Текст книги "Русская революция. Россия под большевиками. 1918-1924"

Автор книги: Пайпс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 52 страниц)

* Этот суд проходил параллельно с процессом над лидерами эсеров в Москве (см. ниже).

** Регельсон Л. Трагедия русской церкви, 1917—1945. Париж, 1977. С. 308; McCullagh F. The Bolshevik Persecution of Chrstianity. London, 1924. P. 52; Польский М. Новые мученики российские. Джорданвилль—Нью-Йорк, 1949. С. 56. Казнены были также архимандрит Сергий (В.П.Шеин), бывший депутат Думы, профессоры Ю.Л.Новицкий и И.М.Ковшаров (Регельсон Л. Трагедия русской церкви. С. 298—303).

Обвинения, выдвинутые на суде, были беспочвенны, а приговор заранее предопределен: как стало известно из письма Ленина от 19 марта, партийные органы указывали судам, какие им выносить решения. Советские судьи, действуя в духе уголовного кодекса 1922 г., могли отвергнуть любые неугодные им доказательства и в любом объеме, поскольку единственным критерием виновности или невиновности служили интересы государства⁷⁵. Фальшь всей кампании хорошо видна из того факта, что Ленин отверг предложение Ватикана, сделанное ему 14 мая 1922 г., о выкупе всех православных и католических богослужебных предметов, предназначенных к конфискации, за любую требуемую сумму⁷⁶. Кроме того, отмечалось, что в распоряжении большевиков находились драгоценные камни Российской короны, ценность которых во много раз превосходила все, что можно было взять у церкви, и, если бы большевики действительно заботились о голодающих, они могли бы продать их за границу*.

* McCullagh F. The Bolshevik Persecution of Christianity. P. 8. В марте 1922 года Ленину доложили, что в Оружейной палате Московского Кремля обнаружили драгоценности, стоимость которых, по оценкам экспертов, превосходила 3 миллиона золотых рублей (РЦХИДНИ. Ф. 2. Оп. 2. Д. 1165). В 1923 г. советское правительство намеревалось пустить часть этих драгоценностей за поставки германского оружия (Muller R.D. Das Tor zur Weltmacht. Boppard am Rhein, 1984. S. 118—119).

Кампания против церкви часто принимала форму самосудов и преследований со стороны ЧК, в чем убеждают даже отрывочные, случайно дошедшие до нас свидетельства. Существуют жуткие рассказы об издевательствах и истязаниях, которым подверглись некоторые известные духовные лица. Архиепископу Пермскому Андронику вырезали щеки, отрезали нос и уши и выкололи глаза, в таком виде провезли по городу, а затем бросили в реку. Гермогена Тобольского бросили в воду с камнем на шее⁷⁷. В 1920 г. Тихон говорил, что, насколько ему известно, начиная с 1917 г. погибло 322 епископа и священника⁷⁸. В 1925 г. незадолго до своей смерти он рассказал одному посетившему его англичанину, что около 100 архиереев и 10 тыс. священников находятся в тюрьмах и ссылках*. Существует опубликованный список с именами 18 убитых или казненных епископов. Английский журналист установил, что антицерковная кампания стоила жизни 28 епископам и 1215 священникам⁷⁹. Недавно ставшие доступными свидетельства говорят о том, что в течение 1922 года в столкновениях из-за церковных ценностей погибло или было казнено более 8 тыс. человек⁸⁰. Среди жертв были и евреи, на которых пал народный гнев за осквернение святынь, вылившийся в еврейские погромы в Смоленске, Вятке и других местах**.

* Mackenzie F.A. The Russian Crucifixion. London, n.d. P. 84. Согласно Маккензи, официальный список насчитывал 117 митрополитов, архиепископов и епископов, находящихся в тюрьмах или ссылках на 1 апреля 1927 г.

** Szczesniak В. The Russian Revolution and Religion. P. 70. В многих случаях зловещая роль евреев в антицерковных акциях намеренно выпячивалась большевиками: именно евреев посылали осквернять храмы. «В некоторых случаях, мне известных, – писал Максим Горький – юные евреи-коммунисты были нарочито вовлечены в эти акты для того, чтобы обыватель и мужик видел: именно евреи разоряют монастыри, издеваются над „святынями“. Мне кажется, что это делалось отчасти из опасения, отчасти же с явной целью скомпрометировать еврейство. Делалось это антисемитами, которых немало и среди коммунистов» (Новое русское слово. 1954. №15559. 2 дек. С. 3).

