Текст книги "Сказка про наследство. Главы 1-9"

Автор книги: Озем

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)

– Напоминаю, Тая родила и вырастила двоих детей. Она была занята.

– У всех у нас дети были. У меня трое. И что? Тогда три месяца после родов высидишь, затем детей в ясли, сама – на работу. Никто мне скидок не дарил – ни на мои болячки, ни на семью. Крутилась, как могла. Садик дали за четыре остановки (или пять?) от дома, а тому, кто в том районе жил – к нам во дворе водить – ужасно неудобно. Маратик уже школьником стал, до школы добирался своим ходом, поскольку я выходила еще раньше – в семь часов. Вот как все было. Закутаешь Верку и Полинку в шали и волокешь. Василий одну дочь – ту, что потяжелее, а я другую. С боем в переполненный автобус продирались – народ стеной стоял – всем на комбинат ехать, и опаздывать нельзя. Уже там, в автобусе продолжение спектакля – Вера-то тихая, пугливая, а Полинка не стеснялась – хочу к окошку! и все тут. Если не получала, что хотела, могла буянить – как-то вцепилась ручонками в воротник пассажиру и повторяла – Дядя, уйди! дядя, уйди! Попробуй, не уступи… Уходили, уступали… А зимой не раз в метель из автобуса выпадывали – снег вокруг спиралями закручивало, дальше носа не видать, а надо еще метров сто до сада протащиться. Василий вперед с Полинкой ушел, я ему кричу, что есть мочи – Вася! Вася! я ведь опять Веру уронила… Благо, что ребенок укутан в несколько слоев – падает, но ему не больно… Что пережили! И дети также капризничали, болели. Всего довелось хлебнуть, но вырастили, выучили… К чему это я? Гм…Ах, неважно! Таисья у тебя – баба с фанаберией. Я не удивлюсь, если чего отчебучит. А она, по-моему, уже на взводе. Тут, внучек, как карта ляжет, но тебе не повезет при любом раскладе. Мужик, а уж тем более муж – всегда крайний…

– Юлия, я понял и проникся. Кто же из внуков, по-вашему, правильно живет? внушает вам доверие? Конечно, Генрих!

– С чего ты взял? Что он олигарх – сидит на куче денег и власти? то есть, дерьма. Меня не колышет – я вас сопливыми маленькими засранцами помню… Ты хоть с женой живешь – вот живи и радуйся. Генрих привык в холостяках ходить. Раньше неприлично было на такой должности – партком, местком вмешались бы. Какой пример народу?

– Вы же знаете, Юлия, что Света уехала и сына забрала, а он с тех пор разочаровался.

– Ах, ты, боже мой! Почему разочаровался? Разошлись они мирно. Света с мальчишкой видеться не запрещает. И деньги от Генриха берет. Если же столько баб перепробовал, перетр…, но ни одну не выбрал, то не пора ли к старому берегу подгребать? Там и жена (пусть и бывшая), и ребенок.

– Вы и загнули! Генриху-то сказали?

– А че? Дэн – хороший мальчик, воспитанный. Палку вот мне привез из заграницы. Любит, значит, бабку.

– Мы все вас любим, Юлия. Дэн уже вырос, он давно не истерит. Для него развод родителей есть свершившийся факт. И потом – вопрос не в Дэне…

– Знаю. В Светке. Тут все гораздо хуже… Хуже всего, что она тоже истерить давно перестала. Светка только сверху такая тихая и податливая, интеллигентная, в очках, а внутри у нее твердый камешек. Она ни на шаг от своей линии не отступила. Полюбила и пошла замуж за Герку Сатарова – молодого обалдуя, а не крутого олигарха и владельца нашего Кортубинского железа. Светке олигарх не надобен. Это ж какое извращение – столько деньжищ!.. Теперь что? Оба – Светка и Генрих – уже не дети. Постарели, помудрели. Ей дикие страсти ни к чему. Ребенка родила – предназначение исполнила. Климакс не за горами – у женщин он сейчас ранний. Короче, Светка хочет спать одна в постели, мужиков не зовет. Хотя интересно, если бы поманила, Герка бы помчался? Помчался бы, наверное… Не чужие люди.

– Юлия, мужчины – кто, по вашему? Идиоты? Ваш муж тоже? Стоит нас поманить…

– Да, да, поманишь – и мужик, как ослепший от страсти бык, заревет… Куда далеко ходить? Последняя Генрихова пассия – черная, волоокая корова. То бишь, Варвара? Красотка! Вертит Генрихом! Мычит и хвостом крутит. Но Генрих пока последних мозгов не лишился.

