Текст книги "Грехи отцов (СИ)"

Автор книги: Nataly_

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)

– Ну… как бы… вроде… один раз типа что-то такое было.

– Как «что-то такое»? Ты сам не знаешь, была у тебя девушка или нет?

– Ну… – пробормотал Дэрил, погибая от стыда, – я думал, что была, а потом… в общем, оказалось, что она просто прикалывалась. Типа подружке спор проиграла. Давно дело было, в школе еще.

– В школе? И после этого ни разу?!

Дэрил опустил голову так, что нестриженые волосы его совсем закрыли лицо, и молчал. Бет сокрушенно покачала головой.

– Ну как же так? По-моему, за тобой девушки должны просто бегать толпой! Ты такой загадочный и обаятельный! А если тебя немного подстричь… и причесать, вот так… – говоря это, она протянула руку и начала перебирать и приглаживать ему волосы, – станешь просто красавчик!

Лица их сблизились. Дэрил ощущал на щеке ее холодное дыхание; от него веяло чем-то легким, душистым и сладковатым, словно в нежный аромат полевых цветов вплетались едва уловимые нотки гнили.

Бет замерла, приоткрыв губы, словно ждала, что он сейчас ее поцелует. Долгое мгновение спустя она вздохнула и отстранилась.

– А эту свою Кэрол ты любишь?

Даже в мыслях своих Дэрил не задавался таким вопросом, и скорее провалился бы сквозь землю, чем сказал бы это самой Кэрол или кому-то другому; но сейчас ответил без колебаний:

– Люблю.

– Повезло ей! – протянула Бет. – А вот меня больше никто никогда не полюбит. Обидно, правда?

– Очень обидно, – согласился Дэрил.

Несмотря на все, что уже знал он о ней, несмотря на то, что и сейчас она играла с ним и пыталась одурачить, сердце его разрывалось от жалости к этой юной девушке, так грубо вырванной из жизни, превращенной в жуткое нечеловеческое существо. Он с радостью ответил бы ей: «Я люблю тебя!» – но понимал, что любовь-жалость ей не нужна. А такой любви, о какой она просит, он дать не может.

– Ты задала уже два вопроса, – мягко напомнил он. – Теперь мой черед.

– Спрашивай, – тускло откликнулась Бет. Она сорвала цветок и теперь, низко опустив голову, обрывала один за другим его белые лепестки.

«Она не хочет говорить о себе, – лихорадочно соображал Дэрил. – Что ни спрошу о ней самой, уходит от ответа. Значит, спрашивать надо о чем-то другом…»

– Скажи, – осторожно начал он, – что за условие поставил дьявол Доротее Уотли?

– Увести за собой троих, – ответила она, не отрывая глаз от цветка. – Три человека должны были погибнуть на земле Салема, там, где ее казнили. Быть убитыми или умереть от собственной руки. Где все началось, там должно было и закончиться. Тогда бы она вернулась к жизни.

Дэрил подавил рвущееся наружу восклицание и замер, боясь неосторожным словом или движением спугнуть ее откровенность.

– Но Доротея оказалась слабой, – продолжала Бет. – Пожалела их, даже тех, кто ее преследовал и обрек на смерть. А я, – она гордо подняла голову, и сквозь нежные черты ее вновь проступило что-то неприятное, звериное, – я для себя решила: меня не пожалели – и я никого жалеть не буду!

– Бет, так нельзя! – воскликнул Дэрил. Понимал, что это бесполезно, но чувствовал, что должен что-то сказать.

Бет резко повернулась к нему. Лицо ее вытянулось вперед, превратилось в морду с уродливым оскалом; в нем не было уже почти ничего человеческого.

– Я просто хочу жить! – пронзительно закричала она. – Хочу вернуть жизнь, которую у меня отняли! Неужели это слишком много?!

