Текст книги "Провинциальная принцесса (СИ)"

Автор книги: Мельпомена

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)

  Даже на первый взгляд в зале насчитывалось гораздо более ста зрителей, на которых рассчитывала труппа. Там находились и те театралы, кого артисты привыкли видеть на фестивалях: супруга главы администрации и сам глава, прочие чиновники, а также все известные в городе люди, занявшие почётные места.

  Выйдя в зрительный зал, Быстроходов встретил Тима Барщикова по случаю премьеры щеголявшего в кобальтовом пиджаке и зеленых брюках, из-под которых виднелись красные кроссовки. Режиссёр приветствовал его кивком головы. Он вообще хранил экзистенциальное молчание.

  Нарисовался Ладилин, одетый прекрасно (вообще все чиновники одевались хорошо), и его сопровождала новая девушка, которая претендовала на должность пресс-атташе театра, оба принимали какие-то капли от ковида. Они поздоровались. «Ну, что ж, – вздохнув почему-то, сказал Ладилин,– поздравляю от души. Теперь нам надо начать работать над продвижением! Я ведь всё ещё начальник в управлении театром». Быстрходов усмехнулся и ничего не сказал.

  За кулисы проследовали негры из массовки, они носили красные плащи с закрывающими глаза капюшонами. Вслед им доносились восхищенные вздохи.

  Присутствовали священник и фотограф Нюша, на правах участников. По замыслу режиссёра колокола должны были стать эротической составляющей спектакля, а священник одолжил им колокола. Пётр Юрьевич приветствовал их кивком головы. Потом он увидел следователя Смирнову, сидящую в зале среди нарколыгов, алкашей и извращенцев. И Быстроходов отметил, что это как раз тот случай, когда представления Марины о дружеской услуге явно преувеличены. Он ещё не успел осмыслить причину присутствия следователя на премьере, как что-то сбило его с мысли. Ладилин схватил его за рукав: «Очень важная личная и корпоративная просьба. Не хочу, чтобы она показалась странной. На вечере очень попрошу никому не оставлять своих номеров телефона. Ни тебе, ни твоим авторам, никому. Прямо строго. Если будут просить, говорить вся связь только через тебя или через Евгению», – и он указал на свою спутницу.

  Быстроходов не успел ему ответить, спектакль начался. Калаф твердой поступью направлялся к гонгу; трижды ударив в него, он воззвал: «Турандот!» Раздвинулся занавес. Отрубленные головы принцев украшали ворота царского дворца. И Калаф, повязав черный шелковый платок, словно пиратскую повязку, ринулся вперед... Крик его был подобен грому.

  Только гонг зазвучит – и смерть на зов спешит!

  Несчастная страна не знает покоя из-за Турандот.

  Пациенты встретили рок-оперу с восторгом, они выли от смеха, и даже самые безобидные, обходившиеся без опёки санитаров, поскакав с мест, устремлялись за актёрами. Где-то в коридоре грохались вешалки, летел на пол гардероб. Все – и больные, и здоровые, вмиг стали конченными. В дверях возникла глав врач со свитой из санитаров, руки скрещены, на лице – вопросительная мина. Они понимали, что имеют дело с ересью, но запаслись попкорном и ждали финала. Они уже видели подобное: вероятно, в своей прошлой жизни или галлюцинациях, но все полагающиеся таблетки они уже пропили.

  ...Когда спектакль закончился, и зал опустел, только Тим Барщиков брел по проходу, прислушивался, как в тишине звучит ария «Пусть никто не спит» «Nessun dorma» в переложении для гитары и синтезатора. Он критически оценивал вклад музыки в общее пространство, которое их организует. «Тим!»– окликнул его Быстроходов. Серьга в ухе у композитора дрогнула. «Если мы и не изменим мир, то заставим посмотреть на него с другой точки зрения. Всё. как ты говорил, Петя», – ответил Барщиков.

  Труппа так устала будто было не 9 вечера, а минимум 2 часа ночи.

