Текст книги "Чаша Асклепия (СИ)"

Автор книги: Ну очень добрая фея

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 13 страниц)

========== Пролог ==========

“Волокли долго. Капитан уже почти отключился, но тут его с размаху швырнули вперед и вниз, не то в подвал, не то просто с высокого порога. Дверь закрылась, пленника окутала блаженная темнота – проваливайся на здоровье. Однако Станислав полежал на холодном, чуть влажном полу и с сожалением понял, что начинает приходить в себя: синяки и ссадины разболелись, мучительно захотелось в туалет – стошнить над раковиной и тут же напиться чистой холодной воды.

Капитан со стоном перевернулся на бок. Стена оказалась совсем близко, и, поднапрягшись, удалось сесть и опереться на нее спиной. Темнота оказалась не такой уж кромешной: над дверью светился маленький кружок, как ночник в детской. Камера была другая, не та, в которой Станислав откуковал неделю. И не одиночная. У противоположной стенки сидел и как из зеркала (такой же связанный и избитый), исподлобья смотрел на него… Вадим.”(«Космоэколухи» Ольга Громыко)

Всё оказалось гораздо хуже, чем он предполагал, помощи ждать неоткуда. С каждой минутой в камере становилось жарче, содержание кислорода в воздухе явно падало.

Что это? Перебои в системе жизнеобеспечения? Или их намеренно решили убить таким изуверским способом?

Станислав с трудом разлепил веки и оглядел каменный мешок: Вадим уже не стонал и не шевелился: то ли потерял сознание, то ли… О втором варианте думать не хотелось, но если всё же так, то старому однополчанину можно и позавидовать – отмучился, бедолага.

В коридоре раздались быстрые, еле слышные шаги, дверь резко и как-то внезапно распахнулась. В камеру ворвался свежий воздух и яркий свет. На пороге застыл высокий худощавый мужской силуэт.

Стас судорожно вздохнул и закашлялся, с трудом переводя дыхание, затем чуть прищурился: у стоящего на пороге камеры блеснули красные глаза.

Стас просипел пересохшим ртом:

– Денис?.. А где Полина? Тед? Веня?

Киборг сделал шаг в камеру, наклонился над капитаном. Стас успел рассмотреть жёсткую линию рта и холодный, стальной взгляд, отливающий синевой с алеющим зрачком посередине, почувствовать твёрдую, безжалостную руку у себя на горле. Последним, что он услышал, были слова, произнесённые свистящим шепотом:

– Простите, капитан, так получилось…

========== Глава 1 ==========

– Ну, чего ты хандришь, Стасик? Занялся бы чем-нибудь, придумал бы себе увлечение, да хоть те же модели собирал или марки… – Вениамин Игнатьевич смотрел на своего закадычного друга и участливо качал головой. Что-то расклеился Стасик в последнее время, ничего его не радует, даже бриться стал не каждый день, а это уже не слишком хороший признак.

Ох, чувствовал Вениамин Игнатьевич, что недалёк тот день, когда вместо бодрого и подтянутого военного пенсионера, пахнущего кофе и недорогим, но хорошим одеколоном, его встретит опухший небритый алкоголик с запахом давно не мытого тела и сивушным перегаром изо рта.

– Да перестань ты, Веня! Какие модели, марки… Ты ещё скажи: крестиком начни вышивать, – собеседник Вениамина Игнатьевича раздражённо махнул рукой и наполнил стоящие перед ними бокалы янтарной жидкостью, распространившей по небольшой, но чистенькой кухне аромат благородного напитка десятилетней выдержки.

Вениамин Игнатьевич опять нахмурился и укоризненно покачал головой: вот уже и немотивированное раздражение. Ох, не к добру всё это… Не к добру!

Хозяин кухни с лёгким недовольством оглядел стол, хмыкнул и потянулся к холодильнику за немудрящей холостяцкой закуской.

Пока он нарезал лимончик и раскладывал по тарелкам шпроты и огурчики домашнего посола, настоящие, хрустящие, дар заботливой соседки, Веня встал и прошёл в комнату стандартной однокомнатной квартиры бывшего бюджетника. Хотелось глянуть, не произошло ли в жизни друга каких-нибудь разительных перемен.

