Текст книги "Педагогическая этика (СИ)"
Автор книги: Осенний день
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)
Валерий Андреевич не возражал. Денис отцепил от ограды Хонду, надел шлем, второй протянул физику.
Они уселись, и Валера ухватился за идущий поперек седла ремень, предназначенный именно для этого, но коварный Фомин посоветовал держаться за него, потому что так, мол, удобнее. И ехал в кольце Валеркиных рук, чувствуя его спиной. Это, конечно, не могло дать таких богатых ощущений, как давка в троллейбусе, но было тоже очень неплохо. Физик жил не так уж далеко от Дэна: одна улица выше и две еще вбок, а сам Дэн жил недалеко от школы и оттого не успел как следует насладиться этой поездкой. Впрочем, если бы даже Валерку надо было везти в другой город, Денису все равно показалось бы мало. Поэтому уже во дворе он снова набрался наглости и спросил, не хотел бы Валерий Андреевич как-нибудь покататься еще, на этот раз по-серьезному, за городом. Например, послезавтра. Валерий Андреевич на это ответил, что послезавтра он занят, но вот в субботу, пожалуй, можно. Почему бы и нет? Только пусть Денис ему позвонит в пятницу вечером, а то мало ли что.
Фомин отбыл восвояси, унося в клюве богатую добычу: мобильник с целой галереей Валеркиных фоток и его номером телефона и массу потрясающих впечатлений. Матери дома не было, она с утра предупредила, что задержится. Дэн зашел на кухню, заглянул в холодильник. Задумчиво посмотрел на кастрюли. Разогревать было лень, а мыть после посуду – тем более, поэтому он быстро соорудил два нехилых бутерброда, подумал, отхватил еще толстый кружок колбасы и так – с куском колбасы в зубах и тарелкой в руках отправился к себе в комнату. Там он перегрузил в комп фотки, безжалостно выкинул мамаш и детвору и устроил закрытый, для себя одного, просмотр. Кто бы мог подумать, что обычный с утра день вдруг обернется таким счастьем!
Позже пришли Танька с Герычем, и Дэн вспомнил, что они собирались в кино на новую 3D-шку. За всеми сегодняшними событиями он совсем об этом забыл. По дороге в кино Дэн, конечно, похвастался, как ему сегодня свезло.
– Что, прям так и потащился за ними? – восхитился Герасим, – Молодец, чувак. Респект.
Одинцова промолчала. Дэн с Геркой обсуждали уже совсем другое, и тут Татьяна сказала:
– А все потому, что ты наглый, Фомин.
– Я?! Наглый?!
– Ага, ты. Я думала, на твою наглость только девки ведутся, но, видать, некоторые парни тоже.
Денис обиделся за Валеру. Ему не понравилось, что Одинцова поставила его в один ряд с другими. И тем самым как бы принизила чувства самого Дэна.
– А с чего ты взяла, что он на что-то там повелся? Я просто помог ему с мелюзгой. Знаешь, как с ними трудно? Они там все носятся как ракеты.
– Ну, да. А вместо «спасибо» он в субботу с тобой на свиданку идет. И телефон свой тоже поэтому дал.
Дэн молча смотрел на Таньку. Он даже мысленно не осмеливался называть свиданкой то, о чем они с Валерой договорились. Но если это так выглядит со стороны…
Татьяна тоже смотрела на Дэна.
– Здорово ты в него втрескался, – с неожиданной завистью вдруг сказала она.
– Завидуй молча, подруга, – посоветовал Герасим.
– Ну, завидую, а что? – разозлилась Танька, – ты, что ли, не завидуешь? Сам не хотел бы, что бы в тебя кто-нибудь так влюбился?
– Это смотря кто. Если Фомин – то нет, а если, к примеру, ты – то хотел бы.
– Хорош придуриваться, я серьезно.
– А я нет, что ли?
– Обойдешься, – буркнула Танька и почему-то смутилась.
