Текст книги "Соmеdiе dе Frаnсе (СИ)"

Автор книги: Нэйса Соот'Хэссе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)

* слово «эльф» в произношении некоторых германо-скандинавских языков.

ГЛАВА 11. Поместье герцога де Ла Клермон

– Как вы провели время на балу? – выдохнул Рауль в ухо Кадану.

Волосы его щекотали плечи шотландца, а член внутри распирал и пробуждал постыдное, болезненное желание.

Вся спина юноши покрылась испариной, и такая же влажная грудь Рауля, покрытая легкой сеточкой мягких волосков, которые тот не считал нужным удалять, скользила по ней туда и сюда.

Каждый толчок усиливал вожделение и причинял новую боль.

Этой ночью Рауль был груб, хотя Кадан и не думал сопротивляться ему. Это был каприз – и Кадан знал, что ему нужно потакать. Что Рауль насытится, злость пройдет, оставив лишь лиловые соцветья синяков на руках – и Рауль снова станет нежен, как домашний кот.

Рауль целовал его шею, зарываясь носом в пропахшую пудрой копну рыжих волос, впивался в белую кожу зубами, чтобы затем снова начать целовать.

– Я, – толчок, – задал, – еще толчок, – вопрос.

– Хорошо, – выдохнул Кадан, впиваясь зубами в краешек подушки, чтобы приглушить боль.

– Со мной или на балу?

У Кадана перед глазами давно уже все плыло.

– С вами, Рауль.

"А с ним?" – хотел спросить Рауль, но не смог, потому что знал ответ. Он толкнулся особенно глубоко, почти заставляя себя излиться в податливое тело, но так и не сумел дотянуться до того, что находилось в его глубине.

– Хорошо провели время?

Кадан, едва покинувший спальню любовника, вздрогнул и плотнее закутался в шелковый, расшитый серебром халат. Волосы его были растрепаны – он и не думал приводить себя в порядок, намереваясь просто добраться до спальни и уснуть.

Луи стоял в полумраке за поворотом лестницы, и глаза его мерцали в темноте.

Кадан молчал.

Луи вышел из сумрака и приблизился к нему вплотную.

– Я задал вопрос. С вашей стороны было бы невежливо мне не отвечать.

Кадан ощутил горячее дыхание на собственных губах, и пламя затлело внизу его живота.

– Вам нравится, когда он сжимает вас, вот так?

Луи подхватил Кадана за талию и притиснул к себе, выбивая воздух из легких. К бедру его прижался мгновенно затвердевший член.

– О, мой брат не сумел вас удовлетворить?

Кадан стоял неподвижно, кровь шумела у него в висках, бешено стучавшее сердце мешало говорить.

Лицо Луи наклонилось к его плечу, вдыхая запах волос, пропахших сейчас еще и табаком. Губы замерли в миллиметре от нежной кожи.

– Если вы не отпустите меня сейчас, – сказал Кадан вполголоса, зная, что Луи отлично слышит его, – он вас убьет.

Луи замер на какое-то время. Только горячее дыхание его продолжало щекотать шею Кадана, и замерла на пояснице рука. Луи держал его властно, но в то же время бережно, и сила, исходившая от него, заставляла Кадана окончательно терять над собой контроль.

А затем все прекратилось в один миг.

Луи отстранился от него, исчезла рука.

– Идите спать. Эта ночь, должно быть, изрядно вымотала вас.

– Благодарю, – Кадан мгновенно обмяк и, лишь положив руку на стену, сумел устоять. Сделав глубокий вдох, он отвернулся и, шурша по полу полами халата, поспешил к себе.

Утром следующего дня Рауль, как и ожидал Кадан, пригласил его к себе.

– У меня проблема, – сказал он, постукивая узенькой ложечкой по яйцу, которое вполне мог разбить одним щелчком – но, видимо, не хотел, – садись.

Кадан задумчиво проследил за его действиями и неторопливо направился к своему концу стола.

