Текст книги "Ангелы молчат (СИ)"

Автор книги: Николаос

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

КИРА

Мне всегда нравился особняк Аттилы Утора, и в первую очередь тем, что он был ни капли не вульгарен при всех своих масштабах. Я была здесь всего несколько раз – Фокси не жаловала семейную жизнь и предпочитала жить в квартире. Трава на газоне была ровной, будто по ней прошлись бритвой, на ней выстрижены затейливые узоры, которые лучше смотрелись с высоты – с крыши. Когда-то мы сидели там, с двухлетней Имоджен в коляске, пили белое вино и любовались видом. За десять лет здесь появилась пристройка сбоку, но больше не изменилось ничего – ни одного нового деревца или клумбы. Ощущение жизни пропало безвозвратно, и от этого становилось грустно.

На въезде я заметила знакомую широкую спину в черном пиджаке. Пит Мартелл был телохранителем Фокси. Любимым ее занятием были побеги по злачным местам из-под опеки Мартелла, которого мы втихомолку называли Глыба. А поскольку из пословицы «сила – ума могила» он был абсолютным исключением, то сбегать бывало довольно сложно, почти невозможно. Ну почти.

– Мистер Мартелл! – окликнула я его. Он повернулся с неожиданной грацией, которая всегда меня привлекала: глыба глыбой, а двигается как фигурист. Глаза скрывали темные полицейские очки. – Я Кира Кастл, вы меня помните?

– Вы подруга миз Фрэнсис, – произнес он наконец после секундного разглядывания моей персоны. Словно в его голове прошел поиск по каталогу, и я была идентифицирована.

– Да, теперь я работаю в клинике мистера Утора. Мне очень нужно его увидеть. Он дома?

– Вам назначено?

Хороший вопрос, учитывая, что еще такая темень.

– Я не смогла ему дозвониться. У меня нет его домашнего номера. Пожалуйста, мистер Мартелл, это вопрос жизни и смерти.

Еще несколько секунд он меня оглядывал.

– Возможно, мистер Утор спит.

Он так это сказал, что сразу стало ясно – он вряд ли спит.

– Это действительно очень важно.

– Что сказать?

Я собралась с духом.

– Скажите, что это по поводу его дочери.

Утор принял меня, и я поняла, почему, как только его увидела. Не знаю, проснулся ли он или вообще не ложился, но бокал в его руке был наполовину пуст. И мне кажется, что это не первая такая ночь. Выглядел он откровенно паршиво – морщин стало больше, массивный подбородок слегка обвис, волосы сильно поседели. В последний раз я видела его на похоронах Фокси, и с тех пор, кажется, прошло не десять, а двадцать лет.

– О чем вы хотели поговорить, доктор Кастл? – спросил он хриплым голосом, предложив мне выпить. Я отказалась – не хватало нам еще напиться и, обнимаясь, вспоминать прошлое. – Что-то с Имоджен? Или в клинике?

– Нет, не с ней. Пожалуйста, расскажите, как вышло, что ваша дочь стала сфинксом?

– Это важно?

– Поверьте, да.

Он не отрицал. Значит, именно сфинкс, а не какой-то другой лунатик. Пока что я была права.

– Я не знаю. Когда ей было семь лет, она пришла домой с царапиной на руке. Сказала матери, что ее оцарапала кошка. Она позвонила мне, мы продезинфицировали рану и забыли… до первого превращения. Но дочка так ничего и не вспомнила. В ее памяти это существо осталось просто кошкой.

Он долил прямо из бутылки, забыв про лед.

– Тогда эта область не была изучена, и мы даже с моими деньгами не могли ей помочь. Ее мать… она занималась колдовством, испробовала на ней все, что могла, но…

Какой-то бред. Не могу представить себе Анн-Мари, занимающуюся колдовством.

Я осторожно присела в кресло. На столике стояли фотографии. Аттила, Анн-Мари, девятнадцатилетняя Фокси, малышка Имоджен; Аттила, молодая женщина в какой-то разноцветной одежде, похожей на африканскую, и черноволосая мрачноватая девочка лет семи. Фокси? Ужас до чего меняет время. В сравнении с соседним фото разные люди. Но это что! Внимательно приглядевшись, я поняла, почему лицо женщины кажется мне знакомым. И чуть не заорала. Это была дама из моего видения, чей труп выносили из дома в брезентовом мешке!!!

