Текст книги "Сказка про наследство. Главы 1-9"

Автор книги: Озем

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)

Решено выдвинуть на административные должности среднего звена проверенные кадры – коммунистов, ударников П. Сатарова, В. Тубаева… и других.

Слушали о неудовлетворительных жилищных условиях строителей. Приближается зима, и ничего не делается для улучшения ситуации в брезентовых поселках, в связи с чем следует ожидать распространение простудных и инфекционных заболеваний в осенне-зимний период, что приводит к еще большим простоям и потерям при строительстве. Ввод в эксплуатацию общей бани откладывается на очередной срок.

Также необходимо контролировать привлечение на строительство спецконтингента ИТЛ№9, учитывать характер этого контингента – классово чуждый, враждебно настроенный. В частности, вредные церковные настроения распространяет бывший священник М. Порываев, и они находят сочувственный отклик среди отсталых масс. Данные факты необходимо пресекать на корню. Предложить начальнику ИТЛ тов. Решову в срочном порядке решить вопрос с названным врагом народа, чтобы другим неповадно было.

Теперь, при подведении итогов работы за год выяснились серьезные недостатки в работе. Не были вскрыты провалы на отдельных участках строительства, не вычищена засоренность кадров. Это серьезное упущение. Как и излишняя доверчивость. Партком самокритично признает.

Необходимо вмешательство Центрального Комитета ВКП (б) и Народного Комиссариата Внутренних Дел для разрешения сложившейся ситуации.

План строительства не выполнен. То есть, многие миллионы рублей государственных средств выброшены на ветер. Обнаружены факты преступной бесхозяйственности.

Мы считаем, что все это происходит потому, что в руководство стройки проникли политически ненадежные личности, которые развернули подрывную деятельность против решения партии и правительства построить комбинат. У нас, как и везде в стране, достигнута наибольшая острота текущего момента.

Тов. Глайзер – крупный специалист, участвовал в работах в Кузнецкстрое, Он исполняет обязанности начальника строительства, часто ездит в командировки. За время отсутствия на строительстве тов. Глайзер поручал руководить работой людям, не внушающим политического доверия.

Что касается морального облика члена партии Глайзера. Выявлен факт сожительства с работницей на стройке. Партийное руководство против.

Просим обратить внимание, что в вольнонаемном аппарате на строительстве комбината работают бывшие осужденные по 58 статье, и некоторые даже на руководящих постах. Данный факт И. Глайзер объясняет острой нехваткой грамотных специалистов. Т.е. огромная засоренность в аппарате не случайна, более того – злонамеренна.

Мы просим Центральный Комитет ВКП (б):

–назначить на пост руководителя важнейшим строительством настоящего коммуниста, способного организатора, бдительного и неподкупного, безжалостного к замаскированным врагам Советской власти. И. Глайзер дискредитирует не только себя, но и высокое звание коммуниста.

Мы просим руководство наших славных органов НКВД:

–обратить внимание на начальника ИТЛ №9 Г. Решова, к деятельности которого имеются большие вопросы. Просим прекратить практику посылки на чекистскую работу людей, не внушающих безусловного доверия. Просим обеспечить согласованную работу партийных, хозяйственных органов и НКВД для успешного выполнения государственного задания.

Секретарь парткома строительства А. Кортубин (подпись, дата).