Камердинер мгновенно опустил на стол перед ним чашечку с другим яйцом – Кадан пил их сырыми, так ему велел наставник по вокальному мастерству.

– Твоя проблема во мне? – осторожно спросил он.

Со дня приезда Луи находиться рядом с Раулем, играть в его игру становилось все трудней.

– В каком-то смысле.

Рауль наконец разбил яйцо и, сняв белую скользкую шапочку, приступил к еде.

Кадан осторожно сделал глоток. Чтобы ему не было слишком пресно, в яйцо для него добавляли корицу и иногда ваниль, но он эти яйца все равно не слишком любил. Голос был достаточно крепок и до того, как он начал их пить.

– Мой отец прислал письмо, – заметил Рауль, не отрываясь от еды.

– Как я заметил, твой отец вообще любит писать, – Кадан беззаботно сделал еще один глоток. Ему стало легче от мысли о том, что они больше не станут говорить про бал.

– Такого не было до того, как появился ты, – Рауль поднял глаза от яйца и в упор посмотрел на собеседника.

Кадан повел плечом.

– Ты игнорируешь его приказы, чего еще ты ожидал.

Рауль стиснул салфетку. Безразличие Кадана, который в последнее время был единственной причиной его бед, сводило его с ума.

– Он хочет, чтобы твоя труппа сыграла для него.

Кадан вскинулся, брови его взлетели вверх.

Несколько секунд он молчал. Рауль тоже перестал есть.

– Полагаю, это проблема, да, – согласился он, – для тебя. Если герцог де Ла-Клермон хочет, чтобы я сыграл для него – не вижу причин, почему бы и нет.

Рауль, продолжая стискивать в пальцах салфетку, смотрел на него.

– Он знает, что ты мой любовник, – сказал он наконец, – не может не знать.

– Что с того? – Кадан сделал еще глоток и легко улыбнулся. – Разве у тебя не было любовников до меня?

– Не было тех, кому я… – Рауль умолк на какое-то время, а затем продолжил уже более беспечно, хотя голос его и продолжал звенеть перетянутой струной, – в общем, думаю, он заметил, что все это немного затянулось. И хочет посмотреть, кто так плохо влияет на меня.

– Я? Могу плохо влиять на тебя? – Кадан вышел из-за стола и обошел его кругом. – Мой дорогой, с тех пор, как мы вместе, вы почти перестали шастать по кабакам, больше не громите чужих усадеб и даже почти что не курите разноцветных порошков. И вы еще хотите сказать, что я плохо влияю на вас?

Он пристроился на краешек стола перед самым носом Рауля, но долго там не просидел – тот мгновенно подхватил его за ягодицы, крепко стиснул, наслаждаясь упругостью тела любовника, и, усадив к себе на колени, принялся целовать.

Рауль властно сминал мягкие губы, проникал глубоко в покорный рот, исследовал самое его дно – но все равно не мог избавиться от чувства, что нутро остается недоступным для него.

Рауль выехал в направлении поместья через два дня – чтобы обеспечить прием. Кадан остался в городе еще ненадолго – ему нужно было подобрать актеров, которые поедут с ним, выбрать декорации, костюмы, репертуар.

Чем занимался все это время Луи – никто из них не знал, хотя Кадан и не мог избавиться от мыслей о нем.

Наконец, кортеж был собран и также отправился в путь. Погода стояла уже прохладная, но скоро ожидались затяжные дожди, и если бы кто-то спросил Кадана, он бы сказал, что герцогу самому пора перебраться в городской дворец – а не наоборот.

Более двух недель они провели в пути, а когда наконец оказались в поместье Клермон в Аквитании, выяснилось, что сам герцог отправился на охоту на несколько дней.

