Текст книги "Куриный бог (СИ)"
Автор книги: Minotavros
Жанры:
Слеш
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 7 страниц)
Сразу захотелось рассказать вот об этом Тёмке. Не в качестве нравоучительной притчи – просто так. Данилову в последнее время все чаще приходило на ум: «Рассказать Тёмке. Когда-нибудь… Потом». Словно у них было хоть какое-нибудь «потом».
Он взглянул на телефон, мысленно прикидывая: успеют? нет? До автобуса оставалось двадцать минут. Искупаться – точно нет, а вот монетку кинуть… Если поспешить…
– Ну давай, – решился Данилов. – Только быстро.
Артем оживился.
– Да тут ходу до моря – пять минут. Одна нога – здесь, другая – ой…
При первой же попытке привычно рвануть по коридору его выразительное лицо перекосила болезненная гримаса. Данилов понял не сразу, зато когда дошло… Ну точно, ой. Кто-то нынче совсем не сдерживал себя, дорвавшись до радостей гейской любви. Кто-то очень энергичный и совсем немаленький. Черт! Сразу стало безумно стыдно. Захотелось взять несчастного Тёмку на руки и нести. Далеко бы, само собой, не унес, но…
– Ты… это…
На него покосились ехидно.
– Угрызаться теперь будешь? Ню-ню!
– Так ведь ты…
– Данилов, забей. Изящества во мне нынче – ноль, но жить буду.
– А как же работа?
– А на работе один день скажусь больным. Тепловой удар. У меня с местным айболитом отношения хорошие – он подтвердит. И от Карима отмажет. Ну… Не побежали, так поползли. Быстро-быстро. Часики тикают. Я еще ого-го, ежели… крабиком.
На крабика Артемкина манера передвижения походила мало, скорее – на уточку, но ногами он тем не менее перебирал резво, и в положенные пять минут они с Даниловым уложились. Даже, пожалуй, в четыре с половиной. В кошельке у Данилова, как выяснилось, болталась чертова куча отечественной мелочи. И зачем, спрашивается, он эту тяжесть в далекую иностранную заграницу попер? Зато и кинули они в море не монетку – почти целую горсть, разделив ее на двоих. Возвращаться – так с музыкой.
– А я бы хотел здесь жить… – протянул мечтательно Артем, глядя в нежно-жемчужную утреннюю дымку над морем и улыбаясь своей странной, чуть кривоватой, будто извиняющейся улыбкой. – Где-нибудь на берегу.
Если выпало в империи родиться,
Лучше жить в глухой провинции, у моря…
– Сам придумал? – на всякий случай уточнил Данилов. Не хотелось бы мимоходом задеть какие-нибудь тонкие струны нежной творческой души. Данилов таких «душ» навидался – по самую маковку. Везучий, чо!
– Бродский, – по-прежнему улыбаясь, но как-то совсем не обидно, отозвался Тёма. – Иосиф Александрович. Великий русский поэт, лауреат Нобелевской премии.
Данилов сразу почувствовал себя тем, кем на самом деле и являлся – тупым, необразованным быдлом.
– Поэзией интересуешься?
– Нет. Паблики ВКонтакте почитываю. Знаешь, типа «Литературный оргазм». Полезная для саморазвития вещь. И всегда можно цитатками подходящими разжиться.
«И за умного сойти», – осталось непроизнесенным. Данилов мнительно подумал: пытаются тут пожалеть его гордость или, наоборот, этак интеллектуально смешать с говном? Впрочем, после сегодняшней ночи подозревать Тёмку в каких угодно гнусностях совершенно не хотелось. Ну… нравятся ему стихи. Мало ли! Данилов вон уже три года паззл со старинной картой мира собирает. В качестве хобби. Мелькнула мысль, что вдвоем они этот злосчастный паззл собрали бы в два счета. Мелькнула и скрылась за горизонтом. При нынешних обстоятельствах мечтать о совместном будущем явно было бы чересчур оптимистично. И… ладно! Больно. Ужасно, черт возьми, больно.
От всего отпущенного им судьбой времени оставалось, пожалуй, минуты три. Не о любви же им сейчас говорить, сливаясь в страстном поцелуе? Не умел Данилов, если честно, о любви. И в целительность прощальных поцелуев не верил. Ну их. Поэтому спросил, чтобы разогнать сгущающуюся вокруг, точно тяжелый, душный полог, тишину:
– Ты нашел-то меня нынче как, герой? Следил?
