Текст книги "Переплетение судеб (СИ)"

Автор книги: Люрен.

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)

Передо мной вырастает здание городской больницы. В подсобке дремлет охранник с бутылкой эля наперевес. Перед фасадом редкие деревья и несколько кустов шиповника. В верхних окнах горит свет. Я подхожу всё ближе. Из подвала на меня смотрят зелёные фонари кошачьих глаз. Само здание похоже на спичечный коробок или табакерку. Если я залезу на чьи-то плечи, до достану до окна второго этажа.

Отодвигая шторы, вылезает лохматая голова. Я замерла, словно кролик перед удавом. Он смотрит на меня, в его волосах запутался венок, а с плеч свисает свитер, изъеденный молью. Между его пальцев зажата сигарета. Он открывает окно и вопросительно смотрит.

– Наверное, это прозвучит глупо, – начинаю я, – Даже слишком глупо. Но я попытаюсь. Не знакомы ли Вы с человеком, называющим себя Ксаднем?

Он хмурится.

– Это тебе он звонил?

– Да… Вы – сопровождающий?

– Сиделка уж скорее. Чего приехала, дура? Сама же предала его, теперь и дальше продолжишь мучать?

– Пожалуйста, позволь мне с ним поговорить.

– Он сжег сим-карту. Новую покупать не собирается.

– Он здесь?

– Я тебя к нему не пущу.

– Пожалуйста… Он ведь не может вечно прятаться. Кто-то сорвет с него маску. Может, даже более наглым образом, чем я.

– Ангелом себя возомнила?

От возмущения он сам не заметил, как свесился из окна. Наши лица были довольно близкие, я даже слышала его сбивчивое дыхание.

– Ха! Будто ты примешь его, когда узнаешь, кто он на самом деле. Будто не убежишь, поджав хвост. Да ты просто глупая маленькая девочка, желающая бесплатных чудес.

– Я не маленькая девочка. Откуда тебе знать, какая я?

– По тебе видно. По твоей лупоглазой тупой морде. Вы ведь даже толком не знакомы. Просто болтали о всякой ерунде. А я его с младенчества знаю. Я знаю всех его демонов и принял их. А ты кто такая? Давай, поворачивай в свой город, недопсихея!

– Новые знакомые не всегда хуже старых. Я не из тех, кто сбегает от трудностей.

Что ты такое несёшь? Как раз из тех.

– Ну-ну. Я не дам тебе разбить ему сердце.

– Хотя бы скажи, в чём проблема? Почему ты не хочешь пускать меня к нему?

Он тяжело вздохнул, а потом прорычал подобно дикому зверю. Дотянулся до меня и схватил за шкирку, тряхнув один раз.

– Хочешь знать, что с ним?! Болезнь, вот что! Медленно расползающаяся хворь, которая через несколько лет не оставит от него ничего, кроме креста! Долгая, мучительная смерть вперемешку с болями, страхом и злостью на весь мир! Тебе будет такой нужен, а?!

Я в шоке уставилась на него. Он отпустил меня и толкнул. Я шлепнулась в грязь и ударилась копчиком.

– Ага. Я вижу всё по твоему лицу.

Его лицо исказилось от злобной усмешки.

– Что, разочарована в своём сказочнике? Больно, когда разбиваются твои мечты? Добро пожаловать в реальность, сучка!!!

– Если я была той, которую ты только что описал, я бы не ехала сюда пять часов. И не пошла бы в заброшенный дом. И не спустилась бы к странной девочке в подвал. И не стала бы рыскать по ночному городу, без каких-либо ориентиров в поисках местонахождения этого человека.

– Ха-ха-ха! Куда только не заводит глупая влюбленность, в какие дебри! Но даже это не гарантия того, что ты согласишься быть нянькой для него!

– Если ты так говоришь, то не любишь его. Не хочешь, чтобы в его жизни появился кто-то ещё.

Парень злобно оскалился. Потом схватил меня за плечи и рывком поднял, посадив на подоконник.

– Вот так ты, значит, да? Ну, давай, дерзай. Давай, смотри на своего сказочника! – кричал он, стаскивая меня, – Давай, покажи мне свою «любовь», дрянная баба!

Он волочил меня по полу по тёмной палате.

– Давай! Я его не люблю, значит? Хочешь соревноваться, кто его больше любит?!

