Текст книги "Оттенки Тьмы (СИ)"

Автор книги: Mb Vivian

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц)

4

Алдия. Тогда

Тогда, чтобы оправдать перед Лексом – и перед самим собой – свой, мягко говоря, странный поступок, Алдия составил подробную программу наблюдений за «плодом» и поручил ее выполнение группе младших магов, занимавшей лабораторию на первом этаже цитадели. Маги, кроме того что были слабы в своем ремесле, так еще и совершенно не умели обращаться с детьми, тем более с недоношенными. Среди обитателей замка не было ни одной женщины, и Лекс ехидно предложил архимагу нанять для «объекта» няньку и кормилицу. Алдия угрюмо промолчал, но впоследствии счел это соображение весьма здравым и практичным и в самом деле послал в замок Дранглик за своей старой служанкой, которая в свое время отказалась перебираться вслед за ним в цитадель, заявив, что «кто-то же должен присмотреть за его Величеством, пока вы, милорд, занимаетесь своими уродцами». Древняя, сухая и морщинистая, как кора деревьев в Лесу Павших Гигантов, Петра совершенно не походила на няньку для младенца – и именно поэтому, пожалуй, лучше всех прочих подходила на эту роль.

Лекс, узнав о ее появлении в цитадели, истерически расхохотался и смеялся до тех пор, пока увесистый кулак архимага не прекратил неуместное веселье. Захлебнувшись смехом и кровью, Лекс изумленно воззрился на своего друга… нет, на своего нанимателя и самого могущественного и уж точно самого безумного и жестокого из магов Дранглика. И замолчал. И больше никогда даже не упоминал о «плоде». И больше никогда не забывался в присутствии брата короля, не вел себя с архимагом как с равным.

Он больше не разговаривал с Алдией.

Алдия впоследствии сожалел о своей резкости… самую малость, мимолетно, но все же сожалел. Он уже привык к тому, что на свете существует хотя бы один человек, помимо его брата, который не шарахается от него и способен поддерживать разговор не дрожащим и не срывающимся на подобострастное повизгивание голосом. Он скучал об их с Лексом беседах вечерами за графином вина, в кабинете архимага или в малой гостиной цитадели. Он частенько, забывшись, во время работы бросал какие-то реплики, ожидая, что помощник подхватит его мысль на полуфразе и закончит, как постоянно случалось раньше. Но Лекс работал молча – и после окончания эксперимента, преувеличенно сдержанно и почтительно поклонившись, мгновенно исчезал в полумраке второго этажа, где располагались его комнаты.

Алдия работал до изнеможения, до ряби в глазах, до звона в ушах – то в лаборатории, то в библиотеке, то в кабинете, покрывая бесчисленные страницы тетрадей четкими строчками – описаниями экспериментов, достигнутых результатов и прискорбных неудач; планами будущих серий опытов и гипотезами, требующими проверки. Только так, погружаясь в работу с головой и уставая до полубеспамятства, он мог надеяться на короткие периоды сна без сновидений – тяжелого и душного, как грязная шкура гигантского медведя-людоеда, и такого же беспросветно-черного. Сутки, двое, трое без сна. И пара часов в забытье. Не отдых – полусмерть. Отключение перегретого механизма за мгновение до взрыва.

Ну а потом кошмары обязательно приходили.

И с каждым днем, с каждым годом, с каждой серией экспериментов к ним добавлялись новые. Новые лица… или морды, оскаленные пасти, влажно поблескивающие зубы, налитые кровью белки глаз. Зрачки, круглые и вертикальные. Двойные и тройные. Черные и багровые.

И звуки…

Рычание, стоны. Крики. Шепоты. Слова стоны. Вой, скрежет, хруст.

И поверх всего этого – тихое детское хныканье.

Алдия почти год не видел ее – тот самый «плод», зачем-то оставленный в живых и препорученный заботам старой Петры и наблюдениям троих магов-недоучек. Он регулярно просматривал отчеты «с первого этажа», где, помимо девочки, обитали еще несколько странных существ, которые настолько отличались от всего, что живым или мертвым покидало лаборатории архимага, что сохранялось по большей части как некая диковина с тем, чтобы «смотреть на них и никогда больше так не делать». И вот в очередном отчете промелькнуло: «Шаналотта, день такой-то. Рост… вес… Активность… Применены следующие воздействия: …».