***
Четверг и пятницу Фомин провел в ожидании. И в мольбах о том, чтобы ничего не помешало: чтобы никто из них не заболел, не пошел дождь, не забарахлила Хонда, не началась третья мировая война, потоп, землетрясение, нашествие инопланетных захватчиков. Он в который раз пересматривал фотографии, сделанные в парке, особенно задерживаясь на той, где они были сняты вдвоем. Они сидели рядом, и рука Дэна лежала на спинке скамейки за плечами Валеры. И при желании можно было подумать, что Дэн только что его обнимал. Валерка сидел с серьезным лицом, чуть склонив в сторону Дэна голову. Денис долго любовался фоткой, потом подумал и сделал из нее обои для рабочего стола.
В пятницу он, еле дождавшись вечера, позвонил и в первый момент растерялся, услышав голос, который трубка делала чуть-чуть ниже, но в котором все равно слышалась та самая, царапающая нервы трещинка. Но потом все-таки взял себя в руки, назвался, получил подтверждение, что завтра все в силе, пожелал спокойной ночи, услышал в ответ хрипловатое «тебе тоже», умер от счастья и отправился нарезать диск с фотографиями для Валеры. Сначала он немного пожалел, что так опрометчиво выкинул детвору и мамаш, потому что это, что говорить, было палево. Но потом забил на это, решив, что в принципе, совсем не против спалиться.
***
В субботу утром Денис просигналил под Валеркиным балконом (второй этаж, справа от подъезда), тот на секунду выглянул, спустился, и вскоре они уже выезжали из двора. За городом, как обычно, осень продвинулась гораздо дальше. Деревья в посадках, тянущихся с одной стороны шоссе, облетели почти полностью и их силуэты китайскими иероглифами чернели на фоне неба. С другой стороны дороги стелилась степь, поросшая пожелтевшей травой. Дэн крепче сжимал руль, прибавляя скорость, Валерка крепче сжимал руки, цепляясь за Дэна. Встречный ветер выбивал слезу, Дэн прятался от него за большими очками, Валерка – за спиной Дэна. Разговаривать было невозможно: ветер подхватывал слова и уносил в мировое пространство, но было и так хорошо.
Погоняв с часок, Денис свернул в дачный поселок, где располагалась фазенда деда. Хотелось остановиться передохнуть. Дед с бабкой калитку на зиму не запирали, они даже дом оставляли открытым, чтобы забредшие бомжи не разнесли дверь и забор. Садоводческое общество уже лет десять нанимало охрану, и грабежей давно не было, но привычка была сильнее. Старики даже выкладывали в кухне на виду небольшой запас продуктов: консервы, сухари. Как показывал их многолетний опыт, так обходилось дешевле. Денисовы предки были садоводами старой, еще советской формации, и дача у них была соответствующей, тоже в советском стиле. Без всяких новых примочек: газонов, бассейнов, обширных цветников. Половина участка – огород, уже перекопанный на зиму, вторая половина – сад.
В поселке, среди дачных построек и садов ветру разгуляться было негде, было тихо, солнечно, и они, пригревшись, разделись до свитеров, пристроив куртки на ветках деревьев. Дэн прошелся по двору, подобрал набросанный соседями мусор. Соседи были людьми веселыми, прочно сидели на стакане, а опустошенную тару любили бросать через забор на участок деда. Все-таки было в них стремление к гигиене, не смотря ни на что. Валера сидел на качелях в саду. Качели тоже были обычными: не длинный диванчик с подушками и тентом – две сбитых вместе широких доски, подвешенных к перекладине на крепких тросах. Качели дед сделал сам, когда Денису было три года. Сделал на совесть и на вырост. Дэн до сих пор помещался, а Валерка – так вообще свободно.
Дэн подошел, качнул. Валерка не успел подобрать ноги и проехался кроссовками по земле, пропахав в опавшей листве две борозды. Кроссовки по сравнению с Денисовыми берцами выглядели смешными.
– Валер, какой у тебя размер ноги?
К этому моменту Денис уже как-то очень легко перешел с сухого «вы» на «ты», отбросив подальше совершенно ненужное отчество.
– Не скажу, – завредничал Валерка.
– Тогда я сам посмотрю.