***

– …Это случилось в полдень на берегу пруда. Все работники были в поле, и на ферме мы оставались вдвоем. Бет попыталась потихоньку уйти из дома, разумеется, к этому Уотли, а я ее остановил. Мы не раз спорили и до того, все из-за этого мерзавца; но на этот раз ссора вышла особенно жестокой. Я пытался объяснить, что она совершает страшную ошибку. А она кричала в ответ, что хочет жить, а не похоронить себя заживо среди книг и нот. Что я заедаю ее жизнь, что рад был бы привязать ее к себе и никуда, кроме церкви, не отпускать. Что прежде она обожала меня, считала лучшим отцом на свете, а теперь готова возненавидеть! От этого у меня потемнело в глазах. А она продолжала бросать мне в лицо невыносимые слова. Говорила, что готова уйти к этому негодяю и жить с ним во грехе. «А если здесь нам не дадут жить спокойно, – продолжала она, – мы уедем куда-нибудь подальше, в большой город, где нет сплетников и ханжей, где никто не будет следить, ходим ли мы в церковь и чем занимаемся в постели!» Говорила вещи и похуже, которые из уважения к ее памяти я повторять не буду. Я слушал и не узнавал свою дочь. В нее словно вселился дьявол.

Видит Бог, никогда я не поднимал на нее руку! Тот раз стал первым – и последним. Мы стояли у самого пруда, она – спиной к воде. Не помня себя, я ударил ее по щеке; и вдруг Бет пошатнулась и рухнула в пруд. Как видно, она была оглушена ударом и падением, и сразу пошла ко дну. Помню, как развевалось в воде ее белое платье, как волосы, словно водоросли, колыхались вокруг бледного лица. Помню раскинутые руки: чудилось, она простирает их ко мне, словно в мольбе… Мне казалось, я сразу опомнился и бросился за ней в пруд, но, должно быть, времени прошло больше. Когда я вынес ее на берег, она была уже мертва.

Я пытался привести ее в чувство, пока не стало ясно, что это бесполезно. Потом долго сидел над ней. Сам не знаю, зачем. Иногда вспоминал, что она умерла, что я ее убил, но эта мысль как-то не удерживалась в сознании. Просто сидел и смотрел на нее, в ее чистое, светлое лицо в ореоле золотых волос, словно в небесном сиянии. Мертвая она стала еще прекраснее, чем живая.

А потом я понял, что это воля Божья.

Господь решил уберечь мою девочку. Не знаю, успел ли этот мерзавец растлить ее тело, но нет сомнений, что начал растлевать ее душу. Она уже готова была оставить путь праведных и ринуться в грязь, готова была отречься и от добродетели, и от Бога. Но Господь не позволил этому случиться. Он направил мою руку и спас Бет от участи худшей, чем смерть.

Теперь нужно было решить, что делать дальше. Наказания я не боялся, но понимал, что тень моего преступления падет и на брата и сестру Бет, ни в чем не виновных. А кроме того, хотел воздать по заслугам истинному виновнику – этому негодяю Уотли.

Я похоронил Бет рядом с Аннет, и там же зарыл ее вещи – то, что она могла бы взять с собой, уходя из дома. Потом написал от ее имени записку. Почерки у нас с ней были очень похожи, порой мы сами не могли различить, чьей рукой написано то или другое. На следующий день отправился с этой запиской в дом Уотли, а потом в полицию. Дальше вы знаете.

Вот так я спас свою девочку… а себя погубил. Ни на этом, ни на том свете мы с ней больше не встретимся. Но то, что она теперь на небесах, перед престолом Божьим, служит мне утешением.

Исповедь была окончена, и в гостиной воцарилось потрясенное молчание. Мэгги закрыла лицо руками; плечи ее тряслись от беззвучных рыданий. Гленн обнимал ее за плечи. Андреа, не в силах говорить, инстинктивно потянулась к Мерлу, и он сжал ее руку в своей.

– Что ж, – заговорил он наконец, нарушив молчание, – теперь самое время вам узнать, что из этого вышло на самом деле…

***

– Дэрил! Дэрил!

Он вынырнул из серого тумана, на миг ослепленный яркостью красок мира живых. Перед глазами еще стояло нежное лицо Бет, обернувшееся свирепой оскаленной мордой, в ушах звенел ее крик… но все это отдалилось и сделалось смутным, как сон, едва он увидел перед собой перепуганную, чуть не плачущую Кэрол.

– София пропала! – воскликнула она. – Нигде не могу ее найти! И еще… о Господи!.. я нашла Эда!

========== Глава 16 ==========

До шиномонтажной мастерской, возле которой Андреа оставила свой золотистый «корвет», они добирались в подавленном молчании. Несколько раз Мерл пытался заговорить, но Андреа лишь вяло от него отмахивалась. Даже не злилась, когда он старался ее поддеть, а это означало, что ей совсем хреново.

