Текст книги "Воин Храма (СИ)"

Автор книги: Нэйса Соот'Хэссе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

ГЛАВА 13

Всю ночь Леннар думал о том, чем может закончиться внезапная выходка Ролана.

Ролан был не из тех людей, кто предупреждал дважды и угрожал впустую. Если он и решил сообщить о своих выводах командору прежде, чем сказал о них на заседании капитула, то, безусловно, потому, что целью его было не само обвинение, а то, что оно могло дать.

Ярость Ролана Леннар мог понять. Более унизительный инцидент, чем быть публично выпоротым за драку с чужим оруженосцем, придумать было трудно. Но какие бы чувства ни терзали Ролана, Леннар не собирался отдавать Кадана в его руки ни на минуту – не говоря уже о том, чтобы отдать его на целых семь дней.

Если бы только вопрос не стоял о его собственном позорном изгнании из Ордена.

Леннар вертелся с боку на бок, пытаясь уснуть, и снова и снова прокручивал в голове свои неоправдавшиеся надежды увидеть святую землю, коснуться чего-то неизмеримо большего, чем ты сам.

Но даже теперь, когда планам его сбыться было уже не суждено, он не переставал думать о том, насколько чище стала его душа, когда он оказался здесь. И даже теперь, во времена гонений, он не хотел бы покинуть орден, если бы только такой выбор стоял перед ним. Не только из-за обетов и не только потому, что быть изгнанным с позором означало опозорить свое имя не только в стенах братства, но и в миру. Здесь, в стенах командорства, души его касался небесный свет, который Леннар не хотел потерять.

Утром он поднялся с кровати с неспокойной душой и с трудом смог вспомнить слова молитв – это был дурной знак.

Улучив момент между службами и едой, впервые за годы пребывания в Ордене Леннар нарушил устав и, отозвав Кадана в сторону, за один из складов, заговорил.

– Ролан желает, чтобы семь дней ты помогал ему и служил, как служишь мне.

Глаза Кадана расширились в удивлении и страхе.

– Сэр Леннар? – голос его дрогнул.

– Хотел бы ты этого или нет?

Кадан спрятал глаза.

– Если таков будет ваш приказ… То я готов служить вам, даже если эта служба будет заключаться в том, чтобы прислуживать ему.

Леннар кивнул.

– Ты боишься его? – спросил он.

Кадан повел плечом, но глаз не поднял.

– Да или нет?

– Это не страх, – тихо произнес Кадан, – он неприятен мне. Я не могу вам объяснить, – он коротко зыркнул на Леннара из-под ресниц, – в ваших глазах чистота небес. В его – колкая сталь. Он может быть вежлив и обходителен, но у меня все тело напрягается, когда он касается меня…

– Он касался тебя? – перебил его Леннар.

Кадан умолк, все еще глядя в землю перед собой.

Леннар на секунду поджал губы.

– Я никогда не видел тебя таким.

– Вы никогда не просили меня служить другому, – выпалил Кадан, и в глазах его вспыхнул знакомый огонь, когда он поднял на Леннара взгляд. – Вы прекрасно знаете, сэр Леннар, что я здесь ради вас. Что я должен сказать, если ваша воля – лишить меня последней радости выполнять ваши приказы?

Леннар торопливо накрыл пальцами его рот, и Кадан послушно замолк.

– Значит ли это, – спросил он, – что если со мной случится что-либо, ты покинешь стены храма?

Кадан смешался.

– Что может с вами случиться, сэр Леннар? – осторожно спросил он.

– Не знаю. Если я буду изгнан или казнен?

– Сэр Леннар… – Кадан перехватил его руку, – если вы поэтому хотите отдать меня… Если это грозит вам…

– Замолчи, – шикнул на него Леннар, – не должно до молитвы произносить пустых слов.

Кадан замолк.

– Так что мне следует делать? – все же решился спросить он.

– Ничего, – ответил Леннар. Опасливо огляделся по сторонам и поцеловал его в лоб, – только обещай, что покинешь братство, если останешься здесь без меня, и сразу же направишься домой.