– Ничего, – сказал Рауль, помогая Кадану выбраться из носилок. Он замолк на несколько мгновений, удерживая юношу в руках. Гибкое тело неизменно заводило его даже теперь – спустя шесть лет. Желание и жажда вспыхивали мгновенно, когда кожа Кадана соприкасалась с его кожей, даже сквозь шелк рубашки и бархат камзола Рауль чувствовал исходивший от него жар. Когда Кадан был чуть дальше, в нескольких шагах, ему удавалось говорить с ним, смотреть на него – и Рауль не мог отрицать, что Кадан интересен ему как собеседник, как человек. Но все это ни в какое сравнение не шло с той безумной тягой, которая накрывала его при мысли о том, что можно им овладеть. – Я сам подберу вам апартаменты, – немного охрипшим голосом продолжил он, – не стоит рассчитывать на то, что они будут столь же роскошны, как те, что вы занимаете в моем городском дворце. Здесь вы просто актер, и здесь заправляет мой отец.

– А кто я для вас там? – Кадан насмешливо поднял бровь, но Рауль ничего не ответил ему кроме короткого "Пройдемте со мной".

Комнаты, предложенные Кадану в поместье, в самом деле были намного скромней. Окна выходили на внутренний двор, и мебель кое-где потрескалась, к тому же на комодах явно серьезно недоставало свечей. Он давно уже отвык от подобного и не удержался от ядовитого:

– Вы всех дорогих гостей располагаете здесь?

– Нет, – сухо сказал Рауль, – здесь располагаются те, кто не имеет дворянского титула. Но кто все равно достаточно важен для нас, чтобы не ночевать на конюшне.

Кадан повел плечом, слова Рауля болезненно укололи его. Он хотел поинтересоваться, как продвигается дело с прошением королю, но не успел.

– Отдыхайте. Я направлю к вам слуг. А завтра я покажу вам окрестности. Вы еще не отвыкли ездить верхом?

– Я и не помню, чтобы садился когда-то на коня. Но, думаю, разберусь. Скажите… А мадемуазель Силвиан тоже здесь?

Рауль не ответил ничего, из чего Кадан сделал вывод: "Да. Она тоже здесь".

Остаток дня о нем в самом деле заботились с достаточным почтением, слуги принесли ему ванну, подали ужин в комнату – последнее немного насторожило Кадана, но он настолько устал с дороги, что принял такое положение вещей за заботу Рауля.

Он ожидал, что сам маркиз навестит его ближе к ночи, но уснул, так и не дождавшись его.

Наконец утром, разбуженный камердинером, Кадан, не выбираясь из постели, выпил свое утреннее яйцо. При его же поддержке облачился в ни разу не ношеный охотничий костюмчик, который заказал давным-давно – сам не зная для чего. Силясь подавить зевоту, он спустился во двор и направился к конюшне, однако Рауля было не видать. Зато в стойлах стояло несколько новых лошадей.

– Это для вас, – конюх указал ему на крапчатую кобылу, очевидно, благородных кровей – хотя Кадан и не разбирался в лошадях.

– Можешь ты узнать, как скоро появится маркиз? – поинтересовался он.

– Вряд ли скоро, – конюх усмехнулся. Это был молодой, крепкий парень с копной нечесаных пшеничных волос, и взгляд его скользил по фигурке Кадана так, как будто тот был леденцом, и конюх никак не мог решить, с какой стороны начать его есть, – герцог вернулся на рассвете и пригласил его к себе. На кухне только и разговоры о том, что они все утро кричат.

– Понятно… – ответил Кадан и обернулся на свою лошадку, – могу я пока испробовать ее?

– Да, почему нет.

Конюх вывел кобылу из стойла и оставил их с Каданом наедине. Когда первая взаимная настороженность немного прошла, Кадан попытался запрыгнуть в седло и обнаружил, что это удалось ему довольно легко.

Он сделал круг по двору – не давая, правда, кобыле перейти даже на рысь – и, вернув ее в конюшню, спрыгнул на землю. Погладил по ушам.

Кадан уже поставил ее в стойло и собирался отправиться к себе до тех пор, пока его снова не позовут, но, сделав несколько шагов, увидел Луи прямо напротив себя.

