Текст книги "Следуй за белым кроликом (СИ)"

Автор книги: ly_rika

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

– Теперь твоя очередь принимать водные процедуры, гадёныш.

Ромка только тяжело и часто дышал, вцепившись пальцами в края унитаза. Он ждал, предчувствуя ощущение ледяной воды на лице. Холод забрался под хлопок рубашки, проскользнул по позвоночнику. Тело пробрала крупная дрожь. Откуда-то непереносимо несло лимонным освежителем воздуха. А чудовище всё медлило. Тогда Смолин осмелился повернуть голову и во второй раз за день встретиться с шефом взглядом. В тёмных глазах читалось сомнении. Ромка почувствовал резкий рывок и оказался лицом к лицу с шефом. Холод мгновенно отступил: кожа к коже, тепло к теплу. «Verweile doch… Du bist so…»*,– всплыло в сознании… откуда? В носу защекотало: то ли от головокружительного страха, то ли от лимонного безумия, заполнившего чувствительные ноздри. Ромка не сдержался и чихнул, невольно ткнувшись носом в чужие губы.

Снова рывок – и на его макушку обрушился ледяной дождь. Смолин с удивлением обнаружил, что чудовище почему-то смилостивилось: его окунули в раковину, проигнорировав унитаз. Из крана хлестала вода, заливаясь под воротник и стекая по груди кусачими тоненькими змейками. Зубы начало сводить от холода. Ещё пара секунд – и ледяная волна заволокла сознание. Даже горло уже не так горело под жёсткими пальцами: Смолину будто бы вкатили лошадиную дозу анестетика. И только почувствовав, что мальчишка уже не может сам держаться на ногах, Романов выдернул его из-под струи и прижал спиной к кафельной стене. Лица у обоих были мокрыми, с ресниц, затапливая холодным туманом глаза, стекали капли. Мужчина сморгнул и зло зашептал Смолину в висок:

– Слушай, маленькая дрянь. Мне плевать, что на тебя нашло. Мне даже плевать, что ты десять минут назад при всех вылил на меня эту чертову воду. Считай, что теперь мы с тобой квиты. Мне не плевать в этой жизни только на одно: я не хочу потерять свою работу. Так что мы возвращаемся в зал, и ты изображаешь из себя мальчика-одуванчика. Потом можешь бить стёкла, бросаться на людей и лечиться в психушке. Я тебе даже рекомендацию дам. С печатью и подписью. Но только после того, как отсюда с клятвой подписать контракт уберутся швейцарцы.

Романов разжал пальцы, брезгливо сполоснул их под краном, из которого всё еще продолжала хлестать вода, промокнул лоб бумажной салфеткой и бросил, уходя:

– Чтобы через минуту был в зале.

Смолин безвольно опёрся локтями о край раковины и поднял голову, вглядываясь в зеркало. По стеклу, там, где отражалось серое Ромкино лицо, слезами стекали капли. Смолин проследил пальцем путь одной из них, а потом скользнул ладонью по своей щеке – никакой разницы. В душе стало пусто, склизко и холодно. Промелькнувшее минуту назад тепло без следа растворилось в ледяном потоке металлических фраз и теперь казалось иллюзией. Впрочем, Ромке уже было всё равно. Кажется, за несколько дней он исчерпал весь лимит эмоций. Кукла. Новая жизнь, подаренная Светочкой, превратила его в куклу.

В зале Ромку встретил недовольный взгляд шефа: Смолину пришлось задержаться в туалете дольше позволенного. Сушилка упрямо не хотела справляться с влажными Ромкиными волосами. Парень проторчал под ней добрых минут десять, упёршись ладонями и макушкой в стену. Поясница затекла. Шея тихонько ныла. «Синяки будут»,– равнодушно отметил про себя Смолин, стряхивая капли с костюмной синтетики. Высушить рубашку он даже не пытался. Старательно прикрывая пиджаком мокрые разводы на светлой ткани, Ромка скользнул за стол. Терещенко оценил взъерошенный вид переводчика и с ухмылкой наклонился к приятелю:

– Какой счёт? Один – один?

Смолин даже не пытался сделать вид, что не слышал издёвки: посмотрел шутнику в лицо и уронил взгляд на колени.

– Herr Romanow? Herr … Tere…schtschenko?

Не поднимая головы, Смолин скосил глаза: к столу приближались две пары лакированных туфель. Ромку бесцеремонно пиннули:

– Подъём, «Титаник» недоделанный. Свистать всех наверх, швейцарцы на горизонте.

Смолин послушно отклеился от стула, сглотнул обиду и дежурно заулыбался:

– Darf ich mich vorstellen?...

