Текст книги "Грехи отцов (СИ)"

Автор книги: Nataly_

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)

София, крутившаяся рядом, тут же завладела зеркальцем и спросила, можно ли взять его насовсем. Никогда еще у нее в руках не бывало таких красивых, изящных, вкусно пахнущих кожей вещиц! Мама нахмурилась и, кажется, уже собиралась запретить, но миссис Блейк улыбнулась и ответила: конечно, можно!

А вечером, раскрыв зеркальце, София вдруг не увидела в нем себя.

Не было круглой физиономии с дурацкими веснушками, не было неровно остриженных рыжих вихров. Из зеркала смотрела на нее взрослая девушка, красивая, как принцесса из мультика. Девушка с золотыми волосами.

София отпрянула и едва не выронила зеркальце. Немного погодя, набравшись храбрости, заглянула в него снова – вдруг ей показалось? Золотоволосая незнакомка смотрела на нее спокойно и ласково. София подняла брови, улыбнулась, нахмурилась – незнакомка повторяла все ее движения, только на секунду позже. Осмелев, София скорчила гримасу – оттянула уголки глаз к вискам и оскалила зубы – и незнакомка сделала то же самое, а потом обе прыснули со смеху. Кажется, незнакомка в зеркале рассмеялась первой.

С тех пор всякий раз, когда Софии бывало грустно, страшно или одиноко, – дразнили ли ее в школе, или папа снова обижал маму, а мама потом украдкой плакала – она искала утешения в своем зеркальце. От ласкового взгляда незнакомки, от ее улыбки на душе сразу становилось легче. Скоро София привыкла к своей чудесной подруге, уже не видела в ее существовании ничего особенного – и не удивилась, когда однажды девушка из зеркала с ней заговорила. Нежным мелодичным голосом, звучащим в голове.

Не удивилась и не испугалась она и тогда, когда поняла, что ее подруга и есть призрак фермы Гринов. То самое привидение, которого так боится мама – и зря! Она же добрая! Вот здорово было бы показать ее маме, чтобы она сама поняла, что бояться нечего! Но София твердо знала: их волшебная дружба – секрет, о котором никому, даже маме, рассказывать нельзя.

«Принцесса» из зеркала утешала ее, подбадривала, давала советы. Помогала справляться со сложными домашними заданиями. С ней можно было даже обсудить мальчишек из класса или мультик «Винкс» – и вместе похихикать. А несколько дней назад, когда папа в очередной раз обидел маму, и София со слезами призналась подруге, что больше не может с ним жить, просто не может, что больше всего на свете мечтает, чтобы папа куда-нибудь исчез навсегда – девушка в зеркале вдруг посерьезнела и ответила: «Почему бы и нет? Ты можешь сделать так, чтобы твой отец умер и никогда больше не причинял вам зла. Не побоишься?»

И София не испугалась. Нет, ей, конечно, было страшно, и даже очень, но она твердо решила спасти маму. Поэтому сделала все так, как сказала ей подруга из зеркала. И теперь, забившись в угол потертого старого дивана, с трепетом ждала.

***

…Он шел по темному лесу, полному шорохов, вздохов ветра в ветвях и голосов ночных птиц. Стояла весна: это Дэрил понял по птичьему щебету, по запаху влажной земли и молодой листвы. Бесшумно пробирался он между деревьев, стараясь, чтобы ни одна ветка не хрустнула под ногами – огонек впереди манил его к себе.

Наконец впереди открылась поляна, а на ней костер и расставленная рядом палатка. На бревне у костра льнула друг к другу парочка. Рядом виднелись остатки ужина, недопитая бутылка пива и другая с водой. Языки костра, вздымаясь вверх, ярко освещали мужчину – точнее, парнишку лет девятнадцати или двадцати, не больше. Он был ясно виден: довольно хлипкий, темноволосый, со смазливой, но, на взгляд Дэрила, не внушающей доверия физиономией.

Девушка сидела боком к костру, положив голову парню на плечо. Лицо ее скрывал капюшон куртки; со своего места Дэрил видел лишь маленькую руку и выбившуюся из-под капюшона золотистую прядь.

Но этих примет хватило, чтобы узнать ее, и Дэрил замер, боясь даже дышать.

– …Все это сказки! – протянула девушка нежным, словно перезвон челесты, голоском.