Комната встретила Вениамина Игнатьевича казарменной чистотой и порядком, нигде ни пылинки, ни соринки. Идеально заправленная кровать и старомодные гантели, притулившиеся возле типового славянского шкафа. Единственным украшением комнаты был обшарпанный старенький терминал с развёрнутым вирт-окном. Будто приветствуя дорогого гостя, он негромко пискнул входящим письмом и замигал зелёным конвертиком.

– Вень, глянь, что там! – хозяин квартиры явно не ждал интересных вестей.

– Угу, – Вениамин Игнатьевич прищурился, отчего его лицо на пару секунд потеряло выражение привычного благодушия, и быстро пробежал послание взглядом. – Ничего интересного! Обычная рекламная рассылка!

Быстро смахнул конверт в корзину и вернулся на кухню.

Вечер катился своим чередом, разговоры приобретали всё большую душевность по мере понижения уровня янтарной жидкости в настоящей стеклянной бутылке с летящим белым аистом на этикетке.

– Понимаешь, Вень, и ведь не пишет никто… Не звонит… Разлетелись друзья-однополчане кто куда. У всех семьи, дела, заботы… Только ты один у меня и остался! – собеседник Вениамина Игнатьевича не был пьян – что для здорового сорокасемилетнего мужика полбутылки хорошего коньяка, да под закуску, пусть непритязательную, но довольно сытную? Он скорее был опечален и удручён, а выпитый алкоголь лишь чуть развязал ему язык.

Веня кивал и цокал языком, изредка сочувственно похлопывая старого товарища по плечу. От него не требовалось особого диалога – другу хотелось выговориться, такое происходило примерно раз-два в месяц, когда Стасик совсем шалел от безделья и пустой квартиры.

На часах было уже за полночь, когда Вениамин Игнатьевич наконец-то зашёл к себе домой. Неторопливо разулся, поставил не новые, но удобные ботинки в старомодную калошницу, старательно выровняв задники и носы. Надел уютные домашние шлёпки с забавными мордахами двух рыжих щенков. Повесил куртку в шкаф, стряхнул с рукава невидимую пушинку. И двинулся на кухню, задумчиво кивая головой в ответ на какие-то свои мысли.

Кухня Вениамина Игнатьевича весьма отличалась от пищеблока в квартире друга. Сходство было только в одном: и там, и там царил идеальный порядок. Всё остальное – диаметрально противоположное.

На окнах кухни Вениамина Игнатьевича висели миленькие кокетливые занавески в красный горошек, в тон им – аккуратно разложенные на столе салфетки и расставленные декоративные вазочки. Пахло ванилью, корицей и тонким ароматом сухих лепестков роз.

Вениамин Игнатьевич неспешно открыл холодильник, налил себе обычный вечерний стакан кефира (с кишечником шутить нельзя!) и, всё так же покачивая головой, присел за идеально чистый и опрятный стол.

За окном тихо шелестел ветер, гоняя опавшую листву. Скоро зима. Ну как скоро? Через полтора месяца… А пока стояла сухая и холодная осень, октябрь с его ранними заморозками-утренниками, что сковывали мелкие лужицы хрустящим ломким ледком.

Вениамин Игнатьевич допил кефир и теперь крутил в руках высокий стакан, внимательно следя за бликами в золотистом ободке антикварного изделия. Этот стакан достался ему от бабушки, и Веня приложил все усилия, чтобы он не попал к Ленке при разводе… Хотя, как позже выяснилось, стакан ей оказался и не нужен, как и его владелец.

Вдруг спокойное, умиротворённое лицо Вениамина Игнатьевича исказила гримаса, он стукнул по столу пухлым кулаком и заскрежетал зубами.

– Чёрт! Чёрт! Когда же ты наконец поймёшь, что жизнь кончена! Нет никакого просвета и не будет! Когда же ты перестанешь надеяться на чудо и сопьёшься, как все бывшие военные… – Вениамин Игнатьевич с силой запустил стакан в стену. Любимая вещица пролетела через всю кухню, разбрызгивая на ходу остатки полезного кефира и с громким «дзинь» разлетелась на острые тонкие осколки.

