Текст книги "Провинциальная принцесса (СИ)"

Автор книги: Мельпомена

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)

  Объяснения Юры складывались в длинную лекцию, отчего мозги Барханова испытали большую нагрузку, он полуверил, полуневерил в эту реальность, и у него возникло такое ощущение, что его сам прочно закрепился в этой схеме.

  Марины Гнедич не было никакой возможности избежать, и несмотря на карантин они постоянно пересекались, прима скучала и старалась бывать на людях. Марина сначала называла его Саша, а когда он поправил её, указывая, что его зовут Александр Васильевич, она сняла у него пылинку с лацкана, и теперь Барханов никак не мог избавиться от запаха её одеколона, потому что душилась Марина крепко.

  Ещё когда Барханов пробовал ухаживать за ней, его предупредили, что прима горазда на розыгрыши и может любого поклонника превратить в радиоактивное пепелище. Особого повода ей для этого не требовалось. В поисках машины, которая подбросила бы её до центра, она разыгрывала спектакль, изображая подвыпившую даму. Она играла драму, погружаясь в глубину триллера. Однажды Барханов присутствовал при сцене, когда Марина заходила в незнакомый магазин и болтала с продавщицей – это заняло полчаса, не меньше. Ходить с ней по городу доставляло мучение. В центральных магазинах её знали и обслуживать не любили. Когда Марина в кои то веки согласилась на прогулку по парку, Барханов не знал куда деваться, а после того, как актриса устала и опустилась на лавку, спугнув девушку с коляской, он бежал, не в силах выносить её монологи. На любой сцене она являлась единственной героиней.

  А вот сценарий «Турандот» следователю так и не удалось прочесть. Как потом ему объяснили, его взяла Марина Олеговна, от которой он перешёл Петру Юрьевичу, а Быстроходов в свою очередь передал его Альберту Михайловичу, и где теперь находился сценарий – неизвестно. Впрочем, доброжелатели любезно советовали «заглянуть» к Ладилину, чиновнику, ведающими делами театра. «Но и у меня сценария нет. Просто искал повод с вами познакомиться», – ответил тот. Ладилин пригласил его в ресторан, но следователь предпочел отказаться, чтобы не встречаться там с Дьяковым. Больше к Ладилину следователь не заглядывал.

  Как ни странно, ближе всех Барханов сошёлся с Тимофеем Барщиковым, которому покоя не давала загадочная смерть Лёши Стрижало. Он много передумал за эту неделю и решил, что некто замыслил нападение на него самого. На это накладывалась история с курткой, которую Тим надел по ошибке, торопясь к аблетону. На попытки следователя выяснить, не звонили ли Тиму с предъявой незнакомые люди, тот ничего не мог вспомнить; жизнь воспринималась несколько иначе, когда в аблетоне у тебя готовая рок-опера и мировая слава в проекте.

  От Барщикова стало известно, что компьютер Керима Гиралова кто-то вывел из строя сразу после его смерти. Это не позволяло вычислить, кто же являлся его заказчиком, оплатившим сценарий самоубийства. Кто заказал ему эротическое представление по мотивам Турандот. Оставались фрагменты, которые не позволяли ничего определить, и это вызывало у Барханова раздражение.

  Не сказать, чтобы главрежу Быстроходову этот новый человек понравился, но следовало признать, что его выводы не лишены смысла. «Хаос в городе – чей-то личный порядок». Не то, чтобы Барханов вёл себя назойливо, просто он всегда занимал выгодную позицию с точки зрения пространственных координат. Достаточно удобно для вмешательства. Это-то и раздражало. «Зачем вы здесь? Почему вы сюда приехали? У нас что нет своих цепных псов?» – спросил следователя Быстроходов, на что он ответил уклончиво: «России нужны не воины, а мастера-миротворцы».