Должно быть, влюбленные продолжали разговор, начатый до его прихода.

– Сказки – в Библии твоего отца! – резковато ответил парень.

– Не говори так, не надо!

– Кстати, твой отец нас не пропалит? Он не знает, где ты?

– Не беспокойся, папа думает, что я ночую у Лиззи Миллс, – с улыбкой в голосе ответила девушка. – Лиззи меня прикроет, если что.

Дэрил слушал, с каким-то сладко-болезненным чувством впивая ее нежный голос, следя за тонкой рукой, гладящей парня по плечу. К нему самому даже в двадцать лет ни одна девушка так не прижималась… И вдруг желание пронзило его – острое, темное желание; и вместе с тем перед мысленным взором неожиданно встала тонкая шея Кэрол, бьющаяся на ней голубая жилка, крестик в ложбинке на груди.

– Ну так что же? Рассказывай дальше!

– Ты же не веришь в эти сказки! – откликнулся парень.

– Не верю, но мне нравится тебя слушать. Значит, твоя пра-пра-пра-пра-пра… в общем, дальняя-дальняя прабабушка стала любовницей дьявола, и он открыл ей секрет бессмертия?

– Так говорится в предании, – серьезно ответил парень. – Поэтому, когда в Салеме начались облавы на ведьм, Доротея Уотли без спора признала все, в чем ее обвиняли, и гордо взошла на костер. Она была уверена, что огонь ее не коснется. Говорят, последние слова ее были: «Ни ангелам, ни смерти я себя не предаю!»

– Как у Эдгара По? – недоверчиво спросила девушка.

– Но ведь Эдгар По не сам это придумал! Быть может, он тоже откуда-то знал наше семейное предание?.. Но пламя охватило Доротею, и она сгорела, оставив по себе лишь обугленные кости. Священники и охотники на ведьм торжествовали победу. Они не знали, что это лишь начало истории! Тело Доротеи погибло, но дух остался в Салеме. Бесплотная, бестелесная, она продолжала жить. Мстила своим преследователям и погубителям, незримо охраняла свою малютку-дочь и заботилась о ней. Говорят, могла бы воскреснуть и во плоти, но для этого требовалось некое условие, которое Доротея то ли не решилась, то ли не смогла исполнить…

– Что за условие?

– Об этом в предании ничего не сказано. Должно быть, дьявол открыл его Доротее уже после смерти. Так или иначе, дух ее бесчинствовал в Салеме и наводил ужас на все поселение. Ни крест, ни святая вода, ни молитвы не помогали изгнать Доротею; и наконец старейшины поселка решили с ней договориться. Взяли в заложники ее мужа и маленькую дочь: обвинили в колдовстве и сношениях с потусторонним миром, пригрозили, что сожгут и их, если дух не оставит Салем в покое. Тогда Доротея исчезла, а для ее семьи казнь была заменена изгнанием. Хирам Уотли с дочерью на руках бежал туда, где их никто не знал – на юг, и начал там новую жизнь. Постепенно его потомки продвигались все южнее и южнее, пока наконец…

– Пока наконец не оказались здесь!.. Гарет, это очень красивая легенда, но неужели ты сам в нее веришь?

Парень загадочно улыбнулся.

– На чердаке у нас, – ответил он, – хранится очень старая рукописная книга. Она передается в семье из поколения в поколение, от матери к дочери. Чужим ее не показывают. И еще, ты наверняка слышала, что болтают в округе о моей матери? Так вот, все, что о ней рассказывают – правда. И, знаешь, мама не раз сокрушалась, что у нее нет дочерей – только сыновья, и некому передать свое искусство. – он лукаво усмехнулся. – Мама не знает, что я потихоньку заглядывал на чердак и эту книгу читал. Кое-какие заклинания и обряды переписал и выучил наизусть. И даже пробовал исполнить. Не знаю уж, много ли у меня получилось, но…

– А заклятие бессмертия, которое наложила на себя Доротея, там есть?

– Есть и оно.

– Странно. Почему же никто больше из семьи Уотли не пожелал стать бессмертным?

– Ну, знаешь… может быть, жить целую вечность, прикованным к земле в виде духа, не так уж весело.

– Но ведь, ты говорил, можно вернуть себе и тело!

