Текст книги "Гул проводов (СИ)"

Автор книги: Люрен.

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)

– Правда?

– Да. Только ты, я и Габриэль, будь она неладна. Кстати, будь осторожна и жри побольше чеснока. Сейчас полбольницы с соплями ходит.

– Для тебя новость, что осенью люди имеют свойство простужаться? – фыркнула Зои, – Тем более, что в этом году аномальные холода.

– Вот именно, что аномальные. Может эпидемия возникнуть.

– Да че ты боишься? – махнула рукой Зои, – Ниче не будет, сколько раз был риск.

– А сколько лет ты тут лежишь? – охренела я.

– Два года, – Зои пожала плечами, – С небольшими перерывами.

– Зои у нас старожил, – похвасталась Сара, – Она всё про всё тут знает.

– Всё-таки будьте осторожны. Год назад тут не было таких холодов, – сказала Элис и ушла.

– М-да, вот ведь заноза, – сказала Зои, – У неё паранойя случаем?

– Не знаю, я в её медицинскую карту не заглядывала, – хмыкнула я.

– Всё-таки в чем-то она права, – сказала Клэр, – Я погадаю сегодня.

– А разве после Ночи, Когда Все Двери Открыты, способности не парализуются до Главной Ночи? – Кларисса удивленно приподняла брови.

– Это после Главной Ночи они парализуются. До Нового года.

Я вернулась в свою комнату и легла на кровать. Больше нет ощущения пустоты и чужого присутствия. Только обычная человеческая боль. Сейчас, в 14 часов 20 минут  я осознала, что он действительно ушел. Навсегда. И больше не вернется. Цепи разорваны. Я действительно свободна от него. Я не увижу его лицо в своём отражении. Я не услышу его голос, нашептывающий мне жуткие вещи. Я не увижу его тень, стоящую у изголовья моей кровати. И сны станут просто снами, и страх – просто страхом. Теперь он далеко, там, куда мне не пробраться при всём желании и ему не выбраться. Всё закончилось.

Всё закончилось. Я живая. Я чувствую дуновение ветра из приоткрытой форточки. Я вижу стекло, покрытое инеем. Я чувствую запах штукатурки и чипсов. Я живая. Я ЖИВАЯ!!!

Так почему у меня такое чувство, будто кто-то выдрал большой кусок моей плоти? Почему у меня такое чувство, будто я утратила какую-то важную часть меня? Почему?

Сердце вытащили, подожгли и вшили обратно. Вот так я себя чувствую. Я что-то потеряла. Что-то ускользает от меня. Чтобы воскреснуть, мне пришлось принести жертву. И не одну.

Освобождение не приносит радости. Раб тоскует по цепям. Преступник тоскует по тюрьме. Птица тоскует по клетке.

– Тебе повезло, ты можешь освободиться, – сказала Кларисса, – Мы не можем. Мы пропащие. При всем желании мы не вырвемся. Да даже если нас выпишут – что потом? Куда нам идти? Все мосты сожжены, нигде нам нет приюта. Мы принадлежим этому миру. Миру Иных.

– Сколько ты здесь?

– Полгода.

– Полтора месяца.

– Вот видишь? У тебя есть шанс вырваться. Когда ты к нам пришла, Клэр чуть не задохнулась от ауры смерти, окружающей тебя. Ночью, если приглядеться, можно увидеть тень, обнимающую тебя сзади. Даже я её увидела, хотя не проходила инициацию.

Я посмотрела на часы. 19:00. Я так долго пролежала в беспамятстве?

– А когда Блейн освободил тебя, эта аура и тень вместе с ней исчезли. Теперь ты живая.

– Поэтому мне так больно?

– Конечно, – передернула плечами Кларисса, – Мне Блейн сказал, что меня не спасти. Он это сказал каждой из нас, кроме Сары. У Сары несколько другая проблема… А ты можешь вырваться. У тебя еще все впереди. Ты даже не понимаешь, как тебе повезло.

– А что хорошего? Жалкие два месяца будут камнем висеть на мне всю жизнь. Я заклейменная.

– А ты бы предпочла, как Зои, метаться туда-сюда и в любой момент рисковать загреметь в Клетку из-за обострения? Или, как Клэр, жить от приступа до приступа?

– Я…

К нам ввалилась Жюли.

– Привет, мандючки драные, разговариваете? Я, пошли вы все в задницу бабуина, плохо себя чувствую, со вчерашнего дня температура.