– Ваша… подруга? – спросила я, с трудом сохраняя спокойствие.

– Да. Амайя. Что-то не так?

Он посмотрел на меня с вызовом. Но я и не думала его осуждать, только не сейчас.

– Нет, просто… Не понимаю, как я могла не знать, что ваша дочь – лунатик? – почти прошептала я.

– А почему вы должны были знать?

– Ну… мы же были подругами.

Тут Аттила впервые проявил сносные признаки жизни.

– Вы? С ней? Каким образом?

То ли я совсем запуталась, то ли у него неладно с памятью.

– Когда я училась в хай-скул, мы с Фок… с Фрэнси были близкими подругами. Вы не помните?

– Фрэнси? А при чем тут она? – Он взял в руки фото. – Вы подумали, что это Фрэнси? Нет… Она в детстве была светленькая… как Имоджен.

– А кто? – Я окончательно растерялась.

– Это другая моя дочь. Беати.

Кто?…

– Беати Форджа?.. – прохрипела я и схватилась за его стакан. – Ваша дочь?.. Извините, мне нужно выпить.

– Вы знаете Беати?

– Немного… – Голос не сильно спешил ко мне возвращаться. – Она заходила в нашу клинику.

– Амайя записала ее на свою фамилию… она сказала, что ей ничего от меня не нужно, даже это. Я не видел дочь много лет, Амайя и близко к ней не подпускает. Все пробует свои колдовские штучки. Кажется, она винит меня, что я ничего не смог сделать, чтобы найти ту тварь. А что толку… ведь все равно было поздно… и лекарства не существовало. Как она? Как Беати?

– В порядке. Извините, мистер Утор, мне нужно идти. Спасибо, что согласились принять меня.

– Не за что, Кира. И… если встретите Беати, скажите… нет, ничего не говорите.

Он даже не спросил, зачем, собственно, я приходила. И правильно – ответов у меня все равно не было.

Я вылетела из особняка как пуля и остановилась на пороге, чтобы отдышаться.

Беати – дочь Утора! Не знаю, что это значит, но это не может быть просто совпадением. При первой и дальнейших коротких встречах она показалась мне заурядной клубной тусовщицей с пэтэушными мозгами – слегка наркоманкой, слегка шлюхой, тем более с ее-то безалаберными связями. Но это все меняло. Или она не так проста, как кажется, или попала в беду, недаром у нее были недомо…

Недомогания.

И тут я прозрела. Именно так это и называется. Непередаваемое ощущение, когда в полной темноте вдруг загорается далекий огонек, он приближается все быстрее и наконец взрывается ослепительным всеохватывающим рассветом. И ты впервые по-настоящему видишь и понимаешь – то, что раньше принималось за зрение, было просто жалкой попыткой двигаться на ощупь.

Глыба проводил меня до выезда. Уже собираясь закрыть окно, я вдруг спросила:

– Вы ведь знали, что произошло с миз Фрэнсис? Поэтому не было никакого расследования?

Он покачал головой. Это могло значить что угодно, но я поняла жест.

Попытки дозвониться из машины ничего не дали. Я развернулась и поехала в клинику.

* * *

ДЖОШ

Я знаю, кем я была сегодня утром,

но с тех пор я уже несколько раз менялась.

А про вчера рассказывать не буду.

Вчера я была совсем другая!

Л. Кэрролл

Мы вошли в дом очень просто – дверь была не заперта. Комнаты, видимо, было несколько, но обследовать их было незачем. И вообще создавалось впечатление, что сюда хозяева ходят только ночевать – или дневать, если угодно. Зал – если так назвать это помещение – начинался чуть ли не с порога. Обстановочка чумовая – кое-где обои ободраны, кажется, когтями; на стене пара старых потрепанных плакатов «Queen», «Кiss» и Оззи с автографами, кукла в розовом кружевном платьице держалась забитым в лоб гвоздем, глаза у нее кто-то в припадке злости повыковыривал. Зато диван лучше нашего, из такой мягкой зеленой кожи, что руки тянутся потрогать, и плазма космических размеров. Не знаю, какая диагональ – нереальная. Прямо на обоях черным маркером написано: «Пусть мое сердце вдребезги и грим, наверное, смазался, но улыбка все еще держится». Цитата из Фредди. Окно в форме арки с симпатичной минимальной рамой, только кое-где перечеркивающей давно не мытое стекло, занимало полстены.