– Да, если выполнить условие. Но какое – в книге не сказано.

Девушка ненадолго задумалась.

– Лучше во все это не верить, – серьезно сказала она наконец. – Потому что, если принять это всерьез… колдовство – это ведь очень страшно. Это смертный грех и дьявольский соблазн. Начав колдовать, ты призываешь дьявола, он вселяется в тебя и незаметно разъедает твою душу. Ты начинаешь творить зло, не ужасаясь и не раскаиваясь, может быть, уже и не сознавая, что это зло. И превращаешься в чудовище.

– Это тебя отец так учит?

– Так учит Библия, – строго ответила девушка.

– Ты моя маленькая святоша! – нежно проговорил парень и притянул ее к себе.

Несколько секунд спустя, когда они оторвались друг от друга, девушка добавила мечтательно:

– Хотя… знаешь, будь это правдой – может, я бы и рискнула! Ну какая из меня злая ведьма? Мне даже мух и комаров убивать жалко, и в целом свете у меня нет ни одного врага! Мне кажется, дьявол быстро поймет, что я безнадежна, и отстанет. А жить вечно – это так здорово! Только представь, сколько всего можно увидеть, узнать, пережить… Гарет, вот ты хотел бы жить вечно?

– С тобой, – хрипловато ответил парень, глядя на нее с обожанием, – только с тобой.

Дэрил за кустами стоял неподвижно и старался даже не дышать, но в этот миг, должно быть, как-то неудачно перенес вес с ноги на ногу, и под ботинком у него хрустнул сучок. Влюбленные вздрогнули; девушка начала оборачиваться к нему – медленно, очень медленно, как вчера за челестой, и он понял, что в следующий миг увидит ее лицо…

…Он вынырнул из сна, словно из омута, ошалело хватая ртом воздух. Не сразу понял, где он; казалось, в комнате, освещенной лунным светом, еще витал аромат костра и молодой листвы, еще звучал нежный девичий голос – или, быть может, певучий перезвон челесты.

========== Глава 7 ==========

На втором этаже, в спальне, озаренной луной, Филип Блейк открыл глаза.

Несколько мгновений лежал неподвижно, прислушиваясь к дыханию жены. Андреа спала, но сон ее был неглубок и тревожен, дыхание прерывистое, со всхлипами. Быть может, ее снова мучили кошмары.

Приподнявшись на локте, он долго всматривался в ее лицо, освещенное бледным светом луны. Если бы Андреа проснулась сейчас, возможно, ее поразило бы холодное, отчужденное выражение его лица.

Наконец он тряхнул головой, словно отгоняя какую-то неприятную мысль, и лицо его смягчилось. Наклонившись к жене, он легко, почти неощутимо поцеловал ее в лоб.

Пусть спит спокойно. Она ни в чем не виновата.

Андреа пыталась исцелить его раны любовью – и не смогла; но, должно быть, это вообще не в человеческих силах. И в том, что теперь не верит и боится, ее вины нет. Он поклялся любить ее и беречь – и никогда не причинит ей зла. Никогда.

Как и жене и дочери Пелетье.

Им тоже нечего бояться в этом доме. Он долго об этом думал: слишком уж удобным казалось расправиться сразу с тремя. Например, поджечь ночью флигель. Со всеми разом покончить – и не оставить следов. Это выглядело самым разумным решением, однако он медлил; убивать ни в чем не повинных женщину и девочку, особенно девочку, ему претило. Он ведь не какой-нибудь маньяк, и цель у него достойная – не стоит пятнать ее новым злодеянием.

Вот сам Пелетье – другое дело… Да, теперь все складывается как нельзя лучше! Эд Пелетье – грязное животное, ублюдок, держащий в страхе свою семью. И эти братья Диксоны – мошенники, что наживаются на людском горе и страхе, издеваются над самым… самым святым. Все трое заслужили смерть. Он больше не будет убивать невинных; раз уж без этого не обойтись – он станет орудием справедливости.

Блейк поднялся с кровати, не зажигая свет, быстро и бесшумно оделся. Достал из нижнего ящика стола что-то продолговатое, металлически блеснувшее в лунном свете. Так же бесшумно выскользнул из спальни и начал спускаться по лестнице вниз.

***

Тиканье ходиков казалось все громче, тишина давила, каждая секунда растягивалась в вечность; и наконец Кэрол решилась заговорить.

