Текст книги "Сын якудза (СИ)"

Автор книги: новый_волк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

– Как мазохисту нравится садист.

– Он делает тебе больно?

– Я сам себе делаю больно. Рюноске не виноват.

– Объясни, – попросила Саки.

Я вздохнул.

– Меня тянет к нему, а его ко мне – нет.

– Ты уверен в этом? – спросила Саки каким-то странным обнадеживающим тоном.

– Как я могу быть уверен? Это же Рюноске.

Она помолчала, но так, будто копила в себе слова, а потом заговорила:

– Не знаю, насколько у вас все серьезно. Может, я и ошибаюсь, ведь Такеда довольно сложный человек хотя бы потому, что мало что показывает, но с тобой он становится другим.

– Каким?

Я не совру, если скажу, что сердце у меня замерло в ожидании.

– Как будто более расслабленным.

Для меня этого было мало. Не знаю, чего я ожидал. С другой стороны, сам тот факт, что мое общество как-то влияет на Рюноске, имело очень большое значение.

– Тебе есть к чему стремиться, – подытожила Саки, а потом засмеялась.

Я посмотрел на нее с удивлением.

– Я подозревала, что моим соперником является Такеда. Думаю, если бы это был какой-то другой парень, то я почувствовала бы себя униженной. Есть в Такеде что-то такое…

– Он особенный, – никогда более искренним я не был.

Она посмотрела на меня и долго не отрывала глаз, а потом сказал, что нужно вызвать такси. Когда Саки уехала, я позвонил Сакуразуке и напросился к нему на ночлег.

Лежа на полу в темной комнате я думал.

– Саку-сан, – позвал я негромко.

– Мм?

– Как думаешь, это ничего, если я гей?

Он помолчал, но я почему-то был спокоен. Не знаю, угнетенное алкоголем сознание ли было тому виной, или я просто слишком доверял Сакуразуке.

– Ты – это ты, Тецу.

Я усмехнулся.

– Ага. Спасибо, Саку-сан.

– Спи, парень.

Утром Сакуразука вел себя как обычно, будто моей ночной реплики и не было вовсе, но я знал, что он все помнит, а еще я видел, что его отношение ко мне не изменилось. И тогда я подумал, что не так уж страшно быть геем, если рядом есть тот, кто принимает тебя таким, какой ты есть.

========== Часть 6 ==========

После того, как я признался себе, что вполне могу быть по части мальчиков, жить стало легче. Саки по-прежнему казалась мне привлекательной, но я не мог перестать думать о Рюноске. Причем, мне казалось, что мысли прибрели какой-то маниакальный характер. Больше не представлялось возможным просто ждать, когда Рюноске снизойдет до меня. Страх совсем лишится его компании притупился одержимостью.

Рюноске сидел на прежнем месте, и я смотрел на него. Он обернулся, и внутри у меня все сжалось.

На перемене я подошел к нему. Показалось мне или нет, но он уже не был настолько холоден, будто чувствовал всю ту сумятицу, что творилась у меня внутри, и сжалился надо мной.

– Мне не хватает тебя, – я сам удивился, насколько уверенно звучал мой голос.

– И что ты предлагаешь? – спросил он, однако же, все так же сухо.

Это задело.

– Пообедай со мной.

Мы расположились на крыше. Там, где я обычно курил. Рюноске с вызовом отрывал кусок за куском от булки, на засыпанном побелкой и пылью бетоне стояла откупоренная банка сока. Я был настолько взволнован, что ничего покупать не стал.

– Сам же пригласил на обед, – упрекнул меня Рюноске.

– Не хочу есть.

– Постишься?

– Я не тот, кто способен на это.

Он снова разговаривал со мной, пусть отстраненно, будто пробовал наши разговоры на вкус, смаковал и находил их недостаточно сладкими или солеными. Речи его были скупы, но они были. Тут я вспомнил слова Саки про то, что со мной Рюноске другой. Правда ли это или она просто хотела меня поддержать?

– Так вы теперь встречаетесь? С той девчонкой, Аикавой? – спросил Рюноске, жуя булку.

– Нет, – без выражения ответил я.

– Ясно. Я думал, теперь начнется.

– Что?

– Ну, что обычно бывает у парочек.