Кадан невольно сделал шаг назад. Глаза Луи горели огнем, и взгляд его пронизывал насквозь. В одной руке он держал поводья коня – такого же черного, как его волосы и костюм.

– Я уже уходил, – сказал Кадан зачем-то, – не могли бы вы пропустить меня?

– Вы боитесь меня? – Луи ловко примотал поводья к поддерживавшему крышу столбу, но умудрился сделать это так, что конь остался стоять посреди пути, перегораживая дорогу к выходу.

– С чего бы вдруг, – Кадан отступил еще на шаг назад.

Луи вдруг оказался невозможно близко и, стиснув его в объятиях, прижал к себе. Кадан потерял возможность дышать, только сердце глухо билось где-то у самого горла, кровь зашумела в ушах так же, как и в прошлый раз, когда Луи касался его. И снова внизу живота напряглось, как будто в прикосновениях Луи крылось какое-то колдовство.

– Пустите… – выдохнул он, и не думая отбиваться. Ноги и руки вдруг перестали слушаться, и, вопреки словам, Кадан хотел только одного: чтобы Луи не выпускал его. По возможности – никогда.

– Вы не можете отказывать мне, – заявил Луи категорично и зло, – вы никогда не принадлежали и никогда не будете принадлежать ему.

Кадан тяжело дышал, и голос не слушался его.

Луи в довершение всего впился в его губы, и губы Кадана покорно поддались его напору. Кадан не понимал, что происходит с ним. Во сне, где он видел Луи много раз, все было не так. Луи никогда не был с ним груб, никогда не был с ним жесток. Был кто-то еще, кто причинял ему боль – но как ни старался, Кадан не мог разглядеть его лица.

Теперь все смешалось.

Кадан сам не заметил, в какой момент Луи отпустил его губы на волю – но только губы. Он рывком развернул Кадана к себе спиной, тот едва успел упереться руками в стену.

Руки Луи зашарили по его бокам, забираясь под камзол. Там, где они касались кожи сквозь шелк, тело пылало огнем.

Луи стиснул член Кадана сквозь кюлоты одной рукой, так что слезы едва не брызнули у того из глаз – но он лишь подался навстречу, когда другая рука потянула кюлоты вниз, и пах Луи, обжигающе горячий, но еще обтянутый тканью, ткнулся ему в зад.

Кадан чуть потерся о него: он окончательно перестал контролировать себя.

Затем пальцы Луи сжались до боли, так что возбуждение стало сходить на нет, и тот шагнул назад.

Кадан сполз по стене, едва найдя в себе силы перевернуться. Он сидел на ворохе соломы и пьяно смотрел на мужчину, только что едва не изнасиловавшего его.

– Шлюха, – выплюнул Луи, – ты этого хотел? Ты понимаешь только так?

Кадан молчал.

Луи сделал еще один шаг назад. Он стиснул кулак.

– Не появляйся больше мне на глаза.

Ни слова более не говоря, Луи решительно направился прочь, а Кадан остался сидеть, глядя ему вслед. Он был бы не против, чтобы молния ударила в конюшню прямо сейчас, и пламя объяло его – тогда его мучения стали бы легче и прекратились бы быстрей.

ГЛАВА 12. Плащ и шпага

Рауль в тот день на конюшне так и не появился. Кадан посидел какое-то время, силясь подавить обиду и стыд, наполнившие его, потом встал, оправил одежду и снова стал седлать коня.

Замок Клермон давил на него. Он был слишком холодным, мрачным и сырым. Старые стены казались надгробными плитами, призванными увековечить давно ушедшую эпоху, а каждый взгляд здесь дышал враждой – он был чужим тут, и он не был достоин наследника рода де Ла-Клермон.

Взобравшись на свою крапчатую, он дал ей шпоры, ворота легко открылись перед ним, и Кадан галопом вылетел на поросший травой простор. Несколько домишек промелькнуло с обеих сторон, а затем по правую руку потянулся поросший мхом торфяник. По левую все еще шли луга, покрытые влажной высокой травой – всю ночь шел дождь, и наверняка он собирался пойти еще раз днем.