Он подтолкнул меня к кровати, а сам стал сзади, впившись ногтями в мои плечи. Под одеялом лежал парень с виду ненамного старше меня, его ржавого оттенка волосы были разбросаны по подушке. Над верхней губой красовалась родинка. Руки были сложены на одеяле, были видны локти со следами от уколов. Рядом была пустая капельница. Пахло спиртом, грязным телом и содой. Почувствовав мой пристальный взгляд, он открыл свои глаза.

Кромка коричневых ресниц двинулась вверх вместе с веками, покрытыми сетью синеватых вен, открывая вид на светло-голубые глаза, слишком светлые, почти слепящие своей странной яркостью.

– Знаешь, почему облака? – спросил он.

– Почему?..

– Это его любимые духи. Облачная свежесть. И мои тоже. Я его всё время прошу ими брызгаться.

– Чьи?

– Мои, – злобно процедил сопровождающий.

Я принюхалась. Действительно. Диор.

– Это дорогие духи… Я поначалу смущался такое просить, но он сказал, что деньги – это не проблема для нас. Он шел на повышение. Хотел отвезти меня в престижную больницу, где мне бы обеспечили должный уход. Но я отказался. Нихрена я не странник, а дерево с крепкими корнями. Слишком люблю эту тишину и деревья.

– Да. Я знаю, что это.

– Вот видишь? – усмехнулся сопровождающий, – Вам не по пути. Вали давай в свою гавань, выйди замуж на тамошнего жителя и живи себе счастливо. А нас оставь в покое. Тут нет места для тебя. Ты третья лишняя.

– Я знаю, что ты заботишься обо мне и не хочешь, чтобы меня вновь бросили, но это моё сердце, и я разобью его сам, – перебил его Ксаднем, – И к тому же, она сама должна решить, останется ли она со мной или уедет навсегда.

– Хорошо, – смягчился сопровождающий.

Он резко развернул меня к себе.

– Итак, мелкая, слушай внимательно. Это тебе не очередная игра в небылицы, а серьёзное дело. Либо сейчас, либо никогда. Либо ты соглашаешься остаться, и не для того, чтобы позабавиться на короткое время, а после первых трудностей бросить, либо ты уезжаешь навсегда и больше его не беспокоишь. Хорошенько подумай. Это серьёзное решение.

– Я…

– Приходи завтра утром, если хочешь остаться, – сказал Ксаднем, – Альфред, если она придет, обещай больше не наезжать на неё.

Альфред помог мне выбраться наружу.

Я покинула двор и стала прогуливаться по городу.

– Ты собираешься уезжать? – вырос передо мной владелец машины, – Я ждать всю ночь не собираюсь.

– Я не знаю… Наверное, так думать нехорошо, но человек, которого я люблю, оказался очень больным. Ему осталось несколько лет. И я не знаю, что делать. Это ведь не шутки. Смогу ли я быть с ним рядом? Не сбегу ли?

– Ну, наверное, если ты его действительно любишь, то не сбежишь. Да и к тому же, надежда есть всегда. Люди даже от 4 стадии рака излечивались. Всегда есть место чуду, так?

Да… Он столько раз дарил мне чудо. Теперь ему чудо подарю я.

Я не выдержала. Одинокая слезинка скатилась по моей щеке.

– Эй, ты чего? – испугался он.

– Я не знала, на что я подписывалась. Я ведь бросить его не могу. И в то же время это тяжело… Слишком тяжело.

– Сомневаться – это нормально. Разберись в своих чувствах. Прислушайся к ним. Если ты хочешь быть с ним – то не бойся трудностей. У него ведь есть и другие родственники, так? Они будут помогать вам.

Он уехал, пообещав позвонить мне утром. А я нашла скамейку, усыпанную желтеющими листьями клёна, и легла, вдыхая аромат осени. Над головой светило звёздное небо, по бокам укрытое кронами деревьев. Убаюканная тишиной и прохладным ветром, я уснула под монотонный лай собак.

Одна девочка была очень одинока. Однажды она сидела на скамейке в парке и горько-горько плакала. И тогда чей-то приятный и нежный голос шепнул ей:

– Если поймаешь звезду, то придет её владелец. Он запросит её обратно, потому что очень-очень любит. Попроси его исполнить твоё желание, и он выполнит твою просьбу.

Девочка обернулась, но никого не нашла, только играющих в прятки девчонок и мальчишек.