– Послушай, милый, – робко начала она, – уже очень поздно, а Софии завтра в школу. Как ты думаешь, может быть, ей пора спать?

Эд поднял глаза. Наверное, с полминуты сверлил ее взглядом – за это время Кэрол успела тысячу раз проклясть свою глупость – затем повернул голову на бычьей шее к дочери. Под его тяжелым взглядом София еще глубже вжалась в спинку дивана.

– Не хочет, значит, с папкой посидеть, – проговорил Эд, пьяно растягивая слова. – Скучно ей с папочкой, да? Спать хочет. Зевота одолевает. Так? – и вдруг рявкнул. – Пусть сама скажет! Скучно тебе со мной? Хочешь уйти? Говори!

София отчаянно замотала головой; на бледном личике ее ярко выступили веснушки.

– Вот так, – удовлетворенно заметил Эд. – Хорошая девочка. Любит папку. И неча тут на нее наговаривать и нас с ней разводить! Слышала? Она не хочет!

«Кажется, пронесло!» – с облегчением переведя дух, сказала себе Кэрол.

Заметив, что стакан у Эда опустел, она ловко и бесшумно, отточенным за годы супружеской жизни движением пододвинула ему новую бутылку пива, только что из холодильника. Но Эд вдруг швырнул бутылку в ее сторону. Кэрол успела увернуться – к таким упражнениям ей тоже пришлось привыкнуть. Лишь несколько капель попали ей в лицо. Бутылка упала, не разбилась, но покатилась по полу, щедро распространяя вокруг пену, влагу и пивной аромат.

– Что ты мне суешь эту ослиную мочу?! – взревел Эд. – Виски где?

– Эд, я… ты… может быть…

Он начал приподниматься из-за стола, и Кэрол, забыв о возражениях, бросилась к холодильнику, достала оттуда початую бутылку скотча. Извлекла из серванта чистый граненый стакан, наполнила до половины. София на диване, сжавшись в комочек, не сводила с нее глаз.

«Может, оно и к лучшему, – думала Кэрол. – За пивом он сидел бы до утра, а так быстро напьется и заснет».

Это внушало надежду, но хуже было то, что под действием крепкого алкоголя Эд становился непредсказуем.

Приняв из рук Кэрол стакан, Эд повертел его в руках, посмотрел на свет. Подозрительно принюхался. Похоже, что-то в напитке его насторожило.

София на диване заерзала, и Эд, привлеченный этим движением, покосился на нее.

– Опять с зеркалом своим? – пробурчал он. – И все-то она с зеркалом, из рук не выпускает, все на рожу свою пятнистую любуется! Такая же шлюха бесстыжая растет, как ее мамаша!

София бросила быстрый взгляд на мать. Кэрол сидела на другом конце стола, прикрыв глаза, судорожно сжимая в пальцах свой крестик, и губы ее беззвучно шевелились.

***

Дэрил тряхнул головой, прогоняя остатки сна. Уснул он перед включенным ноутбуком, головой на столе – и теперь уставился на монитор, пытаясь понять, не пропустил ли что-то важное, пока спал.

Но в доме – по крайней мере, на первый взгляд – ничего не изменилось. Во всех окошках видел он одно и то же: пустые тихие комнаты, пустой темный двор, освещенный луной. Ни летающей посуды, ни реющих в воздухе белых простыней. Вообще никакого движения. Кроме…

Самое нижнее окошко привлекло его внимание. Там явно что-то происходило.

Дэрил навел на него курсор и нажал, разворачивая окно во весь экран.

Перед ним открылась незнакомая комната и семья за столом. Он сразу узнал Кэрол в напряженной позе и забившуюся в угол Софию. Третьим оказался здоровенный оплывший боров: несмотря на размытое, зернистое изображение, Дэрил отлично видел и его обрюзглую физиономию, и даже маленькие злые глазки.

Звуков камера не передавала – семейная сцена разворачивалась перед глазами Дэрила беззвучно, но позы и движения всех троих были так выразительны, что, пожалуй, в пояснениях не нуждались. Дэрил следил за тем, как Эд что-то гневно выговаривает жене и дочери. Видел, как вздрагивают обе всякий раз, когда он поворачивает голову или к ним обращается. Видел – и ярость поднималась у него в груди, жаркая, клокочущая ярость.

