Текст книги "Сын якудза (СИ)"

Автор книги: новый_волк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

========== Часть 1 ==========

В школе ходят слухи насчет Рюноске Такеда. Мы учимся в одном классе, но я никогда не замечал за ним ничего необычного, кроме того, что он часто бывает очень замкнут. Он сидит за столом и смотрит в одну точку. Отсутствующий взгляд. Или такой, будто его обладатель где-то не здесь. Это всегда настораживало. Многих это отпугивает. Рюноске Такеда очень умный. Хотя бы потому, что не старается блеснуть своими знаниями. Их хватает ровно настолько, чтоб быть учеником, чьи достижения вполне удовлетворяют требования преподавателей. В целом ничего неординарного, но все же говорят, что он – сын якудза.

Рюноске побаиваются. Ему стараются не грубить. Хотя бы на всякий случай. Когда его нет в классе, о нем ходит много разговоров. Некоторые пытаются выяснить степень опасности. Самые отчаянные следят за ним до самого дома. Выводы у всех разные, но склонность думать, что в классе учится якудза, подтягивается примерно к одной отметке. Людям нравится быть частью чего-то целого, наверное, поэтому от уха до уха бродит убеждение, что Рюноске – сын якудза. Общий враг сплачивает, и страх перед этим врагом заставляет становиться единым механизмом. Мир, развивающийся в сознании человеческой массы, всегда сложен и запутан. Порождение мыслительной деятельности – лабиринт. Чем больше проходит времени, тем сильнее разрастается этот лабиринт, появляются новые ответвления.

Я никогда не видел якудза, поэтому мне сложно представить, какие они. Глядя на Рюноске, тяжело вообразить, что этот пацан – якудза. Он высокий и складный, но весь его облик больше напоминает взъерошенного воробья или вороненка. Острый ум и немигающий взгляд, уверенность в себе – все это может быть признаком высокого благосостояния семьи, а слухи – лишь проявление зависти и непонимания.

Рюноске слишком умен, чтоб не знать, что о нем говорят, и он достаточно умен, чтоб не реагировать на слухи. Вид у него независимый, будто он обитает на какой-то отдельной планете, которая ходит по параллельной орбите с нашей. Не знаю, что сильнее приковывает мое к нему внимание: его загадочное поведение, мое о нем представление или ореол, которым наделили его другие – не только одноклассники. Я все чаще и чаще заглядывался на него, пытаясь понять, о чем он думает, кто он такой.

Мне казалось, я сильнее других понимаю его. Мне совсем не хотелось лезть к нему. Он не должен считать, что я такой же, как все остальные. Ведь я не такой, просто я теряюсь среди них, потому что их много. Я не знал, нормально ли то, что он интересует меня так же, как их. Это говорит о том, что я такой же? Этот вопрос волновал. Иногда меня посещали такие мысли.

После школы я отправлялся на подработку, поэтому никакие клубы не посещал. Не знаю, было бы по-другому, если бы не работа. Это не должно было меня волновать, потому что я не мог ничего изменить. На все, что касается персональной судьбы человека, есть воля человека, но я не собирался ничего менять. Чтоб не выжимать копейки из родителей я должен был зарабатывать сам. Не так уж много времени оставалось на всякие сплетни. В школе я пытался абстрагироваться, но это давалось тяжело. И Рюноске постоянно светился перед глазами.

Тематика якудза в нашем классе стала традиционной. Но меня мало волновала она с тех пор, как отношения с одноклассниками из нейтральных стали превращаться в наполненные негативом. Как-то один ловкий паренек – представитель баскетбольного клуба – спросил меня, что я думаю на счет нашего якудза. Я ответил, что меня это не касается, и этого должно было быть достаточно. Я и понятия не имел, как сильно меня волновал этот вопрос. Так много разговоров, так много невыплеснутых эмоций. Я сказал, что это глупо – все их сплетни, что все это настолько по-идиотски, что они сами скоро станут идиотами, если уже таковыми не являются. Сказано это было сгоряча, я совсем так не думал. Или думал, но отчаянно скрывал от себя эти мысли? Понимание, что сказано было больше положенного, пришло слишком поздно. На меня уставилась орава глаз, за которыми прятались мои грядущие несчастья.

