Текст книги "Сын якудза (СИ)"

Автор книги: новый_волк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

Она нехотя смотрела на меня, а потом отрицательно покачала головой.

Мы молчали. Саки пыталась успокоиться, но ее дыхание срывалось, и она снова ударялась в слезы.

– Саки, не бросай меня, – попросил я. – Если что-то случится…

Я не хотел думать о том, что что-то, включая самого Рюноске, разведет нас с Рюноске в разные стороны, но ситуация имела облик хрупкого ювелирного изделия, которое приходилось обрабатывать каждый раз, чтоб оно не потеряло форму. Рюноске что-то тяготило, но я пока не знал что.

– Если ты уйдешь, я останусь один.

Она зло посмотрела на меня.

– Ну, ты и эгоист, Уэда! Как ты смеешь просить меня о таком?

Я склонил голову.

– Прошу, постарайся понять. Ты мне нужна. Мне нужна твоя поддержка.

– Так не уверен в этом парне? Или в себе?

– Во всем. Мир вокруг рушится.

Она села на поребрик и тяжело вздохнула.

– Я много не знаю, – сказала она. – Ты просишь о большем, чем заслуживаешь. Но ты честен, поэтому я не могу обвинить тебя в том, что ты разбиваешь мне сердце.

– Я готов сделать что угодно, чтоб загладить вину.

– Расстанься в Такедой.

– Это не то, что возможно сделать, и даже не потому, что мы не встречаемся вовсе.

Она посмотрела на меня с жалостью. Мне показалось, будто почва уходит из-под ног.

Взгляд был пронзительный, меткий, пугающий. Меня отчего-то охватил ужас, будто, сама того не подозревая, Саки ведает что-то, что сулит мне одни только неприятности, даже печали, которые разрушат мою вселенную на мелкие осколки.

– Я вас не понимаю, – произнесла Саки таким чужим, отстранённым тоном, какой, возможно, бывает только у приведений, которые возвращаются в этот мир, чтоб предупредить живущих, насколько глубокая скорбь ждет их после смерти.

Она поднялась и ушла, задержавшись на пороге. Там она обернулась на кого-то, а когда я остался один, на крышу вышел Рюноске.

– Что ты здесь делаешь? – спросил я немного растеряно.

– Я волновался.

Он прошелся до края крыши и встал, сунув руки в карманы. Дул промозглый ветер, а на Рюноске только рубашка с коротким рукавом. Ткань трепыхалась. Темные волосы, как паутина, облепили лицо.

– И как много ты слышал? – спросил я без особого энтузиазма.

– Достаточно.

Он развернулся ко мне лицом.

– Так вот как ты это воспринимаешь. «Мир вокруг рушится».

Только сейчас я понял, почему тон Саки вызвал у меня настолько негативные эмоции. Она говорила совсем как Рюноске, когда он собирался сломать очередную доску на подвесном мосту, который связывал противоположные берега, на одном из которых находился я, а на другом – он.

– Если для тебя это так мучительно…

Он замолчал, будто ему перекрыли кислород.

– Ну, – с вызовом потребовал я, – что? Скажи это! Ищешь повод? Пытаешься переложить ответственность на меня? М?

Кажется, я стал понимать его лучше. Ему не обязательно было заканчивать фразу, чтоб я понял, что подразумевалось. Я не знал наверняка, я чувствовал. Неужели одна ночь способна настолько сблизить людей?

Он выглядел потерянным, отчаявшимся, неожиданно ранимым. Тут я понял, что с ним происходит. Что прятала невыразительная маска. Я приблизился и, убрав волосы с его лица, заглянул в глаза.

– Тебе тоже страшно?

Любыми путями я хотел продемонстрировать ему, что он не один.

Его зрачки расширились, а затем сразу сузились. Лицо его приняло болезненное выражение. Он увернулся от моего прикосновения, обошел меня и спустился вниз по лестнице. Я остался стоять один почти на самом краю крыши. Ветер и правда был ледяным, но я не чувствовал холода. Сердце билось, как последний раз, и меня не покидало ощущение, будто только что случилось что-то очень большое и страшное.