Здесь было лучше. Кадан подумал, что мог бы полюбить эти места, если бы они не принадлежали семье де Ла-Клермон. Он еще не успел увидеться с герцогом, но первый день пребывания в поместье навевал на него тоску.

К обеду Кадан не вернулся, а вечером ему снова принесли ужин в постель. Как и завтрак потом – не привычное для него яйцо с корицей, а обычные пшеничные булочки.

Кадан ждал, что Рауль заглянет к нему, и на сей раз тот в самом деле пришел – пожелать спокойной ночи, извиниться за то, что не сдержал слово, и пообещать, что они съездят в лес через пару дней.

– Отец нашел для меня кое-какие дела, – мрачно сказал он.

– Когда мне готовиться выступать?

– Не знаю. Полагаю, не раньше, чем через несколько дней – он пока очень зол и не в настроении смотреть на спектакль.

– Зол… из-за меня? – Кадан поднял бровь. – Или что-нибудь произошло?

Рауль ничего не ответил. Молча поцеловал его в висок и ушел.

На следующий день Кадан еще немного прогулялся по окрестностям замка и вернулся за час до обеда, намереваясь на сей раз познакомиться со всей семьей. Он заблаговременно заглянул к себе и приказал подать ему свежий костюм и ведерко с чистой водой. Умылся, поправил волосы, которые, впрочем, здесь все равно никто толком не укладывал, кроме него самого – даже Рауль стал выглядеть в этом месте мрачней и суровей, а сквозь зрачки его смотрели бесконечные глубины болот.

Закончив туалет, Кадан попросил слугу показать ему дорогу к столовой, тот посмотрел на гостя настороженно, но ничего говорить не стал.

Его проводили в просторную холодную залу, в центре которой стоял накрытый льняной скатертью длинный стол.

Во главе стола сидел светловолосый, как и Рауль, мужчина с окладистой, но прекрасно ухоженной бородой. Как только дверь открылась, голубые глаза его остановились на том, кто вошел, и замерли, пронзив Кадана насквозь.

Кадан сглотнул и отвел взгляд, чтобы хотя бы мельком рассмотреть остальных, но всех других он уже знал: по правую руку от графа де Ла-Клермон сидел Рауль, по левую – Луи. Рядом с Луи – Силвиан де Робер. Больше за столом не было никого.

Кадан заставил себя снова встретиться взглядом с герцогом и отвесил почтительный поклон.

– Ваше сиятельство, рад приветствовать вас. Я, кажется, немного опоздал? Вы уже начали есть?

В зале воцарилась тишина.

Кадан просительно посмотрел на Рауля, рассчитывая, что тот представит его и немного сгладит неловкость. В тех кругах, где вращался Кадан, нравы были свободнее, и этикет превращался в своеобразную игру, позволявшую с одинаковой легкостью оскорбить и сделать комплимент – но здесь, похоже, порядок царил другой, и Кадан понятия не имел как себя вести, когда никто, кажется, не собирался приглашать его к столу. Более того, его даже не известили о том, что обед уже начался.

Так и не получив ответа на свои слова, он подошел к столу и, отодвинув стул, занял место напротив Силвиан.

Та посмотрела на него и презрительно вскинула бровь. Никто не ел. Герцог де Ла-Клермон и мадемуазель Силвиан смотрели на него, Рауль и Луи – в свои тарелки.

Молчание затягивалось, а камердинер тем временем не спешил подавать ему прибор.

Наконец, герцог заговорил. Голос его был мягок, но в нем клокотала злость:

– Мой дорогой сын, не будете ли вы так любезны объяснить своему гостю, что приглашенные для развлечения знатных господ едят на кухне – вместе с другим обслуживающим персоналом?

Кадан замер. Кровь отлила от его лица. Он стиснул столешницу одной рукой, чтобы не закричать. Очень медленно Кадан повернул голову к Раулю, ожидая, какой тот даст ответ.