…Что?

Шаналотта?

Алдия скомкал лист в кулаке и с дробным топотом, почти не приглушаемым истершимися коврами на лестнице, помчался на первый этаж, в кабинетик, который делили трое незадачливых недоучившихся студентов, выполнявших самые простые и, чего уж греха таить, зачастую неприятные и даже обидные для всякого истинного мага поручения.

– Рэскин! – заорал архимаг, влетев в крошечную комнатку, заваленную книгами и свитками, и от души грохнув дверью о стену.

– В-ваша… – прохрипел упомянутый бедолага, поднимаясь с жесткого стула в углу. – С-светлость… – он втянул голову в плечи и сделал шаг вперед, но споткнулся о стопку книг и едва не растянулся под ногами у Алдии.

– Что – это – такое?! – архимаг швырнул трясущемуся Рэскину в лицо измятый лист с отчетом. – Что еще за Шаналотта, демона тебе в гипоталамус?!

– Т…Так это… – залепетал маг, захлопав глазами – похоже, он искренне не понимал, чем так недоволен герцог Алдия, и, почти теряя сознание от страха, подобрал слетевший на пол листок. – Д-девчонка. Эксперимент номер… – он судорожно вздохнул. – Восемь тысяч триста девяносто шесть – Д. Ваш и господина Лекса…

– Номер я и без тебя прекрасно помню! – загремел Алдия. – И сам объект – тоже! Но вот чего я не помню, – голос архимага угрожающе понизился, – так это того, чтобы хотя бы у одного из наших объектов было ИМЯ! – последнее слово будто бы взорвалось посреди комнаты сгустком темной магии, разбрызгивая по сторонам капли недоброй силы. Рэскин еще больше побледнел и покачнулся. Алдия угрожающе надвинулся на него, и тут…

– Хватит шуметь! – отчетливо произнес прямо в ухо архимагу недовольный старушечий голос. – Ребенка разбудите. А я ее и так еле-еле успокоила после эспркре… экскрементов ваших!

– Петра-а… – сдавленно прохрипел Рэскин, схватился за горло и как-то странно забулькал. Алдия брезгливо поморщился и сделал едва заметное движение левой кистью. Недоучка-маг, шумно выдохнув, обмяк и мешком свалился на пол.

– Фу, ну и пакость, – пробурчала Петра, загнутым носком старомодной туфли отодвигая с прохода ногу Рэскина и пробираясь на середину комнаты, чтобы оказаться лицом к лицу с архимагом. – Чего вы так орете, ваша светлость? Рэскин чуть не обделался со страху. Что они опять натворили, дурачки эти?

Алдия изумленно воззрился на свою бывшую служанку. Оказалось, что в королевстве Дранглик имеется еще один человек, не испытывающий ни малейшего трепета перед могущественным и ужасным архимагом. И этот человек – старуха, выглядящая на сто с лишним лет обычной человеческой жизни. Алдия мельком подумал, что на ее месте, возможно, тоже не боялся бы ни демонов, ни меча, ни темной магии – в таком возрасте люди со смертью уже на «ты». И еще раз внимательно оглядел старую женщину.

– Имя, – устало выдохнул он. – Петра, ты ведь лучше многих знаешь, что это значит – когда у нежити появляется имя.

– А, вот вы о чем, – Петра спокойно кивнула и бесстрашно посмотрела в лицо Алдии. – Да, знаю. Но Шаналотта – не нежить. Для нее имя – это просто имя.

– Не нежить… – пробормотал Алдия. – А что она такое?..

– Вы меня спрашиваете? – удивилась Петра.

– Нет, конечно. Забудь. Но все же… Я не давал распоряжений присваивать имена объектам экспериментов. Как вам вообще такое пришло в головы?