Слухи разносятся быстро. Вскоре весь класс знал о том, какое у меня сложилось к нему отношение. Меня начали игнорировать, и это продолжалось достаточно долго. Я решил, что на этом все и закончится. Все оказалось не так уж и страшно, хотя я не сильно-то и парился на этот счет. Находиться в помещение с людьми, которым больше не нужно лгать, чей мир больше не поглощает тебя, было даже приятно. Но угнетающее молчание и недовольство вводило в ступор. Меня не слушали на уроках. Когда я стоял у доски и зачитывал доклад об Австралии, все пары глаз, как одна, смотрели на меня осуждающе. Все, кроме Рюноске. Его, кажется, вообще не волновало происходящее в классе.

Чувство отвращения захлестнуло меня. Тяжело было решить, что правильнее: быть частью коллектива и со снисхождением относиться к недалеким выходками его членов или идти собственным путем, подвергаясь моральной каторге.

Как-то наши с Рюноске взгляды встретились. Я сидел на своем месте, а он – на своем. Первые секунды я не знал, что и думать. Он злится, как все, или проверяет меня? Моя убежденность в особенности Рюноске поколебалась. Возможно – нет, даже скорее всего – он подвержен влиянию массовости. Почему нет? Мне стало безумно одиноко, будто меня предали. В этот момент я понял, что все это время наделся на этого парня, даже если мы не разговаривали, не обменивались жестами поддержки или чем-то в этом роде. Все же нескончаемо важно было иметь кого-то, кто всегда был бы на твоей стороне.

Рюноске не отводил глаз, а потом слабо кивнул и отвернулся. Я был ошеломлен. Все мои надежды разом оправдались. Мне показалось, мне хотелось думать, что между нами установилась какая-то связь. Отличная от всех тех, что соединяют обычных людей. Рюноске был особенным, и я был таким же, как он.

Весь урок меня гложили разного рода мысли. То мне хотелось подойти к нему. Спросить. О чем спросить? Что значит этот кивок? Значит ли это, что он меня поддерживает? Можем ли мы стать друзьями? Я хотел бы быть причастным к нему, даже если бы не оказался в такой ситуации. Сомнения съедали идеи, наполненные активностью. Мне думалось: не так, у нас все не так. Рюноске казался небожителем, далеким и недосягаемым, но снизошедшим до меня, как окровените. Наверное, в глубине души мне хотелось, чтоб он сделал первый шаг. Я и представить не мог, что этот кивок и мог быть тем самым первым шагом. Таким, на какой Рюноске был способен на тот момент.

Впоследствии ничего не произошло. Давление со стороны класса оставалось примерно на той же отметке. Рюноске не проявлял никакого ко мне интереса. Но с тех пор, как он кивнул мне, в моей груди поселилось какое-то насекомое, которое постоянно копошилось и вызывало зуд всякий раз, как я видел Рюноске. Постепенно я привык к этому чувству. Оно даже вызывало удовлетворение. Что-то связывало нас. Пусть это и было глупо, а случившееся – мимолетно и совершенно ничего не значило.

Отдыхать морально я мог на работе – в лапшичной, которую держал молодой предприниматель, безумно любящий свой бизнес, Сакуразуки. Ему было около тридцати пяти, но вел он себя как энергичный студент, любил поболтать за жизнь, приказы не отдавал, а, скорее, просил помочь ему, а вечером, когда посетители расходились, перед закрытием, мы выпивали и он кормил меня поздним ужином, потому что остатки лапши приходилось выкидывать. Но я стал замечать, что он нарочно готовил чуть больше, рассчитывая посидеть в тишине после окончания смены.