Дэн присел перед качелями, оторвал один кроссовок от земли и принялся всматриваться в подошву. Подошва оказалась забита лиственной трухой, ничего не разобрать. Ну и ладно. И так было понятно, что не больше сорокового. Может, даже тридцать девятый.
– Пусти.
– Не-а, – Фомин тоже решил повредничать.
Он по-прежнему держал в руках согнутую в колене ногу, и если бы Валера ее выпрямил, то Дэн получил бы хорошего пинка. Но Валера не двигался. Он сидел, склонив голову к плечу, и молча смотрел Дэну в лицо, и Дэн почувствовал, что если он сейчас посмеет, то его, наверное, не оттолкнут. Аккуратно поставив кроссовок на землю, он встал на колени между Валеркиных ног и потянулся к бледным губам. Валера, и правда, не оттолкнул. Он сразу сомлел, прильнул к Денису, чуть съехав с качелей, и, закрыв глаза, отдался поцелую. Его губы были слегка обветренными и прохладными, зато во рту, куда Дэна впустили без сопротивления, было жарко, и от этой разницы он еще сильнее сходил с ума. В смысле поцелуев Фомин был не новичок, но чтобы вот так, с одного касания губ, повело голову – такого не было никогда. Язык Дэна скользнул по зубам, нащупал острый зубик, задержался на нем ненадолго, проник глубже и принялся ласкаться с другим языком. Одной рукой Денис крепко держал Валеркины плечи, другой обхватывал спину, съезжая по ней все ниже, к талии, к краю свитера. Спина была хоть и узкой, но крепкой. Совсем не такой, как у девчонок. Не такой была и талия – твердая, без впадинки, делающей девичью фигуру похожей на греческую амфору. Крепкими были обнявшие шею руки, ноги обхватившие бедра. И поцелуй отличался. Девчонки всегда целовались томно и податливо, как будто покоряясь и отдаваясь во власть, даже если начинали сами. Валера тоже уступал, позволяя хозяйничать у себя во рту и не пытаясь отнять у Дениса ведущую роль, но в этой уступчивости покорности не было, наоборот, чувствовалась готовность в любой момент перейти в наступление. И все это почему-то так нравилось, что Дэна даже пробивала дрожь.
Почувствовав под свитером Денькину руку, Валера опомнился.
– Хватит!
Дэн, которого вдруг так резко отпихнули, ничего не понял и снова потянулся к губам, уже не прохладным и не бледным – ярким, припухшим, намучанным его губами.
– Хватит, я сказал!
– Валера…
Дэн не хотел отпускать, совался лицом куда-то в ухо, чувствовал сквозь знакомые запахи – шампунь, дезодорант, пену для бритья – собственный запах Валерки, сопел как ищейка, которой дали понюхать перчатку преступника.
– Хватит.
Дэн, наконец, отлип.
– Валер, почему? Потому, что я парень?
– Потому, что ты школьник.
– Бли-и-ин… – Денис почувствовал, как сильно ненавидит свои никуда не годные семнадцать.
– Валер, какая разница?
Дэн снова потянулся к губам, но был остановлен решительно выдвинутой вперед ладонью.
– Большая. Хочешь, чтобы я под статью угодил? Ты еще и мой ученик, а это вообще полная лажа.
– Никто же не узнает…
– Узнает, – теперь Валера смотрел мягко, немного грустно, хоть и по-прежнему сверху вниз.
– Понимаешь, это ведь видно, – объяснил он, – Всегда. Не спрячешь.
– Почему не спрячешь? Спрячем, – кинулся убеждать Денис, просящими, щенячьими глазками заглядывая снизу в Валеркины глаза, – Спрячем. Я смогу.
– А я нет, – отрезал Валерка.
Дэн обнял Валеркину ногу, прилег щекой на коленку:
– Валер… А то, что я парень?
Валера очень по-взрослому усмехнулся:
– А это скорее плюс.
– Валер, а когда я школу закончу?
– Тогда другое дело. Все, поехали назад.