– Сплетни! Люди врут без зазрения совести!

– Вот тут верю. Захоти Светка – и Генрих снова ее будет. Но она не хочет. Нехорошо для Генриха. И тебе, и ему уже сороковник стукнул. Ты-то в ярме, а брат твой на вольном выпасе. Доиграется! Эта Варвара – непростая штучка.

– Она просто работает в команде Генриха. Там, представьте, не только мужчины. Она – хороший специалист.

– Угу. По какой только части… Работаете! Мы работали – не так, как вы…

– Мы будто не работали?

– Настоящая работа с перестройкой закончилась – перестроились все!

– Да, да, Союз рухнул, и жизнь рухнула.

– А разве не так? Возьмем тебя.

– Не надо брать!.. Разумеется, Юлия, вы работали. Горели энтузиазмом. Планов наших громадье… Конец месяц на комбинате – штурм Берлина. Каждый участвует в сражении. Помню, помню, как вы уходили из дома накануне, а возвращались на третий день. Молотили анализы в лаборатории без продыху. Все для фронта, все для победы!

– Ты не можешь этого помнить. Тебя на свете не было.

– Но мне рассказывали. Папа рассказывал, как сидел дома с маленькими сестренками, и ночью страх забирал… Я хочу спросить. Оно того стоило?

– Чего?

– Ваше подвижничество. Вы жертвовали семьей, здоровьем. А нельзя было по-другому? Ведь не война – мирное время. Ну, не выполнили бы вы очередные показатели. Не упало бы небо на голову.

– Вот ты о чем… Гм…

– Об том же! У человека его жизнь – такая единственная штука – нельзя отыграть назад и начать заново как в сказке. А вы даже не сомневались никогда – ни о чем не жалели.

– Такие уж мы глупые, наивные. Как в стихах: наш упертый пунктик – сказка… А тебя задевает, Макс, даже обижает. Ну, извини меня, старую дуру. Подумай, каково это. Одна я осталась, помирать пора. Если вам еще говорю всякие глупости, поминаю про сказки, то когда помру, найдется что вспомнить… Словно и не было нас – вычеркнуто целых восемьдесят лет – как корова языком слизнула. Вот такие коровы, как Генрихова Варвара. Или новые капиталисты вынырнули откуда-то, гладкие, нажравшиеся. А ведь мы полагали, что искоренили эту скверну. И люди равны… Не хмыкай ты. Конечно, полного равенства не достичь, и у начальства задница всегда в тепле и на мягком. Но сейчас же пропасть разверзлась. Невероятно, несправедливо, подло! Каково старикам?

– Юлия, не травите себя. Утешайтесь собственными сказками.

– Наша сказка почти исполнилась. Да, отдавали на благо общества. И сейчас, глядя на прошлую жизнь – трудная, напряженная, но веселая и со смыслом. Просто так было надо. Высокая цель. Смешно?

– Нет, что вы!

– Я-то ничего, а ты чего? У тебя есть цель? Твой отец цель имел, мой отец тоже. Не зря прожили. А ты, Макс?

– Не нападайте. Я не подвижник. Я просто жить хочу. Нормально.

– Не получится. Не получится жить просто и бездумно, как трава – склоняться на сторону, куда ветер дует. Ты у Таисьи спроси – она лучше в этом печальном деле понимает. Даже волосы завивать стала – только надо не волосы, а корни – с мозгов начиная.

– Опять вы за свое. Не хочу даже спорить.

– Отец планировал на тебя оставить свое детище – институт. Я понимаю, что КорИС уже не тот – нет прежнего значения, как в Союзе. Все заняты зарабатыванием денег. Я неправильно выразилась – зарабатыванием. Ни хрена вы не работаете! Науку забросили. И в институте, и на комбинате рулят счетоводы. У вас за год уже не наберется столько НИРов… Москва не финансирует. Хорошо еще, Пров, памятуя о прошлых делах, взял КорИС на довольствие, а то вообще, в торговый центр превратились бы. Старики досиживают, а из молодых – ваше поколение… Не думал Марат, что так вот обернется. В последний раз КорИС привлекали к крупным проектам на комбинате еще при Союзе – тогда модернизировали машину непрерывного литья заготовок, запускали новое термическое оборудование в листопрокатном цехе. Вот это была серьезная работа! Марат и его команда заслужили Государственную премию. А нынешняя молодежь что? Чем эдаким вы заняты в институте? Гранты проедаете, из заграничных командировок не вылезаете. Все по конгрессам да по симпозиумам! с бойким языком и с бейджиками! Неважно, какой бейджик нацепите – только узнают, откуда вы, и сразу вспоминают Марата – вот он был ученым! умницей! Его репутация – это репутация советского специалиста, еще огромная практическая школа… Ты хотел спросить меня, и я спрошу, внучек. Что теперь, спрашиваю? Кому Маратово наследство передать? Если не ошибаюсь, ты дал деру из института. Решил, что политика прибыльней?