Однажды случилось кое-что, что я считаю началом нашего тесного с Рюноске общения. С тех пор все вокруг меня стало кардинально меняться. Нет, изменения начались раньше: когда он кивнул мне. До этого случая, если можно так полагать, моя жизнь принадлежала только мне: все процессы носили интериализационный характер, то есть происходили внутри меня, зависели, по большей части, от меня самого. Но после того случая вмешалась некая внешняя сила, внутренний контроль ослабился, и я стал зависть от внешних обстоятельств куда сильнее.

После уроков староста класса в компании с двумя нашими одноклассниками поджидали меня возле школьных ворот. Староста окликнул меня и подозвал к себе. Я не волновался о том, что может последовать дальше. Что страшного могло произойти? Максимум на что я рассчитывал, это речи нравоучительного характера.

Староста встал прямо передо мной, вид у него был угрожающий. Он явно пытался продемонстрировать свою важность, коей я не видел, но чувствовал угрозу, потому что, дабы навредить, быть важным не обязательно. Двое других отрезали мне путь к отступлению сзади. Я спросил, что он хочет этим добиться. Я плохо представлял себе, что мои слова могли всерьез кого-то задеть. Они были всего лишь словами, сказанными в порыве раздражения. Однако, что дело касается именно того, что было мною сказано, я имел убеждение.

Староста попросил пойти с ними, но у меня начало складываться представление о том, что меня ждет, поэтому я отказался. Староста сказал, что не имеет значения, хочу я идти или нет, это не было просто просьбой, поэтому у меня нет выбора. Я весь подобрался и решил, что будет трусливо и дальше продолжать отпираться, к тому же мне не известно наверняка, что они задумали. Правда, если завяжется драка, то мне не удастся выстоять против троих.

Я согласился, и меня повели по улице, окруженного конвоем, как вдруг сзади до моих ушей донеся голос, звук который поразил меня, как удар молнии. Рюноске звал меня по имени так, будто окрикивал каждый день, чтоб попрощаться или вроде того. Обернулись все четверо.

Он забросил сумку себе за спину и стоял так, расставив ноги в разные стороны, выглядя при этом как нельзя более расхлябано.

– Чего тебе, Такеда? – не слишком решительно, но стараясь звучать достаточно твердо, отозвался староста.

– Я не к тебе обращался! – раздраженно бросил Рюноске. – Тецуя, куда это ты намылился? Иди сюда!

Я окинул быстрым взглядом своих конвоиров и, не встретив активного сопротивления с их стороны, пусть и увидев возмущение и растерянность на лицах, направился к Рюноске.

Мы шли молча. Я поддерживал его нежелание общаться, пусть самому ужасно хотелось завязать беседу.

– Спасибо, что вытащил, – я, наконец, прервал тишину, но не знал, правильно ли поступаю. В любом случае, остаться неблагодарной скотиной было бы куда хуже, нежели попасть в неловкую ситуацию.

– Ничего особенного, – тоном и правда «ничего особенного» отозвался Рюноске.

Я вздохнул.

Мы прошли до конца улицы, остановились на перекрестке.

– Ты мне ничего не должен, – сказал Рюноске.

– С тебя хватит и обычного «спасибо», – усмехнулся я с пониманием.

Он посмотрел на меня, как будто и на него снизошло откровение, но этот взгляд быстро прервался, и он, ничего больше не сказав, перешел на другую сторону улицы. Я же отправился на работу.

========== Часть 2 ==========

С тех пор моя жизнь изменилась. Одноклассники относились ко мне с настороженностью, да и кое-кто из школы вне класса. Сначала я не понимал, почему так, но уши не заткнешь. Я курил на крыше во время большой перемены, сидел за вентиляционной шахтой и глазел на футбольное поле, на девчонок в коротких юбках, на дорогу за забором, на низкие дома с уютными крышами, на собак, на горизонт. Было во всем этом что-то успокаивающее. Небо застилали тучи, поэтому оно было какое-то молочное с примесью голубизны, этакая морская пучина. Воздух наполнен влагой, сигарета быстро дотлевала, тяжелый смоченный дым оседал в горле.

