответить, что предпринять. В эту секунду ему было неимоверно больно, больно от осознания того, что на самом деле его любовь ничего не значит…
– Ты так думаешь, Кастиэль? А мне кажется, что умеешь. Просто боишься. Как огня боишься это признать, – Дин заставляет себя улыбнуться и сделать очередную затяжку.
Господи, как же неимоверно больно…
– Дин, да пойми ты уже. Я бы хотел, хотел сделать так, чтобы ты не страдал. Но в итоге все равно все сводится к одному. Я не могу иначе. Пойми ты уже, Дин! – Кас закрывает глаза. Лишь бы не видеть боли на лице ребенка. На лице человека, который так опрометчиво доверил ему свое сердце.
– Кажется, я понял, – Дин медленно встает и выходит. Он, не оборачиваясь, идет к выходу. Карету приходится немного подождать, за это время к нему подходит Тесса. Кажется, девушка все понимает и без слов, поэтому молча стоит рядом.
А ему уже все равно. Все вдруг рухнуло в какую-то бездну. Кажется, он наконец-то понял, как это – не чувствовать. Нет ни слез, ни сумбурных мыслей, ни проклятий, которые хочется кричать. Нет ничего. Лишь сосущая, ноющая пустота в том месте, где когда-то было сердце.
Теперь все предельно ясно. Ведь у него никогда и не было другого выбора, правда? Кастиэль прав, все всегда придет к одному.
Дорога до дома тянется как в тумане, но, когда они приезжают, юноша не позволяет остановить себя, начать задавать вопросы. Быстрым шагом он направляется в свою комнату. Садится на кровать. Молчит и смотрит в стенку.
Сколько проходит времени вот так, он не знает. Да и не хочет знать. Медленно, будто во сне, он находит перо и бумагу. Пишет, хотя сам уже не видит, что именно пишет. Ведь главное передать смысл. Правда?
«Дорогой Майкл, я с радостью отправлюсь с вами в это путешествие. Прошу прощения, что не мог дать ответ сразу же, пребывал в шоке. Передайте завтра, пожалуйста, с гонцом, когда мы отправляемся.
Искренне ваш, Дин Винчестер.»
Руки дрожат, но все же ему удается закончить письмо и сложить его в конверт.
Пусть, пусть его зовут трусом и беглецом. Но, наверное, только так он сможет избавиться от этих ярких, синих глаз в своих снах.
Таких родных, любимых, синих глаз…
========== Глава 12. Портрет ==========
Тень ложится удлиненно, на полу лежат года, -
И душе не встать из тени, пусть идут, идут года, -
Знаю, – больше никогда!
Эдгар По «Ворон»
Сегодняшнее утро ничем не отличалось от остальных. Все те же слуги, те же запахи, те же звуки. Но уже поднимаясь по крыльцу, Дин понимал: сегодня все иначе.
Ведь все не может быть по-прежнему. Не в последний день. Неуверенно юноша замирает на крыльце, будто пытаясь понять, зачем он вообще здесь. И правда, зачем? Ведь он мог написать письмо…
– Я хочу увидеть его. Увидеть в последний раз. Хотя бы это я заслужил… – Дину приходится еще несколько раз втянуть носом воздух. Как-то не верится, да и не хочется верить, что глаза щиплет, и стало как-то невероятно трудно дышать. Хей, сердце, тебя, кажется, никто не просил болеть.
Резко раскрыть дверь. Прямиком пойти в комнату. Ведь Кас уже встал, но еще не вышел. Он, скорее всего, пишет… Да. Сидит в кресле и что-то выводит в тетрадке. Подойти. Бесцеремонно. И целовать, целовать, целовать, пока хватит сил и воздуха, лишь бы не говорить роковых слов, лишь бы остановить время, заставить его замереть на мгновение. Почувствовать, как отвечают трепетные губы. Граф боялся, боялся, что на него обидятся. Нет, Кастиэль, милый, обида – это немного другое. Отстраниться. Резко встать, отойти, чтобы не сорваться, не потянуться за новым касанием.
– Что случилось, Дин? – такие внимательные глаза… Они все понимают. Это же Кастиэль, он всегда все знает.
– Кас… – главное не сорваться, не позволить слезам скатиться по щекам. Все уже решено, ничего не изменишь, – Ты просил меня понять. Я понял. Завтра днем мы с Майклом Милтоном уезжаем в поездку по Европе.
Кастиэль медленно заглянул Дину в глаза. Потом ему срочно понадобилось исследовать свои руки. Наконец, он очень аккуратно положил тетрадь на стол и поднял взгляд на Винчестера.