– Наконец-то! я этого ждал и дождался. Юлия, а почему вы обвиняете меня в меркантильности? По-вашему, сейчас людьми движут лишь деньги? Идеалов у меня быть не может? Только у вашего поколения – у коммунистов.

– Какие идеалы?

– Допустим, я считаю, что в этой сфере принесу больше пользы – людям, Кортубину, стране. Да, считаю! Вы не усмехайтесь.

– Так-таки стране? или сфере? Вправду, Макс? Ах, ясно же, смотрел сегодня представление по телевизору. Вдохновился на великие дела? Мечты в жар вогнали? Всполохнулся и ко мне побежал?

– Юлия, прошу!

– Успокойся. Чайку попей. Я не стану говорить, что все это – бред. Потому что бред!! Из Кортубинской дыры никто наверх не вылезал – ни в ЦК, ни в Политбюро, ни в балет Большого театра. Наше дело – пахать. По-черному. Делать чернину. Даже Пров до министерства не дорос, а вполне достоин был. Но в СССР хоть какие-то лазейки имелись – не в одном, так в другом месте попробовать, страна-то огромная. Что же теперь от страны осталось… А по телевизору все пучком – мы по-прежнему самые большие в мире (не по-прежнему только). Пробросались громадными кусками – это они, которые в телевизоре, державу собирали?! жизни на это дело клали (даже и чужие – тем ноша на душе тяжельше). Новый президент – или генсек, или король – кто он, вообще? его заслуги? и никакой короны и собольей шубы на нем нет – голый он!.. А ты мечтай, мечтай!

– Про соболью шубу сегодня только слышу! Наваждение!

– Не отрицай! Много ума не надо, чтобы твои мысли угадать – они ведь тебя будоражат, Макс. У всех после кремлевской сказки мысли на одну сторону сворачивают. Потешили народ!

– Юлия, это… это… Суть не в шубе. Вам она все глаза застила. И потом, я работаю! Почему я должен пахать?

– Не должен. Правильно. Никто не должен – свобода ведь!.. Политические игры – легче, сподручней, соблазнительней. Насмотрелись по телевизору и подумали – почему нам нельзя? Потому и нельзя! Москва и наш Кортубин – это, может, одна страна, но вселенные разные. Попалась мне тут книжонка – надо же было чем-то себя развлечь, а фантастика в моде сейчас. Никогда не думала, что эдакую муру читать стану… Про тьму и про город на Урале… Про тьму, в общем-то, понятно, и согласна я полностью – тьма в башках у нас кромешная. А вот насчет прочего – наворотил автор… Так в книжке из вселенной поток какого-то вещества, через этот поток сообщаются. У нас похоже – из провинции в столицу изливаются целые материальные потоки, высасывают страну. Обратно – пшик… Хотя нет – зрелища устраивают, а хлеба…

– Книги читать хорошо. СССР был самой читающей страной в мире. Был да сплыл… Только бы вы, Юлия, выбирали что-нибудь советское, кондовое. Молодая Гвардия. Как закалялась сталь, Время, вперед! Или на худой конец – Малая земля, Целина. Фантастика – другой коленкор…

– Он еще смеется над бабкой! Найдутся те, кто над вами обхохочутся. Уже! Обули всех! Дожили до позора! Правнук Иннокентия Елгокова вместо того, чтобы продолжать семейную традицию, решил клоуном заделаться. Был инженером – стал политиком. Политиканом, тьфу! Вы же ничего не решаете. Все ваши партии – Правый, Левый Блоки и остальные – лишь декорации. Бесстыдство и цинизм – агитируете, кривляетесь, боретесь друг с дружкой, кричите… Объегорили народ!

– Нам еще только предстоит. Осенью муниципальные выборы… Юлия, никого мы не обманывали! У нас прозрачные намерения!

– Прозрачные намерения у вас были, когда с Генрихом полезли на участок к соседу Щапову – за цветами для девочки Таи. Все, что дальше – уже менее прозрачно. Менее честно, менее справедливо.

