Текст книги "Пожирательница душ (СИ)"

Автор книги: Nataly_

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)

– А здесь?

– Что «здесь»? Не все ли равно? Твое тело – это не ты. Тебя здесь уже не будет.

Дивный новый мир под холодным солнцем… Пожалуй, в этом что-то есть. Создавать себе верных слуг и войска одним мановением мысли – разве не об этом он всегда мечтал? Правда, точно так же придется создавать и вражеские армии… Торжество одинокой воли, абсолютная власть в пустоте, мгновение, растянувшееся в вечность, дело жизни, превращенное в бессмысленную игру: если боги существуют – должно быть, они живут именно так. А сквозняки из-за грани вселенной, и холод, и шаткая почва под ногами – ко всему этому он привыкнет уже за первую тысячу лет; привыкла же Келемринда…

[Откуда он это знает?]

А если отказаться – что тогда? Валяться на мосту, как сломанная кукла, чувствуя, как из тебя капля за каплей вытекает жизнь?

[– …Спаси меня!..

– Я вернусь…

В Мире Внизу времени нет…]

– Дважды я становился королем, – медленно проговорил Урфин, устремив взгляд на багровый солнечный диск, – и оба раза мне приходилось зубами вырывать корону из рук врагов. Но не было еще случая, чтобы победитель швырнул мне корону, как подачку. Прости, колдунья, но я никогда не просил ни пощады, ни милостыни – и сейчас как-то поздно начинать. То, что предназначено мне судьбой, я беру сам – или не беру вовсе.

– Чего же ты хочешь, гордый человек? Назови свою цену!

– Хорошо. – И, глубоко вздохнув, он произнес: – Я готов продолжить битву – но с одним условием.

– Каким?

– Хочу остаться собой. Никаких больше потерь памяти, никаких иллюзорных миров. Мне плевать, как ты это сделаешь: но я должен помнить, кто я, помнить о тебе и о нашем поединке – до самого конца.

– Это возможно, – подумав, ответила Келемринда. – Да, так можно сделать, мне это будет даже лучше – но для тебя… для тебя это будет медленно. И… очень мучительно.

– Знаешь, иногда лучше помучиться, – отрезал он.

– Все еще надеешься выжить? – тихо спросила она; и он с изумлением увидел, что в огромных глазах ее блестят слезы.

Выглядело это как сущее издевательство; однако Урфин чувствовал, что она не притворяется. Да и зачем это сейчас? Нет, ей действительно его жаль.

Интересно, над съеденными детьми она тоже лила слезы? А потом объясняла их родителям, что на самом деле она не такая уж плохая, ей очень жаль, но так устроен мир? Или только ему такая честь?

– Если бы я могла оставить тебя в живых! – прошептала Келемринда. – Если бы только могла!

И по щеке ее скатилась слеза, окрашенная заходящим солнцем в цвет крови.

Да, как ни смешно, она в самом деле его жалеет. И восхищается – хоть и не понимает его упрямого, обреченного сопротивления. Люди – странные создания: не все ли им равно, умереть сейчас или через тридцать лет? Для нее между жизнью и смертью вообще нет особой разницы…

Что за ирония судьбы! Он хотел всеобщего преклонения, хотел, чтобы при его появлении на улицах и площадях собирались толпы народа, бросали в воздух шапки и восторженно кричали… Черт, да он просто хотел хоть кому-то нравиться! И вот, пожалуйста, дождался. Сбылась мечта идиота.

Он в самом деле ей нравится – Келемринде-здесь, той, что бродит в одиночестве по горным лесам, и собирает книги и магические игрушки, и записывает свои впечатления о Мире Вверху и Мире Внизу, в смутной надежде, что кто-нибудь когда-нибудь их прочтет. Той, что смеется над глупыми людьми, по-детски огорчается тем, что ее считают “плохой”, и скучает оттого, что не с кем поговорить, и мечтает о достойном противнике. Девочке-чудовищу, застывшей на тысячелетия в своей противоестественной юности. Той, что сейчас предлагает ему корону и плачет над ним.