Денис не отпускал, терся носом о бедро, балдел, чувствуя под синей джинсой теплое тело. И, в конце концов, все-таки получил пинка. Не сильно, но хватило, чтобы, выпустив ногу, приземлиться на пятую точку. Валерка встал с качелей, надел куртку. Протянул Дэну руку:
– Вставай, горе мое, простынешь.
– Точно?
– Что – точно? Что простынешь? Или что горе?
– Что твое.
– А то чье же…
Дэн ухватил тонкую кисть, вскочил на ноги. Кисть тоже была сильной. Валерка был изящным, но совсем не хрупким. И это сочетание изящества и твердости волновало Дэна до безумия.
Глава 3
Валерке Дорошину парни нравились всегда. С тех самых лет, когда душа начинает томиться, тело хотеть, а мальчишки заниматься известно чем. Пацаны дрочили на журнальных красавиц, поп-звездочек, голливудских актрис, иногда на старшеклассниц. Валерка – на то же самое, только в мужском варианте. Приятелям снились мокрые стыдные сны, в которых к ним приходили то юные прелестные девушки, то зрелые страстные женщины. Валерке же снились парни, парни, парни, парни. Высокие, смуглые, с длинными ногами и широкими плечами, с красивыми, в меру развитыми мышцами. Снились брюнеты, шатены, темно-русые, рыжие. Только блондины не снились никогда. Сам будучи светленьким, Валера в сексуальном смысле на «свою породу» никак не реагировал. Мальчишки росли, начинали мутить с девчонками, получать первые сексуальные опыты и первые навыки отношений. У Дорошина ничего этого не было.
В девятом классе ему нравился парень из одиннадцатого, который встречался с Валеркиной одноклассницей. Валерка ревновал, но понимал, что шансов никаких, ведь у него не было ничего того, что так нравилось парням, к примеру, этих мягких пухлых выростов. Одноклассники по ним тащились. Когда они принимались обсуждать знакомых девчонок, которых с взрослой небрежностью звали телками, этой части тела уделялось огромное внимание. Самому Дорошину «это» казалось каким-то дефектом внешности, вроде заплывшего жиром брюха. «Телки и есть, – думал он, – Телки с дойками. Насколько привлекательнее мужская грудь – гладкая, загорелая, красиво подкачанная, с коричневыми плоскими сосками. Неужели кроме меня этого никто не видит?» Поискать кого-то, кто тоже видит, Валера не решался, ужасно боялся спалиться. И даже думать не хотел, во что превратится его школьная жизнь, если это все-таки произойдет.
Его единственный за всю школу сексуальный опыт случился в одиннадцатом классе. Во время школьной дискотеки он обжимался с одноклассником в темном пустом коридоре четвертого этажа. Оба они были пьяны, и Валерка был готов зайти намного дальше поцелуев, а одноклассник – нет. На следующий день, протрезвев, Дорошин до смерти испугался, что одноклассник его сдаст, но, увидев его в школе, понял, что парень боится того же. До самого выпускного они почти не общались.
После школы надо было куда-то поступать, причем обязательно, или – армия. А в армии Валерка себя как-то не представлял. В то время ЕГЭ был только по математике, остальные экзамены при поступлении надо было сдавать, а в школе Дорошин учился далеко не блестяще. Поэтому и выбрал педагогический. Парни в педюшник шли неохотно, и на вступительных к ним относились трепетно.
На втором курсе он понял, что учителем быть не хочет категорически и подписался на параллельное образование по специальности «электроника и вычислительная техника». И на втором же курсе познакомился с Вадимом. Они группой отмечали Новый год, конечно, не в самый праздник, а около. У Женьки – хозяйки квартиры, где проходила гулянка, был старший брат, заявившийся в разгар веселья. Вадим сразу предупредил Валерку, что на долгие отношения рассчитывать не стоит. Месяц, два – не больше. Он, мол, вообще-то не по мужикам, просто зашел в темную комнату, увидел милую девчонку, а когда разобрался что к чему – было поздно. Валерка уже так ему нравился, что все стало пофиг. Валере в то время так хотелось этого – отношений, секса, что он согласился. Вадим, правда, к Валерке здорово привязался, и два месяца растянулись почти на два года. Дорошин даже стал думать, что, может быть, они так и останутся вместе. В Вадима он влюблен не был, тот своим предупреждением сразу в нем что-то придушил. Но вообще Вадька ему нравился, несмотря на то, что был блондином. Он был старше, работал в фирме, торгующей иномарками, головной офис которой находился в Москве, снимал квартиру, так что можно было встречаться без опасений, что вломится кто-нибудь из родственников. Кроме того, он помог Валерке с военным билетом, решив раз и навсегда все проблемы с армией.