– Как же мне поймать звезду? – думала она, – Бессмыслица какая-то.

Там, где она жила, были хорошо видны звёзды. Они усыпали небо, словно веснушки. Она дождалась ночи, сидя у окна в своей спальне. Она пила малиновый сок, и ей было очень грустно. Сок, до того спасавший её, теперь стал просто дурацким напитком.

И вот, первые звёзды показались на ярко-синем небо. Она залезла на подоконник и открыла окно.

– Вот бы одна упала! – воскликнула она.

Она прождала до рассвета, но звёзды не падали с неба. Девочка расстроилась и, кроме того, очень хотела спать. Она ждала и следующую ночь и последующую. Целую неделю она не спала в ожидании упавшей звезды. Спала днём, и за это её очень сильно ругала мама.

Потом мать её сама укладывала и читала сказки. Потом сказки закончились, и мать перестала к ней приходить, и девочка снова ждала.

И вот, долгожданная ночь случилась. Девочка тогда смотрела в окно на бившуюся о стекло муху. Небесную синеву прорезала падающая звезда.

Девочка отворила окно, выбралась из дома и побежала. Перелезла через забор в саду и побежала по широкой проселочной дороге. Побежала вдоль пляжа на озере, забралась на вершину холма. И увидела свет в траве, как от сверчка. Она склонилась и подняла звезду, тёплую, как котёнок.

Через холмитое поле побежал владелец звезды, такой же светлый и красивый, в шляпе и фраке. Они поравнялись, и оказалось, что он ненамного выше неё.

– Отдай звездочку! – взмолился он, – Я её случайно уронил. Пожалуйста, отдай мою звёздочку!

– Она такая красивая… – невольно восхитилась девочка, – Как ты мог её упустить?

– Я очень рассеянный.

– А ты выполнишь моё желание?

– Конечно! – закивал владелец, – Всё, что хочешь! Могу подарить тебе замок у моря и пони, могу отдать в школу ездоков на пегасах, могу сделать феей. Всё, что хочешь!

– Я хочу себе друга…

– О, понимаю, – улыбнулся он, – Ты одинока. Я подарю тебе такого друга, который тебя не бросит. Вы будете играть в её особняке, гулять в роскошном саду, где будут собраны самые красивые цветы со всех краёв земли. А ещё она подарит тебе своих кукол, и вы будете устраивать для них чаепития. Это будут очень красивые куклы!

Девочка задумалась. Ей не нужен был тот, кто создан для того, чтобы быть её другом. Пустая, бездушная кукла, желания которой вдохнул кто-то другой. Нет, ей нужен был настоящий друг, который сам захочет быть с ней всю жизнь. Пусть у него и не будет шикарного особняка и красивых кукол.

– Я хочу, чтобы ты стал моим другом.

Владелец очень удивился, а потом звонко рассмеялся.

– 999 раз я её ронял, но никто не загадывал мне такое желание.

– Значит, я буду тысячной! – захлопала в ладоши девочка, – Такое красивое число просто создано для чего-то необычного, не находишь?

– Нахожу, – кивнул мальчик, – А знаешь, что? Пускай звезда остаётся у тебя. Я буду приходить к тебе и навещать её.

С тех пор они стали добрыми друзьями. И эта дружба продлилась всю их жизнь, и даже больше.

Я проснулась с рассветом. Меня разбудила собака, нюхающая мои руки.

– Какой красивый сон, – сказала я.

– Чего? – удивилась владелица собаки, оттаскивающая её.

– Ничего, – улыбнулась я, – Извините.

Я уже знала, чего я хочу.

Вприпрыжку я побежала в больницу. Вошла в палату и увидела Альфреда, склонившегося над дремлющим Ксаднемом. Он встрепенулся и посмотрел на меня уже по-другому.

– Мы поговорили с ним. Я переосмыслил некотороые вещи. Ты права, если я люблю его, то должен впустить третьего. Только если ты разобьешь его сердце, я никогда тебе не прощу этого. Тебе лучше не знать, какой я в ярости.

– Ты пришла? – спросил Ксаднем, приоткрыв один глаз, – Меня Эмиль зовут.

– Роза.

– Красивое имя.

Я села рядом с Альфредом и пересказала свой сон.

– Издай книгу, – воскникнул Эмиль, – Очень красивая сказка. Даже лучше моих.

– А я нарисую иллюстрации, – улыбнулся Альфред.

