Текст книги "Золото моих чувств. Примирение (СИ)"

Автор книги: Melara-sama

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 11 страниц)

– Мммм… знаешь, я ведь сам раньше думал, что это невозможно, что это так трудно разделить любовь надвое. Что в таких тройниках обязательно кого-то обделяют любовью. Но, знаешь, это не так. Просто любовь у нас втроем. Это может показаться странным, но я люблю и Кая, и Дрея одинаково. Страстно. Мое сердце разделено между ними поровну. И если одного из них не будет в моей жизни, я потеряюсь. И не смогу дышать.

Он смотрел на меня и вдруг улыбнулся.

– Так красиво. Ты никогда не думал писать стихи?

– Нет. Мне бы некогда было этим заниматься, мои мальчики очень любят внимание. Ты спать не хочешь? А то нам завтра рано вставать, точнее, уже сегодня.

– Прости, но я уже не усну. – Он опустил взгляд на чашку.

– Ничего. Хочешь, посмотрим фильм?

Он поднял голову и кивнул.

– Ты все же невероятный. – Прошептал он мне, прижимаясь и стараясь держать глаза открытыми.

Конечно, фильм мы так и не досмотрели…

Меня разбудил мягкий поцелуй в уголок губ. Я улыбнулся, открывая глаза. Кай уже был одет и смотрел на меня вопросительно.

– Доброе утро, Кай.

– Ты хоть поспал? – Он щелкнул пультом и выключил телевизор.

У меня под боком завозился Калеб.

– Немного. Сколько время?

– Достаточно, чтобы вы оба оделись и плотно позавтракали.

– Доброе утро. – Тихо проговорил Калеб. Он лежал у меня на коленях и, когда это понял, вскочил. – Прости.

– Ничего. Нам пора в ванную.

Кай улыбнулся.

– Я пойду, приготовлю завтрак. И, Джон, Дрей не в духе… – Он тихо хохотнул и пошел на кухню.

Я проводил Калеба в гостевую ванную, выдав ему одежду Кая. Конечно, в школе у нас форма, но сегодня можно. Тем более, у меня сегодня обязательно состоится разговор с его матерью, но уже при директоре и работнике социальной службы. Уверен, Поль постарается ввести Гордона в курс дела.

Я открыл дверь нашей ванной, Дрей принимал душ.

Золотой водопад волос мокрым шелком спускался ниже талии. Я облизнулся, опустил взгляд ниже. На округлые подтянутые ягодицы. Сделал шаг к нему и остановился, наклонился и поцеловал моего Золотого Бога в молочную половинку. Он обернулся. Глаза темные. Злится.

– Прости, котенок, Калебу приснился кошмар…

– Ты думаешь, я злюсь из-за того, что ты не спал с нами этой ночью, а успокаивал мальчика?

– Думаю, что нет.

– Ты лишил меня утренней ласки, любимый… – Он уже улыбался.

Я скинул халат и переступил бортик ванной.

– Я исправлюсь.

Дрей вжался в меня мокрым телом. Обнял за талию и прикусил ключицу.

– Мало времени.

– Хватит.

Я опустился на колени и поцеловал его в маленькую тату на косточке сбоку живота. Она всегда вводила меня в транс. Котенок, свернувшийся калачиком и спавший на его теле, умилял. Я немного резко вобрал в себя его член. Дрей зашипел и задвигал бедрами.

– Джон, прошу, не влезай глубже, чем ты уже влез, предоставь все отцууу…

Я прижал его к себе за бедра и ласкал внутри языком. Чуть сжал ягодицы и сглотнул. Дрей запрокинул голову.

– Да, так!

Он кончил бурно, и когда я встал, его глаза из темных превратились в почти прозрачные. Такие очаровательные золотые озера.

– Я понимаю, что ты волнуешься, но я хочу помочь этим двум ребятам.

– Джон, сладкий, всем не поможешь, и ты уже сделал очень много.

– Я понимаю, что всем не помочь, хочу помочь Калебу и Себастьяну.

Дрей вздохнул и обнял меня.

– Хочешь кончить? – Немного интимно и целуя меня в губы.

– Да.

Он обхватил мой член рукой и так же немного агрессивно начал ласкать. Погладил головку большим пальцем, поласкал по всей длине, чуть сжал яички. Я уткнулся в его шею, пахло миндалем. Обожаю его запах, обожаю, когда он волнуется за меня, обожаю. Я прислонился к стене, и Дрей обнял меня за шею, ускорил движения рукой, впился в мои губы. Застонал.