– Месье Локхарт, отец прав, – мягко, будто бы даже примирительно произнес Рауль, – порядки в нашей семье таковы, что за этим столом собираются только члены семьи.

Несколько секунд Кадан насмешливо смотрел на него. Рауль всегда казался ему слабым – несмотря на свою любовь причинять боль, несмотря на все свои деньги, титул и манеры, эта слабость все равно чувствовалась в нем.

Кадан встал и легкой походкой, будто вышел на променад, пошел прочь. В груди у него было пусто. Он не знал, кого ненавидел в этот момент больше – Рауля или самого себя.

Только оказавшись в пустом коридоре, Кадан прислонился к стене и сполз по ней вниз, обнимая себя руками. Ком стоял в горле, и обида душила его, но плакать он не мог. Последнее время Кадану вообще казалось, что он не чувствует ничего. Все чувства вымерли в нем в ту ночь, когда Рауль взял его в первый раз – и все дальнейшее было не жизнью, а лишь странным, неестественным сном.

– Полагаю, теперь мы можем приступить к обеду? – спросила Силвиан, поправив салфетку, лежавшую на коленях.

– Да благословит Всевышний наш стол, – сказал Эрик и первым отрезал себе кусок мяса от большой бараньей туши, лежавшей посреди стола.

Рауль последовал его примеру, и Силвиан повернулась к Луи в ожидании, когда тот возьмет порцию себе – ее очередь была последней.

– Прошу прощения, – Луи швырнул приборы на стол, и те с глухим стуком ударились о дерево, – у меня пропал аппетит. Возможно, дело в том, что я не в праве сидеть за этим столом, поскольку не принадлежу к этой семье.

Он встал и направился к двери.

– Луи, – чуть приподнявшись с места, крикнул Эрик ему вслед, но Луи не обернулся к нему.

Луи хотел отыскать Кадана – но, увидев его вдалеке, сидящим в полумраке на корточках у стены, замер, не зная, что собирался сказать. Утешать человека, который был любовником Рауля, он не хотел. Он вообще не понимал, почему этот юноша заставляет его терять покой. Кадан был как огонь, который горел на самом дне его собственного сердца – всю жизнь, сколько Луи помнил себя. Как это могло быть, что он видел свой собственный огонь вовне, и как он мог открыться в лице продажного мальчишки, который отдавал свое тело в обмен на драгоценности и уют – Луи не знал.

Иногда, когда он смотрел на Кадана, ему казалось, что он видит собственные сны, воплощенные в явь. Малейшие движения, тело, изогнувшееся навстречу рассветному солнцу, когда Кадан выглядывал из окна, тонкая рука, поднятая к волосам, профиль, открытый солнечным лучам – все это казалось Луи куда более настоящим, чем окружающий его мир.

А иногда он смотрел на этого мальчика, в свои двадцать четыре года сохранившего юношескую хрупкость, и видел, что перед ним абсолютно чужой, незнакомый человек.

Луи не хотел узнавать его. Один вид этого человека, похожего на его собственный сон, как маска похожа на настоящее лицо, причинял ему боль.

"Я ненавижу тебя", – думал он, глядя, как Кадан сидит, согнувшись, и смотрит в темноту перед собой. Он сам понимал, что это вранье. Ненависть бывает совсем иной. Кадан был клинком, который пронзил его насквозь – но от того стал частью его. Вынуть его из своего сердца Луи не мог.

Он развернулся и пошел прочь, не желая в очередной раз проверять на прочность собственный сон, потому что каждая встреча с Каданом лишь подтверждала, что тот – не его огонь.

Луи продержался почти сутки.

Он видел, как вскоре после обеда Кадан верхом на крапчатой покидает двор. Луи ждал его возвращения, но тот так и не вернулся до темноты.