– Это мораль? Предлагаете быть среди тех, кто безмолвствует? Вон на комбинате – их гонят, как скотину, а они молчат. Ваш внук Генрих, между прочим, рулит. В компании с Варварой. Ему вы тоже мозги вправляете? Про дедушку Прова с его знаменитой лопатой сказки рассказываете? Есть эффект?.. А я не хочу как быдло! Да, Кортубин давно не стремится на всех парах к светлому будущему. Где те темпы производства, строительства? Ау!! Столько лопат и землекопов не требуется. Деградируем постепенно. Смешно, кому нужен КорИС – вообще, наука – если комбинат скуклится? Все к тому идет. Уже точно известно, что на днях объявят о больших сокращениях на комбинате. Кризис на дворе… Тьма в башках!

– Молодец, правильно рассчитал. Сменишь деятельность – эту, как ее, сферу. Заманчивое слово – политика! Глядишь, и преуспеешь в своем неправом Блоке… Только ты и так не бедный. У Марата несколько патентов, у КорИСа тоже. И еще раньше, когда эта петрушка с предпринимательством началась, институтское руководство не сидело сиднем. Были старые учебные корпуса и общаги в центре города – давно заброшенные, верно. Ну, так те клоповники снесли – на их месте торговики да бизнес-центры поднялись. Кто сделки заключал и сколько с них поимел?

– Браво, Юлия! Чувствуется в вас твердая большевистская косточка. Славное поколение! Гм, чего тогда удивляться… Ладно, это я… Сказать – кто продал? Ваш любимец – настоящий советский ученый Марат Елгоков. Он же директорствовал в институте – валим на него… Упомянутое имущество ценности не представляло. Облупленные шлакоблочные коробки тридцатых годов – стены разрушаться начали, внутренние перегородки – ткни пальцем, и насквозь пройдешь. Трубы сгнили. В подвалах – клоака. Никому не нужно – и государству в первую очередь. Никто содержать не хотел. Где институту деньги брать на такое безнадежное хозяйство? Опять же у комбината просить? У Прова Провича тогда о своем голова болела. Вот и продали! И не так, чтобы задорого. Нынешние хоромы из стекла и бетона цену нарастили. А не построили бы ничего – пустыри были бы.

– В точку, Макс! Нам же советское наследство не жалко! в топку!

– Я вам говорю, как на самом деле. А вы – как должно быть. Разницу чувствуете? Все вы понимаете! Будто в советское время не было вещей, что гораздо хуже? Я и хочу спросить…

– Оправданий найдете кучу! объективных причин… Умный больно! Выучила вас советская власть! Не для того учила! И все равно – ЧТО ТЕПЕРЬ? Если не вы, то кто пахать будет? Как всем выживать? В городе под двести тысяч народу – вернее, было столько. Комбинат в частные руки уплыл, теперь оптимизация, к едр…

– Довольно!!.. Я устал, Юлия. И мне вас не переубедить. Давайте не ссориться.

– А я и не сорюсь – с чего ты взял? По-простому разговариваю. Тебя же будто корежит… Остынь, Макс. Может, все-таки пирожки с картошечкой?…

*******

Воцарилась ночь – насыщенного темно-синего бархата с серебристым отливом в глубоких складках. Ночь принесла прохладу – свежую, щекотную, напоенную влажными брызгами – удивительно, где же журчали эти чистые сладкие струи? Комбинат и его придаток – город Кортубин – построены на реке Маре, чьи мутные воды от такого соседства стали ржавого цвета, вбирая в себя массы пыли, газов и вредных паров. Нет, это точно не Мара принесла свое живительное дыхание. Тем более резкий комбинатовский запах не ощущался совсем – вот не было его! Чудеса. И в ночи сам комбинат, словно всемогущий сказочный монстр, исчез совершенно – сгинул в дивьем зеркале. В окнах, обращенных в сторону корпусов, не было видно огней или какого движения – только прохладная синяя ночь.

Максим сначала принюхался, затем, не доверяя ощущениям, с шумом втянул в себя щедрую порцию удивительного сладкого воздуха. Что происходит? Если следовать логике?

Кортубин со своим хваленым комбинатом входил в число самых загрязненных российских городов. Не отставали металлургические и добывающие предприятия соседней – Оренбургской – области. За КМК – на берегу притока реки Мары – накоплены километровые площади отвалов твердых и рыхлых пород. Очистные сооружения – долгожители советских времен. Но мы же боремся с этим безобразием! Максим не сдержал ядовитой усмешки. Согласно очередной концепции развития предусматривались ориентиры: сокращения числа городов с высоким загрязнением и сокращение жителей в неблагоприятных экологических условиях – всего и всех в разы! То есть, все идет по плану. В 2008 году наверняка показатели будут выполнены и перевыполнены. Глобальный кризис ведь. Чего уж там…

– Ну и чего?