Вениамин Игнатьевич перевёл дыхание и закрыл глаза: ну вот и стакан из-за него разбил, раритетный. Да ещё и письмо сегодня это, так не вовремя! Хорошо, что он успел прочитать почту раньше Стасика.

У всех людей есть слабости, у некоторых увлечения, у кого-то хобби, у кого-то женщины, у кого-то алкоголь или азартные игры. У части человеков увлечения перерастают в страсть, иногда даже в одержимость.

Но Веня считал свою страсть особенной, это была не слабость – это был смысл его жизни, его радость и боль, а вернее, сладостная боль, без которой Вениамин Игнатьевич Бобков, диагност от бога, милый добродушный человечек с пухлыми руками и чуть ехидным, но таким добрым смехом, уже не представлял своего существования.

Страсть звалась Станислав Федотович Петухов, космодесантник в отставке, бравый старшина, красавец с седеющими висками, старый холостяк и завидный жених для всех женщин микрорайона, начиная от юных дев двадцати лет и заканчивая дамами неопределённого возраста, деликатно именуемого в народе «тридцать с хвостиком», а по совместительству бывший одноклассник Вениамина и лучший друг.

Страсть была яркой, всепоглощающей и ничего общего с пошлой однополой любовью не имеющей. Она вообще не была плотской, нисколько. Она была высокодуховна и почти прекрасна в своей исключительности.

Веня люто, до черноты с алыми всполохами, ненавидел Стасика. Ненавидел давно и верно. Так верно, как никто и никогда не любил. Его преданности позавидовал бы самый пылкий любовник.

И сколько бы он ни читал книг, ни смотрел фильмов – Веня был уверен: его чувства исключительны и неповторимы. Причём тут Моцарт и Сальери? Пушкин и Дантес? Ромашка и Саня Григорьев? Есть только он и Стасик. И пусть весь мир подождёт. Ну или, если не хочет ждать, пусть крутится вокруг них.

Началось всё очень давно, в школьные годы чудесные. Сам Стасик уже и не помнил, как завязалась их дружба, он считал, что они дружили всегда, – чем неизменно вызывал у Вени новый приступ белой ярости.

А Веня помнил, помнил тот сентябрьский солнечный, но уже холодный день, когда чахлые земные берёзки покрылись золотистой листвой, словно пытаясь хоть немного разнообразить бледно-голубую палитру осени Нового Бобруйска. В тот день он и познакомился с новым одноклассником Стасиком Петуховым. Одноклассником, соседом и будущим заклятым другом.

Та осень была полна сюрпризов и неожиданностей. Всё началось с того, что в конце августа вернулись из длительной командировки его родители. Худые, загорелые до черноты под какой-то чужой звездой, слишком шумные и чужие.

За семейным ужином отец (почему-то было странно называть этого подтянутого и моложавого мужчину папой) окинул Веню критическим взглядом, задержавшись на пухлых щеках, и задумчиво произнёс:

– Мда, сынок, разъелся ты на бабушкиных пирожках… – потом дружески похлопал сына по плечу и оптимистично добавил: – Ну ничего! Мы быстро тебя в порядок приведём!

Веня вздрогнул всем телом и испуганно посмотрел на бабушку.

– У каждого свои таланты, кто-то мускулы качает, кто-то мозги, – Серафима Пална недовольно поглядела на зятя, – Веничка зато умненький у нас!

Зять внушением не проникся, а лишь жизнерадостно засмеялся, задорно поблёскивая глазами и ослепительной белоснежной улыбкой:

– Одно другому не мешает, мама! Вот на Новый Бобруйск мой одноклассник переехал с семьёй, сынок его вместе с Веней учиться будет. Так у Стасика и средний балл выше, и уже первый юношеский по лёгкой атлетике, плюс шахматы и ушу!

Так и началась у Вени новая жизнь. С новым другом, Стасиком. Тот к новой дружбе отнёсся очень серьёзно, таскал Веньку за собой по секциям и кружкам, благополучно совмещая подростковые проказы с учёбой и спортом.

Жизнь у Вени пошла весёлая, ему даже нравилось. Походы в лес и в кино на «взрослые сеансы», набеги на соседние сады во время дачных каникул, а позже – танцы в клубах в небольших посёлках, где они сначала блистали как «столичные звёзды», а после убегали от местных парней.