  12

  После спектакля актеров пригласили в столовую на ужин, Пахло мятой и ещё какой-то приятной травой. «Орегано и лимонная мята. Насморка у вас нету?» – спросила глав врач. Во главе стола сидели известные театралы и книголюбы, терапевт и невропатолог. Осталось дождаться доставки пиццы, которая немного запаздывала.

  Потом Дьяков поднялся с места, он направлялся поздравить приму, за много лет совместной работы они с Гнедич образовали устойчивую катодно-анодную пару. И тут он услышали вопль Марины Гнедич, она включала громкость сразу, как пожарная сирена. И на заднем фоне маячил помреж Юра в театральном костюме, словно кук-клус-клановец со стаканом виски, очевидец происшествия. С его слов и составилась картина происшествия. Хотя кого он обманывал: произошло чистейшей воды убийство.

  Статус расследования: начато. Мужчина 41 год, причина смерти: ножевое ранение в область сердца. Имя: неизвестно. Предполагаемое время смерти: 9 часов вечера, 28 августа. Место убийства: служебное помещение в пансионате «Студёные ключи». Профессия: курьер. Связь с театром: предположительно, убит актёром театра.

  Следователь прокуратуры готовила сводку по серийным убийствам в городе К***.

  На место преступления Смирнова прошла первой, но в комнате оказалась третьей, если не считать трупа, который оставался в коридоре, где врачи старались безуспешно оказать ему помощь.

  На этот раз никаких сомнений по поводу маньяка она не допускала: театральные расстарались, молодцы. Они предусмотрели даже кинжалы: настоящий и приспособленный для сцены. Но кое-что уже объективно у них упущено, и это место она готовилась заполнить.

  Юра очнулся и ощупал голову, посмотрел на руки, увидел кровь. Он все ещё не верил в реальность происшедшего. «Он хотел меня убить». Ему противоречила Марина, по словам которой «Упс», – пробормотал курьер и умер.

  Театральные аномалии «Принцессы Турандот» выступали во всех представлениях. Если даже что-то Тим и прописал в опере особенно сильно, в реальности это звучало в разы сильнее. «Юра, тебе хорошо?» – голос Быстроходова работал в любых обстоятельствах. – «Так, надо успокоиться. Вдох-выдо... , – но дышать Юра был не в состоянии, как неопытный певец он пытался взять ноту, позабыв о дыхании. – Ладно, тогда камера вкл – выкл. Вкл – выкл. Вкл – выкл. Вкл. Полегчало?»

  Ломая руки от горя, что являлось явной апелляцией к Чехову, Марина Гнедич отвечала на вопрос следователя, как Юра оказался в гримерной. Гнедич полулежала на диване и позу менять не собиралась. Кто-то накинул ей на плечи фиолетовый бархат, и в нём она производила впечатление какой-то полумертвой. То, что Смирнова была ее подругой, пугало актрису еще больше.

  «У них нет буфета. Мы об этом говорили с Юрой. Он сделал заказ на доставку воды», – в этой мертвечине Марина нащупывала живой нерв правды, но правда Смирнову не интересовала. -"У него кровь на руках". – «Незнакомый человек ввалился ко мне в гримёрную, у него были нереально лиловые глаза. Перешагнув порог, он упал на колени. Юра бросился к нему. Хотел оказать помощь», – продолжала Марина ровным голосом, словно в момент пробежав несколько страниц самоучителя, как вести себя при допросах следователя.

  Лицо Смирновой брезгливо скривилось: её раздражала пыль реквизита, запах пота и косметики, след жирного крема на лице примы. Из-за брезгливости Смирнова держалась от театрального люда подальше. Пинком туфли она перевернула кинжал. Театральный кинжал, лезвие не острое, убирается в рукоятку. Вот только курьер был зарезан настоящим кинжалом.