Слишком хорошо Дэрил понимал эту сцену. Слишком много подобных сцен пережил сам, когда был не больше Софии.

Папаша Диксон уже много лет гниет в могиле; и Дэрил думал, что все давным-давно отболело и забылось. Но, оказалось, нет. Он помнит все. Каждое грязное словцо, каждый удар, нанесенный матери или ему самому.

Он смотрел на монитор, до боли сжав кулаки, почти забыв, где он и зачем он здесь. Перед глазами плыла красная пелена. Эд на экране швырнул в Кэрол бутылкой, и Дэрил вскочил, как подброшенный. За спиной что-то с грохотом упало, но Дэрил этого даже не слышал. Не раздумывая, себя не помня, он бросился из большого дома прочь – во флигель.

***

Грохот упавшего в гостиной стула заставил Блейка остановиться на нижней ступеньке.

Вслед за грохотом раздался топот тяжелых ботинок. Он приближался. По-прежнему сжимая в руке нож для колки льда, Блейк отступил назад, во тьму. Младший Диксон промчался мимо него, как одержимый, вылетел на крыльцо, хлопнул дверью и бросился куда-то прочь от дома.

Куда, черт возьми, его понесло? И что теперь делать – гоняться за ним по двору? Или ждать, пока вернется?

Хозяин дома в нерешительности остановился у лестницы. Потер лоб, затем приложил к нему прохладное лезвие ножа, пытаясь избавиться от пульсирующей в голове боли – эта мигрень донимала его в последнее время все чаще и чаще.

Быть может, это и к лучшему, думал он.

Блейк собирался под каким-нибудь предлогом выманить Диксона во двор и покончить с ним там, подальше от камер, не пачкая кровью мебель и ковер. В первые минуты после пробуждения этот план казался идеальным; но сейчас стало ясно, что он недостаточно продуман. А импровизировать в таком деле не стоит. До сих пор ему везло, если это можно назвать везением; но так не может продолжаться до бесконечности. О том, что Диксон ночует здесь, знают слишком многие – и его исчезновение сразу вызовет подозрения, а ведь остаются еще его брат и Пелетье…

Да, определенно лучше подождать. Братья здесь еще появятся, возможно, и не раз. Они ничего не подозревают – и опасаться его не станут. У него будет много возможностей.

Придя к такому выводу, он хотел было вернуться наверх, но ноги уже сами несли его вдоль по коридору, к лестнице в подвал.

Блейк не собирался заходить туда сегодня, чтобы не привлекать к подвалу внимания Диксона. Однако Диксон исчез, и путь был свободен. А день, когда он не побывал там, внизу, казался ему потерянным.

Он отпер дверь своим ключом и шагнул внутрь, в ледяной холод, которого давно уже не чувствовал.

Вокруг стоял непроницаемый мрак. Легко и уверенно – так, словно видел в темноте – Блейк подошел к столу, зажег керосиновую лампу. Теплый мерцающий свет озарил детскую, заиграл в стеклянных глазах кукол и плюшевых зверей.

Стоя у стола, Блейк долго смотрел на фотографию девочки на качелях. Затем взял коробку с магнитной азбукой, перенес ее на детскую кроватку. Развернул поле, извлек из ячеек разноцветные буквы, перемешал и горкой положил рядом – неторопливо, сосредоточенно, словно совершая ритуал. Сам сел в ногах кровати и стал ждать.

Вот потянуло холодом, и каруселька над кроватью качнулась. Снова и снова. Затем начала вращаться.

Он ждал, затаив дыхание, и сердце его разрывалось от горя и безумной надежды.

Вот и тихий перезвон колокольчиков. Вот и легкое дыхание за спиной.

– Пенни?

По комнате пронесся порыв ледяного ветра. Маленькая нежная рука легла ему на плечо.

– Пенни! – прошептал Блейк. По лицу его струились слезы, но он их не замечал.

Новый порыв ветра – и буквы магнитной азбуки пришли в движение.

========== Глава 8 ==========

– …Вот не моя она, – сказал Эд. – Нюхом чую: не моя! Чужая девка, и все тут!

У Кэрол задрожали губы. Из любимых тем пьяного Эда эту она ненавидела больше всех. Но никогда еще Эд не заговаривал об этом прямо при Софии.