– Расслабься. Кончай, малыш.

– Дрей! – Я снова уткнулся в его шею, прикусил кожу, мочку уха.

– Да!

Сперма была размазана понизу моего живота.

– Обещай мне, что все будет хорошо.

– Обещаю.

– И, Джон, я понимаю, что ты просто хочешь отвлечься от проблем, связанных с твоей матерью, но пойми, суббота через день. В пятницу вечером мы улетаем.

– Поэтому до пятницы я должен решить проблему Калеба.

– Ты не один.

– Я знаю, котенок. И благодарен тебе и Каю, что вы со мной.

– Мы просто любим.

– И я вас. – Я обнял его, и мы постояли минутку просто в тишине. – Надо умываться, а то не успею позавтракать.

Дрей кивнул, еще раз чмокнув меня, ополоснулся и вылез из ванной.

– Ждем тебя на кухне. – Улыбаясь.

Завтрак состоял из тостов с джемом и рулетиков из омлета с ветчиной и грибами, плавленого сыра и, конечно, кофе.

Калеб сидел немного дезориентированный и аккуратно резал омлет на кусочки.

– …Калеб, не обращай внимания…

– Да нет, я не обращаю. – Отстраненно.

Мы с Дреем вошли и, улыбаясь, сели за стол.

– Что случилось, Калеб? – Весело спросил Дрей.

– Ничего. – Покраснел парень.

– Вы бы хоть потише стонали, – насмешливо прокомментировал Кай.

Мы засмеялись.

– Прости, не удержался и, Калеб, это нормально.

– Я понимаю, что мешаю вам.

– Ты не мешаешь, просто после вчерашнего мы провинились перед Дреем и должны были загладить свою вину.

– Ты про оперу? – Калеб, наконец, поднял на нас глаза и покраснел еще больше.

Я сделал глоток кофе и кивнул на его вопрос.

– Да, эти ценители рок музыки не понимают истинного искусства. – Проворчал Дрей, намазывая сыр на тост.

– Мне понравилось, только я бы хотел послушать ее на французском языке.

Дрей улыбнулся. Гордо.

– Я знал, что найдется человек, который оценит оперу! В отличие от вас. – Он вздернул носик, мы с Каем улыбались.

Кай подвез нас к школе.

– Джон, прошу, без военных действий. Я позвоню сейчас отцу и узнаю, что там с социальной службой, ты только не делай глупостей.

Я кивнул, наклонился и поцеловал любимого.

Около ворот стоял Себастьян. Калеб немного нервно перебирал ремешок сумки.

– Все в порядке? – Поворачиваясь, спросил я.

Кай набрал отца.

– Я не смогу с ним поговорить, или смогу… не знаю.

– Калеб, он же не укусит, правда?

– Не в этом дело, Джон. Ты сам говорил, помнишь, что «нет» – это всегда «нет». А «да» – это «да», а если я не знаю?

– Тогда стоит остановиться и задуматься. Нужно просто подумать, Калеб. Ему еще очень мало лет, он сам боится ошибиться. Так что ничего страшного нет в том, чтобы наделать ошибок вместе и вместе же их исправить.

– Но… как же секс? Я совсем не представляю, что нужно делать…

– О каком сексе идет речь, Калеб? У вас еще вообще ничего не было.

Он покраснел.

– Было?

– Я поцеловал его тогда у вас в гостиной, помнишь, когда попросил оставить нас наедине…

Я покачал головой.

– А потом сам же разбил очарование момента на следующий день. Молодец.

Он стыдливо прикрыл глаза.

– Я просто испугался, что он захочет большего.

– Но разве не очевидно, что он захочет большего? Только вот в вашей предполагаемой паре ты пока ведущий, и тебе решать, что будет дальше.

Он вскинул голову.

– Ты думаешь, он захочет, после того, что было?

– Так выясни, захочет олененок быть с тобой или нет. – Я посмотрел в сторону ворот. Себастьян стоял, покачиваясь на пятках, и смотрел в нашу сторону. Поймал мой взгляд и улыбнулся.

– Мне кажется, что стоит просто дать ему шанс. И себе.

– И себе. – Сглотнув, повторил Калеб. Кай нажал на сброс.

– Так, социальный работник будет где-то к десяти в кабинете Гордона.

– Прекрасно. Спасибо, любимый. – Я наклонился и поцеловал Кая. – Мы побежали.

– Удачи. Я заеду к трем, поедем к папе.