  Судя по тому, что театр делал хорошие сборы, Быстроходов оказался неплохим продюсером. «Народу нашему не так-то легко живется, у нас любят поплакать. Значит, надо ставить мелодрамы. Но потребностями местной интеллигенцией не следует пренебрегать, – значит, надо ставить серьезные пьесы. А ещё есть сорт людей, который любят после трудов праведных посмеяться. Для такой публики я ставлю почти исключительно фарсы. В этом и заключается секрет принцессы Турандот – в ней есть все три составляющих».

  Следователь слушал его объяснения недоверчиво, и режиссёра осенило. «Вам не нравится театр?» – сразу раскусил он Барханова, и тот честно признался: «Совершенно верно. Словно муравейник: что-то большое и непонятное рядом – суетись, сбивайся в группу, брызгай кислотой». Он впервые в жизни увидел театр со служебного входа: ему требовалось знать сценарий, ориентироваться в настроении актерского состава, знать сроки и стоимость каждого контракта и реально всё это любить. «Но, думаю, я с этим справлюсь. В конце концов, человек привыкает ко всему», – пообещал следователь. «Если освоитесь, я пожму вам руку», – ответил ему главреж. Про себя он решил, что если это и станет возможно, то лет эдак через десять, не менее. Его отнюдь не радовало присутствие следователя в театре, но Ладилина ясно дала указание поработать с ним.

  Знающий человек сказал бы, что не так легко попасть в доверие к Быстроходову, но тот при желании был достаточно прост в общении. К несчастью, Барханов не опытом многолетних театральных интриг и помыслить не мог, что главреж преследует свой план,

  «Расскажите про актёров. Как среди них затесался тот бродяга?» – попросил он главрежа. «Тим Барщиков, наш композитор. Изображает безмолвного Тимура, свергнутого татарского царя». – «А дама с приятным и проникновенным голосом?» – «Уютный образ, верно? Марина – редкий человек, кому реально идут пушистые длинные светлые волосы. Но у неё роль ледяной принцессы, и вот увидите, на сцене от ее домашности следа не останется».

  «Значит, прима. Могла ли она убить?» – дотошно расспрашивал следователь, и режиссёр улыбнулся такой бесхитростности. «Может ли кошатница убить свою кошку? Для неё поклонники – те же домашние животные», – встал он на защиту своей примы. – «Не знаю. Расследовали недавно убийство мужа. Убийца – жена, разумеется. В огороде у нее нашли сорок убитых кошек. Оказалась, страстная кошатница. Возможно, и ваша Марина отличается крайне необычными пристрастиями по части домашних животных». Быстроходов поперхнулся от неожиданности.

  Не питая доверия к театральному люду, для одного из них следователь Барханов делал исключение: он чуял в Тиме родственную душу. «Тот толстый парень, что роль просил. Он мог убить?» – вопрошал Бараханов тоном афинского вождя, обращавшегося за разъяснениями к сивилле. Тим смущенно хмыкнул: о театральной жизни у следователя имелись смутные представления. «Это наш герой-любовник, баловень публики. Ему незачем никого убивать, он и так имеет роль в каждой пьесе. Да и в руках он ничего тяжелее ручки не держал. Куда ему?»

  В этом городе Барханов чувствовал себя одиноко, выпить и то было не с кем! Однажды он явился на квартиру Тима без приглашения, принёс бутылку водки и шампанское. Окольными путями ему удалось выяснить, что жена Тима работает в ночную смену, а ребёнок находится у бабушки. И что самое главное, он принес результаты от судмедэскперта: по его отчету, убитый рабочий Стрижало перед смертью выпил коньяка и съел кусок красной рыбы. Где-то он раздобыл этот коньяк и эту рыбу. «Понятно где», – ответил Тим. В директорском кабинете был накрыт стол для своих. «Всё-таки он добрался до бутылки».