– Милый, – заговорила она, стараясь, чтобы голос звучал спокойно и ласково, – ну что ты такое говоришь? У меня никого никогда не было, кроме тебя. Разумеется, София твоя дочь! – и, надеясь его отвлечь, как бы невзначай пододвинула к нему стакан со скотчем.

Эд поднес стакан к лицу и завис, тупо его разглядывая. Затем вдруг грохнул стаканом об стол, так, что пахучие капли виски разлетелись по скатерти.

– Ко мне подошла! – рявкнул он Софии. Та медлила. – Ну?!

Дрожа всем телом, София сползла с дивана и подошла к отцу. Эд схватил ее одной рукой за шкирку, а другой за подбородок и повернул лицом к Кэрол.

– Ну и где моя? Зенки – твои. Нос – твой. Рот – твой. Пятна на роже твои. Патлы рыжие твои. А я где?! Лучше признавайся по-хорошему, с кем ты…

Кэрол уже открыла рот, готовая многословно и подобострастно уверять, что Эд ошибается, София пошла и в него тоже, и уши у нее отцовские, и брови как у бабушки с отцовской стороны… но что-то надломилось в ней при виде дочери, которую Эд сжимал в потных лапах и крутил, как куклу. Точнее, при взгляде на ее лицо.

София уже не боялась: похоже, она перешла ту черту, за которой кончается страх. Она как будто была совершенно уверена, что сейчас погибнет страшной смертью, и с этим смирилась – хотела только, чтобы все поскорее закончилось. Отчаяние – вот что прочла Кэрол на веснушчатом детском личике, в голубых глазах, так похожих на ее глаза.

В этот миг ее мир перевернулся.

– Убери от нее руки! – сказала Кэрол, и сама не узнала собственного голоса.

Эд уставился на нее с таким изумлением, словно с ним вдруг заговорил чайник или кофеварка.

– Че сказала?

– Отпусти ее, урод! – приказала она звенящим голосом.

Секунду Эд что-то напряженно соображал, затем оттолкнул Софию и нетвердым шагом двинулся вокруг стола к жене.

По лицу его ясно читалось: теперь он действительно вышел из себя. И ушел так далеко, что неизвестно, вернется ли обратно.

– София, беги в большой дом и зови на помощь! – быстро приказала Кэрол.

Оглядываясь вокруг, она лихорадочно соображала, чем защищаться. Торшер? Слишком тяжелый, ей с ним не сладить. Тупой столовый нож? Бутылка? Может быть, разбить и ударить «розочкой»?

Додумать она не успела: Эд прервал ее размышления ударом пудового кулака. Словно бейсбольная бита с размаху обрушилась ей на скулу: в голове загудело, Кэрол не устояла на ногах и отлетела к стене. По лицу потекло что-то горячее и влажное. На миг показалось, что она ослепла на один глаз, мелькнула паническая мысль: «Господи, глаз выбил!» – но нет, это была просто кровь, мешающая смотреть. Всего лишь кровь.

– Ты у меня узнаешь, как с мужем разговаривать! – прохрипел Эд, медленно подходя к ней. – Щас узнаешь…

Он приближался, а Кэрол возилась в углу у стены и никак не могла встать, и с ужасом понимала, что беззащитна. Все возможности обороняться она профукала. Теперь стоит перед ним на коленях, полуоглушенная, с гудящей головой, и он может сделать с ней все, что пожелает. Хоть забить до смерти.

Эд уже подошел вплотную, когда что-то вдруг с силой ударилось во входную дверь.

Кэрол ясно услышала шум, но Эд его не слышал или, быть может, не обратил внимания. Он занес для удара ногу в тяжелом ботинке. Бежать было некуда – не было места даже увернуться. Кэрол скорчилась на полу, прикрывая руками голову…

Входная дверь с грохотом распахнулась.

Кэрол не сразу поняла, что произошло. От удара мысли у нее еще путались, и перед глазами все плыло. Она видела только, что какая-то сила оттащила Эда от нее и швырнула спиной на стол. Стол покачнулся, стакан с виски полетел на пол, бутылка опасно съехала к самому краю стола, но каким-то чудом удержалась. Эд выпрямился, взревел и бросился в атаку.