В сентябре 1922 г. власти объявили, что кампания по сбору церковных ценностей принесла 8 триллионов рублей в дензнаках и что эти деньги пошли на закупку продовольствия голодающим⁸¹. Но это были пустые цифры и лживые уверения. В конце года «Известия» в иных тонах характеризовали эффективность кампании: результат, названный «до смешного пустяковым», исчислялся 23 997 пудами серебра и небольшим количеством золота и жемчуга, в денежном выражении равный сумме от 4 до 10 млн. долларов – по-видимому, наиболее отвечает действительности именно низший предел*. И хорошо, если хоть ничтожная доля этого пошла на борьбу с голодом.

* Известия. 1922. № 2S7/1726. 19 дек. С. 3; № 197/1636. 3 сент. С. 4. При стоимости серебра от 52 до 74 центов за унцию сумма должна была равняться приблизительно 8 млн долларов. McCullagh F. (The Bolshevik Persecution of Christianity. P. 8) исчисляет ее равной 1650000 фунтов стерлингов, что более или менее соответствует выше приведенной цифре. Луи Фишер (Current History. July 1923. P. 594) приводит официальную статистику, дающую цифру порядка 5 млн. долларов. Согласно Уолтеру Дюранте, «почти невозможно» получить точные цифры, но, судя по всему, «было реализовано не более 4 млн долларов а скорее всего – много меньше» (New York Times. 1922. October 16. P. 4).

Не может не удивлять и не поражать то, что все эти бесчинства учинили сами русские, при всем своем глубоком религиозном чувстве, и это не вызвало массового протеста населения: «История должна отметить тот факт, что в 1922 году русские православные солдаты громили церкви по призыву правительства, состоящего исключительно из атеистов и врагов церкви. Они скидывали в мешки священную утварь, в сверхъестественную силу которой верили еще десять лет назад. Они хватали священников, которых всего десять лет назад почитали за чудотворцев, способных повергнуть их в прах одним своим проклятием. Они расстреливали своих единоверцев за попытку защитить храмы; наконец, они расстреливали слуг Божиих. Нелепо говорить, будто во всем этом повинны евреи, латыши и китайцы; люди, совершившие все это, были, к несчастью, русскими, и более того, народ в целом не выразил особого недовольства, не поднялся на всенародное восстание, как того можно было ожидать»⁸².

Кампания против церкви сопровождалась новым антирелигиозным выступлением. В декабре 1922 г., в канун Рождества, правительство с помощью комсомола предприняло попытку дискредитации религиозных праздников. Во многих крупных городах устраивались сатирические театрализованные представления, высмеивающие церковные обряды. Самым популярным из них было так называемое «комсомольское рождество». В канун Рождества комсомольские ячейки получили указания от ЦК комсомола «проводить массовые карнавалы»⁸³. В ночь на 6 января 1923 г. и на следующий день, когда православный мир отмечал Рождество (по старому стилю), на улицы с плакатами высыпали шумные толпы молодежи, глумясь над идущей в храмах службой. Вот как описывал это корреспондент «Известий»: «Невиданное зрелище узрела богобоязненная московская обывательщина. От Садовой до площади Революции протянулось нескончаемое шествие богов и жрецов мира... Здесь и желтый Будда с подкорченными ногами и благословляющими руками, изможденно-плутоватый и раскосый, и вавилонский Мардук, и православная богородица. Китайские бонзы, католические попы, в желтой тиаре римский папа, благословляющий новых своих адептов с пестрого автомобиля, протестантский пастор на длинном шесте... Русский поп в типичной епитрахили предлагает за небольшую мзду перевенчать кого угодно. А вот монах верхом на черном гробе с мощами. Он тоже выхваляет свой товар для невзыскательного покупателя. Еврейский раввин-кантор, воздевая руки, печально-истошным голосом рассказывает о том, как у попа была собака, он ее любил. Она съела кусок мяса. Раввин показывает на собственной ладони, какой это был большой кусок мяса. Ах, он ее убил... Стройной колонной проходят молодые девушки, мелькая разрумяненными на морозе лицами. Мерзлый пар вырывается вместе с звуками песни:

Не надо нам раввинов, не надо нам попов.

Бей буржуазию, дави кулаков»⁸⁴.