– Так, значит, ты все-таки согласился? – увидев удивленный взгляд, Кастиэль пожал плечами, – Тесса сказала. Мой мальчик, я безумно рад, что ты сделал правильный выбор.
Как будто пощечина, хлесткая, с размаху по лицу. Как будто удар в живот, нет, выше, прямо в сердце, так, что оно разлетается на миллионы, миллиарды кусочков. Он рад. Он всего лишь рад!
– А тебе все так же плевать. Знаешь, Кас, я был не прав. Ты действительно не умеешь чувствовать, – он смеется. Дин смеется, несмотря на ту боль, что внутри него прожигает дыру. Каким же он был дураком.
А как верил, как любил, как тянулся… Он тянулся, несмотря ни на что. Больно. Вот именно так, именно сейчас по-настоящему больно. Трудно дышать, а сердце сжимается, ноет и стонет. Каждый удар по грудной клетке раскаленным металлом. Больно…
Кровь. Разливается по рту соленым привкусом. Металлическим. А он только сейчас заметил, что закусил губу до крови.
– Дин, ты должен жить дальше. Это правильно, – Кастиэль улыбается. Он всегда улыбается так, будто заботливый отец. Но он не отец.
– Ты мне не отец, Кас! Прекрати строить из себя заботливого родственничка! Хватит! Я ухожу! Прости, что позволил себе думать, что ты, исчадье ада, способен научиться любить! – быстро двинуться к двери, остановиться, замереть. Провести кончиками пальцев по дереву. Услышать судорожный вздох. Развернуться. Позволить целовать себя, пока из глаз сбегают непослушные слезы. Целовать, раскусывая губы, чтобы в кровь, чтобы было больно не только внутри, но и снаружи. Не только тебе, но и ему. Черт побери, чтобы ему тоже было больно!
Страшно. Неимоверно страшно сейчас отстраниться. Не уйти. Ему будет так больно уходить. Дин руками путается в волосах любовника, нет, любимого. Самого любимого мужчины на свете. Зачем все было именно так, а не иначе?
– Кас, Кастиэль, пожалуйста! Умоляю! – целовать щеки, скулы, глаза, переносицу, лоб, прося о чем-то, еще не до конца понимая о чем. Но он-то понимает, да, Дин? Кас всегда понимает тебя лучше, чем ты сам. Так было. Так будет. Нет, нет, ничего уже не будет! Все, конец, шанс упущен, и это последний день, последние секунды наслаждения… – Кас! В последний раз сделай меня счастливым. Я уеду, клянусь, завтра меня уже не будет в городе. Но последний раз…
Не договорить, рот закрывают поцелуем. Целуют страстно, до боли. Сейчас обоим хочется, чтобы больнее, чтобы в кровь, чтобы ногти и зубы по коже, до криков, до сорвавшихся голосов.
Одежда кажется лишней, да она сейчас уже и не нужна. Сбросить все. Прижаться теснее. Тело к телу. Глаза в глаза. Ближе. Еще ближе, так, чтобы не разорвать, чтобы единым целым. Навсегда. Нет, всего лишь в последний раз. В чертов последний раз!
Упасть на кровать. Утонуть в красном бархате. Отдать себя ему. Без остатка. Без права остаться целым. Слиться в едином поцелуе. Таком горячем, жаждущем, чтобы так хотелось остаться, чтобы на минуту поверить, что не придется уходить. Никогда не придется уходить. Последний раз. Слова набатом бьют по вискам. Больно. И горячо.
Господи, какой же он горячий. Входит медленно и осторожно. Ах, к черту аккуратность.
– Глубже! – действительно, Кас, зачем мелочиться? Глубже, сильнее, чтобы до боли. Чтобы больно обоим. Эмоции не твое? Так почувствуй физическую боль.
Наклонить голову. Укусить графа за плечо. Сильнее. Сорвать хриплый крик с губ. Почувствовать, как сильнее тебя прижимают к кровати. А боль не приходит. Как будто сильнее, чем есть сейчас, невозможно.
Хочется сгореть. В этих эмоциях. В этих касаниях. Хочется любить, пока не сгоришь дотла, пока от тебя не останется ничего…
Кастиэль сжимает запястья юноши, кусает того в шею, не прекращая свое движение в бешеном ритме. Больно. Нет, он не скажет этого вслух никогда. Не посмеет. Но ему тоже больно. Наверное, больнее чем кому-либо другому. Воздуха нет. Он сдался. Наконец-то сдался.
