Текст книги "Воин Храма (СИ)"

Автор книги: Нэйса Соот'Хэссе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)

ГЛАВА 7

Ночь опустилась на палубу корабля, а Кадан все никак не мог сомкнуть глаз.

Небо прояснилось, и теперь звезды своим светом озаряли лицо Леннара – спокойное и печальное. Он лежал, опустив голову на деревянную скамью у самой кормы и подложив под нее вещевой мешок.

Кадан не мог отвести взгляда от его ресниц, слегка подрагивающих во сне. От век, под которыми беспокойно метались зрачки.

Неимоверных усилий стоило ему держаться на расстоянии вытянутой руки, вместо того, чтобы наклониться и коснуться поцелуем сухих губ.

Когда Кадан понял, что Леннар без предупреждения оставил его, на несколько мгновений отчаянье охватило его. Казалось, он потерял вовсе не человека, который стал объектом его пристального внимания в последние несколько недель – Кадан потерял самого себя. Будто сердце вынули из его груди.

Он, однако, нашел в себе силы вежливо попрощаться с отцом и уже на полпути в свои комнаты понял, что следует делать теперь.

Замок Уик не только располагал всем необходимым для обеспечения проживания короля и его свиты, но мог выдержать и длительную осаду. Для снабжения его водой около большого зала имелся глубокий колодец. Он же служил входом в подземелье каменоломен, где добывали камень для строительства замка. А подземные ходы из каменоломен вели прямиком в город.

Дорога эта проходила под озерами и под холмом, и потому, зная правильный путь, можно было добраться до города всего за пару часов – в то время как путь верхом требовал больше из-за того, что дорога шла в обход холма.

У Кадана, конечно, не было уверенности в том, что Леннар вообще отправиться в Уик. Но, с другой стороны, рыцарю, покинувшему убежище среди ночи, неизбежно требовалось запастись едой. А сделать это где бы то ни было, кроме городского базара, он не мог.

Колодец позволял спустить до уровня пещер вещевой мешок. Хрупкий юноша, такой как Кадан, мог, конечно же, спуститься в пещеры и сам.

Куда тяжелее дело обстояло с конем.

Кадан свернул в сторону конюшни и какое-то время разглядывал своего любимого жеребца. Жаль было оставлять его одного, но пропажа коня из конюшни вызвала бы слишком много подозрений – а отец никогда бы не позволил Кадану вот так покинуть дом. Это юноша отлично понимал.

Вместо того чтобы седлать коня, он вернулся к себе. Выпотрошил ларцы и собрал все те ценности, которые легко удалось бы продать. Распихав их по карманам, Кадан накинул на плечи плащ – он вовсе не был уверен, что вернется к зиме, да к тому же его было бы совсем уж обидно оставлять.

Побросав в мешок предметы первой необходимости, Кадан отправился на кухню и там обогатился несколькими небольшими кругами сыра и караваем хлеба. Больше ничего стащить не удалось – кухарка заметила его, и прежде, чем она начала задавать вопросы, Кадан поспешил скрыться с глаз.

Спуститься в колодец днем он не мог – пришлось ждать темноты. Так что остаток дня Кадан провел на крепостной стене, глядя на раскинувшиеся в низине озера и пытаясь высмотреть на горизонте силуэт всадника, который наверняка уехал уже достаточно далеко.

Только когда на замок опустилась ночь, Кадан направился к колодцу. Привязав веревку к лебедке, он подергал за нее и перепрыгнул через бордюр. Руки тут же сорвались и поехали вниз. Кадан пискнул от неожиданности, но тут же замолк, возобладал над собой и дальше двигался уже как умелый скалолаз.

Он удачно перехватил веревку – успев, правда, пару раз удариться о края колодца, локтем и плечом, и, торопливо перебирая руками, спрыгнул на каменный карниз, который скрывал нишу, уводящую далеко вглубь холма.

Кадан хотя и не путешествовал толком никогда, все же был гибок и силен, и путь давался ему легко. В подземелье было холодно, но мысли о том, что вскоре он окажется с Леннаром вдвоем, согревали его.

Однако когда он выбрался на поверхность, что-то поменялось в нем. Будто пробудилась сила, дремавшая с самого рождения внутри. Она пока еще не наполнила его до краев, но билась вторым сердцем в груди.

Кадан отыскал Леннара в городе меньше чем за час – как будто между ними протянулась невидимая нить.