Вернее, Веня убегал, а Стасик стойко и упрямо стоял один против всех. За что был сначала нещадно бит, а после уважаем местной братвой. А Веня… А Веня всегда был на вторых ролях, верный оруженосец Санчо Панса. Ему постоянно ставили Стасика в пример.

Стасик выиграл на турнире по шахматам, Стасик взял кубок за победу в соревнованиях по плаванью. Стасик занял первое место в олимпиаде по математике…

Стасик. Стасик… Стасик!.. Ко всему прочему Стасика быстро принимали в любую компанию, везде он становился центром и лидером, мир вращался вокруг него. Веню просто терпели вначале и не замечали потом.

А ещё Стасик оказался отличным другом, готовым всегда прийти на помощь, будь то осадить не в меру ретивую местную шпану, выбравшую полноватого и неуклюжего мальчика объектом своих насмешек и тычков, или явиться домой к Вене во время ветрянки, не боясь подцепить заразу и выглядеть нелепым жирафом с зелёными пятнами.

В душе бедного Венички копилось раздражение пополам с восхищением. Копилось, набухая гнойным фурункулом, пока в один прекрасный – или, скорее, ужасный – день не лопнуло, оставив после себя незаживающую язву, которую Стасик, сам того не понимая, периодически поливал соляным рассолом.

По какой-то странной традиции опять стояла золотая (хотя для Нового Бобруйска скорее лазоревая) осень. Вообще, Веня потом, размышляя и анализируя, понял, что осень в его жизни играет очень важную, символическую, хотя иногда и фатальную роль.

Их небольшая, но дружная команда решила в первые школьные выходные сходить на лесное озеро в поход.

Вышли в пятницу после обеда и к вечеру уже были на месте стоянки. Пока все остальные разбирали вещи и ставили палатки, Веня пошёл оглядеть окрестности.

Он шёл вдоль берега, размышляя о том, что родители опять собрались в очередную экспедицию и можно будет бросить пару спортивных секций, только надо как-то Стасика убедить, что Вене лишние физические нагрузки ни к чему, а, может, даже и вредны.

Сам не замечая, он добрёл до устья небольшой лесной речки, впадающей в озеро. Раздвинув тонкие ветки кустарника, смахивающего на низкорослую лиану, Веня замер в оцепенении. Два молодых мужика натягивали поперёк речки странное ячеистое полотно, сплетённое из тонких бечёвок. Веня вспомнил, что подобное он видел в учебнике истории, это называлось «сеть» и служило для ловли рыбы, очень варварский способ. Рыба, попадающая в сеть, душилась и гибла, включая молодняк. Этот способ был давно запрещён всеми возможными конвенциями.

Веня замер, боясь шелохнуться, потом тихонько, чтобы его случайно не заметили, попятился задом в кусты, чуть ли не ползком выбрался на берег озера и пустился бежать не чуя под собой ног.

Очнулся Веня, только когда увидел друзей, спокойно разводивших костёр и мирно переругивающихся на тему картошки, дров и места в самой удобной палатке. Почему он ничего не рассказал им? Веня и сам толком не понял. Не хотел связываться? Боялся, что отчаянные приятели пойдут сами снимать сеть, обрадованные таким неожиданным и опасным приключением?

В общем – не рассказал. А на следующий день и забыл о происшествии, выкинул из головы, ведь так много интересного для подростка в лесу, на природе, без взрослых.

Они загорали на ещё жарком солнце, плескались в почти ледяной воде, собирали какие-то поздние ягоды, Веня даже не помнил их названия.

А потом… Потом случилось страшное. Они купались и ныряли, когда Веня зацепился ногой за что-то скользкое и ужасное. Когда он попытался выбраться, это что-то только сильнее сжало его лодыжку.

Первая мысль была о водяном чудовище, тут же навалилась паника. Накрыла с головой плотным непроницаемым одеялом. Как сквозь вату Веня услышал, как-то истошно кричит рядом.

