Текст книги "Оттенки Тьмы (СИ)"

Автор книги: Mb Vivian

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)

13

Шаналотта. Сейчас

Мир рушился. Казалось бы – куда уж хуже, куда уж глубже падать: Проклятие Нежити опустошает Дранглик, и без того обескровленный многолетней войной. Король слабеет, королева творит что-то странное и явно опасное, королевский архимаг изгнан из замка по какой-то надуманной причине. Что может быть страшнее?

Страшнее – то, что не у кого больше искать защиты. Нет у Шаналотты больше отца. Тот, кто смотрит на неё глазами архимага Алдии – больше не Алдия, а какой-то чужой и недобрый человек. Он старается вернуть себя прежнего, Шаналотта видит, как он старается… Но нет – Тьма наконец заметила того, кто так долго домогался её внимания. И теперь уж не отпустит свою добычу… Или новую марионетку?

Шаналотта почти не появлялась в своих покоях – боялась лишний раз столкнуться с Алдией или Навлааном, которому отвели комнаты на том же этаже, но в другом крыле. Ночевала в комнатушке у Петры, засыпала под её негромкий голос, рассказывающий о старых временах, о древних героях и о славных победах. И дракон успокаивался от этого голоса.

Дракон… Шаналотте всё сложнее становилось контролировать свою вторую сущность. Дракон не просто беспокоился – порой он неистовствовал, бесновался внутри, и испуганной девушке казалось, что хрупкая человеческая оболочка вот-вот разлетится в клочья, и развернутся в серое низкое небо четыре исполинских крыла…

Шаналотта боялась, что однажды не справится с драконом. Она боялась Навлаана, боялась Нашандру, теперь она боялась и отца. И как же её ужасало то, что, возможно, больше всего ей следует бояться саму себя…

Воля дракона давила, просто пригибала к земле.

«Ты должна помешать им! То, что они делают – против мирового порядка! Сила душ должна быть возвращена Пламени! Ты не должна допустить, чтобы…»

Чего именно не должна допустить Шаналотта, дракон пояснять не желал. Неудивительно: он прекрасно понимал, что она была бы рада получить такую подсказку – и передать всё Алдии: несмотря ни на что, она по-прежнему оставалась на его стороне. Пока хрупкая надежда ещё не растаяла…

«Как? Как я могу им помешать? Меня ведь даже в лаборатории не пускают!»

«Ты можешь проникнуть куда угодно… если захочешь. Ты просто не хочешь».

«Да, не хочу! А вот ты мог бы объяснить, чего ты хочешь от меня! Чем опасен Навлаан? В каком направлении они не должны двигаться?»

«Ты всё понимаешь! Не притворяйся такой чувствительной, слабой, глупой… Не притворяйся ЧЕЛОВЕКОМ!»

«Я – человек! А ты – вымершее сотни веков назад чудовище!»

«Я – чудовище? Да как ты смеешь! Чудовища – это они! Боги, люди, гиганты! Все, кто отнял у нас наш мир, нашу вечность!»

«Что я слышу… Ты злишься? Вы, драконы – лишены эмоций. Или я не права? Так ты дракон или нет?..»

«Замолчи, дерзкое порождение ошибки больного разума!»

«А я, похоже, права…»

Все эти споры приводили только к одному – у Шаналотты начинали колотиться сердце и болеть голова, трясло как в лихорадке и бросало в жар. Петра поила её какими-то горькими снадобьями, бормотала что-то неразборчивое и успокаивающее. И дракон словно бы засыпал. Ненадолго, но замолкал. Но вскоре возобновлял атаки на человеческий разум, своего «соседа» в теле девушки.

Время шло, эксперименты Алдии продолжались, Шаналотта пряталась у Петры, уже почти перестав горько недоумевать по поводу того, что отец даже не пытается разыскать её, выяснить, что происходит, почему она избегает его… Дни были заняты постижением древнего искусства Насыщения Огня, ночи – борьбой с драконом и с новыми страхами.

Теперь Шаналотта окончательно поняла, от чего она столько лет спасала Алдию, забирая и отводя в серый туманный мир его кошмары. Она впервые в жизни заглянула на изнанку собственных снов.