– Хорошо, но я…

– Тихо, – за углом послышались звуки шагов, и Леннар всем телом прижал Кадана к стене, стараясь укрыть и его, и себя в тени между стропил.

Несколько рыцарей, шурша сапогами по гравию, прошло к заутрене. Леннар выждал еще несколько секунд и, рванув Кадана за локоть, тоже вывел на торный путь – так, будто не было между ними разговора и ничего не произошло.

Только лихорадочный блеск в глазах Кадана выдавал теперь, что между ними только что случился разговор – и что в конце Леннар коснулся его так, как рыцарю Храма нельзя было касаться никого и никогда.

– Ты принял решение? – Ролан снова оказался рядом с Леннаром, когда закончился молебен.

Леннар кивнул, но ответ давать не спешил. Прежде миновал узкий проход, ведущий от часовни к жилым корпусам, и только когда они покинули общий поток идущих со службы людей, произнес, обернувшись к Ролану:

– Пусть нас рассудит Бог.

В глазах Ролана отразилось непонимание, и Леннар отчетливо понял, что к такому исходу тот был не готов.

– Но зачем? – спросил тот растерянно. – Назови причину? Как ты объяснишь это командору?

– Ты все объяснил за меня, брат Ролан. Как бы мы ни договаривались с тобой, оскорбление, что ты нанес, бросает тень на мою честь. Сегодня ты решил произнести его наедине с братом Марком – у меня за спиной. Завтра ты станешь говорить о том, что почудилось тебе, братьям и прислужникам… Всем кругом.

– Если я лгу, – процедил Ролан, – пусть нас рассудит Капитул.

Он хотел было отвернуться и уйти, но Леннар поймал его за локоть и удержал.

– Если ты откажешь мне в праве вызвать тебя, то все узнают, что ты трус. Мне нет смысла скрывать. И чтобы защитить свою честь, тебе все равно придется ответить с мечом в руках.

Ролан скрипнул зубами.

– Ты безумец, – вполголоса выпалил он. – Ты отнимешь жизнь у брата ради благосклонности какого-то шотландского дикаря?

– А ты отнял бы жизнь у меня? Ты угрожаешь мне потерей всего. Так будь готов отвечать за свои слова.

– Хорошо, – Ролан вскинул подбородок. – Завтра на рассвете – устроит тебя?

– Да, – Леннар кивнул и, не желая продолжать разговор, пошел прочь.

А Ролан остался стоять. Ему было страшно – так же страшно, как при взгляде на могильную плиту было страшно Кадану, хотя Ролан и не знал об этом сходстве и причин своего страха не понимал.

В груди его поселился холод предчувствия неизбежности, и хотя никогда раньше Ролан не боялся идти в бой и не думал о том, что случится после него, теперь странная уверенность охватила его – что следующим утром он умрет.

И как бы ни стремился Ролан прогнать эту обреченность – не мог.

Не в силах побороть это предчувствие, Ролан решил сделать все, что может, чтобы его преодолеть.

Когда серебристые лучи рассветного солнца озарили деревянные кровли часовни и зала Капитула, двое рыцарей в полном пешем облачении стояли друг против друга на заднем дворе часовни.

Поединки, кроме тех, что присуждал совершить Капитул, были запрещены. Но оба уже приняли решение завершить дело сейчас.

Склонив колени и воткнув в мягкую землю меч, Леннар произнес молитву.

То же самое сделал и Ролан.

Затем оба встали, и Ролан, как принимающая сторона, нанес первый удар.

Мечи обоих рыцарей были тяжелы, и бой двигался неторопливо. С глухим звоном ударялись друг о друга клинки, а изредка попадая по кольчуге, они звенели еще тише.

Кадан, который каждое утро не мог отправиться на молебен, не взглянув на Леннара хоть бы издалека, на сей раз не увидел его у выхода из казарм. Смутное беспокойство зародилось в его голове. Давешний разговор и без того не давал ему покоя, а теперь и сам Леннар пропал.

Скрывшись в тенях между зданий и перебираясь между строениями так, чтобы лишние глаза не заметили его, Кадан, терзаемый смутным предчувствием, принялся обыскивать двор.