Дойдя почти до дверей, она вдруг остановилась, закрыла лицо руками, и плечи ее мелко задрожали.

Вечерело, по тротуару сновали люди, идущие с работы. На шикарную, дорого упакованную красотку, плачущую у дверей шиномонтажки в трущобном районе, многие начали оглядываться. Недолго думая, Мерл подхватил ее под локоть и поволок в подворотню, подальше от любопытных глаз.

Здесь Андреа уткнулась ему в плечо и разрыдалась.

– Ну чего ты, блонди, – приговаривал он вполголоса, гладя ее по плечам, по рассыпавшимся золотистым волосам, – ну тихо, тихо. Не надо. Че реветь-то? Тихо, детка. Все хорошо.

Андреа подняла заплаканное лицо.

– Ничего не хорошо! – всхлипнула она. – Господи, какой ужас! Ведь он действительно любил дочь, понимаешь? Вот что самое страшное! И все эти годы считал, что ее спас. Что отдал собственную душу за ее спасение! А на самом деле…

Возразить тут было нечего, утешить тоже нечем; и Мерл просто прижал ее к себе, гладя по голове широкой загрубелой ладонью и повторяя:

– Тише, блонди, тише!

Андреа всхлипнула в последний раз и затихла, доверчиво прижавшись к его плечу. Он чувствовал ее прерывистое дыхание, слышал, как бьется сердце, и от волос ее, цвета расплавленного золота, пахло чем-то тревожным и сладким.

Мерл склонил голову и поцеловал ее в висок, прикрытый душистыми волосами. Потом чуть ниже, в нежную гладкую щеку. А потом Андреа повернула голову и сама нашла его губы своими.

Они целовались, словно в последний раз, отчаянно прижимаясь друг к другу, забыв и о темной вонючей подворотне вокруг, и о толпе прохожих в двух шагах. Руки его блуждали по ее телу, и Андреа выгибалась ему навстречу. В какой-то миг он развернул ее и прижал к стене. Руки его легли ей на бедра, и Андреа со стоном подалась вперед, стараясь прижаться к нему еще теснее. В смятении, в отчаянии, посреди рушащегося мира этот человек остался ее единственной опорой; и она цеплялась за него так, словно от этого зависела ее жизнь.

Наконец Мерл с трудом оторвался от нее. Взглянул в лицо бешеными, помутневшими глазами, и она ответила таким же безумным взглядом.

– Не здесь, – сказал он хрипло. – Пошли, хоть ко мне поднимемся, что ли!

И повел ее обратно к дверям шиномонтажки. Андреа шла за ним, как в тумане, едва переставляя ноги. Но, увидев на стоянке свою машину, опомнилась.

– Мерл… я… подожди секунду, мне нужно… кое-что взять из машины… – пробормотала она дрожащим голосом.

– Валяй.

– Нет, ты иди наверх, я… я сейчас! – c этими словами Андреа почти бегом бросилась на стоянку.

«Не иначе, за гондонами побежала!» – подумал Мерл. Ширинка у него едва не лопалась, а сердце переполняло торжество. Наконец-то! Все-таки блондиночка ему досталась!

В свой «офис» он вбежал, прыгая через две ступеньки. Оглядел комнатушку в поисках какой-нибудь горизонтальной поверхности. Пожалуй, на роль траходрома здесь подходил только стол…

***

В зеркале заднего вида Андреа видела собственное лицо: пылающее, с заплаканными глазами и распухшими, зацелованными губами. И не узнавала себя.

Всего несколько часов назад приехала она сюда – любящая жена, полная тревоги за мужа. А теперь? Кто она сейчас?

Тело ее горело и ныло, требуя новых прикосновений. Между ног словно пожар пылал. Мерл мог бы взять ее прямо там, в подворотне, прижав к грязной стене, и она отдалась бы ему самозабвенно и яростно. Что с ней происходит? Она никогда такой не была, никогда не позволяла… инстинктам управлять собой!

– Безумие, – сказала она вслух. – Все это какое-то безумие. Просто слишком много всего навалилось, и… надо остановиться!