Все бы ничего, если бы не одна любопытная деталь. Вернее, две. Одна – сорванные жалюзи, валяющиеся у нас под ногами. И вторая. Около подоконника стоял Зак и как-то неестественно опирался, будто держался за него. Если бы не это, можно было бы подумать, что он просто любуется видом.

И если бы не то, что практически светало.

Он едва оглянулся на нас, так упираясь в подоконник, что на нем могли остаться вмятины.

– Почему ты нам не сказал, что это Беати? Ты ведь не мог не знать, – произнес Перри таким голосом, будто Зак действительно был обязан ему отчитаться. – Я понимаю, что мы для тебя – ничто, или еще хуже – бесплатная кухня; что жизнь этой девочки ничего не стоит… но можно было бы просто сказать, когда тебя спросили… Почему?

– Ты уже и так перечислил все причины, – вначале Зак говорил тихо и будто через силу, но потом голос у него прорезался. – Может, я и не сказал бы. Но тебе, чертов умник, и в голову не приходит, что в этот раз я ПРОСТО НИ ХРЕНА НЕ ЗНАЛ!

Он свирепо обернулся к нам. Первое что я увидел и услышал – наручники. Зак был прикован ими к отопительной системе, и они противно звякнули, когда он обернулся. Второе было алой царапиной, пересекающей левую половину его лица от виска до подбородка. Она уже почти зажила, но когда-то – с полчаса назад – была глубокой и серьезной. Ее края постепенно стягивались, заполняя тканью уродливый канал с рваными краями.

– Вы поссорились? – спросил Лассе.

– Не твое собачье дело.

Перри отступил в замешательстве.

– Я чего-то не понимаю, – сказал он растерянно. – Почему он не освободится, он же может. И Беати – как она могла это сделать? Он же… втрое сильнее.

– Не сейчас. – Лассе подошел к Заку и приподнял его подбородок, заглядывая в глаза. Но на удивление Зак почти не сопротивлялся. Не потому, что не хотел, а потому, что… кажется, не мог. У меня создалось впечатление, что ему отчего-то становится все хуже и хуже. – А… Понятно. Все понятно. Джош, пойди-ка посмотри, открыта ли дверь в подвал. Здесь становится слишком жарко.

Только сейчас я заметил эту дверь, скрытую занавеской, такую же древнюю, как занавеска. Ей сам Бог велел вести в подвал.

Лассе разорвал цепь наручников, затем в ладонях легко разломал кольцо. Зак оперся о подоконник, чтобы выпрямиться, отталкивая его руки, и вдруг…

– Твоюмать! – выдохнув это одним словом, он шарахнулся об пол и скорчился в судороге, обхватив себя руками.

Я открыл дверь. Вниз уходила темная и крутая лестница, обещающая перелом позвоночника и одежку из гипса на долгие годы. Понятно, что им с Беати свет не нужен, да и гостей они туда водят нечасто. А выпускают – еще реже. Правда, при ближайшем рассмотрении лестница эта оказалась вдвое короче, чем нафантазировалось, и снизу выглядела совсем не так зловеще.

Подвал представлял собой две комнаты, одна огромная, как спортзал, и захламленная, как старая библиотека. Вторая – чуть дальше, красивая, небольшая и холодная. Лассе вздохнул, потом без видимых усилий поднял Зака за талию, отнес в маленькую комнату и швырнул там, небрежно, как сломанную куклу. Зак неуклюже попытался подняться, опираясь на руки, но новый приступ выжал из его легких вопль-выдох, похожий на слегка озвученное голосом шипение. Он яростно укусил себя за руку, чтобы прочно забить тканью все последующие звуки.

