Текст книги "4ЕТЫРЕ"
Автор книги: Миров А.Я.
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)
6. Мальтийский жим – сложная разновидность отжиманий.
Познакомились молодые люди, как ни странно, в фитнес клубе «ДДТ»: если Братских отвечал за, так сказать, физическую составляющую клиентов, то Алёна, будучи инструктором по йоге, подтягивала страждущих ещё и духовно. Аполлон влюбился с первого взгляда, а вот Алёнушка распускать сердце на чувства не торопилась. Но тренер сдаваться не привык. Он давно окунул свою жизнь в спорт, насквозь пропитал быт ежедневными упражнениями.
В таких спартанских условиях опускающие руки «за что?» и удручающие душу «почему?» не имели не единого шанса на выживание. Есть место только для «как?» и «как скоро?».
Молодой человек принял вызов капризного Амура, оставаясь верным самому себе: гитарному грифу безнадежно влюбленный предпочитал гриф штанги, а углеводным блинам блины хромированные. К неприступному сердцу местной Афродиты выдвинулся весь арсенал подкаченного обаяния. Ну и, конечно, цветы. Тьфу ты, букеты! Огромные такие букеты роз: белых как соевое молоко и пышных как размоченные мюсли. Да, точь-в-точь такой же сейчас лежит поверх спортивной сумки, пока сам хозяин вещей выполняет двадцатый круг дисциплины кроссфита7.
7. Кроссфит – круговая тренировка без отдыха, состоящая из разных сетов. В данном случае бёрпи.
– Зачем опять розы, если девушка уже не девушка, а невеста? – поинтересуйтесь вы.
Иначе говоря, какой повод для сих неразумных трат финансов и души? Любовь, отвечу я вам словами избранницы нашего героя. Любовь и только любовь – самый главный повод беспричинных подарков. Тут же всё просто, как подсчёт суточной нормы БЖУ8. Вот Алёнушка, и она очень любит охапки белых роз. А вот Аполлон, и он очень любит Алёнушку. И вот вам уже и негласная традиция: украшать сладкие моменты встреч ароматной композицией. Даже совместное проживание, как вы понимаете, установленным нормам не помеха.
8. БЖУ – соотношение белков, жиров и углеводов.
– Закончили, – еле слышно сказал себе Аполлон и принял исходное положение.
Новых идей относительно ужина у него не возникло даже на тридцатом прыжке. Оставалось уповать на самое главное, правильно, на чувства! Ибо страсть – это лучшая диета. А за кефиром Аполлон Демидович обязательно сходит завтра. Нет, не сходит, а сбегает! Не выспавшийся после страстной ночи, радостно урча пустым недовольным желудком, вооружившись утяжелителями и питьевой водой.
Домой, на восьмой этаж, спортсмен поднимался в свойственной ему манере. Мало того, что Аполлон, естественно, проигнорировал лифт, который он именовал «кабинкой для ленивых». Так ещё каждый лестничный пролёт неутомимый фитнес-тренер окрашивал определёнными кардио-упражнениями9.
9. Кардио-упражнения – любая двигательная активность, развивающая сердечно-сосудистую и дыхательную системы.
Первый этаж понёс знамя тривиальной ходьбы. Действо виделось неинтересным и самому Аполлону, посему не будем здесь останавливаться надолго.
Окрестим сие нужно-скучной разминкой. Второй пролёт вздрогнул от гулкого спринта. Аполлон молниеносно взмыл вверх, окрыляемый то ли лёгким желудком, то ли наполненным любовью сердцем. Третий этаж принял на себя шагающие выпады. Крепко сжимая левой рукой сумку, правой букет, Братских с горящими глазами и разгорячёнными квадрицепсами устремился на встречу к своей невесте. Пропуская сразу по две ступеньки, удерживая бёдра строго параллельно стопам, воздыхатель уверенно двигался на этаж четвёртый.
– Чтобы отдохнуть, – предположит запыхавшийся читатель.
– Нет, – укоризненно покачаю я вам в ответ головой. Непременно укоризненно, но недолго, потому как некогда головами раскачивать. Пора приступать к бегу с высоким подниманием колен.
– Хоп-хоп-хоп! – подбадривает себя Аполлон.
– Хоп-хоп… – вторим мы, догоняя незнающего усталости спортсмена.
