Текст книги "Ты мне не сестра (СИ)"

Автор книги: Любовь Попова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

Глава 14.

Неудобно, в задницу тычется ветка. И Макс стал гораздо тяжелее. Да и место хреновое.

Но как-то все правильно. Именно так, как нужно. Господи, почему даже спустя столько времени не отпускает. Почему прижимаю его к себе, забывая о плохом, забывая обо всем.

– Хочу слышать тебя, – сцеловывает влагу с губ, вылизывает подбородок, долбит уже на грани фантастики. И стон из самого сердца. Да!! – Громче!

Подчиняюсь. А в ответ слышу точно такой же, безумный и хриплый. И внутри резонируют его слова, каждое его слово, каждое скользящее движение внутри. Пластырь, что склеивает трещины на измученной душе.

Эксперимент с треском проваливается. Каждое воспоминание о нем было настоящим. Острым. Нужным. Но я даже представить не могла, настолько сладкой окажется реальность. Не думала, что меня может затопить такая сильная радость, обмывая сердце сокрушительной теплой волной.

И от мысли, что он во мне, здесь со мной, искренний и открытый, в голове становится кристально чисто. Великолепно. Несравнимо и, черт возьми, сильно. Мощно.

Я думала, что это похоть… Но разве есть что-то правдивее физической любви? Разве, есть что-то сильнее близости. Когда удовольствие не заполняет тело, оно глубоко в мозгу. Оно поглощает. Оно выжигает любые попытки быть дальше.

Мы не виделись так давно, но он каждый день был рядом, незримым приведением поддерживал внутреннюю силу. А секс с Женей был изменой, потому что мне казалось, что Макс стоит и хмуро смотрит, сжимает кулаки, готовый убить меня за очередное предательство.

И пусть кто-то считает, что мое понимание о выражении любви извращено. Но разве есть хоть что-то более реальное, чем удовольствие, полученное совместно с тем, на ком бесповоротно помешан? Разве есть хоть что-то лучше, чем кончать одновременно, чувствовать взаимную пульсацию и видеть в глазах напротив безумие? Обоюдное. Настоящее. Граничащее со смертью. Разве слова сильнее? Разве нужны признания, когда вот оно, сладкое чувство любви.

И пусть я опошляю высокое и чистое понятие, но это и есть моя, наша любовь. Это она и есть.

И я с истинным наслаждением, словно не чувствовала ласки полжизни, кончаю, с силой сжимая его внутри.

– Не в меня, Макс, – на выдохе, сотрясаясь от оргазма.

– В тебя, всегда в тебя, Детка, – злость, страсть в голосе, словно неразбавленный коктейль эмоций. До слез прошибает и впитывается в сердце. – Только в тебя.

Внутри становится до жжения горячо и мокро, а член внутри как будто увеличился в пару раз.

– Так нельзя, – еле выдыхаю. – Между нами столько…

– Заткнись а… Дай просто полежать.

Смеюсь с него. С себя. Женская проблема в том, что даже во время пронизывающего насквозь кайфа, мысли нас не оставляют. А у мужчин все проще. Они не думают, они живут.

– У меня в жопу что-то упирается, – говорю, через несколько минут, когда уже замерзаю и слышу гортанный смех.

– Ужасно романтично…

Романтика закончилась, да? Теперь в голове снова мысли. Черт… Как же мимолетно это все. Даже любовь. Даже настоящая.

– Мне не восемнадцать, я не готова спать на земле, – вырывается из меня хмуро, даже раздраженно.

– О да, – убирает налипшие с лица волосы. – Тебе не восемнадцать. В восемнадцать ты шла за мной не глядя, а сейчас обдумываешь как избавиться побыстрее. Верно?

От правды в его словах становиться стыдно, но между нами всегда это было. Секс, любовь, безумие. Но для жизни нужно что-то еще. Что-то, что не кончится. Доверие.

Отворачиваюсь, не могу больше смотреть, как он ждет… Чего? Что я прямо сейчас скажу, что мы поженимся и будем счастливой семьей?