Позволил почувствовать эту боль. Когда опять. Терять. Когда ты ломаешься буквально напополам и куришь одну сигарету за другой, лишь бы легкие болели сильнее, чем сердце. Но он не скажет, конечно, не скажет. И не заплачет.
Пусть едет. Мчится вперед. Его мальчик заслужил счастье. Лишь его мальчик. Только так хочется кричать… И он кричит, прерывая крик на поцелуи, чувствуя, как стонут ему в шею. Глубже, еще глубже, чтобы не чувствовать. Снова. Никогда. Не чувствовать.
Слиться в едином экстазе. В одну секунду. Как всегда. Любить только его. Любить до изнеможения. До потери последних крох дыхания.
Он так хотел счастья… счастья любой ценой.
Упасть на кровать вдвоем, рядом, не выпуская из теплых, уверенных объятий. Вот бы можно было никогда не отпускать… Но нельзя, надо уезжать. Пора.
Дин поднимается на локте, чтобы глазами полными слез посмотреть на графа. На его учителя, заменившего отца. На Каса, такого теплого и родного Каса. Не сдержавшись, чуть укусить его за плечо, а потом поцеловать. Закрыть глаза, понимая, что сейчас рухнет все.
– Я уеду Кас, но сначала… Поехали ко мне. Мне нужно кое-что тебе отдать, – отвернуться, встать, начать одеваться. Услышать, как сзади Кастиэль тоже одевается. Позволить притянуть себя. Позволить себе в последний раз утонуть в бездонно-синих глазах.
– Дин… Мой мальчик… Прости меня, – увидеть, как в глазах промелькнула вспышка боли. Нет, конечно же, Дину только кажется. Ведь Касу не больно. Он не умеет чувствовать боль. Он слишком труслив, чтобы чувствовать. Слишком труслив, чтобы жить, – Хотя, нет, не прощай. Никогда не прощай. Ненавидь всем сердцем.
– Я не умею ненавидеть, Кастиэль. Я прощаю тебя. Так что позволь мне сделать последний подарок тебе перед тем, как уехать и никогда не возвращаться.
Вытянуть графа за руку из комнаты и тут же опустить эту руку. У него больше нет прав на это прохладное касание пальцев. Кожа к коже, без каких либо преград. Завтра он попросит дядю дать ему перчатки, чтобы никогда больше не касаться никого так. Он не сможет полюбить. Никогда, никого так сильно, как сейчас.
Знаешь, Кастиэль, тебе все же это удалось. Разбить этого мальчика, сломать и развеять прах его души над Лондоном. Молодец, ты можешь себе похлопать. Ты же так любишь. Уничтожать. Делать больно. Заставлять кричать. Падать на колени. Молить о любви или о пощаде, уже не важно. Ты же так любишь. Жестко. Чтобы всем было больно. Чтобы тебе одному счастье.
Так почему ты не счастлив, Кэсси? Почему дрожишь, следуя в карету за юношей? Почему твои руки трясутся, зубы прикусывают губы до крови? Ты отводишь глаза, чтобы не увидел, не понял.
Больно? Да неужели? Тебе больно? Ты сам сломал его, Кастиэль. Ты. Сделал. Это.
И сейчас, как тогда, в огне… И хочется упасть на колени, дать волю слезам, чтобы хриплый крик в воздух, а потом бежать. Бежать так далеко, как это только возможно. Прятаться.
Тебе не спрятаться, Кас. Больше нет. Ты чертов эгоист. Так мучайся же теперь! Гори от боли! Сгори. Сожги сам себя дотла. Но не сорвись. Не говори ему, что…
– Приехали, мистер Винчестер, – дверь кареты открывается, юноша выходит. Кастиэль следом. Неуверенно. Осторожно. Как будто боясь, что вот-вот упадет. Куда же подевалась вся прежняя грация? Изящество?
Дин медленно ведет его по коридорам особняка, все еще неуверенный в правильности решения. Нет, он уедет, это уже решено. Но стоит ли показывать Кастиэлю портрет? Граф не оценит. Скорее всего, нет. Дин уже видит, как над ним рассмеются и скажут сжечь это. И пусть сжигает, это будет подарком.
– Мы идем не к тебе? – Кастиэль сам удивляется своему голосу. Такой ломаный, хриплый. Он не был таким уже очень давно. С той самой ночи…
– Нет. Мы идем в комнату, где я храню свои картины. Их скоро заберут, но… не все, – Дин нехотя отвечает. Зачем говорить, когда они уже почти у цели.