– Почем мне знать.

Мы были настолько непричастны друг к другу, что мой голос чуть не срывался на жалобный вой. Хотелось закричать на этого идиота, мол, неужели так трудно показать свои истинные чувства. Или он действительно такой холодный, сам по себе? Возможно ли, что условия, в которых он вырос, сделали его сердце и разум стальными, так что теперь никому не доступны?

– Ты злишься?

Он удивился.

– Нет, с чего бы?

– Ты игнорировал меня больше недели.

– Не принимай на свой счет. Это личное.

Я нервически закивал.

– Ясно.

Своими словами он будто ставил точку, будто забивал гвозди в крышку гроба. Один за другим. Моя уверенность в том, что мне стоит продолжать выводить его на разговор или вообще на что либо, угасала.

Мы молчали всю обеденную перемену. Рюноске вел себя непринужденно, причем так, будто он здесь один. Когда он покончил с обедом, поднялся.

– Идешь? – спросил, как когда-то.

Я с разочарованием подумал, что история повторяется. Будет ли продолжение, в котором Рюноске приятно удивляет меня?

Я посмотрел ему в глаза и ответил:

– Нет.

Я молча просил его остаться, но он усмехнулся и скрылся за поворотом.

Было так обидно, и я подумал, что мне больше нечего терять. Я окрикнул его:

– Рюноске!

– Что? – отозвался он, приглушенный кирпичными стенами.

– Ты действительно хочешь уйти?

– А что?

Вот идиот, – подумал я. Он издевается надо мной.

– Ты действительно хочешь, чтоб я произнес это вслух?

Он помолчал.

– Что именно?

Вот сука!

– Я тебя сейчас с крыши сброшу.

– Это то, что ты хотел мне сказать? – со смехом уточнил он.

– Я много чего хотел тебе сказать, но да, в целом, эта фраза выражает основную мысль.

Он вернулся, смеясь. Я тоже смеялся. Он сел рядом, все еще немного посмеивавшийся.

– Я не собирался уходить, – сообщил он.

– Я тебя ненавижу, сукин ты сын.

– Я тебя тоже, – тихо сказал он.

После уроков Саки позвонила мне, чтоб узнать, где я. Она предложила пойти вместе в «Дзюбей», сегодня начиналась ее подработка. В это время мы с Рюноске все еще сидели на крыше и прикалывались, глядели вниз, на футбольную площадку и на город. Когда я повесил трубку, он вопросительно выгнул брови.

– Саки звонила.

Рюноске напрягся.

– Я думал, мне послышалось, будто ты сказал, что вы не встречаетесь.

– Так и есть, – усмехнулся я. – С сегодняшнего дня она работает в «Дзюбей».

Рюноске повел головой.

– В той самой «Дзюбей»?

Звучало это так, будто он имел в виду ̎в МОЕЙ «Дзюбей»̎.

– Да.

– Ясно.

Он поднялся. Выглядел раздраженным. Пощёлкал пальцами и шеей, размялся и, встав на край крыши, упер руки в бока, а затем потянулся.

– Что ж, – выдохнул он. – Я еще ни разу не был там.

– Хочешь пойти? – уточнил я.

Похоже, Рюноске дешево разводил меня на приглашение. Что ж, кто я такой, чтоб отклонять его намеки, в то время как сам всем сердцем желаю, чтоб он почаще бывал рядом.

– Ну, если ты приглашаешь…

Я прыснул от смеха. Видеть Рюноске, пытающегося подлизаться, – это самое потешное занятие во всем свете.

Он улыбнулся.

– Дурак, – огрызнулся я.

– Не отрицаю, – самодовольно ухмыльнулся он, а потом посерьёзнел.

Внизу мы встретились с Саки. Они с Рюноске отталкивались друг о друга, как два полюса. Саки не обрадовалась появлению Рюноске, но все же весело поприветствовала его. Не знаю, что именно тревожило ее: мои чувства к нему или тот факт, что он – якудза. А может, и то, и другое. В любом случае, пока мы шли в «Дзюбей», Саки общалась исключительно со мной, а Рюноске ни с кем, я же и с Саки, и с Рюноске, и лишь тогда он мало-майски отвечал мне. Саки косилась на него, но сама не заговаривала. Обстановка была напряженная.