– А? Что?

– Пирожков ты не хочешь. Растолстеть боишься. Ну, и ладно. Полежат в холодильнике. Целее будут. Давай, Макс! Приступай!

– М-м-м?..

– Ты зачем приехал? Хватит вилять. Давай! сразу вдарь бабке. Не боись, я крепкая – сдюжу. Есть еще порох в пороховницах.

– Если вы настаиваете…

– Давай!

– Как давать-то? Фу-ух, дышится легко… Юлия, чтобы я сейчас не сказал, чтобы не спросил… в нашей семье ничего не изменится. И я не хочу, чтобы менялось… Меня все устраивает. Мой отец – умный, добрый человек. Его уважают. А я так люблю отца… Но он умер, иначе я не спросил бы его… И маму я тоже люблю. И вас, Юлия. Честно, честно! Вы – наш аксакал – или аксакалка? как будет женского рода? Неважно… Но это не отменяет того, что…

– Ты зарапортовался, Макс.

– Наверное, да… Юлия, наверное, все – бред, наваждение. И даже самый воздух… Извините, я заморочил себя и вас. Какая странная ночь наступила. Вы тоже чувствуете? Когда вокруг так тихо, спокойно – словно убаюкивают, обманывают, уводят… Боже, как хорошо стало. Кожу приятно холодит… Извините, все пустяки. Зря я вас потревожил. Я пойду, Юлия.

– Стой!

– Я поеду. Тая волнуется, я ведь не предупредил ее, что задержусь. И еще мне надо поговорить с Владой – в воспитательных целях – если она дома, а не шляется с очередным кавалером. Например, на дискотеке в Стальконе. Последний раз детки залезали на крышу…

– Стоять, Макс! Ты никуда не пойдешь. Пока не скажешь, что тебя угнетает. Тебе плохо – я же вижу. И не заговаривай мне зубы. Эдак можешь с матерью. А я пока в уме – способна понять. Говори!

– Максим внезапно лишился ощущения прохлады – его кожа полыхнула разом.

– Сегодня… Меня сегодня огорошили. Вдарили прямо в лоб. Жил себе спокойно, не думал, не гадал. И вдруг небо рухнуло… Оглушенный я.

– Ты что, до приезда успел выпить?

– Сегодня был странный день. Очень странный. Ко мне пришел странный человек. Вздорный старикашка из комбинатовского музея. Отчество у него – Гераклидович. Вы встречали более странное имя, чем Гераклид? Хотя встречали, конечно – я даже знаю, какое… Порываев поведал мне странную историю. Я не поверил. Но он поклялся, что это чистая правда. Юлия, извините, я люблю вас и уважаю…

– Тьфу! заканчивай со словесами. Ты не в своем Правом Блоке – там можете молотить языками. Говори дальше.

– Я вынужден задать вопрос. После того, что мне стало известно… Старикашка нагло заявил, что дело касается моей семьи. Я пытался выставить его за дверь, но он… он… не ушел. Вот так!

– Ах, так… И что же ты услыхал? Говоришь, Порываев? Нет, не припоминаю…

– Потому что все это – бред. Но он знает вас, Юлия. Отзывается с пиететом.

– И только? Какой-то Порываев пришел к тебе, чтобы сказать превосходно о твоей бабке. Ты-то с чего заметался? Впрямь странно, Макс. Договаривай.

– Не только. Не только про вас, Юлия. Вас, действительно, знают все на комбинате. Я ничуть не удивился бы… Однако речь не про вас. Про мою бабушку – про родную. Ну, и про ее мужа. Вы понимаете, о чем я?

– И-и-ых… та-а…

– Юлия! Вы задыхаетесь?.. Юлия, не волнуйтесь! Я не поверил! Я… я… мне не следовало… Боже, я дурак! Я не поверил, не поверил – клянусь!!

– Не части. Со мной нормально.

– Такое просто не может быть. Невероятно для нашей семьи. Начиная с прадедушки Иннокентия Павловича. Елгоковы здесь в Кортубине с самого начала – на виду у людей. Но возникает странный старикашка – да в уме ли он, чтобы разбрасываться дикими обвинениями?! Чтобы ваша сестра, Юлия…. Я не поверил!