Два года скрывать от всех отношения невозможно, где-нибудь обязательно проколешься, и, в конце концов, все стало достоянием общественности. Парней на их специальности было мало, семь человек на три группы, поэтому все они дружили. После того, как все открылось, из шести друзей осталось двое: Лешка, который признался Валерке, что сам в этом смысле не без греха, вот только никак пока не определится, кто ему нравится больше – парни или девушки, и Саша. Сашке было все параллельно, он не имел ни единого комплекса, зато имел твердый принцип: друзей не сдаем никогда, а дружили они довольно тесно. Санек вначале даже ему нравился, в смысле, как парень. Он был в Валеркином вкусе: высокий, темноволосый, хорошо сложенный. Но, к счастью, Дорошин вовремя понял, что у Сашки есть еще один твердый принцип. Он был убежденным натуралом и переходить под другие знамена не собирался ни под каким видом. Может, и к лучшему. Как говорится, друзей не надо иметь, с ними надо дружить.
В конце Валеркиного четвертого курса Вадима послали на стажировку в Москву с прицелом на его карьерный рост. Было все: СМСки, переписка в аське, долгие телефонные разговоры на ночь и даже секс по телефону. Через три месяца Вадим вернулся, они отметили его возвращение сначала в ресторане, потом в постели, после чего Вадька сказал, что уезжает в Москву насовсем. И что у него там невеста. Конечно, он без ума от Валеры и больше всего на свете хотел бы остаться с ним, но ты же понимаешь, Валер, мне уже двадцать шесть, пора определяться в жизни, а голубые отношения – это не совсем то, что нужно для карьеры. Вадька был нежен, целовал Валеркины губы, глаза, руки. Вздыхал: «Ну почему ты не девушка». Валера молчал, отвечал на поцелуи и при этом понимал, что для того, чтобы получить Вадима в бессрочное пользование, мало просто быть девушкой. Надо как минимум, быть девушкой с московской пропиской. Валерка, в общем-то, был благодарен Вадиму за их два года и претензий не имел, в конце концов, его в свое время предупреждали. Но все равно было очень обидно, что его бросили так хладнокровно и расчетливо. На неизвестную ему москвичку он зла не держал, вполне допуская, что наивная девушка искренне влюблена в Вадьку и даже в какой-то мере ей сочувствовал.
После отъезда Вадьки Дорошин не то чтобы впал в депрессию, но сильно затосковал. По Вадиму он не убивался и даже ни в чем его не винил. Он просто думал, что, наверное, он полное барахло, неспособное вызвать какие-то чувства, раз с ним можно так. Поэтому новых отношений не искал, скорее боялся их. Да и трудно кого-то найти, если твои пристрастия осуждаются обществом, и ты при этом застенчив, а самооценка твоя ниже подвала.
И тут его неожиданно поддержала Женька – сестра Вадима. Плакаться друзьям Валера не мог: Сашку он не хотел грузить своими голубыми страданиями, полагая, что натуралу они будут неприятны, с Лешей не откровенничал, опасаясь, что тот решит, будто Дорошин ищет у него утешения. Женька охотно служила жилеткой. Брата она осуждала, Валерку поддерживала, убеждала в том, что он ничуть не хуже других и, в конце концов, поставила на место его разъехавшиеся в разные стороны мозги. После этого они с Женькой крепко сдружились.