Он стоял в полумраке проулка, низко надвинув капюшон, и никак не решался подойти. Незнакомый страх охватил Кадана.

"А что, если он снова оставит меня?" – билась мысль.

И Кадан решил обождать. Он готов был тенью следовать за тем, кто не давал покоя его душе. Безошибочно находил путь, которым следовал Леннар – но держался позади, так чтобы рыцарь не мог заметить его.

У торговца лошадьми он на несколько отцовских фибул выменял гнедую кобылу – такую, чтобы не бросалась в глаза.

Иногда он слышал ржание его коня далеко впереди или топот копыт и тогда замедлял ход, чтобы не выдать себя.

А потом на плоскогорье опускался ночной мрак. Кадан разжигал костер, и ему казалось, что пламя наполняет его. В пляске алых лепестков он видел картины, которых в жизни видеть не мог.

Если бы Кадан был немного старше или циничней, он, возможно, подумал бы, что это лишь кружево старых сказаний переплелось в его голове. Но Кадан не пытался понять, откуда приходят видения – знал только, что они становятся ярче мира, в котором он жил.

Иногда, не сдержавшись, он начинал негромко, вполголоса петь – и слова баллад сами приходили к нему. Он пел о дальних берегах, где травы покрыты инеем, а воды рек подернуты льдом. О бесконечной пелене снега – белой, как мука на руках, и о воине, который ждал его у реки. И с каждым новым словом, покинувшим его легкие, боль сильнее теснилась в груди. Сердце его рвалось к Леннару, хотя Кадан и не знал, что за сила притягивает его.

Сны, до сих пор сладкие, теперь наполняла горечь – то ли тоска по несбыточному, то ли обреченность и боль воспоминаний, которые не вернуть.

Кадан не знал.

И когда Леннар снова вошел в город – теперь это был Абердин – Кадан уже не мог справиться с собой. Держаться в отдалении становилось все более невыносимо для него.

Он думал, что стоит открыться Леннару, стоит заставить рыцаря принять его любовь, как это пройдет.

Но этого не произошло.

Продолжая следить за Леннаром, Кадан вычислил шхуну, на которой тот собирался отправиться в путь. Продав недорого коня трактирщику, он подождал наступления ночи и в темноте, пока матросы с пользой проводили последнюю ночь на берегу, забрался на нее.

Теперь Леннар не смог бы избавиться от него – как бы того ни хотел. Дела рыцаря были слишком срочными, чтобы возвращаться на британские берега, и, значит, ему оставалось только взять Кадана с собой.

Кадан полулежал на палубе, устроившись насколько это возможно близко от него. Он положил локоть под голову и разглядывал лицо Леннара.

Нет, наваждение не прошло.

Теперь, когда объект его желаний был рядом, жажда стала только сильней.

Кадану хотелось касаться его. Прямо сейчас забраться под плащ и провести по плотному торсу рукой. Пусть даже ладонь его ощутила бы стальные кольца кольчуги, а не плоть.

Леннар не походил на тех тамплиеров, о которых рассказывали заезжие менестрели – лысых, с длинной окладистой бородой.

У Леннара борода была аккуратной и мягкой даже на вид. А черные волосы спускались ниже плеч, как у диких вождей прошедших времен.

Кадану хотелось вплести в них пальцы и перебирать всю ночь. А еще больше ему хотелось, чтобы Леннар проснулся и застал его за этим занятием. И смотрел на него. И целовал – как целовал уже дважды в замке Уик. Только дольше и сильней.

Кадан осторожно опустил руку к его лицу.

Волосы его скользнули по плечу и накрыли Леннара раньше, чем Кадан успел их перехватить.

Леннар открыл глаза.

Несколько секунд они смотрели друг на друга.

Рука Леннара, потянувшаяся было к рукояти меча, замерла.

– Что вы делаете? – чуть хрипловато спросил он.

Кадан облизнул губы. Впервые слова покинули его.

– Я люблю вас, – только и прошептал он.

Леннар молчал.

Не дожидаясь, пока Леннар оттолкнет его, он наклонился и принялся целовать его.

Вначале губы Леннара оставались неподвижными, но уже через несколько мгновений они поддались, впуская язык Кадана. Леннар легко позволил исследовать себя изнутри. Непонятное ощущение, что Кадан никогда, ни при каких обстоятельствах не сможет причинить ему вреда, соединило их в одно целое.