И в то же время – хочет его сожрать, и никакого противоречия в этом не видит. Ибо Келемринда-Вверху – та, слизистая и черная – всегда голодна и неустанно гонит ее на поиски новой добычи. Каково это – жить в одном теле с чудовищем? Она уже много тысяч лет так живет. Она привыкла…

…Что ж, на прямой вопрос – честный ответ. Или почти честный.

– Нет, – медленно ответил он. – Выжить – наверное, уже нет. Но я надеюсь тебя победить.

========== Глава 7: Призрачный Мир (1) ==========

…

Герт Лайвен, смотритель дворцовых покоев, склонился в почтительном поклоне, ожидая дальнейших приказаний.

– И еще. У вас в подчинении есть горничная – как бишь ее… Гэлли, Гэнни… золотушная такая, вечно с глазами на мокром месте…

Лайвен понимающе кивнул.

– Ее – ко мне.

– Э-э… сейчас? В такой поздний час?

– Да, именно сейчас. – И король Изумрудного города так зыркнул на Лайвена из-под косматых бровей, что, если у придворного и мелькнули какие-то непозволительные мыслишки, он предпочел оставить их при себе.

Оставшись наконец в одиночестве, Урфин Джюс прикрыл глаза и откинулся на спинку шаткого резного стула (завтра же распорядится поставить в кабинет нормальную мебель, массивную и прочную! И, кстати, откуда опять дует?) Происшествие с горничной было… гм… деликатным и из ряду вон выходящим – так что, прежде чем отдавать преступницу на расправу деревянным полицейским, принципиально не умеющим держать язык за зубами, диктатор решил допросить ее сам.

Что за безумный день выдался сегодня!

День не задался с самого утра – когда бьющее в глаза солнце и осторожный стук в дверь спальни вырвали правителя Волшебной страны из яркого и на редкость неприятного сна. Во сне он поехал в Фиолетовую страну, наткнулся там на какое-то древнее чудище, оно заманило его в ловушку, пыталось сожрать… Словом, жуть несусветная. И все так натурально, прямо перед глазами стоит. Рассказать какому-нибудь сочинителю – пожалуй, сделает из этого целый роман!

Еще под впечатлением от ночного кошмара, Урфин вполуха слушал и премьер-министра Билана, размахивающего толстой зеленой папкой с золотыми тесемками, и начальника полиции Вереса, объясняющего, что вчерашние бунтовщики обезврежены, однако с главным из них возникла какая-то закавыка, полицейские не понимают, что с ним делать, и остро нуждаются в твердой руке и могучем уме своего повелителя.

– Месяц назад, если помните, – говорил на ходу Руф Билан, торопливо семеня своими коротенькими ножками, чтобы поспеть за широким шагом короля, – ваше величество дали кабинету министров поручение разработать предложения по государственному строительству на ближайшие пять лет. Так вот: я все свои скромные силы положил на выполнение желания вашего величества, можно сказать, ночами не спал… и наконец он готов! – торжественно заключил он.

– Кто готов?

– «План Джюса – победа Волшебной страны»! – продекламировал Билан и замер, возможно, ожидая аплодисментов. Но аплодисментов не последовало, и он пояснил: – Это заглавие. Ну как?

– Хм, звучно. Только я не понял, кого мы побеждаем.

– Врагов, внешних и внутренних! Впрочем, название можно и подредактировать, – пропыхтел Билан. – Название – это не главное. Главное – суть! Я разработал комплекс мер, которые позволят за какой-нибудь год с небольшим сделать нашу великую страну по-настоящему великой! И в памяти потомков король Урфин Первый навсегда останется как…

Тем временем начальник полиции висел у короля на другом ухе: скрипучим, как у всех деревянных людей, голосом он излагал обстоятельства вчерашних беспорядков на Торговой площади.

Накануне вечером, после закрытия торговых рядов, в центре Изумрудного города произошло крамольное скопление народа. Собрались без оружия – это хорошо; но числом под тысячу человек – это очень плохо. Известный смутьян Бер Лант, сын преуспевающего торговца тканями, парень бойкий, наглый и, к сожалению, небесталанный, взобрался на импровизированную трибуну, выстроенную из ящиков с овощами, и произнес перед толпой зажигательную речь.