Что было потом, Веня практически не помнил. Он боролся с чудовищем и проигрывал ему, он захлёбывался и терял сознание, когда чьи-то сильные руки рванули его вверх, но чудище было тоже сильно, оно не хотело отпускать свою добычу. Руки исчезли с плеч Веньки, он в отчаянье забился, пытаясь ухватиться за ускользающую надежду на спасение…

Потом какая-то борьба под водой: то ли Веньки со спасителем, то ли спасителя с чудовищем… Потом вязкая, душная субстанция разрывала лёгкие, сознание ускользало, перед глазами пролетела вся жизнь – и всё погасло…

Очнулся Венька на кромке воды, кто-то изо всех сил бил его по груди. Венька закашлялся, и его вывернуло озёрной водой и поздним завтраком… Лёгкие сипели и хрипели от такого вкусного, но чудовищно болезненного кислорода, горло будто продрали наждачкой.

Он сел на песке и огляделся: рядом прыгал только самый младший участник похода Юраська.

– Где все?.. – голос был чужой, воздух с трудом прорывался сквозь связки. – Что случилось?

– Стас и ребята Костика ищут, вы в какой-то сетке запутались, вроде как для ловли рыбы… Только откуда она здесь?.. – Юраська явно был раздосадован, что его с собой на спасательную операцию не взяли. – Тебя Стасик притащил, ты ногой в сетке запутался, он спас тебя… Велел искусственное дыхание делать, как в школе учили. А сам за Костиком полез… – Юраська тревожно оглядел озеро. – Только не видно что-то их…

– Спасателей надо вызвать, – проскрипел Венька и с трудом поднялся на ноги.

Парнишка махнул рукой:

– Вызвали уже…

На Веню навалилась страшная слабость, он опять сел на песок и безучастно склонил голову…

Вскоре прилетели спасатели. Веня попал в больницу, где провалялся три дня, за которые Стасик ни разу не пришёл его навестить.

Когда Веня, удручённый и недоумевающий, вернулся домой, то бабушка, вздыхая и всхлипывая, рассказала ему, что Стасик до сих пор в больнице с воспалением лёгких. Но организм молодой, сильный, он уже идёт на поправку.

Тогда же он и узнал, что произошло на озере.

Тех браконьеров поймали, но они сумели сбросить свои сети, и подводные течения приволокли лёгкие сетчатые полотнища в озеро.

Там в них и запутались Веня и Костик. Обоих спас Стас, не один, конечно, но смог организовать ребят, не растерялся, и все остались живы.

Стаса хотели показать по местному каналу головидения, но он упорно отказывался от встреч с репортёрами. Как он позже объяснил Вене:

– Я сам виноват, что так вышло, надо было всё проверить. Я был в ответе за вас.

Как ни странно, но такого же мнения был и отец Стаса, и вместо похвал и наград Стасу два месяца не разрешали выходить из дома. Он стоически перенёс наказание, лишь вздыхал и упрямо хмурился.

А у браконьеров оказались хорошие адвокаты и слабые улики, ведь никто не видел, как они ставили сети…

Вениамин Игнатьевич тряхнул головой, выныривая из воспоминаний о золотых школьных денёчках, и досадливо поморщился. Стасик – вечный герой.

========== Глава 2 ==========

На кухню заполз новенький робот-уборщик, на секунду замер, сканируя помещение, и недовольно хрюкнул, заметив столь явное нарушение порядка.

Вениамин Игнатьевич усмехнулся: ему иногда казалось, что тупая жестянка разумна. Или, как говорили в СМИ, «сорвана», но среди коллег бытовало другое определение – homo vivit, живой, с изрядной долей врачебного цинизма.

О homo vivit Вениамин Игнатьевич слышал много, более того – кое-что видел. В определённых медицинских и околомедицинских кругах практиковалось одно довольно забавное развлечение. Приглашали туда только избранных, предварительно прошедших что-то вроде своеобразного кастинга или негласной проверки.

Вениамина Игнатьевича тоже не раз приглашали на закрытые показы, вернее медицинские спектакли. Последний раз – совсем недавно.

Коллега писал научную монографию на тему «Феномен боли, или Предел возможностей человеческого мозга» и решил продемонстрировать сотоварищам по цеху лабораторные материалы.