Пользуясь случаем, я осмотрелся. Если мебель и была, то где-то пряталась и появлялась, когда нужно. Черный мраморный пол со странными змеистыми вкраплениями красного и белого мерцал красиво и впечатляюще, будто переливался, натекал сам на себя этими узорами. Одна стенка – сплошь черные зеркала, вернее, мозаика из них. На потолке – точечный свет, создающий такой эффект, будто твое лицо разбивается на острые осколки разной величины и формы и разлетается в разных направлениях – жутковато. Но я бы сказал, что это комната Зака, даже если бы не знал.

Лассе вышел, и я за ним.

– Что происходит? – наконец решился я спросить. – Ему как-то совсем плохо…

– Смерть легкой не бывает, – ответил Лассе, рассматривая огромную пирамиду старых книг. Заинтересовавшись, он ловко выдернул одну из середины, не потревожив сооружение.

– Смерть? – Слово больно царапнуло меня где-то в районе солнечного сплетения и растеклось, как горячий яд, как страх. – Совсем смерть? Как это?

– Если бы Зак был все еще человеком, он бы сейчас умирал естественной смертью, – равнодушно пояснил Лассе, листая пыльную книгу. – Просто пришло его время. Все через это проходят – такая себе физиологическая особенность. Вроде совершеннолетия.

– То есть… и вы?

Он не ответил.

Я хотел спросить, не дать ли Заку чего-нибудь, обезболивающего, например, но передумал. Во-первых, достаточно вопросов. Во-вторых, я знал, что он ответит. Вместо этого я покосился на дверь и после секундного колебания вернулся.

Зак валялся у стены, закатив глаза и тонко всхлипывая. Кажется, он меня даже не заметил, или же ему было не до меня – второе вернее. Потом его тряхнуло, да так, что когда он перевернулся на бок и уткнулся лицом в пол, волосы на затылке слиплись от крови. Не знаю, но это как-то подействовало на меня, – терпко ныло в районе солнечного сплетения, как после слова «смерть», и еще по-другому, пока не понятно.

Я стянул с себя пайту, сложил его и осторожно положил Заку под голову. Прикосновение заставило его открыть один глаз – зеленый, помутневший от мучительной боли; половина лица была завешена волосами. Царапина уже превратилась в бледную, едва видимую полоску.

– Чего… приперся?… – Слова вырывались как пар, такие же жаркие и с таким же злобным напряжением. – Уебывай… отсюда на…

Куда, он не успел сказать – новый приступ судорог встряхнул все его тело и заставил его закусить губы до крови. А я не мог отвести от него глаз и пытался понять, какого хрена сижу здесь и не «уебываю на…».

Наконец немного попустило, и Зак приподнялся, оперся спиной о стену. Под глазами стало черно, будто тушь потекла, а на фоне белой до синевы кожи это смотрелось просто страшно. Он выглядел как труп. Волосы все еще висели на лице, будто у него не было сил их убрать.

– Подойди, – проговорил Зак тихим полусорванным голосом. – Не бойся.

Я подполз поближе, еще ближе… Чем я думал? Когда я наклонился достаточно близко, он вдруг дернул меня за веревочку, на которой висел анк. Она не порвалась, а я от неожиданности повалился прямо на него, уткнувшись лицом в его грудь. Железная собачка от расстегнутого замка-молнии его куртки вжалась мне в губы – у нее был холодный металлический привкус.

Я даже испугаться не успел. Поднял голову и встретился с его разноцветными глазами совсем близко.

– Сигарета есть? – спросил Зак хрипло.

Тогда я очнулся и быстро отполз назад – впрочем, недалеко. Чуть прикрыв глаза, Зак мрачно улыбался своей непрекращающейся внутренней казни.

– Ну прости, ладно? Я нечаянно. Не хотел тебя испугать.

– Я не испугался, – пробормотал я еле слышно. Черта с два нечаянно.

В кармане у меня завалялась пачка с последними двумя сигаретами. Я достал ее и еле-еле выудил зажигалку. Руки были как деревянные.

Зак показал мне жестом, мол, раскури. Я раскурил сигарету и протянул ему. Его пальцы дрожали так сильно, что пришлось сунуть сигарету прямо в рот, на всякий случай держа ее подальше от края. Даже в таком положении у него, оказывается, хватало сил прикалываться.

Волосы все еще завешивали его лицо, и я без просьбы аккуратно их убрал, чувствуя пальцами липкий холодный пот на лбу.