  По дороге с работы Тим Барщиков приволок большой говяжий стейк, и перед взором гостя мелькали молниеносные пассы рук, нарезавшие кольцами лук-шалот, обмазывавшие мясо перчёным оливковым маслом, присыпавшие розмарином, после чего – шварк в духовку, и вот уже на столе появился ужин из стейка с тушеными в сметане грибами. Следователь истекал слюной не столько от вкуса домашней пищи, сколько от этой молниеносности приготовления ужина. Однако и за едой беседа не прерывалась. «Вы лучше про режиссера расскажите», – просил Барханов, с удовольствием откусывая от стейка. Он и припомнить не мог, когда еще ел нормальный стейк. – «Петя – гений. Как никто другой умеет „останавливаться“ перед деталями жизни, которые мы привыкли не замечать», – ответил Барщиков. После чего вспомнил, что у него дела, его неуклонно влекло в аблетону.

  Марина Гнедич вызывала у следователя недоумение. Во второй раз она встретила Барханова менее приветливо. «Опять следователь. Вызовите кто-нибудь охрану». Как выяснилось, она хотела удалить из комнаты посторонних, ей не требовались свидетели в деликатном деле. Барханов решил расспросить Марину Гнедич о её наблюдениях за людьми в театре. «Скажите прямо, вас интересует, был ли у нас трах с Ладилиным или это сплетня? Нравится ли он мне? Если хотите знать, после вечера, проведенного с ним, трусы у меня не липкие». С ней что-то происходило, у неё появилась агрессивность, которой ранее не чувствовалось. С этими актёрами нервы должны быть, как канаты.

  Барханов заверил, что он не идёт на поводу у сплетен, да и к личной жизни актрисы относится уважительно. «Но это было, и придется вам с этим смириться, – продолжала Марина. – Все решили, что это Александр Павлович придумал, он известный болтун. Я заявляю, что трах был». Барханов на сей раз не поддался на провокацию. «Успокойтесь, Марина. Принести вам валерьянки?» – «Пять капель на бутылку виски». Они пили виски в трактире напротив речвокзала, и Гнедич рассказывала, что в ней давно сидит Турандот, но только Быстроходову удалось извлечь ее наружу. Барханов понял, что, как и всем увлечённым людям, ей свойственно преувеличение. Внутри Марины сидела Фаина Раневская – женщина, достаточно умная, чтобы нравиться глупым мужчинам. Турандот следовало поискать в другом месте.

  «Марина, а с кого вы слепили свою принцессу?» – спросил он. – «С Елизаветы Алексеевны Смирновой. Вы ведь знакомы с нашей прокуроршей? Вот кто мог бы сыграть ледяную принцессу, но, к моему счастью, она начальственная дама, а не актриса».

  Когда Барханов обмолвился об этом в мужской компании, его только похлопали по плечу. Смирнова дружила с актрисой Гнедич, которая поставляла ей билеты и контрамарки. Благодаря тонким наблюдениям Марине удалось передать особенное свойство принцессы, которой не нужно было касаться людей, чтобы воздействовать на них. В искусстве капать на мозги у Смирновой это получалось натурально.

  Бесится с жиру, говорили про Гнедич в театре. Она переманила у Саши Лейкина поклонника, явившегося на представление с букетом. «Айтишник в хозяйстве пригодится», -заметила Марина и более о нём, не обмолвилась, не желая разбрасываться своими связями. Впрочем, про айтишника Барханов узнал у Лейкиной – как и все новички она отличалась искренностью и крайней непрактичностью. «И все они красивые и странные, черти»,– размышлял про себя следователь Барханов, которому всё было неясно от начала и до конца. Он ни на сколько не продвинулся ни в одном из убийств, ради которых его сюда прислали.

  Следователь Смирнова любила свою работу, она умела анализировать мимику, жесты и поведение собеседников, чтобы обнаружить подозрительных личностей. Сидя в кафе она подмечала невербальные признаки волнения Тима Барщикова: как он облизывал губы, почесывал лицо или оглядывался по сторонам. У себя в кабинете она бы пригласила его на личный досмотр или в формате личного общения попыталась бы вывести его на чистую воду. Но сейчас он оставался недосягаем: он беседовал с неким Бархановым, той ещё подозрительной личностью.