На следующее утро Кадан завтракал у себя – Луи тоже сказался больным. Внимание Эрика, обычно просто навязчивое, теперь окончательно опостылело ему. Эрик утверждал, что для того, чтобы получить в полное владение собственное имущество, Луи должен вступить в брак. Луи не хотел – да и не знал, кто мог бы стать его женой. Чем проводить ночи с чужой женщиной и делить с ней кров, ему проще было оставаться с опекуном. Эрика он знал и доверял ему, Эрик никогда не причинял ему вреда и не принуждал ни к чему – хотя внимание и упорство его часто были таковы, что отказать ему Луи тоже ни в чем не мог.

В то же время пренебрежительные слова, обращенные к Кадану, казалось, нанесли по их и без того прохладным отношениям последний удар. Луи не знал, как Рауль позволил подобное своему отцу – и не хотел знать. Сам он не собирался сидеть за столом, из-за которого Кадан только что с позором ушел.

На следующее утро, заметив, что Кадан снова седлает коня, Луи выждал немного и, когда ворота закрылись за юношей, тоже направился на конюшню, а затем – в лес.

Он отлично знал здешние места, и потому довольно быстро нагнал Кадана, который спешился и медленно брел вдоль дороги прочь.

На Кадане был легкий костюмчик для верховой езды, более подходивший для весны, и такой же легкий шерстяной плащ.

Луи окликнул его издалека – он был готов к тому, что Кадан вскочит в седло и бросится прочь, но тот, напротив, замедлил ход, позволяя непрошенному спутнику приблизиться.

– Мой брат совсем позабыл о вас? – спросил Луи, тоже спешиваясь и выравнивая ход так, чтобы идти рядом с ним. – Вам не следует выезжать из замка одному – здесь может быть опасно, а вы наверняка не владеете шпагой. Или, по крайней мере, обратитесь к кому-нибудь, чтобы он научил вас за себя постоять. Позавчера в конюшне вам мог встретиться кто-то более жестокий, чем я.

– Что вам нужно от меня? – спросил Кадан, тихо поворачиваясь к нему лицом и останавливая коня.

Луи пожал плечами. Он и сам не знал. Ему просто хотелось увидеть шотландца, хотелось обменяться с ним хотя бы парой слов… и хотелось хоть как-то показать, что ненависти в нем нет. Напротив, есть какое-то странное, болезненное чувство, притягивающее Луи к нему.

– Мне показалось, что вы одеты не по погоде, – сказал он. Легким движением отстегнул брошь, удерживающую на его плечах подбитый куницей плащ, и накинул его на плечи юноши.

Тот замер, внимательно глядя на Луи.

– Что?.. – тихо сказал он.

– Наверное, этот маленький подарок не сравнится с теми, какие дарит вам Рауль. Но я хотел, чтобы у вас была хоть одна вещь, подаренная мной.

Кадан стиснул плащ у горла одной рукой, а другой прижал его к груди. У него не было слов, чтобы описать странное чувство, охватившее его. Как будто шестеренки часового механизма вошли наконец в пазы.

– Луи… – только и выдохнул он. – Те слова, что вы сказали мне…

Луи пожал плечами.

– Я хотел причинить вам боль. Такую же, какую вы причиняете мне.

Кадан закрыл глаза и опустил лицо.

– Я не знаю, что мне делать, – сказал он.

Луи не ответил ничего. Он тоже не знал – не знал, может ли чего-то требовать или хотя бы просить. Кадан принадлежал Раулю, и помимо сумбура, творившегося в его собственной голове, у него не было никаких причин отбирать Кадана у него. Разве только сны… Но он не стал бы рушить жизнь брата, даже такого, как Рауль, ради одних только собственных снов.

Луи вскочил в седло, развернул коня и понесся прочь.

– Ненавижу тебя… – прошептал Кадан, прижимаясь щекой к плечу, укрытому мягким черным плащом. Ему казалось, что он проваливается в какую-то черную дыру, и смутные тени собственных снов все плотнее окружают его со всех сторон.

Кадан вернулся к вечеру и распорядился подать ему ужин в спальню. Накануне Рауль не заходил к нему – теперь же, когда раздался стук в дверь, Кадан не открыл. Запершись в спальне, он приказал камердинеру, если визитер будет упорствовать, сказать, что молодой месье болен и кашляет весь день – может заразить.