Солнце уже почти целиком поднялось из-за горизонта, когда он выбрался на задний двор часовни и замер, увидев, как сверкающий, им же до блеска начищенный клинок Леннара, срубает голову Ролана одним ударом.

Все стихло.

Леннар стоял, тяжело дыша, над телом некогда друга, теперь ставшего врагом.

Кадан расширившимися глазами смотрел на него.

А со стороны храма уже спешили братья, заранее оповещенные Роланом, которые должны были прекратить поединок до того, как случится смертельный исход.

Дело Леннара не разбирал Капитул.

Три дня и три ночи провел он в темнице под храмом, ощущая, как могильный холод обволакивает его со всех сторон.

Все три дня он провел в молитвах, видя перед собой остекленевшие глаза Ролана, глядевшие на него с отрубленной головы.

Кадан все три дня метался, думая о предупреждении Леннара и о слове, которое сам Кадан дал ему.

К концу второго дня ему удалось пробраться в темницу, хотя туда не пускали никого.

Кадан замер, разглядывая коленопреклоненную фигуру, и тихо позвал:

– Сэр Леннар…

Леннар вскинулся, открыл глаза, и взгляд его выхватил стройную фигурку юноши в темноте.

Кадан торопливо бросился к нему и прижался к решетке.

– Сэр Леннар, когда вас поведут на Капитул… Я могу приготовить коней. Мы успеем уйти, и даже если нас попытаются догнать – можем успеть. Прошу вас, уедемте к моему отцу.

– Брат Кадан, – перебил его Леннар, и Кадан умолк, когда его спокойный голос разрезал тишину. – Я не виновен и не собираюсь бежать. Господь направил мой клинок, чтобы я искоренил клевету.

Кадан сглотнул, непонимающе глядя на него.

– Сэр Леннар… Вас же изгонят все равно.

– Нет. Потому что Господь на моей стороне.

Наступила тишина. Оба смотрели друг на друга. Леннар выглядел спокойным, и Кадан каждой клеточкой кожи впитывал это спокойствие, исходившее от него.

– Идите, – сказал Леннар ему, – молитесь за меня. Больше я ничего не прошу.

Кадан оставил его.

А на следующий день Леннара вызвали на Капитул.

Суд проходил в молчании. Никто не обвинял его и не порицал, но Леннар знал, что это лишь от того, что никто не знает истинных причин, побудивших его поднять на брата клинок. Не говорил о них и командор.

– Я подумаю и вынесу приговор, – сказал брат Марк. Леннар вернулся в ряды братии, но стоял не вместе со всеми, как обычно, а чуть поодаль, и два рыцаря придерживали его закованные в железо руки.

Когда Капитул подошел к концу, его ненадолго вернули в темницу, но с наступлением заката командор приказал привести Леннара к себе.

Он стоял все так же в библиотеке, и когда конвой ввел Леннара, приказал всем покинуть помещение и оставить их вдвоем.

– Вот что, – сказал он, – твой проступок настолько серьезен, что я не могу оставить его. Но я и понимаю, по каким причинам ты совершил его – и не могу допустить, чтобы их узнал Капитул. Ты заставляешь меня разрываться пополам.

Леннар молча стоял на коленях перед ним. Руки его оставались закованы в кандалы.

– Я не судья, чтобы выносить приговор. Но я знаю, какой поступок мог бы искупить то, что ты совершил.

Леннар вскинулся.

– У меня есть шанс заслужить прощение? – спросил он.

– Ты не будешь изгнан из Ордена с позором, как это случилось бы, если бы брат Ролан осуществил свой план. И ты не будешь отправлен в бенедиктинский монастырь*, как требует того закон сейчас. Но будешь ли ты прощен – об этом ведает только Бог.

Леннар понимающе кивнул.

– Что я должен совершить во искупление грехов? – спросил он.

Командор взял в руки свиток, до тех пор лежавший на столе, покатал в пальцах и протянул перед собой.

– Это письмо должно быть доставлено в парижский храм. Туда, где нынче горят костры.

Леннар прикрыл глаза и шумно выдохнул. Самообладание на миг отказало ему.