С минуту или около того она металась вокруг машины, словно не понимая, что теперь делать и куда бежать. Затем остановилась, несколько раз глубоко вздохнула. Заставила себя немного успокоиться. Видимо, пришла к какому-то решению. Достала из сумки отобранный у Мерла блокнот, вырвала из него чистый листок и, склонившись над капотом, начала торопливо писать.

***

Эд, завернутый в брезент, лежал в укромном уголке за дровяным сараем. В поисках Софии Кэрол прошла мимо него дважды, не заметив, прошла бы и в третий раз, но бросила на него взгляд, и странная форма свертка привлекла ее внимание.

Грудь и лицо Эда были залиты кровью. С исковерканного судорогой лица смотрели выпученные помутневшие глаза.

Дэрил склонился над телом, стараясь к нему не притрагиваться. Кэрол стояла чуть поодаль.

– Это… она сделала? – спросила она с дрожью в голосе.

Дэрил покачал головой.

– Точно нет. Это раны от ножа, от настоящего, реального ножа из твердой стали. Резал мужчина, здоровый и сильный. И, похоже, в безумной ярости, – он выпрямился. – Но он сделал то, чего она хочет. Ей нужно, чтобы на ферме погибли трое, и один уже есть.

Кэрол с тревогой оглянулась вокруг. Невыносимо страшно было думать, что где-то рядом бродит одержимый безумец с ножом. И София… что, если убийца уже до нее добрался?

– Послушай меня, – заговорил Дэрил. – Скорее всего, София жива, просто где-то прячется. Звать ее мы больше не будем, чтобы не привлекать внимания убийцы. Разделяться тоже. Быстро и тихо, не отходя друг от друга, обходим участок и проверяем все места, где она может прятаться. Если на участке ее нет, идем обыскивать дом.

Кэрол вздернула голову, глаза ее сверкнули решимостью.

– Дэрил, если мы встретим убийцу, нам нужно будет защищаться! Огнестрельного оружия у меня нет, но есть ножи, топор, молоток…

– Кэрол, – вдруг прервал ее Дэрил, – тебе когда-нибудь говорили, что ты офигенно храбрая?

– Я?! Н-нет… никогда… – честно говоря, Кэрол всегда считала себя трусихой.

– Ну вот, я сейчас говорю, – улыбнулся Дэрил.

На миг оба замерли – и взгляды их говорили куда больше, чем могли бы сказать слова. Затем Кэрол повернулась, чтобы бежать к дому за оружием, но Дэрил ее остановил:

– И все же это плохая идея.

– Почему?

– Я, должно быть, плохо объяснил. Смотри. Призраку нужны еще два трупа на ферме, но ей все равно, кто кого убьет. Убийца до нас доберется – отлично. Мы его убьем, защищаясь – тоже зашибись. Хуже того: быть может, она попытается заморочить нам головы и натравить друг на друга. Или заставить кого-то из нас покончить с собой.

– Она и на это способна? – изумленно расширив глаза, воскликнула Кэрол.

– Не знаю, на что она способна, но знаю, что уже очень сильна и становится все сильнее. Так что от оружия нам лучше держаться подальше. И, Кэрол, просто на всякий случай…

– Что, Дэрил?

Он запнулся. Те слова, что так легко и естественно вылетели из его уст в мире мертвых, здесь, в реальности, застряли комом в горле. Оставалось лишь надеяться, что Кэрол поймет сама.

– Нет, ничего. Пошли.

***

Под окном взревел автомобильный мотор. Возле шиномонтажки, разумеется, это было не редкостью; но Мерла, который как раз снимал со стола монитор, что-то в этом звуке насторожило. И несколько секунд спустя он понял, что. Ревел двигатель дорогого спорткара, редкого гостя в этих краях.

Мерл отшвырнул монитор и бросился к окну – как раз вовремя, чтобы увидеть, как золотистый «корвет» блондиночки скрывается за поворотом.

Грохоча тяжелыми ботинками, Мерл бросился по лестнице вниз. Черномазый механик Тайрон встретил его ухмылкой во все тридцать два зуба.

– Улетела твоя пташка! – сообщил он. – Вот, маляву тебе оставила, просила передать!

Мерл развернул записку.

– Блядь! – прорычал он, скользнув глазами по двум строчкам, написанным быстрым, летящим почерком. – Дура! Идиотка гребаная, растак твою, что же ты творишь?!