Сакуразука обрадовался в равной степени как Саки, так и Рюноске. Он не знал, что парень, которого я привел – тот, кто помог нам выкарабкаться из ямы, которую вырыли для «Дзюбей» якудза. Хотя, по факту, наше заведение все еще оставалось в яме, просто в другой, с более щадящими условиями.

Окида уже сидел в зале. Когда он увидел Рюноске, поднялся и чинно поприветствовал. Дело зашло бы дальше, если бы Рюноске не приказал ему заткнуться. Они переговорили о чем-то пару минут, и после этого Окида вел себя, как наказанный ребенок. Саки обозревала все это с потаенной ненавистью, а Саку-сан принял объяснения, будто бы Окида – полицейский, который в прошлом служил у отца Рюноске, то есть Рюноске, как всегда, перевернул мир с ног на голову.

День прошел на нервах. Совокупно с Саку-саном мы обучали Саки, которая оказалась очень смышленой, много ей объяснять не пришлось. Я обслуживал клиентов, прибирался в зале. Рюноске сидел в одном конце зала, а Окида – в другом. Позже они заняли один стол и общались. К вечеру посетителей стало больше. От Саки было много пользы в зале, но я попросил ее помочь на кухне Саку-сану, потому что обычно мы едва-едва успевали справиться одновременно с кухней, залом и мойкой. Около половины одиннадцатого мы закрылись. Саки помогала привести в порядок кухню, я же прибирался в зале. Рюноске попросил позволить ему помочь. Я скептически глядел его. Он вернул мне взгляд. Я втемяшил ему веник, оставил тряпку с ведром, а сам принялся приводить в порядок стойку. Общими усилиями мы справились куда быстрее обычного, правда сегодня и закрылись позднее.

Окида на этот раз остался и после закрытия, оправдавшись перед хозяином тем, что хотел бы дознаться о делах мальчонки своего бывшего босса после того, как он освободится.

После мы с Саку-саном, Окидой и Рюноске покурили. Единственная среди нас девушка составляла нам компанию, сидя на скамье. Мы болтали. Саку-сан выразил всем глубочайшую благодарность за помощь, а заодно и за приятно проведенный вечер в прошедшую пятницу. Я знал, что для него такие сборища очень важны, потому что он одинок. Еще он спросил о Рике. Как она там, будет ли заходить? Сакуразука был очень внимательным, но не думаю, что спросил он только поэтому.

Машина Окиды стояла в двух домах от нас, поэтому мы всем скопом – не считая Сакуразуки – погрузились в нее. Саки довезли до станции, затем поехали к моему дому. На полпути Рюноске попросил притормозить, а мне – выбираться. Я подумал, что он из-за чего-то зол на меня. Но сам он вылез следом, а Окиду попросил подождать или ехать позади, но на расстоянии.

– Пойдем, – сказал он и ринулся вперед.

– Куда? – растерялся я.

– Прогуляемся пешком до твоего дома. Веди, я не знаю дорогу.

– О боже, Рюноске Великолепный не знает дорогу к моему дому, – воскликнул я, и Рюноске что-то пробурчал в ответ.

– Ты преувеличиваешь мое влияние. И я не сталкер.

– Я знаю, прости.

Я все еще смеялся. Ледяное сердце Рюноске тоже подтаяло, и он улыбнулся.

Было темно и холодно, но пахло осенью, поэтому я наслаждался прогулкой.