  Год такой невезучий, подумал Быстроходов. От следователя он устал и бубнил монотонно:

  «Это же актёры, им дай волю, они и не так разгуляются. Они полжизни проводят в огромных кулисах, где пыль налипает на основу, и в этой пышной оболочке цветут фантазии, в которых мало места реальности. Значительная часть театрального образа складывается из этих театральных мелочей. Взять хотя бы Гнедич, она кутается в меха, словно кошка, у неё это дополнительные антенны для ощущений. Приподнимите ее мех, там когти, булавки и бог весть какие амулеты. Или взять Дьякова. По-вашему, он человека зарезал? А я скажу, он находился в полёте, и с его места всё по-иному смотрелось. Он защищал даму».– «Да вашему парню не восемнадцать лет, соображать нужно», – отступала Смирнова.

  Ни один из актёров не внушал ей доверия. Так три девы из кордебалета выходили на сцену с кухонными ножами в чулках. Не то, чтобы она признавала бессмысленным этот устойчивый штамп самообороны, но ведь девахи даже на кухне ножа не держали. А этот император китайский с настоящим кинжалом, хотя по роли ему и бутафорского не полагалось. На репетициях он оружия не носил, а на спектакле – пожалуйста вам.

  Убийство не имело смысла, но здравый смысл и гражданское право являлись вещами слабо совместимыми. Если подходить к праву формально. «И что мне теперь с трупом делать? И с бандой убийц?» – вслух произнесла Смирнова, встала и пошла к двери. За сумкой вернулся её помощник, сама она не пожелала возвращаться.

  Быстроходов впал в ступор. «Скажите Инге Владиславовне насчёт ножа, ей это будет интересно». Инга в этом спектакле заменяла реквизитора. «Это дорогой нож, я не мог его оставить и взял с собой. Я сказал об этом следователю», – заметил Дьяков. «Спасибо, Александр Николаевич». – «Пока не за что, Пётр Юрьевич. Следователь сказала, что ненавидит слабаков. Это она про кого?» – «Про нас, Саша. Слабость – часть нашей профессии. Что у тебя, Тим?» Быстроходова поразила растрепанная седая шевелюра и безумные глаза композитора. Таким он видел Барщикова впервые. «Что у нас ещё плохого? У курьера обнаружили текст роли?» – «Нет, пропала флешка с аудиозаписью музыки к опере».

  Что-то похожее на очную ставку проходило в зале с камином. Расследование уже прекратило быть плотненько сбитым крепким ядром, состоящим исключительно из версий Смирновой, и превращалось в мало контролируемую, пульсирующую и распадающуюся под собственной тяжестью реальность, сотканную из показаний свидетелей.

  После короткого выяснения обстоятельств они знали о курьере всё – красавчика с фиолетовыми глазами звали Володя Курков, он был бывшим студентом, разведенным мужем и действующим курьером доставки. Театром он не интересовался. Никто не мог объяснить, каким образом он получил заказ на доставку в «Студёные ключи», куда посторонних не допускали. Столкновение с помрежа Юрой было наименее из допустимых, а вероятность взаимодействия с курьером Дьякова и вовсе ничтожно мала. Смирнова сказала, что для следствия не имеет значения, что именно представляли из себя их отношения. Следствие покажет, было ли это несчастным случаем или хладнокровно спланированным убийством.

  Наиболее обстоятельным оказался рассказ Дьякова, наблюдавшего за курьером из коридора. «Как он просочился через охрану внизу, я не знаю, но путь к комнате Марины указал ему я». На вопрос, вступал ли он с курьером в переговоры, актёр ответил, что курьер изъяснялся непонятно. «Такое впечатление, что он жевал жвачку. При таком роскошном экстерьере он обладал полной языковой беспомощностью. Так что он показал мне лист доставки, и поэтому я понял, куда он направляется».