И так вплоть до шестого пролёта. А как же пятый? А на пятом будут длинные прыжки. Поэтому Братских аккуратно складывает вещи на подоконник, спускается на этаж ниже и, опираясь на перила, прыгает вверх, пролетая над максимальным количеством ступенек.
Уф, надо бы перевести дух, но не время, по плану перекрёстный бег. Аполлон, вооружившись букетом и сумкой, устремился наверх правым боком, поочерёдно скрещивая ноги. Седьмой этаж штурмовала уже левая сторона Братских всё теми же перебежками. Восьмой, он же завершающий этап тренировки, вновь скучно-нужная ходьба. Ну или заминка.
Легко и свободно расправившись со всеми ступеньками, Аполлон остановился на общем балконе. Оглядевшись в поисках максимальной незагрязнённости, тренер сбросил в понравившийся угол сумку, сверху уложил букет и принялся изучать на дисплее умных часов показатели сердечного ритма. Утомлённые розы, казалось, испустили вздох облегчения. Будучи совершенно не расположенными ко всему, что с ними вытворял Аполлон, цветы, будь их воля, обескуражено покрутили бы у виска. Да только нечем: предусмотрительный торговец ещё на старте продаж оборвал им все шипы. Словно предчувствовал.
Май дыхнул в лицо холодным ветром. Город безвозвратно тонул в ночи, пришпиливая бессонные взгляды к своей кончине. Глубокое небо снисходительно взирало на осколки фонарей, что на надрыве противостояли всепоглощающей тьме. Аполлон застыл пред испачканной чёрными облаками высью. Как будто кто-то большой и внешний отвинтил крышку у банки, тем самым лишив всех крохотных внутрибаночных жителей и самого Аполлона их привычного видимого края. Это как земля ушла, только не из-под ног и не совсем земля.
Тренер заворожено внимал неистощимости небосвода. Потаённый вор, завладевший крышкой от маленького мира, ухватил Братских за восхищение, надеясь утащить единственного свидетеля в прожорливую ночь. Мегаполис утратил краски и слипся всем своим многообразием в острые силуэты. Пышная луна, чванливо фыркая, отмахивалась от застилающего её лик безобразного тряпья облаков. Всё-таки природа, пусть и окаймлённая массивом цивилизации, никогда не падёт ниц перед ирреальными прелестями гаджетов. Ну, по крайней мере, в это хотелось бы верить.
Что ж, для кого-то восемь – бесконечность, а для переполненного энергией Аполлона – это недостаточно высоко. Вот жил бы он на этаже двадцатом, а лучше тридцатом… Хотя сие довольно проблематично, учитывая постные возможности рядовой шестнадцатиэтажки. Подхватив многострадальную сумку и немного пострадавший букет, гонкий фитнес-тренер покинул открытый карман панельной высотки.
Встретившись лицом к лицу с родной дверью, он вдруг сообразил, что звонок не лучший подельник сюрприза. Да и время уже! Алёнушка наверняка спит. Нашарив ключи где-то на дне сумки, Аполлон аккуратно открыл дверь. Потом не менее аккуратно закрыл её же, родимую. А дальше…
Дальше всё как в сказке. Хотя почему в сказке? Да и где вы видели такие сказки: про чужие ботинки в собственной прихожей? Разве кто-то будет убаюкивать детей выдумками о незнакомой мужской куртке, обнаглевшим образом покрывающей вашу вешалку? Вот и сам Братских стоял и, точно заведенный, смыкал и размыкал веки, зачем-то пытаясь вспомнить концовку набившего оскомину анекдота. Ну этого, про возвращается муж из командировки. Вы вспомнили? Аполлон пока нет. Скорее всего, ему очень мешают похабные стоны из спальни. Весьма вероятно, что голос любимой Алёнушки не настраивал на плюрализм смыслов. Можно предположить, что вся ситуация слишком щепетильна, потому не подлежит дополнительному разбору.
Хозяин квартиры, проникнувшись интимностью момента, в первые секунды даже хотел незаметно уйти. В следующие минуты он позволил себе закрыть напяливший удивление рот. Губы неуверенно растянулись: непонятно, стоит ли вообще улыбаться, уместно ли? С одной стороны, Аполлон таки вспомнил анекдот, с другой, смешного в той истории не оказалось. Как и в его. Зато там сполна недомолвок. Как и у ночного неба. Будто кто-то невидимый открыл крышку. И земля ушла из-под ног…
– Полик?! Ты что здесь делаешь?