Мы поговорили о том, что сегодня происходило в лапшичной. Рюноске признался, что там весело, хотя все это время сидел с кислой миной. На это он парировал, что было бы совсем глупо, если бы он улыбался в то время, пока все работали, а так как он никогда не имел дел с кулинарией и обслуживанием посетителей, то вообще почитает нас героями труда, даже Саки отлично справилась – Рюноске похвалил ее. Он спросил, когда успело решиться дело с трудоустройством Саки, но я подозревал на девяносто процентов, что он в курсе, ибо Окида присутствовал на той самой пьянке. Я ответил: «Ты прекрасно знаешь». Он ухмыльнулся и сказал, что так оно и есть. Окида очень коммуникабельный, он поведал о пирушке, притом во всех подробностях, что уши уже в трубочку закручивались. Я признался ему, что у меня возникала идея пригласить его, Рюноске, но ведь он же ненавидел меня, на что Рюноске ответил, что не ненавидел. «Что тогда? – наконец-то я получил возможность поговорить с Рюноске на эту тему, притом, похоже, он сам давал повод, умышленно. – То ты игнорируешь меня, то ведешь себя, как ни в чем не бывало!». Он сказал только «Прости. Прости, я сам не знаю, что со мной происходит». Выглядел он озадаченным, я понял, что ничего не добьюсь от него, а если стану настаивать, то только все испорчу. Вместо того, чтоб отчитывать или выяснять отношения, я попросил его называть мне причину, а если он не в состоянии сформулировать эту причину, то не ломать комедию, потому что тем самым он ломает меня. Он остановился и посмотрел на меня. В темноте я едва ли различал черты его лица, но когда подошел ближе, то увидел все в искажённом свете. Я понял, что меня привлекали его глаза, его скулы, его губы. Его руки и его походка. Его манеры и его голос. Мной завладело такое вожделение, что я едва смог удержаться, чтоб не поцеловать его. Он смотрел пристально, будто в душу глядел, и мне казалось, что ему известны все мои мысли, даже те, которых еще не было. Это не пугало меня. Я безгранично доверял этому человеку. Даже к Саки у меня не было такого влечения.

Когда мы подошли к дому – небольшому двухэтажному домику, – я предложил Рюноске зайти, ссылаясь на то, что еще не так поздно. «Родители не часто видят моих друзей, а если учесть, что в старшей школе я так и не обзавелся ни одним, то они будут счастливы узнать, что у меня все же кто-то есть». Рюноске мечтательно улыбнулся, так что я даже решил, что он согласится, но затем его лоб болезненно наморщился. «Сейчас не самое лучшее время, – сказал он. – Все в порядке, иди». В окнах на первом этаже горел свет, дом выглядел приветливо, словно звал меня к себе, но мне не хотелось идти, не хотелось оставлять Рюноске. «Иди», – повторил он. Я прикусил губу, борясь с желанием поцеловать его в улыбающиеся губы. Хотя бы просто прикоснуться, стать максимально близким, пусть бы только на этот вечер. «Всего один раз», – сказал он очень тихо, скорее обращаясь к себе, и прижался своими губами к моим. В первую секунду я был ошеломлен, но удовлетворение поднялось откуда-то снизу и затопило мозг, будто именно этого события я ждал всю свою жизнь, родился, чтоб целовать Такеда Рюноске. «Зови меня Рю. Пусть имя останется после этого вечера. Даже если все остальное забудется», – прошептал он, удерживая мой затылок. «Почему все должно забыться?» – спросил я. Рюноске не ответил и снова поцеловал меня. «Я люблю тебя», – шумно выдохнул я. Рюноске прижался губами к моему виску. Я слышал его дыхание в своей голове. Он был так близко, но что-то говорило мне, что это ненадолго, и поэтому он был одновременно далеко. Я обнял его и поцеловал, но он отстранился и попросил «Иди, пожалуйста». «Нет», – сказал я. Почему я должен был уходить? Я чувствовал, что когда закончится этот вечер, закончится и это наше с ним единение. «Я хочу, чтоб ты ушел». «Не хочешь». Он оттолкнул меня и опустил голову, затем приказал командным тоном «Иди, на хрен, домой!». Ругань, звучащая из уст Рюноске, напугала меня, потому что раньше он никогда не позволял себе ругаться. Хрупкий мир был нарушен. Я побежал к дому, поднялся по лестнице и бросился к окну в своей комнате. Рюноске все еще стоял на тротуаре – темная фигура в расстёгнутой нараспашку куртке. Вскоре слева появился свет фар – Окида-сан. Рюноске качнулся и пошел по направлению к машине.