– ЧЕМУ? Макс, ну, скажи! Не мямли без конца – не поверил, не поверил… Как же! поверил сразу…

– Порываев сообщил, что муж моей бабушки Марьяны – какой-то фантастичный Решов, а уж имечко у него еще хлеще, чем Гераклид – Гранит. Сказочный бред! Юлия, умоляю! подтвердите – вернее, опровергните, а лучше скажите, что это бред, страшная сказка, что мне приснилась…

– Поверил… Ведь ты поверил!

– А что мне оставалось? Подумать только, еще вчера все было нормально – моя жизнь, планы, семья – жена, дети и вы, Юлия… А мои принципы? Обычная жизнь, без сюрпризов – пусть она меня не полностью устраивала, но не до такой же степени… Предательский удар со спины, когда не ожидаешь! Разве я заслужил подобное?

– Ах, бедный Максик! Частишь и частишь.

– Не смешно! Чудовищно! К чему я стремился, прилагал усилия… Вся моя жизнь! Все рухнуло…

– А что же такое? Что тебе сказал ужасный Порываев? Я услышала одни твои стоны, сопли…

– Желаете услышать? Точно желаете? Только для вас это не окажется новостью, как для меня. Вы-то, без сомнения, осведомлены! Признавайтесь, Юлия! Как вы могли так обойтись со мной?! За что? Я же ваш внук. Не родной, правда…

– Пу-пумс! Уже и не родной? Чужой, что ли?

– Да потому, что мать моего отца – ваша сестра. И отец вам не сын, а племянник. Я, конечно, понимаю, что вы вырастили папу как своего ребенка… Но у него тоже была мать. И отец – этот… этот…

– Решов?

– Да!! Представьте мое потрясение! Гранит Решов – майор или капитан НКВД, начальник исправительно-трудового лагеря, где содержались заключенные, работавшие на строительстве комбината. Человек из той преступной системы – не рядовой сотрудник ГУЛАГа. И этот Решов – мой дед! За что, Юлия?!

– За что, спрашиваешь? Тебе за что, Макс?… А что тебе-то?

– Вы насмехаетесь?!

– Нет. Стоп. А то ты так вопишь, что разрываешься даже. У тебя вон один глаз красным сделался – сосудик порвался. Возьми себя в руки – вдохни и выдохни. Водички попей.

– Какая водичка?

– Не хочешь воды? У меня есть шведская водка. С перцем. В бутылке еще достаточно. Налить?

– Бр-р! В глотку не пойдет!

– Пойдет. Очень пойдет. Водка хорошая, чистая. Достань стопки из шкафа. Сейчас плесну. Накатим.

– Вы… вы… сумасшедшая, Юлия? Не время…

– Пей. Одним махом. Не закусывай.

– Х-хэх!..

– Пошла? Погоди малость… Еще?

– Да вы что?!

– Значит, еще по стопочке. Вот так. Распусти себя, Макс – не бойся, получится. Посиди тихонько… Полегчало, мальчик?

– Полегчает тут… Словно огонь внутри пролился… Пожевать бы чего – хоть пирожков с картошечкой. Да, да, спасибо, мне лучше.

– Теперь побеседуем – тихо, без криков. Но бутылку ты далеко не отставляй. Не угадаешь ведь – чем беседа обернется. Я пирожки мигом разогрею.

– Эх, Юлия… Это крах. Я приведен в положение цуцванга. Что означает? пришло на ум немецкое словечко. Ни по-каковски это не выразить… Кобздец, конец! Я в полном… – ну, ясно в чем… В цуцванге! И-эх!

– Закусывай, Макс. Выбирай с румяным бочком.

– Славные пирожочки. Сами пекли?.. Ну, да, сами! у вас же вечно подгорает. Не обижайтесь, Юлия.

– Я не обижаюсь. Соседка великолепно готовит – и печет, и жарит, и парит.

– Та, которая окна моет?

– Другая моет. У этой муж Щапов постоянно разъезжает. На юг, в государственный заповедник. Надзирает за флорой и фауной в степи. Только там первозданная ковыльная степь уцелела, у нас же все нарушено, загажено… Теперь в особенности на хрен никому не нужно…

– Да, да, на хрен. Все на хе…!

– Угомонись. Щапов на юг подался – к казахской границе, а жена ему в дорогу наготовила, остатки по соседям разнесла. Потому тебе повезло полакомиться.