В классе мне встречались два типа отношения: отрицание и позитивная расположенность. Первые старались меня не замечать от слова «совсем», будто бы смотрели сквозь меня. Вторые услужливо здоровались, некоторые не смотрели в глаза, некоторые пытались оказывать услуги, предлагали купить что-нибудь или помочь донести книги, которые учитель просил подготовить для занятия. В столовой мне занимали очередь. Дифференциация произошла довольно быстро, притом разделение было резкое и категоричное. Некомфортно было как в отношениях с одним метафорическим лагерем, так и с другим.

Школьными тяготами я делился с Сакуразуки. Когда он услышал про мои неприятности, рассмеялся. Потом спросил:

– Не шутишь?

Помолчал и ностальгически вздохнул.

– Эх, школьные годы. Весело быть школьником.

Я тоже не удержался от смеха, потому что посмотрел на происходящее под другим углом. Действительно, чего печалиться-то? Вся эта ситуация, если поглядеть со стороны, выглядит достаточно комично. И я в ее центре, без всяких преувеличений. Будет что вспомнить в старости.

После этого на первый лагерь я перестал обращать внимание, а поведение представителей второго стало меня тешить, их навязчивость я не воспринимал близко к сердцу и время от времени пользовался услугами. Коли предлагают, нечего включать мораль. Мне представлялось, отчего все так сложилось, но думать об этом не хотелось. Хотя Рюноске меня по-прежнему интересовал, пользоваться его влиянием я не собирался. Это выглядело как предательство, даже если между нами не существовало никакой договоренности, а его не волновало, каким образом для себя я поверну сложившуюся ситуацию.

Примерно в это время в лапшичную заглянули две девчонки из школы. Они держались особняком, сгруппировавшись. Заняли столик у окна и постоянно о чем-то шептались. Сакуразуки спросил, не из моей ли школы эти красотки, ибо форма очень уж похожа.

– А ты, видать, популярный парень.

– Не издевайся, Саку-сан, – усмехнулся я,– ты же знаешь, как обстоят мои дела.

– Дурная слава лучше, чем ничего. К тому же, девчонкам нравятся плохие парни.

– Но я не плохой парень.

– Только им это не говори.

Я подошел к столику. Обе притихли. Уставились на меня. Я натянул на лицо кривую улыбку и без особого удовольствия спросил, хотели бы они что-то заказать. Девочки переглянулись и снова уставились на меня.

– Слушайте, – сдался я, – мне предстоит тяжелый рабочий день, и если не собираетесь есть, уматывайте отсюда.

Одна поджала губы, а вторая – ее звали Саки – опустила глаза, но не потому что обиделась. Ее плечи зло подрагивали. Характер у нее был тот еще, диковатый, резкий.

– Слушай, Уэда, – довольно нагло начала она, – о тебе ходит множество разных слухов, так что ты не можешь злиться на нас из-за того, что мы хотим знать правду.

– Серьезно?

Саки поднялась и придвинулась ближе. Мы стояли друг напротив друга, как две кошки, готовые наброситься одна на другую.

– Я не имею ничего против тебя, – продолжила она. – Но Такеда. Я не знаю, что думать. Ты выглядишь так, будто все вокруг тебя идиоты.

– Это не так, – вмешался я.

– Слишком быстро среагировал, – парировала она низким голосом.

– Чего ты от меня хочешь?

Она помолчала.

– Ничего, наверное. Просто любопытство. Знаешь, даже если Такеда – якудза, мне не кажется, что вы как-то с ним связаны, поэтому хочу предупредить: ходит слух, что около этой забегаловки ошивается парочка якудза.

Мы молча смотрели друг на друга. В ее глазах я читал ум и понимание. Вторая, ее подруга, была более робкой, но, судя по тому, что пошла с ней, не менее любопытной.

Она что-то ждала от меня, но я продолжал молчать и обдумывать услышанное, которое воспринималось не как что-то реальное. Может, это читалось на моем лице, потому что ее лицо приобрело выражение разочарованности.

– Идем, Рика, – приказала она, подруга поднялась, и они вышли на улицу.

Я посмотрел им вслед из окна. Что-то ее речь во мне всколыхнула, но я пока не успел понять что.