Но удовольствие отпустило, и в голову ядовитыми змеями заползают воспоминания о том, каким безумным он был, когда узнал о мне и отце. Или, когда почти вырвал дверцу машины?

Где гарантия, что это не повторится? Где гарантия, что это не коснется ребенка? Что он и будет таким же сдержанным?

Страшно. Потому что он пропасть. И если одна я туда прыгала с разбегу, то с ребенком даже к краю не подойду.

Макс начинает злится, чувствую, как дыхание учащается, а тело, только что расслабленное, напряженно твердеет. Он отпускает меня резко, встает и натягивает штаны.

– Считаешь, что я недостоин быть с тобой рядом? Как ебарь подхожу, а как муж в задницу? Неуравновешенный?

– Не я это сказала, – подбираю ноги к груди и тянусь к свитеру. Господи, я даже не помню, когда он меня раздел. С ним я теряюсь. С ним я словно сумасшедшая. Но разве я могу позволить себе такие слабости? Только не теперь.

– Я все равно никуда больше не денусь. Не надейся зажить скучной жизнью со своим адвокатишкой, я скорее убью его.

– Угрозами ты делаешь только хуже.

– А что я должен делать?! Сложить лапки и отвести тебя под венец, как бывший брат?

И чего же нас кидает то их стороны в сторону, как будто мы постоянно летим в самолете, который то резко набирает высоту, то стремительно спускается. Так что уши закладывает.

– Никой другой мужик не будет воспитывать моего сына, запомни это! – шипит он мне в лицо и резко отходит, словно боится снова сорваться.

Ну, разумеется.

Теперь он заделался великим отцом. Дрожащими руками натягиваю на себе одежду, смотрю как его разрывает желание уйти, но он ждет меня, берет за руку и ведет сквозь лес.

– Дай мне время… – прошу. Подумать. Прийти в себя.

– Лана… Мы занимаемся херней шесть лет, может пора начать жить? – доводит меня до главного хода. – Впрочем, время я тебе дам. Только ты все равно ляжешь под меня, как только я захочу, так какой смысл ждать? – зло ухмыляется, потом идет к своей машине.

Садится на меня не смотря, и заводит двигатель. Уже хочу сказать, чтобы он не уезжал в ночь, как он глушит двигатель и выключает фары.

Невольно улыбаюсь. Взрослеет.

Стремительно иду в кладовую и беру пару одеял. Несу к машине и стучу в окно.

Оно медленно ползет вниз, а Максим лежит с закрытыми глазами, собрав руки на груди. Холодно уже совсем.

Притворятся спящим, как ребенок, но я вижу, как подрагивают ресницы.

Бросаю в него пачку влажных салфеток, а у самой между ног липкий потоп. Надо в душ.

– Надо помнить про гигиену.

Он берет салфетки, одеяла и вдруг залихватски улыбается.

– А со мной оргазм ты не имитировала.

Господи, ну что за мужчина. Качаю головой и хочу уже уйти, как он хватает меня за рукав и тянет к себе через окно. Выдыхает в губы:

– Уеду рано, вернусь вечером.

– Зачем.. – в груди приятно щекочет от его близости. – Зачем ты отчитываешься?

– Потому что хочу, чтобы ты знала. Я больше не сделаю тебе больно. А ты больше не уйдешь.

* * *

И его слова я обдумываю все утро, занимаясь привычными делами, почти не реагируя на постоянный плач только что оставленных родителями младенцев. Каждый из них тянется ко мне. Каждый хочет видеть во мне свою маму.

Больше не уйду? А хотела ли я этого когда-нибудь? Просто, обстоятельства и страх всегда были сильнее меня. Желание тихой гавани ослепляло, а боль, что причиняли мужчины семьи Андроновых была невыносимой.

– Привет, – вдруг слышу сквозь шум мыслей мужской голос и чувство вины затапливает сознание.

– Привет, Женя.

Глава 15.

– Не ждала…

– Так ты не звонил, – улыбка словно хочет коснуться моих губ, но быстро гаснем под чувством неловкости. – Я рада тебя видеть…

– Почему я в этом больше не уверен. Или появился богатенький братец и ты сложила лапки? – спрашивает, а яд в голове буквально заливает пространство вокруг. Накаляет атмосферу настолько, что хоть ножом режь.