Артем посмотрел снисходительно, дрогнул улыбкой: вроде как улыбнулся, а вроде как и нет. Но попытку Данилов ему засчитал.
– Я, между прочим, работаю тут. У меня, между прочим, везде свои люди. Влез в данные регистрации и посмотрел.
– Джеймс Бонд, – хмыкнул Данилов. – Ну… пошли?
– Пошли.
На обратном пути Артем все-таки решился осторожно ухватить его за руку: тесно переплел пальцы, прижался к ладони горячей ладонью.
«Что же ты со мной делаешь, а? – в отчаянии подумал Данилов. – Я ведь не уеду никуда. Возьму – и не уеду».
– Не вздумай остаться, – словно прочитав его мысли, жестко предупредил Артем. – Тоже мне, последний романтик! У меня – своя жизнь, у тебя – своя.
«Где-то я это уже слышал…»
Довольно быстро они достигли даниловского корпуса. Территория отеля потихонечку оживала. Куда-то тащились неприлично бодрые отельные служащие в легких белых одеждах. Данилов встревожился:
– Увидят. Тебе потом…
– Да плевать! А вот ты опоздаешь. Пойдем, пора уже поторапливаться.
Данилов глянул на телефон. Семь минут.
– Зайдешь?
– Зайду.
В номере они все-таки поцеловались – на самом пороге, не закрыв за собой дверь. Горячо, даже жарко. Отчаянно. Данилов всем телом ощущал, как колотится под его ладонями Тёмкино сердце.
Первым отодвинулся, почти отшатнулся именно Тёмка.
– Беги, Данилов. Беги-беги! Я тут малость приберу, чтобы хоть презики по всей комнате не валялись. А ты давай уже, опоздаешь. Давай.
– Если приеду к тебе в гости, пустишь?
– Всегда буду рад видеть.
Смешной лягушачий рот уже даже не пытался улыбаться, а глаза смотрели как у побитой собаки.
Тёмка…
Данилов еще раз притиснул его к своей груди, запоминая запах и ощущения близости чужого тела, поцеловал напоследок торопливо и, ухватив чемодан, барсетку и сумку с планшетом, рванул к главному корпусу.
Оборачиваться не стал – дурная примета. Или это про возвращение? Один черт! Почему-то был твердо уверен, что и Тёмка не смотрит вслед. Так и стоит возле двери, прислонившись затылком к стене, закрыв глаза. И выбеленные солнцем ресницы подрагивают на загорелых щеках.
Автобус уже ждал. Сопровождающий гид с деловым видом мчался к входу в отель. Проигнорировав маявшуюся тут же, у стойки, обвешенную сумками и пакетами показательно равнодушную Веронику, Данилов вздохнул и двинулся ему навстречу.
*
Снег, снег… чертов снег. Сидевший на приподъездной скамейке уже несколько часов Данилов напоминал себе слегка покореженную гипсовую статую в зимнем Парке культуры и отдыха: то ли пионера, у которого отобрали горн вместе с рукой, то ли девочку в спортивном купальнике – без мяча и без носа. Скоро совсем превратится в сугроб. В этом, с позволения сказать, почти южном городке, было куда холоднее, чем на родине у Данилова – в суровой Сибири. А он-то мечтал чуток отогреться! Хорошо хоть самолет сел без проблем: никаких оледеневших посадочных полос, заклинивших шасси и прочей внеплановой хуйни. Стихия, она такая… стихия.
Данилов встал, встряхнулся, попрыгал на месте. Можно было, конечно, попытаться проникнуть в подъезд, но его, как и везде в последнее время, украшали кнопочки домофона. И того, который должен отзываться на настойчивые гудки из квартиры сорок восемь, не было дома. Не было, сука, дома уже три часа. А между тем, на улице, по всем канонам жанра, начинало смеркаться. И даже мигающие лампочки, намотанные какой-то доброй душой на корявое дерево возле соседнего подъезда, не делали сей факт более приемлемым. Все зря, да? «Праздник к нам приходит?..» Кто сказал, что Тёмка не мог переехать с одной съемной квартиры на другую, не предоставив сведения об этом в деканат? Кто сказал, что Тёмка не пойдет отмечать Новый год с друзьями? Или… С кем-нибудь еще. Не жил же он все это время монахом? Молодой, здоровый парень, с отменным, судя по воспоминаниям, сексуальным аппетитом.