Руки Леннара сами собой обхватили талию Кадана и прижали его к своему телу – но лишь на несколько секунд. Леннар тут же опомнился и, с трудом преодолевая ту силу, что неумолимо тянула его к юноше, отстранил Кадана от себя.

– Нет, – твердо сказал он, – если правда то, что вы сказали – вы будете уважать мои обеты.

Кадан застонал.

– Льеф… – выдохнул он и замер, сам не зная, почему это имя сорвалось с его губ. Но теперь, когда он произнес его вслух, Кадан был уверен, что оно подходит Леннару как никакое другое подходить не могло.

Леннар не заметил оговорки. Он взял Кадана за плечи и усадил, а затем сел и сам.

– Послушайте меня… – сказал он, – если вы хотите стать моим оруженосцем, то не должны больше нарушать моих приказов. Я не смогу повторять их каждый вечер, пока вы не заучите их наизусть. Если вы еще раз ослушаетесь – мне придется вас наказать.

Кадан судорожно кивнул. Глаза его расширились в предвкушении, и Леннару оставалось лишь вздохнуть.

– Что вы приказываете сейчас? – тихо спросил Кадан.

– Прекратить… – Леннар неопределенно очертил рукой круг, не зная, как назвать то, о чем думал Кадан день и ночь, – всякий раз когда вам придет в голову меня поцеловать – произносите "Отче наш" пятьдесят раз, – наконец определился он. – А если не поможет – то еще двадцать пять.

Кадан кивнул и опустил взгляд, но Леннар все равно не обнаружил должного смирения в блеске его зрачков.

Леннар принялся снова устраиваться спать, но Кадан поднял взгляд и так внимательно смотрел на него, что Леннар не удержался и спросил:

– Что еще?

– Сэр Леннар… А завтра утром, когда вы будете вставать… Вы позволите мне застегнуть ваш доспех?

Леннар представил, как маленькие пальчики шарят по его телу и норовят забраться между ног.

– Нет, – выдохнул он. – Я не собираюсь его снимать.

– А я мог бы и в этом вам помочь, – Кадан наклонился, и рука его скользнула по плечу Леннара прежде, чем тот успел оттолкнуть ее.

Леннар наградил его свирепым взглядом, и Кадан замолк.

Леннар снова пристроил голову на скамью и поймал задумчивый взгляд Кадана на своих сапогах.

– А можно… – спросил тот.

– Нет, – отрезал Леннар. – Еще одно слово – и по прибытии в порт я поставлю вас на горох.

Кадан обиженно надул щеки.

– Могу я по крайней мере лечь возле вас? – спросил он после долгой паузы, когда Леннар уже начал засыпать, и тут же пояснил: – Очень холодно. Вы могли бы меня согреть, а я вас.

Леннар колебался. Ветер в самом деле пронизывал насквозь.

– Хорошо, – сдался он.

Кадан тут же приник к нему всем телом, распластался по боку Леннара и бедру и, покопошившись, устроил голову ему на плечо, так что горячее дыхание касалось выемки между ключиц.

Леннар замер, начиная догадываться, что этой ночью уже не уснет – но Кадан, как назло, опустил веки и мгновенно погрузился в сон, так что Леннар не решился разбудить его и прогнать.

Сам он так и лежал, глядя в звездное небо, до самого утра.

ГЛАВА 8

– А ты был оруженосцем? – спросил Кадан, наблюдая, как приближается к ним черная махина замка Гернштейн.

Вот уже шесть дней, как они высадились на берег и ехали по размытым дождями проселочным дорогам, иногда сворачивая в лес и выезжая по просекам на очередной заброшенный тракт.

– Нет, – ответил Леннар, и от равнодушной простоты его тона у Кадана засосало под ложечкой.

Если бы Леннар был не братом Креста и Храма, а его собственным братом, он давно бы уже заехал ему по голове.

– Закончив обучение в небогатом французском командорстве Куломьер, я был признан достойным обета и получил возможность вступить на стезю

рыцаря, отмеченного судьбой. Я участвовал в делах ордена в различных начинаниях – далеко не всегда связанных с ношением меча. Впрочем, к тому времени я уже носил перевязь и привык ходить в разъезды с герцогом Бретонским.

Витиеватые формулировки, которыми Леннар обычно выражал простейшие мысли, то ли рассчитывая их пояснить, то ли сознательно отделяя себя от остальных, начинали Кадана раздражать.