– А че раньше молчала? – вспылила я, – Иди к медсестрам и попроси лекарство.

– И смотри не зарази нас, – добавила Кларисса, – Мне ангины хватило в прошлый раз. Неделю в инфекционном держали.

– Там настолько плохо? – сочувственно спросила я, когда Жюли удалилась к посту.

– Крыша протекает, сортир сто лет не мыли да и вообще один на все отделение. Каждый день таблетки, ингаляция, полоскание, прочие неприятные процедуры. И полная изоляция. В той палате, в которой лежала я, умер человек. Поэтому о сне я могла забыть.

– Ужас…

– Так что не вздумай простужаться.

Опасения Элис подтвердились, пациенты начали болеть. Саму Элис тоже утащили в инфекционку. Как и Жюли. Врачи постоянно давали нам лекарства, следили, чтобы мы ходили закутанные. Поток посетителей ограничили. Посетители приносили свитеры, шарфики и шерстяные носочки, которые быстренько все растаскивали и делили поровну. Так что и мои свитеры девчонки забрали себе, оставив мне самый неказистый. В больнице витал запах чеснока, все его жрали и ходили с ним, подвешенным в качестве медальона. Некоторые ходили в медицинских масках. Народу поубавилось. Как-то странно тихо стало в больнице.

Иногда я заглядывала в свою старую палату. Она пустовала, в ней было холодно, на кроватях не было ни белья, ни матрасов. Какая-то странная тоска охватывала меня.

Мне хотелось вырваться из удушающей атмосферы в сад, но гулять нам не разрешали. Даже на крыльце сидеть, как раньше, нельзя было. Впрочем, девочек это не останавливало, они всё время убегали в сад, пока никто не видел, и резвились, кидая друг в друга снежки, смешанные с грязью.

– Простудитесь ведь, – качала я головой, сидя на подоконнике.

– Да всё нормально, – кричала запыхавшаяся Зои, – Клэр прогонит болезнь.

– Не надо думать, будто я всемогущая, – проворчала Клэр, – Я ведь даже не Знающая.

– Верно, – ослепительно улыбнулась Зои, – Ты лучше.

– Лучше кого? – услышали мы голос Блейна. Он бежал к нам с перемотанным шарфом и в свитере с изображением кленового листа.

– Блейн! – мы чуть ли не на шею ему бросились. Ещё бы, ведь мы давно не виделись с ним. Он был очень занят, так как прогонял вместе с другими Знающими болезнь. Впрочем, не очень-то успешно.

Даже я выскочила из комнаты, плюхнувшись по щиколотки в снег. Эта ночь была удивительно ясна. На небе показались звёзды. Дыхание превращалось в пар. Нос и щеки заныли от холода. Зато воздух был свежим, холодным, носившим в себе ароматы ночи.

– Больше не приходит? – спросил Блейн меня.

– Нет. Я очень скучаю по нему.

– Скучаешь как?

– По-человечески?.. А как ещё можно скучать? Глупые вопросы задаешь.

Его щеки покраснели. В глазах был странный блеск.

– Ворожея, никакие особые сны не посещали тебя?

Клэр замотала головой.

– Странно. Я должен предупредить вас, девочки. Эта зима будет очень тяжелой. К нам болезнь стучится очень страшная.

– Да прям уж! – засмеялась Зои.

– Буревестник! – рявкнул Блейн. Зои тут же скукожилась, спрятав голову в плечи.

– Во всяком случае, она будет пострашнее предыдущих. Это не та ангина, которой ты всех заразила, Отступница, – он покосился на покрасневшую Клариссу, – Очень странно, Ворожея, что ты не видела никаких снов.

– Ну ладно, признаюсь, я украла один, – жалобно протянула Клэр, – Мне-то в доступе отказано.

– Я тебе что говорил насчет снов? – нахмурился Блейн.

– Не воровать сны.

– А ты почему их воруешь?

– Я случайно!

– Случайно украла сон? – усмехнулся Блейн.

– Я больше так не буду.

– А главное, у кого? – продолжал Блейн, – У Кита! Это ж надо было умудриться! Преклоняюсь просто перед тобой.

Глаза у Блейна ещё больше заблестели. Я чувствовала жар, исходящий от него. Он был весь красный и мокрый. Я подошла к нему и дотронулась до его лба. Парень отскочил, дико уставившись на меня, но одной секунды мне хватило, чтобы понять, что с ним.

– Быстро к посту! – скомандовала я.