– Воинственные прыгуны, – говорил он, – вторглись в наш прекрасный город и пытаются превратить его в свою племенную вотчину! Эти грязные дикари, еще совсем недавно ютившиеся в лачугах и не знавшие огня, теперь вламываются в наши дома, выбрасывают нас на улицу, отнимают у нас все ценное – даже подушки и одеяла. А в свободное от грабежей время, упившись нух-нуха, шатаются по улицам, горланят свои дикие песни, задирают наших парней и пристают к нашим девушкам! И все это – за наши налоги! Сколько можно с этим мириться?! Давайте скажем вместе: “Хватит кормить марранов!”

– Хватит кормить марранов!! – дружно подхватила толпа.

Бер Лант подождал, пока крики начнут стихать, затем поднял руку, призывая к тишине.

– Но будем говорить прямо, – продолжал он звучным, хорошо поставленным голосом. – На самом деле в бедах, обрушившихся на нашу страну, повинны вовсе не марраны. Эти грубые, невежественные люди – лишь послушные орудия в руках истинного зла! Всем вам известно, сограждане, какие у нас теперь воцарились порядки. Мы не можем свободно говорить то, что думаем: если я назову вам имя того, кто действительно во всем виноват, а вы со мной согласитесь – и меня, и вас тут же бросят в подземелье. Но нам нет нужды произносить его имя вслух: ведь все мы и так его знаем. Да, все мы прекрасно знаем, кто этот негодяй – это живое проклятие Волшебной страны, это ходячее бедствие, этот… да что там, сограждане – будем проще: этот окаянный сукин сын!

Толпа ответила смехом и одобрительными возгласами. Смех стал еще громче, когда, на случай, если среди слушателей найдутся тугодумы, Бер Лант сопроводил свои крамольные слова не менее крамольным жестом: двумя движениями рук изобразил на своем лице сросшиеся брови и внушительный нос.

– Доколе же мы будем все это терпеть? – вопросил он. – Не пора ли показать, кто настоящие хозяева славного Изумрудного города? Давайте скажем громко: “Мы здесь власть!” Громче! Я вас не слышу!! МЫ ЗДЕСЬ ВЛАСТЬ!!!

В этот-то волнующий момент появилась стража и наглядно продемонстрировала, кто здесь власть, разогнав толпу, а Ланта схватив и потащив в кутузку.

Теперь мятежник, обвиняемый в оскорблении величества, стоял перед деревянным Реллемом, следователем и судьей в одном лице, и нагло ухмылялся ему в лицо. Следствие зашло в тупик.

– В третий раз спрашиваю вас, обвиняемый, кого вы имели в виду под «живым проклятием», «ходячим бедствием» и «окаянным сукиным сыном»? – спрашивал Реллем.

– А я в третий раз отказываюсь отвечать, – дерзко ответствовал Лант. – Раз уж этот вопрос так волнует Изумрудную Корону – проведите расследование, опросите экспертов и сами установите, кто у нас в стране главное бедствие, всеобщее проклятие и… – тут он повернулся к королю и, одарив его сияющей улыбкой, добавил: – …и в особенности окаянный сукин сын!

Возможно, он надеялся, что, услышав такую дерзость, Урфин Джюс выйдет из себя и потеряет лицо. Но король слушал бунтовщика на удивление спокойно.

«Где-то я его видел, – думал он. – Нет, рожа незнакомая. Но эта сладкая улыбочка, медоточивый голос, ехидство… было ведь что-то очень похожее, и совсем недавно…»

Он вгляделся пристальнее – и на мгновение у него закружилась голова, и показалось, что черты лица Бера Ланта расплываются и теряют форму; расплывается и зеленый камзол бунтовщика, и сводчатая каменная стена за его спиной, и за ними проступает что-то совсем иное… но в этот миг слева от него кашлянул Билан, а справа выразительно заскрипел деревянными суставами Верес.

Подданные ждут решения своего повелителя. Что ж, будет им решение.