Вы слышали? все поняли, Елгоков? Ну, что ж… После этой докладной всё руководство строительства комбината во главе с Иваном Глайзером вызвали в Москву. На совещании в наркомате чермета было заявлено, что с темпами работ в районе деревни Батя катастрофически запаздывают. Начальник строительства Глайзер получил строгий выговор. По возвращении ему дали на исправление дел срок в несколько месяцев, но ситуация даже углубилась. Глайзер и с ним часть руководящего состава комбината были арестованы. Им предъявили материалы, собранные А. Кортубиным: бесхозяйственное использование ресурсов, невыполнение заданий и сроков, изложенных в приказах по строительству, повсеместное процветание безответственности, неудовлетворительное снабжение рабочих продовольствием, непонимание политического момента и даже очковтирательство и обман, моральное разложение. Затем обвинение вполне логично доросло до вредительства, саботажа и контрреволюции. Глайзер защищался, писал в своих показаниях, что трудности начались еще со стадии проектирования; затем по причине нехватки финансов и рабочей силы стройку периодически замораживали, на площадке не было ни одного крана, мобилизованные из Средней Азии работники обнаружили полную неприспособленность, дефицит инженерных кадров парализовал решение технических задач. Очень даже ясно, что Иван Глайзер – не всемогущий джинн. Он строчил в одной камере, а в другой сидел его хороший знакомый – можно сказать, коллега по работе – майор госбезопасности Гранит Решов – у него были уже чисто политические обвинения. Соответствующих фактов насобирали. Тогда Берия чистил органы от Ежовской команды и от тех кадров на местах, кто слишком верноподданичал (даже подличал) перед прежним наркомом. Решов попал в жернова. Соответствующие факты насобирали. Советские граждане, как могли, поддерживали. Писали, стучали, сигнализировали. Вот типичный пример… О, не совсем типичный… Как честный коммунист подписываюсь (действительно, подписался)… Прошу дать партийную оценку буржуазному образу жизни Решетникова Г.Е. Звание майора и высокий пост на строительстве не освобождают… Далее понятно, от чего не освобождают. И кто же здесь подписался? А. Кулыйкин. Какой Кулыйкин? Да неважно… Если же серьезно. Поразительное лицемерие – обвинять чекистов в возбуждении липовых дел, необоснованных арестах и расстрелах, других злоупотреблениях. Да, они не ангелы, но приказы шли сверху, репрессии инициировали партийные вожди. Кто тут больше виноват? Однако если практиков еще можно привлечь к ответственности, то теоретики неподсудны… Вообще не зря у Стругацких в Арканаре Дон Рэба уничтожал ученых – все идет от головы, и гниет оттуда же, а если голова ученая…

– У вас дикая ирония, Порываев.

– Не учи ученого… Решову предъявили по полной мере. Составление протоколов о расстрелах задним числом, когда уже Москва приказала прекратить расстреливать. Ах, какие они там чистенькие! «Извращение революционной законности» – это Решов извращал, негодник! Осужден к расстрелу как член заговорщицкой организации и активный участник массовых репрессий (вопреки правительственному распоряжению продолжал исполнять приговоры в отношении лиц, ранее осужденных тройками к ВМН). Ну, и до кучи всякого – халатность, непринятие мер против издевательств над заключенными, отсутствие надзора за своими людьми, что привело к систематическому употреблению спиртных напитков сотрудниками во время проведения операций и бегству нескольких граждан из мест, где производились расстрелы. Самые несерьезные статьи – дискредитация облика коммуниста, выразившаяся в высокомерии, грубом отношении к товарищам, буржуазных привычках в быту. Просмотрел у себя под носом вредительскую деятельность руководства строительства комбината.

Попробуйте представить вашего деда – еще относительно молодого человека – ему было около сорока. Как вам сейчас, Максим Маратович? Сильный, мужественный, привыкший к тому, что все лагерное население в его власти – да что там, вся стройка! Парткомы и госучреждения тогда как осиновый лист дрожали перед органами. Решов был здесь царь и бог – ну, это политически неверно, хотя суть дела отражает. И вот его, Гранита Решова, арестовали, бросили в камеру, растоптали, заставили оправдываться и даже били – а все зря, естественно. Кругом виноват и должен ответить. Вопросов много – ответ один. Ба-бах!! Расстреляли вашего дедушку. Здесь, в Кортубине. Никуда не увозили для разбирательств – наверное, в глазах чекистского начальства интереса не вызывал. Ординарная фигура, местный царек, я уже говорил – использованный материал – на свалку… С личным делом Решова мне ознакомиться не удалось. У вас, как у родственника, больше шансов. На само дело губу не раскатывайте, но копии автобиографии, послужного списка, приговора, расстрельного акта возможно получить – я же вам кое-что цитировал. Протоколы допросов – ой-ой-ой! какой жирный кусок – не надейтесь… Станете ли вы этим заниматься? ворохнется ли у вас что-нибудь в душе? Сомнительно. Ненужная головная боль. Вы ведь великолепно прожили, не ведая ничего… Даже могилку навестить не удастся. Место захоронения Решова неизвестно – скорее всего, могилы не было, не удостоился майор госбезопасности даже номерной бирки… Что-то вы побледнели, Максим Маратович? какая вам разница? Водички подать?