Поглощённый случающимся Аполлон упустил, когда его невеста прекратила тиранить страстью тишину. Витая в дурманящих облаках, он не заметил, что его ненаглядная, умаявшись половым кроссфитом, вынырнула из комнаты для каких-то неведомых ему нужд. Но теперь ошарашенный жених лицезрел, как любовь всей его жизни старается хоть чем-то прикрыть наготу.
– Полик! Ты почему не позвонил? – грозно вопросила его Алёнушка, под руку которой попалась вчерашняя газета: та, что бесплатно и принудительно запихивается во все почтовые ящики. – Это не то, что ты думаешь, – умерев пыл, провозгласило его Счастье. – Ты всё не так понял, – залепетала его Заинька, отталкивая обратно в спальню норовившее высунуться нечто. – Ты слишком драматизируешь, – взвизгнуло его Сердце, уперев руки в бумажные бока.
Аполлон молчал. Впервые бравый фитнесист не находил, что сказать хрупкой йогине. Его пустой взгляд бездумно приклеился к двери туалета. Тут без каких-либо естественных потребностей, просто санузел находился аккурат напротив. Или, может, для потерянного Братских сортир символизировал единственный приемлемый выход из с избытком неприемлемого положения? Ну, нет, это я уже додумываю.
Сумка, выскользнув из оцепеневших рук, шмякнулась на пол. Следом верхние конечности покинул белый букет, с шорохом рухнул у подгибающихся конечностей нижних.
– Полик! Ну что ты молчишь?!
– Тебе лучше уйти, – Аполлон перевёл взгляд с двери туалета на текст самодельного платья любимой. – Вам лучше уйти, – выдохнул Братских, уставившись на расположившиеся на её груди крупные буквы «СДАЁТСЯ». – Уходите, – с трудом вымолвил жених, отворачиваясь от «ПРИМУ В ДАР», прятавшего место чуть ниже солнечного сплетения.
– Да пожалуйста! – Алёнушка презрительно скривила лицо и отшвырнула газету. – То же мне нашёлся, оскорблённая невинность! – невеста понесла наготу во мрак спальни. – Только и знает, как штангу тягать. «В здоровом теле – здоровый дух!», – донеслось из комнаты. – А то, что в здоровом теле маленький… Хрен! С этим как прикажешь мириться?
– Алёна, не надо. Не зли его, – увещевал бушевавшую йогиню незримый третий.
Реплики любимой загнали Аполлона под кухонный стол. Сгруппировавшись, Братских обхватил колени руками и слегка раскачивался из стороны в сторону. Квартира пестрела звуками суеты, женской ругани и вкрадчивого мужского шёпота. Никто не знает, сколько это всё продолжалось. Но вот белоснежный букет, оставшийся валяться в коридоре, беспомощно хрустнул сначала под ножкой 36-ого размера, а после и затрещал под лапкой 45-ого. Дверь захлопнулась, и всё замерло. Всё, кроме ничего не желающего слышать Полика, что ещё долго и неуклюже пародировал метроном.
ВТОРНИК
1
Город, искреннее желая взбодриться, открыл бутылочку синего неба. Пенные облака моментально заволокли свод, сообщая всем и каждому, что продукт таки свеж и пригоден. Заспанное солнце, сунувшееся было исполнять свои обжигающие обязанности, махнуло лучами на свершившийся факт и так и втаскивало утро в дома трудящихся из-за ватной пелены. То ли от скуки, то ли слепому светилу назло по рассветающим улицам принялся бродить ветер. Он, не скупясь на презрение, опрокидывал переполненные урны. Добропорядочные дворники, наблюдая погодные безобразия, сквозь златые зубы цедили «шайтан» и хлестали юго-западного озорника метлой. Забияка удирал от осерчавших хранителей чистоты, хватался за усыпанные листьями ветки, стучал по дремавшим окнам и гнал первых, ещё не успевших проснуться прохожих по делам как разноцветные фантики. Город просыпался, город набирался сил.