"Моя слава и доблесть – лишь слава Ордена", – говорил рыцарь, стоило Кадану спросить его, был ли он в Святой Земле и делал ли по приказу Храма что-нибудь еще.

Если такая манера была вполне уместна и даже выгодно выделяла его среди других при дворе, то после того как они провели вместе две недели пути, засыпали в объятьях друг друга и вместе справляли нужду за борт корабля, Кадану казалось, что он вправе рассчитывать на более теплые слова.

Леннар однако оставался холоден, как скала, и хотя Кадан все так же испытывал непреодолимую тягу к нему, он уже начинал задумываться: есть ли вообще у рыцаря душа, или, как и говорят католики, ее забрал Бафомет.

Зато Леннар не переставал повторять для него устав: может, в самом деле хотел, чтобы Кадан заучил его наизусть, а может, старался таким образом отпугнуть.

– Никто из членов Ордена, – говорил он, – не может приобрести в собственность чтобы то ни было, даже оружие, по предложенной цене – хоть бы и за несколько солей.

– Стало быть, – задумчиво тянул Кадан, – никто не воспрещает членам Ордена принимать дары…

Мысль была хороша, но Леннар не слушал его.

– Никто так же не имеет права требовать признания своих заслуг.

Кадан вздохнул. Вот уж что не волновало его сейчас.

– С момента твоего вступления в орден тебе следует соблюдать благоразумие. Послушникам рекомендуется читать правила до тех пор, пока они не усвоят, как им следует себя вести, – добавил Леннар, будто заметив, что Кадан заскучал.

– О каком благоразумии может идти речь, – не сдержался тот и пришпорил коня – но Леннар, само собой, и не думал его догонять. Так что, проехав пару десятков шагов, Кадан был вынужден замедлить ход.

– Что еще я должен знать? – устало спросил Кадан, снова пристраиваясь боком к его коню.

– Устав предоставляет магистру почти неограниченную власть над оруженосцем.

И хотя Кадан вначале хотел поинтересоваться, что насчет власти рыцаря над оруженосцем, он поразмыслил немного и вместо этого спросил:

– Но что будет теперь? Когда магистр… Если его осудят?

Леннар поджал губы.

– Я говорил тебе, что сейчас не лучшее время принимать обет.

– Но я же не об этом, Леннар. Что будет с тобой?

Ленар умолк и далеко не сразу произнес:

– Мои обеты уже принесены, и я не тот человек, чтобы от них отступать. Что останется от меня, если я нарушу обет?

– Ты считаешь, что кроме обета в тебе нету ничего?

– Думаю, нет, – Леннар качнул головой. – Я младший сын не слишком знатного рода. У меня нет ни денег, ни земель.

– Не богатство делает человека собой.

– А что?

Кадан замешкался. Спустя несколько недель он все еще не знал Леннара достаточно хорошо, чтобы судить о нем.

– У тебя есть твой меч… – только и смог произнести он.

– Вот именно, – подтвердил Ленар, – меч. На груди у меня крест, и он делает меня слугой Бога. Меч мой разит во имя Его. Но убери крест, и ты увидишь перед собой лишь человека, который не умеет ничего, кроме как орудовать мечом. Единственное занятие, которое я смогу найти для себя – убивать за деньги или за хлеб.

– Ты можешь пойти на службу к одному из королей… – растерянно произнес Кадан, но Леннар отрезал:

– Нет. Ни один из королей не стоит того, чтобы ради него совершить грех.

Кадан опустил взгляд.

– Это от того, что Филипп предал вас, ты считаешь так?

– Отчасти. Но дело не только в нем.

– Но… Ты мог бы уплыть далеко-далеко. На запад или на восток. На западе ты мог бы служить моему отцу…

Леннар сделал вид, что не заметил последних слов.

– Святая земля потеряна, – сказал он, – восток закрыт для нас. Очень трудно отвоевать утраченное, особенно, когда преследуют тех, чья святая обязанность вернуть Гроб Господень.

– И все, что вы делаете, теряет смысл.

– Именно так.

– Но тогда зачем служить…

– Видимо, ты не сможешь понять, – говоря последние слова, Леннар отвернулся от него, и между путниками надолго наступила тишина.