Личной жизни практически не было. Изредка он бегал на свидания вслепую, по интернету. Такие встречи были хорошей разрядкой для тела, но ничего не давали сердцу. Валерка убеждал себя, что и не надо, но душа все равно хотела любви. Конечно, можно было попытаться совратить Лешку, но к нему как-то не тянуло. Когда Дорошин был на пятом курсе, то осмелел настолько, что несколько раз заглянул в гей-клуб. В клубе было полно пидовок, которых Валерка терпеть не мог – сладких мальчиков, манерных, броско накрашенных, в блестках и стразиках. Настоящих мужиков, какие ему нравились, было немного и все они были заняты. Один раз он, правда, подцепил дядьку лет тридцати пяти и получил большое удовольствие, когда тот оттрахал его прямо в клубном сортире. На этом их отношения закончились. По обоюдному согласию.
Больше ничего подобного не было. У дядек больше пользовались спросом пидовки, а превращаться в такое Дорошин не хотел, хоть и был в сексе стопроцентным пассом. Ему нравились мужественные парни, и сам он хотел нравиться именно как парень, а не как демографически чистый заменитель девочки. Насчет себя он знал, что выглядит слишком женственно и всячески с этим боролся, подчеркивая, как мог, свои мужские качества – не позволял себе никакой слюнявости, лишней игривости в одежде, раз в неделю ходил в тренажерку, правда, занимался недолго, часа по два, не больше. Гипертрофированная мускулатура ему тоже была не нужна. Сигареты он курил только крепкие. Но не много. От частого курения одежда и волосы пропитывались запахом табака, а во рту было противно и воняло – никакая жвачка не отбивала.
Все эти меры помогали, к концу пятого курса с девочкой его уже никто бы не перепутал. Тем, с чем Валера не смог расстаться в своей борьбе за мужской облик, были серьги и длинные волосы. Подстриженным Валерка себе не нравился. Волосы у него были красивые, природно-светлые, но не блонд, а все-таки русые, еле заметно отливающие на свет золотистой рыжиной. Но если пользовался заколками – то только строгими, простыми. И в ушах носил исключительно «гвоздики», других серег он не признавал. Гвоздики, так же, как и военник, были, в некотором роде памятью о Вадиме – он подарил их Валерке на первую годовщину, тогда Вадька еще не собирался жениться и Валеру баловал. Впрочем, Дорошин продолжал их носить не из каких-то сентиментальных соображений, они ему просто нравились: не то чтобы очень дорогие, но и не дешевая бижутерия – золотые штыречки и малюсенькие «шляпки» из бриллиантовой крошки.
Родители, конечно, со временем тоже все узнали и, понятно, не обрадовались. Они долго полоскали Валерке мозг, но тут, на том же пятом курсе, у него появилась возможность жить отдельно, в бабушкиной квартире, куда он и сбежал. Родаки, в виду отсутствия под рукой Валерки, переключились друг на друга. Папаша Дорошин пилил супругу, что вот, мол, вроде бы родила парня, а оказалось – девку. Мамаша Дорошина целиком брать вину на себя не хотела, и бурчала в ответ, что нечего все валить на нее, еще неизвестно чьи тут гены подгадили. Отец семейства ярился и орал, что это все ее бабское воспитание и попустительство: нечего было позволять патлы отращивать и ухи дырявить. Его половина на это резонно возражала, что он как бы тоже позволял, и потом, у Джигурды, вон, патлы такие, что их детищу и не снились, а мужик, каких поискать, не то, что некоторые, хоть они и с лысиной. После этого Дорошин-старший о сыне начисто забывал и принимался гнобить жену за то, что она, вместо того, чтобы почитать законного мужа, засматривается на всяких там волосатых артистов.
Неизвестно, чем бы это закончилось, возможно, разводом, но, слава богу, Валеркиным предкам надоело пить друг у друга кровь и они унялись. К тому же, Валера был их единственным и горячо любимым сыном и долго терпеть разлад в отношениях они не смогли. А может быть, втайне надеялись, что непутевое чадо когда-нибудь образумится, и они все-таки дождутся от него внуков. С тех пор в семье Дорошиных эту тему старательно замалчивали. Но Валерка старался все равно как можно меньше зависеть от родителей материально – подрабатывал в одной провайдерской компании: по вечерам бегал по квартирам, продвигал интернет в массы. Кроме того, ставил бухгалтершам ломаные программы, чистил им компы от скопившегося хлама и все в таком духе.