По мнению корреспондента, это представление, устроенное в один из самых священных для христиан дней, было историческим событием не только для Москвы и не только для Советской России в целом, но и для всего человечества.

Подобные «карнавалы» прошли и в других городах, как правило, в виду церкви во время всенощной. В Гомеле, городе со смешанным населением, в местном театре был устроен «суд» над православными, католическими и иудейскими «богами», представшими перед публикой в виде чучел. Судьи при шумной поддержке зрителей приговорили их к сожжению, которое и состоялось на следующий день, в Рождество, на городской площади⁸⁵.

Антирелигиозная кампания не пощадила даже невинной детской веры в Святого Николая и ангелов, видя в ней символ «закрепощения детского сознания». И чтобы вытеснить эти упаднические суеверия, власти устраивали в Сочельник театрализованные представления, где детей потчевали «сатирами на Лозаннскую конференцию, правительство Керенского и буржуазную жизнь за границей»⁸⁶.

Следующей весной подобным издевательским образом встречали праздник Пасхи. Затем наиболее почитаемый еврейский праздник Йом-Кипур⁸⁷. Такие представления вкупе с карикатурами и плакатами, выполненными в намеренно вульгарной, шокирующей манере, нарушающие глубоко укоренившиеся нравственные запреты, производили эффект, близкий к порнографии.

Хотя коммунистическая пресса утверждала, что такая продукция с энтузиазмом встречена широкими массами, в действительности дело обстояло иначе. Г.П.Федотов, социал-демократ, обратившийся к богословию, так описывал сатирическую рождественскую процессию в Москве: «Население, и не только верующие, наблюдали этот отвратительный карнавал в немом ужасе. На безмолвных улицах не слышно было возмущения – годы террора сделали свое дело – но, сталкиваясь с этой невообразимой процессией, всякий спешил свернуть в сторону. Я лично, как очевидец московского карнавала, могу поручиться, что в них не было ни капли народного веселья. Парад продвигался по пустынным улицам, и его попытки вызвать смех или гнев встречались мрачным молчанием со стороны случайных свидетелей»⁸⁸.

О том, что дело обстояло именно так, свидетельствует решение партии о прекращении подобной деятельности. Резолюция, принятая XII съездом в марте 1923 года, требовала, чтобы атеисты воздержались от оскорбления чувств верующих, поскольку их насмешки приводят только к «закреплению религиозного фанатизма»⁸⁹. Это была очевидная победа тактики Луначарского над приемами Емельяна Ярославского.

Хотя декрет об отделении церкви от государства даровал каждому гражданину свободу вероисповедания, исполнение религиозных потребностей в публичных местах запрещалось. Не дозволялось совершать церковные обряды даже на похоронах. Традиционные церковные праздники стали будничными рабочими днями. Им на смену пришли гражданские праздники: Новый год, годовщина Кровавого воскресенья (22 января) и Февральской революции (12 марта), день Парижской коммуны (18 марта), Международный день трудящихся (1 мая) и годовщина Октябрьской революции (7 ноября)⁹⁰.

В 1922 г. вышла в свет ежедневная газета «Безбожник» под редакцией Ем. Ярославского, за которой в 1923 г. последовал еженедельник с тем же названием – в конце концов оба издания слились. В них публиковались короткие статьи и грубые карикатуры, высмеивающие религиозную веру и обряды: в отношении евреев они не чурались антисемитских стереотипов, предвосхитив нацистский «Stunner». Симпатизирующие направлению газеты приглашались вступать в Союз безбожников, образованный тогда же.

* * *

Суды над священниками и антирелигиозная пропаганда представляли собой лишь два внешних фланга широкомасштабной атеистической кампании. Другой фронт – внутренний – создавался путем углубления противоречий между реформаторским меньшинством и консервативным большинством в среде духовенства, с одной стороны, и между приходским духовенством и монашествующим, с другой. Излюбленная большевистская тактика «разделяй и властвуй» была узаконена решением Политбюро от 20 марта, предписывающим «внести раскол в духовенство». Исполняя это решение, власти опирались на те элементы в лоне православной церкви, которые по тем или иным причинам были недовольны ее руководством. Центральный комитет предписывал местным партийным организациям «взять под защиту государственной власти тех священников, которые открыто выступают в пользу изъятия». «Политическая задача, – писал ЦК РКП(б), – состоит в том, чтобы изолировать верхи церкви, скомпрометировать их на конкретнейшем вопросе помощи голодающим и затем показать им суровую руку рабочего государства, поскольку эти верхи осмеливаются восставать против него»⁹¹.