– Мы не давали ей имя, – строго сказала старуха и выпрямилась. На морщинистом коричневом лице пронзительно сверкнули молодые синие глаза. – Оно было у нее. Всегда. Даже до того, как вы создали ее, у нее уже было имя. Она рождена драконом. А драконы, как вам прекрасно известно, – последние слова Петра произнесла совершенно неподобающим в разговоре с герцогом снисходительно-ехидным тоном, – живут вне времени. А это, в свою очередь, означает… – она замолчала и выжидающе уставилась на архимага.

– Означает… Да, я понял тебя, – рассеянно пробормотал Алдия. – Спасибо, Петра. Да будет так. Позаботься об этом недоумке, будь добра, – он покосился на бесчувственного Рэскина. – А я пойду к себе, – он отвернулся, потирая лоб тыльной стороной ладони, словно пытаясь вспомнить что-то сквозь накатывающую волнами головную боль.

– Да осветит Пламя твой путь, – странным голосом произнесла старуха. Алдия молниеносно обернулся к ней – но успел заметить только мелькнувший край выцветших и застиранных алых одежд.

Так у «объекта номер восемь тысяч триста девяносто шесть – Д» появилось имя.

А потом этот «объект» прочно обосновался в жизни архимага, «зацепившись» именем за его сознание и память. Так бывает не только с людьми, но и с вещами: стоит только выделить из прочих, на первый взгляд совершенно одинаковых предметов – скажем, кружек – какую-либо одну, мысленно обозначив ее как-то вроде «та, с надколотой ручкой», и всё – у кружки появилось имя собственное, отличающее ее от других, и взгляд уже неосознанно выискивает эту надколотую ручку в ряду прочих на полке, где абсолютно таких же кружек может стоять полдюжины…

Прошло еще семь лет. Алдия по-прежнему проглядывал ежедневные отчеты Рэскина, который, к слову, быстро учился и уже почти заслуживал звания мага без унизительной приставки «недо-». Петра по-прежнему жила в комнатке при лаборатории на первом этаже, не покидая ее ни днями, ни ночами; замковые слуги исправно носили туда еду с кухни, отрезы ткани и прочее, что она просила. Алдия не вникал в происходящее за пределами лабораторий, и все эти годы Шаналотта была для него лишь столбиком цифр, обозначающих все увеличивающиеся рост, вес и прочие показатели развития ребенка – длину шага, высоту прыжка…

Для чего ему были нужны эти данные – Алдия сам не понимал, да и не задумывался об этом. Впоследствии, когда он начал осознавать, куда и какими путями, пользуясь какими указателями и приманками, ведет его судьба, он предположил, что дракон просто-напросто предпринял все возможные меры для того, чтобы его дитя осталось в живых, и внушил архимагу необходимость проведения этих глупых и бессмысленных серий измерений и наблюдений.

Что ж, драконы по определению мудрее людей…

И вот спустя семь лет, в один далеко не прекрасный день, злой до почернения Алдия возвращался из подвала, где только что провалился один из самых многообещающих за последнее время экспериментов. Устало поднимаясь по лестнице, архимаг в темноте споткнулся обо что-то и едва не полетел вниз. От души выругавшись, он зажег магический огонек и вгляделся в попавшийся ему под ноги предмет. И выругался еще раз.

На ступеньке сидело, сжавшись в комочек, закутанное в бесформенные коричневые тряпки, маленькое и на вид очень несчастное существо, часто дышало, кривилось и морщило нос, явно собираясь зареветь. Алдия склонился ниже, существо испуганно дернулось и вскинуло на него взгляд. Архимаг отшатнулся. С чумазого круглого личика на него глянули заплаканные разноцветные глаза: один фиолетовый, очень, очень знакомого оттенка – как такое может быть?.. И второй – пугающе глубокий, чужеродный, неуместный на детском лице. Отсвет магического огонька блеснул в глубине зрачка… Или это не отсвет?

Драконий огонь?..

Слезы блестели в диковинных глазах. Слезы звучали в жалобном сопении. Слезы толкнулись в сердце Алдии чем-то доселе незнакомым. Страхом?

Могущественный архимаг с ужасом убедился, что весь его опыт, все его звания и достижения на поприще науки и магии ни на что не годны, когда нужно утешить и успокоить испуганного ребенка.