– Изумрудную Корону, – веско начал Джюс, – совершенно не волнует, кто из ее подданных кого сукиным сыном обозвал. Тоже мне, вопрос государственной важности! Тем более, что в нашей благословенной столице такого названия заслуживает каждый второй, а в некоторых кварталах и каждый первый… Вот мое решение: обвиняемого Бера Ланта признать… – тут он остановился, припоминая точную формулировку, услышанную на днях от Гуамоко… – …признать виновным в том, что своими речами он разжигал в добрых гражданах Изумрудного города ненависть и вражду к братскому марранскому народу! И приговорить к заточению в подземелье на срок, который Корона определит позже.

Бунтовщик, не ожидавший такого поворота событий, несколько секунд стоял молча с открытым ртом, а затем усугубил свою вину, совершив уже вполне недвусмысленное оскорбление величества. И, пока двое стражников тащили его вниз по лестнице, оскорбил величество еще раза два или три.

– Запомнили? – обратился Урфин к полицейским. – Разжигание ненависти и вражды между народами. Очень удобная штука. Вот так дальше и действуйте. – И повернулся к Билану: – А вы скажите смотрителю торговых рядов, пусть заглянет в лавку к Ланту-старшему, проверит, как он соблюдает Торговый Устав.

Торговым Уставом, принятым две недели назад, Урфин гордился: выполнить все его параграфы, пункты и подпункты было не в силах человеческих – а значит, все коммерсанты в Изумрудном городе разом оказались на крючке.

Теперь папаше прикроют лавку; сын, посидев пару дней в компании крыс и пауков, станет намного сговорчивее – а дальше… быть может, совсем без недовольных обойтись нельзя – но всегда можно запугать или подкупить их вождей.

После суда над Лантом – заседание кабинета министров (где Билан рвался обсудить свое сочинение, но в конце концов внял резонному доводу, что королю, да и всем остальным, хорошо бы сначала его прочесть); потом прием просителей – и очередная порция душераздирающих историй; потом парадный обед с послом из Розовой страны… Ох уж этот обед! При мысли о том, что там произошло, Урфин скривился, словно от зубной боли, и вполголоса помянул Гуррикапову мать. Скандал придется улаживать не один день – и все, кто сидел за столом, не скоро об этом забудут!

После обеда, когда все немного успокоилось – плановая инспекция новых казарм на городской окраине; а на обратной дороге во дворец – новая чрезвычайная ситуация, хоть и совсем иного свойства…

Король Изумрудного города снова поежился от вездесущего сквозняка. О происшествии на улице Стеклодувов думать совсем не хотелось – и даже не потому, что история вышла по-настоящему жуткая, что сам он побывал на волосок от смерти, а от развязки остался горький осадок. Нет, было там что-то еще… странное. Что-то такое, о чем лучше не вспоминать. С этим домом, со свихнувшимся марраном, с мальчишкой – и с ним самим…

Началось с криков. Из распахнутых дверей добротного двухэтажного дома доносились стенания и вопли; у крыльца стремительно собиралась толпа. Простоволосая женщина выбежала из дома, бестолково заметалась по улице. Заметив группу вооруженных стражников, бросилась к ним – кажется, поначалу даже не поняла, кого они сопровождают.

Не сразу удалось разобраться в ее словах, бессвязных и прерываемых истерическим плачем. Вкратце история выглядела так. Марран Харт, рядовой из взвода Бойса, королевским указом определенный на постой в дом к стеклодуву по фамилии Тарен и его семейству, по всей видимости, помешался на почве неумеренного употребления настойки нух-нух. Уже пару дней он заговаривался и вел себя странно – а сегодня, самовольно уйдя с учений, явился домой средь бела дня и устроил разгром. Все в доме переломал, перебил хрупкие изделия Тарена, крича при этом что-то о чудовище, которое вот-вот явится сюда и всех погубит. Двоим работникам, пытавшимся его урезонить, нанес серьезные ранения. А затем взял в заложники единственного сына стеклодува… то есть даже не в заложники, а так, непонятно, зачем – короче, сидит сейчас наверху в детской, с двухлетним ребенком, вооруженный до зубов и совершенно безумный. То вопит в голос, то плачет, то громко молится. Ребенок поначалу тоже криком исходил, но теперь умолк: одному Гуррикапу ведомо, что этот чокнутый с ним сделал.