Во исполнение этой директивы партии власти породили и вскармливали раскольное, обновленческое движение, известное как «Живая церковь». Идея расколоть церковную иерархию принадлежит, по-видимому, Луначарскому, который писал Ленину в мае 1921 г. об архиепископе Владимире, священнике-отступнике, расстриженном за, как выразился автор письма, «церковный большевизм». По словам Луначарского, Владимир предлагал воспользоваться расколом среди духовенства во благо революции и ради примирения с советским правительством⁹². В то время это предложение, как видно, не встретило должной поддержки. Почти год спустя, 12 марта 1922 г., Троцкий вновь поднимает этот вопрос: он предлагает внести раскол в церковь, воспользовавшись проблемой изъятия ценностей и привлекая сочувствующее советской власти духовенство к участию в конфискации⁹³. На следующий день Политбюро это предложение одобрило. В конце марта с целью сначала обвинить церковную иерархию в преступлениях против властей и человечности, а затем отстранить ее от руководства церковью «Живой церкви» было, так сказать, дано право на жизнь⁹⁴. Весьма разнообразная по своему составу, «Живая церковь» включала реформаторов-обновленцев, стремящихся привести церковную жизнь в соответствие с социальными переменами, произошедшими в России с 1917 г., в «Живую церковь» устремилось и приходское духовенство, недовольное исключительным правом монашествующих на продвижение по служебной лестнице, а центральным пунктом программы «Живой церкви» было снятие запрета для женатого духовенства на вступление в архиерейский сан. Были и просто отступники-оппортунисты, подкупленные властями⁹⁵. Среди последних оказалось немало монархистов и черносотенцев: один из лидеров живоцерковников в период дела Бейлиса в 1913 г. был среди сторонников «кровавого навета», то есть обвинения евреев в том, что они используют в ритуальных целях христианскую кровь⁹⁶.

«Живой церкви», эквиваленту левоэсеровской организации в 1917—1918 гг., была предназначена роль совершить переворот в церкви. В середине мая 1922 г. несколько священников-коллаборационистов посетили находящегося под домашним арестом в Троице-Сергиевой лавре патриарха Тихона. Они потребовали от него созыва Собора, а до этого времени устранения от всякого участия в делах. Мотивировалось это требование тем, что его клеветнические послания уже стоили жизни одиннадцати священникам, приговоренным к смертной казни в Москве, а также тем, что, находясь под арестом, он не может в полной мере осуществлять своих полномочий. Тихон ответил, что он никогда не искал патриаршества и с радостью откажется от него, если на то будет воля Собора. В тот же день он направил митрополиту Ярославскому Агафангелу послание, в котором объявлял, что «вследствие крайней затруднительности в церковном управлении, возникшей от привлечения <его> к гражданскому суду», он ставит Агафангела во главе церковного управления до созыва Собора⁹⁷. Советская пресса по-своему исказила этот акт, придав ему значение отречения⁹⁸. Когда же митрополит Агафангел дал понять, что не собирается сотрудничать с узурпаторами, ему не дали приехать в Москву и приступить к своим обязанностям; впоследствии он был арестован и сослан в Сибирь. Присущую патриарху власть присвоил себе церковный орган, именуемый Высшим церковным управлением и состоящий из деятелей «Живой церкви». 20 мая эта организация захватила патриаршую резиденцию и канцелярию. Это было не что иное, как церковный переворот. Руководство Высшим церковным управлением – отголоском отжившего свой век Святейшего Синода при царском режиме – осуществлялось «Живой церковью» номинально под контролем ЦИКа, а в действительности ГПУ, в котором был создан особый отдел по церковным делам: таким образом, церковная администрация стала чем-то вроде отдела государственной службы безопасности. Протесты из-за границы по поводу этого либо игнорировались, либо объявлялись недопустимым вмешательством во внутренние дела Советской России. Троцкий охарактеризовал протест британского духовенства, которое возглавил архиепископ Кентерберийский, «как продиктованный узкокастовой солидарностью, целиком направленный против действительных интересов народа и элементарных требований человечности»⁹⁹.