Вениамин Игнатьевич прикрыл глаза и чуть улыбнулся: в тот раз представление подарило несколько довольно приятных моментов, тем более экземпляр был хорош. Русоволосый, сероглазый и рост такой, подходящий!

Стоило представить на месте подопытного Стасика, и препарирование «сорванного» киборга без наркоза приобретало особую остроту, доставляя довольно… пикантные ощущения.

Сам Вениамин Игнатьевич в операции участия не принимал, хреновый из него был хирург, но посмотрел с удовольствием!

Хирург был он хреновый, но диагност действительно от бога. Его частенько приглашали для консультации не только в государственные больницы, но и в частные клиники. А некоторые из них ещё не отчаялись и вовсе переманить к себе «самого Бобкова», искренне недоумевая, почему он отказывается от лестных предложений, предпочитая работать в районной поликлинике. Невдомёк им, что был тут у Вениамина Игнатьевича свой «бубновый интерес». Не хотел он, во-первых, уезжать из маленькой уютной квартирки, что была неподалёку от объекта его страсти, а во-вторых, не хотел создавать финансовой пропасти между собой и Стасиком.

А честно заработанные гонорары заботливо и планомерно оседали на счетах в банках Ново-Бобруйска, терпеливо ожидая своего звёздного часа, давая гарантию безбедной старости где-нибудь на Шии-Раа в окружении молодых дев, но только после того, как…

После того, как Стасик отчается, сопьётся, продаст квартиру и сдохнет где-нибудь на помойке Нового Бобруйска. А лучше даже не так – будет жить овощем в бюджетной клинике для наркоманов и алкоголиков. А Веня будет периодически получать оттуда отчеты с голографиями плавающего в луже собственной мочи и рвотных массах бывшего космодесантника.

А пока не стоит расслабляться и необходимо постоянно мониторить ситуацию. И так вон, чуть не прошляпил это грёбаное письмо…

Вениамин Игнатьевич задумчиво наблюдал за методичной работой робота-уборщика, тот не спеша и скрупулёзно собирал блестящие искры с пола.

Тонкое раритетное стекло исчезало в утробе тупой жестянки, похрустывая и жалобно скрипя.

Вот уборщик вычистил пол возле стены и переместился ближе к хозяину, постепенно подползая к его ногам.

Вениамин Игнатьевич опустил глаза и увидел возле тапка большой осколок стакана, донышко с несколькими острыми стеклянными лепестками.

Он смотрел на эту стеклянную розочку и совершенно неожиданно почувствовал горячую влагу на щеках. Из глаз катились непроизвольные злые слёзы, которые совсем не приносили облегчения.

Жестянка нацелила на стеклянный цветок раструб на гибком шланге, примеряясь и рассчитывая, как лучше сожрать остатки любимой вещицы хозяина.

Вениамин Игнатьевич вдруг взвизгнул совсем по-бабьи и топнул ногой:

– Пшёл вон, тварь!

Топнуть толком не получилось, вместо уверенного твёрдого удара вышел глухой шлепок, так же, как вместо грозного хозяйского рыка – визг истеричной девицы.

Но уборщик всё же распознал тембр голоса и удивлённо замер, на блестящей крышке заполошно замигали разноцветные лампочки. Робот неуверенно хрюкнул и отодвинулся от странного предмета, явно инородного во вверенном ему помещении, плюс ко всему прочему еще и довольно опасного.

Выждав несколько секунд, робот опять потянулся раструбом к блестящему куску мусора, но тут же получил удар по корпусу и очередной странный в данных обстоятельствах приказ:

– Я сказал, вон!

Вениамина Игнатьевича трясло от бессильной ярости, хотелось разломать чёртову жестянку, но он лишь зашиб кисть об жёсткую поверхность крышки. Он зашипел, как рассерженная крыса, и пихнул тупорылого робота ногой.

До жестянки, видимо, дошло: он совсем по-человечьи вздохнул и покатил из кухни восвояси. Но далеко не уехал: сейчас хозяин уйдёт, и он выполнит заданную программу до конца.