  «А вы меня подозреваете, Александр Васильевич?» – «Даже не знаю, Тимофей. Куртка вроде как ваша, и убить явно хотели вас. Но зачем? Денег у вас все равно нету, да и равнодушны вы к ним. Скажите сами, зачем вам это всё?» -"Насчёт денег вы попали в точку, всё, что надо, у меня есть. Вот сыграют мою рок-оперу раз сто, но я хочу чтобы и в сто первый я слушал её как в первый раз", – ответил композитор.

  Следователь Смирнова сидела на лекции в рамках курсов повышения квалификации и слушала доклад про специальные камеры, которые помогали установить алкогольное или наркотическое опьянение человека, а некоторые могут даже показывать уровень агрессивности. Камеры передавали данные на компьютер, и в случае опасности человек отображался в красном свете и подвергался тщательной проверке. Когда в перерыве коллеги стали явно напрашиваться на тестирование таким прибором, она уклонилась. Безграничные возможности техники её пугали.

  Убийство Керима Гиралова ака принц Калаф несло в себе несомненную театральную пасхалку. На памяти Барханова ещё не случалось убийства, подобного этому: исполнитель приводил жертву в состояние экстаза, постепенно придушивая её. Вот только в студию никто не входил: камера, ведущая трансляцию, не зафиксировала постороннего присутствия. По мнению медэксперта сама жертва выполнила роль убийцы: Гиралов проводил удушение в угоду клиенту, но рассчитывал остановиться перед порогом. Это в очередной раз напомнило Барханову о том, что он имеет дело с театральной средой. «Калафу платили за каждое движение, каждую секунду его счет пополнялся. Последнее, что он видел перед смертью – цифры своего электронного кошелька», – рассказывал следователь Тиму Барщикову.

  А когда тот поинтересовался, кто из дегенеративно-упоротых мог отдавать такие приказы, Барханов лишь пожал плечами. После смерти модели, вебкамера отключилась. Можно было предположить, что в конце сессии заказчик послал на компьютер Гиралова вирус, который активировался и уничтожил жесткий диск. Все контакты Керима канули в Лету.

  Как выяснилось, Тим знал про такие программы. Они продавались на чёрном рынке: нормальная за пятерку и усеченная версия (он называл её кастратик) за полторы. В тот вечер они опять засиделись на квартире Тима допоздна и соорудили шашлычок с хрустящей корочкой. Остановить обжорство не было никакой возможности. Расследование двух убийств претерпело изменения столь значительные, что практически все сколько-нибудь подходящие версии оказались подвергнутыми существенной переработке. Обществу было внушено мнение, что оба убийства театральные, более того, связаны с постановкой «Принцессы Турандот». Эта связь выглядела как-то нарочито: один лист сценария в случае Стрижало и копия роли принцессы – у Керима. Барханов отчаялся пролить свет на эту загадку. «Мне с этим заниматься все равно, что сортировать японскую лексику, я могу познакомиться с базой и овладеть традиционным написанием, но достижений никаких не ждите! Это не метод познать японский язык, который все равно легче, чем ваш театральный мир. Но меня греет мысль, что у меня есть проводник, которому я могу доверять».

  После бутылки водки и трёх наливок следователь вновь остался ночевать у Барщикова. Ночью, в четыре утра хозяин застал гостя на кухне, разглядывавшего пуанты, висевшие на стене, жена Барщикова повесила их на гвоздик, как хозяйки вывешивают связки лука. «Это от Сашеньки, которая была балериной в Пермском театре оперы и балета. Я сочинил для неё этюд, который она исполняла. Подарила мне свою туфельку на счастье». Тима давно не пробивало на воспоминания, но сейчас его грела мысль о своей старой любви, хоть та и отошла в мир иной. Пусть даже её пожелание удачи и не сбылось, зато у него появился новый друг, и ему предстояло многое о нём узнать. Например, кто его сюда прислал. «Вдова мэра Анджела Зеленина. Она не без основания опасается, что из-за нездорового ажиотажа вокруг театра его закроют, вот и похлопотала в столице, чтобы меня прислали».