Зак затянулся, закрыв глаза, и выпустил через нос тонкую дрожащую струйку дыма. Ему было все еще больно, неизвестно откуда, но я это знал. Но хотя бы сейчас он уже мог себя контролировать.

– Ерунда, – прошептал он. – Мне и больше доставалось, не сравнить. Когда-то меня прокляли – вот это было действительно хреново.

Мы сидели рядом и курили минут пять, медленно. Потом Зак вдавил в пол окурок и сказал:

– Ты хороший человек, Джош. Ты это знаешь?

Я ничего не ответил. В сравнении с кем? Я совершал дурные поступки, и немало, но уж конечно в сравнении с Заком мог казаться святым.

Но я поверил ему. Он, похоже, и вправду так думал. Умирая, не лгут.

– Хороших людей много, – ответил я наконец. – Большинство людей – хорошие.

Закова ухмылка была ядовитой и грустной одновременно.

– Люди до хренища странные, – сказал он, и его голос уже возвращался в норму. – По ним никогда ничего не определишь. – Зак повернулся ко мне, все еще упираясь головой в холодную стену. – Я был знаком с одной девчонкой-школьницей. Блондинкой. Она считала, что любовник-вампир – это нереально круто, а мне нравилось обхаживать ее и делать для нее всякие глупости. Не знаю, от чего она получала большее удовольствие – от секса или от этих глупостей. Так вот, в числе их было ее пожелание убить всех блондинок в старших классах. Она хотела быть единственной. Представь – она попросила меня убить их всех! Ну всех не пришлось – остатки просто с перепугу перекрасили волосы, а она высоко задирала нос, мол, ничего я не боюсь, и вовсю сияла своими локонами.

От этой истории у меня под кожей мурашки забегали.

– И что?

– Да ничего. В конце концов, ее тоже убили, но не я, а подражатель. Забавно, правда? Бог не фраер… Ей было всего пятнадцать лет, и я даже любил ее немножко сначала, но потом перестал. Скорее всего, я сам убил бы ее…

Мораль истории была мне понятна – своей бессмысленной жестокостью эта девочка-блондинка вызвала отвращение даже у Зака, и все потому, что она была обычным человеком. Люди не должны так вести себя, так поступать со своими. Я был согласен. Но втихомолку подумал еще и о том, что подобное тянется к подобному, и не мудрено, что Зак встречал так мало хороших людей.

Он оттянул пальцем край джинсов, показывая тату полностью. Фигурка кошки была точеная и очень красивая, она казалась вызывающе черной на мраморной коже.

– Думаешь, это в честь того, что я люблю кошек?

Я вздрогнул и отвел взгляд – наконец.

– Думаю… вряд ли в честь Беати.

– Это на память об одном человеке по имени Кэт… Хорошем человеке. Как ты. Видишь, иногда я умею быть благодарным… – Зак прикоснулся к ссадине на затылке и поморщился. – Черт… Помоги мне встать.

Я протянул руку, и он поднялся, но так легко, будто слевитировал. Он был в порядке, и моя помощь не была ему нужна. Но я не успел додумать эту мысль, потому что Зак опять дернул меня к себе. Я просто поверить не мог, что купился второй раз. Почувствовал только, как налетаю на него, и шорох ткани спортивной куртки по моей голой коже. Рефлексы работали, я мог отстраниться в любой момент, но эта мысль как-то умерла на обратном пути от мозга. И совсем не так мучительно, как умирал Зак.

Он обнял меня обеими руками и положил подбородок на мое плечо.

– Я умею быть благодарным, Джошуа, – сказал он мне прямо в ухо. – Вот увидишь.

Губы его соскользнули, прижались к шее чуть ниже – и мое сердце вдруг остановилось. И дыхание. Не было ни страха смерти, ни боли, ни даже желания вдохнуть. Было странное оцепенение, будто одновременно я стал легким и очень тяжелым – мог воспарить, но не мог пошевелиться.

Но это был лишь поцелуй, не больше – хоть и не меньше… Потом Зак резко отбросил меня, вышел из комнаты – и сердце пошло.

Вот тут пришла и боль в легких, и страх, и невозможность надышаться. Отголосок недавнего сна, пропитанного какой-то непонятной мне безысходностью, вдруг надавил всей силой, едва не выплеснув слезы на глаза. Я наклонился за своей пайтой, и у меня закружилась голова, так резко, что пришлось опереться рукой о стену.