Мы рассмеялись. И отчего-то мне казалось, что всё будет очень хорошо. Я нашла своего мальчика с упавшей звезды.

====== Второй шанс ======

Воспоминания зыбки, как пески в пустыне или карточный домик. А без них мы кто? Кто я без своего имени, без воспоминаний о детской комнате и обедах вместе с внезапно постаревшими родителями? Кто я, внезапно появившаяся, которая так же внезапно исчезнет?

Я спрашивала у соседей по палате, какое у них первое воспоминание. У девочки с сотрясением мозга – собирание яблок в саду бабушки и бег всей гурьбой деревенских детишек на кухню, чтобы сделать из них джем. У девочки с мигренью – качание на качелях вместе со старшим братом. Потом она попыталась спрыгнуть с качели и разбила коленку, а брат на руках отнёс её домой. У девочки с неврозом – истерика в детском саду из-за нежелания есть пюре с комочками.

А мне было ужасно неловко и завидно, потому что моё первое воспоминание – яркие лампы, человек в колпаке и шляпе и запах бинтов и запекшейся крови на голове. Мои родители плакали, целуя меня и обнимая. А я не понимала, кто эти люди и зачем они цепляются ко мне. И почему они обвиняют себя? Они знают меня? Кем я была?

Меня звали Доротея Алариж. Студентка первого курса типографического колледжа. Я была сбита машиной и доставлена в больницу с тяжелыми травмами. Выжила чудом. Нейрохирург сказала, что я уникальный экземпляр. Редко кто выживал при такой серьёзной черепно-мозговой травме. Вот только мне придется многому учиться заново. И, скорее всего, очень долго.

Я должна была почувствовать ярость, горечь, боль, страх. Хотя бы беспокойство, чтобы засосало под ложечкой. Но я не чувствовала ничего. Для меня Доротея была кем-то призрачным, не касающимся меня. Прошлым, двери в которой закрыты. А значит, и болеть тут нечему. Пока что я не Доротея. А не знаю, кто.

Поначалу я просто лежала в кровати под капельницей без возможности хотя бы пошевелиться. В глазах всё расплывалось. Я либо спала, либо слушала игру на губной гармошке в исполнении тёмнокожей девочке, той, что с неврозом. Как оказалось, её зовут Корнелия. Буйная была, скрашивала скучные первые дни.

Потом мне позволили передвигаться. Я с трудом ходила, переставляя дрожащие ноги и опираясь на медсестру. Казалось, они были ватными. Или пол был ватным. Я чувствовала себя годовалым ребёнком и ненавидела ходить. И физиотерапию я тоже ненавидела.

Потом я научилась ходить нормально. Я без цели слонялась по коридорам и заходила на балкон в общем зале и смотрела в стекло. Передо мной простирался вид на город с кривыми крышами, цветами и сияющими, похожими на зеркала здания. Вдали виднелись кусочки моря – бескрайняя рябащая синева. Город был зеленый, но сейчас была осень, так что скоро он окрасится в оттенки красного и золотого. Хотелось бы когда-нибудь пройтись по его улицам, без бинтов, больничной пижамы и медсестёр.

Постепенно я узнавала о Доротее, которой я когда-то была. Типичная девочка-сорванец, гоняла с парнями постарше на кабриолете, включала музыку в динамиках на крыше и хамила всем, кто высказывал мне претензии. Запирала комнату на щеколду, не распространялась о своей жизни и даже не вела личный дневник. Неприятной личностью была эта Доротея. Родители сокрушались, что недоглядели, а я не понимала, где была их вина. Они обещали, что мы начнем всё заново. Что ж, буду держать за них кулачки.

В больнице из всех дел были только подъем в семь часов, процедуры, четырехразовое питание, прогулки перед обедом где-то час с сопровождением медперсонала, тихий час и навещание родственников и друзей. И отбой в девять вечера. Меня на прогулки не выпускали, но меня это не останавливало. Во время тихого часа мы с девочками сбегали из палаты, неслись по коридорам, сбивая с ног персонал с тележками, выходили на улицу и носились по двору, шлепая по лужам, срывая цветы с кустов и сплетая венки, черча мелками на асфальте. А потом бегали среди нескольких елей, причем это недоразумение называлось сквером, сидели на скамейках и гладили забегающих уличных кошек и собак, бросали крошки птицам. В конце концов нас ловили медсестры в возвращали в постели. Меня ругали больше всех и говорили, что мне нужен покой.