– Нет, спасибо… А бабушка Марьяна?

– Бедняжка. Сначала арестовали мужа, вскоре пришли за ней. У меня перед глазами сцена ареста. Обезумевшей от тревоги и неизвестности женщине надо было пережить все процедуры. Тщательный обыск в жилище Решова, конфискация имущества – как все было? Незваные гости хозяйничают в твоем доме, топают сапогами по комнатам, пачкают ковры, ищут оружие, патроны, взрывчатку, контрреволюционную литературу, валюту, золото, личные документы. Заворачивают покрывала и шарят грязными руками по белоснежному постельному белью, открывают шкафы и вываливают целый ворох – платья, пальто, меха, шляпки – все то, что еще недавно доставляло искреннее удовольствие. С наглым видом – дескать, вам уже не понадобится! – выгребают содержимое шкатулок, присваивают дорогие безделушки, которые Решов дарил жене. А Марьяна при обыске не смела вымолвить слова…

С 37 года у нас заключали в лагеря жен осужденных. Несовершеннолетних детей брали на государственное обеспечение – помещали в детские дома и интернаты – конечно, вне крупных городов. То есть, жены врагов народа сами становились врагами. В нашем случае действовала бы стандартная формулировка: Решова М.И. достаточно изобличена в том, что, являясь женой разоблаченного врага народа Решова Г.Е., знала о контрреволюционной деятельности мужа, поэтому после ареста будет содержаться в тюрьме НКВД. Таких жен предписывалось арестовывать, кроме беременных, старых и тяжело больных, и тех, кто сам донес на своего мужа – встречались и такие. Марьяна любила мужа – она его не предала… Что ее ждало? Автоматический арест жен тех, кто приговорен к расстрелу, заключение в тюрьмы и лагеря. Не спрятаться и на пощаду не надеяться. Жестокую лагерную действительность она наблюдала воочию. Едва ли Марьяна согласилась бы так жить… Когда ее арестовывали, она еще не знала, что беременна…

– Что?! Что?!

– В тюрьме Марьяна родила сына – вашего отца. Сама умерла при родах. Ей тогда было двадцать два (или чуть больше) года. Подлинная трагедия… Неизвестно, сообщили ли ей о расстреле мужа – если весть дошла, то оказалась последней каплей…

– Вы, вы… У вас хватает чувства, чтобы мне это передавать? Все внутри обмирает… Это же моя мать! Или вы испытываете своеобразное наслаждение, мстите за деда? Чудовищно, Порываев!

– Осталось немного. Вы выдержите, Максим Маратович. Да, собственно, дальнейшее вам известно. Сын Марьяны не попал в детский дом и не вырос сиротой – удача! – его взяли дед с бабкой, а после о племяннике заботилась тетя Юлия. И над страшной тайной вашего семейства перевернулась страница. Дальше пошла обыкновенная жизнь, словно не случилось ничего.

– Да, понятно… Но при чем же… Я и подумать не мог… Это, это… Но ведь мне не рассказывали – ни Юлия, ни отец. Я, конечно, знал, что мама умерла, а Юлия мне приходится теткой… Что теперь будет?

– Что будет? Вот вопрос, Максим Маратович. Вэт из вэ квесчен.

– That is the question, если позволите…

– Спасибо. Я по-английски ни бельмеса… Как прикажете мне действовать? Я не хочу, чтобы оправдалось ваше обвинение, будто я добиваюсь мести. Мы не герои шекспировской драмы. Хотя ручаюсь, сам Шекспир обомлел бы над этой историей.

– Вы намерены обнародовать?

– Рано или поздно все становится явным. Для вас даже слишком поздно.