  Проводив следователя, Барщиков задумался. Кто он свидетель или подозреваемый – всё ещё оставалось непонятным, но ему следовало держать глаза открытыми. К счастью, у него имелся тайный союзник, о котором он не обмолвился Барханову. Не то, чтобы он не доверял новому другу, просто стыдился своей сентиментальности. Тим направлялся к Анджеле Зелениной, вдове бывшего мэра, страстной театралке и подруге Сашеньки Филипповой. Он приходил к ней поговорить, когда его накрывала тоска по любимой.

  Анджела проживала в большом особняке на улице Кирова, прямо над балконом которого низко висела луна, что являлось добрым предзнаменованием в пользу духовной деятельности. Барщиков заехал к Зелениной, чтобы обсудить смерть Керима Гиралова. к которому вдова испытывала симпатию. Выпив за упокой души новопреставленного, они вместе посмотрели материалы репетиций, которых у Тима скопилось немало. Плазма в доме у мэра была замечательная. «Его убили?» – уточнила Анджела. «Без шума и пыли», – ответил Тим.

  Лишь год с небольшим прошло, как Керим появился в городе.

  «А ведь он мой протеже, ученик Сашеньки. Я хлопотала за него у Быстроходова. Такой талант. Хотите чаю?»

   Тима провели по дому: купеческий особнячок был восстановлен и прекрасно отремонтирован, но никакой красоты гость не увидел, потому что комнаты стояли запертыми и неотапливаемыми. «Вот цокольный этаж сколько электричества жрет, а я им не пользуюсь». Вдова занимала малую спаленку и кухню. «Бандита у нас поставили мэром, он из бандитского города», – повторяла она то и дело, всюду ввинчивая свою боль. Денег вдове отчаянно не хватало, и угощение к чаю оказалось довольно скудным. Про следователя Александра Барханова она ничего не знала и рассказывала в основном про любимую себя и покойного Сергея Абросимовича. «Не угодно ли кроссворд отгадать или судоку?» – предложила она, но у Барщикова имелся свой сорт судоку.

  Анджела сочувственно кивала, слушая его рассказы про театр, куда она выбиралась только по контрамаркам Тима. Прежде вдова мэра дружила с вдовой прокурора, но после гибели Сашеньки более дружеских связей у неё не осталось. «Трудно поверить, но год прошёл». Про самого Ваку Георгиевича Филиппова Анджела не могла вспомнить ничего хорошего, до самой смерти он оставался пьяницей и юбочником, да и умер он как-то неожиданно. Не давал проходу женщинам на работе, подкатывался к Смирновой. «Да и мой супруг ему ничем не уступал, грешили на пару».

  Тим задумался. Духовной деятельностью тут не пахло, деньгами тоже. Выходит, он неправильно истолковал лунное знамение. И всё-таки интересно, кто направил в К*** следователя из Москвы, тут хлопотала явно не Зеленина.

  8

  Театр выходил фасадом на набережную, которую украшала высокая чугунная беседка с навершием вроде головки спаржи, что вошли в моду после фильма «Бесприданница». В ограде чугунного литья прослеживались узоры в форме шпульки и веретена, К*** имел славное ткацкое прошлое. Всё прочее не вызывало удовлетворения: в центре города содрали асфальт, ололо обещали положить плитку ещё к фестивалю провинциальных театров. Никто заверениям ололо не верил. Очень живо они обещали.

  С утра к главрежу Быстроходову обратились два рабочих со стройки. Они рассчитывали на сделку, но он не мог взять в толк, что они продавали. Один из них держал мешок с землей, изъятой из-под ковша эскаватора. Речь шла о костях защитников города. Из разговора выяснилось, что строители вели раскопки на площади, где укладывали плитку. Из всех них мысль продать кости четырёхсотной давности пришла только этим предприимчивым парням. Они не огорчились, получив отказ, похоже, у них имелся список людей, которым они рассчитывали предложить товар.