– Джош? – услышал я голос Перри будто издалека.

– Я в норме!

Я в норме?..

* * *

КИРА

This game has No Name

От Мелиссы я узнала, что мальчики поехали к Беати, и это повергло меня в транс. Они точно не могли знать то, до чего я сама додумалась час назад. Вывод один – то ли у них самостоятельная версия, то ли… они узнали все из другого источника. Я не так уж испугалась – не маленькие, да и Лассе с ними… хотя насчет последнего плюса у меня были большущие сомнения.

Думая об этом, я обнаружила, что уже мчусь по указанному адресу.

Я, кажется, даже не постучалась. Просто влетела в дом и остановилась в пустой комнате, соображая, что делать дальше.

– Ну наконец-то, – раздался голос за моей спиной. – Завидная пунктуальность.

Я медленно обернулась. Позади стояла Беати, помахивая сломанными наручниками. Не накрашенная она была страшнее атомной войны.

– Хоть какие-то позитивные эмоции, – почти зевнула она, – а то сплошные разочарования. Давай-ка топай к своим друзьям. Там как раз все в сборе.

Она неспешно двинулась на меня. Убегать было некуда, да я и не собиралась. Взрослый сфинкс завяжет на узел даже Майка Тайсона. Мне важно было знать, в порядке ли все, а это можно было выяснить только одним способом.

– Спокойно, Беати, – сказала я почти дружелюбно, – скажи куда идти, и я пойду.

– Вот и умница. – Кажется, она была разочарована моей сговорчивостью. Неужели ей так хотелось оторвать мне руку? – В подвал.

Я пошла по ступенькам, не оглядываясь, и не оглянулась, даже когда она демонстративно громко хлопнула дверью за моей спиной.

Все действительно были в сборе. Перри прохаживался по большой комнате, забитой всяким хламом и освещаемой двумя довольно мощными лампочками на голых проводках. Лассе, как всегда в безупречном светло-сером костюме, листал какую-то книжку, он кивнул мне. У стены стояла длинная скамейка, похожая на стадионную. Джош и Зак сидели на ней почти рядом, они подняли руку в знак приветствия, синхронно, как близнецы.

– Кира, ты не представляешь, – Перри шагнул ко мне безо всяких приветов, и я обняла его – так приятно было их всех видеть сейчас. Ну может, не всех – через один. – Оказывается, это была Беати.

– Я знаю.

– Знаешь? Что Беати напала на Эву?

– Это правда? – Вот и сложились два последних кусочка. Я села в какое-то старое раздолбанное кресло и вытянула ноги – у меня от напряжения подрагивали колени. – Что произошло?

Он вкратце рассказал мне ситуацию с Адамом.

– Тогда все сходится.

– Что именно?

– Беати плохо себя чувствовала в прошлом году, помните? Сфинксы не болеют. Как раз в это время я встретила Рэйни, за полчаса до того, как те уродцы напали на нашу клинику. А он говорит, что влияет на участников отбора. Это раз.

Лассе отвлекся наконец от своей книги.

– Так вот, значит, на кого они охотились…

– А что они?

– Они – тоже Орден, если ты не знала. Если Беати ощущала на себе влияние Ордена, если они охотились за ней, значит, она принимала участие в отборе, – сказал он. – Это реально?

– Реальнее, чем я могла себе представить вчера. Беати – дочь Утора. Это два.

– Вот и ее связь с Фокси… Она что, убила Фокси в ту ночь и заняла ее место?

– Не вижу препятствий. К тому же Рэйни сказал, что последнего участника отбора что-то или кто-то защищает, скрывает от них. Мать Беати занималась каким-то колдовством. Не знаю, насколько удачно, но до прошлого года Ордену не удавалось подобраться к ней.

Я знала, что Перри скептически относится ко всяким проявлениям магии, но сейчас он ничем этого не выдал. Перри привык верить глазам, а они уже достаточно навидались за последние несколько дней.

– Пока не прибыла сама Non Nomen, – сказал Лассе. – И не разозлилась.

– Ты что-то про них знаешь? – спросила я.