========== Часть 8 ==========

Когда я зашел в класс, он уже сидел на месте. Наши взгляды пересеклись. Он о чем-то думал. Прямо-таки видно, как внутри шевелятся мысли-червяки. Взгляд пронзительный и тяжелый.

Он игнорировал меня до окончания учебного дня. Когда я засобирался на работу, он приблизился. Я знал, что он не уйдет просто так. Это было бы слишком просто и чересчур по-детски. Поэтому специально оттягивал момент ухода.

– Что скажешь? – спросил я деланно равнодушно, намеренно игнорируя его.

Он наблюдал за тем, как я собираюсь. Я облокотился на парту, уже готовый идти. Ребята потихоньку, со спорами и планами, которые уже никак не касались школы, вываливались наружу, как молекулы углекислого газа или рвота, исторгнутая из пасти какого-то живого существа.

– Если позволишь… – начал он и замолчал.

Я посмотрел на него.

– Хочешь пойти со мной? – завершил я его мысль.

– Если позволишь, – сказал он с законченной интонацией.

Уже во дворе Саки проводила нас настороженным взглядом. Рядом с ней стояла Рика.

Я кинул Рюноске, что сейчас вернусь, и направился в их сторону. Саки напряглась и приготовилась атаковать или защищаться – это как получится. Но я приблизился к Рике и передал ей, что Сакуразука вспоминал о ней. Сам Саку-сан никогда не признается в этом, но ему понравилась Рика. Возможно, она была слишком молода для тридцатилетнего мужчины, но меня это совсем не заботило, это не мой выбор. К тому же я сам влюбился в парня.

Рюноске поинтересовался, о чем мы разговаривали, и я рассказал ему об увлечении Сакуразуки. Рюноске хитро улыбнулся.

– Никогда не подумал бы, что эти двое могли бы найти общий язык.

Я самодовольно ухмыльнулся, будто был орошен опытом, как почва водой, куда сильнее, нежели Рюноске, хотя совсем недавно сам дивился его взрослой не по годам натуре.

– Думаю, порой люди находятся при совсем несвойственных тому обстоятельствах.

Рюноске тоже ухмыльнулся.

Мы дошли до развилки. Я должен был пойти прямо, перейти улицу через два квартала, затем свернуть направо, спуститься вниз по склону, по каменным ступенькам, на узкую улочку с дорогой в одну полосу, с невысокими двухэтажными домиками по бокам. Там, на этой улице, располагалась «Дзюбей». Рюноске – я помнил еще с того раза, когда он меня выручил – должен был повернуть на девяносто градусов влево, перейти улицу, а там уж понятия не имею, куда он может направиться. Возможно, в западный район, где располагаются дома влиятельных людей, политиков и бизнесменов. Так можно предположить потому, что Рюноске рассказывал о влиянии и богатстве своего отца. Скорее всего, его дом располагается именно там.

Я думал остановиться и отпустить его, потому что так оно и должно было происходить, но Рюноске прошел вперед, остановился и обернулся, показывая, что намерен идти со мной.

– Давай поговорим, – сказал я утверждающим тоном, как если бы сказал «нам нужно поговорить».

Он подозвал меня. Спокоен и непоколебим.

Я догнал его.

– О чем ты хочешь поговорить?

– Ты знаешь, о чем, – сказал я.

– Имею отдаленное представление.

Я остановился. Разговор намечался слишком серьезный, чтоб вести его на ходу.

Он обернулся. Все такой же, не пробьешь и кувалдой.

– Знаешь, о том, что произошло на крыше… – пробормотал я.

Он внимательно смотрел на меня.

– Меня напрягает вся эта ситуация.

– Что именно из того, что произошло?

Он признавал, что случилось что-то важное, и это приносило облегчение.

Я решил начать с самого начала. Мысли путались, и в этом я видел реальный выход.

– Я не страдаю.

Я знал, что он переживает за меня. Еще его внутреннее не в порядке. Он о чем-то волнуется, постоянно думает, но не открывает, в чем дело. Возможно, он и сам еще толком не знает. Мы должны разобраться в этой сумятице. Даже если это шокирует Рюноске или сделает ему больно, но это лучше неопределенности. Решить проблему можно, только если она четко сформулирована.