А Вениамин Игнатьевич бережно подобрал остатки стакана и поднял руку вверх, ловя сколами стекла рассеянный тёплый свет. В какой-то момент останки стакана вспыхнули чудесным волшебным цветком, бросая блики по стенам кухни. Вениамин Игнатьевич коснулся пальцем острого края, и тут по стеклянному лепестку покатилась алая капля, причудливо смешиваясь с белой субстанцией остатков кефира. Вениамин Игнатьевич как заворожённый следил за странными замысловатыми узорами, и перед глазами опять вставали сцены из прошлого.

Последние два года учёбы в школе были особенно мучительны. Гормоны упрямо делали своё дело, и пришла пора юношеских увлечений.

И опять – проклятый Стасик! Веня горячо и самозабвенно влюблялся в самых красивых девчонок: то в тихую и нежную блондинку Юлечку, то в живую и задорную Галочку, или краснел при виде умницы с толстой косой, Иры, отличницы и старосты класса.

Как ни странно, полноватый очкарик Веня пользовался у девушек стабильной популярностью. Но… это были не те девушки! Все те, кого сам Веня считал самой высшей знатью девичьего общества, все его принцессы и королевы, весь этот цветник дружно сох по другому садовнику. Это был рок, фатум, судьба, но влюблялся Веня Бобков только в тех девчонок, что неровно дышали к его заклятому другу. Других он просто не замечал.

Мало того, почти все тайные и явные воздыхательницы Стасика рвались сделать наперсником своих тайн сердечных друга героя грёз – милого, доброго Веничку.

И «Веничка» терпеливо слушал восторженных девиц, в ходе душещипательных бесед девочки брали Веню за руку, склоняли свои милые головки ему на грудь, утыкались шмыгающими носиками в плечо. В этой ситуации Веня даже получал некое извращённое удовольствие. Можно было касаться всех этих красоток, гладить их по волосам, плечам, спине… Замирать на пару секунд, доведя ладонь до аппетитных выпуклостей, и потеть от напряжения и близости запретного, но такого желанного…

А Стасик, Стасик со всеми ними дружил! Именно дружил, водил в кино, угощал мороженым и весело блестел обаятельной белозубой улыбкой.

Были у Стасика и романы, он пару раз был влюблён, один раз – безнадёжно и невзаимно. Но чёртов рыцарь без страха и упрёка страдал достойно, не смешно и даже благородно.

Почти так же благородно он умудрялся расставаться со своими подружками. Хотя, как подозревал исходивший от чёрной зависти Веня, гладил их не только по спине. Во всяком случае, пару раз Вене удавалось засечь, как Стасик жарко целуется с кем-то из школьных принцесс. Но на все жадные и постоянные расспросы друга Стас лишь отмалчивался да отшучивался. А воображение Вени рисовало картинки одна непристойней другой. Стасика – то с Юлечкой, то с Галочкой, то с Ирочкой. А иногда со всеми тремя сразу. От этих мыслей Веня шумно выдыхал и вытирал потные ладошки о штаны.

Но всё когда-нибудь кончается, закончилось и Венино «хождение по мукам».

Благодаря тому, что интерес Вени к противоположному полу оставался на чисто теоретическом уровне, а до практики он так и не дошел, юный Вениамин искренне увлекся человеческой анатомией. А дружба со Стасом Петуховым благотворно сказалась на среднем балле аттестата. В общем, в Медицинскую Академию абитуриент Бобков поступил без проблем, хоть и с вполне понятными треволнениями. Стасик рванул в Военно-Десантную Академию.

Победителю всяческих городских олимпиад, мастеру спорта по лёгкой атлетике, обладателю третьего дана по ушу поступить туда не составило никакого труда.

Веня только презрительно хмыкнул про себя: всё-таки Стасик довольно ограниченный человек, что в нём находили Юлечка-Галочка-Ирочка? Хотя курсант Петухов, высокий, стройный, очень эффектно смотрелся в военной форме, покорив мимоходом ещё десятка полтора невинных и не очень девиц.

Видеться друзья стали гораздо реже, пересекаясь, лишь когда приезжали в гости к родителям на выходные или праздники. Но часть каникул неизменно проводили вместе. Отказать себе в некотором болезненном удовольствии Веня не мог, а Стасик считал, что иначе просто невозможно.