Вечером Сакуразуки преминул мне этот случай, укорил в том, что я распугиваю клиентов. Что я проигнорировал. Мы поели, привели заведение в порядок, чтоб утром хозяину не пришлось со всем возиться самому, закрыли автоматическую перегородку и постояли немного в темноте, покурили. Сакуразуки осведомился, что хотели те девчонки, и на этот раз его голос был серьезен, никаких подколок.

Я посмотрел на него и вспомнил слова Саки. Затем обросил темноту взглядом. Все как обычно. Никаких якудза. Разве можно школьные слухи воспринимать основательно? Эта новость выросла из предрассудка о Рюноске. Я в это искренне верил. Не знаю почему, но я старался сохранить свое сознание невинным и невидящим.

– Ничего особенного, – усмехнулся я.

Он красноречиво промычал. Иногда я забывал, что Саку-сан намного старше меня, его поведение искажало восприятие, но потом что-то случалось, и вдруг, совершенно неожиданно, проявлялись черты его истинного характера.

– Саку-сан.

Я подождал его реакции, которая должна была предать мне уверенности, чтоб продолжить. О таких вещах я никогда ни с кем не говорил, только иногда, с посторонними людьми, с которыми отношения не носили такой важный характер, и которые не были мне так близки, чтоб я боялся их потерять. Хотя Сакуразуки занимал свое немало важное место в моей жизни.

Он вопросительно промычал.

Получив разрешение, я продолжил:

– У тебя бывает так, что ты чувствуешь себя как бы отдельно от мира, будто смотришь на него со стороны, а в следующее мгновение все рушится, и ты оказываешься полным идиотом?

Он рассмеялся так неожиданно даже для самого себя, что поперхнулся дымом.

– Прости, – сквозь кашель сказал он. – Просто ты такой серьезный парень.

Это ранило меня. Я даже не ожидал. Прозвучало будто укор.

– Не думай, что это минус. Просто это редкость. Обычно серьезные парни скучны до безобразия, но ты другой, поэтому неожиданно слышать от тебя такие серьезные вещи. Да, бывает. Мне кажется, такое бывает со всеми. Если ты это чувствуешь, значит ты не безнадежен. Есть к чему стремиться, понимаешь меня?

Я кивнул.

Мы докурили. Сакуразуки пожал мне руку и пошел домой. Он жил через две улицы. Он не был тем, кто живет там же, где работает. Мне нередко приходилось видеть хозяев небольших магазинов и лавочек, которые живут в том же здании, где содержат свое заведение.

После этого случая я решил задуматься над тем, почему так отчаянно защищаю Рюноске от возможной реальности. Не потому ли, что пытаюсь возвысить себя над окружающими и поэтому отклоняю точку зрения большинства, будто это что-то априори неверное? С этих пор я решил прислушиваться к людям и учиться фильтровать информацию, распознавать, что имеет место быть, а что лишь банальная выдумка.

Саки поздоровалась со мной, когда зашла в класс, громко и внятно. Хлопнула меня по плечу и сказала:

– Привет, Уэда.

Тем самым она бросала вызов общественности, проявляя смелость куда большую, нежели я. Тем ни менее изгоем в классе она не стала. Было что-то в ее характере такое, что заставляло окружающих с ней считаться. Я почувствовал это на себе.

Я начал восстанавливать отношения с одноклассниками. Саки не вмешивал. Наши с ней отношения сводились к приветствиям и прощаниям, но это был прогресс. Меня такое общение вполне удовлетворяло, а ей, кажется, больше и не требовалось. Она будто бы использовала меня для достижения собственных целей, но была такой, что я решительно не имел ничего против, даже наоборот – испытывал потаенную радость в стремлении подыгрывать ей.