На Дэрила Диксона.

Эд был крупнее и, по-видимому, сильнее, однако лишний жир и выпитое пиво лишали его маневренности. Он кинулся на Дэрила, как бык, нагнув голову; но тот отступил на шаг и, когда Эд несся мимо него, со всей силы ударил его кулаком в подбородок – хуком справа. Эд пошатнулся, начал падать; в падении кулак Дэрила догнал его еще раз, и Эд растянулся на полу, звучно стукнувшись затылком о кафельную плитку, и затих.

На миг воцарилась звенящая тишина. Дэрил оглянулся кругом – как-то растерянно, словно не очень понимая, как сюда попал; Кэрол поразили его налитые кровью глаза и дикое выражение лица. Взгляд его упал на тяжелый торшер. Дэрил схватил торшер, вырвав его из розетки, перехватил обеими руками, как дубину, и занес над головой бесчувственного Эда.

Тут Кэрол обрела голос.

– Не надо! – отчаянно закричала она.

Дэрил уставился на нее так, словно видел впервые. На долю секунды – всего на миг – она содрогнулась от ужаса; показалось, что этот дикий, взъерошенный человек с безумными глазами бросится сейчас на нее. Но в следующий миг лицо его разгладилось, глаза обрели осмысленность.

– Блядь… – проговорил он негромко, переводя взгляд то на Эда, то на Кэрол, то на торшер у себя в руках.

Осторожно, словно хрупкую вазу, поставил на место торшер. От души пнул Эда ботинком в бок. Затем подошел к Кэрол и помог ей встать.

– Он… он… – с трудом проговорила Кэрол, указывая глазами на Эда.

– Ничего ему не сделается, – хрипло ответил Дэрил. Присев над Эдом, пощупал ему затылок. – Нормально все с ним. Проспится и будет как новенький. Куда его оттащить-то, чтобы не валялся на дороге?

Кэрол молча кивнула в сторону спальни.

Дэрил взял Эда подмышки и потащил; Кэрол попыталась ему помочь, подхватив Эда за ноги. Вдвоем они водрузили его на кровать. Машинально – сейчас ей нужно было совершать какие-то простые действия, чтобы отвлечься – Кэрол достала из комода подушку и одеяло.

– Да хватит вокруг него прыгать! – зло бросил Дэрил, вырвав подушку у нее из рук и бросив на кровать. Кэрол отшатнулась, и он отвел нахмуренный взгляд, злясь то ли на нее, то ли на себя. – О себе лучше подумай. Вон как он тебя разукрасил!

Кэрол поднесла пальцы к щеке. Там было мокро и липко; кончики пальцев густо окрасились кровью.

– Пошли, промыть надо, – сказал Дэрил.

Они снова вышли на кухню. Дэрил усадил Кэрол на табурет, взял со стола домотканую салфетку и принялся вытирать ей лицо и промакивать ссадину.

Похоже, он знал, что делает. Должно быть, ему уже случалось и драться самому, и приводить в порядок чужие разбитые физиономии. Но самое странное, что теперь этот человек, еще минуту назад напоминавший дикого зверя, действовал на удивление осторожно, даже нежно. Кэрол поймала себя на мысли, что его прикосновения ей… приятны? Или, может быть, даже… Да нет, о чем она только думает! Должно быть, это от шока.

– И часто у вас так? – спросил он.

– Н-нет… так – нет… такое в первый раз, – пробормотала Кэрол.

– Ага, а «не такое», значит, часто случается. А хозяева знают?

– Нет… ничего не знают, и, ради Бога, мистер… Дэрил… пожалуйста, не говори им! Не говори ничего! Я не хочу, чтобы кто-то узнал!..

Дэрил зло дернул щекой.

– Да тут и говорить ничего не придется, – бросил он. – Глаза-то у них есть! А у тебя вон на лице все написано. Крупными буквами. Блин, на себя насрать – хоть о девчонке подумай! Ей-то каково?

Кэрол молча отвела глаза. Думать об этом сейчас она не могла. Ни о чем не могла думать, кроме того, что жива, относительно цела, что Эд валяется, как бревно, в спальне и до утра точно ни ее, ни Софию не тронет. И что рядом с ней – этот человек, которого она знает лишь несколько часов, но почему-то готова ему довериться. Человек, словно по волшебству пришедший ей на помощь.