– Все потому, что я избираюсь в депутаты по округу? Вам претит моя политическая принадлежность? Вы ненавидите Правый Блок? Предпримете все для нашего провала? Вас устроит даже безобразный скандал?

– А скандал непременно произойдет. Ваши партийные коллеги на публике любят потрясти грехами и даже преступлениями советского прошлого. Недавно лидер Правого Блока Леонид Чигиров дал обширное интервью областному телевидению. Я внимательно смотрел. Прям как вы сейчас президентскую инаугурацию… Но я смотрел не для того, чтобы себя президентом воображать, а чтобы понять, какое будущее ожидает Кортубин и нас всех. Ведь Чигиров хочет стать губернатором. Абсолютно серьезно. Что же ваш лидер наговорил с видом гуру экономической науки? Что Кортубин – типичный моногород, уродливый ребенок ускоренной индустриализации, когда волевым решением организовывали производство и рядом строили город, дабы привязать проживание работников к этому самому производству. Фактически советская крепостная система. Нигде в мире нет столько городов, созданных практически с нуля в непригодных для этого условиях. Предназначались для обслуживания заводов, шахт, месторождений. Эти города не развивались веками, не менялись под влиянием различных факторов – исторических, экономических, технологических, культурных. Моногорода – это навеки застывшие оплоты плановой экономики. По сути, теперь никому не нужны. Сегодняшние проблемы – безработица, отсутствие перспектив, отток населения, старение, нищета – это результат. Заслужили. Таково кратенькое содержание глубокомысленной речи господина Чигирова.

– Но он же не только об этом говорил.

– Угу. Соизволил коснуться способов решения наших проблем. Как во всем цивилизованном мире. Два пути. Первый – закрытие. То есть буквально – закрыли избушку на клюшку и разъехались, все позабыли, кто последний – выключит свет. Второй путь – санация – красиво как. Извините, Максим Маратович, этот термин у меня ассоциируется со стоматологией – с годами стали беспокоить зубы, недавно вынужден был обратиться, поволновался изрядно, а врач мне выдал – необходимо провести санацию полости рта…

– Другая область. Но смысл похожий. Это реабилитация, оздоровление. Санация – когда власти и бизнес вкладываются в инфраструктуру города, чтобы вывести из кризиса. Стандартный шаг в развитой экономике.

– Кто его сделает?

– Как кто? Власти и бизнес. Как и везде в мире.

– Ага. Положение хреновое – что с реформаторской властью, что с ответственным бизнесом… Два пути. Закрытие или санация. Это как в сказке: налево пойдешь – коня потеряешь, направо – голову сложишь, тогда конь не понадобится. Плачевный итог. Но я не экономист, Максим Маратович. Я в листопрокатном цеху работал, а теперь вот в музее прохлаждаюсь да интересные документики читаю. Слышал, что и у вас с господином Чигировым не экономическое образование, а металлургическое. И не могу в толк взять – вы с Правым Блоком ругаете советское наследие, но вы сами стали такими благодаря ему. Благодаря комбинату. Что здесь было до него? Ничего, стоящего упоминания. Небольшая деревенька со смешным названием Батя. Приземистые домишки с глиняными крышами. Зимой снегом заносило по самые эти крыши, и когда топили печи, казалось, что дымят снежные пригорки – сказочное явление в степи. По соседству более старые башкирские поселения – аулы – не то, чтобы рядом. Землю пахали, скот разводили. Были и башкиры, которые продолжали кочевать – пастбищ хватало. Плодородная почва, чистые озера, возвышенностей встречается мало – это южная оконечность Уральских гор – очень удобно для обозрения. Красивейшая природа. Но в остальном – дыра дырой. Даже в сравнении с ближайшим относительно крупным поселением – Утылвой. Крупным по здешним меркам, и ближайшим – это километров больше ста к югу – совсем к диким казахам. В Утылве еще до революции построили железнодорожную станцию, поэтому возраст существования Утылвы считается с этой станции. Там, по крайней мере, поезда ходили, а в Бате что?.. Все, что имеем мы – и вы! – создано при Советской власти. Которую вы сейчас поносите без разбора. Открещиваетесь от наследства любыми способами. Не уважаете своих отцов, дедов – не знаете их, не испытываете благодарности!