========== Часть 7 ==========

Впечатление от нашего расставания было настолько сильным, что я не спал всю ночь – думал, а утром заявился в школу с красными зудящими лазами. Я подошел в Рюноске с утра пораньше, как только он появился в классе, и поздоровался. Мне хотелось общаться с ним, хотелось отдавать всего себя. Я больше не боялся его, не боялся ничего в этом мире. Он холодно ответил мне, обошел сбоку и сел на свое старое место. Я остерегался чего-то в этом роде, но все же надеялся, что мои опасения не оправдаются. Я стоял и смотрел, как он вешает сумку на спинку стула, как достаёт тетради. Потом он посмотрел на меня. В глазах его было пусто. Ни следа вчерашней нежности.

До обеда мы не контактировали, а на большой перемене я позвал его с собой на крышу. Почему-то я знал, что он согласится, даже если теперь держался особняком.

Мы сидели и ели, молчали, и меня распирала изнутри сила, которую преодолеть удавалось едва ли. Я не собирался скрывать свои чувства, но и вываливать все на Рюноске не хотел. Между нами снова стояла стена, и я бился об эту стену, тщетно.

Казалось, спрашивать о чем либо бесполезно. Рюноске снова перенесся в свою вселенную, так что рядом со мной находилась только физическая оболочка.

– Не хочешь поговорить? – спросил я, впрочем, без особой надежды.

– Только без глупостей, – ответил Рюноске.

– Для тебя все это глупости? – пробормотал я.

Ответа не последовало. Мы снова не соприкасались друг с другом, и мне никак не удавалось преодолеть это препятствие. Я не все понимал, но многое чувствовал. Мне виделось, что нет ничего, что нельзя было бы преодолеть, поговорив. Но проблемой сделалось то, что о многом Рюноске умалчивал. Я постепенно принимал эту его сторону и старался искать обходные пути. Здесь необходимо терпение.

– Ты нарочно сделал это. Поцеловал, а потом сказал, что все забудется. Ты намеревался так поступить с самого начала. Это не глупости. Я знаю, ты тоже так считаешь. Я хочу знать, Рюноске.

Он шумно выдохнул, и его дыхание было судорожным.

– Это был импульс, – глухо отозвался Рюноске. – Ты выглядел таким ранимым и открытым, что я не смог совладать с эмоциями.

Я вспомнил, как мысленно звал его, как боролся с самим собой, чтоб не поступить так, как поступил Рюноске.

– Мое признание… Оно не было импульсом. Я сказал это не под влиянием эмоций. И поэтому тоже, конечно, но я действительно чувствую это.

Рюноске откинулся назад, прижался спиной и затылком к стене.

– Я не намерен отрекаться от своих действий. Я знаю, что было, и знаю, что это значило, – сказал он.

Давление силы нарастало. Бороться с ней я не собирался, потому что это было не что иное, как мои чувства, о которых Рюноске теперь знал, так что не было смысла скрывать это. Я не собирался впадать в истерику, но да, я всегда был таким человеком, который сильно зависит от своих эмоций. Можно сказать, чувства двигали мною на протяжении всей моей жизни.

– Тогда поцелуй меня снова, – попросил я.

Никого я не любил еще так сильно, как Рюноске. Именно с ним я понял, что любовь бывает разной. К родителям, к друзьям, к девушке, к парню… кому-то особенному, кто выбивается из перечня обычных критериев. Не думаю, что мне захотелось бы соития с каким-то другим парнем.

Он поцеловал меня, но все было не так, как в прошлый раз. Сейчас это произошло механически. Я подумал, так ли это бывает у пар, которые уже давно вместе? Хотя мы с Рюноске оставались достаточно далеко от понятия «пара». Представить было сложно, что нас когда-нибудь можно будет назвать парой. Пара – это парень и девушка, идущие рука об руку на улице, или если это гей-пара, то сразу чувствующаяся привязанность, забота друг друге.

После этого мы сидели молча, а когда прозвенел звонок, охотно поднялись и вернулись в класс.

После занятий я отправился на работу. На этот раз один, потому что Саки работала день через день. Окида своим присутствием приближал меня к Рюноске, но позволял не видеть его. Поэтому я мог расслабиться, и сердце почти не болело. После восьми Рюноске зашел и предложил свою помощь. Без лишних вопросов я пристроил его у стойки и показал, как что делается. Он пособлял мне с уборкой, с раздачей и с мойкой, и все это время мы почти не общались. Но во время активной деятельности мы забывались и подшучивали друг над другом, толкались и смеялись. В это время все заботы улетучивались.