Не сразу она заметила, что рука Дэрила замерла у нее на щеке, что он пристально вглядывается ей в лицо. Какие необычные у него глаза: раскосые, с кошачьим разрезом. И что за странный взгляд – сразу и робкий, и прямой, и колючий, и обжигающий какой-то детской беззащитностью! Взгляд, от которого перехватывает дыхание – столько в нем боли, горечи и какого-то отчаянного, невысказанного желания…

– У тебя тут грязь какая-то, – пробормотал он наконец, с усилием отводя глаза. – Щас я…

И, взяв со стола чудом уцелевшую бутылку, щедро смочил скотчем чистый край салфетки.

– Щипать будет, потерпи, – предупредил он.

Кэрол невольно улыбнулась; такой наивной показалась ей после всего происшедшего забота о том, что будет щипать! Эти слова как будто пришли из другого мира – из мира, где близкие заботятся друг о друге и стараются не делать друг дружке больно. А ведь Дэрил ей даже не близкий…

Дэрил уже поднес салфетку к ее ссадине, когда вдруг София, про которую все забыли, соскочила с дивана и бросилась к нему.

– Не трогай! – отчаянно завопила она, врезаясь в него с размаху. – Нельзя! Уходи отсюда, уходи совсем! – и принялась своими тонкими ручками толкать его к дверям.

– София?! – изумленно и испуганно воскликнула Кэрол.

Дэрил бросил на нее быстрый, полный горечи взгляд, затем кинул салфетку на пол и пошел прочь.

***

Кэрол нагнала его уже у пруда. Дэрил шел к дому быстрым шагом, не оборачиваясь, чтобы остановить, ей пришлось схватить его за руку и развернуть к себе.

– Пожалуйста, не обижайся на Софию! – сказала она. – После всего этого она не в себе… да и я, наверное, тоже.

Миг он недоверчиво всматривался в нее; затем лицо его смягчилось.

– Да уж понятно! – пробормотал он.

– И, Дэрил… спасибо тебе! От нас обеих.

И, потянувшись к нему и чуть-чуть приподнявшись на цыпочки, Кэрол его поцеловала.

Она думала, что поцелуй выйдет быстрым и вполне целомудренным – обычный знак благодарности; но Дэрил вдруг схватил ее за плечи и с силой притянул к себе. Не сразу оторвались они друг от друга: оба тяжело дышали, оба смотрели друг на друга изумленными, почти испуганными глазами.

– Спасибо! – повторила наконец Кэрол и, повернувшись, почти бегом бросилась домой.

***

Дэрил шагал, словно пьяный, пораженный и обессиленный переполняющими его чувствами. О поцелуе он не знал, что и думать; и, уже подходя к крыльцу, сумел наконец выкинуть его из головы и сосредоточиться на другом событии, далеко не столь приятном, но более значительном.

Он едва не убил этого сукиного сына. Блин, не закричи Кэрол вовремя – как раз бы убил!

И ведь нельзя сказать, что не понимал, что делает. Прекрасно понимал – прямо видел, как опускает торшер ублюдку на голову, снова и снова, как хрустит его череп, как разлетаются кровавые ошметки мозгов… Откуда, черт побери, у него такие желания? Неужто папашино наследство?

Верно, такой говнюк и святого выведет из себя. Когда Эд швырнул в Кэрол бутылкой, у Дэрила в глазах помутилось; а уж когда ворвался в дом и увидел, как Кэрол, окровавленная, корчится в углу… На миг показалось, словно в детство вернулся. Как он мечтал защитить мать от отца! И теперь, много лет спустя, мечта как будто наконец исполнилась…

Но это не все. Было кое-что еще.

Поднимаясь на крыльцо, проходя по темному коридору в гостиную (кажется ли ему, или за время его отсутствия в доме сделалось заметно холоднее?), Дэрил упорно восстанавливал в памяти те секунды свирепого помрачения – и наконец ясно понял, что было не так. Да, желание защитить Кэрол. Да, застарелая ненависть к отцу. Но в какой-то миг все это сгладилось, отступило на задний план, а на первый план выплыла болезненная пульсация в голове и голос, звучащий в ритме этой боли. Голос, повторяющий без слов, но совершенно ясно: «Убей его! Убей! Убей!»