– Андрей Гераклидович, я не постигаю, чего вы от меня добиваетесь? Только что обличали сталинские репрессии, выискали какого-то таинственного родственника, а я не сном, ни духом про него… Теперь требуете уважения? к кому? После всех ужасов, что вы живописали? Обрушили на мою голову чудовищную мешанину!

– Вам тяжело справиться, я понимаю.

– Не понимаете! Это… это… Чудовищно! Несправедливо! И ничем не подкреплено!

– А документы? Не выйдет отрицать! Не рассчитывайте, Максим Маратович.

– Документы – да, но о чем они свидетельствуют? О том, что в Кортубине были незаконные репрессии? были жертвы и виновники? Также и по всей России! Кортубин не выбился из общего порядка. Но вы называете конкретного деятеля – какого-то майора Решова – и утверждаете, что он мой отец! И дальше раскрываете ужасную трагедию. И получается, что моя семья…

– Моя семья тоже прошла через эту мясорубку. Мой дед Макарий Порываев…

– Слышал, слышал. Но никто из ваших родственников не был майором госбезопасности, начальником лагеря – никто не замарался… Нет, для меня это невероятно… В голове не укладывается. Вот так жил себе и жил, достиг сорока годов, полагал, что нет ничего таинственного – и вы будто подрубили… Постойте, Порываев, а что если это чудовищное недоразумение – вот просто все сошлось, перевернулось, извратилось… Вы допускаете возможность? Ведь будет позор для всех нас, Елгоковых – и для покойников тоже. Бедный отец! Хорошо, что он умер – нет, нет, это чудовищно, а не хорошо! А бабушка Юлия… Так, надо успокоиться и рассудить здраво. Это не может быть правдой… Ошибка. Мне неизвестна фамилия Решов. Я – Елгоков. Слышите? Елгоков!! И я не позволю, чтобы на мою семью возводили подобный навет. Да, ложь, ложь!! В ваших словах – одна ложь!

– Не кричите, Елгоков. В знаменитых «Звездный войнах», которые я посмотрел с внуком, этот зеленый учитель Йода сказал: прислушайся к своим чувствам и поймешь, что я прав. Там тоже родной отец – монстр по фамилии Вейдер…

– Да как вы смеете?! Вы что ли учитель? может, даже моральный? Вправе заклеймить – этот монстр, а этот невинная жертва? Кто вам дал право?!

– Ну, если у нас разговор пошел на таких резких тонах, то лучше прервать… Нет, Максим Маратович, я не учитель и не судья. Единственно могу предложить вам обождать.

– Чего подождать, Порываев?

– Та эпоха в прошлом. Как громогласно заявляете вы, молодые и перспективные из Правого Блока – прошлое похоронено. Почти двадцать лет, как закончился Советский Союз. Вы не подсудимый. Дети за отцов не отвечают, внуки тоже – это ненавистный вам Сталин сказал… Нет Сталина, нет СССР – так что теперь?!.. Отвечают или не отвечают? В Библии говорится, что Бог за вину отцов наказывает детей до третьего и четвертого рода… Но я был коммунистом и партбилет сдал. Ваши дед и отец – тоже коммунисты. Что делать будете, Елгоков?

– Мне ждать не имеет смысла.

– Обещаю вам лишь одно – я подожду, пока вы объяснитесь с родными.

****

Вечер опускался дрожащим серым покрывалом, окна домов с собранной внутри тьмой превратились в зеркала, очертания комбинатовских труб с растянутыми хвостами над городом стали зыбкими и стушевались, когда Максим Елгоков вырулил на своем синем Форде Фокусе со стоянки перед кинотеатром Ударник, что в центре города, на улице Гвардейцев Труда.