– Хорошо.

Мы еще раз поцеловались и вышли из машины.

– Доброе утро, мсье, Калеб.

Я заметил странный взгляд на меня.

– Доброе утро, Себастьян. Что-то случилось?

– Не совсем… просто… ну, моя мама высказалась не очень лестно о Вас, мсье… – он нервно заломил руки.

– Это не очень важно, Себастьян. Но если ты переживаешь, то не стоит.

– Просто она сказала, что если еще раз повторится то, что было вчера, то есть, я приду поздно, меня переведут в другую школу.

Мы с Калебом даже рты открыли.

– Что, прости?

Он вздохнул и повторил:

– Меня переведут, если еще раз опоздаю домой или приду в Вашей компании.

Я хохотнул.

– Оказывается, Калеб, ты действовал не так, как нужно было. Всего-то стоило просто пригласить Себа на свидание и задержать его подольше – целуя.

Мы все втроем засмеялись, и Себастьян вдруг обнял меня.

– Спасибо. Я думал, Вы разозлитесь.

– На что, олененок?

Он отстранился и округлил глаза.

– Олененок?

Калеб улыбнулся и вдруг оглянулся по сторонам. Убедившись, что никого нет, наклонился, поцеловал Себастьяна в щеку. Мальчик застыл.

– И, правда, олененок. Как я раньше не замечал? – Обращаясь скорее в пустоту, чем к кому-то из нас, спросил вслух Калеб.

Себастьян вдохнул через рот и медленно повернулся к Калебу.

– Я думал, что не нужен тебе.

Я мельком посмотрел на часы.

– Так, молодежь, по кабинетам. Калеб, жду тебя у директора в десять. Себастьян, что у тебя сейчас первое?

– История.

– Прекрасно. Вперед.

Мы проводили Калеба до класса химии, а потом я спустился с Себастьяном на первый этаж. Мне нужно было поговорить с Гордоном, а урока у меня как раз не было. И когда я, наконец, запишу расписание?

– Мсье, я не понимаю, что происходит. – Тихо проговорил Себастьян, пока мы шли к кабинету.

– Возможно, за ночь он осознал, что может потерять твое доверие.

– Вы так думаете? Мне казалось, что я не нужен ему…

– Я не буду давать тебе ложную надежду. Но есть вещи, которые мы сами не замечаем в суете дней, а у Калеба сейчас очень сложный момент. Возможно, когда все немного успокоится, он сам поймет, что ты ему не безразличен, а возможно, уже понимает.

Мы подошли к классу как раз вовремя, до звонка оставалось меньше трех минут.

– Не переживай, я тебя прошу. Все будет хорошо, и с твоими родителями я поговорю…

Он улыбнулся и, кивнув, зашел в класс.

В кабинете директора с утра было шумно. Я постучал, никто не ответил. Открыл дверь и чуть не рассмеялся.

Мадемуазель Рошетт кричала на Гордона, на его лице было скучающее выражение. Это он умеет. Имея дома жену, подобно Рошетт, и такую дочь, как Элена, не мудрено научиться отрешаться от постоянного пиления. Я прислушался к крику Рошетт.

– Ты не представляешь, насколько этот мальчишка дерзок! Он просто увез моего сына! И нагло заявил, что Калеб больше вообще не появится дома! Ты хоть понимаешь, что это значит, Гордон! Я заявлю на него в полицию! Он у меня сядет! Учитель! Ага! Может, он вообще мальчиков любит молоденьких!

Гордон хрюкнул, маскируя это кашлем. Присутствующая здесь же мадам Пьюси закатила глаза к потолку.

– Мадемуазель, я действительно люблю мальчиков, только конкретных… не своих учеников.

Она обернулась и гневно проговорила:

– Я засужу тебя! Ублюдок!

– Прошу не оскорблять меня, я родился в браке. По поводу того, что вы тут орали, и то, что я успел услышать… Я уже Вам говорил, Люсиль, не думайте, что я не смогу постоять за себя и отстоять интересы Калеба.

– Я его мать! – Закричала она.

– Не кричите. Я слышу прекрасно. Мать? Что такое мать?

Мадам Пьюси улыбнулась, Гордон сделал вид, что очень занят, разглядывая узор на чашке.

– Я расскажу Вам, Люсиль. Мать – это опора и поддержка, любовь и преданность, сила и тот уголок, куда можно всегда прийти с любой проблемой. Вы не мать. Вы просто женщина, родившая ребенка. Ребенка, который счастлив совершенно в другой семье и который ненавидит женщину, родившую его. Уж извините, Люсиль, но Калеб не будет с Вами жить.