– Ты должен будешь забыть о ярких цветах, – через какое-то время продолжил он. – Одежда служителя ордена может быть только одного цвета: будь то белый, черный или бурый. В доказательство того, что мы, рыцари, принявшие монашеский обет, служим Господу, наши мантии и плащи одного цвета – белого. Оруженосцы и служители носят черный и бурый цвет.

– Хорошо, – Кадан понуро кивнул. Предыдущий разговор волновал его куда больше, чем цвет одежд, но он не решился возобновить его.

Оружие и сбруя рыцарей тоже не имели никаких украшений – хотя и были выполнены на совесть. Одежды братьев не различались между собой ничем, кроме цвета.

– Вступив в Орден, мы утрачиваем свое родовое имя и получаем новое, по которому только и можно обращаться к нам, – продолжал Леннар на следующий день, когда до ворот замка оставалось всего несколько часов пути, – брат Гуго, брат Жофруа, брат Ролан.

– Брат Леннар… – протянул Кадан, и хотя от первого слова по венам его разлилось тепло, со вторым, казалось, что-то было не так, – брат Кадан… назови меня так.

– Ты еще не принял обет.

Леннар отвернулся от него и сосредоточил взгляд на конечной точке их пути.

Одна из последних нетронутых резиденций Ордена возносилась над холмами и рекой, горделивая и прекрасная, на фоне неба Саксонии. Двести лет она воодушевляла впечатлительные души и трогала сердца, оставляя в них неизгладимый след.

Гранитные стены и башни вздымались над лесом в командорстве, который еще год назад подчинялся Восточному отделению Ордена, главенствующему в германских герцогствах, подчиненного в свою очередь, как и все европейские провинции ордена тамплиеров, Великому Магистру. Теперь же оно, как и все отделения, подвластные Храму, лишилось головы.

Ворота были подняты для всадников.

Миновав их, путешественники оказались на просторном дворе. Помимо донжона, который можно было отыскать в любом замке, здесь возвышалась небольшая часовня, зал для собраний капитула. В отдельном здании размещались покои командора и братии, а под ними находились кладовые и погреба.

Вороны метались кругом черно-белой хоругви, развевавшейся на древке позолоченного креста на церковном шпиле.

– Сейчас отправляйся к коменданту. Скажи, что я прислал тебя. А мне нужно передать письмо, – с этими словами Леннар направил коня к конюшне, оставив Кадана в одиночестве озираться кругом.

Хмурым летним утром, после трехдневного поста и бдений, Кадан Локхарт, а теперь просто брат Кадан, вступил в новую жизнь.**

Он отказался от охоты и игры в шахматы, ибо теперь подобные развлечения были ему запрещены. И хотя жертва его была сродни жертве каждого из рыцарей, не о Храме и не о Кресте думал он, когда, в согласии с обрядом, клинок Леннара касался его плеча.

Для Кадана это утро и небо, и разорвавший тишину звук органа – все приобрело свой особый таинственный смысл.

Сердце его переполняла радость, горячая и всепоглощающая, подобная солнцу, поднявшемуся над деревьями, когда он смотрел в глаза Леннара, возвышавшегося над ним.

Однако первое разочарование настигло его вечером того же дня.

Он хотел было последовать за своим господином на ночь, в общую спальню, но Леннар ему отказал.

– Оруженосцы спят отдельно от нас, – сказал он, – я вас предупреждал.

– Предупреждали, – подтвердил Кадан. "Но я не верил вашим словам". Счастье, теплившееся в его сердце с самого утра, раскололось на тысячу осколков и теперь резало грудь.

Леннар провел его в конец коридора и, распахнув дверь, предложил пройти в залу, где так же, как и в покоях рыцарей, узкие кровати стояли в ряд одна за другой.

– С этого момента спать вы будете в сорочке, подштанниках, полотняных штанах и опоясанным кушаком. Сами догадайтесь почему. Постель ваша буде состоять из трех простынь, соломенного тюфяка и двух покровов. Один из покровов вам дозволено сменить на кисейное покрывало, если кастелян выдаст вам его. Никакой другой одежды, кроме той, что выдана кастеляном, вы носить не можете. Если вы позволите себе что-то купить вдобавок к ней, вы узнаете, насколько быстро произнесет свой вердикт по этому поводу суд.

Кастелян в самом деле выдал Кадану несколько вещей еще до того, как тот отправлялся в храм. Среди них были доспех – более простой, чем у Леннара, но для Кадана достаточно тяжелый – черная туника, попона, плащ, сбруя для лошади и меч. Все, в чем нуждался бы человек, у которого не было ничего. И куда меньше, чем то, что Кадан привык иметь.