   «В последнем акте костюм у Марины был тёмный, как цыганская ночь, и вошедший со света курьер не заметил ее в углу», – рассуждал Быстроходов. Он ждал поддержки, потому что нереально отстаивать театр в сообществе молчаливых и трусливых. без всякой иллюзии, что ты хоть частично достигнешь понимания. Дьяков поспешил поделиться ощущениями: «Марина определенно сидела спиной в своем черном платье, с черным воротником. Курьер не мог её видеть». Свидетели высказались, а доказательствами пусть другие занимаются. И только Юра не мог сообразить, пора ли ему жать красную кнопку, или нужно лучше стушеваться. Ему было больно, тяжело и страшно, его тело деревенело на глазах. Быстроходов вспылил: «Вы, уважаемые, предлагаете мне высказать предположение, откуда взялся кинжал, назначенный к юбилею Ладилину? Спасибо, воздержусь. Буду наблюдать за тем, что происходит». Потому что именно Юра хлопотал о подарке. Его боязливость поражала: какая разница двадцать человек знают про это, два или следователь Смирнова?

  Потом был подробный допрос Юры про орудие преступления, про которое он ничего не мог сказать точно. По его сведениям, моделью послужил кинжал из «Макбета», реплику которого заказали местному умельцу для юбилея Ладилина. Заказ был оплачен и получен, но кто это сделал, Юра затруднялся сказать.

  Разве можно молчать? Шляпа же слетает!

  Тем временем Смирнова запросила у администрации диспансера доступ к камерам наблюдения, и получила неоспоримое свидетельство, что Дьяков напал на курьера с ножом. Тот оправдывался, что имел место акт самообороны: курьер напал на него и стал душить. Так ли это было, Смирнова отказалась комментировать, объяснив всё тайной следствия. Однако костюмерша Инга Владиславовна имела точные сведения, что Дьяков имел короткую связь с некой Курковой. Как вести себя с брошенными жёнами было самым больным и плохо отработанным местом в роли ловеласа.

  Смирнова чувствовала возбуждения, как случалось каждый раз, когда обвиняемый начинал давать признательные показания.

  Ночью стало тихо, сумасшедшие спали мирным сном. Кузнечики стрекотали, они ковали счастье. В воздухе разлилась сладость. Звезды светили далеко – до них было далеко, как до счастья.

  Быстроходов записал голосовое сообщение в ответ на поздравление с премьерой от главы фестиваля, мол, прости, не могу писать, руки заняты, и тем же голосом продиктовал рекламное объявление о выступлении труппы на корпоративах.

  «Ловко ты это провернул. С Пуччини сравнить нельзя, не говоря уже о Тухманове», – сказал Ладилин. Быстроходов представил его в трико в обтяжку, с перышком в шапочке и наигранными подрисованными глазами. Зрелище его не вдохновляло, и режиссёр ухмыльнулся. «Пилот всё же отыграли». Потом он пожал руку Тиму Барщикову, простившись, каждый сел в свою машину.

  В автобусе царила тишина. Прима впервые осталась без букета. Актёры изредка перекидывались друг с другом парой слов. Никто не мог решиться признать спектакль провальным.

  «Мы всей командой выбрались из уютных кулис и окунулись в этот мир, чтобы рассказать, почему наша жизнь – это полный отстой, кто им управляет и когда наконец прекратится война искусства с реальностью». Казалось бы, придумывать несуществующие оправдания Турандот так себе идея, но вот они уже ехали бухие в автобусе и орали арию «Basta sangue!» «Хватит крови!»

  И когда зрители и актёры разошлись, на сцену пришла Нюша, чтобы отснять «театральную пустоту».

  13

  После третьего убийства у Тима Барщикова голова пошла кругом. Он временно задвинул партитуру новой оперы и закопался в Скайп. Помочь ему мог только следователь Барханов. «Приезжай, Саша. У нас третье убийство». Они были друг другу, как родственники, даже ближе. «Не могу, Тим. У меня ковид нашли. Третий день чувствую себя хреново. Только ты звони по утрам, не пропадай».

  Теперь Тим оказался лицом к лицу с заплаканной женщиной, Сашиной женой. Сам Барханов находился в больнице, но расследования не прерывал. Его жена просила, чтобы Тим информировал о событиях в театре и вокруг него, а сама записывала всё на диктофон, чтобы её муж в больнице мог послушать, когда боль отступит. «Так что вы говорите, говорите. Я думаю, эта работа поддерживает Сашу», – просила женщина.