Рюноске Такеда сменил место. Теперь он сидел позади меня, и я понятия не имел, на кой черт ему понадобилось пересаживаться, ведь и на старом месте он не подвергался никаким воздействиям со стороны учеников или преподавателей, которые вызывали бы обычного человека дискомфорт. Ладно, признаться, не вызывали бы дискомфорт у меня. Меня настигло разочарование: на самом деле я ничерта не понимал Рюноске. Но было что-то особенное в том, что теперь он сидел за мной. Каждую секунду я чувствовал его спиной, и это казалось естественным и одновременно возбуждало во мне все новые приступы анализа происходящего. Он не пытался начать разговор. Заходил молча, не здоровался. Уходя, не прощался. Выглядел он высокомерно, отстраненно, впрочем, как и всегда. Все обращали на это внимание, все, даже не осознавая этого, пытались его разгадать. И ни у кого не получалось.

На работе я присматривался, расспрашивал клиентов, не видел ли кто здесь подозрительных людей, не стеснялся заговаривать о якудза. Саку-сан с некоторым негодованием смотрел на все это. Он отметил, что я веду себя странно, и просил не говорить о якудза с посетителями. Но я задался целью выяснить, что происходит. Цель, как постепенно выяснялось, оказалась глобальнее, чем казалось. Я принял решение развенчать миф о Рюноске, узнать, что из всего правда, а что ложь.

В классе ситуация нормализовалась, что не скажешь однако о работе. Саку-сан позвонил мне утром, когда я был в школе. Он сообщил, что его магазин разрушен. Новость стала шокирующей. Я сразу же примчался к нему, но черт не так страшен, как его малюют. Под «разрушен» подразумевался беспорядок в зале и на кухне, но в целом магазин остался невредим. Мы задавались вопросом, кто мог сделать такое, но мне казалось, я догадывался, поэтому меня мучила совесть. Я был виноват в разгроме заведения Саку-сана.

Эмоции переполняли меня, я совсем утратил разум. Подсобив с уборкой в заведении Сакуразуки, я вернулся в школу и нашел Рюноске Такеду. Он находился в классе. Была большая перемена, и я ворвался в класс, подлетел к Рюноске и как следует шлепнут ладонями по столу. Рюноске даже не вздрогнул.

– Ты думаешь, это смешно? – прокричал я.

Он посмотрел на меня, и взгляд его не выражал ни грамма стыда или каких-либо других эмоций, какие должен испытывать порядочный человек, по вине которого страдают другие люди.

Я схватил его за шиворот и заставил подняться. Он подчинился моей воле.

– Саку-сан три года планировал этот бизнес, – шипел я ему в лицо. – Он влез в долги, чтоб выкупить это помещение.

– Саку-сан? – переспросил Рюноске.

– Мой работодатель. Не прикидывайся!

– Что-то случилось? – кажется, будто он и впрямь понятия не имел, о чем шла речь, но, как я успел понять, я никогда на самом деле не понимал Рюноске, так что не имел права поддаваться на этот полный невинного неведения тон.

Я отпусти его ворот, чувствуя полнейшую, невосполнимую беспомощность против него. Он огляделся – за нами наблюдали все, – вцепился в футболку у меня на животе и поволок меня из класса.

– Теперь без эмоций. Объяснись.

Мы стояли на внутреннем дворе, возле мусоросжигателя. Запасная дверь была приоткрыта, но во дворе никого не было.

Поведение Рюноске меня обескуражило. Все мои конечности налились тяжестью. Ситуация казалась как нельзя более нелепой. Только что я, всесильный, нападал на этого парня, но вот сейчас он, сосредоточенный, невозмутимый, как удав, требовал от меня объяснений того, что и так должен был знать.

– Ты и впрямь не в курсе? – в нерешительности спросил я.

– Не в курсе чего? – раздраженно уточнил он.

Я дал себе время собраться с мыслями.

– Кто-то разгромил магазин Сакуразуки, моего работодателя. Я думал, это…

Я все еще не был уверен.

Рюноске испытующе смотрел на меня. Больше всего я страшился увидеть разочарование в его глазах, но тут я снова вспомнил про лапшичную, и меня затопила злость вперемешку со стыдом в случае, если я ошибся.

– То есть ты веришь этим слухам? – усмехнулся Рюноске.

Голос звучал так, будто он констатировал это.

Я собрался с духом.