– Мир рушится – так я сказал. Это означает лишь, что все вокруг меняется. Меняются мои чувства, меняется восприятие, меняюсь я. И ты. Все, что нас окружает, приобретает другие свойства. Это не может быть плохо или хорошо. Я уверен в этом. Просто мы… я взрослею, и этот процесс сопровождается болезненными ощущениями. Но разве это не хорошо? Разве так не должно быть, Рю?

– Все не так просто, – после вдумчивой паузы отозвался Рюноске.

– Ты думаешь, это просто? Может, это и звучит довольно просто, но в жизни все намного сложнее.

– Нет, ты не понял. Дело не только в тебе.

– В тебе тоже? Хочешь сказать, есть что-то, что заставляет тебя отдаляться от меня?

Лицо Рюноске приобрело растерянный вид. Он думал, что я не замечаю, как он выстраивает стены вокруг себя?

– Я хочу дать тебе понять, насколько ты дорог мне, как далеко я готово зайти ради того, чтоб быть с тобой.

Он поджал губы.

– Нет, не говори так. Ты не должен быть готовым на все.

– Но это так, – воодушевленно говорил я, пока еще не понимая, к чему клонил Рюноске. – Я люблю тебя. Неужели ты думаешь, что я способен легко бросить такие слова на ветер? Это не просто слова.

Если он полагает, что все это несерьезно, что это не стоит риска, то ему придется понять, что я настроен сражаться до конца. Я готов стоять на своем. Я готов доказывать. Я парень, я вынослив, так что у меня хватит сил следовать за ним. Неужели он этого не понимает?

– Твой решительный настрой пугает.

Что? Если он понимает, что я настроен серьезно, то почему возводит между нами преграду?

– Тогда что не так? – совсем растерянно спросил я, все еще не догадываясь о причинах.

Его поведение сбивало с толку. А я думал только о себе, даже если и решил, что хочу во что бы то ни стало решить проблему Рюноске. Я был настолько наивен, что верил, будто это возможно сделать так просто.

– Чего ты боишься?

Он сжимал кулаки и пристально смотрел на меня.

Мы стояли посреди улицы, на перекрестке. Я задавался вопросом: как долго мы еще сможем быть вместе? Я делал все, что мог, но от меня мало что зависело. Это была взрослая игра, в которой правила устанавливал тот, кто владел информацией. Здесь роль главного играл Рюноске, ведь я был готов и раскрыл все свои карты – ни одного туза в рукаве. Суть парной игры состоит в том, что два игрока взаимодействую на равных, с достаточной выгодой общему делу. Хотел ли Рюноске быть со мной или мое общество устраивало его только в том случае, если все, что между нами происходило, являло собой лишь баловство? Нужен ли я ему, как он мне? В чем суть нашей игры?

Он поежился. К концу октября на улице заметно снизилась погода. Дома мы с родителями включали обогреватель и сидели под котацу. Наверное, в этом году будет снежное рождество.

– Пойдем, – сказал Рюноске, – иначе опоздаешь.

Я решил, что больше нет смыла заводить ту же пластинку. Больше эта тема не поднималась. Но это не значило, что это перестало волновать меня. Рюноске, как всегда, выглядел непроницаемым, как гранитная стена. Но я не был так слеп, чтоб не замечать его внутренние волнения.

По возможности он помогал мне в лапшичной. Ледяные уколы Саки мы игнорировали вдвоем. С ней я тоже не собирался конфликтовать. Она и сама все понимала, просто не могла справиться с эмоциями.

По вечерам мы с Рюноске часто оставались наедине. Он провожал меня. Иногда Окида подвозил на машине. Это время было чудесным. Рюноске старался отрешиться от всего, что его заботило, когда переступал порог моего дома. Все заботы оставались позади. Меня терзал страх, что груз проблем никуда не девался, моя безрассудная наивность не была настолько глухой, чтоб я мог окончательно потеряться в искусственно созданной реальности, которая образовалась в стенах моего дома. Рюноске же, кажется, хотя бы на время пребывания у меня старался забыться. Я понимал, что это связано с тем, к какому обществу он принадлежит. Но на что хватило бы моих сил?