Эти самые Гвардейцы представляли собой боковое ответвление от главной Кортубинской магистрали – улицы Социалистической. Название как атавизм рухнувшего политического строя, а в Кортубине была масса подобных атавизмов – улицы Клубная, Коллективная, Паровозников, Промышленная, Дух Свершений, Краснознаменная, Красных Орлов и даже Тупик 1 мая. Последнее название очень странное, хотя нельзя заподозрить его авторов в желании отсидеть положенный срок за свое чувство юмора, тем более что это не могло оказаться тогда темой для шуток. Но оголтелые советские топонимы встречались в самом старом районе города – в Ленинском. В других районах – в Восточном и Юбилейном – другие улицы: Анютина (существовал в истории деятель Анютин – коммунист, соратник А. Кортубина, но нынешние жители Восточного убеждены, что улицу назвали в честь местной красавицы Анюты, кто-то даже язвил – Анюты Анютиной – и был недалек от правды), Кооперативная, Степная, Цветущий Сад, Молодость мира, Сахарова, и даже Б.Н. Ельцина – опять без политики никуда…

Но это лишь отступление. Максима Елгокова абсолютно не волновали названия, знакомые ему с детства, зато весьма раздражало другое – мысли бешено крутились в его голове, а он не мог поймать даже их краткие обрывки. В памяти всплывали несвязные фразы старика Порываева, звучал его противный голос с визгливыми нотками. Максим уже вырулил со стоянки и катил по Гвардейцев, а старик все говорил и говорил – словно острые гвозди вонзал. Максим ощутил, что у него непроизвольно дергается бровь – неужели кто-то на свете ненавидит его, Максима Елгокова, вот так яростно и неумолимо? Что он ему сделал? он, то есть Максим, ему – демагогу Порываеву. Абсурд получается… Максим за свои сорок лет привык, что люди, в общем-то, относятся к нему неплохо. Родители – Марат Григорьевич и Елена Кирилловна – любили единственного сына, позднего ребенка в семье, но не баловали и не потакали ему. Мальчик с детства отличался спокойным дружелюбным нравом, хорошим фамильным интеллектом, был воспитан и обучен необходимым навыкам, поэтому учителя в школе не имели к нему претензий. Со сверстниками Максим тоже находил удовлетворительный контакт – тому способствовали его уживчивость, необидный юмор, крепкое телосложение, открытое кареглазое лицо со славянскими скулами и темным вихром надо лбом – Максим легко вызывал симпатию у девочек, мальчишки относились спокойно. Взрослые – естественно, из окружения отца – солидные люди с учеными званиями – одобрительно воспринимали профессорского сына – умненького и вдобавок хорошо воспитанного. Максим вырос без особых конфликтов, даже подростковый период не заставил беспокоиться его родителей. И дальше все пошло, как должно быть – он поступил в местный университет, среди создателей которого числился его прадед Иннокентий Елгоков, затем с дипломом инженера начал работать в КорИС – Кортубинском институте стали, где директорствовал его отец Марат Григорьевич Елгоков. Надо отметить, что эти предсказуемые шаги не вызывали насмешку или протест у окружающих – Максим был талантливым студентом и после стал многообещающим молодым ученым. Все вполне заслуженно. В конце концов, он специализировался в черной металлургии – сугубо материальной области, а не претендовал на лавры артиста, дипломата или художника, а династии металлургов совсем не равны упомянутым знаменитостям – чего уж там сравнивать… Отработав аспирантом, Максим успешно защитил кандидатскую диссертацию «Совершенствование технологии прокатки рельсов из непрерывнолитой заготовки», его кандидатская имела практический эффект, внедренный на комбинате – здесь тоже все честно. И по прежним-то временам суждено было Максиму плодотворно трудиться на избранном (пусть не им самим!) поприще, продолжать фамильные традиции, приносить реальную пользу, но случившийся слом государственных устоев кардинально поменял жизнь и взгляды честных кортубинцев (увы! не в лучшую сторону). Максим тоже решился круто повернуть свою судьбу – оторваться от родной пуповины, что обвивала и питала его семью и семьи прочих кортубинских аборигенов – от связи с комбинатом. Еще недавно – до отсчета новой демократической реальности в России – Максим не смел даже загадывать, искренне полагая, что металлургия и прокатка рельсов – его призвание, но теперь… Теперь все изменилось в одночасье – как говорится, небо упало… Но так только говорится, а на Максима, слава Богу, ничего не падало. Он умненько решил сам.