– До недавнего времени я считал все это полным дерьмом, и ты это знаешь. Но кое-кто сказал мне, что возле «Дзюбей» постоянно видят якудза. Меня это беспокоило.

– И ты связал два и два.

– Я был неправ?

Сейчас, – я решил, что должен раскрыть все карты. Это томление, попытки жить какой-то мнимой связью, желание быть ближе к Рюноске – все это выбивало из колеи. Если призадуматься, то все в моей жизни шло по накатанной, пока я не начал думать о Рюноске. Вести какую-то неведомую даже мне двойную игру.

– Это не я.

– Ты не якудза или ты не трогал лапшичную Сакуразуки? Стой, стой, не отвечай. Я идиот.

Он посмотрел на меня без раздражения, хотя я ожидал именно этого.

– В общем… я погорячился.

Меня это немного смущало. Наконец-то мы общаемся, а я только и делаю, что высыпаю на него ведро за ведром с помоями. Я сам не понял, куда делась моя недавняя злость.

– Мы разберемся с этим, – сказал я. – Прости.

Со смирение в душе я направился к запасному входу. Рюноске схватил меня за плечо и развернул к себе.

– Не совершай опрометчивых действий. Если это то, что ты думаешь, вам не справиться с этим. Даже если этот твой Сакуразука – очень предприимчивый парень.

Рюноске был либо чрезвычайно мудрым, либо тем, кем его считали все. В этот момент я понял это. И почему-то впервые мне не верилось, что он настолько проницателен, что способен понять все слету. Ощущение реальности навалилось на меня внезапно и вызвало прилив страха. Я кивнул и аккуратно высвободился из-под его руки. Кажется, и это действие было верно растолковано. Рюноске слабо улыбнулся уголками губ, немного тоскливо, немного хищно. Эта улыбка являлась мне во снах, искажалась и приобретала новый смысл. После этого разговора я больше не предпринимал столь рьяные попытки завести дружбу с Рюноске Такеда.

========== Часть 3 ==========

Я думал о том, что собой представляет Рюноске Такеда. Все думал, думал, думал, переворачивал мысли в голове, как блин, который провел на сковородке слишком много времени, а частая смена положения его уже не спасала. Пришла пора отбросить мучительные терзания прочь.

Мы решали наши проблемы в «Дзюбей». Сакуразука сказал, что со всем разберется, когда в двери лапшичной зашли двое мужчин. Они не выглядели необычно, поэтому я не сразу понял, кто они такие. Я был идиотом. Сакуразука долго разговаривал с ними, сидя за дальним столиком после закрытия. Он протянул им конверт, в котором были деньги – днем я видел, как Саку-сан достает эти деньги из кассового аппарата, а потом кладет в белый непроницаемый конверт, а сейчас очень удивился и сразу все понял.

– И как часто он собираются наведываться сюда? – спросил я после, уже смиренно, хотя я абсолютно не был согласен с тем, как обстоят дела.

– Так ты все понял. Каждые две недели, но, думаю, как только они поймут, что я не собираюсь дурачить их, визиты станут реже.

– Только суммы больше, – добавил я.

Саку-сан с отчаянием посмотрел на меня и кивнул. Сейчас только мне он может довериться. У него нет ни жены, ни детей, так что кроме меня его некому поддержать. Я вознамерился всеми силами помогать Сакуразуке, будь то просто работа с клиентами.

– Я плачу за защиту, – сказал он после долго молчания.

Ему проще так думать, – сделал вывод я. Мы сидели на стойком бок обок. Саку-сан выглядел подавленным, пусть и старался держаться молодцом.

– Со временем все образумится, – продолжал он убеждать себя.

Я кивнул.

«Дзюбей» стала его любимым детищем, и теперь кто-то гнусный использует ее в своих грязных целях и отрывает кусок за куском. Ребенок страдает и истекает кровью, а Саку-сан старается залатать раны наспех тем, что найдет. И вправду оставалось только надеяться на лучшее.

– Выпьешь, Тецуя? – предложил Сакуразука.

Я усмехнулся.