Наши отношения становились все холоднее. В школе мы почти не общались, тогда мне начинало казаться, что все летит в тартарары. Рюноске мог пригласить меня пообедать с ним, а мог исчезнуть, как призрак, сразу же после звонка. Его действия сложно предугадывались мной. То же происходило и с его помощью в «Дзюбей». Он не брал платы и ничего не обещал, но все же его поведение раздражало.

– Может, желаешь о чем-то мне поведать? – спросил его я, не выдержав.

Он проницательно посмотрел на меня.

– Что ты хочешь знать?

Он всякий раз поступал так – возвещал вопросы.

– Так не может продолжаться, – упрекнул его я.

Говорить о прекращении наших неоднозначных отношений было тяжело и страшно. Да я и не собирался. Только вот боялся, что Рюноске по какой-либо только ему одному ведомой причине решит воспользоваться моими словами, чтоб расторгнуть наш союз, если он вообще был. Но дальше так продолжать не могло.

– Кто… Кто мы друг для друга?

Я постоянно признался ему в своих чувствах, однако ни разу не слышал от Рюноске признания. Хотел ли я слышать, что так же небезразличен ему? В идеале – да. Но если он на это не способен, то хотелось бы просто знать, что у него на сердце. Как бы болезненно это ни было мной воспринято.

Рюноске выдохнул так, будто остерегался вопроса, вроде этого.

– Хочешь узнать, как я это вижу?

Он пристально смотрел на меня.

– Будто я намереваюсь свалиться в пропасть, а ты стоишь на безопасном расстоянии и ждешь, что же случится.

Он нахмурился и приблизился. На его лице читалось переживание.

– Именно этого я и боялся, – сказал он.

Я поддался его прикосновениям, которые не сулили что-то дурное. Так не прикасаются к человеку, которого собираются растоптать и выбросить. Рюноске не такой. Я в очередной раз усомнился в его намерениях, в его чувствах, в его внутреннем мире.

Слова не лезли в глотку.

– Я все думал, что ты чувствуешь, находясь со мной, а теперь ты повторил слова, сказанные тобой на крыше Аикаве.

Я удивился и испугался. Он опять все неправильно понял. Но едва мой рот успел исторгнуть какие-либо звуки, как меня посетило понимание: возможно, он прав, просто я сам не осознаю, того, что на самом деле чувствую, но мои слова выдают меня.

– Я ни за что не захотел бы расстаться с тобой, – уверил я Рюноске.

Он устало вздохнул и на выдохе сказал:

– Я знаю. Вижу.

– Мы встречаемся?

Прошла уже пара месяцев с тех пор, как мы стали близки, но я до сих пор не имел ни малейшего представления, как назвать то, что между нами происходит.

Передо мной снова появилось то самое скульптурное лицо человека, отошедшего в другие миры. Я позвал Рюноске, тот вышел из оцепенения, его взгляд смягчился.

– Да, – с облегчением ответил мне он, а затем его лицо исказилось болезненной гримасой. – Но это должно закончиться.

Я не верил своим ушам. Сердце забилось. Я думал, что такого просто не может быть, это несерьезное заявление. Он имел в виду что-то другое.

Рюноске прочел мои мысли и повторил свою фразу.

– Это потому что я везде сую свой нос? Потому что спрашиваю?

Я усмехнулся своим мыслям.

– Я надоел тебе?

Он взял мое лицо в свои руки.

– Я веду себя, как идиот, а проблему ты ищешь в себе.

– Нет, нет, – я замотал головой, стараясь сдерживать эмоции. – Тебя что-то гнетет, я понимаю.

Я схватил его за руки и вцепился намертво. Это успокаивало и давало гарантию, что в ближайшее время Рюноске никуда не денется.

– Я понимаю, слышишь? – прошипел я.