– Кое-что. Как я уже говорил, Без Имени – существа неприятные и небезопасные. Если вам когда-нибудь приходилось слышать про тварей похуже вампиров и лунатиков, то среди них Ордену – почетное место. Я бы не рискнул заводиться с кем-то из них.

– Тогда что ты тут делаешь?

– Во-первых, уже рассвело. А во-вторых – хочу на нее взглянуть. Я уже давно не встречал Без Имени, но то, что я слышал об этой, довольно интересно.

– Интересно?

– Я бы сказал, немного странно.

– А знаете, что действительно странно? Эта мерзавка Беати ведет себя совсем не как загнанная добыча, – подал голос Зак. Он опирался спиной о стену, закинув ноги на скамейку, почти доставая до Джоша. На его черной футболке небрежными белыми мазками была изображена бутылка с черепом и надпись «Drink me». – И не скажешь, что ей угрожает смерть. Наоборот. Такое впечатление, что ее избрали президентом мира.

– И заперла она нас с какой-то целью, – добавил Перри.

– Думаю, мы скоро об этом узнаем. – Я обвела взглядом наше пристанище. – Кажется, наши собрания в этом составе взаперти становятся традицией.

Зак откинулся назад и сделал вид, что засыпает.

– Традиция не фонтан… Надеюсь, мы переживем это с меньшими потерями, чем в прошлом году.

Я едва подавила порыв посмотреть на Лассе. Мы все упорно делали вид, что ничего не было, но и он поддерживал нашу игру. Пока.

Перри присел на край моего кресла, и на время мы замолчали. Я знала, что нам нужно от Беати, знала, что Без Имени нужно от Беати, но не представляла, чего Беати надо от нас. Единственный, кто мог бы все прояснить, это Рэйни. А его не было.

Лассе подошел к нам. Он выглядел спокойным, хотя это могло ничего не значить. Тут же я поняла, что еще неизвестно – какое ему до этого всего дело.

– Я бы на вашем месте позвал вашего мальчика сюда, – сказал он вполголоса.

Сразу я даже не поняла, о чем он.

– То есть?

– Ну… например, если бы мой друг торчал вот уже час рядом с Заком, как приклеенный, я бы, знаешь ли, начинал переживать. Зак – это совсем не то общество, которое я желал бы для своего друга.

Мы с Перри посмотрели на Джоша, и только сейчас до меня дошло, что он не подходит и не подает голос с тех пор, как я пришла. Он сидел на скамейке вроде бы далеко от Зака, и в то же время очень уж рядом с ним.

– Джош! – позвала я.

– Что?

– Иди сюда.

Нехотя он поднялся и подошел.

– Это что у тебя на пайте, кровь?

– Она не моя, она… Ну что ты хотела?

– Что значит, что я хотела? Будь тут, с нами.

Но Джош отступил на шаг, и в его глазах мелькнуло что-то странное, незнакомое.

– А в чем дело?

– Ни в чем. Просто будь тут.

Мне не показалось, что это прозвучало слишком резко, но, кажется, так оно и было. Джош отступил еще на шаг.

– И с какой такой стати ты указываешь мне, что делать? – произнес он с неожиданной злостью.

Ничего себе. Такой тон я слышала от него только однажды – когда я пришла будить его после вечеринки и спросила, что за крокодилица в ванной обнимается с унитазом. Он посмотрел на меня так, будто я вылила помои на свадебное платье, и сказал: «Не говори так. Я, может быть, ее люблю». К счастью, фея, отблевавшись, исчезла в небытие, а Джош, проспавшись, о любви больше не заикался.

– Джош, ты что? – спросил Перри, но он словно не слышал. Его просто прорвало, как старую канализацию. Очень удачное сравнение.

– Знаешь, Кира, у меня иногда такое чувство, что моя мама продала меня тебе в рабство. Мне двадцать три года, я работал наравне с вами и видел столько же крови и монстров, а теперь оказывается, что я даже не могу сам выбрать место, где сидеть! Я что, по-вашему, умственно отсталый?

Я не могла произнести ни слова, а Джош выплескивал их из себя, как кипяток.

Зак сидел с закрытыми глазами, будто ему это было совсем не интересно.