  Каждый день кКомпозитор осведомлялся о здоровье друга: «Как он?» – «Большей частью – неважно. Но вашу запись внимательно прослушал несколько раз. Говорить Саша пока не может, он и дышит плохо. Но вы рассказывайте, он будет слушать. Я так думаю, он борется за жизнь, и ваша история помогает ему выжить. Так что вы постарайтесь».

  Об этом Тима не стоило и просить. Проблема заключалась в следователе Смирновой, которая запретила любые выступления театральной труппы и обещала мариновать актёров на допросах до тех пор, пока кто-нибудь не сдаст убийцу. «Я буду просто ждать. Время работает на меня».

  До суда оставалось всего ничего, и прокуратура вовсю паковала уголовные дела, снимая копии и делая сканы уже по десятому кругу, игнорируя просьбы айти службы вернуть одолженные флешки. Маньячная история рассыпалась на три куска, весьма непривлекательных, как для присяжных, так и представителей СМИ.

  Следствие не интересовала версия, что убийцей мог быть человек, не связанный с театром. Первоначальная версия уже доказанного убийства по неосторожности чиновником Ладилиным была переквалифицирована в эпизод серийного убийства. Стрижало, рабочий клуба, считался первой жертвой маньяка. Ладилин видел материалы у своего друга в полиции, который умел делать хорошие выводы нужной направленности; после расследования серии он рассчитывал получить должность начальника. Пока оставались неясности со вторым эпизодом, и сторона обвинения просила признать гражданина Керима Гиралова виновным в умышленном убийстве гражданина Керима Гиралова... В очередной раз просмотрев вебкам Гиралова, следователь вздохнула и передал флешки судье. Смотреть это на служебном компьютере не рекомендовалось.

  Дьякова арестовали, когда он репетировал арию из новой оперы «Мария Стюарт». Ему вменялось владение кинжалом, послужившим орудием третьего убийства. На общем фоне следственных несостыковок оставалась проясненным разве что этот факт. Дьяков дал показание, что забрал кинжал у мастера, которому он был заказан для Ладилина, которому труппа готовилась преподнести подарок на юбилей. О чём думал Дьяков, таща с собой этот артефакт в загородный пансионат, оставалось неясным. Разве только Александр Николаевич не прихватил коробку по пути от мастера, чтобы сразу отдать её режиссёру Быстроходову (была и такая версия, потом отвергнутая).

  Следователь Смирнова разрулила всё в считанные десять минут. По её заключению, убийство Стрижало совершил тот же Дьяков, чтобы иметь повод шантажировать Ладилина. Чиновник сообщил, что шантаж длился уже несколько месяцев, и сначала он понятия не имел о его причине, а просто по доброте душевной устраивал Дьякову выступления на корпоративах. Также он ничего не мог сказать об убийстве Стрижало, которого застал уже без признаков жизни. Никаких отношений между ними не было, а свидетельство Дьякова о ссоре чиновника с рабочим являлось чистой воды выдумкой.

  Отрабатывая эту версию, Смирнова всерьёз взялась за актёра. После показаний против Ладилина, Илона отвернулась от своего любимца, и денежный ручей, текущий к Дьякову, иссяк. Вдобавок ко всему его лишили роли Калафа, и он организовал убийство Гиралова. Такие бессмысленные устойчивые клише часто встречалось в выводах следствия, которое опиралось на косвенные улики, которые таковыми едва ли можно было считать. Одна знакомая Дьякова дала показания, что узнала о существовании сеансов, которые проводил Гиралов, и рассказала об этом своему другу. Личность свидетельницы, нетрудно было установить, она относилась к женщинам, с которыми Дьяков имел недолгий роман, и вполне естественно, что жертва страсти желала ему отомстить. Даже учитывая, что признание диктовалось Смирновой, всей фантазии Елизаветы Алексеевны не хватило бы на то, чтобы срежиссировать третий случай. Ей так и не удалось объяснить, по какой причине актёр вонзил нож в спину разносчика еды. И всё же она так прижала его, что теперь Дьякову было не вырваться.

