сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)
— Ну не говори глупости, Генриетта, тебя мама лучше отведёт к настоящему парикмахеру, — тут же возразила Изабелл, а Мари, не привыкшая к девичьим волосам, согласно кивнула.
Последовал ожесточенный спор о том, как было принято стричься в Дурмштранге (и как, по мнению её тёти и бабушки, стоило выглядеть Генриетте), и только многократные уверения Кейтлин в том, что её дочка может сама решить, что ей делать со своими волосами, наконец убедили Мари взяться за неё.
— Но только чёлку, — потребовала она, — у тебя такой красивый каскад, я так не умею.
Генриетта рассмеялась вполголоса и пробормотала что-то о том, что за этот красивый каскад надо было благодарить её соседку по комнате, приводившую её волосы в порядок тупыми канцелярскими ножницами после очередного неудачного происшествия с огнём на занятиях. Минерва начинала подозревать, что в Дурмштранге почему-то чересчур часто случались пожары.
В центре кухни поставили стул, быстро отыскали подходящую простыню, Минерва по просьбе трансфигурировала особенно острые маленькие ножницы. Мари не уставала повторять, какие красивые и густые волосы были у Генриетты, и неустанно предлагала ей варианты великолепный причёсок. Чёлку подравняли быстро, девочка осталась довольна.
— Ну, кто следующий?
Гэвин успел сделать себе сэндвич и махнул рукой, уступаю приятелю. Северус долго отнекивался, но Мари была непреклонна и убедила его позволить ей хотя бы просто подравнять кончики. Он и глазом не успел моргнуть, как был усажен на тот же стул и до самой шеи укутан простынёй. Заклинанием Мари намочила его волосы, так что Северус вздрогнул то ли от холода, то ли от неожиданности.
— Да не переживай ты так, я только кончики подравниваю, чтобы было аккуратней, — ещё раз пообещала она. — А кто тебя обычно стрижет?
Вопрос был задан невинно и между делом, хотя на самом деле в последние несколько дней он чрезвычайно занимал всех женщин в доме и уже не раз разгорячено обсуждался за готовкой или в гостиной, когда виновник этого нежеланного внимания не мог их слышать.
Но обмануть настороженность Северуса Мари всё равно не удалось: как и всегда, когда речь только заходила про его домашнюю жизнь, он заметно напрягался и либо выдавал хорошо отрепетированную, но всё равно не правдоподобную ложь, либо не отвечал вовсе, привычно ожидая, что мимолётный интерес к его личности исчезнет также быстро, как и появился. Но на этот раз, уже подняв плечи в защитном жесте и явно приготовившись огрызнуться или нагрубить, он вдруг бессильно опустил голову (Мари снова удержала его за подбородок) и пробормотал:
— Никто, сам стригся, как получится.
От этих слов у Минервы защемило сердце.
Северус дёрнулся на стуле так, что Минерва, занятая проверкой сочинений, сама вздрогнула, почти уверенная, что Мари после этого случайно порежет ему ухо. Но та была уже опытным парикмахером, хотя стригла только своих сыновей. Серебряные крохотные ножницы с чистым, приятным уху скрипом закрылись, отсекая самый кончик от пряди только что вымытых и ещё влажных волос, а худая, уже покрытая первыми признаками старения рука тут же нежно, но крепко схватила его за подбородок, удерживая от дальнейших движений.
— Потерпи, недолго осталось, просто у тебя волосы очень густые, — терпеливо, словно маленькому ребёнку повторила Мари.
— Только не коротко, — даже после многочисленный уверений Северус всё ещё до смерти боялся, что его подстригут не так, как ему хотелось, и всё норовил искоса поймать своё отражение в зеркале и чуть ли не свой затылок пытался рассмотреть, так что не будь Мари так опытна в стрижке нетерпеливых детей, порезов было бы и правда не избежать.
Пытаясь немного отвлечь его, Мари наколдовала целых два зеркала и позволила им медленно облетать их по кругу, показывая промежуточный результат стрижки.
— Видишь, как хорошо получается?
Северус только убедился, что волосы не обрезали слишком коротко, а потом не только потерял всякий интерес, но даже намеренно избегал смотреть в зеркала.
— Мне уже ничего не поможет, — равнодушно усмехнулся он, — Конкурс красоты я не выиграю.