Он долго рассматривал меня. Я наблюдал процесс, при котором его чувства постепенно приходили в статичное состояние. Это пугало, потому что вместе с уравновешенностью появлялась леденящая отстранённость.

– Встречайся с Аикавой, – сказал Рюноске.

Я вырвался из его рук, ударил его в грудь и закричал, не в силах скрыть внезапное негодование:

– Ты – предатель! Что ты мелешь? Я влюблен в ТЕБЯ, почему я должен встречаться с ней? Зачем ты говоришь мне это?

Рюноске похолодел, вытянулся по струнке.

– Ты отказал ей из-за меня, но теперь все кончено. Она любит тебя куда сильнее, нежели я.

Я уничтожено простонал. Он пытался оттолкнуть меня. Его слова действительно ранили, но они не могли носить серьезный характер. Ещё никогда в жизни я не хотел ударить кого-то так сильно, еще никогда не пылал столь яро побуждением проникнуть в чью-то голову и прочесть чужие мысли. Даже когда родители выявили желание развесить, я не негодовал так неистово.

Рюноске стоял мертвый, как скала. В его глазах читалось, что он уже все решил. Как давно это решение было принято? – подумал я и простонал снова, на этот раз от бессилия.

Я нанес ему еще один удар, потом еще. Он принял оба. Делать ему больно не хотелось, но одновременно я желал разорвать его на куски, злясь, однако, на себя из-за своей ограниченности и пассивности и уже представляя, что меня ждет.

Мы не расстанемся. Я отчаянно верил в это: мы не расстанемся. Мы же не сможем друг без друга. Теперь, когда я познал, как комфортно может быть с другим человеком, мне со скрипом давалась мысль о том, что больше этого уюта не будет. Словно огромный кусок мира откалывался.

Я решил поиграть с его чувствами, показать ему, насколько неверно было его решение. Все это произошло все по той же причине, которая не позволяла Рюноске раскрыться ранее. И теперь, когда он, возможно, осознал, что готов сдаться, ему стало страшно, и вот он пытался справиться с этим чувством, отталкивая меня.

Тем страшнее было терять Рюноске, чем сильнее я понимал, что на самом деле он продолжает что-то чувствовать ко мне, более того, именно сила этих чувств заставила его повести себя подобным образом.

– Аикава, значит, – пробормотал я. – Что ж, пусть будет Аикава.

Спихнув Рюноске со своего пути, я понесся вниз по улице.

========== Часть 9 ==========

Я не горел желанием сближаться с кем-либо в интимном плане. Несмотря на то, что мною был брошен пусть и неоднозначный намек на то, что я принимаю решение согласиться с предложением Рюноске начать встречаться с Саки, меня к ней совсем не тянуло. Поначалу эта возможность тяготила, казалась мне обязанностью, которая возникла после неприятного разговора с Рюноске. Мы расстались, но – не знаю, что именно влияло на мое отношение: наше странное взаимодействие, которое едва ли можно было назвать отношениями двух влюбленных, или моя уверенность в своих чувствах и в чувствах Рюноске – мне не удавалось принять, что между нами теперь что-то изменилось. Просто очередной кризис, какие случались настолько часто, что казались нормой.

Однако мы с Рюноске держались на расстоянии друг от друга, что без всякого сомнения приносило облегчение Саки. Спустя долгое время после нашей стычки, она провожала меня на работу – был наш день. Речь зашла о моем самочувствии – Саки видела, что я веду себя как-то странно: задумчиво и сдержано, а наши сношения с Рю, с которым, что бы ни происходило, мы все равно оставались неразлучны, стали холодными от слова «совсем». Несмотря на скрытое ликование, Саки выражала волнение за меня, и оно были искренним. В душе радость по поводу нашего с Рюноске расставания раздражала меня, но я испытывал слишком сильное уважение к Саки, чтоб сосредотачиваться только на негативном чувстве.