– Благодарю, – произнес он, – благодарю вас, брат Марк. Я был бы счастлив выполнить для вас подобное поручение, это не искупление, но награда для меня.

– Возможно, это и к лучшему, если ты считаешь так.

Командор приблизился и сам спрятал свиток ему за пазуху.

– Ты поедешь на север, чтобы спутать след. Затем дорогу отыщешь сам. Ты должен успеть до наступления зимы.

Командор шагнул назад и крикнул, так чтобы слышали за дверью:

– Освободить брата Леннара.

Один из рыцарей, что привели его сюда, тут же вошел и принялся молча выполнять приказ.

– И помните, брат Леннар, – произнес командор таким тоном, будто сказанное звучало уже не в первый раз, – вы должны достичь обители, где вам предстоит провести остаток дней, в кратчайшие сроки до начала зимы.

ГЛАВА 14

На следующее утро, когда против всяких правил Леннар на рассвете появился в спальне оруженосцев, Кадан охнул и, едва не уронив на пол плащ, зажал рот рукой.

Леннар знаком приказал ему молчать и кивнул на дверь, а в следующее мгновенье исчез в полумраке сам.

Следуя за мельтешащим впереди силуэтом, Кадан выбрался во двор и нагнал Леннара уже на конюшне.

– Вы на свободе, – выдохнул он.

Леннар торопливо прикрыл двумя пальцами его рот и вполголоса произнес:

– Седлайте коней и ведите их к воротам. Я заберу снаряжение и вскоре вас нагоню.

Кадан кивнул непонимающе и радостно и принялся за сбрую – а Леннар исчез.

Они покинули командорство, когда занимался рассвет, а старые стены тонули в сизом тумане, пронизанном первыми хлопьями раннего снега, который таял в воздухе не долетая до земли. Уже не кричали птицы над хоругвью, и белый флаг обмяк, лишившись ветра в своих крыльях.

И все же Кадан чувствовал себя необыкновенно легко, как будто нестерпимо тяжелый груз упал с его плеч.

Поначалу он держался, уже по привычке, на полкорпуса позади – как того требовал устав. Но когда стены скрылись далеко позади них, позволил себе, как раньше, выехать вперед.

– Куда мы едем? – спросил он.

Леннар смотрел вдаль и как будто бы его не замечал.

Кадан настаивать не стал, как бы ни хотел выяснить, что изменилось за прошедшую ночь. Лицо Леннара было пронзительно мрачным, и Кадан опасался тревожить его, понимая, что рискует навредить еще сильней.

Он уже перестал ждать ответа, когда в тишине глухо прозвучал голос его рыцаря:

– В Париж.

– В Париж? – Кадан не сразу поверил тому, что только что узнал. Ворох чувств захватил его: предвкушение, ожидание нового начала – и в то же время страх. – Разве он не на юго-западе? – спросил он и тут же: – Разве там тамплиеров не сжигают, как еретиков?

– Да, он на юго-западе, – ответил Леннар, а на второй вопрос не сказал ничего.

Дул промозглый ветер. И хотя снег прекратился, едва командорство потерялось из виду, то и дело начинался мелкий противный дождик. Дороги развезло, и Леннар не был уверен, что успеет добраться до места до наступления настоящей зимы.

Снова они ехали в молчании. Редкие деревеньки иногда выглядывали из тумана, но Леннар старался обходить их стороной. Большую часть времени путники находились только вдвоем, в окружении деревьев, черневших по бокам от дороги, и Кадану невольно хотелось приблизиться к Леннару еще чуть-чуть, погладить его поникшее плечо и запечатлеть на виске нежный поцелуй.

Леннар изменился. Кадан понял это почти сразу, когда увидел его тем утром, но с каждым днем, проведенным в дороге, ощущение это становилось сильней.

Точно чучело, которое сняли с шеста, он обмяк, будто ему не хватало сил держаться верхом, и если в командорстве он еще старался следить за собой, то здесь, когда кроме Кадана его не видел никто, совсем поник.

По вечерам у костра он сидел скрючившись, протянув руки к самому огню, и тоже ничего не говорил. Только когда к концу третьего дня Кадан начал кашлять, с неожиданной нежностью укрыл его плащом и притянул к себе.