«Мерл, прости! – говорилось в записке. – Зря я впутала во все это тебя. Это мое семейное дело, мне с ним и разбираться. Я сама все объясню Филипу и попытаюсь его остановить».

Дико озираясь, Мерл метнулся туда-сюда по автомастерской. Что-то сообразив, снова бросился наверх. Торопливо отпер нижний ящик стола, выхватил оттуда ствол, зарядил, сунул за пояс; снова сбежал вниз, оседлал свой припаркованный у дверей «харлей» и сорвался с места.

«Пиздец! – думал он, летя на полной скорости к выезду из города. – Ну куда она лезет?! Мозгов вообще нет! Блин, ведь совсем моя была, вон как ко мне липла, текла уже вся, и вдруг… Что ей в голову стукнуло?!»

Но вместе с тем охватывало его и иное, неожиданное чувство: нечто вроде гордости за свою блондиночку. Безмозглую блондиночку, спору нет – но бесстрашную. Готовую в пекло лезть за своего мужика. И какого? Стремного двинутого мужика, который ей на самом деле на хрен не сдался! В этом-то сомнений нет: стоит вспомнить, с какими вздохами и стонами она висла на Мерле, как об него терлась. Да любая телка на ее месте плюнула бы на мужа и, задрав штаны, побежала к Мерлу – хоть на одну ночь! А блонди не поддалась, не растаяла. И если она так стоит за своих, как же будет стоять за того, кто станет ей действительно дорог?

***

Андреа завела машину в гараж, мимоходом отметив, что серебристый «бентли» мужа стоит на своем месте как-то криво. Странно: обычно Филип безупречно аккуратен. То ли куда-то очень спешил, то ли…

Вздрогнув, она поспешила к дому. Здесь новая странность: входная дверь была приоткрыта и покачивалась на ветру.

Андреа в нерешительности остановилась на крыльце. Не только распахнутая дверь смутила ее, но и… как ни безумно это звучало, но, казалось, все вокруг изменилось. И как-то неприятно изменилось.

Потемнело небо, хотя до сумерек было еще далеко; поблекла зелень травы и кустов, белые стены и красная крыша дома. Весь мир как-то посерел, словно она смотрела на него сквозь темные очки.

Андреа стояла на пороге с сильно бьющимся сердцем, чувствуя, как обволакивает нутро и подступает к горлу страх.

Но она зашла слишком далеко, чтобы теперь отступать.

Она пришла спасти мужа. Объяснить ему, что происходит. Вырвать из этой западни, из когтей бесплотной твари, что пытается превратить его в свою марионетку и использовать в каких-то темных целях. И, если это еще в человеческих силах, она его спасет. Дальше… Андреа сама не знала, что дальше. Неприятное предчувствие подсказывало, что, скорее всего, в любом случае этого испытания их брак не переживет; но загадывать так далеко вперед она не собиралась. Тем более, не собиралась вспоминать о Мерле, о его поцелуях и сильном жарком теле, прижатом к ее телу. Будет еще время во всем этом разобраться! А сейчас она просто сделает то, что должна сделать, в чем поклялась перед алтарем.

– Милый, я дома! – громко крикнула она, переступая порог.

И голос тоже прозвучал странно, с каким-то дребезгом, словно сам воздух за время ее отсутствия изменился и начал как-то по-другому распространять звук.

Глубокая тишина была ей ответом. Дом молчал, но не обычным сонным молчанием пустого дома; тишина была чуткой, настороженной, словно ферма Гринов вглядывалась в пришелицу сотней любопытных и недобрых глаз.

Зазвонил мобильник, и Андреа едва не подпрыгнула от неожиданности. Сообразив, что это, и с облегчением переведя дух, приложила трубку к уху. Звонил Рик Граймс.

Сперва она слушала его вполуха, рассеянно вешая сумочку у двери и скидывая пиджак; но скоро услышала нечто такое, что заставило ее недоуменно нахмуриться, а затем переспросить:

– Может быть, ты что-то перепутал? Сандра Блейк – не такое уж редкое имя…

– Смотри сама, – отвечал Рик. – Сандра Блейк, белая, 1984 года рождения, муж Филип Джозеф Блейк, дочь Пенелопа. Это та, которую ты искала?