–Обалденно! Уж было бы, чем утешиться. Поживем, пожуем… А как жить-то теперь? Что делать?.. Заедаю горе свое. Ведь у меня горе. Я ведь это… мечтал жизнь переменить – чтобы, значит, выбраться из здешнего дерьма. Из чернины, то есть. У нас везде сплошная чернота – пашешь и пашешь. Прадед жизнь убил на комбинат – кто ценит? Осталось грязное производство, степь изгадили, вода в Маре ржавая… Несправедливость – сердцевина нынешних порядков. Рабочие на производстве должны надрываться на хозяина. Хозяина из меня не получилось. Да, деньги кое-какие есть – нельзя сравнивать с нищими работягами. Но отец мало выручил за продажу институтских корпусов. Что выручил – вложил в акции КМК, а ситуация там аховая. Да кому я рассказываю… Юлия, ваш драгоценный Генрих вместе с комбинатом – банкрот-с. Или комбинат вместе с Генрихом. От перемены слагаемых сумма не изменяется… У меня немного акций – всего чуть. Я не олигарх и им уже никогда не стану. Я упустил момент, сглупил. А Генрих знатно хапнул!

– Как ты брата любишь, Макс.

– Люблю! и завидую. Да, завидно мне! Я же ничем не хуже, не глупей. Правильно, Юлия?

– О-о-ох… Не сомневайся.

– Тогда как мне вылезти? сравняться с братом олигархом? Я подумал, что надо власти добиться. Огромной власти. Надо наверх карабкаться – к тому, кто внизу, отношение… Одним словом, быдло, ТЫЛКИ!

–Макс, Ма-акс…

– Если бы вы меня не напоили, то не услышали бы. Я же хитрый, я это скрываю. Но тоже хочу добиться.

– Пьяный ты. И дурным становишься. Себя не переделаешь. Не твое ремесло – политика. Ты из интеллигентной советской семьи. На тебе клейма ставить негде – с серпом и молотом. Не поспешил ли? В институте тепло, светло и мухи не кусают, а теперь и никакой ответственности.

– А политика – чье ремесло или даже призвание? Этих, которые по телевизору? Они что? самые умные, талантливые, достойные? Или что, в ваше время советские начальники были с ангельскими крылышками? Порхали промеж бараков с колючей проволокой и тоже о народе радели? Нынешние хоть не порхают – собольи шубы тяжелые, карманы у шуб бездонные. Целый комбинат уместится и еще много заводов. Сожрали страну! И я тоже… кушать хочу.

– Макс, ты же не троглодит какой!

– Но и не коммунист. Вы от своих акций отказались, Юлия. Не смогли поступиться принципами. Хотя кто – если не такие, как вы – имеет полное право? Зря побрезговали. Было бы, что внукам передать.

– Мы не для того жили. Не ради шкурного интереса. А тебя мне жалко, Макс. Ох, как горько тебе придется, когда поймешь. Ты же весь в отца, а Марат из последнего поколения коммунистов – из тех, кто не стрелял, и кого уже не стреляли.

– Интеллигентная семья, говорите? Знаю, знаю. Славный прадед Иннокентий Павлович – дворянин, инженер металлург, беспартийный, но сочувствующий. Папа Марат Григорьевич – профессор, лауреат… А между ними совсем не интеллигентное звено – дедушка Решов. Тот за всех с лихвой отстрелялся… Странные ассоциации у меня. Сталин – понятно, почему Сталин. Не человек, а сталь – рельсовая, кортубинская. И Гранит – понятно… Очень удружил мне майор НКВД (или капитан?). Главное, как вовремя сгодился. Я на осенних выборах от Правого Блока выдвигаюсь. Очевидно же, что не с того фланга выхожу. Мы же в Блоке сплошь либералы, та-акие охрине… демократы! Мы против сталинизма. И грати… э-э… грани…зма! черт, кретинизма! Мы обли… обличительствуем… обличаем незаконные репрессии. Чекисты – слуги дьявола!… Интересно, а внуки слуг дьявола тоже дьяволу служат? просто по инерции… Маскируемся мы!

– Макс, тебя понесло.

– Кстати, Порываев был со мной порядочен. Предупредил, что обратился к нашему партийному лидеру Леньке Чигирову и посвятил его в мои личные обстоятельства. Скоро все узнают. Похоже, для Правого Блока я превращаюсь в балласт – в неподъемную позорную гирю. Внук сталинского палача! Да, да, Порываев любезно продемонстрировал мне документы. Дедушка Решов усердно стрелял врагов народа и актировал это для отчетности. Порываев принес папочку – и каждая бумажка меня топит. Как то (извините, корявая фраза – цитирую по памяти):

Составили акт в том, что согласно приказу начальника лагеря в отношении заключенных, поименованных в приказании, приговор приведен в исполнение.