– Простите, – пробормотал Кадан, которому в самом деле стало стыдно от того, что кроме мыслей, терзавших Леннара, рыцарь должен будет взять под опеку еще и его, – со мной все хорошо, – он замолк, но отстраняться не стал, – а с вами?

Леннар долго молчал.

– Я не знаю, – наконец сказал он, – сам до конца не могу понять. Всю мою жизнь меня вели мысли о том, что я родился не просто так. Что у меня есть судьба, и однажды я смогу воплотить ее в жизнь. Ее светоч горел далеко впереди, и я знал, что у меня есть цель. Сейчас я пытаюсь вспомнить, когда это началось – и с ужасом думаю, что эту глупость придумал себе, когда мне было десять или двенадцать лет. Значит, я до сих пор не повзрослел?

– Не вижу ничего детского в том, чтобы верить в свет вдалеке, – тихо сказал Кадан и, прижавшись к нему плотней, снизу вверх попытался заглянуть в глаза.

Уголки губ Леннара горестно изогнулись, и он покачал головой.

– Но ничего нет, – тихо сказал он, – нет дороги в святую землю, нет крестовых походов… Даже самого ордена нет. Есть только устав, который давно потерял смысл, и которому, должно быть, давно уже не следует никто, кроме меня. Впрочем… – он ненадолго замолк и отвел взгляд от огня, – теперь и этого нет. Закончить дни, скитаясь по дорогам без цели и надежды – вот моя судьба.

Кадан облизнул губы, не решаясь задать вопрос.

– Он изгнал вас? – все же спросил он.

Леннар испустил грустный смешок и не сказал больше ничего.

Какое-то время он сидел молча, глядя, как пляшут языки пламени, но они не согревали его, потому что холод поселился внутри, и огню было не дотянуться до самого дна его сердца.

Затем Леннар резко развернулся и, рывком опрокинув Кадана на спину, навис над ним.

– Разреши мне… – прошептал он, – испробовать тебя. Я хочу совершить грех.

Кадан смотрел на него расширившимися глазами и дрожал. Он давно уже перестал ждать, смирившись с ролью тени подле человека, который стал воплощением его служения.

Леннар ждал. Кадан понял вдруг, что еще миг – и он отшатнется назад, пожалев о собственном желании и раскаявшись в нем.

– Да… – прошептал юноша и раздвинул ноги, пропуская Леннара между них, – да, мой сеньор.

Леннар раздевал его торопливо, дрожащими от возбуждения пальцами, и тут же подкладывал одежду Кадану под плечи, чтобы тот мог смотреть на него.

Вокруг подвывал ветер, но им было тепло от тел друг друга, хотя оба понимали, что стоит им разомкнуть объятья, как осень возьмет свое.

Леннар не знал, что делать, но руки двигались за него. Едва он увидел вход Кадана – мучительно узкий – как понял, что не поместится в нем. Он принялся ласкать маленькую звездочку, оглаживая пальцами в надежде, что она разомкнется перед ним, но когда этого так и не произошло, смочил пальцы слюной и проник внутрь.

Кадан крепко стискивал его плечи и смотрел в глаза – пронзительно, глубоко-глубоко, заглядывая на самое дно, так что если бы Леннар и хотел, не смог бы в эти мгновения оторваться от него.

Он изогнул спину и приник губами к плечу юноши, целуя белое тело. Кадан задрожал еще сильней, откликаясь на каждую ласку, как лютня откликается на малейшее движение пальцев менестреля.

Когда Леннар вошел, Кадан выгнулся под ним колесом, силясь приникнуть плотней.

– Леннар… – выдохнул он и, обхватив шею рыцаря руками, принялся гладить ее.

Губы Леннара скользнули к его губам, снова целуя.

Все, что произошло между ними, оказалось невозможно быстрым и не потушило пожар, но лишь распалило его.

Леннар, полулежа у огня, прижимал Кадана к себе, стискивал так, будто боялся потерять, и отчетливо понимал, что хочет еще, прямо сейчас.