Закончив универ, он попытался найти работу по своей второй специальности, и тут оказалось, что в городе не так уж много фирм, которым в штате нужен айтишник, большинство обращалось от случая к случаю. К тому же возможным работодателям не очень нравился диплом педуниверситета, они традиционно предпочитали выпускников технического, в крайнем случае, строительного. Учителя требовались, но в школу Дорошин не хотел. Так и мотался почти год, перебиваясь на временных работах. Отец, поглядев на эти мучения, напрягся и раскопал в техническом университете старого школьного товарища. Товарищ в принципе брался устроить туда Валерку ассистентом преподавателя, но не сейчас. Вчерашнего выпускника не возьмут. А вот учитель с педстажем года хотя бы в два – другое дело. Это было уже неплохо. Университет – это совсем другая зарплата. Да и прочих возможностей масса. К тому же, ассистент – это только звучит лево, а на самом деле тот же препод, только не лекции читает, а ведет практические занятия. Валера вздохнул и отправился в школу зарабатывать педстаж. Но бухгалтерш тоже не забросил, очень уж смешной была зарплата начинающего учителя.
***
Первое время Валерка ходил в школу, как на войну. Шестые – восьмые классы были еще так-сяк, но вот девятые – одиннадцатые… Эти детки, многие из которых были на голову выше него и выглядели едва ли не старше, как учителя его не воспринимали. Парни разговаривали иронично, шутили злобно – пытались показать свое превосходство, девчонки кокетничали. Шум в классе стоял, как на вокзале. Дорошин сам не так уж давно был школьником и понимал, что силовыми методами ничего не добьется. Имидж у него для этого не тот. Поэтому старался заинтересовать, подолгу готовился к каждому уроку, копался в интернете. Так он не выкладывался никогда: ни в свои школьные годы, ни в универе. Но Валера должен был доказать им, что он учитель, иначе они превратят его жизнь в ад. Сработало. Глупые шуточки прекратились, на уроках стали слушать.
Девчонки кокетничали по-прежнему, интригующих взглядов вроде бы даже прибавилось. Валеру эти заигрывания, естественно, никак не трогали. Но наступил новый учебный год, и он заметил еще один взгляд. Этого парня, который пялился на него, причем, совершенно не стесняясь, Валерка не помнил. Что, в общем, было не удивительно, он пришел в школу в середине последней четверти и запомнил только тех, кто больше всего выпендривался. Парень был чудо как хорош. Темные волосы, карие глаза. В эти волосы хотелось зарыться пальцами, а в глазах утонуть. Высоченный. Длинные ноги, широкие плечи. Красиво подкачанные руки. Дорошин ловил себя на мысли, что не отказался бы как следует рассмотреть и остальную мускулатуру. В общем, все было его, Валеркино – и фасончик, и размерчик. Даже странно, что Дорошин его раньше не замечал. Хотя, они вначале для него все сливались – в одну враждебную массу. Парень не только на уроках на него смотрел, он еще и на переменах старался на глаза все время попасть. Теперь уж Валера его, конечно, запомнил. И фамилию, и имя.
Дорошин, когда понял, что заинтересовался, себя одернул. Конфликт с уголовным кодексом в его планы не входил. Это не только ставило жирный крест на университете, но и прокладывало прямую дорожку в зону. К тому же никуда не годилось с точки зрения педагогической этики. Спасибо, конечно, за внимание, но он как-нибудь обойдется.
Когда он увидел Дениса в «Антигуа» – сделал вид, что не заметил. Правда, не удержался. Сидя за стойкой, поиграл немного в наблюдение за наблюдающим. Но аккуратно, чтобы Дэн его не спалил. И скорее из любопытства. Ему в тот момент казалось, что он все глупости из головы выкинул. И помог он им тогда абсолютно без всякой левой мысли. Как учитель ученикам. Но дома у Фомина опять началось. Он тащил Дениса в ванную, наклонял к ледяной струе, умывал, потом волок в комнату. И тело, которого он касался, было таким большим и сильным, руки, что за него цеплялись – такими мужскими, глаза смотрели так влюбленно, что Валерка поплыл. А когда Дэн попросил его остаться… В общем, он один знает, чего ему стоило отнять руку и выйти из квартиры.