– Повей, Стрыбу, нам из неба, треба нам на завтра хлеба!1 – напевал Климентий Агафонович Ярцев танцующим от порывов ветра шторам. – Пора, брат, вставать, – обратился преподаватель к зевающему на подушках Тимофею. – Восьмой час ужо пошёл.
1. Этой песней-молитвой в 19 в. донские мельники призывали древнеславянского бога ветра Стрибога (Стрыба, Стриба).
Всунув ноги в тапочки, он потянулся в унисон с нежившемся в кровати котом. Накинув на исподнее халат, Климентий проследовал в сантехнические покои. Тимофей лениво проводил хозяина слипающимися от сладкого сна глазами, снова зевнул, потом ещё раз и начал приводить себя в порядок, не покидая спального места.
– Эх, шпынь голова2, поезжай по дрова! – пробасил своему отражению Ярцев и аккуратно провёл лезвием по запененной щетине.
2. Шпынь голова – нечёсаный, человек с безобразием на голове.
Тише наскучило зевать да потягиваться в одиночестве. Резво спрыгнув с кровати, он деловито засеменил в соседнюю комнату. На мгновение квартиру парализовала тишина. Домочадцы, затаив дыхание, уделяли время сокровенному: Климентий – лицу, Тимофей – лотку.
– Ну-с, – Ярцев пригладил непослушный вихор и провёл тыльной стороной ладони по гладкой щеке, – совсем другой человек!
Покидая ванную, он было хотел затянуть и по этому поводу задушевную песнь, но, ещё толком не сформулировав репертуар, налетел на заботливо вытащенный Тимофеем лоток.
– Тиша! Чужеяд3 ты королобый4! – в сердцах кинул любимцу Климентий, размахивая байковыми полами халата скорее от растерянности, чем в качестве угрозы. – Тьфу ты, – сокрушался преподаватель. – Баламошка, как есть баламошка!
3. Чужеяд – паразит, нахлебник.
4. Королобый – тупой, глупый.
Смирившись с неизбежным, хозяин недоумевающего Тимофея вернулся к сантехнике, обещая себе – быть умнее, коту – остаться без ужина. Не лишним будет заметить, что баловство Тиши и ответные ругательства Клиши уже довольно давно являются доброй традицией в этой маленькой семье. Поэтому не стоит волноваться: кот не только не останется без ужина, но и получит на обед знатный кусок отваренной трески. Но об этом слегка позже.
Тимофей сосредоточенно перетаскивал вчерашние гранулы корма в миску с водой. Когда позвонили в дверь, кот на секунду задумался, беззвучно мяукнул и постановил, что ему все эти внешние поползновения без надобности. Продолжая своё нелёгкое, но интересное занятие, Тиша периодически мотал ушами от неизбежных брызг и тряс мордочкой, чтобы настойчивый звонарь наконец-таки уяснил, что до него никому нет дела. Мол, ну не открыли тебе по первому сигналу, так и зачем же дальше насиловать беззвучие? Неужели не явно, что они с хозяином никого не ждут?!
– Да иду я, иду! – негодовал Ярцев. – Довольно там колготиться5!
5. Колготиться – шуметь, беспокоить.
Непрошенный гость застал босого Климентия буквально по уши в воде: с замоченным тапком в одной руке и намыленной губкой в другой. Само собой, хозяин дома, как человек воспитанный, просто не имел права оставить без внимания томившегося за дверью. Поэтому каждый музыкальный жест с той стороны сопровождался Ярцевскими покрикиваниями с этой. Однако визитёр, будем честны, навряд ли слышал Климентия и, скорее всего, не догадывался о всей нелепости происходящего. Так уж вышло, что входная дверь и шум горячей воды мало способствуют налаживанию диалога.
– Наконец-то! – озвучила свои мысли Вероника Порфирьевна и впорхнула в квартиру.
– Мама, – растерянный Ярцев пытался вспомнить, какой сегодня день. – Доброе утро, – промямлил он, закрывая умолкшую дверь.
Нет, сегодня определённо не понедельник! Понедельник, несомненно, был вчера. Как и румяные сырники с наваристым борщом.
Время, конечно, летит быстро, но не до такой же степени! Или до такой?