Всё изменилось одним октябрьским днём. Я листала один из журналов, принесенных родителями. В палату постучались. Не дожидаясь ответа, ко мне вошел молодой парень с халатом, накинутым на плечи, мимозами с пакетом с мандаринами. Он был безумно красив и так же безумно жуток.

– Привет, милая, – улыбнулся он.

На щеках появились ямочки. «Этой улыбкой и убить можно», – почему-то пронеслось у меня в голове.

– Вы кто? – испуганно спросила я, укрываясь одеялом чуть ли не до носа.

– Ты, верно, не помнишь меня. Я Эдвард, твой парень, – сказал он.

– Ч-чего?!

Он достал телефон и показал мне фото. На нём мы в кафе, я томно улыбаюсь, полузакрыв глаза, он с трубочкой во рту.

– Выходит… – пробормотала я.

– Мы познакомились перед твоим поступлением, – сказал он, очищая мандаринку и разделяя её на доли, – В июне. Тогда был дождь, ты гуляла в парке без зонта. Я дал тебе зонтик, чтобы ты не промокла, а потом быстро убежал, потому что спешил на экзамен. Не думал, что ты найдёшь меня. Но ты нашла.

– Мне это ни о чём не говорит… Наверное, твои слова должны были найти отклик в моём сердце, но я не чувствую ничего. Потому что для меня тот летний дождь – что-то отдаленное, просто красивая сказка. Как и Доротея – кто-то чужая, непонятная и недостижимая, но никак не я. Это не про меня… Это не моя жизнь…

Он протянул мне мандаринку.

– Я знаю, что ты чувствуешь.

– Нет, не знаешь!

Я вскочила. Злость перемешалась со страхом. Это были мои первые эмоции. Я и сама не понимала, откуда они взялись.

– Ты знаешь, кто ты и откуда пришел. А я – пустой лист, новорожденный младенец! Я ничего не понимаю…

Я убежала из палаты, толкнув ногой дверь. Бежала по коридору, волоча за собой капельницу. Остановилась у окна большого застекленного балкона в общем зале. Деревья были красными и желтыми. К стеклу прилип кленовый лист. Шел дождь. Скорее, даже ливень. Холодный, промозглый, совсем не летний. Ещё бы – сейчас октябрь, цветастое прощание с теплом.

Сзади ко мне подошел Эдвард и обнял меня. Я чувствовала тепло его тела, сильные руки и шелк белоснежной рубашки. Его волосы пахли клевером и ромашкой.

– Скажи мне… Каким дождь был, когда мы встретились?

– Тёплым, – прошептал он, – Очень-очень теплым. После него сразу появилась радуга. А лужи были такими глубокими, что люди в них утопали по щиколотку. И пахло зеленью и цветами.

– Наверное, тогда был очень хороший день.

– Самый счастливый. Как лето в деревне у бабушки. Или игры на площадке с местной детворой.

– Ты любил Доротею?

– Почему ты так говоришь? – засмеялся он, – Это ведь ты… Просто с амнезией. Но я буду тебе рассказывать о твоём прошлом.

– Я не Доротея. Если ты любил Доротею, то знай, что больше её нет. Я не Доротея. Я белый холст. Я не люблю тебя, и не помню дождь в июне. Не помню, какого цвета был зонтик, который ты мне дал тогда. И не помню, в каком кафе мы сидели, когда сделали фото, что ты мне показал.

Он развернул меня к себе.

– Если ты холст, то я нарисую на тебе. Если ты картина, которая сгорела в пожаре, то я восстановлю тебя, потому что помню каждую твою деталь.

– Зачем? Просто оставь меня… Ты пугаешь меня.

Он тяжело вздохнул.

– Я понимаю. Я был слишком резок. Ты ещё не оправилась от шока, а тут прихожу я и вываливаю свою любовь. Говорю с тобой так, будто ты ещё что-то чувствуешь. Я дам тебе время.

Он ушел. А я с грустью смотрела ему вслед. И к этой грусти примешивался страх, похожий на излишек соли, испортивший блюдо.

Эдвард приходил ко мне каждые три дня. Неизменно вечером, до ужина. Приносил мимозы, говоря, что это были мои любимые цветы. Но меня они раздражали. Я не говорила ему, потому что видела болезненную преданность в его глазах. Если подумать, то именно эта преданность пугала меня. Но не только она. Неприятное воспоминание рвалось наружу из плотного мешка, закинутого прямо на дно моего подсознания. Во сне я видела эти глаза, желтоватые, похожие на глаза ящерицы. Злые желтые глаза.