– Да, та самая. Но…

– И она действительно погибла три года назад, на Рождество. Но никакой автокатастрофы не было. Ее убили.

– Кто? – пробормотала Андреа. Ей вдруг стало трудно дышать.

– По всей видимости, латиноамериканская молодежная банда с целью ограбления. Совершили с десяток таких преступлений, прежде чем их поймали. Один из этих парней под каким-нибудь предлогом подсаживался в машину к одинокому водителю, под дулом пистолета заставлял выехать в безлюдное место, где ждали остальные члены банды, и там его убивали и грабили. Машинам потом меняли номера и угоняли в другие штаты. Судя по всему, так случилось и с этой несчастной женщиной. Рано утром уехала из дома, сказала, что сходит на фитнес и проедется по магазинам, а нашли ее через три дня на свалке за городской чертой, с несколькими ножевыми ранениями и без украшений, стоивших кругленькую сумму. А машину не нашли совсем.

– Ясно, – упавшим голосом ответила Андреа.

– Хотя, знаешь, – добавил Рик, – если бы я расследовал это дело, честно говоря, я бы еще раз все проверил. Выглядит странновато. Непохожа она на остальных жертв, да и время странное: на Рождество даже бандиты обычно предпочитают отдыхать. Вообще, сама знаешь, нередко бывает, что, поймав такую банду, на нее на радостях вешают все мало-мальски подходящие преступления. В общем, я бы в этом еще покопался. Но дело вел Шейн Уолш, и, видимо, у него никаких вопросов не возникло… Подожди, Андреа! Я только сейчас сообразил: Филип Блейк – это же…

– Спасибо, Рик, – быстро ответила Андреа и дала отбой.

– Интересно, – громко сказала она, и снова голос ее с каким-то странным дребезжащим призвуком отразился от стен. – Очень интересно. Автокатастрофа, значит. О чем еще ты мне врал?

Андреа двинулась вперед; цокот каблуков по деревянному полу гулко отдавался в пустом коридоре. Заглянула в гостиную, в кабинет, в музыкальную комнату, потом поднялась на второй этаж. Но Филипа нигде не было. Везде встречало ее одно и то же: полумрак, тишина, пустота.

За то время, что ее здесь не было, разительно изменился и сам дом. И нет, это была не игра взбудораженного воображения. Оглядываясь вокруг, повсюду замечала она следы разрушения и упадка. Стены как-то перекосились, потолок потемнел и местами вздулся, рассохшиеся доски пола скрипели под ногами. Словно за эти несколько часов дом постарел на много десятилетий.

«Как будто какая-то гниль проела его сверху донизу», – вспомнились ей слова Мэгги.

Гниль проела ее дом – и ее брак. За благополучным на вид фасадом – ложь, недомолвки, непонимание, молчаливое недоверие. Думала наконец стать на твердую почву, а вместо этого провалилась в какое-то мутное болото. И по горло в нем увязла.

И все же, быть может, уже из одного упрямства, она продолжала идти вперед. Туда, где, скорее всего, можно найти Филипа. Туда, куда ей меньше всего на свете хотелось заходить. В «комнату Пенни».

И здесь тяжелая дверь, обычно запертая, была приглашающе приоткрыта. Андреа осторожно заглянула в подвал. Пусто. В луче света, падающего из коридора, порхали пылинки; куклы и плюшевые звери смотрели с полок стеклянными глазами, и помещение, при всей своей жутковатости, выглядело сейчас спокойным и обыденным. Нежилым. Словно та незримая сила, что обитала прежде в этой комнате, решила, что здесь больше нечего делать, и ушла. Как будто выполнила свою задачу.

Подойдя к столу, Андреа зажгла керосиновую лампу: неприятно было находиться здесь в темноте. Мягкий теплый свет упал на фотографию девочки на качелях, на детскую кроватку с пологом, на аккуратно сложенную магнитную азбуку.

Андреа устало опустилась на кровать, невидящим взором глядя на девочку с развевающимися волосами – маленькую девочку, что бесстрашно взмыла в небеса, не зная, что летит навстречу смерти.

– Я, кажется, просил тебя не заходить сюда, – послышалось за спиной.

Андреа обернулась. По дороге на ферму она придумала с десяток вариантов, как начать этот разговор и как продолжить, но сейчас сказала совсем не то, что собиралась.