  Наиболее правдоподобной казалась версия, что Дьяков вновь решил свалить смерть доставщика на Ладилина и шантажировать его, получив доступ к неисчерпаемому источнику. Неоспоримым фактом являлось то, что сам Дьяков прислал приглашение Ладилину на спектакль в «Студёных ключах». Появление светского бомонда на премьере в Ключах удивило режиссера, он никого не приглашал. Актёр объяснял, что он воспользовался знакомством с новым пресс-секретарем театра и взял у нее все контакты спонсоров и значимых людей.

  Как бы то ни было, Дьяков являлся подозреваемым и был помещён в следственный изолятор. Быстроходов попросил разрешения посетить его. Он оказался единственным посетителем и, как оказалось, его семьей и другом. Других претендентов не нашлось. Режиссёр ещё помнил времена, когда в далёкие-далёкие времена жирные складки еще не свисали из-под ремня героя-любовника, и Дьяков козликом топтал богемный лужок, который со временем под его копытами превратился в помойку.

  «Там теперь ты и будешь жить от трёх и до пяти лет», – сказал Быстроходов.

  Как здорово, что следователь не засчитал шантаж, который к нынешнему сроку Дьякова мог прибавить ещё столько же.

  Они обнялись на прощание. «Тренируйся, зек, – посоветовал режиссёр. – Когда ты вернешься, Марина будет столь же свежа и молода, так что все эти три года думай исключительно о фигуре. Я не стану держать в труппе дородные телеса».

  После его ухода Дьяков принялся отжиматься. И всё, что он умел, было шесть жмаков, да и то от лавки. Будущее перестало казаться ему заманчивым, но и трагичным он его больше не воспринимал. Всё-таки он имел амплуа счастливого героя-любовника. За отжиманием его и застал конвойный, который ничего не сказал по этому поводу. За свою жизнь ему довелось и не такое наблюдать. Этому человеку ни черта не хотелось в мире благоденствии, и он страдал от бессмысленности собственного существования. Деньги кончились, а казалось, они будут вечно.

  Быстроходов неловко отряхнулся. Сейчас его никто бы не посчитал обаятельным: с осунувшимся лицом и резкой с возрастом ассиметрией глаз он мало напоминал свои портреты, которые печатали в театральных программах. Возможно, необаятельным его сделала ложь. Он давал себе отчёт, что ни при каких обстоятельствах не вернёт Дьякова в театр, но не мог не обнадёжить своего актёра, которому предстояли долгие месяцы уныния при перспективе встречаться с одними только зеками. Пусть уж лучше он всё это время отжимается.

  «Принцессой Турандот» заинтересовался фотограф, известный мастер эротической съемки (он снимал всё – от орхидей до знаменитостей). Шепча бессмысленные проклятия, Быстроходов от встречи отказался и сказал, что до конца года занят. Он становился неврастеником и разговаривал сам с собой. Сколько нужно голов снять, чтобы удовлетворить Турандот? «Это ничего, – утешал его Тим, – главное, что работа вызывает у тебя чувства. Равнодушие – это смерть».

  Когда Барщиков через две недели обратился в психдиспансер с просьбой о проведении в его стенах второго спектакля, ему ответили, что пациентов отпустили по домам, а здание «Студёных ключей» купил какой-то богатей, и теперь там идёт ремонт. Тим съездил за город, ворота оказались заперты, на ограде осталось объявление, что записываться на фотосессию можно по контактному телефону. Он позвонил, но ему никто не ответил.

  Быстроходов уехал в Москву. Он обивал пороги учреждений и всюду раздавал обещания, не думая, как будет их выполнять. Ему устроили встречу с чиновницей из минкультуры. но дама пять минут послушала провинциального режиссёра, а потом произнесла: «Извините, меня зовут по важнейшему делу» и ушла. О дальнейшей встрече они не условились.