– Якудза, подрабатывающий по вечерам в лапшичной. У вас нет каких-то строгих правил на сей счет? – поглумился я, когда мы пешим ходом направлялись к станции.

– Я все еще школьник. Это моя привилегия.

– А что будет, когда школа закончится?

– Я займу свое место в клане, если не выявлю желание пойти в университет. Куда удобнее было бы родиться девчонкой.

Тогда мне было бы проще быть с тобой, – подумал я.

– У девушек свое место в мире якудза. Если в семье появляется девочка, о ней пекутся, как жемчужине. И даже когда она достигает совершеннолетия, на нее не возлагают такой ответственности, как на представителей мужского пола.

– Ты как-то готовишься к своему будущему в клане?

Рюноске невесело усмехнулся.

– Можно и так сказать.

Я взял его за руку, и он тут же спрятал наши руки в кармане своей куртки.

– Расскажи, – надавил я.

– С пяти лет я умею стрелять по мишени. Попадаю в яблочко с расстояния тридцати пяти метров.

– Ты носишь с собой пистолет?

– Нет, но батя решил, что мне будет полезно в пять лет уметь стрелять из пистолета, – саркастичным тоном ответил Рюноске.

Я рассмеялся.

– Именно это и должен уметь делать каждый ребенок.

– Политика, экономика – этим я тоже занимаюсь, – продолжил Рюноске.

– Твой отец – глава? – спросил я, хотя уже знал это из уст Окиды.

– К несчастью, – он задумался, – или к счастью. Благодаря связям и деньгам отца я повидал мир, у меня есть возможность выбирать то, что мне нравится больше, если говорить о покупке материальных вещей. Наверное, я не имею права выражать недовольство, потому что пользуюсь всеми плюсами своего положения.

– Но ты не выбирал, кем родиться.

Он сжал мою руку.

– Да.

– Ты когда-нибудь представлял себя сыном обычных родителей?

– Как, например, твои?

– Да.

– В средней школе я стал остро чувствовать нехватку внимания и давление со стороны семьи. На период моего обучения в средней школе выдался мой бунтарский период.

Поэтому сейчас он так спокоен и рассудителен, – подумал я.

– В то время я часто думал о том, как мне жилось бы, будь мой батя среднестатистическим членом общества. Но, думаю, этому не суждено было случиться. Все дело в темпераменте и складе ума. Наверное, нормальный мир не мог удовлетворить все потребности моего отца, поэтому ему предрешено было стать якудза.

– А мать?

– Она умерла, – не слишком охотно ответил Рюноске, поэтому я не стал развивать тему.

Мы остановились на платформе. Наши куртки были темными, мы стояли очень близко друг к другу, поэтому чтоб понять, что наши руки спрятаны в кармане одной куртки, следовало приглядеться. Народу почти не было, а свет после десяти приглушали ради экономии.

Мне хотелось прижаться к Рюноске сильнее, но это физически сложно было осуществить. Я спросил:

– Хочешь поехать со мной?

– Да.

Мы дождались поезда. Я прижимался спиной к двери, а Рюноске держался за поручень. Мы стояли лицом друг к другу, и мне никогда еще не было так уютно и спокойно. Эта дорога могла бы длиться вечно, будто поезд едет из ниоткуда в никуда. Пока мы находились внутри, ничто не могло испортить момент, волноваться было не о чем. Мир со всеми нюансами остался снаружи. Думаю, Рюноске тоже чувствовал это.

Родители очень удивились, когда я пришел не один.

– Это Такеда Рюноске. Мы с ним… – я не мог подобрать слова.

– Учимся в одном классе, – закончил за меня Рюноске.

– Он переночует у нас, – добавил я.

Мы разделись. Родители выглядели счастливыми. Наверное, все это время, с начала моего обучения в старшей школе, они были уверены, что у меня не все в порядке с товарищами. Не сказал бы, что у меня проблемы в отношениях с людьми, просто не тот характер, при котором заводишь отношения легко и просто.

Нас пытались накормить, но я сказал, что мы поужинали у Сакуразуки.

– У тебя милые родители, – заявил Рюноске, когда мы остались с ним одни в моей комнате.