Там её ждал дракон.

Его угрозы и туманные посулы неведомых бед преследовали ее наяву, заставляя сердце колотиться как от быстрого бега. А когда она всё же забывалась тяжёлым сном, убаюканная мерным бормотанием старой Хранительницы Огня, дракон приходил в её сны, как к себе домой. А впрочем, сновидения Шаналотты и были его домом. Сны уносили её в пространство, где время течет в ту сторону, в которую его направляет сновидец. Серый и бесформенный мир до Эры Огня.

Человеческой душе было невыносимо холодно там, в этом неживом месте. Будто застывала в жилах кровь, и кожа трескалась и покрывалась изморозью. А сердце продолжало биться, тщетно пытаясь донести холодную, густеющую кровь до побелевших, скрюченных в последней судороге пальцев…

Шаналотта почти никогда не страдала от холода. Вторая сущность словно бы согревала её каким-то отголоском драконьего пламени. И вот теперь она узнала, каково это – замерзать почти насмерть. Балансировать на грани между ощущениями невыносимой боли и ломоты во всём теле – и обманчивого тепла объятий вечного сна. И никогда не переходить – и не надеяться перейти! – за эту грань.

Теперь она была обречена стоять в одиночестве посреди продуваемой свирепыми ледяными ветрами пустоши, глядя почти уже ослепшими, белеющими от инея, но почему-то всё ещё живыми глазами в холодное чёрное небо. Пустое мёртвое небо без звёзд.

Такой холод чувствует душа, поглощаемая Тьмой. Шаналотта была уверена – она поняла всё правильно, она не ошибается.

Так вот что уже много лет ощущает Навлаан. Так вот как живёт теперь Алдия…

Как же согреть их? Как согреться самой?

Пламя…

Да осветит Пламя ваш путь… Да согреет оно ваши сердца.

Шаналотта с одержимостью приговоренного, надеющегося вымолить помилование или хотя бы отсрочку, обучалась Насыщению Огня.

Стараясь не думать о том, что служит Костру топливом.

Алдия. Сейчас

Архимаг, сгорбившись и опустив голову, стоял перед большим зеркалом, вцепившись в его раму, будто собирался пробить своим телом стеклянную преграду и спрятаться в мире по ту сторону.

В камине пылал огонь, но Алдию сотрясала дрожь. Он дышал тяжело и рвано, со всхлипами и коротким хриплым кашлем. Слипшиеся от пота наполовину седые волосы падали на лицо, хотя бы отчасти заслоняя самое отвратительное зрелище, которое только могло привидеться архимагу в кошмарах, а теперь во всей беспощадной материальности явившееся ему в старинном зеркале.

Его собственное обнаженное тело. Старческое, покрытое морщинистой пергаментной кожей с темной сеткой сосудов. Омерзительное свидетельство проигранного сражения.

Почти умирающее человеческое тело – без малейших признаков Тёмной Метки.

«Нет больше сил. Нет больше надежды. Не могу. Не могу больше…»

Мир будто бы скрыла горячечная пелена тумана или удушливого дыма, и из этого марева только изредка выглядывали отдельные предметы и силуэты людей. Поначалу в минуты просветления Алдия не решался покидать лаборатории: его преследовало ощущение, что за время своего беспамятства он натворил каких-то ужасных вещей – ужасных даже по меркам безумного архимага. И он до содрогания боялся, поднявшись по лестнице из подземелий, где-нибудь наткнуться на последствия этих своих деяний.

Например, на труп Шаналотты.

Он уже давно не видел дочь – или думал, что не видел; а скорее, надеялся, что у девушки хватает ума держаться от него как можно дальше. Вспышки прояснений в сознании, тусклые, как отражения догорающих свечей в запотевших зеркалах, не высвечивали в поле зрения стройную фигурку с медно-рыжими волосами, и Алдия мог только радоваться – и надеяться, что даже Тьма не заставит его причинить вред Шаналотте – единственному существу, чей внутренний свет до сих пор не давал кошмарам полностью поглотить разум архимага, удерживая их на границе бодрствования.