Да и вообще, зачем говорить в ту секунду, когда мир рухнул, сломался напополам. Слова… кто придумал их? Мосты рушатся без громких звуков, просто с тихим шепотом слез падают в волны несказанного.
Тихо открыть дверь. Позволить войти внутрь своего собственного святилища. Они все еще тут, все его творения. И Кастиэль не может оторвать взгляд. Неужели, неужели его мальчик нарисовал все это? Как он мог так долго смотреть и не увидеть таланта, скрытого в том, кто стал таким родным. Хочется смеяться. Безумно, чтобы заболело все тело, чтобы остался один выход: упасть на колени и продолжить смеяться. Какая глупость…
– Кастиэль…
Кажется, в ту секунду, когда он обернулся, мир остановился. Замер, с насмешкой следя за каждым шагом графа. Упасть. Единственное желание. Упасть. Молится. Молить о прощении. Перед ним портрет, но он сейчас равен иконе. Портрет, на котором изображены двое мужчин. На котором изображены они. Его бал, его день рождения. И каждая деталь прорисована так идеально… кроме масок. Дин просто пренебрег ими. Он скрыл лишь половину лица Каса белой маской, которую и маской-то не назовешь.
Господи, настолько красивых портретов Кастиэль еще не видел. Он не узнавал себя. Не хотел видеть в этом чувственном, прекрасном мужчине того, кто так подло и низко поступил с юношей, который тянется к нему с трепетом.
Кас замер, встал напротив картины и закрыл глаза.
Ты думал, тебе было больно, Кас? Нет, вот она боль. Резким, тупым ударом прямо куда-то в сердце.
Он любит тебя.
Любит.
Кастиэль, он любит тебя!
И этот крик в голове так похож на голос брата. Ах, Балти, Кас тебя уже не слышит. Не может услышать. Он слеп. И глух. И весь мир его сейчас – один-единственный портрет.
И горячие слезы. По щекам.
Чтобы дышать трудно.
И не видеть, не слышать, не сорваться на крик.
– Он… прекрасен, – граф так и не решается обернуться, посмотреть в глаза юноше, показать, как по собственным щекам текут горячие непослушные слезы. А они горькие, эти слезы.
– Это мой подарок тебе. Ты же заберешь его? – не понять. Дину никак не понять, что происходит с Касом. Не видеть лица и этих ярких синих глаз… он не может выдержать и нескольких минут, что будет с ним, когда впереди будут года без этого взгляда?
– Да. Конечно, Дин… – голос срывается. Надо обернуться, но потоки слез все сильнее. Не сдержать. Не сорваться бы. Лишь бы не сейчас. Оборачивается. Видит на любимом лице непонимание. Хочется улыбнуться, но это кажется невозможным. Слишком поздно. Слишком поздно, чтобы жить, надеяться на что-то. Слишком поздно для всего, – Не забывай, мой мальчик, ты поклялся, что уедешь.
– Кас, что…? – вопрос утонул. Это так больно – видеть на любимом лице слезы. Видеть, как они все сильнее текут из глаз. Видеть, что улыбка готова вот-вот появиться, но не может…
– Я люблю тебя, Дин.
***
Выйти из дома быстро, резко, чтоб никто не окликнул, а слуги не увидели слез. Едва не сорваться на бег. Быстрее, еще быстрее, пока не опомнился, пока не начал клясться в том, что останется, никуда не уедет.
Быстрее, еще быстрее. Пешком, прямиком через бедные районы. Пусть кричат, окликают и просят. Пусть обещают, что он будет гореть в огне.
Он будет, будет. Иначе и быть не может.
Гореть ему в огне.
Он проклят.
– Проклят! – смеяться в лицо безумцам, казаться таким же, как и они. Позволить вести себя куда-то, а потом вырываться, срываться на бег.
Бежать. Падать. Лицом в грязь, потому что уже все равно. Потому что мертв. Давно мертв.
Потому что нет права на жизнь. Не заслужил.
– Я не заслужил счастья, – посмотреть в глаза тем, кто хочет помочь. Рассмеяться, не смотря на слезы.
Нет, он не пьян. Он всего лишь мертв. Абсолютно. Мертв.
Бежать до дома, падая, спотыкаясь. И хохотать. Хохотать. Хохотать. Влететь домой, не обращая внимания на слуг. В комнату. В свое святилище. И упасть. На колени.