– Клиша, ты почему босиком по холодному полу? – вопросила Вероника Порфирьевна, переобувая строгие кремовые босоножки на менее серьёзные тапочки идентичного цвета.
– Я не босиком… – Ярцев беспомощно уставился на свои бледные ступни. – Мне не холодно.
– Мальчик мой, ты никак заболел? – обеспокоилась родительница.
– Нет, мама, всё в порядке, – Климентий терпеливо ожидал, пока накрашенные губы
Вероники Порфирьевны измерят его температуру.
– Да на тебе лица нет! Может, останешься сегодня дома? Я оладьи испеку, уху сделаю.
– Невозможно, мамуля, сегодня важные лекции, – рапортовал Клиша, стирая кофейную помаду со лба.
– У тебя всё всегда важнее матери! – отчеканила Ярцева и уверенно двинулась на кухню.
Переглянувшись с циферблатом медных ходиков, Климентий справедливо решил, что на разговоры разговаривать времени уже нет, посему направился в комнату для одеваться и собираться.
– Господи Боже, какой бардак! – запричитала Вероника Порфирьевна. – Словно Мамай прошёл!
Будучи настоящей хозяйкой до кончиков ненавязчиво мелированных волос, госпожа Ярцева натурально приходила попеременно в ужас и негодование от любой пылинки.
Наткнувшись сначала на рассыпанные в коридоре комочки наполнителя для кошачьего туалета, а позже на упущенные Тимофеем гранулы корма, Вероника Порфирьевна была просто таки вынуждена ужасаться и негодовать, негодовать и ужасаться.
Пока заботливая мать приводила апартаменты сына в «божеский вид», её наследник старательно подбирал галстук к бело-голубой рубашке. Потому как жара жарой, а выглядеть прилично преподаватель ТУЕСка не то, что бы должен, но совершенно точно обязан.
– Никакая погода не освобождает джентльмена от его джентльменский сути, – любил говаривать Ярцев своим более нравственно раскрепощённым коллегам.
Эта фраза была универсальной, чем ещё больше радовала Климентия, помимо того факта, что он сам её придумал. Так слово «погода» заменялось автором напутствия на любое пригодное в зависимости от обстоятельств. Правда, другие преподаватели университета только и делали, что щедро посмеивались, вместо того чтобы жадно внимать. Ну что с них, тьмонеистовых6, взять-то?
6. Тьмонеистовый – активный невежа.
– Клиша, иди завтракать, а то опоздаешь на свои важные лекции.
В этом материнском приглашении читалось гораздо больше упрёков, чем хлебосольного радушия, но запах омлета, наверняка, с помидорами, всё, как он любит, не заставил себя долго уговаривать. Наспех повязав серый галстук, Климентий отправился на зов родительницы.
– Ты не забыл, что завтра день рождения у Артёма Весёлкина? – интересовалась Вероника Порфирьевна, повязывая сыну самосшитый воротничок.
– Не забыл, мама, – Ярцев благодушно позволил расположить на себе хлопковый треугольник, призванный защитить достойного наследника от недостойных приключений во время трапезы.
– Ты уже подготовил подарок? – женщина заботливо поглаживала белоснежный «слюнявчик», как именовал этот оберег от пятен Ярцев-старший.
– Было решено подарить деньгами, – Климентий увлеченно дул на источающий пар и вызывающий слюноотделение омлет.
– Кем решено?
– Коллективом… Уф!
Заглотив обжигающий белок с кусочком томата, Климентий положил конец абсолютно бесполезному, по его мнению, разговору. Матери ничего не оставалось делать, как немедленно переключить своё обострённое внимание на что-то кроме. Заглянув в холодильник, женщина невольно цокнула: эх, зря она столько еды вчера наготовила! Но кто же знал, что может выдаться внеплановое посещение холостого отпрыска? Полуначатая кастрюля борща, колбасно-сырный развал и нетронутая буженина как укор призорчивой матери, что желала оправдать своё второе на неделе пришествие.
– А я же треску купила, – опомнилась Ярцева. – Не пропадать же добру? Перси! Перси, иди ко мне, я тебе дам рыбку!
– Мама, – Климентий поперхнулся ломтиком Бородинского, – ну вот сколько тебе говорить можно? Его зовут Тиша! Тимофей!
– Вот уж принципиальная разница, – отмахнулась Вероника Порфирьевна.