– Ещё чего, – рыкнул Блейн, – Чтобы они меня в Склеп утащили? Это местечко ничем не лучше Клетки!

– Я бы сказала, хуже… – пробормотала Кларисса.

– Хочешь всех заразить?! – набросилась на него до сих пор молчавшая Сара, – Я лично не хочу в Склеп.

– Я тоже не хочу, и фиг вы меня туда затащите, – заорал не своим голосом Блейн, – Я один из Знающих! Мне нельзя болеть!

– Не путай Склеп с Клеткой, – сказала Клэр, – Он хотя бы не опустошает.

– Но нервишки щекочет неплохо. Там аура смерти и болезни. И куча призраков.

Он задрожал всем телом. Взор затуманился. Он пошатнулся и повалился на оторопевшую Сару.

– Иди в свою палату хотя бы! – приказала я тоном, не терпящим возражений.

– Я… в… пор-рядке… – пробормотал он.

– Да уж я вижу, – я скрестила руки на груди.

– Я отведу его, – вызвалась Кларисса.

Они ушли, оставив дорожку из петляющих следов. Длинные косички Клариссы, похожие на змеи, болтались за спиной. Блейн оперся на неё, с трудом переставляя ноги и дрожа всем телом. Сейчас он походил не на мудреца, а на беспомощного мальчика.

Сара рассеянно глядела им в след, думая о чем-то своём. Вокруг нас крутилась Зои и лепила комок.

– Мало ведь снега, – усмехнулась я, – Некрасивый получится снеговик.

– Да не в красоте дело, – отмахнулась Зои, – Вы тоже давайте подключайтесь.

Я решила лепить средний комок, Клэр – верхний, а Сара искала ветки. Руки быстро окоченели, ноги, нос и щеки онемели, я вся дрожала от холода. Вскоре я слепила кривоватый грязный ком с налипшей травой и маленькими прутьями. Я поставила его сверху на ком Зои, Клэр поставила на мой свой, а Сара воткнула прутья-руки и камни-глаза.

– Долго вы, – проворчала Зои, – В это время можно сделать 5 снеговиков. Копуши.

– Скоро рассвет будет, – прошептала Клэр.

– Скоро санитары нас спалят, – хмыкнула Сара.

– Да кому придет в голову не спать в такую жуткую ночь? – проворчала Зои.

– Филин, – сказала дрожащим голосом Клэр, – Он часто шляется по округе.

– Я вообще его боюсь, – сказала Сара, – Жуткий тип. он вообще спит когда-нибудь?

– Был у нас один лунатик, – вспомнила Зои, – Так он был чертовски похож на Филина. И такой же пропащий.

– Что за Филин? – полюбопытствовала я.

– Охранник один, – пожала плечами Зои.

– Жуткий тип, – поежилась Сара, – Старый, как эта психушка. Всегда смотрит так жутко, будто в душу заглядывает. И всегда молчит. Работает чуть ли не круглыми сутками. И за всеми наблюдает. И всё про всех знает. Не один ли он из нас случаем?

– Может, он один из тех, кто ходит в тот заброшенный дом… – задумалась я.

– В какой? – хором спросили девочки.

– В городе. Там, где бары и блюющие подростки.

– У нас везде бары и блюющие подростки, – хмыкнула Сара.

– Там, где пустырь. Ну, на самом краю! Где ещё тот психолог придурочный работает! – я окончательно потеряла терпение.

– А! Я поняла, о чем ты, – обрадовалась Сара, – Меня туда не пустили. Сказали, что слишком сильная связь с реальностью.

Зои и Клэр переглянулись.

– Вы не из этого города? – догадалась я.

– Я с фермы, – сказала Зои, – Мои соседи – это овцы да коровы.

–  А я из деревни, она не так близко отсюда находится, – сказала Клэр, – Хотя это и деревней-то назвать трудно. Всего несколько домов, половина из которых заброшена.

Девочки взялись за руки и выжидающе посмотрели на меня. Три пары глаз, внимательно глядящие на меня. Зеленые, черные и голубые. Стрёмно.

Я взялась за руки с Клэр и Зои.

– Только не тормози нас, как в прошлый раз, Тающая! – сказала Зои.

– Ну, знаешь, не больно-то порезвишься с коляской, – пробурчала Сара.

Мы закрыли глаза и закружились. Вскоре я перестала чувствовать холод. Мне стало тепло и удивительно легко. Я не чувствовала земли под ногами. Я не чувствовала рук девочек, сжимавших мои руки. Не чувствовала снежинок, ложащихся на мои плечи и волосы. Казалось, я взлетаю и уношусь прочь, подобно тем фонарикам. Уношусь в черную пустоту. Выше, выше, прочь от всех.