– Если ты лишишь меня родительских прав, его отправят в приют! – Снова повысила она голос.

– Все лучше, чем с вами. Но я снова разочарую Вас, Люсиль, в приют Калеб не попадет. Он будет жить с человеком, который покажет ему любовь семьи и мир надежды.

– Как ты смеешь…

– Гордон, я хотел лишь сказать, что сегодня к десяти подойдет социальный работник со всеми бумагами на Калеба Рошетта. Ты, как директор школы, сможешь заверить документы, хотя, очевидно, что это не понадобится. Мы с Калебом подойдем к десяти.

Люсиль хотела меня обойти.

– И, Люсиль, если я не найду Калеба в школе или он не придет на встречу, я обещаю, что будет жарко.

Она вылетела за дверь.

– Джон, ты разошелся. – Улыбаясь, проговорил Гордон. – Но справиться с ней, пожалуй, сможешь только ты и Поль.

– Да, мы должны благодарить Вас, молодой человек. Я много раз пыталась поговорить с Калебом. Но он так боялся матери, что на контакт не шел вообще. Все больше бравады. – Печально закончила мадам Пьюси.

– А мне кажется, что мы все должны благодарить Себастьяна.

Они улыбнулись.

– Ладно, пойду, расписание перепишу, а то вечно опаздываю на свои же уроки или раньше прихожу.

Они вдвоем засмеялись. Попрощавшись до десяти, я пошел к доске расписания и выписал свои уроки. Самый загруженный день у меня вторник. Это было хорошо. Значит, вернувшись со свадьбы в понедельник, мне не нужно будет сильно напрягаться и переживать.

Я дописывал расписание на пятницу, когда на доске появилась тень. Я обернулся. Сзади стоял мужчина. Шатен с карими глазами, накачанный, из чего я сделал вывод, что он учитель физкультуры, да и одежда говорила об этом. А вот взгляд с меня не сводит, такой злой взгляд. Я уже успел чем-то обидеть физрука? Не помню. И на педсовете его не было, вроде. Такого бы я запомнил.

– Ты Вилсон?

Такой баритон, я даже заслушался. Ему бы петь, а не детей учить.

– Прошу прощения, но мы незнакомы, и я бы предпочел мсье Вилсон, если не трудно.

На лице мужчины отразилось понимание.

– Ладно, мсье Вилсон, у Вас сейчас есть урок или мы можем поговорить?

И о чем, интересно…

– Да, конечно, до конца этого урока я свободен.

– Тогда в учительскую, там сейчас никого нет.

Я кивнул и он сделал жест рукой, чтобы я прошел вперед. Мы в тишине дошли до кабинета и сели за стол. Он помолчал несколько минут, а потом сказал фразу, от которой мне захотелось упасть на пол и ржать.

– Тебе лучше уволиться.

Я смотрел на него и пытался сдержаться из последних сил.

– Простите, Вы не представились.

– Ты можешь звать меня Франсуа.

– Ага, Франсуа, прекрасно. Так чем вызвана Ваша просьба, Франсуа?

– А это не просьба, это совет.

Я улыбнулся.

– У меня тоже будет совет Вам. Если противник меньше и кажется слабее, это может быть всего лишь обман зрения. А еще противник может обладать той властью, которая Вам, Франсуа, недоступна. Простите, но у меня урок, а опаздывать я не люблю. Было приятно познакомиться.

– Ты не понял, я не шучу. Мне нужно, чтобы ты уволился и освободил место в штате… – Он встал.

Ну да, он возвышался надо мной, но мне, почему-то, совершенно не было страшно.

– Франсуа, я еще раз повторяю на чистейшем французском – нет, mon cher.

Он уже хотел что-то возразить, но прозвенел звонок с урока, и я, схватив ключи от класса, вылетел за дверь. Войдя в класс, я не выдержал и засмеялся. Боже, да это не школа, а какой-то серпентарий. Всем что-то нужно, но в то же время всем плевать на чужие проблемы. Как же они дышат одним воздухом?

К десяти часам в мой кабинет вошел хмурый Калеб. В глаза не смотрит и руки дрожат.

Я встал и подошел поближе.

– Калеб?

– Я думаю, не стоит… – И руки в карманы спрятал.