И сам она стал выглядеть как будто более худым. Кожа на лице натянулась, а в глазах запылал костер злобы.

И стало не по себе. Я так давно его знаю, а вроде бы и не знаю совсем.

– Он мне не брат. Я же говорила.

– Он тебе никто, и тем не менее ты впускаешь его в свою жизнь. После того, что он сделал.

– Жень… – как ему объяснить, если я сама не понимаю.

– Или думаешь я забыл, какой ты ко мне пришла? Твои синяки? Или думаешь я забыл, какой ты была шесть лет назад. Господи, Света! Я же люблю тебя! Так долго люблю. Готов даже ребенка на себя записать, только чтобы ты прекратила метания и пришла ко мне. Сама, сама! Окончательно… – он подходит все ближе, обхватывает плечи и притягивает к себе. Касается губ и пытается вызвать отклик. Только вот нет его. И не будет. Благодарность, взаимная дружба, но никогда любовь. Нельзя посадить дерево там, где давно уложены сваи и залит фундамент. Нельзя. Можно горшок сверху поставить с цветком, только проку от него не будет.

Все понимает он. Не дурак ведь. Плечи сжимает сильнее, отталкивает и рычит:

– Да что в нем есть такого? Больше член? Или может быть ты любишь жестче? – подходит снова, не дает сделать шаг и снова поцеловать пытается. Рукой под халат лезет, а я беру со стола что-то, что первое под руку попадается и резко бью его по голове. А потом глаза широко раскрываю и пытаюсь скрыть смех.

Потому что по ошеломленному лицу растекается желтая жижа. Ударила я его полным памперсом.

– Вот так ты мне за все добро отплатила. Дерьмом.

– Это вышло случайно…

– Любую случайность можно повернуть так, как нужно нам. Ты ведь ждала его. Всегда знала, что однажды вы снова встретесь и будете вместе.

– Не правда, – подаю ему пачку салфеток и он смеется, стирает грязь. А у самой в голове барабаны бьют. Я не ждала, я просто… Просто знала, что однажды мы встретимся, чтобы расставить все точки над и. Решить окончательно, кто мы друг другу. И неужели именно эта мысль не давала мне полностью отдаться симпатии к Жене. Он ведь замечательный. Немного тщеславный, немного педант и насквозь правильный. Это ведь хорошо, только немного скучно. Он даже перед сексом сначала разделся. Лег в кровать, натянул презерватив и… выключил свет. А я как дура, стояла и сдерживала смех, потому что трусы у него были семейные в горошек.

– Если ты выбираешь его, я больше не приду. Только прежде, чем ты примешь решение, посмотри это…

Он достает из сумки пухлую папку и кладет на стол.

– Что это?

– Тебе разве не интересно, чем занимался твой любимый в течении трех лет? А мне вот очень интересно, готова ли ты связать свою жизнь с наркоманом и убийцей детей.

Глава 16.

*** Евгений ***

Пока Света смотрела на папку немигающим взглядом, Женя любовался ею. Завязанными гулькой светлыми волосами, тонкими чертами лица, пухлыми губами и фигурой, ради которой не жаль и убить.

Он никогда не думал, что будет сохнуть по кукле, хотя с детства обожал смотреть на них на витринах магазинов. И вот так и в жизни вышло. Он мог ужом вокруг виться вокруг любимой куклы, а по итогу только смотрел. Словно через пуленепробиваемое стекло витрины. Ни потрогать, ни домой взять, ни трахнуть, как следует.

Он еще тогда о ней так подумал. В первую встречу, когда работал на одного из самых знаменитых адвокатов города.

Она пришла вся всколоченная, лохматая, взмыленная, но до одури красивая, даже со своими заплаканными глазами. Женя решил, что не хрен глазеть, но внимание против воли словно зверь кидалось в ее сторону, а затем билось в истерике, что хозяин борется со своей всколыхнувшейся в штанах симпатией.

Он выслушал ее, сказал, что можно сделать, чтобы освободить парня из тюрьмы.