– Представь себе, принципиальная! – в слух огрызнулся Ярцев и про себя было хотел добавить «не ходи», но абсолютно не принципиальный любимец уже прибежал на кухню.
– Перси, малыш!
– Тимофей! И не давай ему сырое! Потом антигельминтов не напасёшься!
– Это которые от глистов?
– От них, мама, – снова поперхнувшись, Ярцев поморщился и принялся запивать совсем не застольный термин остывающим чабрецом.
– А я тебе тогда её сварю! Будешь варёную рыбку? – любезничала Вероника Порфирьевна со стоящим на задних лапках завороженным котом. – Перси, хороший мальчик!
Климентий закатил глаза и принялся подавлять клокочущее в горле возмущение оставшимся омлетом. Нет, это решительно невозможно: легче Тимофея отучить перетаскивать лоток из туалета в коридор, чем втолковать собственной матери, что у кота есть имя. Нормальное имя! Между прочим, как у дважды героя Советского союза генерал-полковника авиации Тимофея Тимофеевича Хрюкина.
О, Ярцев его просто обожал! Мог не то, что часами – сутками пересказывать биографию и подвиги советского военачальника. Особенно Климентия трогал за душу случай во время учений: Хрюкин ехал на автомобиле с водителем в штаб. Неожиданно впереди показалась группа женщин. Шофёр не успевал затормозить! Казалось, ужасное столкновение неминуемо. Но тут отважный Тимофей Тимофеевич выхватил руль и направил машину в кювет. Женщины не пострадали в отличие от героя: врачи с трудом спасли Хрюкину жизнь. А эта авария сильно подорвала его здоровье. И имя этого человека с большой буквы носит Ярцевский кот. А матери вот все подвиги нипочём, знай, своё талдычит: Перси да Перси.
Но это Вероника Порфирьевна не со зла. Родительница искренне полагает, что в породе животного заключена его кличка, и нечего изобретать велосипед, придумывая дополнительные, никому не нужные прозвища. Например, её почившую русскую голубую кошку называли Руся. Соседский бенгал7 с капризным именем Люцифер, которого просят кормить в их отсутствие часто командирующиеся хозяева, кличется матерью Беня. Пудель свекрови Маркиз для Вероники Порфирьевны не кто иной, как, правильно, Пудя. Хорошо ещё, что она не дружит со Степановыми, приютившими у себя какаду, а то совсем неудобно бы вышло.
Хотя, можно подумать, что с Тимофеем, который в материнской интерпретации Перси8 и всё тут, прям-таки удачно получается! Ох, знала бы эта женщина, не признающая именной креатив, что о домашних хищниках персидской породы тут вспоминается в последнюю очередь.
7. Бенгал – бенгальская порода кошек.
8. Перси – женская грудь.
– Клиша, ну куда ты смотрел? – запричитала Вероника Порфирьевна, снимая с чада обляпанный воротничок. – Этот галстук сюда совершенно не подходит!
– А какой подойдёт, мама? – примирительно испросил Климентий, ведь спорить с родительницей на полный желудок ещё бесполезнее.
– Ну тот, что мы с отцом тебе на именины подарили!
– Он же шерстяной, мама!
– И что? Зато он цвета ласточкиного гнезда, и очень подходит к твоим глазам!
– Как там папа? – сердце требовало сменить тему, голова, поникнув в знак обречённости, уже знала, что дурацкий галстук цвета какого-то гнезда всё одно повиснет на шее.
– Нормально там папа, чего ему будет?! – откликнулась Вероника Порфирьевна, будучи на полпути к обсуждаемой детали мужского гардероба. – А почему ты спрашиваешь?
– Ну…
Разговаривать с человеком, сурово подпирающим руками бока, не внушало Климентию никакого энтузиазма. Но, судя по прямому и немигающему взгляду матери, отступать было поздно и одновременно некуда, посему, выдохнув, Ярцев продолжил:
– Просто ты приехала не вовремя… Мама…
– Не вовремя?
Оказывается, ещё «безэнтузиазмее» и страшнее, когда человек с руками в боках переспрашивает тебя то, что он явно расслышал. Очень явно расслышал и слишком точно не одобрил.