Но вдруг что-то схватило за мою ногу и потянуло вниз. Я шлепнулась о землю, больно ударившись головой, спиной и задницей.

– Ай, – услышала я рядом. Дальше посыпалась нецензурная ругань. Очень много нецензурной ругани. По степени изощренности Жюли нервно курит в сторонке.

– Кто это сделал?! – послышался ор Зои, – Признавайтесь! Шкуру спущу!

– Так ведь никто признаваться не будет, если шкуру спустишь, – усмехнулась я и тут же осеклась, увидев бешено вращающиеся глаза Зои. Изо рта у неё показалась пена.

– Поднимите меня, кто-нибудь! – жалобно попросила Сара. Она лежала в перевернутой коляске. Я осторожно подняла её, – Это был охраняющий обряд. Мы всегда его проводим, чтобы прогнать беду. Но на этот раз у нас ничего не получилось. Клэр, прекрати ругаться, уши в трубочку сворачиваются. И не надо говорить, что это очередное заклинание, изгоняющее демонов.

Зои упала на землю и принялась кататься по ней, рыча что-то несвязное. Клэр подбежала к ней, надвинув шляпу чуть ли не на глаза.

– Дурной знак, очень дурной, – пролепетала Клэр, – Обряд нарушен, да ещё и у Буревестник приступ. Очень, очень дурной знак.

– Это из-за меня? – испуганно спросила я.

– Нет, – сказала Клэр.

– Мне позвать санитаров?

– Нет!

Землю забрызгало пеной. Мы скрутили Зои.

– Чужая… Была права, – с трудом проскрипела Зои,  – Надвигается серьезная эпидемия. По крайней мере, мы пострадаем очень сильно. Кошка, вот мой совет: беги.

Я посмотрела в её глаза, наполненные животным ужасом, и обмерла. Снова вернулся холод. Не только из-за зимы.

====== О невовремя проснувшейся любви, давящих стенах и плясках ======

На следующий день я просто валялась в постели, закутавшись в одеяло и свернувшись в клубочек.

Я очень скучаю по тебе. И не вижу даже во сне. Ты действительно ушел.

Я не плакала, когда позвонили с новостью и том, что он в реанимации. Я не плакала в реанимационном отделении и на похоронах. Я не плакала и здесь. Но сейчас я с удивлением обнаружила, что по моим щекам скатываются соленые следы. Нос заполнился соплями. Тихий плач перешел в рыдания. И вот, я ревела без остановки. До состояния икоты. Настроение варьировалась от желания бить посуду и сдирать обои до бессилия и нежелания подниматься с кровати. Я действительно осознала, до меня действительно дошло: Марк умер.

МАРК УМЕР!!!

И больше я его не увижу. Никогда не увижу. Не потрогаю его мягкие волосы. Не почувствую запах сигарет «Винстон», смешанный с духами. Больше не буду на него орать, когда он в очередной раз напьется. Больше не буду торопить его, когда он изучает инструкцию или проверяет, все ли он взял перед поездкой (а проверяет он всегда долго, поскольку берет много). Больше не прокачусь с ним на машине, подставив тело порывам ветра. Не буду скандалить с мамой, которая называет его пропащим. Не буду жрать с ним в кафе бурито. Не будет он мне помогать с учебой. И больше я не буду отмазываться от его признаний в любви. Больше никакого обмана. Мы вывернуты наизнанку. Мы все.

МАРК УМЕР. ЕГО ТЕЛО В ЗЕМЛЕ. ОН НАВСЕГДА ПОКИНУЛ НАС.

Удивительно и поразительно, как быстро все происходит. Казалось, минуту назад мы сидели на крыше, он спрашивал у меня, люблю ли я его. И вот, его машина летит в пропасть, а я в психушке.

МАРК УМЕР!!! УМЕР!!!! УМЕР!!!! ЕГО! БОЛЬШЕ! НЕТ!

Ему пришлось умереть, чтобы до меня дошло, что я люблю его.

Я люблю его. Я ЛЮБЛЮ ЕГО!!!

Ты мне нужен, Марк. Пожалуйста, вернись. Поговори со мной. Одно слово. Один слог. Одна буква. Хотя бы звук твоего голоса. Я очень скучаю по тебе. Слышишь ли ты меня? Ну конечно, ты не слышишь. Ты слишком далеко. И всё же… Вернись. Прошу. Умоляю. Я хочу тебя увидеть, услышать, почувствовать. Почему ты ушел?