В этот момент, как всегда вовремя, явилась Петра. И молча унесла маленькую Шаналотту. Но унесла не полностью, как Алдия понял позже. Взгляд карего глаза с искрой в глубине остался с архимагом, поселился внутри и время от времени колол иглой беспокойства и недоверия. Страха, возможно. Но тогда еще Алдия не понимал, чего именно он боится – и боится ли вообще; или просто растерян и недоволен тем, что в его жизни появилось еще одно обстоятельство, не поддающееся его контролю.

Первым было Проклятие нежити.

Вторым оказалась Шаналотта.

Архимаг не привык бояться. Он предпочитал сам внушать страх. Он ненавидел бояться. И ненавидел всё, что могло внушить ему страх.

А Шаналотту он ненавидеть не мог. И от этого боялся ее еще сильнее.

Сожженный дневник Алдии

Мир дает людям иллюзию жизни.

Обман сковывает их, они жаждут любви, не подозревая, что это всего лишь иллюзия, до тех пор, пока проклятье не коснется их тела.

Свет – разум. Тьма – чувства. То, что есть на самом деле – и то, что лишь мерещится.

Хотел бы я променять мир на иллюзию, если бы мне дали выбор?

Но так ли это плохо?

Красивая теория, все так логично…

Алдия. Давно

– Так, – сказал архимаг. – А теперь по порядку.

Вендрик вздохнул, залпом выпил вино и начал рассказывать.

Через шесть дней после того, как Алдия отбыл в Кирмет, в королевский замок явилась женщина. Она выглядела изможденной, как будто ей пришлось проделать долгий путь, но при ней не было ни вьючного животного, ни вместительного заплечного мешка. Подбитый тонким мехом плащ, изношенные сапоги, короткий меч на перевязи – казалось, она прибыла из соседнего города, а не из необозримых далей, как она рассказала позже.

Вендрик никому не отказывал в аудиенции, вот только ждать ее иногда приходилось сутками напролет. Однако в этом случае, как нарочно, просителей и прочих докучающих монарху посетителей было мало, и женщина предстала перед королем через каких-то два часа. К тому времени она уже едва держалась на ногах, но осанка ее оставалась безупречной, волосы цвета золотистой соломы были уложены в строгую аккуратную прическу, а взгляд сверкал наточенной сталью изысканного клинка.

– Понимаешь… Сразу было видно – это королева, – шепотом сказал Вендрик, не глядя на брата.

Алдия только молча качал головой и пил третий кубок вина подряд.

Зачем женщина, назвавшаяся Нашандрой, явилась в Дранглик, король так толком и не понял. Он приказал проводить ее в лучшие гостевые покои и предоставить ей всё, что она пожелает, и даже больше – как самой почетной гостье. Отдохнув, Нашандра снова предстала перед королем, и тут несчастный Вендрик ощутил, как невидимые сети сердечной неволи опутывают его, не оставляя ни малейшей надежды освободиться.

Нашандра была умопомрачительно красива. А позже, во время беседы, король убедился, что она еще и поразительно умна, начитана и много повидала в жизни. О цели прибытия гостьи в Дранглик разговор больше не поднимался: Вендрику было вполне достаточно того, что некие обстоятельства привели ее сюда. И он от всей души благословлял эти обстоятельства, чем бы они ни являлись…

Алдия слушал, молча качал головой, пил неизвестно какой по счету кубок вина и мрачно прикидывал, сколько зелья от головной боли ему понадобится завтра, чтобы приступить к работе хотя бы после полудня.

Наконец Вендрик замолчал, опустил голову и тихонько покачал ею: то ли сокрушаясь по поводу собственной неосмотрительности – в чем Алдия сильно сомневался, то ли просто опьянев до легкой потери координации.

– Коротко говоря, – слегка невнятно произнес архимаг, – ты вдурился как лю… Тьфу. Влюбился как дурак.

– Ну можно и так сказать, – Вендрик шумно вздохнул.