После короткого совещания стражник Клем, из одного клана с Хартом, поднялся по узкой деревянной лестнице к приотворенной двери детской.

– Брат, слышишь меня? – осторожно окликнул он. – Это я, Клем!

Внизу все замерли в ожидании ответа.

Молчание. Какой-то шорох, скрип. И – хриплый, сорванный голос:

– Ты меня не обманешь, проклятая! Ишь, прикинулась моим братом! Но я тебя под любой личиной узнаю!

Клем беспомощно оглянулся вниз, на своих товарищей и предводителя. Потом попробовал еще раз:

– Харт, все в порядке! Никаких чудищ здесь нет, все спокойно! Впусти меня!

– Только попробуй войти! – отчаянно завопил Харт. – Лучше сам его зарежу, но тебе не отдам! Сделай только шаг, и ты его никогда не получишь, слышишь, ты, тварь?

За спиной у короля и его солдат сдавленно ахнула женщина – должно быть, мать.

…Это уже было, – думал Урфин. – Со мной это уже было. Не совсем так, но как-то очень похоже… Да что за черт – или я тоже с ума схожу?

– Боже мой, Боже мой, – заговорил нараспев безумец за дверью, – на тебя одного уповаю! Явись, Господь и Бог мой, своим священным пламенем рассей мою тьму! Из глубины взываю к тебе, Повелитель Огня!

По-видимому, в здравом уме Харт не пропускал ни одного из богослужений, введенных первосвященником Крагом.

Вокруг короля мгновенно образовался полукруг; марраны-стражники смотрели на него выжидательно. Урфин поморщился, возвращаясь к реальности. Ну конечно! Стоит кому-нибудь упомянуть силы небесные – и эти простаки начинают пялиться на него, ожидая от своего Огненного Бога подвигов и чудес. В начале его «божественной» карьеры, после долгих лет унижения и безвестности, суеверное преклонение прыгунов было ему, как бальзам на душу – но теперь все чаще раздражало, и к тому же становилось опасным. Кто ждет слишком многого – рискует разочароваться; да и не собирается он всю оставшуюся жизнь ломать перед ними комедию, развлекая их все новыми фокусами…

Безумец за дверью заплакал навзрыд.

– Боже мой, Боже мой! – простонал он сквозь рыдания. – Где же ты? Почему ты меня оставил?

Солдаты начали переглядываться между собой; кое-кто перешептывался, поглядывая на своего повелителя. Пора было действовать.

– Значит, так, – заговорил король. – Лакс, Корт и Грей – на крышу. Пусть хозяин вас проводит. Оттуда спускаетесь по веревкам – и в окно.

Лакс понимающе кивнул.

– Повелитель, он может заметить нас в окне и убить ребенка, – проговорил Грей. – Кто-то должен подняться наверх и его отвлечь.

– Да, кто-то должен… – Урфин поднял взгляд на дверь, выкрашенную веселенькой голубой краской. Из-за двери доносилось неразборчивое бормотание и всхлипы. – И я даже знаю, кто.

И, поправив алый, расшитый золотом плащ на плечах, начал подниматься по лестнице.

Дверь распахнулась – и перед затуманенными, налитыми кровью глазами обезумевшего маррана предстала знакомая величественная фигура в алом плаще.

– Это ты, Господи? – простонал безумец.

И услышал голос своего Бога, суровый, но полный благоволения:

– Ну конечно, я. И я тобой очень недоволен, сын мой. Ты что это здесь творишь?

Рыжеволосый Харт скорчился в углу комнаты, между шкафом и детской кроваткой: левой рукой он прижимал к себе маленького мальчика в зеленой курточке, правой выставил перед собой обнаженный меч.

Урфину уже случалось видеть свихнувшихся от нух-нуха – зрелище это всегда не из приятных; но с Хартом творилось что-то совсем неладное. Лицо его, в пятнах подсохшей крови и блестящих дорожках слез, дергалось, как будто каждая мышца на нем жила своей жизнью. Один глаз скосился к переносице, словно марран пытался заглянуть самому себе в голову; в другом, выпученном и налитом кровью, застыл ужас.