  Тогда Быстроходов позвонил следователю Смирновой и рассказал о поступившем предложении. Ответ его ошеломил. «У нас город маленький, и каждый старается заработать себе на жизнь». Объяснение звучало логично, как... ну не сказать, как что. Быстроходов не в первый раз замечал, что прокурорша не мучилась вопросами этики. Всё-таки Гнедич сделала верно, когда выбрала её прототипом чёрствой принцессы.

  Пришло время раскапывать скелеты. Общение со следователем Бархановым подвигло Тима на собственное расследование: он сделал то, что ему не приходило в голову раньше. Узнать адрес водителя, сбившего Сашеньку, оказалось проще простого: на заводе он работал вместе с мужчиной, у которого дочь подрабатывала секретарём суда. То, что она там увидела, подорвало у неё веру в человечество, так что девочка сразу согласилась помочь.

  Тим мог сколько угодно распинаться перед самим собой в пустой комнате, но другое дело было высказать свой гнев постороннему человеку. Убийца Сашеньки работал продавцом в магазине техники на площади. Он был крупным и бестолковым, как антилопа гну, и такой же жизнеспособный вариант. Перехватив настойчивый взгляд Тима, он спросил, чем может ему помочь. На его лице не отразилось смятения, когда Тим спросил про ДТП, в ходе которого погиб пешеход. Реакция водителя его несказанно удивила: он даже не мог понять, о чём идёт речь. Однако Тима сильно колбасило, чтобы оставить это без объяснений. Убийца Сашеньки пробормотал что-то насчёт машины, которую вынужден был продать в прошлом году. Его ничем было не прошибить.

  «Слабый текст, – позже ругал себя Тим. – Очень слабый текст».

  Он не сходил со следа убийцы. Сразу после разговора продавец позвонил по телефону и направился к выходу. Тим расположился в гранитной мастерской, располагавшейся в том же здании, и размышлял о памятнике Сашеньке. Он едва не пропустил момент, когда антилопа гну потрусил к выходу, так и держа в руках телефон, а к нему подкатила легковушка-серебро с ветровым стеклом-надо поменять и ржавчиной-надо почистить. За рулем сидел мрачный хмырь, к которому Тим ни за что бы не сел в машину, но продавец шмыгнул на место пассажира. На что бы тот ни подписался, делал он это исключительно добровольно, что указывало на его вину.

  Об этом Тим рассказал Быстроходову, с которым они договорились взглянуть на старые кости. Они встретились на площади у часовни. За четыреста лет маленькое здание с куполом примелькалось, и на него уже не обращали внимания. Находившийся рядом торговый центр вышел корявым, а карман эстрады расползся настолько, что в него можно было поставить часовенку и ещё бы осталось места. Рядом расположились красные торговые ряды, построенные по шаблонам двухсотлетней давности; обложенные со всех сторон лесами и стройматериалами, они напоминали бесформенную кучу.

  На двери часовни висел амбарный замок, наследие прошлого века. На памяти Быстроходова его никогда не открывали, но Тим знал обходной путь В боковом приделе рабочие хранили стройматериалы. Снаружи часовню побелили и поставили новую крышу и позолотили маковку, но внутри ничего не меняли. Внутри часовни прям дух захватывало, и хотя бы с историей Смутного времени все было ясно.

  Как классно они бы могли поблуждать в этих стенах ещё полгода ранее, когда все жители были спокойны и веселы, а о карантине никто не подозревал. Сейчас ситуация с коронавирусом ухудшилась, и, хотя запрета на постановку «Принцессы» не было, но уже близилось к тому. Быстроходову категорически не позволяли включать «Принцессу Турандот» в репертуар и не рекомендовали упоминать о ней в прессе. «Это как будто стучать молотком по кипящему бойлеру – рванет сразу же и по-крупному», – жаловался он Тиму.