Леннар был полон и цел лишь эти несколько минут, когда они принадлежали друг другу, и не существовало больше ничего кругом – кроме, разве что, пламени костра, плясавшего у ног.

– Холодает, – тихонько пробормотал Кадан и невольно кашлянул.

Леннар укрыл их обоих плащом, но это не слишком помогло.

Кадан продолжал кашлять на следующий, и на следующий день. До поворота на большой тракт, ведущий в Нормандию, оставалась еще пара дней, но Леннар чувствовал, что еще немного – и юноша сляжет совсем.

Хотя по бокам дороги продолжали мелькать деревеньки, и в некоторых из них наверняка можно было бы отыскать трактир, Леннар понимал, что ни один дом не примет его, пока он в плаще.

Кадан однако кашлял все сильней. Леннар стискивал зубы и всерьез уже подумывал о том, чтобы переодеться простым странником, когда дорога, заложив петлю, свернула в лес.

Леннар пересадил вконец ослабевшего Кадана на своего коня, и теперь они ехали так, на одном. Леннар крепко прижимал Кадана к себе, напрочь забыв о письме и о цели, к которой ведет его путь. Все мысли его сводились к тому, чтобы найти теплое укрытие на несколько ночей, где Кадан смог бы немного отдохнуть.

Сам же Кадан поминутно впадал в бред. Он цеплялся за шею Леннара, но отчего-то называл его Льеф – и обида колола рыцарю грудь при мысли о том, что в голове его спутника обитает кто-то другой.

В те минуты, когда Кадан окончательно погружался в сон, ему чудились огни костров – то ли погребальных, то ли тех, на которых сжигали еретиков. Блестело под солнцем лезвие меча Леннара, и раз за разом Ролан падал на землю, пораженный его клинком – только не так, как это случилось наяву. Голова убитого оставалась на плечах, зато сам он успевал прорубить Леннару плечо.

Все прочее тоже было иным – плечи Леннара и его собственные во сне украшал встопорщенный, промокший мех, но от меха этого было тепло, как и от рук мужчины, обнимавшего его.

У него было еще много-много снов, смешавшихся между собой, и во всех Леннар обнимал его, но Кадан почему-то называл его "Льеф".

Наконец конь вынес обоих на небольшую поляну. С одной из сторон ее стояла крепко сбитая изба, мало походившая на те дома, которые они проезжали до сих пор. Бревна ее стояли вертикально, а по обе стороны от дверей высились резные столбы.

"Ведьминский двор", – подумал Леннар, потому что никто, кроме ведьмы, опасавшейся церкви, не стал бы селиться так далеко в лесу.

Но Леннару было все равно. Он и сам был теперь такой – скрывался от людей. Хотя еще несколько лет назад любой замок встречал его и подобных ему как героев.

Спешившись и осторожно устроив Кадана в седле так, чтобы тот не упал, Леннар приблизился к дому и постучал в дверь.

Ему открыли почти сразу – хозяйка явно не опасалась гостей. А когда дверь распахнулась, Леннар увидел в руках ее нож, который тут же скрылся в складках одежд.

– Кто здесь? – спросила женщина, плотнее кутая лицо в платок, но Леннар все же успел разглядеть на правой щеке пузырящийся ожог. Он вгляделся в лицо, показавшееся ему знакомым. Женщина не имела возраста, хотя из-за уродства никто и не решился бы назвать ее молодой. Но ей могло быть и тридцать, и пятьдесят, а может, и более того лет.

– Мы путники, – сказал Леннар, – нам нужен ночлег. И мой спутник… Он болен. Возможно, ты могла бы ему помочь?

Бледные сухие губы женщины исказила усмешка, когда холодный взгляд ее упал на шотландца, все еще сидевшего в седле и с трудом удерживавшегося от того, чтобы не упасть.

– Может, и могла бы, – сказала она, – да что мне будет с того?

– Я отплачу серебром.

– Оно мне не нужно, здесь нечего покупать.

– Тогда что?

Женщина перевела взгляд на Леннара и, поразмыслив, произнесла:

– Заходи. Сочтемся потом. Будет у тебя ко мне… долг.