Казалось, что-то незримое пожирает его изнутри.

– Я знал, что ты придешь, – тихо, благоговейно проговорил марран. Он встал и неуклюже двинулся к дверям, волоча за собой ребенка, но не опуская меч. – Теперь все будет хорошо. Ты ведь спасешь его, правда? И всех нас?

Урфин покосился на разбитое окно, из которого тянуло холодом. За окном, разумеется, никого не было: Лакс, Корт и Грей появятся, самое раннее, минуты через три. Теперь, оказавшись наедине с вооруженным психом, он остро сожалел о своем импульсивном решении. Какого черта он вообще сюда поперся, что за дурацкий героизм? Совсем как тогда, с Карфаксом – когда бросился с лопатой наперевес на помощь раненому гигантскому орлу, против двоих его собратьев, из которых каждый мог его убить одним ударом. А потом не мог понять, что на него нашло. Но там хоть что-то полезное из этого вышло, а теперь… Ну какой из него спаситель?

– Тебе нужно вниз, – продолжал марран вполголоса, таинственно и значительно, словно делясь секретом. – Спрячь его внизу. Внизу у нее власти нет: там она до него не доберется.

Мальчик висел у него на локте, как тряпичная кукла, черноволосая голова его безжизненно болталась; оставалось лишь надеяться, что сумасшедший не сломал ему шею.

– Вот именно. Ты молодец, все правильно сделал – охранял его, пока я не пришел. – Король старался говорить мягко и успокаивающе, но голос его звучал как-то глухо, странно даже для собственных ушей. – А теперь отдай его мне. Я отнесу его вниз и прослежу, чтобы никто его не тронул.

Марран медленно опустил меч. Сделал шаг к нему. Еще шаг.

Урфин не двигался с места: он стоял на пороге, придерживая дверь, чтобы выскочить наружу и захлопнуть дверь за собой, как только мальчишка окажется у него в руках.

Еще шаг. И еще. Вот Харт опустился на одно колено и, с безумной надеждой и мольбой на лице, протянул своему Богу бесчувственное детское тельце.

Мальчик был белый, как молоко, даже какой-то синеватый – но, по крайней мере, дышал. Урфин взял ребенка на руки, стараясь не прижимать к себе: перед тем, как потерять сознание, мальчишка явно обделался, и воняло от него…

– Только будь осторожен, Повелитель, – прошептал Харт. – Она хитра, очень хитра. И она уже близко. Совсем близко…

Губы и щеки его дергались, глаза дико вращались в орбитах, все лицо ходило ходуном – а за его спиной стены, оклеенные выцветшими голубенькими обоями (почему голубыми? Это же Изумрудный город!), сходились и врезались в потолок под каким-то странным углом, и из разбитого окна тянуло ледяным ветром, хотя еще десять минут назад никакого ветра на улице не было…

– Она близко, – заговорщическим шепотом сообщил безумец. – Она здесь. – И ткнул грязным пальцем себе в середину лба.

– Кто «она»? – Урфин сам не понял, как вырвались у него эти слова.

Марран посмотрел на него с удивлением.

– Она. Неужели ты забыл? А вот она о тебе помнит…

О чем он говорит? Что вообще происходит? Почему здесь так холодно, почему дощатый пол прогибается под ногами, и откуда это тихое ритмичное “скрип-скрип”… и почему бессвязный бред сумасшедшего, упившегося нух-нуха, стал вдруг так важен – и так страшен?

Сейчас я вспомню… и все рухнет.

Не мысль, не догадка – непререкаемое знание, знание, в котором невозможно усомниться. Еще миг – и он поймет, о чем шепчет сумасшедший. Он вспомнит. И жизнь его уже никогда не будет такой, как прежде.

И что станет с ним дальше? Превратится в такого же безумца – забьется в угол, будет, дико вращая глазами, отбиваться от невидимых чудовищ и звать на помощь богов? Только ему и позвать-то некого…

Нет! Не хочу!

Он не успел сказать этого вслух, даже подумать толком не успел – но Харт уже отшатнулся, и на лице его выдавилась диковатая ухмылка.