Ну разумеется у нее был парень. Ну разумеется он плохой. Хорошие девочки ведь не любят хороших, работящих парней. Им только всяких ублюдков подавай, которые потом должны срать радугой. А не будут! Уж Женя, разбирающий постоянно дерьмо таких людей знал, что срать они могут только гавном.

Точно таким же, какое он стирал со своего лица. И будут бить своих женщин, срываться на детях, а в итоге могут и убить. Но почему-то женщины не понимают этого, словно дурные мухи летят в сети своих пауков, чтобы быть сожранным.

А потом плачутся, как им плохо.

Света не плакала, она просто была не живая. Женя сам не знал, на что он рассчитывал отправляясь тогда в Балашиху. Просто дернул черт и он сел в электричку. Бродил по городу, зашел в местное отделение милиции. Там и выяснил, что парня уже отпустили.

Значит теперь у этой девушки все будет хорошо, – решил он, почему что печально покачав головой и сел в электричку.

А потом прямо ему в руки попалась Света. Все такая же красивая, и снова заплаканная.

И ничего хорошего у нее не было. И стыдно признаться, но эта мысль порадовала Женю, ведь теперь у него будет собственная кукла, на которую можно не только смотреть.

Со временем он рассчитывал привязать ее к себе дружбой, долгом, любовью. Но глубоко заблуждался. Как бы он не помогал, как бы не поддерживал, как бы не старался стать центром ее вселенной, она все равно ночами звала его. Своего Максима.

Женя ненавидел его, следил за его метаниями, был бы очень рад, если бы тот сдох в наркологической клинике, а потом и на войне. Где он не гнушался убивать и даже детей. Не важно, что их научили держать оружие. Не важно, что эти дети гораздо более жестокие, чем взрослые солдаты.

Самое главное – это дети. И уж человеку, выросшему в детдоме это должно быть хорошо известно.

А эти его благотворительные дела… Женя может до конца и не разобрался, но точно уверен, что это пыль в глаза, чтобы продолжать дело своего папаши.

Иначе зачем было его убивать и так лихо заминать дело. Он же узнавал, там было столько взяток и темных пятен, что любой президент готовившийся к выборам позавидовал бы.

Оставаться сейчас рядом со Светой не имело больше смысла, пусть она посмотрит на то, что накопал Женя, а он пока сам съездит к Одинцову и поговорит. Расскажет, что помимо компромата, у него есть возможность засадить того за укрывательство улик по делу Андронова. Посмотрим, что он тогда запоет.

Уезжая из детского дома, где почему-то несколько лет назад стала работать Света, он скривится, заметив три машины с материалами и строителями.

Значит Одинцов решил пойти ва-банк и сделать из этой богодельни, нормальный приют. Они на пару с депутатом Самсоновым уже не один детским дом реконструировали. Только вот какие они там дела проворачивают, так никто никогда и не узнает.

На выезде из городка Женя нахмурился еще сильнее, потому что въезжала дорожная техника. А это захолустье вряд ли интересует областную администрацию. Значит опять сынок Андроновский.

Весь Женин запал правда кончился, как только он подъехал к высотному офисному зданию, на парковке у которого сверкал Одинцовкий крузак. Голова от удара головой об стол до сих пор ныла. Да и стоит ли заходить в логово врага?

Может лучше вызвать повесткой? И поговорить на своей территории. Да, так будет гораздо лучше.

И он бы уже уехал, если бы не заметил самого Максима, чеканящего шаг к своему джипарю.

Женя даже пригнул голову. Непроизвольно, разумеется. Он же его не боится. И вдруг он заметил какого-то оборванца с нашивкой из областной тюрьмы.

Тот преградил путь Максиму и что-то усиленно доказывал. Размахивал руками.

Одинцов был одного с ним роста, но казалось, что смотрит свверху вниз. Очень высокомерно.

Потом показал на свои часы, отвлекая внимания и врезал в челюсть. Да так, что тот повалился наземь. Затем нагнулся, схватил мужика за шиворот и что-то прошипел в ухо.

И ушел.