– Я не вовремя? – Вероника Порфирьевна не сдавалась под напором молчания. – Пожилая мать приехала навестить своего единственного сына НЕ ВОВРЕМЯ? Я правильно тебя поняла?
– Да нет же, мама! Я совсем не то имел в виду!
– А что? Что ты имел в виду? – распалялась Ярцева. – Мать ни свет ни заря бежит по всем рынкам, чтобы принести своему любимому дитятке всё самое свежее, всё самое вкусное…
Не вовремя?
– Мама… – только и смог вымолвить Климентий.
– Не вовремя?! Вот когда женишься, тогда и перестану приходить! – бросила она напоследок и исчезла в гостиной.
– Свежо приданье, – мелькнуло у застывшего Ярцева, но он сильно постарался не произнести сии мысли вслух.
Тимофей, словно и не случалось никакого скандала, так и стоял на задних лапках около плиты, не имея возможности выйти из рыбного транса. Треска, оттаивая, равнодушно возлежала на подложке, гипнотизируя безвольного кота. Вероника Порфирьевна, уединившись в гостиной, принялась перебирать отглаженные вчера вещи. Да так увлеклась, что измятые в нервных руках ткани снова потребовали горячего утюга на радость обиженной матери.
– Ох, как это всё… не вовремя, – еле слышно произнёс Климентий. – Очень не вовремя, – добавил он, старательно оглядевшись.
Но ничего не поделаешь: лекции по славянской культуре никто не отменял. И, честно говоря, слава богу! А то ещё этого ему, души ни чаявшему в своей профессии, сегодня не хватало! В общем, хочешь не хочешь, а миновать рассерженную мать по пути к единственному выходу всё-таки придётся. Хотя пятый этаж… Это, вроде, и не впрямь, чтобы высоко. Говорят, бывали случаи… Но то, похоже, про Лёньку-алкаша рассказывали: мол, вышел покурить, думал, на балкон, а балкона у него отродясь не было. Так и грянулся, сдёргоумка9, в акацию. И хоть бы ему хны! Встал, отряхнулся да пошёл, прихрамывая на левую ногу. Или на правую? Так ведь то сам Лёнька и рассказывал! Ну с него, дуботолка10 заполошного11, станется.
9. Сдёргоумка – полудурок.
10. Дуботолк – дурак.
11. Заполошный – ветреный, безрассудный, взбалмошный.
– Климентий, ты опаздываешь! – оповестили из соседей комнаты.
– Опаздываю, – согласился Ярцев, глядя на панель микроволновки.
Заслуженный преподаватель ТУЕСка привык приходить на работу ажно за сорок минут до начала занятий, а то и за все пятьдесят. Потому как, если вы помните, никакие обстоятельства не освобождают джентльмена от его джентльменской сути. А опоздать к своим студентам или хуже того, прийти скверно подготовленным на собственную лекцию – это, извините, удел какого-нибудь божевольного12 валандая13, от которого пахнет чем угодно, но только не благородством.
12. Божевольный – худоумный, дурной.
13. Валандай – бездельник, лодырь.
– Клиша, ну что же ты не собираешься? – Вероника Порфирьевна принесла сыну тёмно-синий дипломат. – Пойдём, я тебе провожу. Или ты всё-таки надумал остаться? – с трогательной надеждой в голосе вопросила мать.
– Невозможно, мама, – отчеканил Ярцев, принимая кейс, до отвала наетый чрезвычайно важной литературой. – Хотя, – смягчился Климентий, – как ты понимаешь, я бы с удовольствием провёл это время с тобой, – применил он спасительную неправду. – Но ты сегодня и так не в настроении.
– Да почему же! – всплеснула руками Вероника Порфирьевна. – Я в настроении, Клиша! Я очень даже в настроении!
– Да, но я имел в виду положительные стороны этого самого твоего настроения, – обронил Ярцев, следуя в прихожую.
– А я сегодня очень положительно настроена! – бодрилась мать. – Я сегодня прекрасно спала!
– Рад за тебя, мама, – бросил Ярцев в обуваемый сандаль.
– Это всё твой отец! – горячо раскололась родительница, не выдержав холодного допроса. – Он опять надрался! Анафемски! С утра позади перегара целоваться лезет. И так уже весь дом по самые сваи осквернил коньяком своим мерзким. Ещё и ко мне липнет!