– А мне кажется, Филип, – резко ответила она, – что тебе пора уже многое мне объяснить! Про эту комнату – и не только!

После секундной паузы он медленно кивнул:

– Ты права. Наверное, действительно пора.

Филип подошел к ней, сел на другой конец детской кроватки. Он был в обычной домашней одежде, с аккуратно зачесанными влажными волосами: видимо, недавно принимал душ. Однако вид у него был измученный, даже больной; Андреа подумала, что его, должно быть, опять донимает мигрень, и инстинктивно потянулась к нему, но остановила себя.

– Я должен был все рассказать тебе гораздо раньше, – сказал он. – Прости. Не мог решиться. Но, может быть, и сейчас еще не поздно?

Голос его звучал по-обычному бесстрастно, но во взгляде читалось неподдельное страдание, почти мольба. Никаких обещаний Андреа давать не хотела, но ответила уже намного более мягким тоном:

– Я тебя слушаю.

Он долго молчал, опустив голову и глядя на свои руки. Должно быть, собирался с духом. Андреа терпеливо ждала. Быть может, думала она, разговор начистоту все-таки способен исправить если не все, то многое? Так или иначе, но, поговорив откровенно, оба они сбросят с себя груз недомолвок, взаимных обид и молчаливых обвинений, и смогут двигаться дальше…

Наконец Филип заговорил.

– Я не хотел их убивать, – сказал он.

========== Глава 17 ==========

– София! – закричала Кэрол.

В нескольких десятках ярдов от них брела вдоль забора знакомая маленькая фигурка. Растрепанная, в порванном сарафане, она подволакивала ногу и, кажется, плакала, утирая глаза кулачком.

Кэрол хотела бежать к дочери, но Дэрил вдруг схватил ее за руку:

– Стой!

– Что такое? Это же она! София! – снова крикнула она.

– Не спеши, – тихим, напряженным голосом ответил Дэрил. – Что-то не так.

Он замер, вглядываясь, пытаясь понять, что насторожило его в этой картине. Девочка двигалась странно: рваными, неестественными движениями, словно сломанная механическая кукла. И в самих очертаниях ее фигуры, и в высокой, увитой плющом железной ограде у нее за спиной тоже что-то было совсем не так, как должно быть.

– Не понимаю, – проговорила Кэрол. – Что ты…

В этот миг перед девочкой выросла высокая темная фигура.

– Мама! – раздался отчаянный детский крик. Высокий мужчина, лицо которого оставалось в тени, схватил девочку и занес над ней нож.

Не помня себя, Кэрол с криком рванулась к дочери, но Дэрил обхватил ее руками, удерживая на месте. Кэрол изо всех сил рвалась из его железной хватки. Не удержавшись на ногах, оба они упали на колени.

– Не смотри! – крикнул Дэрил, пытаясь повернуть ее лицом к себе.

Убийца – темный силуэт на фоне забора – снова и снова бил девочку ножом. Кэрол вопила, рвалась из рук Дэрила, пыталась лягать его и даже кусать, но он не разжимал рук. Наконец она обессилела и скорчилась в его объятиях, содрогаясь от рыданий.

Через несколько секунд Дэрил над ней хмыкнул.

– Так и знал, – произнес он. – Посмотри теперь!

Содрогаясь от ужаса, Кэрол открыла глаза, но того, что ожидала – израненного тела дочери – не увидела. Бесследно исчез и убийца. Трава под забором не была ни примята, ни залита кровью. И сам забор теперь выглядел иначе. В глаза ей бросилось то, что несколько минут назад почему-то начисто исчезло из виду: два соседних погнутых штыря, торчащих из забора, словно копья, острыми концами внутрь.

Вдвоем они подошли к забору.

– Это Эд должен был починить еще на прошлой неделе, – растерянно проговорила Кэрол. – Так и не починил…

Дэрил потрогал острые концы штырей.

– Побежала бы сюда – как раз на них бы с размаху грудью и напоролась!

Кэрол задрожала, словно от холода, и обхватила себя руками.

– Боже мой! Но все было так реально…

– Теперь ты знаешь, на что она способна, – тихо сказал Дэрил. – Пошли дальше.