– Не знаю, по-моему, милый мальчик, – говорила Корнелия, – Просто ты робеешь от того, что такой красавчик – твой парень.

– Для неё всё произошло слишком внезапно, – сказала девочка с сотрясением мозга, Рита, – Она потеряла все свои воспоминания, и тут заявляется её парень. А она даже не помнит, кто он. Конечно, ей не по себе. Дело тут не во внешности.

– А мне он не нравится, – хмуро сказала девушка с мигренью, Люси, – Мутный какой-то. И жуткий. Когда ты отворачивалась, Дори, он на тебя так смотрел… Как вспомню, мурашки по коже.

В душе я хотела, чтобы он больше никогда не приходил. Во время наших прогулок я украдкой поглядывала на часы. В палате, белые, с зайчиками, или в общем зале, большие и электронные. А он нежно заправлял мои пряди за ухо, заплетал мои оставшиеся волосы (часть сбрили при нескольких операциях), чистил мне яблоки и мандарины и приносил дурацкие букеты.

– Ты очень быстро печатала, – говорил он, – Я не понимал, как вообще можно так быстро печатать. Но любил смотреть на твои бегающие пальцы. Твоя специальность была копирайтер. Ты любила придумывать что-то новое.

– А сейчас не люблю, – хмуро ответила я, – У меня такое чувство, будто я переродилась. Реинканировала. Или нет, старую личность разрушили, и в пустующее тело вселили новую.

– По-моему, ты всё та же Дори, – рассмеялся он, – Та же манера теребить край рукава, проводить ногтем большого пальца по верхней губе и сидеть, скрестив ноги. И лучи солнца по-прежнему запутываются в твоих волосах, делая их сияющими. Как будто ореол. Ты похожа на ангела, Дори.

– Я не ангел.

– Это понятно.

Он достал телефон и включил видео.

– Оно было снято в августе, – сказал он, – На фестивале в Сеуле.

На видео были запечатлены люди в ярких одеждах, с бумажными фонарями и сувенирами. Играла музыка, смеялись голоса. И я шла, мои волосы были собраны в кичку, в которую были воткнуты две палки от суши. Я была одета с цветастый сарафан. Большую часть видео я шла спиной к снимающему, и были видны только мои покатые плечи, выпирающий позвоночник и скопление ярко-коричневых родинок на бледной до голубизны коже. В последние секунды я оглянулась. Веснушчатое лицо, улыбка с брекетами и круглые румяные щеки. Видео завершилось словами: «Не снимай меня, дурачок!».

Он нежно улыбался, глядя на мерцающий экран, а я осталась безучастной.

– Не важно, что ты не помнишь, – твёрдо сказал он, – Мы можем начать всё заново.

– Кто это «мы»? – фыркнула я, – Никаких «нас» нет. Потому что и Дори тоже нет. А ты для меня – незнакомец, не больше, не меньше.

– Все когда-то были незнакомцами, – пожал он плечами.

– И не все незнакомцы становятся кем-то бо́льшими, – ввернула я, – Не цепляйся за прошлое. Просто отпусти меня.

– Я так просто не сдамся, – вскочил Эдвард, – Моей любви хватит на двоих!

И это было очень, очень жутко.

А потом ко мне пришла Сьюзи. Так её представила медсестра. Сказала, что мы были лучшими подругами. Девушка с рваной челкой, вьющимися черными волосами и длинной цветастой юбкой.

– Мне очень жаль, что я не смогла навестить тебя раньше, но нас просто завалили с практикой, – заявила она с порога, – Жаль, что ты больше с нами не учишься. Меня в такую крутую компанию отправили!

Она бросила на тумбочку пакет с грушами. Потом принялась рыться в сумочке и достала косметику.

– Ужас, ты вообще смотрела на себя в зеркало? Как оживший мертвец, честное слово!

– А ты много оживших мертвецов видела? – съязвила я.

Она решила пропустить мою колкость мимо ушей и стала красить меня. Провозилась где-то двадцать минут, потом дала мне зеркальце. Оттуда на меня посмотрела незнакомая мадам с глазами с поволокой и чувственным оскалом алых губ с эффектом зацелованности.