  Телефонный звонок раздался неожиданно, но режиссёр ничуть не удивился. Звонил заместитель главы администрации. «Студёные ключи» передал учреждению здравоохранения мэр Сергей Абросимович Зеленин, напомнила она, и глупо рассчитывать, что так останется и после его смерти. Чиновница подтвердила то, что и без неё было известно, что «Студёные ключи» продают, а больных переводят в психоневрологический интернат. «А вам до пенсии сколько?» – «Ещё далеко», – ответил Быстроходов.

  В Москве он воспользовался трамваем, который ассоциировался у него с литературным героем Берлиозом, земля ему пухом. В отчаянии и сам Быстроходов готов был кинуться под трамвай.

  Тим Барщиков звонил ему, чтобы сообщить о результатах следствия. Дьякова арестовали по подозрению в убийстве доставщика еды, выяснилось его связь и с двумя другими убийствами. Быстроходов этому не верил. Разве Дьяков не нашёл признания как художник, чего ему творить какую-то бешеную дичь?

  Выполняя просьбу Барханова, Тим отыскал девушку Свету и узнал, что она лишилась должности пресс-секретаря и вернулась в колл-службу. Она работала на удалёнке и странно выглядела в растянутых шортах, с немытой головой и с бритыми бровями. Она сделала татуаж из хны, но брови ещё не начали отрастать.

  Тим безмолвно маячил в проёме входной двери, пока она со вздохом не впустила его. Выражение её лица и прочие признаки вины навели Тима на подозрения. Нет, не Ладилин. Что-то менее очевидное. Ее жизнь представляла для Барщикова белоснежное пятно, и поэтому любая фамилия оттуда могла начать сагу, которая его не интересовала. Он ждал, пока Света сама не начнёт разговор. Действующие лица трагедии оставались невидимыми и неслышимыми совершенно, а появлялись они только после произнесения заклинания «Смерть Керима».

  У Светы имелся друг, гуру в компьютерах, который мотался по лофтам на посиделки в креслах-мешках – там вели разговоры не про смысл жизни, а про личную эффективность. А пока этот приятель не спился, Тиму удалось вытянуть у него историю про мужика, который наслал на вебкамщика червя, разрушившего ему компьютер. Такие люди создавали для гуру творческие задания, которые хорошо оплачивались. Имени заказчика гуру и сам не знал. Его профессия? Урбанист, каллиграф, лингвист. Чистильщик. Вот так разве что. Света обещала уговорить друга дать показания.

  Всё это Тим Барщиков обсуждал с Бархановым, который оказался упорным парнем и шёл на поправку. «Из вашей рок-оперы вышел настоящий детектив. А поскольку сочинитель ты, то и подозревать в первую очередь следует тебя», – заметил Барханов. Однако Тима никто не подозревал. «У вас нет денег, да и в случае провала вы ничего не приобретёте», – сказали ему в прокуратуре. И равнодушным голосом Тим ответил, что такое можно сказать про любого участника театральной труппы.

  Через пять дней температура у Барханова спа́ла, и он вышел в Скайп прямо из больницы. Александр Васильевич выглядел на себя не похожим, но голос определенно принадлежал ему.

   «Отыскал племянницу Саши Филипповой, Светлану Пименову, – шепнул полумёртвыми губами больной.– Проживает в Перми. Привет тебе передаёт». И тут Тим вспомнил ещё кое-что, что сначала считал к делам не относящимся. «Вот только счастье моё кто-то украл. Залезли в квартиру и пошарили». – вспомнил некстати он, сам себя ругая, что отвлекает тяжело больного человека. Однако Барханов заинтересовался случаем и спросил, что ещё украли. «Ничего. Сняли пуанты Сашеньки с гвоздя». И пока больной что-то вспоминал, Тим перебирал в памяти, чтобы еще чего сказать, но при плотном графике своей жизни он не мог выделить что-либо, достойное внимания. Он и про кражу пуантов не собирался рассказывать. И когда он уже собирался нажать на кнопку и оборвать связь, Барханов пробормотал чуть слышно: «Значит, отщипнули у тебя кусочек удачи», закашлялся и погасил экран.