А оборванец так злобно смотрел в его сторону, что Жене и самому стало не по себе.

И он снова завел двигатель, снова подумал о повестке, а потом ему в голову пришла совершенно дикая идея. Которую он поспешил воплотить в жизнь, пока не передумал.

Подъехал к парню и спросил в открытое окно:

– Какие у тебя дела с Одинцовым?

– Такие, какие тебя чепушило не касаются, – сплюнул кровь бывший зек и прошел пару шагов вперед.

– Урод он, да? – не стал обижаться Женя. Не до того. – Залез в свою башню из стекла и думает, что ему все позволено.

Женя заговорил, прекрасно понимая, что, если этому мужику хочется насолить Максиму, он использует любую возможность. Даже чепушило.

– Это точно… А, тебе он, чё сделал…

Жене здесь пришлось подумать. Потому что такого человека не разжалобить разговорами о любви. А вот о деньгах. И он даже не соврал, когда сказал:

– Он меня на большие бабки кинул.

Ведь денег в Свету было вложено действительно много. Да и времени. А как известно в современном мире одно давно приравнивается к другому.

Парень внимательно взглянул на Женю и прищурясь спросил:

– Ты не мент?

Гораздо хуже, или лучше. Кому как.

– Не мент, – отвечает он. – Садись, может вместе придумаем, как этого козла с олимпа скинуть.

– И у меня даже есть идея, – ухмыльнулся мужик и Женя снова почти пожалел, что ввязался в это. Взгляд у того был крайне безумный.

– Я Леня, – представляется мужик и садится в машину, а Женя сдерживает желания сморщится от запаха и от того, что придется заказывать химчистку салона. Вещи у зека мягко скажем не первой свежести.

– Женя, очень приятно.

– Кстати, если тебе интересно, я брат этого мажора. Андронов, отец мой.

Глава 17.

*** Света ***

Максим не приехал сегодня, и я ощутила невольное разочарование. Сначала на него не было времени. Почти все внимание заняли строители, которые нас совсем не слушали и делали все по какому-то приказу «свыше». Всем было понятно, чьих денег это дело.

– Вот иди и смотри за этими болванами, а то они мне сейчас все здание по кирпичикам разберут, – заявила директриса, одевая халат, чтобы заменить меня с малышами. А я как бы не поняла. Почему я? Наверное, таким ошалевшим было у меня выражение лица, что она сразу объясняет:

– Ну я так понимаю, это подарок за вчерашнюю порочную прогулку? В лесу, – поднимает она брови, а я прям чувствую, как к щекам жар приливает.

– Вы только что назвали меня проституткой…

– Будем считать это свадебным подарком, – смеется она, а я воздух набираю. Какой подарок?

– Не говорите ерунды. – сразу отнекиваюсь. Об этом и речи не было. – Он не…

– Разве не отец Демьяна?

– Даже если…

– Мальчику нужен отец, а тебе мужчина. «Женщина слишком быстро привыкает к одиночеству и в какой-то момент топится в нем», – замечает она и оставляется меня со своими мыслями, напоследок направив палец на дверь, за которой уже что-то ломали. – Иди давай. Руководи холопами будущего мужа.

Мне тут же хочется закричать, что Максим мне не муж, но в дверь уже что-то бьется и я иду к ней. И уже рассчитываю, что, как только приедет Максим, я все ему выскажу… Нашел тоже время.

Но он не приезжает. Даже вечером, когда рабочие уже закончили работу, а Демьян, наконец, улегся и заснул.

Я погладила его по голове, уложив в кроватке дома и снова посмотрела на папку, которую за весь день у меня не нашлось времени открыть.

Я и думать про нее забыла, скорее всего мозг сразу отверг информацию, преподнесенную Женей, как истину. Наверное, потому что мне даже не хочется допускать мысли, что это правда.

Порой правду лучше не знать, порой правда наносит такие раны. Что никакое время не залечит. Эмоциональная инвалидность четвертой степени. Без возможности ремиссии. Как в случае с отцом и братом.

Сажусь за новый стол, который успели доставить, и всматриваюсь в красный пластик. Руки дрожат, и я быстро собираю их в замок и ставлю локти на стол.