Я не имел желания использовать Саки, но жгучее стремление досадить Рюноске и вывести его на эмоции преобладало. Я питал надежды, подкрепленные моими чувствами к нему, что рано или поздно он не выдержит моей близости с кем-то, к кому я испытываю наибольшее расположение. Но все должно было идти своим чередом. Все же обманывать Саки я не мог. Следовало дать зеленый свет естественному влечению, тогда мы с Саки сблизились бы самым обычным образом, без насилия над психикой. Но, думаю, все, что происходило в эти несколько недель, являлось самым настоящим насилием.

Рюноске наблюдал за мной, не скрывая этого. Он выражал молчаливое участие в моей судьбе, меня же втайне волновало то, что происходит с ним. Я пытался читать его мысли по его лицу, но мы как будто вернулись на начальный этап, когда все только зарождалось. Тоскливые взгляды, наполненные понимание. Без сомнения, Рюноске знал, в чем состоит мой план, но тем ни менее он не мог оставаться спокойным, лицезрея происходящее. Он оставил меня в покое, я не стремился к нему, но мысленного соучастия между нами стало как будто больше, ведь никакого другого способа проникать в судьбу друг друга мы больше не имели возможности.

Постепенно, как и ожидалось, мы с Саки сблизились настолько, что она стала мне глубоко симпатична, а ее былая надежда сойтись со мной запылала новым огнем. Но подозреваю, что мое влечение к ней было лишь следствием моего самовнушения. Мы сходили на несколько свидания, Саки потеплела ко мне, окончательно уверившись, что у нее больше нет соперника. С ней правда было неплохо. Мы занимались сексом, хотя даже с Рюноске не заходили так далеко. Но было что-то в нашем интимном единении разительно отличное от того, что происходило между мной и Рюноске. Не то, чтобы происходившее между мной и Саки было не настолько серьезно, но я не чувствовал единения, какое происходило с Рю. Мысли о нем все еще не покидали меня, а его взгляд загнанного зверя сводил с ума.

Как-то вечером Рюноске позвонил. Я с внутренним содроганием принял вызов. Его голос, интонация остались прежними, несмотря на то, что мы уже около месяца не контактировали. Первые мгновения мне казалось, что разговор будет официальным, как если бы происходил между двумя чужими людьми. Отчасти меня это пугало. Но поняв, что наша связь все еще сохраняется, я выдохнул с облегчением.

Он был как всегда прямолинеен, сказал:

– Ты и твои родители должны явиться на ужин в мой дом.

Меня удивило такое заявление. Оно не огорошило бы так, продолжай мы встречаться, но не в этом случае.

– Ты ничего не попутал? – спросил я, отчасти понимая, что если речь зашла о его доме и раз он делает подобное заявление, то в этом есть какой-то смысл, а не просто его прихоть. Поэтому сразу добавил: – Что-то случилось?

– Батя пронюхал о моем «школьном друге». Немудрено, что решил познакомиться, ведь обычно не доходит до дружбы.

– Он в чем-то меня подозревает или просто настолько сильно любит своего мальчика?

– Все такой же шутник? – усмехнулся Рюноске. – Я скучал по этому.

– Я тоже скучаю по тебе, – отозвался я и тут же понял, что совершил ошибку, однако не сожалел о ней.

Он помолчал.

– В воскресенье после полудня приедет машина.

Вечером следующего дня, за ужином, я убеждал родителей поехать, рассказал им правду о происхождении своего друга, который уже не раз появлялся у нас дома и более того оставался на ночь. Мама впала в панику, а у отца не нашлось слов. Он молчал, а потом попросил маму успокоиться. Он подробно расспросил меня о том, как так вышло, что его сын связался с якудза, но обвинительного тона я не удосужился. Мама кричала на него, обвиняла в том, что он мне пособничает. Ей тяжело было представить себя обедающей с семьей якудза, папа же умело держал себя в руках, за что я был ему очень благодарен.

В воскресенье все проснулись очень рано. Я спал на удивление хорошо, наверное, потому, что мы с Рюноске были близки, я доверял ему. Мама выглядела не выспавшейся, папа держался молодцом и постоянно подбадривал ее.

У меня не было указаний насчет дресс-кода, поэтому я позвонил Рюноске, который посоветовал одеться официально, потому что прием намечался торжественный. Отец Рюноске часто принимал у себя гостей, но это были важные люди: деловые представители или политики. Я решил не посвящать родителей в такие подробности.