Развернулась громкая публичная кампания, призывающая к отмене патриаршества и внушившая такой страх некоторым архиереям, что они примкнули к «Живой церкви». Те же, кто не признавал незаконную иерархию, подвергались аресту и заменялись более сговорчивыми священнослужителями. К августу 1922 г. православная церковь оказалась расколотой: из 143 епископов 37 поддерживали «Живую церковь», 36 не признавали ее, а остальные 70 стояли на распутье¹⁰⁰. В том же августе «Живая церковь» провела съезд, одним из участников которого был В.Н.Львов, обер-прокурор Святейшего Синода во Временном правительстве и участник спора между Керенским и Корниловым¹⁰¹.

Готовый принять мученическую кончину, патриарх Тихон не уступал. В декабре 1922 г. он предал анафеме Высшее церковное управление и «всех имеющих с ним какое-либо общение» как «учреждение антихриста» и благословлял христиан принять геройскую смерть в защиту истинной церкви¹⁰². Патриаршая церковь стала вне закона и ушла в подполье.

Крайнее раболепие «Живой церкви» перед режимом проявилось в постановлениях Второго Поместного собора, который был созван в апреле 1923 г. и состоял по преимуществу из ее приверженцев (из 430 делегатов 385 представляли различные ответвления «обновленческого» движения)¹⁰³. Собор приветствовал Октябрьскую революцию как «христианское творение» за ее борьбу с капитализмом, отверг возводимые на большевиков обвинения в преследовании церкви и проголосовал за выражение благодарности Ленину как «мировому вождю» и «вождю борцов за великую социальную правду». Советское правительство, заявлялось на Соборе, есть единственное в мире правительство, которое стремится осуществить на земле «идеалы Царства Божьего». Обвиняя Тихона в том, что он возглавил контрреволюционный заговор, Собор формально сместил его, не дав даже возможности высказаться, и упразднил патриаршество. Он даровал епископам право жениться, а овдовевшим священникам сочетаться вторым браком¹⁰⁴.

В силу тяжести обвинений, выдвинутых против патриарха Тихона, ожидалось, что ему неотвратимо придется предстать перед судом и что именно таково намерение правительства. Но после месяца пребывания в тюрьме ГПУ он был отпущен на свободу. Служебное донесение начальника одного из отделов ГПУ, в сферу деятельности которого входило наблюдение за духовенством, позволяет предположить, что Тихон пошел на сотрудничество с большевиками ради сохранения власти в церкви и предотвращения гибельного раскола¹⁰⁵. С той поры он стал крайне сговорчив и подписывал любой документ, предложенный ему. 16 июня 1923 г. он направил властям послание, почти наверняка составленное кем-то другим: он признавал справедливость обвинений, приведших к его аресту, и отрекался от своего «антисоветского» прошлого. Он также снял анафему, которой предал в декабре прошлого года «Живую церковь», заявив, что это была фальшивка¹⁰⁶. В награду за это Тихона полностью реабилитировали и позволили вновь открыть патриаршие церкви.

Патриарх Тихон скончался в апреле 1925 г. от сердечного приступа, оставив завещание, в котором он прославляет Советское государство за предоставление полной свободы вероисповедания и призывает христиан оказывать поддержку советской власти, потому что она «действительно народная, рабочая и крестьянская власть, а потому прочная и непоколебимая»¹⁰⁷.

По мнению одного русского богослова, при всей своей революционности именно «Живая церковь» представляла «старый, традиционный церковный уклад»¹⁰⁸, возрождая издавнее подчинение церкви государству. С этой точки зрения, наоборот, патриаршая церковь, стремясь к независимости и самоуправлению, выступала за обновление.

«Живая церковь» была создана лишь с одной целью: расколоть и низвергнуть существующую церковь. Когда цель была достигнута, а это случилось вслед за капитуляцией патриарха Тихона, деятельность обновленцев потеряла смысл. Зная, что «Живая церковь» не пользуется никаким уважением в народе, власти перестали ее поддерживать. Вскоре она сошла со сцены и окончательно исчезла в начале 30-х, когда были арестованы ее лидеры.

Представители иных христианских сект (как, например, баптисты) – сектанты – пользовались сравнительно толерантным отношением властей к себе: большевики верили, что притесняемые царским режимом и официальной церковью, они будут более сочувственно относиться к новой власти¹⁰⁹.