– Ты – король, – Алдия встряхнулся, как пес, и сел прямо – попытался, во всяком случае. – Ты в ответе за государство. Ты в ответе за своих людей! Кого ты им подсунул в роли королевы? Первую встречную, ни происхождения, ни намерений не зная! А что если она сбежала от мужа? А что если ее разыскивают за какое-то страшное преступление? Вендрик, я отказался от короны не для того, чтобы ты ее…

– Н-нет, – Вендрик тоже выпрямился, – т-ты н-не прав, брат… Я знаю достаточно. Она из древнего княжеского рода Венна!..

– Ну да, конечно, – Алдия скривился и икнул, – Алкен и Венн, древняя романтическая легенда… Какой же ты дурень, братец… Ты вот так просто взял и поверил ей?

– Ты за кого меня принимаешь? – Вендрик, казалось, даже протрезвел от возмущения. – Я всё о ней разузнал! Я привлек и ученых, и магов, и прорицателей! Мне все подтвердили, что она не врет…

– А им-то откуда знать? – Алдия сощурился. Он прекрасно знал цену заверениям тех же прорицателей. И магов, да. Магов, пожалуй – в особенности.

– Откуда-откуда, – Вендрик зевнул. – А ты не забыл, братец, что я – тоже не простая нежить?

– Хм-м, – Алдия не удержался и тоже зевнул. – Возм-можно, что-то… Да.

– Давай продолжим беседу… Как-нибудь потом, – пробормотал Вендрик. Глаза его неудержимо закрывались.

– Камердинера позвать? – Алдия поднялся с кресла и замер, пытаясь понять, согласятся ли ноги без приключений донести его до собственной спальни.

– В Изалит его, – буркнул Вендрик. – Сам справлюсь.

– Ну-ну, – архимаг, слегка покачиваясь, покинул королевские покои.

Добредя до собственных комнат, он не раздеваясь рухнул на кровать и мгновенно заснул.

Похоже, привычные кошмары в эту ночь захлебнулись в вине и оказались недееспособны, потому что проснулся Алдия с отвратительным самочувствием, но при этом, как ни странно, по-настоящему отдохнувшим и с удивительно ясной головой. Он, Алдия – королевский архимаг. И приставка «архи» не зря дарована ему, как почетный титул. Неужели он не справится с какой-то самозванкой, мошенницей, если окажется, что новая любовь его брата – и в самом деле не та, за кого себя выдает?

Просто нужно найти способ постоянно и незаметно наблюдать за ней. Подобраться к ней поближе… Втереться в доверие, если не стать другом, то по меньшей мере не давать повода считать себя врагом.

И тут проницательность архимага впервые так серьезно подвела его. Он даже не предполагал, во что в итоге выльются эти его намерения…

5

***

– Ваше Величество, – Алдия остановился на предписанном по этикету месте – в центре зала – и низко наклонил голову.

– Герцог Алдия, – завораживающе глубокий голос королевы прозвучал негромко, но словно заполнил всё пространство зала томительно-сладкой вибрацией. – Вы – брат моего супруга. Второй близкий мне человек в этом чужом для меня краю. Я хотела бы, чтобы между нами оказались возможны обычные человеческие беседы. Давайте немного сократим число придворных церемоний, – она поднялась со своего места и подошла к Алдии. – Я разрешаю вам сидеть в моем присутствии и обращаться ко мне «миледи». В конце концов, вы – король по праву старшинства, а значит, могли бы быть не только равным мне, но и стоять намного выше, – она кивнула в сторону небольшого столика с двумя креслами у окна. – Давайте присядем и поговорим… По-родственному.

Алдия исподтишка изучал ее. Истинно королевская осанка, истинно королевский взгляд – Вендрик не преувеличивал. Лицо спокойно, улыбка безмятежна, но… За этой ледяной маской определенно бушует буря. Алдия чувствовал это. Только пока не мог взять в толк – чем же эта буря вызвана? Неужели обычным человеческим смущением, робостью в присутствии незнакомого человека?

Да быть этого не может.