– Другое дело, правда? – хлопнула в ладоши она.

– Ты настоящий мастер, – искренне восхитилась я, – Тебе, наверное, следовало на визажиста поступать.

– Да это многие девушки умеют, – пожала она плечами, – И ты умела. Ну, до травмы.

– Кстати, ты знакома с Эдвардом?

Она разом помрачнела.

– Никогда не одобряла ваше общение. И не раз высказывала свои опасения. Ты им внимала, но потом он вешал тебе лапшу на уши, и ты снова бегала за ним, как дура.

У меня екнуло в груди.

– Какие… опасения? Что с ним не так?

– Ну, во-первых, он тот ещё фрукт, – сплюнула Сьюзи, – Хамоватые манеры, отвратительное отношение к окружающим, властный характер. Он не брезговал даже применять насилие. Не бить, правда, но всё же… Одного он через всю улицу тащил. Тогда никого не было, кроме меня и Керри, и он так злобно покосился, что я не решилась кому-либо рассказать об увиденном. А ещё о нём разные слушки шли. Например, что ты получила травму из-за него. И что у него были девушки, которые то ли умерли, то ли он им основательно поломал жизнь.

– Когда я его в первый раз увидела, то мне стало страшно, – призналась Сьюзи я, – И Люси он тоже не понравился. Говорит, пока я не вижу, он жутко смотрит на меня.

– Жадно, – кивнула Сьюзи, – Как голодный зверь. Он ведь очень часто поступал против твоей воли. А когда так делала ты – жутко бесился.

– А кто он вообще такой? Откуда свалился на мою голову?

– Он учится в театральном. То ли на звукорежиссера, то ли на костюмера. Отец – скрипач. Не шибко богатый, но всё равно зажиточный.

– Что мне теперь делать?..

– Прогони. А если продолжит доставать – расскажи медсестрам. Оповестить твоих родителей?

– Не надо… Сама разбирусь. Спасибо, Сью.

– Не за что, – широко улыбнулась Сьюзи, – Ладно, давай забудем об этом неудачнике. Лучше посмотрим на то, что я тебе принесла!

Хорошей девушкой была Сью. С ней таких проблем не было, как с Эдвардом и моими родителями.

А потом снова пришел Эдвард. Кротко смотрел на меня, готовясь внимать каждому моему слову. Как собачка, положившая голову на колени хозяину. Я открыла рот, чтобы сказать «уходи», но в горле застрял ком. Я так и не решилась прогнать его.

– Я принес тебе ловец снов, который ты мне сплела, – сказал он.

Достал сие чудо. Кривое, непонятное, жутко лохматое.

– Что это за жуть? – пробурчала я.

– Мне нравится, – сказал он, – Ты ведь делала, старалась. Хоть и ненавидишь рукоделие.

Он посмотрел на пяльцы и почти чистую канву в моих руках. И сник.

– Вот как? Ты действительно меняешься, Дори. Наверное, мне стоит смириться с тем, что ты уже не та, что прежде.

Да… Да! До него доходит!

– Но бросить тебя в таком состоянии? – он издал какой-то неопределённый смешок, – Вот уж нет.

– Я хочу гулять, – сказала я.

– Так пошли, выйдем.

– Не выпустят.

– Подойди и попроси. Может, разрешат.

Я вышла из палаты и подошла к дежурному посту. Попросилась выйти и погулять. Медсестры, оторвавшись от перемывания костей знакомым, энергично закивали и продолжили увлеченно болтать. Тогда я вернулась в палату и сообщила повеселевшему Эдварду, что нам разрешили.

И вот, мы покинули белые стены. Неспеша гуляли по двору. Мои плечи укрывало его пальто. Я держала его под руку. Мы неспеша прогуливались по аллеям, посыпанных галькой, под ногами шуршали ароматные листья. Среди оскудевших ветвей прятались птицы, пахло дымом, булочками и корицей. Кто-то на улице жарил барбекю, огонь трещал, пожирая дерево. Женщины на скамейке едва слышно переговаривались, их болтовня походила на журчание реки. Дети чертили палками на песке. По забору изящно переступал лапами кот с шерстью, будто сотканной из огня. И вся эта осень была словно его огненная шерсть, такая же яркая в своей обыденности.

– Я никогда не замечала этой красоты, – пробормотала я, – Почему-то мне кажется, что не замечала. Мир красиво умирает, чтобы так же красиво возродиться.