Я повернул его за подбородок к себе и чуть не выругался на немецком. Глаз снова был красный от лопнувших сосудов, и губа разбита. Он слизал капельку крови и, вдруг судорожно вздохнув, кинулся ко мне в объятия.

– Не могу больше… не хочу… устал. Устал от нее…

– Тише. – Я прижимал его к себе и гладил по голове.

А он все продолжал реветь.

Я присел на парту и притянул его сильнее.

– Прости.

– Все хорошо. Не извиняйся.

Я не могу понять ее, за что? За что она так с ним? Почему просто не отдала в приют, раз не нужен? Зачем издевается над психикой ребенка?

Урок двенадцать. В новую жизнь.

– Собственно, мне не нужно Ваше согласие. Я хотел только взглянуть на ребенка. И со всем уважением, мадемуазель Рошетт, я с удовольствием лишу Вас материнских прав. Калеб, как часто Ваша мать позволяет себе вот это? – Мужчина средних лет подошел к парню и, приподняв его подбородок, повернул к свету лицом. На щеке уже четко выступал красный след от руки. Вообще, это было лишнее, и социальный работник явно переигрывал, но в то же время Рошетт сама себя зарыла еще глубже нападением на сына.

– Каждый день. – Тихо ответил Калеб на вопрос.

– Очень прискорбно. Я вынужден настаивать на подписи бумаг, иначе все это будет проходить через суд.

Мадемуазель Рошетт сжала ручку так, что та треснула. Она отбросила ее и взяла другую, чиркнула роспись в документах и процедила сквозь зубы:

– Ты еще приползешь и будешь просить принять тебя, а я посмеюсь тебе в лицо, щенок.

– Не думаю, мадемуазель, это все лишнее. Калеба Вы больше не увидите. – Обнимая парня, сказал я.

– Конечно, приют лучше, чем родной дом!

Парень в моих руках напрягся, я погладил его по плечам.

– Мадемуазель Рошетт, я умоляю Вас заткнуться, пока Вы еще работаете здесь. – Строго проговорила мадам Пьюси. – Иначе мне придется просить директора подписать Ваше заявление об уходе!

Люсиль округлила глаза.

– Я не писала никакого…

– Это Вы так думаете. – Ухмыляясь, ответила ей мадам. Я про себя веселился. Вот что это? Дай людям небольшой пинок, и они готовы делать дальше все сами. Если бы от этого промедления еще и дети не страдали, было бы прекрасно.

– Не устал? – Шепнул я Калебу на ухо, он покачал головой.

– А что теперь? – Спросил он, стоило закрыться двери за его матерью.

– А теперь у тебя последние уроки на сегодня, потом поедем знакомиться с твоим опекуном.

Он кивнул. Я видел, нервничает. И понимал, сейчас ему сложно принимать решения. Он думает, что все они неправильные, и сомневается в себе еще больше, чем раньше. Раньше он знал, что, даже если мать его не любит и не уважает, он все равно может рассчитывать на угол. А сейчас его гложет сомнение.

Я взял его за руку, и мы покинули кабинет директора под восхищенные взгляды.

Мы спустились во двор, и я усадил парня на лавочку, присел рядом.

– Знаешь, так странно. Я всю жизнь жил под ее рукой и даже не думал, что все может измениться за какие-то считанные дни. Ты как ураган. – Он улыбнулся.

– Я знаю, ты не первый, кто мне это говорит. Хотел бы я, чтобы в моей жизни было то же самое.

– Ты о матери?

– Да. Уже завтра вечером я посмотрю ей в глаза, и знаешь, совершенно не горю желанием.

– А если не ехать?

– Мой брат не простит мне этого. Да и потом, его свадьба откладывалась уже два раза. И все по одной причине, сначала я отказался ехать, а потом мать запретила мне приезжать, а он хочет видеть на своей свадьбе и меня и ее. Говорит, что мы родные ему люди, и он не может нас разделить. А откладывать событие уже просто глупо, да и невесту жалко.

Калеб улыбнулся.

– Я теперь даже не знаю, как благодарить тебя…

– Не нужно. Пообещай просто, что не обидишь олененка. – Мягко сказал я, он кивнул.

Из здания выбежал объект нашего обсуждения, оглянулся и быстрым шагом направился к нам. Я нахмурился. Мальчишка был в слезах.

– Себастьян?

Он, не говоря ни слова, кинулся ко мне в объятия и завыл.

– Что случилось? – Взволнованно спросил Калеб.

– Мама пришла в школу… сейчас ждет Вас, мсье.