А сейчас эту границу неумолимо размывало безумие.

Снов больше не было. Кошмары стали самой явью.

После неопределенного промежутка беспамятства, погружения в горячий туман Алдия осознавал себя склоненным над прозекторским столом, со скальпелем или магическим катализатором в руке, с забрызганным кровью лицом, с саднящим от крика горлом. Что он только что делал? Кто – или что? – только что возникло и тут же исчезло под его руками? И куда оно исчезло?

И всё, что осталось…

«Я должен продолжать эксперименты. Я… должен… продолжать».

Алдия уже не понимал – кто и с какой целью двигает его руки, смешивающие ингредиенты для зелий, кто и для чего выталкивает воздух из его груди, рождая в горле звуки заклинаний; он понимал лишь, что это не его воля. Он пытался бороться, вспоминая все известные ему техники защиты от Тьмы, но не мог произнести ни одной формулы: мгновенно горло словно забивал плотный дым, заставляя давиться, кашлять и едва не терять сознание от недостатка воздуха. Алдия не оставлял попыток, и с каждым разом приступы удушья становились всё более продолжительными и жестокими. Это выглядело как попытка подразнить смерть, но архимаг прекрасно понимал: умереть ему всё равно не дадут.

Тьма так просто не позволит своему новому инструменту выйти из строя.

Ненадолго возвращая себе контроль над телом и сознанием, Алдия иногда заглядывал в свой дневник. И видел там записи, сделанные его собственным, удивительно чётким почерком. Записи, полные безысходности, но в то же время пронзительно логичные и разумные. Будто не в беспамятстве они были сделаны, а напротив – безумием является это краткое просветление, когда архимаг осознает себя.

Планы экспериментов, которые Алдия находил в дневнике, отличались смелостью, оригинальностью. Некоторые – большей, чем обычно, жестокостью. Но точно так же не приносили никаких заметных результатов.

Тьма, похоже, тоже не знала, в каком направлении двигаться…

В описаниях экспериментов, к слову, постоянно упоминался Навлаан, а вот в моменты просветлений Алдия его рядом с собой не видел. Это добавляло тревоги – архимаг почему-то не сомневался, что предоставленный сам себе чернокнижник занимается вещами не менее жуткими, чем их общие с напарником-нанимателем опыты.

Алдия беспокоился за Шаналотту, но так ни разу и не решился, очнувшись, отправиться на её поиски. Он не мог быть уверен, что, почуяв близость дракона, тот безумец, который заполнял страницы дневника архимага удивительно разумными и четкими записями, не почует добычу и не вырвется на свободу. И чем закончится эта встреча – для них обоих – Алдия проверять не хотел. Он, к слову, совершенно не был уверен в том, что при столкновении его темной сущности с драконом пострадает Шаналотта, а не старческое тело архимага. Дракон вполне способен был вступиться за своё дитя… А вот Алдию защитить было некому.

Архимаг не оставлял попыток вернуть контроль над своим телом и разумом. Он тщательно фиксировал время начала периодов «просветления», но моменты обратного перехода отметить, естественно, не мог. Однако из того, что удалось выяснить, следовал немного обнадёживающий вывод: периоды ясности рассудка становились всё длиннее. Поначалу казалось, что на несколько дней одержимости Тьмой приходится всего пара часов нахождения в здравом рассудке. Теперь же Тьма и Алдия делили время приблизительно поровну. Обычно периоды «просветлений» приходились на предрассветные часы и продолжались до начала сумерек. И, судя по тому, что неотлучно находившийся при комнатах Алдии камердинер при встречах вёл себя как обычно – с тем же каменным спокойствием и профессиональной учтивостью – наводило на мысль, что одержимый Тьмой Алдия для окружающих ничем не отличается от своей обычной ипостаси. Впрочем, ничего удивительного – по сути, в жизни и работе архимага мало что изменилось. Только став на самом деле слугой Тьмы, Алдия окончательно осознал, как много деяний он уже сотворил во имя её…

И теперь это нужно было как-то прекратить.

Мир не заслуживал Проклятия. Но он определённо и не заслуживал избавления от Проклятия такой ценой. Алдия понимал, что целью Тьмы является его брат Вендрик, хранитель силы Душ Повелителей, и, если цель эта будет достигнута, настанет конец всему.

В свете этой догадки он неожиданно по-иному взглянул на поступок Нашандры: будучи изгнанным в цитадель, Алдия оказался отрезанным не только от спрятанного в подземельях замка артефакта гигантов, но и от брата. А это означало, что Тьме будет намного сложнее достичь цели, используя Алдию как инструмент.

В том, что Нашандра связана с Тьмой, Алдия уже не сомневался. Он не мог доказать этого, но теперь, когда Тьма пропитала саму его сущность, он чувствовал странное сродство с королевой – не близость, а именно сродство: узнавание себя в другом и другого в себе. Увы, разгадать замыслы Нашандры это сродство ему не помогало.

Всё время после изгнания Алдия вёл переписку с Рейме, который продолжал свои изыскания в библиотеке замка и тайком наблюдал за королевой. Он писал, что ещё дважды слышал плач и причитания в заброшенных комнатах пустующего крыла замка, разобрал только несколько слов: «Я не хочу… Почему я должна?», а в другой раз «…должно стать моим! Оно моё по праву!». О чём шла речь, Рейме не понял, но интонации от первого ко второму случаю изменились разительно. Словно в королеве мучительно прорастала, разрывая хрупкую оболочку, какая-то враждебная сущность – враждебная не только по отношению к супругу и всему миру, но и к самой Нашандре. И мучила эта сущность свою носительницу, похоже, нисколько не меньше, чем Проклятие Нежити – её супруга.

«Приступы» Проклятия у Вендрика между тем участились. По всей стране рыскали гонцы, собирая человеческие фигурки. Но артефакты эти были настолько редкими и ценными, что раздобывать нужное количество становилось всё труднее. Вендрик, по словам Рейме, держался мужественно, но те, кто был ближе всего к нему – бессменные капитаны и личные Защитники – не могли не замечать, как душу короля постепенно поглощают отчаяние и безысходность. А все они хорошо знали, чем это закончится…

Алдия с ума сходил от тревоги за брата и не раз готов был, отмахнувшись от любых приказов и запретов, броситься в Дранглик, применить все свои умения и знания, и светлые, и тёмные, если это хоть чем-то поможет…

Но каждый раз останавливался. Вернувшись от самых дверей, долго стоял перед камином, застыв как изваяние и обхватив себя руками, тщетно пытаясь согреться, вытопить из тела навеки застывший там лёд одиночества во Тьме. Он знал, что именно этого Нашандра и ждёт. Ждёт, что он нарушит приказ и явится в Дранглик, вызвав негодование короля и тем самым ещё ослабив его защиту.

Да, Тьма питалась гневом, страхом, алчностью людей.

И их одиночеством.

И именно поэтому Алдия представлял для Тьмы такую ценную добычу. Он постоянно испытывал страх перед смертью и Проклятием, злился на Нашандру и сам на себя – за бессилие, пылал страстью к поискам ответов и решению загадок.

И был бесконечно одинок.

Брат был далеко, и даже будь он рядом, Алдия уже не был бы уверен, что Вендрик – всё тот же Вендрик, а не марионетка Нашандры. Он уже понял, что ему не под силу разгадать игру этого порождения Тьмы, принявшего облик королевы.

Шаналотта, единственное родное существо, была теперь опасна для архимага. Новая тёмная сущность Алдии даже на расстоянии ощущала исходящие от дракона волны враждебности и того, что люди назвали бы ненавистью – а драконы, по определению, не должны были бы испытывать подобных сильных эмоций.

Лекс… Лекса давно уже нет. Да и в последние годы совместной работы, уже после появления Шаналотты, Алдия вряд ли узнавал своего старого друга. Всё-таки прошедшие после окончания академии десятилетия жизни в страхе и страданиях не могли не сказаться на нём. Возможно, Тьма уже давно присматривалась к Алдии, искала лазейки, тайные ходы… И Лекс стал просто одной из ловушек, расставленных на разум архимага. Какими путями Лекс добирался до цитадели Алдии? Какие испытания ему пришлось преодолеть? Он так толком и не рассказал о том, как и чем он жил с того дня, как их с Алдией пути разошлись. Упомянул только, что некоторое время работал вместе с чернокнижником Навлааном… И Алдия, мгновенно уцепившись за это имя, начал расспрашивать Лекса о нём. Может, именно это и оттолкнуло старого друга, помешало ему быть более откровенным в рассказах о себе? Глаза Алдии наверняка так загорелись при упоминании Навлаана, что Лекс мгновенно понял – его собственные злоключения и победы интересуют бывшего сокурсника намного меньше…

Одержимость – это плохо. Чем бы ты ни был одержим – это плохо в любом случае. Это разрушительно – и для твоей души, и для тех, кто тебя окружает. И для твоих связей с другими людьми и с внешним миром.

А уж как это одержимость опасна для своего объекта – и упоминать не стоит.

Навлаан…

Как он стал таким? Подающий надежды юный маг, затем – одарённый студент, блестящий теоретик, опытный и искусный практик, сведущий в самых разных магических техниках. Он горел желанием послужить своими силами и знаниями на благо добра и Света – а оказался адептом Тьмы. Что привело его на этот путь, как не одержимость? И одержимость самого Навлаана недостижимыми идеалами – благополучием и бессмертием для всего человечества, и одержимость этого самого человечества личностью тёмного мага.

Внимание. Любопытство. Восхищение.

Они пьют из нас кровь.

И поэтому Алдия был так рад уединению и своей жуткой репутации, отталкивающей досужих собирателей сенсаций.

Он был рад возможности дозировать то зло, которое несёт в мир.

А теперь он был лишён этой возможности. И ситуация как раз именно в это время потребовала от него нарушить свое уединение.

Что выбрать? Как поступить? Как… не сделать ещё хуже?

И не скажешь ведь, что хуже уже некуда. Есть куда. Может стать намного, намного хуже. Алдии, мягко говоря, очень не нравилось осознавать, что половину времени теперь он не контролирует своё поведение рассудком. Ведь так и живут полые – действуя на уровне примитивных реакций: голод, страх, агрессия. Не осмысливая своих действий, не оценивая их последствий. Как неразумные звери. Но гораздо более опасные. У зверя на самом деле не так много возможностей причинить вред человеку. Тот может быть вооружен, защищен доспехом, стенами дома, огнём… А от человека такими мерами не защититься. Всё то оружие и вся та защита, что есть у тебя, есть и у твоего врага. И, в отличие от тебя, руку полого с занесённым топором не остановят соображения морали или страх перед неотвратимостью наказания. Ему нужна твоя смерть. И ты умрёшь.

Или же сам станешь полым и пойдёшь убивать других живых.

Рейме. Сейчас.

После отъезда Алдии в Дранглике стало одновременно спокойнее и тревожнее. Придворные и слуги вздохнули с облегчением: никто больше не прислушивался к звукам, доносящимся из подземелий, и не втягивал голову в плечи, заслышав чьи-то быстрые шаги за спиной. Рейме поражался глупости и невежеству обитателей замка: ни разу в жизни Алдия никого не заколдовал и не испепелил просто так, мимоходом, а люди боялись архимага так, будто он проделывал это постоянно.

Вот что значит страшиться того, чего не понимаешь…

Никто не мог понять, почему Алдия, которому давно перевалило за три человеческих века, до сих пор жив, но при этом не является нежитью. И это одинаково пугало и живых, и немёртвых обитателей замка. Он для всех был чужим.

Так что спокойнее после отъезда Алдии стало, пожалуй, всем, кроме Рейме. И Вендрика, насколько капитан мог понять. Король не говорил со своими Защитниками о брате, о его изгнании и о роли в этом королевы, но Рейме видел: короля что-то гнетёт. И учащающиеся «приступы» Проклятия только усиливают ощущение медленного, но неотвратимого падения в пропасть.

Дранглик падёт. Это лишь вопрос времени.

Пользуясь тем, что в войне с гигантами наступило затишье, вызванное очередной попыткой сторон провести конструктивные переговоры, Рейме всё свободное время проводил в библиотеке: искал новые зацепки, какие-то косвенные доказательства, с которыми можно было бы прийти к королю и предостеречь, уговорить хотя бы быть чуть внимательнее…

И ему повезло.

Однажды ночью уставший до полуобморока Рейме, передвигая стопки книг на библиотечном столе, нечаянно сбросил на пол старый трактат о тактике ведения боя в лесистой местности, который намеревался дать на изучение одному из новоиспечённых лейтенантов своего отряда. Книга в падении раскрылась, и из нее выпал сложенный вдвое листок пергамента. Беззвучно ругаясь, капитан наклонился, поднял книгу и листок… и замер, не выпрямившись до конца, впившись взглядом в непривычную вязь тёмно-коричневых букв на мягком от старости, как ткань, пергаменте.

Текст был написан на древнем языке, который мало кто из ныне живущих разбирал достаточно, чтобы быть уверенным в правильном толковании написанного. Рейме был одним из тех немногих, кто свободно читал на этом языке. Десятилетия поисков исторических сведений о прошлых витках цикла Возжигания не прошли даром. Без знания этого языка нечего было и думать об изучении любого документа, связанного с самым первым циклом Эры Огня, последовавшим за Битвой с Драконами и принесшим в мир Первородный Грех.

Найденный листок, судя по всему, когда-то был частью длинного свитка, от которого кто-то небрежно оторвал начало и конец. Но то, что капитан прочитал на сохранившемся куске пергамента длиной чуть больше двух ладоней, заставило немёртвого похолодеть и покрыться испариной, будто обычного человека.

Автор упоминал в тексте название документа целиком: «Трактат о Тёмной Душе». Судя по начинавшейся с середины предложения первой строке, выше линии отрыва речь шла о падении Олачиля и подвиге легендарного рыцаря, мечника-левши Арториаса, сумевшего обуздать Бездну. Сохранившийся фрагмент содержал пространное описание доказательств того, что предположительно вовсе не Арториас победил Мануса Отца Бездны, а некая нежить, чьё имя история не сохранила. И в самом конце отрывка (в буквальном смысле отрывка!) начиналась и обрывалась на полуслове фраза:

«Но если вы полагаете, что Тьма отказалась от своих притязаний, значит, вы никогда не лежали ночью без сна, обуреваемые гневом, алчностью или скованные страхом; никогда ваше сердце в непроглядной темноте не сжимала ледяная рука одиночества. И только решимость в такие ночи помогает дожить до первых лучей рассвета. Манус не исчез, Тьма не отступила, она не успокоится, пока не получит то, что считает своим по праву».

«…должно стать моим! Оно моё по праву!» – немедленно вспомнил Рейме, потряс головой и принялся разбирать неудобочитаемые рукописные буквы дальше.

«Первый Человек не оставил надежды дать своим детям то, чего они достойны. Бог Света обманул Свет, но никогда он не сможет обмануть Тьму. Пламя алчет Тёмных душ, а души алчут Тьмы. Душа Отца Бездны разделена, но каждый. даже самый мелкий её осколок силён и опасен. Берегись. Когда увидишь, как алый и белый, лиловый и серебряный сливаются воедино, настанет…»

На этом текст обрывался.

Рейме невидящим взглядом смотрел в темноту, словно читая там по памяти другой древний документ, значение которого он тогда не уловил, но запомнил эти строки накрепко.

«…и серебристым цветом алчности горели глаза его потомка, и алые искры гнева воспламеняли всё вокруг… А в фиолетовом тумане одиночества дрожали и плакали белые призраки страха. И только чёрная решимость удерживала рассудок в этом искажённом Бездной теле».

Капитан медленно и осторожно свернул ветхий листок и положил между страниц тетради, в которой делал записи. Саму тетрадь он тщательно спрятал за пазухой и торопливо покинул библиотеку. Забытый трактат о тактике остался лежать на краю стола.

Шаналотта. Сейчас

Однажды утром, не устояв перед редкой в последние дни тёплой солнечной погодой, Шаналотта через окно выбралась из комнатушки Петры и, обогнув угол здания, быстро скрылась в саду цитадели. Она торопилась к своему любимому ручейку. Журчание воды и прохладная тень резной кроны дерева, которое Шаналотта теперь знала по имени, успокаивали и придавали сил. Разувшись на берегу ручья, девушка ступила в воду и медленно пошла вверх по течению, наслаждаясь прохладой и гладкостью камешков на дне и рассеянно поглядывая по сторонам.

Вдруг на краю поля зрения мелькнула тёмная фигура. Отчего-то бросило в жар, в груди что-то неприятно толкнулось. Крылья потревоженного дракона?..

«Уходи отсюда. Немедленно!»

«Погоди. Кто это?»

«Уходи! Пока тебя не заметили!»

Шаналотта, мысленно отмахнувшись от дракона, как от мухи, осторожно выбралась на берег и, прячась за кустами и стволами деревьев, последовала за кем-то в тёмном плаще. Неизвестный, также стараясь быть не слишком заметным, пробирался по саду в направлении ограды. Слишком приближаться девушка не рискнула, боясь, что некто услышит её шаги, а издалека да против яркого утреннего солнца ей не удавалось разглядеть, кто это. Ей стало не по себе. Кто-то чужой в саду цитадели? Враг? Шпион? Может, вернуться и позвать кого-нибудь? Сердце колотилось в горле, да ещё и истерические, хоть и беззвучные, вопли дракона не добавляли спокойствия.

Незнакомец, уже не таясь, пересёк небольшую полянку – видимо, он был неплохо осведомлён о расположении окон в замке и понимал, что ни из одного из них этот участок сада не просматривается. Шаналотта обошла полянку по кругу, прячась за деревьями, и отстала на пару десятков шагов, а сократив наконец отставание и приглядевшись, словно вросла ногами в землю.

У подножия одного из самых старых деревьев, привалившись спиной к стволу и запрокинув голову, сидел Алдия. Лицо его было бледно-серым, вокруг глаз темнели устрашающие круги. Глаза были открыты, но архимаг явно не видел ничего, даже бьющих сквозь листву жизнерадостных утренних лучей.

– Я еле тебя нашёл, – со вздохом облегчения сказал незнакомец, откидывая капюшон. Шаналотта обомлела. Она узнала и голос, и лицо в профиль…

Над оцепеневшим, выглядящим как покойник Алдией склонился чернокнижник Навлаан, и выражение лица у него при этом было такое, что Шаналотта вмиг забыла и обо всех своих подозрениях по отношению к тёмному магу, и об инстинктивной неприязни к человеку, привнесшему в жизнь Алдии ужасы сделки с Тьмой.

Навлаан смотрел на Алдию взглядом любящего отца, склонившегося над постелью больного сына. Он хмурился и покусывал губу, едва заметно покачивая головой, и явно оценивал ситуацию, используя все возможности своего блестящего мозга, чтобы найти выход. Чтобы помочь Алдии.

Шаналотта вцепилась в ствол дерева и ощутила, как в ладони толкнулось успокаивающее тепло. «Спасибо», – одними губами прошептала она, не отрывая взгляда от лица архимага.

Мгновения шли и тянулись как часы, Алдия не шевелился, и Шаналотта готова была уже выбежать из своего укрытия и с горестным криком кинуться к отцу, но тут архимаг наконец пошевелил губами. Он пытался что-то сказать, но получилось это у него не с первого раза.

– Ты… зачем ты здесь? – хрипло выговорил он, с явным усилием оторвал затылок от древесной коры и посмотрел на Навлаана.

– Искал тебя, – чернокнижник улыбнулся с таким облегчением, что Шаналотта прониклась к нему ещё более тёплыми чувствами. – Я видел, что с тобой творится. И понял, что ты…

– Ты видел? – прервал его Алдия, чуть оживившись. – Но как? Тебя ведь там не было…

– Мы теперь связаны, – Навлаан опустился рядом с Алдией на колени и достал из кошеля на поясе несколько флаконов. – Мы – ты, я и Тьма. Она – породившее нас чрево. А мы – близнецы. Кровь от ее крови и кровь от крови друг друга. Я просто почувствовал.

– Так ты… – Алдия с трудом поднес к губам тёмный флакон, который Навлаан вложил ему в руку, но пить не стал. – Ты всё знаешь обо мне. Скажи… – и он уставился в лицо чернокнижнику со страхом и надеждой. – Ты видишь? Кто… я? Кто я теперь? Скажи… – рука бессильно упала, и Навлаан едва успел подхватить флакон.

– Ты – Алдия, – тихо сказал Навлаан и сам поднес флакон к губам архимага. Проследил, чтобы тот выпил всё. Отбросил пустой пузырёк в сторону, положил руку на плечо Алдии. – Ты тот, кем был всегда. И неважно, призывали мы с тобой Тьму или не призывали, заключали с ней сделку или нет. Она всегда была в нас. Как и во всех людях. Мы дети Тёмной Души, и всё, что есть в нас, и низменное, и возвышенное – её дар. Не отказывайся от него, не иди против природы…

– Первый грех, – вдруг пробормотал Алдия. Голова его снова запрокинулась, но лицо было уже не таким бледным. – Вот кто в ответе за это…

– Что? – Навлаан выглядел озадаченным. – О чём ты? Первородный Грех?

– Нет, – Алдия снова поднял голову, силясь сфокусировать взгляд на лице чернокнижника. – Первый грех. Природа… людей… Она не должна была быть такой. Мы… не должны были… получить Тёмную Душу. Всё не так…

– Бредишь, – вздохнул Навлаан. – Пойдём-ка в замок. Тебе надо поспать. Ты очень давно не спал как следует. А теперь сможешь. Теперь ты станешь собой – таким, каким был раньше. А общение с Тьмой я возьму на себя.

Навлаан помог Алдии подняться и, поддерживая его за плечи, повёл к цитадели, что-то неразборчиво бормоча. Шаналотта наконец переменила позу и почувствовала, как спину сводит судорогой. А может, это не судорога, а драконьи крылья пытаются пробить «темницу» человеческой оболочки, развернуться и унести хозяина как можно дальше отсюда?..

Судя по ощущениям, дракон от увиденного и услышанного был, мягко говоря, не в восторге.

«Ты должна остановить их! Ты должна прекратить это!»

Шаналотта пожала плечами. Теперь она ещё меньше понимала, что именно дракон приказывает ей прекратить. Она вернулась к берегу ручья за туфлями и, уже не таясь, побрела ко входу в замок. Странным образом её успокоило увиденное – особенно в сочетании с тем, как на это отреагировал дракон. Возможно, всё ещё наладится…

Эта надежда прожила ровно семь дней. Алдия снова походил на себя прежнего, даже присоединялся к Шаналотте за трапезами в малой столовой, как в старые добрые времена. Несколько раз с ними завтракал и обедал Навлаан, и Шаналотта приветствовала его поклоном и взглядом, полным восхищения и благодарности. Навлаан кланялся в ответ, смущённо улыбался и указывал глазами на архимага, который, хотя и выглядел всё ещё бледным и измождённым, но как минимум старательно ел и принимал укрепляющие эликсиры.

А на восьмой день всё вернулось на круги своя. Кошмар напомнил о себе. Тьма отступила, но не ушла. За днём всегда приходит ночь.

Шаналотта проснулась от шума – лязг стали, какой-то скрип, взволнованные голоса… Глянув в окно – рассвет ещё и не думал заниматься – девушка торопливо оделась, выскочила из комнатки Петры и побежала по тёмному коридору к источнику шума. Влетев в полутёмный, освещённый только несколькими факелами вестибюль цитадели, Шаналотта словно налетела на стену: отсветы огня дрожали и дробились в луже крови, которая растеклась по плитам пола сразу за порогом. От этой лужи в боковую галерею вели две цепочки следов. За пределами кругов света от факелов мелькали какие-то тени, что-то позвякивало, вдруг резко запахло эликсиром для обработки ран.