– Понимаете, – сказала Нашандра, – я провела в странствиях так много времени и так отвыкла от людей, что мне кажется – я разучилась разговаривать. И кончится всё тем, что… Я неминуемо опозорюсь на каком-нибудь приеме. Опозорю супруга… Помогите мне, герцог, прошу, – она подалась вперед, заглядывая Алдии в глаза, – говорите со мной. Научите меня говорить… Снова.

– Сочту за честь, – сдержанно отозвался Алдия. – Как будет угодно Вашему Величеству.

– Миледи, – с улыбкой поправила его Нашандра. – не забывайте, я… прошу вас, – последние слова она произнесла с такой интонацией, что архимаг услышал именно то, что на самом деле сказала королева: «Я приказываю вам».

Он молча склонил голову.

– Я – супруга правителя могущественного государства, – с легким вздохом произнесла Нашандра. – Вы ведь понимаете, что… женщине в моем положении не приходится рассчитывать на то, чтобы обзавестись подругами? Друзьями – тем более… Это было бы просто неприлично. А Вендрик… Он постоянно занят! – королева всплеснула руками. – Я так редко вижу его! Все время какие-то дела, приемы, визиты, смотры, бумаги… Он так устает, что вечером не в состоянии даже поесть! Да, я знаю, что он – нежить, что он обладатель силы древних Повелителей! Но… Я вижу, как ему тяжело… – Нашандра стиснула руки у живота. – Я бы хотела помочь ему, хотя бы чем-то! Но я совершенно ничего не понимаю в управлении государством. И учиться мне не у кого, потому что единственный, у кого я могла бы учиться, постоянно занят, и ему не до глупенькой жены!

Алдия вопросительно посмотрел на королеву.

– Да, и об этом я хотела попросить вас, – кивнула Нашандра. – Будьте так любезны, подберите мне книги, которые я могла бы прочитать для того, чтобы получить начальное представление о принципах управления государством. О политике, торговле, судопроизводстве, военном искусстве… Я хочу стать настоящей королевой, достойной великого короля! – она села еще прямее, глаза ее засверкали.

Алдия внимательно посмотрел на королеву…

Внимательно посмотрел.

Она говорила искренне.

Алдия сам удивился тому, что сразу же поверил ей. Но он не мог не поверить.

Он видел.

Нашандра и в самом деле любила его брата. И хотела быть рядом с ним – и быть достойной его.

И Алдия никак не мог понять, почему это так его пугает.

Шаналотта. Тогда

Шаналотте нравился Алдия. Ей, конечно, нравилась и Петра, которая, казалось, так же, как и ее подопечная, немного запуталась во времени и жила сразу «вперёд» и «назад», не старея с годами, а иногда будто бы молодея на год-два. И всё же Алдия, которого девочка видела очень редко, совсем не подолгу и чаще всего издалека, всё равно занимал детское воображение и будоражил любопытство намного сильнее, чем ворчливая, но добрая старуха в вылинявшем тёмно-красном одеянии, странноватые учёные-маги во главе с Рэскином и вообще всё происходившее вокруг, в лабораториях.

Шаналотта осознала себя очень рано – намного раньше, чем научилась даже более-менее сносно фокусировать взгляд на движущемся объекте. Сознание древнего бессмертного существа, насильно, противоестественным способом помещённое в тело самого несовершенного и нежизнеспособного из всех детёнышей земных млекопитающих – человека, – никак не желало смириться с таким унижением. И только мягкое, успокаивающее давление гораздо более старого и мудрого сородича заставляло изуродованную душу дракона оставаться в этом мелком, мягком, отвратительном беспомощном «сосуде» и продолжать эксперимент.

В раннем детстве Шаналотте часто снились кошмары, после которых она просыпалась с надрывным плачем, заставляя Петру с кряхтеньем подниматься со своей лежанки, ворча, подходить к колыбельке, вынимать крошечное существо из сбитого кокона пелёнок и укачивать, что-то ласково и неразборчиво бормоча. Близость Петры странно успокаивала дракона. Шаналотта не понимала почему, но, судя по эффекту, который оказывали прикосновения старухи на эту часть ее сознания, древнее существо знало о старой женщине нечто такое, о чём человеческий детёныш не мог даже догадываться.