  Быстроходова не оставляла мысль, что все его несчастья проистекают от Принцессы. В нём металась невысказанная боль, которую он не мог выразить, отсюда и брали начало его несчастья. Ему предстояло что-то сделать, чтобы всё пошло на лад. «Мы все делаем правильно, Тим, но отчего у нас ничего не получается?» – спрашивал он. – «Разве в тексте дело? Полудохлый текстик с вкраплениями итальянских вдохновений», – пожал плечами Тим. Быстроходов с ним не соглашался. «Турандот – это вовсе не сказка, а жизненный сюжет. Каждый вставляет в него образы своего времени». В одном они соглашались: принцесса не желала жить в городе, где бродил убийца. «Где же мы затоптали цветочек? Откуда все пошло по кривой?» – пытался гадать Быстроходов. Тим ответил, что он выразился бы жёстче. «Я так и думал сказать, но мы ведь в часовне». Радовало лишь то, что Тим Барщиков был настроен оптимистично. «Тобой движет разнообразие. А я до смерти буду возиться с этим текстиком ради крупиц истины», – сокрушался режиссёр. «Некоторые так делают, вот и тебе хочется попробовать, – проницательно заметил Тим. – Принцесса – это хороший вариант».

  После разговора они расстались: Быстроходов отправился в театр, а Тима ждал следователь Барханов, которого он пообещал забросить на вокзал. Из гостиницы они направились к площади, которая в прошлом носила имя Ленина, и на неё выходили здания горкома и полиции. Это делало её не столько любимой, но значимой, по крайней мере. Ищущие простой и честной работы граждане могли отправляться круговым движением вокруг памятника вождю, который стоял в полный рост, указывая рукой в сторону бывшего вытрезвителя. Сейчас он не мог позволить себе заботы об откинувшихся алкоголиках – в числе прочих общественных служб, закрыли и вытрезвитель. И хотя в этом здании располагалось другое учреждение, Тим Барщиков старался объехать его стороной.

  На подъезде пришлось притормозить: через пробку пробиралась машина скорой помощи, которая спешила к поликлинике. Ситуация с ковидом оставалась ещё не вполне ясной.

  Когда они прибыли на вокзал, уже стемнело.

  Тим провожал следователя, которого вызвали в Москву. Ночь стояла тёмная, и при всём желании на небе нельзя было разглядеть ни звёздочки. Барханов держал в руках кожаную сумку и смотрел на плотное загазованное небо, к которому всяк устремлял свои жалобы. «Я приехал сюда за версиями, но тут и соблазна нет, и версий, а одни только знаки. Но почему тогда версии не дают результата? Всё мной вышесказанное, не значит, что расследование мы провели плохое. Оно превосходное! Но театральные убийства – тот самый случай, когда работал кто-то свой, и следствие должен вести кто-то из своих. Да что я тебе идеи накидываю, ты и так все знаешь. Потому что чужому они ничего не расскажут». Не в первый раз Барханов начинал этот разговор, но никогда ещё он не говорил так серьёзно. Тим испугался: «Да ведь я не умею». А следователь тем временем уже закапывался в благодатную почву. «Ты научишься. Каждый день по вечерам ты будешь выходить в Скайп, и мы по интернету вместе станем анализировать события». Тим попытался откосить: «Каждый вечер не получится вечер, у меня репетиции». – «Тогда по утрам, в семь», – следователь уже вытягивал тонкую ниточку согласия. «Да только вашей профессии шесть лет в институте учатся, а ты хочешь, чтобы я освоил сразу», – в последний раз Тим попытался порвать узы, но Барханов похлопал его по плечу: «Я верю в тебя, сынок».

  Тут поезд дал гудок, и желание проторчать всю жизнь на платформе за обсуждением этого вопроса куда-то ушло. Пора было откупоривать шампанское. Теперь я следователь, решил Барщиков. И ему подумалось, не для такого ли случая Барханов принес в его дом шампанское, которое тут сроду не покупали.