Я реву в подушку, стараюсь быть как можно тише. Воспоминания сменяют друг друга с огромной скоростью. Вот он глядит мне в глаза и говорит дать ей сдачи. Вот мы двое стоим на школьном крыльце. Он потягивает коктейль, я смотрю на него и не решаюсь заговорить. А он даже не смотрит в мою сторону. Вот я хочу пригласить его на танец на школьном балу, но меня опережает капитан черлидерш. Вот мы стоим в заброшенном доме, он пишет что-то на стене. Вот мы едем на машине. Вот он целует меня едва ощутимо.

Много, много воспоминаний. А продолжения не будет. Больше так никогда не будет, потому что он умер. А умер он из-за моей глупости. Я идиотка.

Я заперлась в ванной и включила воду, будучи не в силах находиться рядом с соседками. Я достала нож и полоснула по руке. Этот порез был длинным и глубоким. Самым длинным и глубоким. Ванну залила кровь. Она забрызгала плитку. Везде, везде кровь. И как я это убирать буду?

Умирать? Хочу ли я? Хочу ли присоединиться к нему?

Впервые за 17 лет я по-настоящему живая. Настолько живая, что хочется умереть.

Стоп, что?! Я не хочу. Я НЕ ХОЧУ УМИРАТЬ!!!

– Где мисс Алькона?

– В сортире. Я сейчас её позову.

К двери подошла Зои и постучалась.

– Эй, ты че там делаешь?

– Сру.

– Целый час?!

– Запоры.

Зои отошла.

– Ладно, давайте сюда таблетки, я передам их ей. Нифига себе, а че так много?! Антидепрессанты, антитревожные, антипсихотики… О, и антисептики.

– Не очень-то прилично рассматривать чужие лекарства, – послышался осуждающий голос Клариссы.

– Ой, да ладно, у нас коммуна друзей, – Зои снова подошла к двери, – Эй, новенькая, от нас ничего не скроешь! А ну открывай.

– Нет.

Зои всё равно открыла дверь, потому что если изловчиться, её можно открыть снаружи. Вошла в ванную и обомлела.

– Это что такое?! – заорала она не своим голосом.

– Кровь.

– Ты хочешь умереть?!

– Нет.

– А зачем тогда порезалась?!

– Просто так.

Зои вздохнула и взяла тряпку, валяющуюся в углу.

– Может, я уберу?

– Сама справлюсь.

Зои принялась убираться. От припадочной и перепуганной Буревестник не осталось и следа. Теперь это просто Зои, чересчур энергичная, но теперь ужасно уставшая девочка. Её рыжие локоны свалялись и безжизненно повисли. Я пожала плечами и вышла.

– Тебе придется признать это. Сандра, ты сволочь.

Я в удивлении смотрю на психиатра. Она смотрит на меня поверх новеньких очков в роговой оправе.

– Не смотри на меня так, Сандра. Ты отталкивала человека, который тебя любит. А когда он умер, чувство вины заставило тебя слететь с катушек.

– Когда он умер, я ничего не чувствовала.

– У тебя по-прежнему галлюцинации?

– Нет.

– Как это? – она приподняла брови, – За несколько дней всё прекратилось? Так не бывает.

– А у меня бывает.

– Тогда что ты теперь чувствуешь?

– Боль. Горечь. Я хочу умереть. Я хочу рыдать на его могиле. Я хочу резать всех вокруг. Я хочу резать себя.

– Это хороший знак. Ты на пути к восстановлению. Знаешь, какая наивысшая точка боли?

– Равнодушие.

– Верно. Тебе настолько было больно, что ты ничего не чувствовала. Самоубийцы перед смертью похожи на роботов – ни эмоций, ни слез, ни злости. Только тупое остервенение. Или вообще ничего.

– Тот мальчик с деперсонализацией… Когда он рассказывал о смерти подруги, он это делал таким будничным тоном, будто пересказывал сюжет фильма.

– Вот именно. Когда ты только сюда попала, ты рассказывала о Марке точно таким же тоном. Твои глаза ничего не выражали, только скуку. А сейчас я в них вижу боль.

– Может, мне не стоило…?

– Это привело бы к ещё более плачевным последствиям. Деперсонализация, дереализация, кататония. Я очень много таких случаев видела. В конце концов пациент либо кончал жизнь самоубийством, либо становился овощем.