***

– …С Сандрой у нас все было очень плохо, и уже давно. Скорее всего, нам просто не следовало жениться. Видишь ли, она забеременела. Я всегда хотел иметь семью и детей, но откладывал это на будущее, а тут решил: раз уж так сложилось, почему бы и нет? Показалось, что это будет правильно: стать для своего ребенка настоящим отцом.

Я никогда об этом не жалел – из-за Пенни. Но с Сандрой мы были совсем чужими друг другу людьми, и скоро это стало очевидно.

Нет, измен не было. По крайней мере, с моей стороны, но с ее, думаю, тоже. Я бы заметил. Просто, что называется, не сошлись характерами. Ее все во мне раздражало. Я не мог понять, чего ей не хватает: в конце концов, простая секретарша – а я дал ей спокойную обеспеченную жизнь, положение в обществе, круг знакомств, совершенно отличный от ее прежнего круга. Но она хотела какой-то, не знаю, бурной страсти, экстравагантных жестов, вечного праздника. Она была, – тут он усмехнулся, – очень темпераментная женщина, такой, знаешь, рыжий ураганчик. Поначалу это меня и привлекло. Но, когда ураган бушует у тебя дома и каждый день – это… утомляет.

Она была ураган – а я зануда, сухарь, мрачный, бесчувственный робот, ну и так далее. Я старался с ней не спорить. Отмалчивался. Когда становилось совсем невмоготу, уезжал из дома проветриться. Едва Пенни стала чуть постарше, начал брать ее с собой. Ее это злило еще больше: кажется, как это ни смешно, она ревновала дочь ко мне.

Все это было не слишком весело, но я терпел и готов был терпеть и дальше. Ради Пенни.

В тот раз тоже началось с какого-то пустяка. Была ночь перед Рождеством, мы решили провести праздник дома, в семейном кругу. Прислугу отпустили праздновать. Пенни уже попрыгала под елкой, повесила носок у камина и спокойно спала, а мы вышли на кухню, чтобы выпить по бокалу вина перед сном. Сандра достала рождественский пирог и попросила отрезать ей кусочек… Знаешь, тяжелее всего было, что это всегда происходило внезапно и непредсказуемо. Вот только что она разливает вино по бокалам, я режу пирог, по радио играют «Джингл Беллс», все спокойно – и вдруг начинается.

Я молчал. А ее это бесило. Она добивалась какой-то реакции, а я чертовски устал от всего этого и хотел только, чтобы она допила свое вино, заткнулась и пошла спать. В конце концов она заявила, что хочет развода. Я ответил: твое право. Хочешь уйти – уходи. Но она не это хотела услышать; она хотела убедиться, что все еще мне небезразлична или уж не знаю что еще. Хотела чем-то меня зацепить. И Сандра сказала, – тут голос его дрогнул, – сказала, что заберет Пенни. Что суд встанет на ее сторону: суд, мол, всегда становится на сторону матерей. И они уедут вдвоем в Калифорнию. Или во Флориду. В общем, куда-нибудь подальше «от этого мрачного дома» – и от меня.

Все это, конечно, была полная чушь. В суде я бы победил. Да и она в это не верила, а говорила только, чтобы меня задеть. Но в тот момент я об этом не подумал. Я… – он провел рукой по лбу. – Просто что-то замкнуло в голове. Сорвало предохранитель. Самого этого момента я даже не помню. Помню, как Сандра лежит на полу, я наклоняюсь над ней, и в это время слышу сзади голосок Пенни: «Папа, кто кричал? Папа, а что с мамой? Она заболела?» Она стояла на пороге кухни, в пижаме и босиком. Я протянул руки, чтобы ее успокоить – и увидел, что в руке у меня нож, а на ноже кровь.

…Я сказал Пенни, что мама плохо себя чувствует. Но я о ней позабочусь, отвезу к врачу; а ей нужно лечь обратно в кроватку и спать, как спят ночью все хорошие дети, если она хочет завтра получить от Санты подарки. Посидел с ней, пока она не уснула, а потом… позаботился о Сандре.

Мне повезло: крови было немного, и вся на ноже и у нее на блузке, даже мне на руки почти не попало. И в доме никого не было, кроме нас троих. Никто ничего не слышал, впереди была целая ночь, и можно было спокойно составить план и его выполнить.