Пока оставим нашего героя в состоянии полного раздрая – ему сейчас полезно побыть в одиночестве. А читателям, уже окунувшимся в историю на заре кортубинских времен, предлагается вникнуть в нынешнюю ситуацию, дабы понять мотивы поступков не только М. Елгокова, но и других персонажей, которые вскоре объявятся и внесут свою лепту в общую неразбериху последовавших событий. Что бы ни случилось, и чем бы это не грозило, автор повторяет – в итоге все закончится хорошо. Ну, вот и славно. Пойдем дальше?

Общественная жизнь и демократические порядки в нашей стране за последние два десятилетия являли собой поистине завораживающее зрелище для провинциального здравого смысла. Все это яркое бурление, когда словно ниоткуда – из сказки – выныривали на поверхность многочисленные большие пузыри и маленькие пузырики – все эти партии и блоки, чьи названия ласкали слух – Демократическая партия России, Выбор России, Либерально – демократическая партия России, Наш дом – Россия, Отечество – Вся Россия, Единая Россия, Справедливая Россия – et cetera, et cetera… Иных уж нет, а иные… все еще тут и благодетельствуют нас! просвещают, направляют, вразумляют, совестят. Партийные лидеры, президенты и министры, олигархи, банкиры, журналисты и политологи, телеведущие и астрологи, всевозможные гуру, авантюристы – бурная пена расплодилась, шипела и лопалась, и совершенно скрыла воду. Везде, безусловно, радели за народное благо, счастье и справедливость! Сперва глубинка наблюдала за столичными пенными изливаниями, раскрыв рот – надо же! и так, и эдак, оказывается, можно – и даже совсем без стыда, который только мешает… Для ясности отметим, что глубинка – это не провинция – не такие провинциальные центры, как Петербург, Казань, Екатеринбург или даже Грозный – нет, эти сообразили быстрее и стали тянуть одеяло на себя. А глубинка – это такая безнадежная глубинка, как Оренбург, Челябинск, Орск, Кувандык, Кортубин, Заводоуковск, Укалаев, ТАГИЛ, Задрюпинск и еще сотни и сотни городов и поселков, которых на протяжении российской истории никогда не спрашивали, а только в ярмо запрягали. В столице еще пытались кое-как задобрить плебс скромными подачками, свои куски урвали автономии (их власть предержащие), а глубинку отъе…ли совершенно бесплатно – через телевизор. Эти наивные Иванушки – дурачки с оторопью взирали, как заработанное ими стекается потоками уже не в общую государственную кубышку, а в другие бездонные карманы.

Одновременно с благородной сказкой на сцене, за кулисами тоже кипела напряженная работа – не такая явная, но несоизмеримо более важная. Социалистический монстр умер – обездвижило его гигантское материальное тело, дали сбой жизненно важные органы – останавливались фабрики и заводы, обрывались цепочки хозяйственных связей, кровь охладела, и замирало дыхание – СССР закончился. И для того, чтобы вбить последний гвоздь в гроб тоталитарного режима, демократическая власть, руководствуясь исключительно принципами справедливости, решила вернуть государственную собственность народу – раздать тело монстра по кусочкам. Каждый получил билетик в новую счастливую жизнь – ваучер. А что? Почти сакральный обряд – и раньше подобное было. Это как причащение Тела и Крови Христа, когда апостолы едят хлеб и пьют вино, а подразумевают это самое… Все-таки социализм поначалу был для народа больше религией, а под конец превратился в выхолощенный символ – памятники Ленину на площадях, красные знамена и лозунги на демонстрациях, десятки съездов КПСС, комсомольские дружины, завоеванный социалистический лагерь. И что в итоге? Взять и поделить? Только узбагойтесь! для дурачков честно делить с самого начала не предполагалось. Дурачки – это мы с вами, если что… Ах, вы не дурачок? тогда полный кретин!!