– Послушай, я не хотела…

– Конечно, не хотела! Это же просто невинная привычка. Автоматизм. Малыш ничего не смыслит в жизни. Малыш слишком ТУПОЙ, чтобы принимать простейшие решения! Без няньки он даже подтереться не в состоянии! Так вот запомни – ты мне не мать и не сестра, а сейчас даже не босс.

– Джош, при чем тут это? Мы семья.

– Да? Семья? Что же это за семья! Вы ничего мне не рассказываете! У тебя, Кира, проблемы, у него, – он ткнул пальцем в Перри, – проблемы, но от кого я об это узнаю? От него!!

Он указал на Зака, все еще само воплощение равнодушия, но уже открывшего навстречу происходящему один глаз.

– Так что позволь сообщить тебе, Кира, – у тебя никуда не годное представление о семье!

– Думаю, ты не должен так с ней говорить, – начал Перри, но Джош посмотрел ему прямо в глаза и отчеканил:

– А кого колышет, что ты думаешь?

Сначала мне показалось, что Перри его стукнет. Но он не мог, просто потому, что был потрясен.

Теперь Зак наблюдал за нами с веселым интересом, прижимая пальцы к губам.

– Джош, вернись! – сказала я, изначально зная, что зря. Он ушел назад на скамейку, в его глазах плескалась горькая обида. Зак демонстративно подвинулся, давая ему место рядом. Потом потянулся к нему, положил руку на плечо и что-то сказал еле слышно на ухо. Губы Джоша вдруг разъехались в улыбке, и они разом посмотрели на меня так одинаково, что мне стало нехорошо. Такое давящее чувство чуть выше желудка, от которого тяжело дышать. Ненавижу.

Джош прислонился головой к плечу Зака, и тот сказал ему еще что-то. Он ответил, и так они изредка переговаривались, бросая на меня взгляды; но я не услышала ни слова, как ни старалась. Я даже представить не могла, о чем они могли говорить.

– И чего мы добились? – сказал Перри. Он обнял меня за талию. – У него затянулся переходный возраст, он еще не вырос из периода, когда болезненно реагируют на любые запреты, а особенно касательно друзей.

– Зак ему не друзья! – почти взвизгнула я. – Зак никому не друзья! И Джош, черт возьми, действительно еще мал, если не понимает этого!

У меня слезы выступили от такой вопиющей несправедливости. Его мать эмигрировала из Камбоджи в четырнадцать лет и вскоре стала примой большого гонконгского стриптиз-клуба. Ванилла Вегас – кто не знал этого имени? Не видел Ваниллу – не видел Гонконга! Во время одной дипломатической поездки мой отец встрял в очень некрасивую историю, которая могла стоить ему работы, и Ванилла ему очень помогла. Излишне говорить, что это могло стоить ей жизни, и после этого она не могла оставаться в стране. Тогда мои родители разбились в лепешку, но перевезли ее в Штаты. Моя мама Мелани – южанка из Саванны, сама утонченность и хорошее воспитание, будто сошедшая со страниц «Унесенных ветром» – почему-то искренне обожала Вилли и всячески ей помогала, приводя общество в тихий ужас. А Вилли обожала меня. Потом неведомо откуда появился Джош, Ванилла милостиво оставила ему свою родную фамилию Лот, открыла собственное дело, может, не особо респектабельное, но по-другому она не умела.

Когда она приезжала к нам в гости, для нас обоих это всегда был праздник – у нее-то сын, с которым сильно не развернуться. Вилли привозила баул косметики, всяких блестящих одежек, макияжила по-взрослому, стригла меня так же дико и виртуозно, как Эдвард Руки-ножницы; в доме еще долго после этого пахло лаком для волос и сладкими Виллиными духами. Джош жутко ревновал меня к ней и даже исподтишка больно щипался, но я никогда не жаловалась. У него уже тогда был характер. И конечно, когда Вилли позвонила и попросила взять Джоша на работу, у меня и в мыслях не было отказать ей. Но она попросила не только об этом. «Присматривай за ним, Кьяра, золотко, – сказала Вилли. – Он весь в меня, но иногда совсем, совсем другой. А я так плохо знала его отца…». И я не просто присматривала. Я любила его, забывая, что между нами всего-то пять лет разницы. Я была ответственна за него, как за своего ребенка.