Сам вон Данилов монахом точно не жил. Хотя сей факт и не являлся тем, чем стоило бы гордиться. Но… Вернувшись с турецких берегов (левый висок еще сутки после болезненно пульсировал, истыканный, точно отравленными иголками, огненными взглядами сидевшей чуть сзади через проход Вероники), моментально захотелось проверить себя: «Тварь ли я дрожащая…» – в смысле: «Гей я таперича али не гей?» Правда обрушившиеся смертоносной горной лавиной проблемы по работе оставляли не слишком-то много времени на личную жизнь, но, как давно известно: кто хорошо работает, тот с душой и отдыхает. Пьянки-гулянки, редкие но меткие корпоративы, туда-сюда… Возможности имелись. И он не отказывался, если перепадал случай. И все, вроде бы, было хорошо, когда бы не мерзкое чувство после – словно съел что-то тухлое и сейчас, затаившись, ждешь: то ли вырвет, то ли пропоносит, то ли и вовсе с отравлением в больницу загремишь. Или обойдется. По сути, «обходилось». В долгоиграющие «романы» Данилов не ввязывался, приходящие по ночам мучительно-щемящие сны-воспоминания при ярком свете дня решительно игнорировал. Жил себе, короче.
И постоянно чувствовал: не так оно все, неправильно. Тихонечко дергало где-то в районе предполагаемого сердца: «Тёмка». И додергалось. Последняя попытка была сделана в ноябре. И девочку он выбрал славную – не шалаву. И рот ее даже ревнивый Артем не смог бы обозвать «минетным»: нежные губы, едва заметная розовая помада. Лак на коротких ногтях тоже розовый. С перламутром. Вот лак-то Данилова и доканал. Расставил, так сказать, все точки над ё. Потому что… Сколько ни играй в куклы, сколько ни придумывай себе вымышленный мир, настоящим он так и не станет. А куклы… просто куклы. Временный заменитель более живого.
С девушкой, чьего имени Данилов уже спустя пару недель не смог бы вспомнить даже под угрозой расстрела, он расстался спокойно и даже, вроде бы, честно. Сказал как есть: «Прости, но я люблю другого». Так и сказал: «Люблю». И язык, что характерно, не отсох. Она подумала, что про «другого» ослышалась. Данилов вздохнул и повторил. Так и разбежались. «Ей – налево, мне – направо». Огромный букет кремовых роз, с обманчивой простотой перетянутых белой атласной лентой, неслучившаяся подруга жизни преспокойно унесла с собой. Похоже, в качестве моральной компенсации. Ну и славно.
Похандрив пару дней, он встряхнулся, сбрил ставшую попросту отвратительной щетину и засел за составление плана. Этот план и привел его на промерзшую скамейку возле Тёмкиного подъезда. Или уже не Тёмкиного? Можно было, само собой, уйти и вернуться на следующий день. Деньги имелись, да и гостиниц никто не отменял – найдутся и здесь. Нажраться до поросячьего визга в номере на одного, посмотреть какую-нибудь праздничную муть по телевизору, утром сделать еще одну попытку. А потом… еще одну? А потом… сесть на обратный самолет и улететь?
Данилов поднял воротник дубленки, пытаясь отогреть потерявшие всяческую чувствительность уши. Те от прикосновения, казалось, стеклянно звенели и готовились на хрен отвалиться. Глаза сами собой закрывались, на плечи опускался стылый белый сон. «Так и засыпают насмерть герои-полярники, несколько шагов не дойдя до Северного или Южного полюса». Да и бог с ним, с полюсом…
Однако поспать ему не дали. На плечо легла чья-то чужая рука, сжала, тряхнула решительно.
– Простите, у вас все в порядке?
Голос был тот самый, как тогда, у бассейна. Как тогда.
– Тёмка?
Знакомые глаза, серый мешковатый пуховик, опушенные инеем, словно седые, волосы, выбившиеся из-под яркой красно-синей, полосатой шапки с помпоном.
– Данилов… Какого хрена? Что ты тут делаешь?
Данилов сглотнул, набрал в грудь побольше воздуха и решительно сказал:
– Надеюсь, ты не пошутил тогда, когда сказал, что будешь рад меня видеть.
18.07 – 15.12.18