– Мне какая разница? Лучше так.

– Поверь, в жизни овоща нет ничего хорошего. Ты выздоровеешь. Ты сможешь выкарабкаться, поверь.

Я пожала плечами. Не стала ей говорить, что выздоравливать я не горю желанием, потому что видела воодушевление в её глазах. Ей нравится быть феей-целительницей? Что ж, не буду мешать, итак уже слишком много сердец разбила.

– Ты бы хотела встречать Новый год или Рождество здесь?

Зои кашлянула в кулак, закутавшись ещё больше в одеяло. Она была вся красная и горячая, но говорила, что холодно. Тоже самое чувствовала и Кларисса. Да и у меня что-то горло болело. Но мы все храбро держались, наслушавшись рассказов Клариссы об ужасах инфекционного отделения. За окном был ветер вперемешку с мокрым снегом. И даже в такую погоду кто-то гулял в саду. Я рассеянно смотрела на старое дерево, раскинувшее свои ветви, и на его толстые корни. В его дупле вполне мог поместиться человек. Оттуда пара глаз на меня смотрела так пристально. Я вздрогнула и отвернулась.

– Я хочу взять бензопилу и всех перерезать на канун Рождества, – хмуро сказала я.

– Ха-ха-ха-ха!!! – нервно рассмеялась Зои, – Да ты жжешь!

Девочки смеялись, и с каждым их «ха-ха» мне становилось грустнее и грустнее.

Тем временем болезнь расползалась. Вскоре вся больница ходила с соплями. Ну, почти. То тут, то там слышался кашель, звук ингалятора, сморкание. Мы ходили в нескольких слоях одежды и были похожи на пингвинчиков. Мы лишились Клариссы и Сары. Клариссу санитары чуть ли не волокли по коридору больницы, а так отчаянно вырывалась, кусалась, пиналась и орала дурным голосом. Сара была спокойна, как дзен-буддист, она гордо восседала на инвалидной коляске, пока её катили санитары.

По ночам девочки окуривали кабинет и там пахло пряностями и какими-то незнакомыми мне травами, но этот аромат исчезал с рассветом – бледным, светло-малиновым, лениво пробирающимся сквозь белые шторы и окна, покрытые инеем и слоем грязи. Круглые сутки нас сопровождал траурный вой ветра в трубах и поступь эпидемии, всегда нежданной и неуместной. А ночью мороз трещал в саду, порошил землю снегом, сковывал лужи льдом. Иногда можно было услышать, как мошкара жужжала и билась в истерике о стекло, но какого хрена она тут забыла поздней осенью?

И мне становилось всё хуже, моё горло раздирало болью, больно было глотать, говорить, даже дышать. Голова трещала, казалось, она сейчас взорвется, как арбуз. Но я стойко держалась и старалась не подавать виду, чтобы меня не упекли в инфекционку.

Как-то ночью мы затеяли с Клэр шалость: пробраться в инфекционку к Блейну. Сказано – сделано.

Темные, мрачные коридоры, обшарпанные стены. Запах медикаментов и тела. И каких-то духов. Кое-где-то ли коричневые, то ли ярко-красные пятна, происхождение которых я не горю желанием узнать. Вверху, гораздо выше человеческого роста, накаляканы мелкие рисунки. На дверях стертые надписи, указывающие номер палаты.

– Мы ведь не знаем, какой номер палаты, – шепнула я.

Клэр не ответила, только продолжила идти. Наконец, предпоследняя дверь, самая грязная и обшарпанная. Клэр без проблем её открыла и мы вошли внутрь.

Нас обдало затхлым запахом сырости и плесени. Из мебели была только кровать и тумбочка, на которой были лекарства и одноразовые окровавленные шприцы. На потолке были несколько надписей на незнакомом мне языке. А на подоконнике сидел сам Блейн. Его лицо было повернуто в сторону темной улицы. Когда он повернулся, я удивилась его бледной коже и впалым глазам.

– Ворожея? Кошка? Не ожидал от вас такой глупости. Мне нравится, – он прервал реплику лающим кашлем. На платке, который он сжимал в бледных пальцах, показалось пятно крови.

– Вечность! – Клэр подбежала к нему и легким движением стащила с подоконника.

–  Что скажешь? – он повернулся ко мне.

– Тут… – я прислушалась к своим ощущениям, – Стены давят на меня. А тьма осязаема. Как будто я в пасти чудища.