Я обнял его покрепче и погладил по светлым волосам. Он сегодня был опять без формы. По-моему, он ее вообще не носит. На нем были узкие брючки и свитер с горлом. На шее несколько веревочек с кулончиками, точно такие же на запястьях. Рюкзачок.

– Хорошо, пойдем и поговорим с твоей мамой.

– Только прошу Вас, мсье, не говорите ей о том, что я… что мне нравятся мальчики. Она этого не переживет.

– Я помню, что обещал тебе это, олененок.

Он шмыгнул носом и улыбнулся, украдкой смотря на Калеба.

– Как все прошло? – Тихо спросил он.

– Неплохо. Я теперь официально бездомный и не имею родителей…

Я притянул его в свои объятия.

– Это не так, у тебя есть дом и опекун.

Калеб фыркнул:

– Захочет ли он меня, когда увидит?

– Захотеть он тебя и не должен, а вот все остальное – возможно. Так, пойдемте, у меня сейчас урок, и еще с мамой твоей поговорить нужно. И, Себастьян, не переживай.

Он вытер слезы платком и кивнул. Мы втроем прошли обратно в школу, и Калеб пошел на уроки, пообещав прийти после. А мы с Себом поднялись ко мне в класс.

Около окна стояла его мама. Вся в сером, в перчатках и милой шляпке. Я даже вспомнил картины с истинными католичками. Она была именно такой. Без косметики, с плотно поджатыми губами. Вроде бы в недовольстве и с презрением, но в то же время с равнодушием на лице.

– Мадам Лайбе, прошу. – Я открыл дверь, и она вошла. Спина прямая.

– Простите, что заставил Вас ждать, были небольшие проблемы. Присаживайтесь.

– Я пришла сюда, мсье Вилсон, не для того, чтобы любезничать. Я хочу поговорить о своем сыне.

Я вздохнул про себя.

– Я думаю, будет неправильно, если Вы будете стоять, а я присяду.

Она нахмурилась, но присела за первую парту. Себастьян сел тоже за первую, только соседнюю, на мать не смотрит. Если в первой ситуации у нас тирания и презрение, то здесь, скорее, контроль и равнодушие. Я, если честно, не знаю, что страшнее. Печально.

– Так что сделал мой сын, что я удостоена чести в первых числах сентября быть приглашенной на беседу?

Я вздохнул и сел на край своего стола, она недоуменно подняла бровь.

– Мадам Лайбе, я хотел поговорить с Вами о постоянном избиении Себастьяна, и о причине этого избиения.

Себастьян даже немного приподнялся с места и прикусил губу.

– Моего сына не могут избивать. Вы ошиблись, мсье.

Я даже не знал, что ей сказать. Она проговорила это так, как будто она была последней инстанцией, и ее слово – это закон.

– Мадам Лайбе, я прошу Вас просто выслушать меня.

Она царственно кивнула.

– Я работаю здесь только четыре дня, и за это время я увидел достаточно, чтобы утверждать, что избиение имеет место быть. Старый учитель Себастьяна не смог поговорить с Вами…

Она перебила меня.

– Я и мой муж не стали слушать этого сумасшедшего человека.

Я внимательно посмотрел на нее, но она сделала вид, что не заметила моего взгляда, и продолжала:

– Мой сын благовоспитанный молодой человек, он не мог ввязаться ни в какие криминальные истории, и уж тем более быть повинен в драке. Это абсурд.

– Мадам, я же не сказал, что Себастьян повинен в драке и что он участвует в драках, а сказал, что его избивают.

Она прищурилась и резко повернулась к сыну.

– Ты же говорил, что упал. Ты же знаешь, что ложь – это грех!

Я успел перехватить ее руку.

– Это тоже грех, мадам. И я еще не закончил.

Она вырвала руку и села на место.

– Я уже услышала достаточно. Я скажу мужу, он займется воспитанием ребенка.

Только этого мне и не хватало.

– Мадам, я хочу, чтобы Вы услышали меня…

– Я Вас прекрасно слышу, мсье.

– Нет, вы меня не слышите. Я начал этот разговор не для того, чтобы Вы занялись воспитанием ребенка, я хочу, чтобы вы обратились к врачу и проверили состояние мальчика. Ведь прошлый год и начало этого Себастьян регулярно подвергался избиению.

– Есть же школьный врач, пусть он займется этим.

Я повернулся к мальчику, он сидел и смотрел вперед в одну точку, только губы подрагивали. Я понимал, что меня не слышат, что говорить со мной по какой-то причине не желают. И наказание Себастьяна будет не такое, как у Калеба. Другое. Но не менее страшное, чем избиение собственной матерью.