* * *

Хотя многие христиане были убеждены, что виновниками обрушившихся на них гонений были евреи и призывы духовенства к сопротивлению во многих местах сопровождались антисемитскими выходками, иудаистские религиозные институты тоже страдали от большевистской антирелигиозной политики. Немыслимо, разумеется, определить степень страданий представителей той или иной религии, лишенных возможности исполнять свои обряды. Однако в определенном смысле можно сказать, что евреи претерпели от большевистской политики больше, чем христиане, поскольку их религиозные институции служили не только для совершения обрядов и обучения детей, но были средоточием всей жизни еврейской общины: «Для евреев удар по религиозной жизни был особенно жесток и губителен, поскольку еврейская вера и обычаи пронизывали все стороны их повседневной жизни и были исполнены национальных ценностей и переживаний... Семейные отношения, работа, молитва, учеба, отдых и культура – все это сплеталось в неразрывную сеть, ни одной нити которой нельзя было затронуть, не всколыхнув ее всю»¹¹⁰.

Государственный атеизм раздирал самую ткань социальной и культурной жизни подавляющего большинства евреев, которые проживали в местечках, сохраняя традиционный уклад жизни. У русского человека, лишенного возможности посещать церковь, оставалась литература и вообще все окружающее культурное пространство; правоверный еврей без своей Торы, Пророков и Талмуда оказывался словно на пустыре.

Декрет от 20 января 1918 г. об отношениях между церковью и государством поначалу не так болезненно отозвался на евреях, как на православных христианах, поскольку им и прежде никогда не доводилось пользоваться государственными субсидиями или такой роскошью, как обязательное религиозное воспитание в школах. Да и в синагогах не хранилось никаких особых ценностей, на которые могли бы покуситься власти. Тем не менее, по смыслу этого декрета синагоги со всем их содержимым становились точно таким же объектом интереса властей, как и церкви. Согласно инструкциям 1918– 1919 гг., достаточно было местным Советам решить, что испытывается недостаток в помещениях для жилых, школьных или медицинских целей или просто такова воля «народных масс», чтобы обратить молитвенные дома на гражданские нужды¹¹¹. На практике, как и церкви, до 1922 г. большинство синагог оставались нетронутыми.

Когда в начале 1922 г. было решено, что настал подходящий момент для широкого наступления на религию, большевики прибегли в отношении еврейских общин к той же испытанной тактике «разделяй и властвуй». Если в кампании против православной церкви они воспользовались разногласиями между реформаторами и консерваторами в среде духовенства, а также между приходским духовенством и монашествующим, в отношении евреев они пытались извлечь пользу из вечной вражды евреев-социалистов с раввинами и синагогами. Главной опорой в этом им послужил Бунд, еврейская секция социал-демократической партии. После Февральской революции бундовцы оказались отвергнутыми как правоверными их соплеменниками, так и теми, кто, не слишком строго блюдя еврейские религиозные традиции, исповедовал принципы сионизма. Поначалу бундовцы не поддержали октябрьский переворот, однако, оказавшись в изоляции, они стали тяготеть к большевизму. Именно их посредничеством и воспользовались в 20-е годы власти, чтобы разрушить еврейскую общину. Бундовцы попирали религию своих отцов с особым рвением, дабы на деле доказать несправедливость антисемитских подозрений. Вот пример того, как рассуждала обратившаяся к коммунизму член Бунда: «Если русским однажды западет в голову, что мы небеспристрастны к евреям, то евреям придется туго. На благо евреям мы должны быть абсолютно объективны в отношении к духовенству, равно еврейскому или нееврейскому. Опасность состоит в том, что массы могут подумать, будто антирелигиозная пропаганда не затрагивает иудаизма, и, значит, еврейским коммунистам нужно быть еще беспощаднее к раввинам, чем нееврейским коммунистам к своим священникам»*.

* Bogen B.D. Born a Jew. New York, 1930. P. 329. Автор приведенного рассуждения, Эстер Фрумкин, была арестована в 1938 г. и сгинула в сталинских лагерях (Gitelman Z. A Century of Ambivalence. New York, 1988. P. 110).

Наблюдая за неистовством евреев-коммунистов, один еврей заметил: «Хотел бы я видеть, чтобы русские коммунисты так врывались в монастыри в святые дни, как это делают еврейские коммунисты в Йом-Кипур»¹¹².

По аналогии с «Живой церковью» власти стали создавать «Еврейские секции» (евсекции) Российской коммунистической партии. Подавляя свою неприязнь к еврейскому национализму (ибо он не считал евреев настоящей нацией), Ленин в конце 1918 г. согласился в качестве пропагандистского приема организовать особые отделения Российской компартии, дабы нести революцию в еврейские массы. Их назначением было «разрушение традиционной еврейской жизни, сионистского движения и еврейской культуры»¹¹³. Их членами состояли в основном бывшие бундовцы, которые в 1920 г. приняли коммунистическую программу, а в марте 1921 г. вошли в Компартию¹¹⁴.