  А наутро Тим Барщиков лишился своего кабинета в клубе и получил двадцать четыре часа сроку, чтобы вывезти музыкальные инструменты. Тогда он собрался с духом и позвонил в дверь особняка на улицы Кирова. Вдова бывшего мэра Зеленина скучала: сегодня она любовалась на дождь, два раза поела и немного посмотрела телевизор, потом его выключила и долго гладила кота. Подруга посоветовала ей онлайн трансляцию театральных спектаклей, но в одиночестве духовная деятельность не активизировалась. Посещение Барщикова пришлось как нельзя кстати. «А я пострадал, – жаловался он за чаем. – Раньше пускали репетировать в клуб на Советской, там и акустика хорошая, и против шума никто не возражал. А теперь меня выставили из-за серийного убийства. Чтобы не навлекать беду, говорят. Так что репетировать мне теперь негде. И если не возражаете, я сниму подвал ваш шикарный. Акустика там хорошая и изоляция тоже. Возражать не будете?» И в ответ он услышал то, что ожидал: «Пожалуйста-препожалуйста». И Зеленина поставила еще одну галочку в списке його-богоугодных дел. А Тим понял, что лунное светило способствовало активной, а не духовной деятельности.

  Чтобы развеяться, прима Марина Гнедич занялась рекламой. В процессе сбегания в светлое будущее она вляпалась в локальный финансовый кризис. Её здорово засосало опасное сосало и приложило нехилое ложило. К счастью, она считалась роскошной женщиной, и её грандиозная фигура, украшавшая любой театральный проект, в настоящее время красовалась на билборде с красным фоном и леопардовой шкурой – Марина рекламировала купальники из магазина «Пляж». При виде этой рекламы Быстроходову приходила на ум цитата: «Горит как пламя, но не пламя, в час последний похолодеет, ей ты с трепетом внимаешь, а цветом схожа с зарей?» И тут было не ошибиться: принцесса Турандот взывала к крови.

  В отсутствие примы на роль принцессы Быстроходов взял Сашу Лейкину, которая в первом акте появлялась в белом купальнике (предоставленном всё тем же магазином «Пляж») и проходила через волны инсталляция, создающих эффект купания. Декорация представляла собой восточный сераль с бассейном. Неосознанно Быстроходов создавал спектакль в духе плакатов с обнаженными девушками, которыми механики украшали гаражные стены.

  Это нарушало принципы Марины Гнедич, утверждавшей, что главное в актрисе – это пальто и обувь, но её мнением в театре больше не интересовались

  Все спрашивали, кто такая Саша Лейкина – травести, женщина с опущенной головой. Костюмершу Ингу Владиславовну занимал вопрос, кто у неё любовник. Если травести и связывали отношения с Дьяковым, то они остались в далёком прошлом. Со стороны Александра Николаевича привязанность основывались на физиологическом влечении, а её отношения к маститому актёру объяснялись обожанием всего театрального вообще. Покончив с одним романом, неловкая Саша влипла в отношения с помрежем Юрой. Всякое время он просиживал у неё в гримёрной, когда она пила чай или смывала грим с лица. «Я имею много вредных привычек, Юра. У меня зависимость от кофе. И я почти не сплю», – говорила она, демонстрируя голливудскую улыбку. За разговором она не расслышала стука, когда же дверь открылась, вошел поклонник с букетом цветов. Им оказался давешний айтишник, покупавший билеты на все спектакли. Саша протянула ему руку и пожала в знак признательности. Она выглядела, как зомби, без косметики, с короткими ногтями, синяками под глазами. И только улыбка во все зубы была профессиональной.

  Айтишник, подняв бровь, посмотрел на неожиданно соперника, галантного Юру, но промолчал. Он явился не просто так, но никак не мог решиться, а потому ждал, что ему помогут начать. Не подозревавшая ни о чем Саша поставила на стол блюдо с пирогом. «Я вам вот, что скажу. Речь идет о баге, ошибке в программе или в системе, из-за которой программа выдает неожиданное решение». Расспрашивать его никто не стал, разговаривать о следствии Саше не хотелось. В городе всеми овладела паранойя, они рвались вести расследование, в котором не намечалось прогресса, а действия прокуратуры представляли винегрет из ошибок, домыслов и документов.