***
– Я люблю тебя, Дин, – отдается в висках, как будто весь мир, до этого черно-белый, вдруг обрел краски. Счастливо улыбнуться, как только перевариваешь услышанное. Поднять глаза. И понять, что стоишь совершенно один.
Ты не так себе это представлял, мой мальчик. Не об этом ты мечтал и смотрел красивые сны. Он не тот, кто будет под твоей любовью светить ярче.
Он не для тебя. Он только для себя. Он сожжет себя, сгорит дотла, но не позволит себя любить. Не позволит себе любить.
Дин, ты поклялся, ты должен уехать…
Выбежать на улицу, чтобы остановить, пообещать, но его уже нет.
Дин, ты поклялся, ты должен!
Упасть на колени прямо во дворе и плакать. Пока есть слезы, пока горло не сорвется от крика. Оттолкнуть Тессу. Она во всем виновата. Нет, виноват только ты.
Дин, ты поклялся…
Ты не так себе это представлял. Нет, не так. Ты хотел любить. Так красиво и чисто. А в Лондоне дождь, и ты плачешь, подставляя лицо холодным струям. Это любовь?! Ну почему, почему все именно так?! Разве. Это. Любовь?!
Ты поклялся…
Не сейчас. Он встанет. Соберет вещи. Уедет. Но не сейчас. Когда так больно, что нечем дышать, когда кажется, что сердце остановилось и не будет больше биться. Никогда.
***
На колени посреди комнаты. И плакать. Громко. В голос. Ты заслужил, Кастиэль. Рассмеяться собственным мыслям. Все не могло быть иначе. Только так. Только это правильно.
Но, Господи, почему так больно?
– Это расплата, да, Балти, я прав? – поднять глаза на брата. Такого доброго и смелого, каким он его помнит, – Балт, будь моим Богом, дай помолиться тебе. Я не буду просить за себя. Я заслужил, да, Балти? Я распял свою душу. Но дай попросить за него, а, Балти? Дай попросить за него! За моего маленького мальчика. Брат, пусть он будет счастлив. Молю! Пусть он будет счастлив. Я не увижу больше его улыбку, но я так хочу хотя бы знать, что он счастлив. Он заслужил счастье. Я не его счастье. Но он его заслужил… Балти, черт тебя побери, услышь меня! Сделай его счастливым!
Сорвать голос так, что говорить уже невозможно. Мокро. Хрипло. Холодно.
Ты снова один. Один на один со своей болью. Со своим сердцем.
***
Он не помнит, как забирали картины. Не помнит, как его собирали и увозили. Он не помнит дорогу. Он закопал свою душу. Оставил ее где-то в этом холодном осеннем дожде.
Только помнит, что когда проезжали мимо родного дома, особняка Кастиэля, он слышал крик. Свой собственный крик. Помнит слезы. Помнит, как все-таки было больно.
Боль – единственное, что ему осталось.
Помнит, как смотрел на портрет, прежде чем отправить его графу.
Помнит, как упал и несколько часов не мог подняться с колен. Помнит, как плакал, заходясь в новом и новом крике.
Помнит липкую боль, которая обволакивала каждую клетку.
Он помнит так мало и в тоже время так много.
Он помнит, что он больше не жив.
***
Когда ему завезли портрет, он повесил его в комнате, рядом с Бальтазаром, чуть улыбнувшись брату и подмигнув.
А потом он напился так, как не напивался никогда. Как будто алкоголь может утопить боль. Ту самую боль, что сделала его душевным калекой.
Он помнит, как плакал, не боясь своих слов. И писал стихи. Одно за другим, не заботясь о том, как растекаются чернила.
Помнит, как ласково подошел к пианино, чтобы начать играть, но упал. И долго-долго смеялся, глотая холодные, соленые слезы.
Он снова и снова падал на колени перед двумя портретами, ставшими для него всем. И молился.
Нет, не за себя. Он больше не был эгоистом.
Он молился за того, кого смог полюбить. И потерял.
Конец.
========== Эпилог. Читать ТОЛЬКО тем, кто не может жить без ХЭ ==========
Год спустя.
Кастиэль сидел за пианино. Пальцы медленно скользили по клавишам, еще не решаясь начать мелодию. Те дни, когда за прошедший год Тессе удалось заставить его играть на приемах, можно пересчитать по пальцам. Но сегодня он вызвался сам.
Ведь сегодня был ровно год с тех пор, как его мальчик, его Дин, уехал. Ровно год, как он снова начал чувствовать. И вместе с этим сегодня появилось первое издание его книги, его автобиографии с таким говорящим посвящением: «Дину Винчестеру. Человеку, показавшему мне, что жить – значит чувствовать».