У Минервы сжалось сердце от этого комментария — ей было очень грустно слышать, как её студент говорит про себя таким образом. Ведь он был самым обычным молодым человеком, может быть, не таким красавцем как Блэк или Поттер, но и ничего неисправимо уродливого в нём тоже не было. Может, нос немного крупноват, но лицо ещё изменится с возрастом. Разве что эти волосы — достаточно было только обращать на них чуть больше внимания, а в идеале, конечно, сделать нормальную короткую причёску…
Но чем ближе она его узнавала, тем больше понимала, что его просто никогда не учили ухаживать за собой. Это было заметно всегда, с самого первого курса, когда у многих первокурсников были поношенные мантии, но только его выглядели так, словно их даже не пытались привести в порядок, где-то зашить поаккуратней, где-то укоротить рукава или отпустить подол. О прочей опрятности и говорить не приходилось. За несколько лет в слизерине он научился только стыдиться своего внешнего вида, но не умел что-то с ним сделать, хотя к тому времени вполне способен был выучить несколько простых бытовых заклинаний.
Пока Минерва мучительно раздумывала о том, как можно было деликатно объяснить ему то, что большинство детей узнавали от родителей до Хогвартса, как не задеть его и без того болезненно обострённую гордость, не обидеть и не оскорбить ненароком, её невестка, не прекращая стрижку, тут же нашла нужные слова:
— А ты так этого хочешь? Я уж подумала, ты не из тех избалованных мальчишек, которые носятся со своей внешностью и боятся растрепать волосы.
Генриетта прыснула от смеха, Северус отрицательно дёрнул головой, чем снова едва не поставил свои уши под остриё ножниц.
— Мне на это плевать.
— Если бы это была правдой, ты бы не реагировал так остро, — спокойно сказала Мари, — мои сыновья не так уж давно были в твоём возрасте, так что опыт у меня имеется. Ты считаешь, что твоей жизни есть вещи поважнее внешности, и в этом ты абсолютно прав. Ты никому ничего не должен — кроме себя, разумеется. Но вот самому себе ты обязан приложить ровно столько усилий, чтобы чувствовать себя комфортно.
Северус недоверчиво хмыкнул.
Мари отбросила ножницы, и не давая молодому человеку ни секунды на возражения, наколдовала поток горячего воздуха из палочки чтобы окончательно досушить и уложить всё ещё влажные волосы. Закончив с этим, она призвала ещё одно, на этот раз большое зеркало, а два других отправила назад, давая Северусу возможность видеть свой затылок.
— Ну как тебе?
Минерва, до этого делавшая вид, что погружена в работу, чтобы не смущать юношу, тут не удержалась и взглянула на него. У Мари и правда был талант: она выполнила обещание, ничего не меняя радикально, и всё-таки ей удалось небольшими изменениями в нужных местах совсем по-новому открыть лицо. Неравномерно отросшие концы были укрощены, что сразу сделало весь его вид аккуратней и ухоженней. Умелая укладка придала волосам объём, и даже те упрямые пряди у висков, которые обычно закрывали его от всего мира, теперь чуть приподнимались у корней и обрамляли лицо изящной волной. Минерва улыбнулась этому новому образу.
Северус долго напряженно смотрел в зеркало, обдумывая изменения. Наконец он пробормотал.
— Нормально.
— Вот и я считаю, что замечательно, — удовлетворённо кивнула Мари, — ты выглядишь, как очень привлекательный молодой человек.
Такого Северус уже не мог снести и поспешил ретироваться с поля боя, едва успев стащить с себя простыню и наверняка насыпав себе за шиворот обрезков волос. Минерва не могла согласиться с мнением невестки больше.
***
Стоял морозный и солнечный день. Выпавший перед Рождеством снег за несколько дней успел подтаять, а этой ночью снова был прихвачен сахарной корочкой льда. Небо было не по-зимнему синее, в роще позади дома пели птицы, куртка, подаренная Северусу женой Ангуса, была тёплой, а топор, торжественно врученный Бродриком, тяжёлым.