– Тут умерла одна девочка. Она была седа, как Лунь, потому что ей было много лет, очень много лет. Старый, старый ребенок.

– А это она написала?

– Нет. Предыдущие жильцы.

– Интересно, как.

– А кто их знает? – рассмеялся он, – Ты потихоньку отдаляешься от нашего мира. В смысле, ты больше не Иная.

– Нельзя перестать быть Иной, – вмешалась Клэр.

– Можно стать почти не Иной. Если Халаты постараются. Или Знающие. Тогда Грань отвергнет Иного. Но и Та Сторона не желает принимать его. Тогда он становится чем-то средним, недостающим звеном. Он может жить, как нормальный, думать, как нормальный, но он не будет нормальным. Рано или поздно остатки сути Иного дадут о себе знать.

– Рецидив…

– Ну. Да. Ненавижу, когда ты говоришь, как Халат. Тебе не идёт.

Клэр достала из-под шляпы подвеску, от которой шел не слишком-то приятный аромат, и вручила её Блейну. Тот кивнул и спрятал её под матрас. Потом Клэр сказала мне вернуться в свою палату. Сказала, что я могу не бояться, что меня заметят, она сделала так, чтобы нас вообще никто не заметил. Я послушалась, вернулась к себе и легла в постель. На утро мне казалось, что поход в инфекционку мне приснился.

А потом меня навестила Леа. Она была с короткой стрижкой и в черной шляпе. В её светлых волосах блестели снежинки, щеки раскраснелись от быстрого шага и холода. От неё пахло дорогими духами.

– В том городе так хорошо! Я познакомилась с новыми друзьями. Мы гуляем в центре, и каждый раз я поражаюсь, как тот город красив. Не то, что наш. Если я так удивляюсь некрупному городку, каков мой шок будет в Нью Йорке?

– Не знаю.

– А ещё меня приглашают на вечеринки. На вечеринки, Сандра! Ты что, не рада за меня?

– Рада.

– Н-да, это видно. В общем, у парня подруги есть коттедж. Там и бассейн есть, и джакузи! Он очень богатый. Он пригласил нас во французский ресторан. Хотя мне не понравилось.

– У Тома тоже есть бассейн и джакузи.

– Но он не сможет пригласить нас во французский ресторан, потому что у нас нет никакого французского ресторана! В общем, продолжаю. Я поступила в колледж своей мечты. Он такой большой! А ещё у нас прикольная практика. И преподы хорошие, добрые. У нас столько техники! И вечеринки прикольные. Скоро я поеду на стажировку.

– Круто.

– Жду не дождусь получить работу своей мечты! У меня столько планов! Я ещё сходила по магазинам и накупила кучу пестрой одежды. Могу тебе парочку подарить, если хочешь. Шмотки-то дизайнерские! А ещё я сходила по салонам! И спа! Видишь, прическу поменяла? Тебе нравится?

– Да.

– В общем, когда там у тебя днюха?

Пиииииип. Мы теряем её.

– В феврале.

– Я тебе столько всякой фигни надарю! Будешь как модная столичная сучка, а не провинциальная дешевка!

Я тебя сейчас ударю.

– Да не обижайся! Ты ведь реально безвкусно одеваешься! Особенно сейчас.

Идиотка, я в психушке лежу, как я, по-твоему, должна одеваться?!

– Ой, извини, я тебя обидела? А нечего было меня в черный список добавлять! Сама виновата!

– Извини.

– Ладно, и ты меня извини, я погорячилась! Просто устала после долгой дороги. Ужасно устала! И с матерью поссорилась.

Мы ещё немного поговорили и она ушла, виляя задницей. А я с горечью смотрела ей в след и мне хотелось зареветь и забиться под стол. Я потеряла её. Мы не поссорились, она не умерла, мы прекрасно ладим. Но я её потеряла. У неё другая жизнь. А я осталась наедине с воспоминаниями. Снова фонарик улетел в небо.

– Кстати! – она обернулась, – Че за терки у вас с Томом?

Я не нашлась с ответом.

– Не хочешь говорить? Ну как знаешь! Но ты помирись с ним!

Она хлопнула дверью. Я стукнула кулаком по столу.

– О, подружка Зои? Че такая грустная? – меня окружили парни, с которыми всё время танцевала Зои.

– Я не подружка Зои, а Сандра, – сухо сказала я.

– Чего киснешь, Сандра? – кудрявый носатый парень заглянул мне прямо в глаза, склонившись надо мной.