В этих повторяющихся кошмарах Шаналотта чувствовала, что она – огромная, как гора или море, заперта в крошечном сосуде, не может пошевелиться и постоянно испытывает мучительное давление со всех сторон. А кроме того, ещё и нечто изнутри яростно рвётся наружу, мешая дышать и едва не расплющивая слабые, нежные человеческие лёгкие о твёрдую внешнюю оболочку. Девочка просыпалась, хватая ртом воздух и царапая пальчиками грудь. И после первого же вдоха разражалась горестными рыданиями – о чём-то безвозвратно утраченном.

Петра укачивала её, напевая какие-то наивные человеческие колыбельные на всех известных ей языках. А Шаналотта судорожно всхлипывала, цеплялась за оборки ветхой ночной сорочки няньки, вдыхала странный запах – почему-то от Петры всегда пахло дымом костра и морем – и постепенно успокаивалась, одной частью сознания растворяясь в монотонном ласковом бормотании, а второй – слушая безмолвные увещевания своего древнего сородича.

Эти кошмары прекратились со временем… И их отступление странным образом совпало с появлением в жизни Шаналотты Алдии – с большей частотой, чем было до этого.

Однажды после пробуждения из своего обычного кошмара Шаналотта обнаружила, что она в комнате одна. Выбравшись из постели, дрожа, всхлипывая и судорожно вздыхая, она опрометью кинулась искать Петру. С разбегу налетая на массивные двери, она ушибала руки и рёбра, но не обращала внимания на боль – потребность спрятаться под защитой няньки была просто нестерпимой. Некоторые двери не поддавались, и Шаналотта с криком бежала дальше. Какие-то открывались, и ребёнок затуманенными от слёз глазами оглядывал ряды клеток, в которых бились, рычали, кричали и стонали самые причудливые существа; в поисках хоть кого-нибудь обегал кругом столы, заставленные сосудами с бурлящими, дымящимися и неподвижными жидкостями разных цветов; непонимающе таращился на покрытые тёмными пятнами зазубренные лезвия жутких инструментов. Нигде никого. Шаналотта сейчас рада была бы даже обществу хмурого Рэскина, который, судя по всему, в присутствии девочки чувствовал себя до крайности неуютно, что не могло не сказываться на его к ней отношении. Но всё же даже противный Рэскин был лучше, чем это жуткое одиночество. Одиночество в комнате, на этаже, в цитадели, в мире и во времени.

Очередная дверь распахнулась в темноту. Шаналотта отшатнулась, но тут же, растерянно моргнув, осознала, что всё прекрасно видит – каким-то странным образом, чётко и почти бесцветно, но различает перед собой уходящую вверх и вниз винтовую лестницу, застеленную вытертым ковром. Здесь пахло маслом и нагретым металлом, будто совсем недалеко горели факелы, но их свет терялся в бесконечных витках лестницы.

И здесь было совершенно тихо. Ни звука из лабораторий. Ни свиста ветра. Ни чьих-то шагов.

Шаналотта спустилась на десяток ступенек вниз, уселась на пыльный ковёр, привалившись к холодным перилам, обхватила колени руками и тихо заскулила. Сознание древнего дракона не спешило приходить на помощь, и на лестнице, ведущей в багровую темноту, откуда пахло не только факелами, но ещё и болью, страхом и ненавистью, сидел и тихо плакал несчастный, всеми покинутый ребёнок на вид лет трёх от роду.

Сколько прошло времени, Шаналотта не знала. Она замёрзла, проголодалась и устала плакать. Прислонив голову к перилам, она беспокойно задремала, то и дело широко распахивая глаза, когда чувствовала приближение кошмара. Но всё же усталость взяла своё, и девочка заснула сидя, изредка вздрагивая всем телом и судорожно вздыхая во сне.

Из оцепенения её вывели внезапный толчок и последующий взрыв брани. Вскинув взгляд, девочка зачарованно уставилась на человека, стоящего парой ступенек ниже. Постепенно испуг в её взгляде сменился облегчением и узнаванием. Алдия!..