Кортубинский Ордена Трудового Красного Знамени металлургический комбинат – обыкновенный случай того дележа. Подобных примеров по России – тьма. Но это для страны в целом КМК отнюдь не уникальное предприятия, а для Кортубина и всей Кортубинской области комбинат – это центр здешнего мира, точка притяжения, пуп земли. Про античную цивилизацию говорили – все дороги ведут в Рим, а в Кортубине все улицы ( том числе и Социалистическая), все транспортные маршруты вели на комбинат. Вот он стоял и стоит, начиная с заводоуправления на площади Труда – первой площади и первого каменного здания в городе – трехэтажного, кирпичного, в стиле конструктивизма, с железобетонным фундаментом и монолитными железобетонными перекрытиями. На центральном входе установлена чугунная мемориальная доска с выпуклым текстом: «Здание управления комбината. Построено в 194.. году. Памятник архитектуры, охраняется государством». Под площадью проложен тоннель аккурат к главной проходной. Фоном для заводоуправления служит весь производственный пейзаж – стены цехов, силуэты доменных печей, труб. Строили на века – везде доминирует металл, все вокруг словно покрыто толстенным слоем ржавчины, полито неимоверным количеством человеческого труда.

Полтора десятилетия в главном кабинете в заводоуправлении сидел Пров Прович Сатаров – последний красный директор комбината. Вообще-то, он успел захватить и край рыночной эпохи, умерев в 2003 году. А до этого грустного момента внес немалый вклад в успех крупнейшего социалистического предприятия в области, и он же, Пров Сатаров, на торжественном заседании в Дворце Культуры Сталькон принимал из рук секретаря ЦК КПСС высокую награду – Орден Трудового Красного Знамени для коллектива комбината. Когда социализм (даже чересчур развитый) остался в прошлом, Пров Прович продолжил, не дрогнув, вести подвластный ему корабль никому не ведомым курсом.

Семейство Сатаровых пользовалось безусловным уважением в Кортубине – они, так сказать, свои, природные, начиная еще с первого Прова Сатарова (отца Прова Провича), который пришел на строительство комбината и остался навсегда. Уже много позже – на юбилее Прова Провича – его подчиненные сделали приятный сюрприз – они преподнесли директору экземпляр Трудовой вахты за 193… год, где был размещен крупный фотоснимок молодого крестьянского парня в распахнутой фуфайке и в подвязанных лаптях, с мешком и фанерным чемоданом. Парень стоял рослый, широкоплечий, мощный – на полголовы выше дверного проема, черные кудри торчали из-под сдвинутого на ухо картуза, лицо хмурое, с крупными правильными чертами. Это и был легендарный предок нынешнего Прова Провича. На строительство вольным наймом привлекали крестьян из ближайшей округи. Начиналось с простых земляных работ под здание заводоуправления, прокладку дорог, сооружению железнодорожных путей. Напоминаю, что деревня Батя даже по местным меркам считалась на задворках, когда перед революцией построили железнодорожную станцию в другой дыре – в Утылве, что южнее, а в сторону Бати поезда не ходили. В 30 годах в голой степи приступили обустраивать промплощадку под будущий комбинат. Все делалось вручную – немногим позже в своих показаниях враг народа и злонамеренный вредитель Иван Глайзер писал, что на стройке не имелось ни одного крана, и он, Глайзер, в этом не виноват – не лучше обстояли дела на Кузнецкстрое. Отрытую землю возили на лошадях. Свое место под солнцем и свое право на счастливую жизнь старый Сатаров завоевывал, не сидя в теплом кабинете и попивая чаек с кофейком, а когда хрип гнул, переворачивая землю в бригаде землекопов и позже, переквалифицировавшись в бетонщика на строительстве первой домны. Бригада землекопов, в которую взяли сатаровского родоначальника, установила рекорд по перемещению земляного грунта вручную – рекорд то ли страны, то ли комбината, то ли всего мира. Короче, копали до усра… Любопытный артефакт – старая лопата (опять-таки история не сохранила, чья – то ли бригадира, то ли одного из рабочих, якобы даже Прова) – эта лопата теперь хранится за стеклянной витриной в комбинатовском музее – несомненно, вредный Порываев ее видел… В промежутках между работой старый Сатаров успел на войну сходить и заслужить себе ордена и медали.