– Я несовершеннолетний.

– Ну, ты же не выдашь меня?

Мы распили бутылку саке, немного побродили по окрестностям, поговорили. Саку-сан поблагодарил меня, и мы разошлись.

На следующее утро болела голова, я чувствовал себя таким разбитым, что не хотел просыпаться. События прошедшего дня навалились на меня с новой силой. Я позвонил Сакуразуке и спросил, не хочет ли он, чтоб я пришел в этот раз на полный день. На что Саку-сан ответил, что не хотел бы стать виновником падения уровня моей успеваемости, на что я парировал, что там и падать-то уже нечему, что я все же преувеличил, потому что оценки у меня были чуть выше среднего – я вполне мог рассчитывать на приличный колледж, если немного подтянусь.

Весь день я чувствовал себя разбитым. С тем же успехом я мог вообще не приходить в школу. На первой же перемене я вызвал Рюноске, пытаясь не думать о последствиях, попросил его рассказать все, что он знает о якудза. Все, что он может поведать.

– Хочешь решить все проблемы сам? – спросил тот, умело уходя от ответа. Я же не мог грубо оборвать его, ведь в конце концов его внимания я сам желал. С другой стороны, Рюноске являл собой существо настолько для меня загадочное, что мне тяжело было решить, могу я ему довериться или нет.

– Это не твое дело, – отвечал я.

– О, – театрально протянул Рюноске, – висельник просит у меня веревку и мыло.

Мы посидели молча. Я успокоился и переосмыслил его слова. Пожалуй, он был прав, отказываясь брать на себя ответственность.

– Я всего лишь хочу помочь Сакуразуке.

– Он славный парень?

– Он замечательный.

– Он нравится тебе.

– Конечно.

– По-другому.

Рюноске открывался мне всё с более неожиданной стороны. Его нерасположенность к общению обратилась в открытость, балансирующую на грани с фолом.

Я раскраснелся.

– Он как брат. Это же Сакуразука.

– Мм, – выразительно протянул Рюноске. Выражение его лица сделалось хитрым, будто он насмехается надо мной.

– Не шути со мной, – проворчал я.

Он добродушно похлопал меня по спине и поднялся, лениво потянулся, как кот, и обратился ко мне:

– Идешь?

После разговора с этим парнем на душе стало спокойнее. Я понял, что будет правильнее для меня сейчас.

– Нет. Займусь суицидом, раз палач отказался рубить голову.

– Ну, удачи, – глухо отзывался Рюноске и удалился.

Несколько дней я наблюдал за Саку-саном. Обеспокоенный, загнанный в угол. Он явно не мог смириться с тем, в каком положении теперь оказался. Каждый вечер он, извлекая из кассы выручку, откладывал довольно крупную сумму, чтоб потом отдать ее. Я видел это и ничего не мог сделать. Чувство собственной беспомощности сводило меня с ума.

В конце недели пришел парень в странном прикиде, на нем была надета яркая рубашка с коротким рукавом, один край заправлен под ремень брюк, другой – торчит. Этот парень вел себя очень грубо, Саку-сан терпеливо сносил это, а когда мы остались одни, он изъявил желание напиться.

– Я не такай сильный, Тецу, – сказал он.

Мы сидели за ближним к стойке столом. На двери висела табличка с надписью «Закрыто».

Я не знал, как подбодрить хозяина.

– Можно заявить в полицию, – предложил я, хотя понимал, что это не самая удачная идея.

Если дело и выгорит и полицейские арестуют этого парня, на его место придет другой, а Сакуразуке не поздоровится.

– Все бесполезно.

Саку-сан стал часто выпивать в конце рабочего дня, и меня это беспокоило.

– Саку-сан, может, хватит, – я забрал у него стопку.

Он посмотрел на меня с пониманием, но не только. Еще в его взгляде читалось смирение. Будто он уже обречен.

– Это не решит проблемы.

– Но приглушит эмоции.

– Вы должны бороться. В первую очередь с самим собой. Если вы не будете сильным, то никто не сможет защитить «Дзюбей».