После двенадцати приехала черная Тойота. За рулём оказался Окида-сан. Наверное, чтоб я чувствовал себя увереннее, садясь в машину, которая должна была доставить меня и мою семью в дом главы клана якудза. Мы поприветствовали друг друга, но я попросил Окиду сохранять наши доверительные отношения в тайне от моих родителей, чтоб не вызывать у них лишнего беспокойства.

Уверенный в том, что все будет в порядке, но все же волнующийся перед встречей с отцом Рюноске, я был доставлен к дому, скрывавшемуся за большой декоративной изгородью из отшлифованного камня. Окида высадил нас и дождался наших провожатых. Два человека, одетые в официальные костюмы, проводили нас по асфальтированной дорожке через огромный сад.

Навстречу вышел Рюноске, тоже в костюме. Он впервые предстал мне в таком виде. Он поприветствовал моих родителей тепло, потому что уже хорошо знал их. Они же, после всего, что недалече, как два дня назад узнали, вели себя достаточно холодно. Он почти не смотрел на меня, а когда это происходило, то взгляд был наполнен смущения. Я улыбнулся сдержано. Его губы дрогнули, но больше говорили глаза. Мы давно не встречались в неформальной обстановке, то есть вне школы, и теперь скрыть радость, испытываемую Рюноске в связи с тем, что мы увиделись, да еще к тому же на его территории, у него не выходило.

Он проводил нас в большой зал, где стоял сервированный стол. Это не было претензионно, скорее смахивало на достойный обед в доме влиятельного и знающего себе цену человека. Рюноске предложил моим родителям присесть, указывая на диван, что стоял тут же. На меня же он намеренно не обращал внимания. Я понимал это и принимал условия игры. Предпринимал всякие уловки, которые вынуждали Рюноске контактировать со мной. Он вовсе не был против. Кажется, больше его смущала вся эта ситуация. Даже больше, чем меня.

– Отец сейчас подойдет, – осведомил Рюноске нас. – Просил извинить его и немного подождать.

Сначала стояла ужасная тишина. Рюноске испытывал неловкость, находясь наедине с моими родителями. Заговорить со мной он тоже не мог – наши разговоры едва ли могли быть хоть чуточку информативными, ведь мы не общались почти месяц, а то немногое, что достойно было быть высказанным, носило личный характер.

Пока мы ждали, какие-то люди разносили блюда. Я осматривался. Дом оказался большим, но меня терзало подозрение, что он куда больше, чем доступно моему взору. Обстановка изысканная, деликатная, меблировка сделана с умом. Стены и все возможные полки украшены различными предметами искусства. Какие-то из них выглядели экзотично, и мне сразу вспомнился разговор, в котором Рюноске упомянул, что много путешествовал с отцом. Дом многое говорил о его жильцах. Мне же удалось еще на шаг приблизиться к пониманию Рюноске. Нас многое разделяло, но это не мешало нам чувствовать себя комфортно в обществе друг друга.

Скоро к нам вышел отец Рюноске, немного полный мужчина лет сорока пяти-пятидесяти. У него было суровое лицо и резкие манеры, но в целом создавалось впечатление, что это серьезный, уверенный в себе человек, что и ожидалось от главы клана. Он добросердечно улыбнулся моим родителям, пожал руку моему отцу. Мне он уделил особое внимание.

– Вы, я полагаю, друг моего сына, Тецуя-кун, – осведомился он, скорее, из вежливости и протянул мне руку.

Я внезапно понял, что дрожу, не могу пошевелиться. Мы смотрели друг другу в глаза, и я обливался холодным потом.

– Тецуя несколько удивлен, – вмешался Рюноске.

Он перехватил отцовскую руку и сжал ее.

– Думаю, его можно понять, – продолжил он, уводя его в столовую зону.

Рюноске обернулся ко мне и одними губами попросил следовать за ними. Я очнулся от наваждения, но волноваться не прекратил. Мне казалось, что я совершил какое-то преступление, что-то совершенно непоправимое.