– Далее, – продолжал тем временем Леннар, – моей обязанностью является ознакомить вас с тем, как следует появляться к трапезе – и приходить к ней обязательно вовремя. Необходимо являться по звуку колокола. Когда звон его объявляет, что наступило время принятия пищи, надо войти в трапезную и ожидать священников и духовников, чтобы вознести молитву перед едой. Вы должны взять на свою долю хлеба и воды. Прочесть молитву. После чего можете сесть и преломить ваш хлеб. Если вы окажетесь рядом с капелланом, вам следует смиренно произнести "Отче наш" перед тем, как приступить к еде. После этого можете вкушать в мире и в молчании хлеб и те яства, которые пошлет вам Господь. Но вы ничего не можете требовать, кроме хлеба и воды, ибо ничего больше вам не обещано.

«Отче наш» и еще две молитвы читали всегда: просыпаясь к заутрене в четыре часа утра. Вставая и надевая доспех. Спускаясь к завтраку. Заканчивая еду.

После еды направлялись в часовню вместе со священниками и в молчании воздавали благодарность Спасителю. Разговаривать до того, как был произнесен "Отче наш" и священник заканчивал слова благодарности к Богу, было запрещено.

Когда на колокольне звонили девятый час, снова следовало отправиться в часовню, и если там был священник, слушали его. Если же нет, произносили "Отче наш" тринадцать раз, семь раз "Богородицу" и шесть раз дневную молитву.

Во время вечерни произносили все три молитвы восемнадцать, девять и девять раз. После этого можно было отправляться ужинать. Перед повечерней, следовало немного угоститься, чем Бог послал: вином или водой – по выбору командора. Затем, если Кадан имел от Леннара какие-то распоряжения, нужно было исполнить их. Затем отправлялся слушать повечерню, где четырнадцать раз читал "Отче наш", а другие две молитвы по семь и семь раз.

В постели, перед тем как заснуть, читали "Отче наш" один раз, но, услышав удар колокола к заутрене, нужно было встать и прослушать мессу. Затем двадцать шесть раз повторить "Отче наш", а "Богородицу" и утреннюю молитву по тринадцать раз. К этому прибавлялось тридцатикратное повторение "Отче наш" в память умерших и тридцатикратное – в честь живых, если на завтрак подавали что-то помимо хлеба и воды.

Одним словом, когда во время тренировки с мечом на заднем дворе Леннар прижал к себе Кадана и ощутил бедром его твердый, как камень, член, и Кадан услышал вопрос:

– Вы читаете "Отче наш", как я вам приказал? – Кадан едва не ударил его всерьез.

– Я только и делаю, что читаю "Отче наш", – выпалил он, вырываясь из рук мужчины, и развернулся к нему лицом. Грудь Кадана тяжело вздымалась, а ноздри трепетали от ярости, как ноздри коня после бешеной скачки.

– Вы знали, для чего вступаете в Храм.

– Да, но… – Кадан замолк, не сумев подобрать слов.

Те, казавшиеся недолгими, часы, когда Леннар учил его обращаться с мечом, сводили Кадана с ума.

То самое ощущение забытого древнего колдовства, которое он впервые испытал в первые дни пути, глядя на огонь, поднималось в нем. Все казалось правильным и единственно настоящим – рука Леннара на его плече, мягкий взгляд его теплых глаз. Улыбка, иногда скользившая на лице.

– Брат Леннар… – в отчаянии прошептал Кадан, не зная, как еще передать ему свою любовь, – простите меня. Я не должен вас желать – но я не могу преодолеть себя. Я хочу, чтобы вы касались меня. Чтобы я касался вас. Более того, я хочу ощутить вас внутри себя. И я не знаю, почему это грех – если все, что живет во мне, это безграничная любовь.

Леннар ответил почти мгновенно:

– Помимо пятидесяти раз, читайте еще "Богородицу" – тридцать пять.

Кадан испустил протяжный стон и, замахнувшись мечом, нанес удар, который Леннару едва удалось отразить.

* В главе использованы выдержки из настоящего устава Ордена тамплиеров

** В Ордене тамплиеров оруженосцы не считались полноценными членами Ордена и не проходили посвящение. Но у нас пусть будет так