Был бы здесь Максим, он бы сразу все опроверг, объяснил, а так…

Может он едет? Замотался просто?

Или может, зависнул с той рыжеволосой красоткой из высшего общества, с которой стоял на балконе? А мы как бы и побоку.

Телефон оказывается в руке, быстрее чем папка. Найти номер, с которого Максим мне писал труда не составляет, а вот заставить себя отправить сообщение первой, почти нереально.

Руки начинает соскальзывать, а экран мелькать перед глазами.

Ладно, сначала страшная правда. Все равно рано или поздно мне придется с ней столкнуться.

* * *

Дом у нас маленький, отопление дровяное. Он достался мне от предыдущей директрисы приюта. Ужас, какой строгой и порой даже злобной, но на работу она меня взяла и даже представила это жилье.

А потом умерла, от рака крови.

* * *

Первое что я сделала после прочтения папки от корки до корки, сожгла ее. Долго смотрела как плавится пластик, а бумага сгорают в пламени печи. Вот бы и информация из моей головы стерлась так же быстро.

Потом я сходила в душ и стала оттирать тело, словно от той грязи, что там написана.

Сначала наркотики. Лечение. Потом война и смерти сотен и сотен тысяч. А еще детские дома, откуда пропадали дети.

Я тру лицо руками, пытаясь понять, что из этого могло быть правдой, а что ложь. Последнее, во что я поверю, что Максим кого-то куда-то увозит. Где-то кого-то продает.

Что он пошел по стопам того, кого люто ненавидел.

Заворачиваюсь в полотенце, смотрю в свои заплаканные глаза. Я даже не поняла, когда рыдала, просто жгло щеки, словно микро-ранки на лице заливают дезинфектором. Хоть папка и сгорела, в сознании буквы о Максиме отпечатались, словно обожжённое клеймо у скотины.

И как бы мне не хотелось это забыть, не знать правды, от нее никуда не денешься.

Но сначала я бы хотела знать, как на самом деле обстоят дела.

И я звоню Максиму. Уже без опаски. И когда милый, раздражающий голос сообщает мне что блядский абонент вне зоны сети меня начинает трясти.

Жечь глаза от новой порции слез, что падают крупными каплями на единственную новую вещь в доме. Сквозь пелену, отправляю два десятки сообщений с требованием позвонить. Немедленно! Потом перехожу к угрозам. Если он прямо сейчас мне не перезвонит, он никогда не увидит ребенка. Меня!

Вколачиваю пальцы в экран, как будто хочу телефон разбить и жду, жду. Жду!

Жду, блять!

Но тишина.

Полная, беспросветная. А я мучайся неизвестностью, невозможностью спросить прямо в глаза.

А что это за херня, Любимый? Как ты мог скатится в такое дерьмо, а самое главное… Надо спросить себя. Почему я не беру ребенка, на сажаю в машину и не уезжаю на другой конец страны?!

Почему я три года торчу здесь, настолько близко к нему, словно жду. Жду. Счастье, хоть призрачного.

А он опять устраивает засаду. Опять душит. И я как идиота жду, что он все-таки правду мне скажет.

Если ответит. Если я все-таки ему нужна.

И словно в ответ на все мои молитвы насмешкой с утра новости по телевизору. (Женя позвонил, сказал, какой канал включить)

От них дрожь, как иглы по всему телу колют. Мозг плавится, а перед глазами очередная пелена.

Да что же это такое?!

Из подотчетного Андроновской, благотворительной организации, детского дома пропали несколько детей в возрасте от шести до двенадцати лет. И нашли их на границе с Финляндией, запакованных как картошка. Живых, но испуганных.

Я бросаю взгляд на жующего кашу Демьяна и меня начинает колотить. Подхожу, обнимаю, утыкаюсь в маленькое плечико.

Если эта правда… Если Максим хоть на мгновение причастен к подобному, если эта скотина пошла по стопам Андронова, он никогда не подойдет к малышу. Никогда Демьяна не коснется эта зараза. Я скорее сдохну, чем позволю сыну стать таким как дед.