Я положил сумку на пол возле двери. Рюноске поступил так же, а сам прошел вглубь комнаты, осматриваясь.

– Они стараются.

– Что это значит?

– Ничего особенного. Какое-то время назад в нашей семье был кризис, родители даже хотели развестись. Я ушел из дома, и после этого они решили попробовать снова. Ходили к семейному психологу, читали всякую литературу, учились общаться. Не уверен, но мне кажется, что проблемы у них были не такие, какие нельзя было разрешить, просто их поглотила повседневная жизнь: работа, кредиты, все как-то навалилось.

Рюноске усмехнулся.

– Не думал, что ты способен на такое.

– На что именно?

– Уйти из дома. Сколько тебе тогда было?

– Четырнадцать.

– Вот как?

Он сел на кровать. Выглядел он серьезным, но расслабленным, будто с его плеч свалился камень. Аура у него стала менее тяжелой.

Я собирался сменить одежду, но, увидев такого Рюноске, отложил это дело и сел рядом с ним. Его спокойствие передавалось мне. Казалось, будто весь мир затопило светлыми красками. Если с Рюноске все было в порядке, у меня не оставалось повода для беспокойства.

– Я не такой правильный, каким кажусь.

– Ёрничаешь?

Я ухмыльнулся.

Мы долго и без всякого стеснения смотрели друг на друга. Я внимательно рассматривал лицо Рюноске, его глаза, густые черные брови, губы, скулы, отросшие волосы, находившиеся в беспорядке. Его глаза тоже изучали меня.

– Мне плевать, насколько ты правильный, – ровным успокаивающим голосом проговорил он. – Неважно, как ведет себя человек. Важно, что у него внутри.

– Ты можешь видеть, что у человека внутри? – спросил я.

– У тебя – да.

Я поцеловал его. Мы забрались на кровать и устроились друг напротив друга, обнявшись ногами, как два новорожденных близнеца, которые ищут приюта в объятьях друг друга, потому что всю свою жизнь, еще до рождения, провели в такой позе.

Мы целовались. Разделись по пояс. Думаю, мы оба понимали, что на большее пока не способны. Путь проистекал издалека, следовало делать все постепенно. Я трогал живот и грудь Рюноске, изучил пальцами его плечи и руки. Сплошные мускулы.

– Тренируешься? – спросил я шепотом.

– Да, – выдохнул Рюноске.

Я поцеловал его между ключицей и яремной веной. Рюноске вздрогнул и вцепился в мое лицо, целуя яростно и судорожно. Его дыхание дрожало.

– Хочешь, отдрочу? – спросил я.

Он не ответил, даже не обратил внимания, а продолжал забавляться с моими губами, потом спустился ниже. Я держал его за загривок и перебирал пальцами жесткие волосы.

– Я серьезно, – не унимался я. – Я хочу сделать это для тебя.

– Может, позже, – отозвался он.

Но я знал, что он возбужден, потому что сам был в таком состоянии, что еле терпел. Ремень поддался быстро, и Рюноске не стал сопротивляться. Бегунок отъехал вниз, и я забрался рукой под трусы Рюноске. Он задержал дыхание.

– Ты когда-нибудь мастурбировал?

– Заткнись, – потребовал он.

Я нащупал напряженный член, запертый в тесном пространстве нижнего белья, и принялся медленно отдрачивать. Он был горячий и пульсирующий. Тугой и твердый, все еще продолжавший увеличиваться.

Рюноске прерывисто задышал, но голова закружилась у меня. Он прижался губами к моим губам и жадно целовал. Мне не хватало воздуха, сознания еле-еле хватало, чтоб продолжать работать рукой.

– Раздевайся, – приказал низкий хриплый голос.

Я стянул с себя брюки вместе с трусами. Рюноске опустился сверху, одновременно стягивая свое белье. Когда его плоский натренированный живот прижался к моему, я кончил.

Он хрипло рассмеялся, будто вот-вот закашляет, как больной.

– Прости, – шепнул я.

– Я сам сейчас кончу, – признался он.