– Ну и хитра же ты, тварь! – протянул он, укоризненно качая головой. – Ух как хитра! Смотри-ка, кем прикинулась! Думала, я тебя не раскушу?!

И вдруг, выставив перед собой меч, бросился на короля.

Урфин шагнул назад и плечом захлопнул дверь у него перед носом. Послышался глухой удар и яростный вопль: меч безумца вонзился в дерево. А в следующий миг – звон стекла, крики, шум борьбы: это наконец подоспели Лакс, Корт и Грей.

Едва держась на ногах, лишь каким-то чудом не уронив свою ношу, повелитель Изумрудного города двинулся по лестнице вниз – с безмерным облегчением возвращаясь в нормальную… относительно нормальную жизнь.

К середине лестницы он уже твердо знал, что ничего необычного наверху не произошло. Просто нервы. Перед тобой опасный псих с оружием в руках, несет какую-то чушь, а ты должен ему подыгрывать – тут перенервничать немудрено! Не зря говорят, что безумие бывает заразительным. А к последней ступеньке – уже и не помнил толком, что говорил ему марран.

Родители мальчика ждали внизу, в разгромленной гостиной. Оба молчали. Женщина цеплялась за плечо мужа, глядя на Урфина с таким страхом, словно он и был тем самым чудищем, явившимся сожрать ее дитя; плечистый чернобородый стеклодув не опускал глаз, и во взгляде его горела нескрываемая ненависть.

«Это все ты! – говорил его взгляд. – Ты привел в Изумрудный город марранов. Расселил их по нашим домам. Приучил к нух-нуху, от которого люди теряют рассудок. Все из-за тебя!..»

Повисло долгое тяжелое молчание. Губы короля искривились в злой усмешке.

– Не стоит благодарности, – процедил он.

Грубо, словно куль с мукой, сунул бесчувственного ребенка в руки отцу – развернулся и пошел прочь, хрустя сапогами по осколкам стекла.

продолжение следует

========== Глава 7: Призрачный Мир (2) ==========

– В-ваше величество хотели меня видеть? – насморочный женский голос вырвал диктатора из невеселых раздумий.

В дверях кабинета топталась преступница-горничная: Гэлли или Гэнни, он так и не вспомнил. Вырядилась, как на бал – в платье с широченной шуршащей юбкой и двумя ядовито-зелеными розочками на тех местах, где у более удачливых ее товарок обычно располагается грудь. И смотрела на него со страхом и надеждой.

– Не то чтобы хотел, – уточнил Урфин, – но приходится.

Заглянул в лежащий перед ним доклад полицейского Вереса. Ага, Гэлли Корн, племянница старшей горничной Флиты Корн.

– Госпожа Корн, объясните, будьте любезны, что вы делали сегодня перед обедом на дворцовой кухне? Разве готовка входит в ваши обязанности?

– Я… мне… просто надо было кое-что передать господину Балуолю, главному повару… – запинаясь, объяснила девица. – А… а что?

– А то, что какой-то неизвестный вредитель подсыпал в порцию жаркого, предназначенную для меня, убойную дозу приворотного зелья. И внутреннее расследование показало, что в тот момент, когда жаркое раскладывали по тарелкам, на кухне находилось лишь одно постороннее лицо – вы.

Девица побледнела, затем густо покраснела и дрожащей рукой схватилась за левую розочку.

– К счастью – к большому счастью для всех нас, – с чувством добавил Урфин, – все блюда, подаваемые на королевский стол, сперва пробует уважаемый первосвященник Краг. Во избежание отравы и всяких прочих неожиданностей. Но наш неизвестный и очень глупый вредитель не потрудился это выяснить… – И, сверля тяжелым взглядом убитую физиономию девицы, негромко и проникновенно поинтересовался: – Где зелье взяла?

– Э-э… этот человек ни в чем не виноват, – выдавила Гэлли. – Я ей не говорила, зачем… то есть, для кого… то есть…

– У кого зелье брала, дура?!

– Тетушка Рина, «Ведьмина лавка» под мостом – но она ничего не знает!

– Бездарь твоя тетушка Рина, – мрачно сообщил Урфин, – и шарлатанка. Вот завтра скажу смотрителю лавок, чтобы заодно и к ней наведался.