Она так рада была его видеть, что даже не обратила внимания на странное выражение, с которым он смотрел на неё. Точнее, в один её глаз. И не осознавала, что вовсе не она сейчас смотрит этим самым глазом на архимага, заглядывая прямо в его душу.

С этого дня жизнь Шаналотты круто изменилась: она перебралась из тёмного лабиринта лабораторий на первом этаже в просторную и светлую комнату на третьем, где ковёр на полу в коридоре был новым, ярким и чистым, факелы горели день и ночь, но не воняли и не чадили; а в комнате у неё были огромная – как у взрослых! – кровать с балдахином, камин, кресло и книжные шкафы. А ещё там было окно, и девочка первые дни почти всё время проводила перед ним, жадно разглядывая незнакомый, такой прекрасный и манящий внешний мир.

А ещё с этого дня Алдия стал лично заниматься с ней. Не каждый день, не подолгу – но всё же.

Поначалу он держался скованно, говорил мало и старался как можно реже прикасаться к девочке. Но постепенно, отмечая её успехи в самых разных вещах – в счёте и чтении, в беге и прыжках – он стал всё чаще улыбаться и говорить разные приятные вещи: «Хорошо», «Молодец», «Умница»…

И наконец-то долгожданное – «Умница моя»…

Шаналотта-ребёнок тянулась к нему, старалась невзначай подвернуться под руку, чтобы получить мимоходом небрежное ласковое прикосновение к макушке; с радостным писком бросалась навстречу, когда он входил, и, зажмурившись и подняв вверх улыбающуюся мордашку, обхватывала ноги архимага, заставляя того неуклюже застыть на месте и ворчать притворно-строго, осторожно расцепляя «стреножившие» его ручонки. Она признала его своим отцом – человека, у которого были такие же глаза, как и один её глаз – тот, которым она не боялась смотреть на своё отражение в зеркале.

Она признала Алдию отцом и была предана ему всей душой – всей человеческой душой, несмотря на явное неодобрение притаившейся в глубине её сознания души дракона.

И засыпала с улыбкой на лице, запирая кошмары в том уголке сознания, где им и было место – в осколке серого, пустого и бесформенного мира Древних Драконов.

Дальше годы полетели как весенний бурный поток – быстро, азартно, опасно.

Шаналотта взрослела, и её человеческое сознание постепенно брало под контроль сознание дракона. Ей не нравилось то, к чему была склонна эта дремлющая частичка её сущности. Спокойное, отстранённое созерцание, механический анализ и систематизация всего окружающего с единственной позиции: полезно – бесполезно, опасно – безопасно?

Скучно. Безэмоционально. Не по-человечески.

Мёртво.

Шаналотта всегда очень остро чувствовала всё своё окружение. И чисто телесные ощущения: холод, жар, приятная истома после целого дня игр и беготни. И вкусы: сладкий мёд, горький лук, кислые незрелые ягоды. Боль от ушибленной коленки и блаженство, когда Петра ласково гладит по волосам. Всё расцвечивало мир Шаналотты удивительными красками, и она ни за что не согласилась бы отказаться даже от малейшей доли этой палитры.

А дракон осуждал её за это.

Приходил к ней в сознание во сне и наяву, внушал, что чувства несовместимы с вечностью, с бессмертием и неуязвимостью. Намекал, что она может окончательно утратить доступ к наследию предков, отказаться от него в пользу краткого, как жизнь бабочки, летящей к огню, человеческого века. Шаналотта тогда ещё не вполне понимала, о чём он ей твердит. А когда поняла – всерьёз огорчилась… Часа на два. Погуляла в саду цитадели, наклоняясь к пышным лиловым соцветиям трилезвийника, вдыхая резкий аромат и тихонько фыркая, когда пыльца попадала в нос. Ушла на берег крошечного ручейка, разулась и побродила по дну, усыпанному гладкими камешками, ощущая их шелковистые прикосновения и бодрящий холод родниковой воды. Обулась, задумчиво постояла, глядя вверх, на небо, голубеющее в просветах резной листвы… Тряхнула головой, обулась и пошла искать отца. Пора было отвлечь его от колб и скальпелей и заставить немного перекусить.