Устроившись под одеялом и глядя на суровый зимний пейзаж за окном, Кадан все думал о том, что произошло днем. Плащ Луи он положил рядом с собой и теперь то и дело касался его. Ткань пропахла свежей травой и конским потом, но этот запах казался таким родным, как будто Луи, а не Рауля, Кадан знал всю свою жизнь.

Кадан в деталях вспоминал последний разговор, силясь разобрать в нем потаенный смысл – не мог же Луи в самом деле выехать из замка и проехать несколько миль только ради того, чтобы передать ему плащ.

Никакого смысла Кадан так и не нашел, зато несколько раз повторил про себя самые первые слова: "По крайней мере попросите кого-нибудь, чтобы он научил вас постоять за себя". Слова почему-то заставили разлиться по спине тепло. Кадан улыбнулся осенившей его идее, перевернулся на другой бок и уснул.

Луи следующим утром обнаружился на конюшне – он сам чистил коня, очевидно, не желая доверять его никому.

– Вот и вы, – заметил Кадан с улыбкой. Черный плащ висел на его плечах, хотя Кадан и понимал, что здорово рискует – ведь он мог встретить не только Луи, но и Рауля или его отца. – Вы вчера изъявили желание обучать меня, а сегодня уже избегаете собственных слов?

– Что?.. – Луи поднял взгляд от конского крупа и непонимающе уставился на него.

Кадан швырнул ему одну из двух шпаг, которые утром затребовал у слуги. Луи легко поймал летящий в него предмет и перевел на него недоуменный взгляд.

– Вы сказали, что мне опасно оставаться одному. И что я должен начать брать уроки фехтования у кого-то столь же милосердного, как вы.

Луи снова поднял взгляд на него.

– Так вы поможете мне или нет? – Кадан изогнул бровь.

Луи бросил прощальный взгляд на недочищенного коня.

– Жак, – крикнул он, и когда конюх появился в дверях, распорядился, – закончи тут. А вы, месье Локхарт, ждите меня через четверть часа на заднем дворе.

– Почему не сейчас?

– Потому что вам не следует думать, что стоит вам позвать – как я брошусь вам помогать.

Договорив, Луи направился прочь – в свои покои. Уже в коридоре он кликнул слугу и потребовал немедленно принести ему воды, щипцы и "все остальное, что нынче требуется при дворе". Идти к Кадану пропахшим конским потом он категорически не хотел.

– Постарайтесь не цепляться так за эфес, это шпага, а не двуручный меч, – с усмешкой говорил он через несколько минут, вкладывая клинок в мягкие ладошки Кадана, явно не знавшие телесного труда.

Луи обхватил запястья Кадана с двух сторон, он сам стоял у него за спиной, так что руки его как бы обнимали юношу. Он замер, ощутив странное чувство дежавю, неожиданной правильности происходящего – и Кадан тоже замер в его руках, задержав дыхание. Сейчас это был не любовник Рауля и не известный на всю Францию актер – вопреки всему Кадан сейчас был только его. Он таял в руках Луи, сливаясь с ним в одно.

– Я люблю тебя… – прошептал Кадан.

И почему-то Луи не удивили его слова. Они были единственно верными именно сейчас.

Он медленно наклонился через плечо – и Кадан изогнулся, подаваясь ему навстречу, срывая поцелуй.

Шпага упала в грязь. Кадан приник к Луи всем телом, обхватил за плечи и яростно целовал – как будто в первый и в последний раз. Луи обнимал его за талию и прижимал к себе. Желание разгоралось в нем, но телесная жажда не значила ничего по сравнению с чувством наполненности, объявшей его. Кадан был в его руках – и время, казалось, замкнулось в кольцо.

– Я тоже тебя люблю, – только и мог отвечать он, на мгновение прерывая поцелуй и снова впиваясь в мягкие губы, принадлежавшие сейчас только ему.