– Веселись, Сандра! – крикнул парень с бусинками, нанизанными на пряди, и включил музыку в магнитофоне.

– Танцуй, Сандра! – заросший парень с рисунками на руках принялся танцевать, если танцами можно назвать беспорядочные дрыгания вокруг стола, на котором стоял магнитофон.

– Покажи, а что ты способна! – сказал первый парень.

– Я не умею танцевать.

– Так не бывает. Танцевать умеют все!

Парень с бусинками в волосах схватил меня за запястья и рывком поднял со стула и принялся кружить со мной. Я едва поспевала за ним.

– Давай, пляши, как я! Я лучший плясун здесь! – волосатый парень принялся танцевать вокруг нас, – Круто, да?! Я тут лучше всех пляшу!

– А я ещё лучше пляшу! – кучеряшка достал откуда-то бубен и принялся дрыгаться под стать волосатому.

– Это ты-то?! Не смеши мои шары! – парень с бусинками закружил меня ещё сильнее. Меня стало подташнивать, – Гляди, как ей нравится! Как тебе?! А?!

– Да вы гребаные сосунки, – я высвободилась из цепких рук партнера. Тот плюхнулся на задницу, – Сейчас Задающая Тупые Вопросы Невообразимая Тупица С Волосами, Похожими На Солому зажжет не по-детски!

Я вскочила на стол и принялась выкидывать невообразимые коленца. А парни хохотали, как ненормальные, волосатый даже катался по полу. Все окружающие уставились на меня, и меня это только раззадорило. К нам подбежали санитары.

– Мисс Алькона! Ну-ка слезайте! – меня стащили два крупных мужика и поставили на землю.

– Иииии, лавры самой лучшей плясуньи я вручаю Сандре Альконе! – кудрявый парень вытащил с кроссовка шнурок и повязал его вокруг моей головы. Парни принялись хлопать. Я отвесила шутливый поклон.

Должна признать, от танца с ними мне стало легче. Вприпрыжку я вернулась в свою палату. Девчонки заперлись в туалете. В соседней палате кто-то надрывно кашлял.

====== О бедуинах в океане, птице в клетке и Тенях ======

Я иду по пустынному пляжу. Темно-серые небеса рыдают мелким, почти неощутимым дождем, и сквозь прорехи в тучах пробиваются бледные лучи солнца. Темные воды вылизывают круглые мелкие камешки. Если оглянуться назад, то можно увидеть безбрежную белую пустыню. Соль? Героин? Снег? Что за мысли, Сандра? Если посмотреть вперед, можно увидеть соленые синие просторы. Почему-то мне показалось, что это не вода, а кровь. Не человека. кого-то более ужасного и непостижимого.

Волны принесли ракушки. Спиралевидные. Яркие. Ребенком я часто собирала их и подносила к уху, думая, что слушаю песни русалок. И сейчас я взяла ракушку и поднесла её. Но я ничего не услышала. Лишь оглушительную тишину.

Позади себя я услышала звуки шагов. Я оглянулась. Безликие бедуины шли к кромке воды и пошли дальше, погружаясь в воду по щиколотки, по колено, по пояс, по грудь, по горло. А потом и вовсе исчезали где-то вдалеке на фоне бледного горизонта. Нескончаемый ряд водяных леммингов. Меня они не замечали.

Когда я проснулась, моя постель была мокрая и вонючая. И вообще всё вокруг провоняло чесноком и медикаментами. Клэр поспешно выкинула бычок в окно, открыв форточку. Меня обдало морозной свежестью зимнего утра. На стекле вновь узоры, а сад вновь запорошило белым. Снег сыпется с ветвей. Клэр поправила шляпу и пошла блевать в сортир. Она уже второй день там запирается, и я слышу каждый звук.

Я прислонилась к батарее. Отопление тут неважное, батарея покрыта слоем многолетней пыли. Я заглядываю за неё. Там виднеется надпись, размытая, будто её кто-то попытался стереть.

Подарю тишину. Звони: 00000.

Я многозначительно хмыкаю.

Зои тоже в инфекционном отделении. В городе тоже эпидемия. Несколько человек умерло. В больнице нарастает атмосфера, как в инфекционке. Холодно даже возле батареи. Даже чай всегда холодный. Если приглядеться, можно увидеть ледяные узоры на стенах и пар изо ртов и носов людей. Казалось, само здание стонет голосом метели и гула. Но психиатр сказала, что ничего такого не замечает, разве что пациенты стали более вялыми.