Он сел, забрасывая мои ноги поверх своих. Я обхватил его бедра, и он попросил меня двигаться. Я подчинился, он продолжал дрочить себе и гладить меня в паху и внизу живота. Возбуждение подступало снова. Мы шумно дышали. Рюноске напрягся, закрыл глаза и обильно кончил. Я продолжал отдрачивать себе. Он склонился надо мной, опираясь на руку, поставленную сбоку от моей головы, и принялся наблюдать за тем, как я довожу себя до разрядки. Его рука то сжимала, то разжимала мои яички. У меня резало в животе и в груди. Я простонал:

– Нет, Рюноске… Не трогай.

– Рю.

– Рю.

Он сильнее сжал меня, и я кончил.

Мы лежали рядом. Наши тела соприкасались. Мокрые от пота и горячие. Я чувствовал запах Рюноске, знал, что теперь покрывало пропитается им, и даже когда он уйдет, еще какое-то время я смогу чувствовать его присутствие.

Мы сходили в душ. Запах пота и грязи после долгого дня ушли, остался только чистый запах кожи. Мы не спали полночи. Болтали и занимались петтингом. Когда речь вдруг зашла об учебе, Рюноске спросил, когда я успеваю заниматься, если после школы работаю. Я рассказал свой прием, который заключался в том, что я не выполняю всю домашку, а только то, что впоследствии будет стребовано. Некоторые предметы я не делал от слова «совсем», потому что умудрялся выкручиваться за счет хорошей памяти и устных ответов.

– У меня есть своя система, и если не терять ориентиры и продолжать им следовать, то можно продержаться.

– Вся твоя жизнь разложена по такой схеме? – спросил Рюноске.

– Отчасти, – признался я. – Не думаю, что это плохо. Такая схема позволяет грамотно распределять время, а еще пропадает возможность запутаться в себе.

– Запутаться в себе, говоришь, – пробормотал Рюноске.

Эти слова вызвали приступ паники. Резкие скачки в настроении Рюноске никак не выходили из головы. Что, если завтра все опять повторится? Он станет чужим, и это причинит мне боль. Или… Он просто экспериментирует со мной. Я решил не пугать себя такими идеями, тем более Рюноске находился рядом.

Утром я задался вопросом, стоит ли вообще идти в школу. Мы могли остаться вместе и пробыть так до обеда или чуть подольше, а потом я отправился бы на работу. Но Рюноске оказался неожиданно категоричен. Не думаю, что действительно горел желанием появиться в школе. Казалось, он не хочет давать нам лишнюю возможность сблизиться. С наступлением нового дня Рюноске как будто обновлялся, а мне приходилось его раскачивать.

Он предлагал вызвонить Окиду или кого-то другого или, на худой конец, вызвать такси, но мы отправились пешком. Путь занял не дольше обычного, но мы все равно опоздали. Стояли у двери, как два дурака, пока учитель отчитывал нас, разглагольствуя об ответственности и самовоспитании. Как два счастливых дурака.

После урока Саки спросила меня, что происходит. Вид у нее был как нельзя более серьезный и испуганный. Саки мне нравилась, я ей доверял, но не настолько, чтоб признаться, что эту ночь мы провели вместе. Выдумывать я тоже не стал. Вот и получилось, что Саки стояла возле моей парты, глядела на меня возбужденная и нетерпеливая, а я молчал.

– Вы были вместе? – закричала она.

Я накрыл ее рот рукой.

– С ума сошла? – прошипел ей в ухо. – Может, объявишь об этом всему свету?

Она вскипела, схватила меня за руку и выволокла из класса.

– Как ты мог? – продолжала негодовать она.

Кое-кто высыпал из класса, другие пялились в небольшие оконца. Я вывел Саки на крышу и закрыл за нами дверь.

Она разъяренно дышала и плакала.

– Я думал, ты не настроена против Рюноске.

– Я не могла предположить, что вы зайдете так далеко. Это не казалось серьезным. Просто увлечение. Такеда – он такой, он умеет привлекать внимание.

Ее глаза заблестели огнем надежды.

– Он угрожал тебе? Он что-то сделал тебе, поэтому ты пошел на это?

Я покачал головой.

– Саки, ты казалась мне куда умнее.

– Что?

– Посмотри на меня, – я подошел ближе, открытый настолько, насколько только мог.

Она дрожала от испуга. Кажется, мой авторитет здорово подорвался.

– Разве я похож на того, кого принудили?