Евсекции начали свою разрушительную деятельность летом 1919 г., следуя распоряжениям Центрального еврейского комиссариата относительно упразднения кагалов, традиционных еврейских органов самоуправления. Сопротивление этому было упорным и во многих случаях вполне эффективным, ибо в отдельных местах кагалы просуществовали вплоть до конца 20-х. Со временем все еврейские культурные и общественные организации подверглись гонениям. В 1922 г., разворачивая наступление на православную церковь, партия не забывала и об иудаизме. Задумали и осуществляли эту травлю сами евреи: «Евсекция ревниво оберегала свое исключительное право на преследование иудаизма»¹¹⁵. Арсенал приемов был привычный: собрания и представления, якобы стихийные, но в действительности тщательно спланированные, призывающие к закрытию религиозных училищ; срыв религиозных церемоний в праздничные дни; статьи, высмеивающие еврейские обычаи, не далеко ушедшие от обычных антисемитских штампов; и издевательские «суды» над религиозными школами и обычаями.

«На Рош-Хашан [еврейский праздник Нового года] в 1921 г. в Киеве был устроен «суд» над иудаизмом, по иронии судьбы разыгранный в том самом помещении, в котором проходил суд над Бейлисом. Перед «судьями» прошел странный ряд «свидетелей»: «раввин», торжественно сознавшийся, что он обучал религии с целью держать массы в невежестве и раболепии; тучный «буржуй», увешанный сверкающими драгоценностями, приводил свидетельства о союзе эксплуататоров с иудаизмом. «Прокурор» <...> потребовал «приговорить к смерти еврейскую религию». Еврей-учитель, выступивший из зала в защиту иудаизма, был арестован на месте. Когда «судьи» возвратились из совещательной комнаты и огласили смертный приговор, это ни для кого не явилось неожиданностью»¹¹⁶.

В ознаменование «освобождения» евреев от капитализма публиковались «Красные Хаггады». В Гомеле в июле 1922 г. «евреи-клерикалы», воспротивившиеся закрытию хедера (религиозной школы), предстали перед судом¹¹⁷ .

По-видимому, самый первый случай захвата здания синагоги произошел в 1921 г. в Витебске, когда власти решили, что синагог в городе слишком много, и распорядились закрыть их и передать в собственность государства. Правоверные евреи окружили обреченные синагоги, но их оттеснили всадники, а затем здания были превращены в партийный «университет» и клуб, столовую и общежитие¹¹⁸. Вскоре в Минске, Гомеле и Харькове большие, так называемые «хоральные», синагоги были конфискованы и превращены в коммунистические клубы и столовые¹¹⁹.

«Схема была почти повсюду одинаковая. Евсекция устраивала собрания "рабочих", в основном беспартийных членов профсоюза, по месту работы. Резолюции принимались "единогласно" от имени "всех трудящихся" с требованием превратить синагоги, которые объявлялись непосещаемыми и бездействующими, "служащими гнездом контрреволюции" или местом сбора спекулянтов, в рабочие клубы или иные учреждения. Местные власти, разумеется, прислушивались к "желаниям трудящихся" и спешили их удовлетворить»¹²⁰.

Ценности, хранившиеся в синагогах, разграблялись, Торы, извлеченные из ковчега Завета сваливались в помойные ямы; в некоторых местах молитвенные дома подверглись осквернению.

В расколе еврейского духовенства коммунисты преуспели меньше, чем в православии. Ничего, что бы могло соответствовать движению «Живой церкви», в раввинате не возникло. Из тысячи раввинов в Советской России только шестеро выражали симпатии к коммунизму¹²¹. Случаев, когда еврейские духовные лица возводили обвинения друг на друга перед властями, как это часто было в среде православных священников, практически не известно.

После появления резолюции XII съезда партии, требовавшей проявлять большее уважение к чувствам верующих, конфискация синагог, как и церквей, прекратилась. Но ненадолго. Антирелигиозное наступление возобновилось в 1927 г., и к концу 30-х годов не осталось ни одной действующей синагоги. А совершение религиозных обрядов на дому каралось законом.