Но в течение обеда мне ни под каким видом не было напомнено об этом нелепом случае, как Рюноске ни разу не вспомнил ту ситуацию, в которой он меня выручил несколько месяцев назад. Эта деликатность была присуща всем членам семьи Такеда.

Сначала разговор не клеился. Хироши-сан – так звали отца Рюноске – задавал различные вопросы, прекрасно понимая причины робости членов моей семьи. Мама очень стеснялась и боялась, но вот с моим отцом вскоре нашелся общий язык. Папа и Хироши-сан болтали о рыбалке и о том, как сложно воспитывать парней, особенно когда те находятся в нашем с Рюноске возрасте. Я закатывал глаза и старался абстрагироваться.

Рюноске совсем расслабился и начал улыбаться мне. Мы сидели друг напротив друга и подавали только нам одним понятные условные знаки, как когда-то в школе.

Когда обед закончился, наши отцы продолжали какое-то время болтать, оставшись в гостиной, а мама удалилась в сад, который ее восхитил сразу, как только она его увидела. Мы с Рюноске остались наедине, стояли в коридоре, среди обуви и одежды.

Я выразил ему признательность за все знаки поддержки, начиная Окидой-саном и заканчивая всякими мелочами, и признался, что мне было очень страшно поначалу. Он сказал, что по мне было заметно, но все же обед получился куда лучше, нежели он ожидал.

– Все благодаря моему отцу, – усмехнулся я.

– Он чудесный, – поддержал меня Рюноске. – Мало кто находит общий язык с моим батей.

Он наклонился ко мне и прошептал.

– На самом деле мой отец очень доволен.

Эта новость порадовала меня до глубины души.

– Я тоже, – прошептал я в ответ.

Уже стемнело, когда прием подошёл к завершению. Представители старшего поколения успели приложиться к графину с саке. Мы же сидели во дворе. Территория, принадлежавшая семье Такеда, была поистине обширной. Недалеко от дома имелась пристройка, что-то наподобие додзе. Стены его были отделаны деревянной вагонкой, и местами виднелась фигурная резьба, изображающая эпизоды древнеяпонской мифологии. Из-за приоткрытой двери лился оранжевый свет. Внутри – разложенные футоны, за ними стояли котацу. Наружу вырывались голоса и смех. Внутри сидели группы людей, одетых легко: в шорты или спортивные штаны, футболки и майки, а кто-то вообще был по пояс нагой. У всех имелись татуировки разных размеров. Рисунки носили символический характер. Рюноске объяснил, что в этом доме могут оставаться люди Хироши-сана, которые по каким-то причинам вынуждены оставаться рядом со своим боссом. Рюноске признался, что часто пользуется расположением этих людей. Они любят и ценят сына хозяина, потому что знают, что он станет следующим главой. Я спросил, здесь ли Окида, на что получил ответ, что у Окиды есть семья: жена и маленькая дочка, которой он, бывает, хвастается, так что ему нет необходимости оставаться в доме.

– Но сейчас он здесь. Я попросил его отвезти вас домой, – добавил Рюноске.

Несмотря на дружественное общение, расстались мы с Рюноске довольно холодно. Это немного разочаровало, но с другой стороны чего я ждал? Что мы снова станем близки, как прежде, после одного вынужденного обеда? У меня почти не было надежды, но я был рад, что какое-то время мы смогли побыть вместе.

Когда родители зашли в дом, я спросил Окиду, как долго он работает на семью Такеда. Казалось, еще чуть-чуть, и мне удастся добраться до причины непробиваемости Рюноске. Этот парень продолжал что-то чувствовать ко мне, но упорно отталкивал меня. Сегодняшний вечер, сам факт состоявшегося обеда, являлся подтверждением тому, что между нами ничего не кончено. Что будет с нами, если все оставить, как есть?

Окида признался, что уже давно знает босса Такеда, рассказал, как тот много лет назад вытащил его из тюрьмы, куда был помещен по обвинению в преступлении, которого не совершал. Однако Окида не мог похвастаться тем, что вел честный образ жизни до происшествия.