  Тим Барщиков теребил в руках мобильник с оставшимися ста рублями на счету, ему так хотелось поболтать с неведомой ему девушкой из Перми. При всей безвыходности жизнь была прекрасной.

  Как-то под утро Быстроходову приснился сон: он шёл по К*** вокзалу вместе с дочкой семи лет, одетой в прозрачные голубые гольфы и атласное платье – точь-в-точь, как костюм Лиу. В какой-то момент он почувствовал, что не может удержать её руку, малышка отцепилась и потерялась в толпе. Не было ничего важнее отыскать девочку, и он обыскивал все закоулки вокзала, заходя в электричку. Отыскал он её в поезде, но не в том, на котором они ездили по району с гастролями, а в московском. Она сидела, выпрямив спину, в костюме и гриме принцессы Турандот и ждала отправления. На вид ей уже исполнилось лет семнадцать. Быстроходова она не узнала.

  По телевизору шла программа о природе, диктор рассказывал про сов. «У них уже вывелись птенцы, и если вдруг вы увидели в парке или сквере совёнка-пуховичка и если ему не угрожает опасность, то трогать его не надо. Потому что совята – большие путешественники, и даже не умея летать, будучи еще в пуху, они умудряются прогуливаться по территории». Так же путешествовала и принцесса, ей уже шло за тридцать, а сколько на самом деле, Быстроходов и не знал. Временами принцесса была женщиной, а иногда становилась мужчиной. В Москве она впервые села в такси без сопровождения взрослых, и водитель оказался не маньяк-убийца. Быстроходов пытался представить её лицо. Это не была Марина Гнедич или Саша Лейкина, а совершенно незнакомая женщина.

  Получив в министерстве культуре субсудию на гастроли, Быстроходов тёр нос собаке на станции метро «Площадь революции».

  В Милане состоялась презентация календаря Pirelli на 2021 год. Автором 48-го издания стал русский фотограф Альберт Завидов. Он предоставил фото спектакля Турандот: на обложке чудовище в виде осьминога поедало принцев. Труппа имела успех, и в театр была присланная групповая фотография с кубком призёра. За спиной у Завидова стояла Илона Ладилина, хитрым образом изогнувшаяся в будущее.

  Быстроходов звонил своему другу Барщикову: «Сегодня видел фото твоей Нюши, театральная она у тебя душа. Купи ей дорогую пушку, пусть фотографирует. Хватит с нас мелочёвки, требуется генеральный обзор. А Нюша, Нюша...»

  «Выдохни, Петя! Закончи мысль», – велел Барщиков.

  «Наше слабое звено – это время, которого не хватает, и пиар».

  Поехать в Европу Барщиков предлагал жене уже после того, как Нюша приняла решение публиковать свои фотографии под фамилией Завидова, и уж не для того, чтобы предъявить мировой общественности свои авторские права. Мировая слава интересовала Нюшу куда меньше своей частной жизни, и ехать куда-либо она наотрез отказалась. «У нас будет маленький», – сказала она, глядя на Тима. Тот улыбнулся. Её сюрприз удался.

  «Дадим малышу имя Сашенька», – предложил Тим. Он искрился искренностью, которая шла из мозга его костей, она помогала ему держаться на плаву, когда его товарищ погрузился в бездну уныния. Свою скорбь от смерти Сашеньки от переложил в треки для «Принцессы», и в его скорби имелись свои эмоции и свой драйв.

  14

  Подозревал ли следователь Барханов своих кумиров в ереси? По прогнозу докторов, он был условно-здоров, потому что излечивать от сумасшедшего рвения они не научились. Еще пару капельниц – эскулапы знали своё дело, и его перевели из реанимации в палату интенсивной терапии. «Как поживаете?» – Невропатолог давно уже присматривался к больному с обесцвеченными волосами (вначале пятно на затылке, затем полголовы, а затем полностью, да ещё и бровь проколол). – «Осведомлены ли вы о том, кто вы? Осведомлены ли вы о том, чем здесь заняты и почему, зачем? Осведомлены ли вы о всех возможностях и функциях вашего тела? О чем вообще вы осведомлены?».