Они были на заднем дворе вдвоём, хотя Гэвин и порывался пойти вместе с ними, чтобы скоротать время до обеда, но Бродрик отправил его помогать дяде, который как раз собирался починить какую-то древнюю мебель на втором этаже. Северус не понимал, зачем его позвали, и чувствовал себя неловко рядом с этим солидным, сильным и громкоголосым волшебником. Он никогда особенно не любил бывать на улице. Но ему нравилось ощущать бескомпромиссную тяжесть железа и дерева в своих руках.
У низкой ограды под навесом уже было сложено достаточно дров, но ещё не порубленных, разрезанных на ровные чурбаны брёвен тоже было с избытком. Камин жарко топили каждый день и запасы топлива нужно было пополнять регулярно.
Северус всё стоял растерянный и зябко потирал руки скорее от неловкости, чем от холода. Старший брат профессора Макгонагалл не тратил времени на разговоры и легко, как пенопластовую декорацию, водрузил здоровенное полено на ещё более огромную, рассохшуюся от многолетнего стояния на улице колоду.
— Ясень, — коротко пояснил он, будто это должно было что-то сказать Северусу.
Не желая показаться слабым или ещё хуже — неблагодарным, юноша занёс топор так высоко, что едва не уронил непривычную тяжесть себе за спину, но в последний момент перенёс вес вперёд и лезвие с глухим но задорным стуком упало на полено и тут же отскочило от него. Северус удержал топорище в руках, но в ту же секунду почувствовал ядом просачивающееся в каждую клетку его тела ощущение собственной никчёмности. Тупая магловская работа — и даже на неё он не способен. Он почти с ненавистью посмотрел на собственные руки (уродливая худоба была скрыта под рукавами зимней куртки), уже начинавшие ныть от усталости. Не удивительно, что чёртовы мародеры только и искали повода над ним поиздеваться. Он сам был виноват в том, что не мог им ничего противопоставить, не мог даже справиться с проклятым поленом…
— Не обязательно так широко замахиваться, главное бить резко, — спокойный голос Бродрика ворвался в его мысли, — отойди на пол шага назад. Ноги на ширине плеч. Видишь, куда целишься?
Он послушно делал, что ему говорили, ни на секунду не веря, что у него хоть что-нибудь получиться. Топор на этот раз занёс чуть ниже и изо всех сил постарался опустить резко. На этот раз остриё не отскочило, но намертво застряло в полене. Неглубокая трещина прошла даже близко не посередине, а сбоку, слишком близко к краю.
Но когда он несмело бросил взгляд на Бродрика, готовый выслушать ругань и оскорбления, тот просиял.
— Полдела сделано.
Северус вяло попытался вытащить топор, но тот, кажется, застрял накрепко.
— Поднимай прямо так и бей вместе с поленом. Расшатывай.
Он даже один топор поднимал с трудом, а вместе со здоровенным поленом… Но у него не было времени думать о том, что именно не получиться на этот раз. Прилагая все свои небольшие силы, он с трудом еле поднял полено один раз и тяжело уронил обратно, потом ещё раз, чуть повыше… С каждым тяжёлым ударом о колоду лезвие чуть освобождалось, трещина становилась всё глубже, белая древесина раскрывалась, с какой-то парадоксальной мягкостью…
Северус даже не понял, когда бревно раскололось на две неравные части и только завороженно смотрел на неровную поверхность среза цвета сильно разбавленного молоком кофе.
— Молодец, -коротко похвалил Бродрик и поставил перед ним меньшую из половин. — теперь замахивайся осторожней и не так сильно.
Топор до конца расколол дерево с первого удара — и даже почти ровно по середине. Северус сам бросился ставить на колоду оставшуюся часть.
Он работал, не жалея себя, и с каждым ударом всё больше забывал о том, как ныли от усталости не привыкшие к такому усилию руки и плечи. Получалось всё лучше — пусть не всегда, но всё чаще, ему удавалось с первого или второго раза вогнать топор в самое сердце того, что когда-то было деревом. Четвертинки и осьмушки бревна отлетали в разные стороны, так что даже Бродрику приходилось несколько раз отскакивать от них, но он не злился, а только изредка давал скупые, но полезные указания и подносил новые поленья.
Северус снова пришёл в себя уже окруженный целой горой свежих дров как после взрыва. Дыхание сбилось, а руки дрожали от напряжения, но в этой усталости была удовлетворительная сладость, и он даже на секунду почувствовал гордость за то, что сделал.