В понедельник он даже разочарован был, что Денис на глаза ему не лезет и под ногами по всей школе не путается. Он хотел его увидеть. Надо же убедиться, что у парня все в порядке. На последней перемене сам пошел искать. Нашел. Думал просто издали глянуть, как он там, но тот стоял у окна с таким потерянным видом, что Валера не выдержал. Подошел, заговорил и сам не заметил, как начал заигрывать. Хотя, видит бог, не собирался. Он за это дурацкое кокетство себя потом весь вечер материл. Самыми страшными матами. Слово себе давал, что все, хватит, больше с его стороны никакого внимания.
Только про это слово он даже не вспомнил, когда Денис за ними на экскурсию потащился. И потом тоже, когда покататься с ним соглашался. Хотя все это уже ни в какие ворота не лезло. В субботу утром долго расчесывал волосы. Выбирал, что надеть. Потом сообразил, что собирается, как на свидание, разозлился. Волосы резинкой стянул, как в школу. Все равно под шлемом не видно будет. Свитер надел самый скучный – простой, серый. Коробочку с серьгами подальше убрал. Посмотрел в зеркало: все равно плохо. Глаза сияют, как электрические лампочки, сроду так не блестели. Раскраснелся, будто у него температура градусов пятьдесят. Сам себя спросил:
– Что творишь, Валер?
И сам же себе ответил:
– А что? Вроде ничего плохого пока не делаю.
Это предательское «пока» внушало опасения. Так же как сияющие глаза и порозовевшие щеки.
– Ох, смотри, Валера. Доиграешься ты.
Доигрался, конечно. Когда Денис его поцеловал, он не то что не сопротивлялся – сразу обмяк, словно из него все кости вытащили и растекся как амеба. Потому что впервые в жизни все было так, как он всегда хотел. Обнимали так, как хотел, не слабей и не крепче. И целовали – тоже. Целовал Дэн умело. Даже слишком. В его возрасте опыта и поменьше могло бы быть. Но эта ревнивая мысль его уже после посетила. А тогда он ни о чем думать не мог, только чувствовал. И готов был впустить Дениса не только в свой рот, но и в свою жизнь. И отдавал ему в тот момент не только свои губы, но и всего себя без остатка. И его тоже хотел получить целиком и полностью. Потому что уже был уверен, что его целует парень его мечты. Наконец-то. Просто каким-то чудом сумел себя в руки взять. Пока объяснял Денису, что к чему – успокоился немного. Но в душе чуть не плакал: столько лет такого ждал, наконец встретил, и на тебе, облом – зелен виноград. Во всех смыслах зелен. По-хорошему все это надо было тут же прекратить раз и навсегда, но он не смог. На что-то там намекнул и даже что-то такое вроде бы туманно пообещал: мол, школу закончишь – видно будет. Но уж очень ему хотелось перекинуть в будущее хоть какой-то мостик. Пусть даже такой хлипкий. Хотя и понимал, что у этой дурацкой лав стори шансов на продолжение самый минимум. До выпускного еще ох как далеко, не станет Дэн ждать так долго, другого найдет.
***
Через несколько дней после каникул похолодало, последние листья попадали чуть ли не за одну ночь, пошли нудные ноябрьские дожди и Фомин отогнал Хонду в дачный гараж на зимовку. Павлову и Одинцовой он по поводу той субботы высказался коротко: покатались, мол, и все. Друзья сделали вид, что поверили и в душу не лезли. А Дэн мучился неопределенностью. Его вроде бы не отвергли. Но и не скажешь, что приняли. Когда они возвращались в город, он об этом всю дорогу думал. И решил прямо спросить. Но когда подъехали, Валера быстро соскочил с мотоцикла и, на ходу попрощавшись, скрылся в подъезде.