Накопленная за школьные годы ненависть успокоилась немного, застыла тёмным зеркалом в душе Вениамина Игнатьевича, тогда ещё просто студента Бобкова. Изредка мимолётная встреча или совместный поход по местам «боевой славы» поднимали лёгкую рябь на маслянистой поверхности темной субстанции, но студенты и курсанты, встретившись и выпив дешевого дурного вина, опять разлетались по своим alma mater. И ненависть затихала, и Веня становился почти счастливым…

Вениамин Игнатьевич вздрогнул и взглянул на свою руку: кровь запеклась некрасивой коричневой коркой, предмет в его ладони был лишь куском грязного мутного стекла. Ни волшебных бликов, ни тонких лепестков чудесного цветка.

Всё прах и тлен, всё гниль и грех…*

В коридоре послышалась возня и тихое урчание. Вениамину Игнатьевичу почудилось явное неодобрение в звуках, которые издавал робот-уборщик. Почему-то представилось, как глупая жестянка мнется с ножки на ножку и боязливо заглядывает на кухню.

Он усмехнулся, аккуратно выбросил останки стакана в мусорку, сполоснул под проточной водой ранку на руке и старательно залил порез медицинским гелем.

Всё-таки коньяк расслабляет и размягчает душу, устроил тут вечер воспоминаний, а ведь есть дела и посерьёзней. Гораздо серьёзней, чем события почти тридцатилетней давности.

Вениамин Игнатьевич решительно нахмурился и прошёл в свой кабинет. Вот где он чувствовал себя полностью защищённым и мог почти расслабиться. Вениамин Игнатьевич оглядел комнату и довольно улыбнулся: святая святых, тут даже Стасик не бывал, да и вообще – Веня никого и никогда в эту свою квартиру не пускал. Его дом – его крепость, здесь всё, как он любит: мягкая кожаная мебель (натуральная кожа, между прочим!), настоящее дерево и никакого пластика и синтетики. Диагност от бога мог себе позволить подобное.

Впрочем, Стасик и не знал, как сейчас выглядит жилище его лучшего друга. Он наивно полагал, что Венька по-прежнему живёт в родительской квартире со старой допотопной мебелью. Откуда ему было знать, что две соседние квартиры выкуплены и соединены в просторные апартаменты повышенной комфортности?

Его Давир, сокровищница души, тайное убежище от всех и вся. Любимое и самое надёжное место во всей вселенной. Уютно и мирно, плотно занавешенные окна, имитация старинных портьер была, скорее всего, самой современной частью интерьера, кроме, разумеется, новейшего терминала, не чета старой развалюхе Стаса.

Всё остальное было раритетной дорогой мебелью, завезённой сюда с матушки-Земли, и соответствовало, по представлениям Вениамина Игнатьевича, кабинету какого-нибудь знаменитого врача или успешного бизнесмена XXI века.

Светлые ореховые панели, массивный стол настоящего морёного дуба, тёмно-коричневый кожаный диван и неизменный книжный шкаф с настоящими бумажными книгами.

И главное украшение кабинета. Чаша Асклепия. Изящная змейка застыла над тонкостенным кубком, полным яда. Чашу он приобрёл на свои первые серьёзные деньги. Её привезли со Старой Земли, из самого Эпидавра. Символ профессии. Символ жизни. Эмблема.

Вениамин Игнатьевич любил касаться позолоченных стенок чаши и думать, что он и есть тот самый символический змий и только ему решать, сколько яда будет отмерено каждому. Капля? Ложка? Или – полная чашка?

Всё это стоило бешеных денег, но давало Вениамину Игнатьевичу недолгий и призрачный покой, скорее даже – иллюзию покоя. Но без этой иллюзии можно было сойти с ума.

Веня уселся в удобное кресло (офисное кресло какого-то предпринимателя с Земли, только улучшенное и подогнанное под анатомические особенности седалища Вениамина Игнатьевича), сразу засветилось тонкое вирт-окно (интенсивность излучения и спектр цвета были подобраны в лучшей офтальмологической клинике Ново-Бобруйска), и открыл пересланное с почты Стасика письмо. Ещё раз внимательно перечитал, по детской привычке чуть шевеля губами.