Тесса уже читала ее, положив голову ему на колени и не переставая плакать. Он лишь горько ей улыбался, хотя мыслями был где-то далеко. Он думал о том, что девушка хотя бы не потеряла этого мальчика, она пишет ему, и он пишет ей.
Так страшно начать петь… Да, теперь он знает, что такое страх, боль, любовь, радость (это он узнал после того, как они вместе с Тессой уехали в Брайтон, бегали по улицам и родным местам, вслух читали его стихи, и при этом вели себя, как маленькие дети). Но мелодия срывается с его пальцев, а песня с губ.
Мне твои поцелуи
Снятся в кошмарах:
В самых нежных и трепетных снах.
Мне твои поцелуи
Бредят старые раны,
Отдаваясь кровью где-то в висках.
Мой спаситель, мой Демон проклятья,
Ты верни мне свою любовь.
Дай притянуть тебя за запястья,
Целуя и кусая губы в кровь.
А мне твои руки напомнили счастье,
Счастье, что я не заслужил.
Позволь, я буду снова клясться
И вспоминать, как ты меня любил.
Мне твои поцелуи
Снятся в кошмарах,
В самых нежных и трепетных снах.
Мне твои поцелуи
Бредят старые раны,
Отдаваясь кровью где-то в висках.
Я был с тобою каким-то грубым,
А ты со мною был таким смешным.
Я помню твои манящие губы,
И помню, как был тобою любим.
Ты был ребенком, которого я обещал сберечь.
Таким наивным, добрым, смелым,
Что так хотел уметь лететь.
И я не выжил, не вышел целым…
Мой Демон, мне твои поцелуи,
Снятся в кошмарах,
В самых нежных и трепетных снах.
Мне твои поцелуи
Бредят старые раны,
Отдаваясь кровью где-то в висках.
В полной тишине комнаты неожиданно для всех раздались уверенные хлопки.
– Это… сногсшибательно, Кас, – кажется, этот голос, давно забытый, сейчас снится Кастиэлю, а не раздается из середины зала, – Наверное, на старости лет, я припомню еще тебе, что я – твой Демон.
Кастиэль оборачивается. В эту секунду он, как никогда, боится проснуться. Это было бы слишком жестоко. И слишком больно.
– Дин… – он стоит там. Стоит и улыбается. Такой же, как и раньше, лишь немного повзрослел. Стал уверенней. По глазам видно. А от этой улыбки способно остановиться сердце.
– Помнится, я клялся, что уеду. Но никто не говорил, что я не могу вернуться. Ну и почему Вы, граф, все еще сидите? Не видите, люди ждут, – улыбнулся еще сильнее. Так ярко и чисто…
– Мой мальчик, – Кас тоже улыбается. Теперь он точно уверен, что спит. Реальность не может быть к нему настолько доброй, чтобы ОН был здесь.
– Ладно, значит, буду действовать сам, – Дин весело смеется, делая несколько быстрых шагов вперед. За руку тянет Кастиэля вверх, а потом обнимает. Кастиэль обхватывает лицо юноши ладонями, спеша притянуть для поцелуя, но потом отстраняется, смотрит по сторонам, – Кас, я в курсе про книгу. Нам не нужно больше прятаться, ведь ты и так все рассказал.
Медленно, чтобы прочувствовать вкус, чтобы узнать все заново, их губы соединяются. Очень медленно, и очень осторожно. Их должны ненавидеть, их должны презирать, но это же Лондон, а вокруг, все же люди.
Наверное, это самая трогательная история любви, которую они смогли увидеть за свою жизнь. Мужчины никак не могли оторваться друг от друга. Хотелось быть еще ближе, еще теснее, поверить, что это все-таки не сон.
– Я люблю тебя, – и уже не важно, кто именно это прошептал, когда они повторяют это снова и снова. Но спустя мгновение им приходится все – таки оторваться, не выпуская друг друга из объятий.
– Майкл! – Тесса вскакивает с места, летит к нему в объятия, прижимается со счастливой улыбкой и долго целует в губы.
– Тесса, Тесс, ты выйдешь за меня? – мужчина с трудом отрывается от губ возлюбленной, но снова притягивает ее, когда девушка кивает со счастливой улыбкой и слезами в глазах.
– Кажется, я сейчас расплачусь, – Кроули медленно обводит взглядом две пары влюбленных, встречает злой взгляд Гейба, закуривает и пожимает плечами.