Бродрик протянул ему медный ковш с ледяной водой, и Северус, захлёбываясь от удовольствия, за несколько секунд выхлебал почти половину. Никогда ещё вода не казалась ему такой сладкой.
— Разве не проще сделать это заклинанием? — спросил он, всё ещё слегка задыхаясь, из чистого упрямства.
— Проще. Но мне так больше нравится.
Северус так вспотел и разогрелся от движения, что, стоило ему остановиться, сразу стало холодно. Бродрик взял у него топор и одним сильным ударом вогнал его в колоду под невозможно идеальным углом, а потом сел на грубо сколоченную лавку возле укрытой на зиму клумбы. Северус, к которому сразу вернулась вся его неловкость, неуверенно сел рядом.
Мужчина закурил, Северус удивился, но не сказал ни слова. Он вырос в доме, насквозь пропахшим сигаретным дымом и сам не раз успел попробовать дешёвые папиросы. Нос у него, как всегда на холоде, заложило нос, и запах дыма почти не чувствовался в морозном, наполненном зимним солнцем воздухе.
— В Хогвартсе не хватает простой физической подготовки. Вам не дают по-нормальному выпустить дурную энергию.
— Некоторые находят, на ком оторваться, — вырвалось у Северуса, и он тут же мысленно отругал себя за это — как будто он собрался жаловаться.
— На ком?
Северус прикусил язык и обрадовался, когда во двор вышел Гэвин в расстёгнутой куртке.
— Вы что тут, вообще все дрова решили переколоть за одно утро? — улыбаясь спросил он.
Отец махнул ему рукой:
— Хватит на сегодня. Жена меня самого на щепки покрошит, если решит, что я переутомил её пациента.
— Со мной всё нормально, — запротестовал Северус, заливаясь лёгкой краской стыда, — я могу ещё…
Но Бродрик только покачал головой, не торопясь, впрочем, идти в дом.
Гэвин сел на одно из поленьев перед ними и принялся греть руки.
Бродрик громко обратился к сыну:
— Помнишь, что я сказал тебе, когда тот герцог доставал тебя, пока ты ещё не успел вымахать выше всех на курсе?
— Что он компенсирует за размер чего-то другого, — усмехнулся Гэвин. Он был высоким, сильным и уверенным в себе — невозможно было поверить, что с ним кто-то обходился также, как с самим Северусом.
— В общих чертах, да. Те, кто только ищут причину, чтобы унизить другого, делают это не от того, что такие крутые, а от собственной слабости. Нормальный человек, которому всего хватает, не будет искать у других больное место, чтобы посильней по нему ударить. Северус, а ну-ка вставай, — тот поднялся, хмурясь и кусая губы, — Ноги шире. Руки поставь вот так.
— Если у меня отберут палочку, я всё равно не отобьюсь от троих, — с горечью и нежеланной им самим искренностью выпалил он, но повторил позицию.
— Зато можешь разукрасить кому-то из этих избалованных мажорчиков физиономию, — не смутился Бродрик, — этой рукой защищаешь лицо, этой бьёшь. Ну-ка попробуй.
Северус повторил движение — неловко и неправильно, не чувствуя в себе и капли той силы, что переполняла Бродрика и его сына, но всё равно делать это движение было приятно. Он представил себе лицо Поттера, если и правда сможет расквасить его идеально слепленный нос. Они и раньше дрались без магии, особенно на первых курсах, но Северус всегда был меньше своих сверстников и, хотя возмещал недостаток физической силы слепой яростью и коуквортскими привычками, редко выходил победителем.
— Подожди полгода — может, ты вытянешься так, что будешь смотреть на них всех сверху вниз и раздавать щелбаны, — пообещал Бродрик, показывая очередной приём.
Северус сомневался, что станет выше Поттера или Блэка (хотя и отец, и мать его были высокими, но ему почему-то доставались от них только худшие качества, а не что-нибудь полезное). Но Люпин и сейчас был ненамного выше его — не то, чтобы он собирался отыгрываться на Люпине, этом жалком подпевале, но всё-таки…
— Умеешь ставить подножки? — деловито спросил Гэвин, вставая.
Северус пожал плечами и с жадным вниманием вслушивался в каждое слово объяснения. Минут через двадцать ему удалось даже свалить Гэвина в снег, и он клялся, что ни капельки ему не поддавался.