– Мадемуазель Рошетт не в состоянии обеспечить нормальный осмотр, я, как классный руководитель, прошу Вас, мадам, отвести ребенка к врачу.

– Что это изменит? Его все равно будут избивать, а это значит, что он заслужил.

– Вы что такое говорите? Как Вы можете такое говорить? – Я слез со стола и навис над ней, в ее темных глазах на доли секунды появился испуг.

– Как вы можете так… Вам что, все равно? Когда он приходит домой весь в ссадинах и синяках, Вам все равно? – Я был так зол. Что это такое?! Те, кто так хочет детей, не могут их иметь, а те, кому дети даются, просто пренебрегают своими обязанностями!

– Мне не все равно, но на все воля Всевышнего! – Воскликнула она.

– Я не буду с вами спорить по этому вопросу. – Вмиг успокоился я. – Я хочу, чтобы Вы выполнили родительский долг и просто сходили к семейному врачу. Если нет, то позволили мне сходить с Себастьяном на прием. Это будет честно и не нарушит Ваш уклад жизни.

– Хорошо, я дам Вам адрес. – Она открыла сумочку и достала визитку, протянула мне. – Я, если честно, мсье, так и не поняла, для чего Вы настаивали на приходе.

– Я просто хотел поговорить о Вашем сыне, мадам. О ситуации, неприемлемой для мальчика, и я бы хотел, чтобы Вы были в курсе того, что происходит, и Себастьяну не пришлось бы лгать Вам о своих ранах.

– Теперь я в курсе, и даже не знаю, что за наказание ждет моего сына за ложь. – Она встала и уже хотела выйти, но я не мог так поступить с мальчиком, который доверился мне.

– Я думаю, что наказывать нужно, прежде всего, себя, мадам.

– Что? – Удивленно повернулась она ко мне.

– Вы считаете, что правы, я могу сказать, что это не так. Нужно давать выбор мальчику, он уже достаточно взрослый для выбора.

– Это уже не Ваше дело, как учителя.

– Да, но мое дело благополучие детей в моем классе. И если я вижу, что происходящее выходит за рамки, я обязан предупредить родителей. А они уже в своем праве вмешиваться в ситуацию. Бывший преподаватель Себастьяна обратился к Вам и Вашему мужу с просьбой о переводе мальчика в другую школу, почему Вы этого не сделали?

– Я и мой муж посчитали, что он слишком преувеличивает. – Она повернулась и посмотрела на меня внимательно. – Думаете, я не знаю, как это бывает? Не поделили что-то и подрались, вот и все. На все воля Божья.

– Зачем прикрываться этим, мадам Лайбе?

– Я ничем не прикрываюсь. Я говорю, что так и есть, если вы не считаетесь со словом Божьим, это Ваш грех, не марайте моего сына.

Я улыбнулся.

– Хорошо, каждый из нас остался при своем мнении. Я прошу прощения, что вызвал Вас и отвлек от столь высоких материй.

Она кивнула и вышла за дверь.

Я расхохотался.

– Джон?

– Прости, олененок, но твоя мама – это просто нечто… – Я успокоился и повернулся к нему. – Я думал, будет проще. Они же у тебя фанаты просто.

– Да, так и есть. – Парень слабо улыбнулся.

– Что за наказание тебя ждет? – С тревогой спросил я.

– Служба. Утренняя. – Печально проговорил он. – Ничего особенного.

– Прости, изначально я хотел настоять на твоем переводе, я же еще не знал о проблеме Калеба. Думал, он просто издевается над тобой, а оказалось, что все намного глубже. И сейчас я понял, что у тебя проблема посерьезней, чем у него, хотя его проблему мы решили. А вот что делать с тобой, олененок…

– Ничего, я просто вырасту и уеду. Меня слово Божье как-то не вдохновляет. – Он улыбнулся. – Я же говорил, что это бесполезно все, она не услышит. Странно, что карточку дала.

– Возможно, не все потеряно?

– Нет, мсье, они и тогда, год назад, не стали слушать и сейчас тоже. Им все кажется, что они правильно живут и что мир вне нашего дома грязный. – Он вздохнул и медленно приблизился ко мне, прижался.

Я обнял его.