– А что… н-не подействовало? – пролепетала девица.

Он тяжело вздохнул.

– Подействовало. Только не так, как было задумано. Почтеннейший Краг не ощутил любовной страсти к тебе – он преисполнился такого, гм, любовного пыла, что принялся прямо там, в банкетной зале, кидаться на всех присутствующих, не разбирая ни возраста, ни даже пола. – При одном воспоминании об этой безобразной сцене его передернуло. – Очень… неудобно получилось.

Девица слушала, открыв рот и выпучив глаза: видимо, эта ужасающая картина представилась ей во всех подробностях.

– Одним из… э-э… пострадавших стал посол иностранной державы, – безжалостно продолжал король, – так что теперь нам грозят серьезные международные осложнения. А учитывая, что это был посол из Страны Болтунов…

Виновница внешнеполитического кризиса начала всхлипывать; розочки на цыплячьей груди заходили ходуном. Урфину даже жаль ее стало – на секунду и совсем чуть-чуть.

– Зачем ты это сделала, идиотка? – устало спросил он. – Королевой захотела стать?

– Н-нет… то есть, необязательно, – пробормотала девица сквозь слезы. – Можно и не королевой. Я согласна и так…

– То есть как это «так»?!

Увы, даже отринув все предрассудки, покорив полмира и стяжав сомнительную славу великого злодея, в некоторых вопросах властитель Изумрудного города остался провинциален и безнадежно добропорядочен. Вот и сейчас первая его мысль была та, что во времена его молодости у них в Когиде юных девиц воспитывали в куда более строгих правилах.

Горничная со всхлипом втянула в себя воздух, округлила и без того круглые глаза… и у него вдруг мелькнуло в голове, что в этой манере широко-широко раскрывать глаза есть что-то очень знакомое, точно, где-то он это видел, и совсем недавно… только, чтобы это выходило красиво, а не по-дурацки, как у нее, сами глаза должны быть совершенно другие…

…огромные, черные, бездонные…

Но в этот миг, набрав воздуху в грудь, Гэлли выпалила:

– Потому что я люблю вас, ваше величество! Безумно! Всем сердцем и душой! И хочу быть с вами! Всегда! Ну, или… или сколько захотите!

Вслед за этим наступило долгое молчание.

Подобное признание из уст трепетной юной девы чаще всего оказывается для ее «предмета» полной неожиданностью. И, как правило, «предмет» реагирует не слишком грациозно. Особенно если до того не был избалован женским вниманием, да и вообще от природы не отличается куртуазностью характера. По крайней мере, первые несколько секунд он таращит на нее глаза и пытается подобрать отвисшую челюсть, и выглядит при этом довольно глупо.

Урфин Джюс не стал исключением.

– Ясно, – сказала Гэлли, глядя на него скорбно и с некоторым осуждением. – Вы тоже не понимаете, как можно вас любить. Ну да. Никто не способен меня понять! Весь дворец только и знает, что потешаться надо мной…

– К-как «весь дворец»? – дрогнувшим голосом переспросил диктатор.

– Они все знают, что я вас люблю безответно, – уточнила Гэлли, видимо, предположив, что он беспокоится о своей репутации. – Понимаете, когда тебя переполняет любовь, иногда очень нужно с кем-то об этом поговорить. А они все считают, что я просто дура и романов начиталась. Тетушка Флита – та вообще… ну, что вы кровавый тиран и так далее, это пустяки, так все говорят – но она вас так ругает, что и повторить нельзя!

– Да нет, отчего же, ты повтори…

– Она заблуждается, – отрезала Гэлли. – Никто из них не понимает масштаба вашей личности! Но я всегда знала, что под вашей неприглядной внешней оболочкой скрывается необыкновенный человек!

Урфин, до сей минуты полагавший, что под его неприглядной внешней оболочкой скрываются еще более неприглядные кишки и прочая требуха, снова утратил дар речи. И очень не вовремя. Потому что девица, видимо, считая, что самое страшное уже произошло и бояться больше нечего, решила поделиться всем, что у нее накипело. Восторженно глядя куда-то в стену за его правым ухом, она продолжала свои откровения: