Текст книги "Охотник для мага (СИ)"

Алек возит ложкой в густой жидкости. Блинчики в горло не лезут. А Магнус демонстративно-деловито попивает свой кофе, листая газету. Мяо входит в комнату, высокомерно задрав мордочку, оглядывает взглядом помещение. Медлит, а потом запрыгивает охотнику на колени, доверчиво сворачиваясь клубочком. Магнус роняет кружку. Буркнув что-то на каком-то диком наречии, щелкает пальцами, устраняя беспорядок. Алек растерянно гладит ластящегося кота и пытается, правда пытается пинком отшвырнуть куда-то поглубже ширящуюся под ребрами надежду…

Пауза все дольше, все глубже, увязают в ней с головой, как в болоте…

– Наверное, мне пора, – выдавливает пересохшим вдруг горлом и часто моргает. Часто-часто, чтобы, не приведи Ангел… – Откроешь портал? Или я могу на метро…

А сам босиком, в одной футболке и натянутых наспех штанах (без белья даже, но кому это важно?). Взъерошенный, грустный, такой домашний, что…

– Ты знаешь, как это сложно, Александр? – выдает вдруг маг и ловит охотника за локоть уж у самого выхода.

Подавленный кивок. Сложно? Неправильно Магнус. Неразрешимо, наверное. А еще так больно, будто в вены накачали пинту-другую демонического яда…

– Даже демоны в аду заключали пари на мои тщетные попытки забыть о тебе, выскоблить из своего сердца, переключиться…

– Мне жаль.

– Ты не понимаешь…

– Мне лучше уйти?

Тихий вздох и руки, смыкающиеся на лопатках. Стискивающие так крепко, что слышен треск ребер.

– Я не хочу, чтобы ты уходил. Я пытался, Александр. То, что ты сделал. Но это выше меня, мальчик мой. Я не хочу прогонять тебя. Больше того. Кажется, я умру, если ты сейчас выйдешь за эту дверь.

========== Эпизод 28 (Рафаэль/Саймон) ==========

Комментарий к Эпизод 28 (Рафаэль/Саймон)

Рафаэль/Саймон

https://pp.vk.me/c604730/v604730058/934f/XjgVZX1BbZo.jpg

Глаза в глаза. Глаза, что держат цепко, буквально за горло. Глаза, что кричат так громко и просят так много. И тихий вдох, срывающийся с приоткрытых губ шелестом крыльев ночного мотылька, летящего к дрожащему пламени затухающей на ветру свечи.

И мертвое сердце, подскакивающее в пустой груди, распластывающееся по ребрам.

Он изменился. Он изменился. Он изме…

– Здравствуй.

И даже голос уже не дрожит от скрытого страха или такой привычной для Льюиса робости. И эти рубиновые всполохи во взгляде – как отражение вспыхивающего в сумраке костра, взвивающего к звездам полчища искр.

К дьяволу, в преисподнюю!

Рафаэль Сантьяго стряхивает это странное оцепенение, сковавшее плечи невидимой цепью, с усилием разрывает зрительный контакт. Как рвать по живому. Больно, черт, как это больно. Как выйти на солнце, раскидывая в стороны руки, чувствовать, как плавится, потрескивая, кожа, сползая широкими лентами, и почти сразу же вспыхивает, занимаясь…

– Жаль, что мы встречаемся при вот таких обстоятельствах.

И хочется вырвать ему глотку только за это – слишком уверенный взгляд, слишком твердый голос, слишком… слишком красивый. До сладкой, тянущей боли где-то внутри, до прорезающихся клыков и шибающей в голову жажды. До багровой пелены, до глухого звериного рыка, до… пересыхающих губ и горячего воздуха, царапающего гортань.

– Я говорил, что будет, когда мы встретимся?

Это не предупреждение даже, – Сантьяго уже предупреждал. Не угроза, не пустое запугивание. Это как объявление войны перед первым залпом. Это как порох, впитывающийся в ладони. Пунцовый закат, растекающийся по небу кровавой жатвой на фоне ядерного облака, возвышающегося над еще дымящимися руинами.

А Саймон лишь чуть поворачивает голову, смотрит – как перышком легким щекочет – плечи, шея, скулы и губы. Заворожено смотрит, не мигая.

Рафаэль незаметно глотает, понимая, как хочется смочить кончиком языка пересохшие губы. Но лишь вздернет насмешливо бровь, ощерится улыбкой – хищным оскалом.

– Ты звал. Я пришел. И делай, что хочешь, – в нем столько тошнотворного бесстрашия и пленительной жажды, что хочется плюнуть, вдавить лопатками в стену и вгрызться клыками в белое горло.

– Это правда? Все эти слухи… ты – Светоч?

Шарахается в сторону, сразу – на два шага назад, почти разбивая затылок об острый каменный угол. Втягивает воздух сквозь сжатые зубы, шипит дикой кошкой.

– Откуда?..

– Ты совсем идиот? – перехватывает руку у локтя, игнорируя разливающееся от пальцев по телу тепло. От простого… простого касания. – Ты знаешь, что они сделают, когда убедятся?

Мальчишка, пацан, полный придурок. Тебя же на кусочки разорвут просто чтобы посмотреть, как это работает. Просто, чтоб убедиться – никто больше не сможет.

– Н-но это вышло случайно, – уже срывается голос, уже хлопает ресницами и озирается по сторонам.

Напрасно. Здесь, в подземельях, нет никого кроме крыс и затхлой сырости, пробирающейся под одежду.

– Это не кровь нефилимов, не только она. Мы бы знали – за все эти столетия. У тебя есть секрет, мальчик Саймон?

Сантьяго щурится и кивает каким-то своим мыслям, когда Льюис громко глотает, пытаясь еще раз шагнуть назад. Вот только бежать больше некуда. Все пути перекрыты.

– Джейс Эрондейл, не так ли? Джейс и эксперименты Валентина с собственным сыном. Кровь демона или ангела… Интересно…

Вот и все, наверное? Так просто? И вспышка ужаса, мелькнувшая в темных зрачках – еще одно подтверждение случайной догадки. По воле случая нащупанной в полной тьме.

– Рафаэль…

А у Сантьяго почему-то перед глазами плывет, когда он представляет, как эти губы складывались совсем иначе, выдыхая другое имя, как касались чужого горла, позже зализывая ранки…

– Камилла была права. Не стоило обращать тебя. Столько головной боли от примитивного.

– Я не… – быстрый шаг вперед и ладонь – на грудь. Прямо над сердцем. Над сердцем, что не бьется, не стучит. Ему и дышать-то не надо, он по привычке. Когда-то продолжал, чтобы мать не пугать, а потом…

– Ты не… – кивает машинально, соглашаясь. Наверное, не замечает, как пальцы скользят по лицу, разглаживая морщинки, которых там нет. Не было, нет и никогда уж не будет.

Ладонью – в волосы, и губы трогают губы, раскрывающиеся в ответ. И земля не плывет из-под ног, но качается палубой попавшего в шторм корабля.

“Я сделаю. Смогу. Я закончу. Сейчас, вот прямо сейчас… еще только немного…”

========== Эпизод 29 (Себастьян/Джейс) ==========

Комментарий к Эпизод 29 (Себастьян/Джейс)

Себастьян/Джейс

https://pp.vk.me/c638327/v638327352/12f02/HzqZq3WxnpQ.jpg

– Где ты был, Джейс?

Его голос ровный и обманчиво-равнодушный. Себастьян прихлебывает скотч легко будто воду. Длинные пальцы смыкаются на стеклянном горлышке, перехватывают, будто он сжимает дубинку.

– Джонатан, послушай…

– НЕ. НАЗЫВАЙ. МЕНЯ. ТАК.

Глоток. Алкоголь согревает изнутри, чуть оттаивая застывшую в лед демоническую кровь в его венах. Он смотрит в окно, смотрит, как струйки дождя змеятся по стеклу, вычерчивая каждое мгновение меняющиеся узоры.

У Джейса вода бежит с волос и одежды, потемневшие пряди прилипли ко лбу, и рубашка так облегает, и хочется зарычать, опрокидывая прямо на пол, хочется вгрызаться в шею, в плечи и грудь – изукрашивать метками, ставить клеймо, показать целому миру, каждому из Сумеречных охотников, любому, кто еще захочет вернуть нефилима – мой. Только мой.

– Себастьян, – поправляется Эрондейл и отбирает бутылку, прикладывается к холодному горлышку, чувствуя на гладком стекле вкус губ Моргенштерна. – Я виделся с Клэри, ты знал, что я собирался. Это для дела.

Отстраненный кивок и ладонь, сжимающая лезвие кинжала. Яркая, густая кровь, падающая на пол. Отрывисто, звонко. И запах влажного металла, от которого першит в горле.

– Я понял. От тебя ее духами за милю разит.

Каждое слово раздельно и четко мертвым голосом. Каждое слово, как взмах клинка, вспарывающего грудную клетку. Каждое слово, как удар наотмашь до разбитых в кровь губ и раскрошенных костей.

– Ты прекрасно знаешь, что ничего не было и быть не могло. Даже если бы я захотел.

“А ты бы хотел?”, – невысказанный вопрос стеной повисает между ними, причиняя физическую боль.

Джейс ступает вперед перехватывая ладонь того, кого уже привык звать братом, прижимается губами к кровоточащим ранам, собирая соленые капли. Зализывает языком, кончиками пальцев чувствуя бешеный пульс в венах.

– Не черная и не горькая. Сладкая, – сообщает как-то буднично, облизывается. А потом дергает на себя, вжимаясь лбом в изгиб между плечом и шеей. – Не сходи с ума, я прошу. Мы обсуждали дела Конклава и только. Наша… твоя се… Клэри понимает все тонкости нашей связи, она не станет пытаться. Больше нет…

“Мне бы твою наивность”, – думает Себастьян, и эти слова даже не нужно произносить вслух. Не потому что Джейс может слышать его мысли. Просто не нужно.

Сейчас Себастьян почти (почти!) спокойно может вспоминать тот день, когда Железная сестра Магдалина выжгла, уничтожила метку Лилит на груди Джейса. Пытаясь убить, невольно вернула нефилиму разум и волю. Тот день, когда Эрондейл вернулся в их дом, делая вид, что ничего не случилось. Тот день и та ночь, когда он выбрал Клэри Фэирчайлд. Целовал девичье тонкое тело, прижимая к прохладным простыням, выстанывал ее имя, шептал какой-то приторный бред.

И будто срезал куски кожи адамантским кинжалом, выковыривал из-под ребер Себастьяна давно уже окаменевшее сердце, испепелял последние частички света в черных глазах.

– Не прячься от меня, хорошо?

Метка вернулась, вернулся и Джейс. Джейс Эрондейл, что все чаще долгими бессонными ночами шептал в холодные губы о том, что нужен, необходим. Прижимался все крепче, изгибаясь, чтобы стать еще ближе. Покрывал болезненно-бледную кожу поцелуями и клялся, обещал и молил о прощении.

Нависая над ним в темноте, сплетая их пальцы, прокусывая губы, Себастьян все пытался (страшился) увидеть те искры ненависти в золотистых глазах. Слушая сбивчивый шепот, думал, что разбирает нотки злости и отчаяния.

“Я не смогу отпустить, освободить. Никогда. Не тебя”

– Как думаешь, ты смог бы простить мне все то, что я сделал, будь ты… будь ты свободен? – и сам себя ненавидит за испуг, за ледяной ужас, выстилающий изнутри закоченевшее тело.

– Ты же простил мне Клэри… Не глупи. Я выбрал, ты слышишь меня? Я с тобой.

Его губы мокрые и холодные от дождя. Себастьян закрывает глаза, пытаясь не думать, что губы эти хотели бы целовать рыжеволосую охотницу, хотели бы лишь ей шептать о потребности и любви, хотели бы…

К демонам, в преисподнюю, в адское пекло…

“Ты был рожден для меня, мальчишка с ангельской кровью в венах и с такими мягкими белыми крыльями, что невозможно увидеть ни обычному человеку, ни нефилиму…”

Ты был рожден для меня. Не отдам.

========== Эпизод 30 (Себастьян/Джейс) ==========

Комментарий к Эпизод 30 (Себастьян/Джейс)

Себастьян/Джейс

https://pp.vk.me/c837229/v837229352/170af/tpXYF3NDZm0.jpg

– Поиграй мне. Пожалуйста, – как-то отрешенно просит Себастьян и бросает какой-то пустой взгляд туда, за окно. Туда, где черную небесную твердь кривая молния раскалывает на части. Яркая, как кусок белого металла.

Джейс вскидывает брови, но вместо того, чтоб привычно бросить ехидную реплику, садится близ распахнутой на лоджию двери, открывает инструмент.

Прохладный ночной ветерок ерошит кажущиеся серебристыми под вспышками молний волосы, приятно холодит разгоряченную кожу. Себстьян глядит пристально, но словно насквозь. Или куда-то вовнутрь. Себастьян, которого Джейс Эрондейл еще никогда не видел таким… таким опустошенным.

– Все в порядке? – тихо шепчет ему, опуская руки на клавиши.

Моргенштерн непонятно передергивает плечами и высовывается в распахнутую створку окна по пояс, подставляя лицо влажному холодному ветру.

Быть может, это Вивальди или Шопен, или Моцарт, или какой-нибудь странный Чайковский. Себастьян ничего не понимает в музыке. Но, когда Джейс играет, получается чувствовать себя чуть более живым. Как будто гремящая музыка вдыхает что-то похожее на душу в выжженную демонской кровью сущность не-человека. Не-человека, не-нефилима, не-демона…

Кто я?

Кто-то, кого родной отец, сотворивший из младенца чудовище, стыдливо прятал от мира, выдавая за сына совсем другого – чужого. Того, кто играет сейчас для него, с такой страстью отдается музыке, опуская золотистые ресницы, чуть закусывая нижнюю губу.

Джейс играет, чувствуя кожей сгущающуюся тревогу. Тревогу и боль, что отдаются в кончиках пальцев, заставляют ныть что-то в груди.

Последние рыдающие аккорды рвут перепонки. И нефилим убирает руки, смотрит на сына Валентина, изгибая вопросительно бровь.

– Ты не ответил. Джонатан, все хорошо?

Проклятое имя. Проклятая кровь. Джонатан Кристофер. И Джейс – единственное живое существо, кому дозволяется называть его так. Спрашивать, шептать, хрипеть, выстанывать, вцепляясь пальцами во влажные плечи, отдаваясь, будто в последний раз. Снова и снова, забывая обо всем. Так, будто был создан именно для него, для Себастьяна.

Молча остановится за спиной, опуская руки на обнаженные плечи, чуть сожмет, скользнет ладонями вниз по спине. Если закрыть глаза, можно представить, что они где-то здесь – сложенные крылья ангела. Белоснежные, мягкие, почти что воздушные.

– У нас не должно быть слабостей, понимаешь? Завтра мы создадим черных нефилимов. Завтра мы начнем войну против Конклава. Они не должны найти ни одного уязвимого места, куда смогут ударить.

Тихий смешок, и голова Эрондейла откидывается на его грудь, и сам он кошкой выгибается под прикосновениями, полностью отдаваясь ласке.

– У тебя их и нет, сын Валентина. Ты – совершенная машина убийства. Мы справимся. Как и всегда.

Улыбка Моргенштерна кажется резиновой маской. Кончиками пальцев – по плечам, острым ключицам, ниже – на грудь. Туда, где совсем недавно чернела метка Лилит. Клеймо, отнимающее волю. Тавро, подавляющее сознание.

Легкий поцелуй на шрам, который останется навсегда – ни иратце, ни другая руна, ни какое-то волшебство не уберет свидетельство принуждения. Вечную память о том, что Себастьян сделал с ним. С единственным, кто имел значение сейчас. И навсегда.

– Ты так думаешь обо мне? Зачем ты здесь, Джейс Эрондейл? Сейчас, когда тебя ничего не держит, и у меня нет ни одного заложника, чтобы…

– Ты либо идиот, либо унаследовал склонность к паранойе от папочки, – смеется нефилим и мягко обхватывает запястья.

Тонике, изящные, будто кукольные.

Этим рукам на пианино б играть…

– Я здесь, потому что хочу, если ты все же не понял.

– Хочешь? Но почему?

Кажется, или в черных как бездна глазах зажигается страх?

– Потому что нужен. Потому что не смогу без тебя. Потому что твой.

Уже тихо, куда-то в изгиб шеи, прижимая к себе вздрагивающее тонкое тело, зарываясь пальцами в спутанные волосы – на пару оттенков светлее его собственных. Почти что как брат. Но ближе, под кожей, под ребрами, в сердце.

“У меня нет сердца, ты знаешь?”

“Мое будет стучать за двоих”

========== Эпизод 31. ==========

Комментарий к Эпизод 31.

Магнус/Алек – рождественская лабудень

https://pp.vk.me/c638827/v638827352/14c2c/0oTG2oOuagQ.jpg

Сегодня сочельник, Нью-Йорк засыпало снегом, а еще везде мерцают эти рождественские гирлянды, да обвешанные подарочными пакетами и какими-то шуршащими свертками примитивные поминутно сбивают с ног, спеша куда-то по своим примитивным делам. Такси верещат клаксонами, рассекая забитые машинами магистрали, и на каждом шагу попадаются Санта Клаусы или румяные эльфы в зеленых островерхих шляпах и нелепых полосатых носках.

Алек злился. Нет, не на праздник, не на всю эту веселую, предвкушающую даже суматоху. Ох, как любил он Рождество примитивных, когда был меньше, и в их семье эта милая традиция не была позабыта. В Институте тогда пряно пахло хвоей, они с маленькой Иззи развешивали на пушистых ветках разноцветные шары, замирая от восторга. Это был настоящий праздник, и они, уже тогда – маленькие воины, на пару дней забывали, что предназначение нефилима – борьба с демонами. От рождения до смерти. Это и, правда, было прекрасно.

А сегодня… Нет, Алек давно привык, что Рождество давно в прошлом. Сейчас, когда Валентин вернулся, когда решил возродить Круг и стереть жителей Нижнего мира с лица земли, на праздники времени не оставалось. Да и Алек давно уже вырос, но сегодня… Сегодня что-то неумолимо ныло, тянуло под ребрами, и он знал – даже самая сильная руна не сможет излечить, избавить. Разве что магия…

Нефилим вздохнул, повыше поддергивая воротник. Закинул на плечо лук, без которого никогда не покидал пределы Института. Захотелось кофе с густой шапкой пенки и горячих, только из духовки, мягких булочек. Иззи высмеяла бы это «стремление к уюту». А Алеку… Алеку просто было тоскливо, хоть оборотнем вой. Тоскливей, чем в Городе смерти. Безнадежней, чем даже в Аду. Не то, чтобы Алек там был…

Хотя нет, Изабель Лайтвуд никогда не стала бы смеяться. Просто взяла бы за шкирку и, как нашкодившего котенка, приволокла прямиком в Бруклин. В дом Верховного мага, конечно, – к вечно меняющимся, но неизменно экзотическим интерьерам, к ворчливому надменному Председателю Мяо и самому хозяину, что непременно встретит их босиком, завернутый в один из своих роскошных шелковых халатов, расшитых драконами…

Это же Иззи, она всегда уверена, что знает, как лучше. Вот и сегодня пришлось срочно сбегать от укоряющих взглядов сестренки, выдумывая неотложное дело. Не то, чтобы все было хорошо, скорее наоборот. И напряжение этих дней, сорванная свадьба, нападение на Институт, пропавший Джейс… И постыдная, безобразная сцена с Магнусом, за которую и сейчас было так нестерпимо стыдно, что Алек закрывал глаза и глухо стонал каждый раз, стоило ей всплыть в памяти.

Ангел, как можно было быть таким… Надавать бы себе оплеух или пару пинков, встряхнуть за шиворот, как бестолкового щенка.

Потому что Магнус заботился и волновался. Потому что Магнус снова хотел помочь, а он, он – вроде как его парень, нахамил прилюдно, унизил. И злые, несправедливые упреки вдогонку: «После всего, что я сделал для тебя».

Во имя Ангела, мальчик, отменяя свадьбу, ты думал лишь о себе. Ведь это тебе не хватало дыхания, когда представлял всю свою дальнейшую жизнь – без Магнуса Бейна, без его магической улыбки, без его волшебного смеха и ласковых рук…

И Магнус просто ушел, даже дверью не хлопнул, зачем? Шагнул в мерцающий фиолетовым портал и пропал. Не отвечал на смс, не брал телефон, Алек даже попробовал отправить пару огненных писем, – каждое осталось без ответа.

И вот, канун Рождества. Алек – один в огромном Нью-Йорке, а Магнус… Магнус где-то еще. Холодный ветер кусает за щеки, и пушистые снежинки путаются в волосах, засыпают плечи. Ноги сами собой несут к огромной елке перед Рокфеллер-центром – главному рождественскому чуду крупнейшего города мира. Дети верят, что если загадать здесь то самое – единственное, заветное желание в рождественскую ночь, оно непременно исполнится.

Алек давно не ребенок, но он послушно жмурится и шевелит губами, выговаривая шепотом неловкую фразу, страшно смущаясь, кусая досадливо губы, но не может, не хочет молчать: «Магнус. Магнус Бейн, Верховный маг Бруклина. Если бы как-то, если есть способ. Только одно. Просто один шанс – попробовать объяснить. Извиниться. Магнус, мне жаль…»

– Александр… – закончить или сформулировать внятно не получается, потому что знакомый голос окликает со спины. И Алек мотает головой и так боится обернуться и понять – обознался, принял желаемое за действительное, и никакой это не маг прямо здесь, за спиной, просто случайный прохожий. Кто-то, кто обознался. Какой-нибудь примитивный, разыскивающий друга… Да кого угодно. И он, Алек, тут ни при чем.

Глаза слезятся на ветру, а он стоит, не позволяя себе шелохнуться, страшась, что хрупкая надежда, шевельнувшаяся где-то в груди, рухнет под ноги, рассыпаясь пригоршней хрустальный осколков. Как в детстве сильно-сильно жмурился в кровати, уже проснувшись, но все еще пытаясь ухватить за хвост обрывки ускользающего сна.

– Александр Гидеон Лайтвуд, – чуть требовательнее, с нажимом. – Так и будешь стоять тут, изображая придорожный столб? Или соизволишь объясниться? Кажется, это не я забил твою голосовую почту под завязку.

Нефилим вздрогнет, втягивая голову в плечи. И даже, кажется, станет чуть меньше ростом.

– М-магнус… прости, я не хотел навязываться или тревожить. Объяснить… – Медленно и осторожно, на сто восемьдесят градусов. Как в том самом сне. – Я не имел ввиду, то есть имел, но… Ох, Ангел, ты знаешь, я не очень хорош в извинениях, но прости меня. За все, что наговорил в Институте. Я не делал это ради тебя, то есть, это, конечно, было из-за тебя в первую очередь… Ангел, что я несу. Я имею ввиду, что отменил свадьбу в первую очередь, потому что сам так хотел, я сделал это для себя. И я не должен был говорить так с тобой сегодня, срываться. Я слишком взвинчен из-за… всего и плохо контролирую, что говорю…

Наверное, он запутывается вконец, а потому густо краснеет и замолкает, утыкая взор в землю. Магнус улыбается тонко, подходит мягкой кошачьей походкой.

– Т-ш-ш-ш, все хорошо. Ты прощен, Александр. А еще ты прекрасен в извинениях.

Аккуратно поправляет полы куртки сумеречного охотника, запахивая поплотнее, стряхивает снежинки с темных волос и воротника. А потом хитро щурится на мерцающую разноцветными огнями рождественскую ель.

– Успел загадать желание?

– Оно даже успело сбыться. Так быстро, – и снова смущенно отводит взгляд и прячет руки в карманы. Магнус тут же тянет за рукав, оплетает ладони пальцами, согревает дыханием.

– Совсем заледенел. Это Рождество какое-то очень холодное, знаешь ли. Не припомню такого… не в этом столетии. Что же… приглашаю тебя в гости – под рождественскую елку с подарками на кружечку горячего глинтвейна.

– А Мяо против не будет? – брякает нефилим и уже не получается удержать улыбку, когда такая нежность топит его с головой. Такая нежность, от которой, кажется, даже снег начинает медленно таять.

– Мяо уже с ума меня свел, как соскучился по своему нефилиму. Почему, ты думаешь, я вообще здесь оказался? Давай поспешим, пока он не разнес мне квартиру, не изуродовал праздничное дерево или что-то еще…

Тянет одну руку к своему охотнику, второй что-то чертит в воздухе, наверное, готовя портал.

А снег сыплет и сыплет сверху, и в каждом кристаллике по очереди отражаются яркие огоньки – оранжевые, синие, розовые, фиолетовые, пурпурные…

========== Эпизод 32. ==========

Комментарий к Эпизод 32.

Магнус/Александр

https://vk.com/doc4586352_441768899?hash=d2c8054bfe69941ecd&dl=ab9cf1677fd44cc090&wnd=1&module=public&mp4=1

– Ал-лександр…

Это не получается выдохнуть недоуменно – как-то жалко, испуганно. Он точно напротив, он так близко, так смотрит, что Магнус за секунду забывает все свои любовные победы и успехи, всех любовников и наложниц, что у него были когда-либо …

У него в голове – чистый лист. И только глаза сумеречного охотника вспыхивают лазурью, когда длинные пальцы, что так ловко натягивают тетиву, а потом пускают стрелу без промаха, касаются едва-едва, на грани. Подушечками этих самых невероятных пальцев – вдоль пульсирующей венки к ямке над горлом. Подцепит ногтем связку цепочек и амулетов.

Дыхание обжигает. С привкусом мяты и винограда.

– Александр, послушай.

– Мне наплевать. Сколько их было, когда, как и зачем. Все эти 17 долбаных тысяч. Каждый из них. Каждого – к демону в логово.

Губы… губы немеют, потому что Александр так близко. Потому что взгляды как стрелы. Потому что взмах ресниц, и слабеют колени, у него, у четырехсотлетнего мага.

Разиэль Всемогущий, вразуми сына своего, лишившегося вдруг разума. Или дай силы мне, потому что я не смогу, не получится даже думать, когда он смотрит вот так, когда цепляет пальцем пуговку на рубашке, вторую. И волны жара расходятся под кожей там, где касается его рука. И ярко-синие искры вспыхивают между ними, как разряды молний в грозу.

– Ты не должен пытаться мне доказать.

Дрогнувшим голосом, пытаясь воззвать к остаткам разума, уже балансируя на краю, уже почти рушась в пучину, когда не будет дороги назад, когда останется только он – его нефилим, его жадные губы, его тихие стоны, его руки на его, Магнуса, коже…

Ангел, мой Александр, ты не… Ты не мог быть более желанным, более прекрасным, более… Ангел… Я променял бы свое бессмертие на возможность быть с тобой, касаться…

– Так будь…

“Я что, сказал это вслух?”

Как медленный танец. Как танго, от которого закипает кровь и учащается дыхание. И все посторонние шумы стихают, исчезают, уносятся вихрем куда-то туда, за пределы.

– Я не хочу доказать. Иззи сказала…

– Иззи? – короткий нервный смешок, как передышка, как глоток воздуха перед тем, решающим, шагом. – Ты обсуждал с Изабель… нас?

Всплеск робости в таком решительном взгляде, и, кажется, весь напор растворяется в одной неловкой фразе, которую нефилим выдыхает, почти заикаясь от смущения:

– Я должен был знать, как я пойму, что… пора… что хочу.

– Алек… Мой Александр. Только ты знаешь, что ты чувствуешь, чего желаешь.

Еще один шаг назад. Чувствует спиной неровность кирпичной кладки, и пряжку от ремня Алека на своем животе. Гулко глотает, потому что… Потому что Александр Гидеон Лайтвуд не выглядел столь решительным даже бросаясь в атаку на свору демонов Ада.