– Это ужасно, – кивнул Ярцев, собираясь открыть входную дверь.
Вероника Порфирьевна, повинившись, искренне опечалилась, что с пьяного мужа перенесла гнев на любимого сына. Но истово презирающей алкоголь женщине не получится объяснить, что то не коньяком пахло, а квасом. Просто взрослый и тоже по-своему состоявшийся Агафон, супруг и родитель, был абсолютно бессилен пред сим исконно русским напитком. Не помогало даже «Агуша, я запрещаю тебе это пить, у тебя уже диабет стоит на пороге!». Вот главе семейства ничего и не оставалось, кроме как припадать к обожаемому нектару тайком. И он припадал! Стыдился, безусловно, своих припадков, но без разведённого в воде сусла и дня прожить не мог.
Вероника Порфирьевна в ароматах была не сильна, поэтому любые посторонние запахи мужа относила на алкогольный счёт. Моментально злилась и клялась больше ни словом не обмолвиться с этим человеком, забывая мужнин диабет, что стоял на пороге и так и норовил войти, вместе с брачными обещаниями, что про «в горе и в радости» и до самой смерти.
– В каждом дому по кому, – философски полагал Климентий, потом, чуть подумав, добавлял: – А где и два! – засим его вмешательства в дела семейные заканчивались.
Закрывая за собой дверь, Ярцев пообещал расстроенной женщине неизбежное:
– Я вернусь, и мы всё обсудим, мама.
2
Заспанное солнце расталкивало ватную пелену в поисках настроения. Распластавшись сизыми чернилами, мясистые облака нецеремонно заволакивали отёкший лик светила. И сколько бы ветер не старался их сдуть, они продолжали величественно обелять небосвод, давая возможность не расположенной к общению звезде побыть наедине с собой. Плюнув на безуспешное занятие, майский завевала взялся сбивать панамки с неторопливых гуляк, беззастенчиво цепляясь за волосы и скользя по проплешинам. Он весело подталкивал прохожих друг к другу, как будто желал собрать всех праздношатающихся в одну беззаботную кучу и вымести её подальше в лес, на шашлыки. Но любимые народом девятидневные выходные остались в недалёком прошлом и совсем не близком будущем. Приходится смиренно ждать, пока минорный календарь не подкинет чуть-чуть мажора.
– Тут недолго и на крест сесть1! – обеспокоенный Мирон Эрнестович Таранов кинулся к открытому окну.
1. Сесть на крест – заболеть, лечь в больницу.
Изрядно зацелованный ледяными порывами затылок планировал разболеться и расщедриться тяжким недугом для всего организма. А их сейчас знаете, сколько? Болячек этих неустановленных? А сколько уже зарегистрированных! Одни разновидности гриппа чего только стоят. Тут тебе на всю фауну наборчик: птичий – пожалуйста, свиной – извольте, козий – будьте любезны, даже кошачий – примите с почестями. Это не говоря о заграничных прелестях: любителям фламенко и корриды посвящается грипп испанский, а гонконгское заболевание прекрасно ложится на симпатизирующих недорогим копиям известных брендов. Эдакая сувенирная продукция для не имеющих возможность посетить искомую территорию.
А коли вы не нашли среди перечисленного что-то, подходящее именно вам, или вы таки патриот, чья душа способна любить только Родину без населяющего его контингента в виде прямо и не прямоходящих, не расстраивайтесь, классический ОРВИ ещё никто не отменял! Смело садитесь с мокрой головой под кондиционеры лицом к лицу с кашляющими оппонентами. Глядишь, и вам посчастливиться внести свой пассивный вклад в многообразие вирусных инфекций.
– Чё за беспредел? – недоумевал Таранов, вынужденно сверкая исподним у непослушного окна. – Да чтоб тебя!
Ветер, скрипя металлическими жалюзи, вихрил разложенные на столе бумаги, разметая всё едино важное по разным сторонам. Мирон, нецензурно кряхтя, собрался с силами и, так сказать, перекрыл кислород, захлопнув сопротивляющийся источник прохлады. За дверью послышался цокот каблучков секретаря Веточки. Издатель, минутой ранее утихомиривший стихию, с разбегу плюхнулся в кресло и пораженчески прикрылся массивным столом.