– Это он тебе читал? Ужасно.

– И читал, и показывал из своих рук. Да что, я вырывал бы? и проглотил? дабы уничтожить улики… Фотокопии расстрельных актов. Блеск! Правда, дедушкиной подписи нигде нет, но это же его подчиненные усердствовали. Скольких постреляли и закопали – или просто умучили. Позже могилы находили даже на территории комбината – рвы и косточки в них.

– Ужас!

– Возмущаетесь, Юлия? Они ведь ради светлого будущего – не ради акций. Что здесь было до них и до вас? Нетронутая степь и деревенька Батя. Что после?

– Чудовищным усильем

– Сказку сделали мы былью.

– Жилы вытянули, комбинат и город построили, и люди стали жить – неплохо по вашим словам… На костях все построено! Коммунизм потому не наступил, что косточки помешали. Хотя мне при выясненных обстоятельствах лучше заткнуться… Внук такого деда!!

– Нет, Макс. Ты правильно сделал, что приехал. Я ждала, всю жизнь ждала. Знала, что обязательно настанет этот момент. Но Марат так и не задал своего вопроса. Что ж, его право – умер, не спросив…

– Отец никогда не вспоминал… маму?

– Кого ему было вспоминать? Только родился, а Марьяна умерла…

– А вы не пытались ему рассказать? Юлия, почему?

– Нелегко ответить.

– Вы же всегда стояли за правду – всю, какая есть. Вы этой правдой бьете наотмашь. Словно у вас есть на нее право. Где такие права раздают?

– Стоять – это одно. У нас, у русских, хорошо получается. Стоим на своем – и что в лоб, что по лбу. А правду нам вынь да подай!.. Как тебя сегодня старикашка вдарил? по лбу? Вот ты сразу подхватился и ко мне полетел – тоже за правдой? Оно тебе очень надо, да?

– Вы пугаете меня? Остановить хотите? Юлия, на вас не похоже.

– Я старая, но не столь наивная. Слава Богу, жизнь прожила. Пусть в Бога не верю и ни о чем не жалею, не раскаиваюсь. Комбинатовские бумажки – акции эти – навроде платы не приму. Неравноценная замена. Однако лежит у меня на совести груз.

– У вас? Вы признаете?

– Может, я виновата, но не в том, в чем ты меня упрекаешь. Хотя нет, ты не упрекаешь, ты жаждешь получить подтверждение, что все открывшееся – неправда. Что наврал тебе Порываев. Из стариковской вредности, злокозненности, вздора – неважно, из-за чего. Еще скажи, что главная жертва – твоя политическая карьера. Охренеть, каких людей теряем!

– Я хочу правду. Какая есть. Вы так всегда говорите.

– Непросто. Ой, непросто. Но ты сам решил. Тогда слушай… Легче легкого назначить виноватого, а вот попробовать понять… Понять всех участников той истории. Не только одно мое мнение верно, хотя я долго так считала… Есть человек, который тоже имеет право голоса – не чужой тебе и Марату человек… Собирайся в дорогу, Макс. Но сначала…

Звучал хрипловатый Юлин голос. Привычное окружение изменилось – Максим был прав, прав!, что Юлина кухня способна превращаться – не на то еще способна. Ярко освещенная, понятная реальность вдруг померкла, словно на нее оказалась наброшенной причудливая ткань прошлых событий, сплетавшаяся по мере рассказа, начиная с первого узелка. Этим узелком было женское имя – Марьяна – пока лишь одно имя, бесплотное и безвестное – просто звук в темном коридоре памяти, а за звуком сразу порыв, движение, вспышка света – и снова темнота, горечь. Максим прилежно слушал, раскрыв рот – совсем не то, что он ожидал (а уж про то, что хотел, давно забыл). Его взгляд скользил невидяще и отстраненно, пока не достиг дверного проема – доступа в тесный коридор и далее в прежнюю темную комнату – некоего портала в другое измерение (наверное, времени – в далекое прошлое). Когда глаза привыкли к темноте, Максим смог разглядеть комнатные предметы – и прежде всего старинный шкаф с зеркалом и антресолями. Дверца шкафа скрипнула – Максим почти подскочил на своем стуле – и таинственное зеркало ожило. В его глубине вырисовывались странные фигуры – они задвигались, принимая то расслабленные, то напряженные позы – наклонялись и тянулись то в одну, то в другую стороны, обретали то женские, то мужские силуэты. Вот только нельзя было разобрать их лиц, угадать выражения глаз, постичь искренние мысли. Все как в реальности – только в особом дивьем зеркале…