– Всё циклично, – сказал Эдвард, – С деревьев опадут листья, а потом заново расцветут.

– Но это будут уже не те листья, что были прежде. А те умрут, никем не замеченные, – возразила я, – Грустно это. Так красиво и так грустно. Тогда почему так красиво? Не находишь это несправедливым?

– Смерть – это другая сторона жизни.

– Только смерть – лишь круги на водной глади жизни. А жизнь – она сильнее. Рано или поздно солнце разгоняет тьму.

– Ты так по-детски наивна, – с внезапной злостью сказал он, – Меня всегда бесило в тебе это.

– Как солнце слепит глаза? – усмехнулась я.

Он залепил мне пощёчину. Я почувствовала привкус крови. Поднесла руку к рассеченой губе. На кончиках пальцев остались красные капли. Ярко-красное на фоне белизны.

А потом его губы коснулись моих, забрав эту кровь. Всего на одну секунду, но этого хватило, чтобы внутри меня всё перевернулось.

– Это было, это было… – шептала я, пятясь от него, – Сквер… Нет, парк. Нависающие деревья. Колесо обозрения. Лошади вдали. Скамейки. Запах хвои. Да! И хрустящие ветки.

– Первый поцелуй, – пробормотал он, – На твоих губах были капли мороженного. И я слизнул их. А ты сказала, что это мерзко.

– Это мерзко! – упрямо замотала я головой.

– Ты всегда всё, что делаю я, называешь мерзким, – прорычал он, – А всякую дурь находишь трогательной и красивой. Почему ты какие-то деревья любишь больше меня?! Вся эта осень, лето, колесо обозрения – всё это бездушно! А я живой человек! И я люблю тебя! Люблю, как ты этого не понимаешь?!

Я подскользнулась и упала в лужу. Ударившись затылком.

И опять. Визг тормозор. Боль. А перед этим – его лицо, искаженное злорадством.

– Прошу тебя, хватит!

Я невольно заслонилась руками, ища защиты.

– А знаешь, – он приблизился ко мне и рывком поднял меня, – Я в какой-то степени рад, что ты такая. Ты теперь никому не нужна, кроме меня. Я – то, что связывает тебя с прошлым.

– Не только ты! – прокричала я, – Есть ещё родители и друзья.

Он схватил меня за подбородок и больно сжал его.

– Кто друзья? Сьюзи? Эта шлюха? – рассмеялся он мне в лицо. Меня обдало запахом ментола, – Никуда не убежишь от меня. Понятно? Я буду приходить так часто, как захочу. И ты не посмеешь меня прогнать.

– Я могу попросить больше не пускать тебя ко мне.

– А я буду в окно залезать, – хмыкнул он, – И убегать прежде, чем прибудет помощь.

– Учти, Люси очень чутко спит.

Он отпустил меня.

– Ладно, – сказал он уже другим голосом, – Часы посещения уже закончились. Скоро меня выгонят. Не скучай без меня, ладно?

Он подмигнул мне и ушел, а я осталась стоять и плакать в ладоши. Старалась заглушать рыдания, но всё равно выходило громко. Наплакавшись вдоволь, я почувствовала облегчение. А через час мне было уже всё равно, что будет.

Передо мной сидел Доминик. Он был младше меня, совсем ещё пацан. По словам Сьюзи, он был лучшим другом Эда. Знал его лучше, чем себя.

– Оправилась? – улыбнулся он, – Я тебе мимозы принёс. Твои любимые цветы.

– Больше нет.

– О, правда? Извини, – смутился он, – Как ты? Я не знал, что ты попала в больницу. Сама знаешь, я в другом городе был без возможности даже позвонить кому-то отсюда. Только сейчас узнал. Мне очень жаль, что это случилось с тобой.

– Не нужно. Лучше скажи, ты правда лучший друг Эдварда?

– Конечно… А что случилось? Вы поссорились? Он был в ужасном настроении последние три дня.

– Каким человеком он был?

– Ну… – Доминик весь как-то замялся, сгорбился, – Он очень сложный парень. Неудивительно, у него в семье такая обстановка… Короче, я знаю, что у него не очень репутация. Но ему самому нужна помощь, понимаешь? Психолог, психотерапевт, может, психиатр. Он не научился нормально выражать свою любовь. Она у него странная, извращенная, потому что он только такую и знал.