– Я так устал от этого, Джон. Постоянные молитвы перед едой, на ночь, утром, перед тем, как выйти на улицу… постоянно. Я устал немного от этого, устал постоянно быть правильным… и когда понял, что отличаюсь, и влюбился в мальчика, был так счастлив. Бунт. Это такое счастье, пусть его никто не видит и не знает о нем, но он внутри и меня это спасало. Пусть было больно, потому что любовь не взаимная, но я любил, а это самое главное. Люблю. – Совсем тихо добавил он. – Они не замечают, что я совершенно другой, что я только притворяюсь таким, как они. Лгу.

– Себастьян, нужно жить так, как ты хочешь, и иметь свои цели, а не жить мечтами других. Я вот теперь и не знаю, как тебе помочь.

– Просто будь рядом. Я когда тебя увидел, подумал, что ты ангел, но потом вовремя вспомнил, что ангелов не существует.

Мы улыбнулись друг другу.

– Я буду. Ты только не закрывайся.

– Ты принес в эту школу столько нового… тепла…

Я стоял на стоянке в ожидании Кая, рядом, немного нервничая, стоял Калеб. Он постоянно поправлял ремешок сумки и манжеты куртки. Я не выдержал и взял его за руку.

– Успокойся.

– Нам еще за вещами нужно заехать до… к Люсиль. – Исправился он, я улыбнулся и потрепал его по голове.

– Калеб, успокойся, я тебя прошу, а то сейчас Кай увидит нас с тобой и очень расстроится.

– Я сам не могу понять, чего так дергаюсь, ведь он твой отец тоже. Или нет?

– Нет. Но я считаю его отцом.

– Джон, ты только не бросай меня. Я один, боюсь, расплачусь.

– Это самый смелый поступок – признаться в своей слабости, малыш. – Услышали мы со спины бархатный голос Кая.

– Привет, любимый! – Я развернулся и чмокнул его в губы. От него сегодня так приятно пахло кофе.

– Привет, малыш! Калеб, готов к знакомству с моим отцом?

– Да. – Мальчик судорожно вздохнул, и мы сели в машину.

– Кай, Поль ждет нас?

– Да. Я уже договорился, ты что-то хотел?

– Давай заедем к Калебу и заберем вещи. Пока еще рабочий день Люсиль не закончился. Кай кивнул. Калеб смотрел в одну точку за стеклом машины. Я думал о том, что, наверное, это правильно, вот так перевернуть жизнь парня, встряхнуть его мир. Он обязательно разберется со всем сам, а мы и Поль с Этьеном поможем.

Когда мы подъехали к дому, машины Люсиль еще не было, и Калеб быстро, почти за пятнадцать минут, собрал свои вещи.

– Все остальное, ну, то, что осталось, мне не нужно… то есть, все необходимое здесь. – Запыхавшись, проговорил он.

– Вот и прекрасно.

Мы отъехали в тот момент, когда машина доктора Рошетт свернула на подъездную аллею.

– Джон, прекрати нервничать. По закону он уже под опекой отца. Мы ничего такого не делали, просто забрали вещи. Ты, кстати, поговорил с родителями Себастьяна?

– Да, попытался. Это оказалась в разы сложнее, чем с матерью Калеба. Мадам Лайбе совершенно меня не слышала. Ярая католичка. Через слово вставляла «воля Бога». Я еле себя сдержал, чтобы не наорать на нее…

– Себастьяну что-то грозит за этот разговор? – Наклонившись вперед, спросил Калеб.

– Утренняя месса. За ложь.

– За ложь? – Удивленно спросил он. Кай хмурился.

– Да, она посчитала, что мальчик солгал им о побоях.

Калеб закусил губу.

– Он возненавидит меня.

– Калеб, я думаю, что этого не произойдет. Себ очень мягкий, а ненависть это сильное чувство.

– Как думаешь, если я попрошу прощения, он простит?

– Думаю, да. В конце-то концов, начинать с начала трудно, и одно это заслуживает уважения. А Себастьян очень умный мальчик и поймет твои мотивы. Главное начать.

– Спасибо. – Он наклонился и чмокнул меня в щеку, я улыбнулся.

– Эй, он, между прочим, мой муж! – Воскликнул Кай, Калеб покраснел и улыбнулся.

– Я знаю.

– Точно? – Улыбаясь и смотря на него в зеркало заднего вида, спросил Кай.

– Да.

Когда мы вошли в холл дома Поля, Калеб схватил меня за руку. Я не думаю, что он боится новых людей, просто все, что с ним случилось, случилось слишком быстро, и в новую жизнь он вошел стремительно.