Обмен любезностями плавно перетёк в обсуждение погоды, дорожных пробок и наглости местных таксистов. А Смолин ощущал, как постепенно заканчивается завод бодрости. Ромка бросил все оставшиеся силы на поддержание вымученной улыбки. Он целиком, от кончиков пальцев до макушки, превратился в эту самую улыбку, с каждой минутой всё сильнее и сильнее походившую на гримасу. Слова где-то на краешке сознания послушно упаковывались в жестяные немецкие звуки. Романов бросал гулкие, короткие фразы: «Тик – так. Тик – так». Ромка механически переводил. «Тики – таки. Тики – таки», – отзывались китайскими болванчиками швейцарцы. Наконец Смолин оторвался от созерцания своих манжет и с удивлением заметил на тарелке утопающую в зелени рыбу, для виду поковырял её вилкой и даже подцепил кусочек, но до рта так и не донёс.

– Господа, в таком случае ждём вас на нашей фабрике. Вы всё увидите собственными глазами. Как говорится, херцлих вил…комен,– Терещенко сыто хихикнул, довольный глубиной своих лингвистических познаний. Швейцарцы синхронно повернули головы в Ромкину сторону.

– Wir warten auf euch in unserem Betrieb, wo sie alles mit ihren eigenen Augen beobachten können, – Ромка устало выдохнул и перевёл взгляд на шефа. Тот выжидающе изогнул бровь. Смолин сдался и добавил.– Herzlich willkommen.

– Петруччо, это надо отметить,– заговорщицки зашептал Терещенко, стоило гостям направиться к выходу.– Мы их сделали. Саныч умоется…

Последняя фраза Ромке не понравилась. Он напрягся, вглядываясь в лицо шефа. Романов же вёл себя так, словно переводчика рядом не было. Смолина это немного подбодрило. Пустота в голове потихоньку капитулировала.

– Поехали, Сань, с документами ещё возни много. До вечера твоя печень дотерпит? – мужчина поднялся и с облегчением расслабил удавку галстука. Было заметно, что чудовище успокоилось. Дракон проглотил очередную жертву и улёгся почивать в ожидании следующей кормёжки. Утонув в этих мыслях, Смолин чуть замешкался. А обнаружив Романова стоящим в дверном проёме, поспешил за начальством, стараясь не выпускать спину чудовища из виду. Спускаясь по лестнице, он оглянулся на красочную вывеску, которая украшала вход в ресторан: «Надо будет Светочке рассказать, всё-таки „Данте“ – не рядовая кафешка. Удивительно, что со швейцарцами всё гладко прошло. Особенно после…». Мысли, начавшие было принимать оптимистическое направление, оборвались, как только взревел мотор машины, увёзшей из-под Ромкиного носа двух его начальников.

*та самая строчка из «Фауста» Гёте, которую переводят как «Остановись, мгновенье, ты прекрасно»

*****

«– Это что такое?

– Ваше Величество, они хотели...

– Ну, все ясно – отрубите им головы»

М/ф «Алиса в Зазеркалье»

Смолин вытянул вслед руку, беззвучно, по-рыбьи, открыл рот, но звать уже было некого. Ромка застыл на пару секунд, а потом дернулся, едва не угодив под колёса подъехавшей к ресторану красной «БМВ». «Bayerische Motoren Werke», – Смолин покатал на языке сочное название, уставившись на кругляш логотипа и в задумчивости шевеля губами. Из автомобиля выплыла дама на высоченных шпильках, покосилась на замершего Ромку и бросила подошедшему швейцару: «С каких пор „Данте“ превратился в проходной двор?» Тот поспешил мягко подтолкнуть Смолина к выложенной плитками дорожке. Ромка послушно двинулся вперёд, сунув руки в карманы.

Пальцы, всё еще подгоняемые робкой надеждой, в сотый раз пробежали по знакомому маршруту: брюки – рубашка – пиджак. Но ни телефона, ни денег там не появилось. Ледяной ветер настырно следовал за пальцами, пробираясь под тонкую ткань. Ромка безуспешно пытался найти какой-нибудь магазин, забегаловку, открытый подъезд на худой конец. Кругом одни высоченные новостройки. На дверях – кодовые замки и домофоны. На улицах – ни души. Смолин метнулся к дороге, вытянув дрожащую руку и подпрыгивая на носочках. «Раз… два… три…» – Ромка считал пролетавшие мимо машины. «Три… два… раз…» – парень зажмурил глаза, загадывая, что на последнем счёте ему повезёт. Визг тормознувшей рядом машины отозвался радостными колокольчиками в ушах. Стуча зубами, Смолин залепетал в открывшееся окошко:

– До офисного центра не подбросите?

Водитель оценил Ромкино состояние, перебросил с пассажирского сиденья назад какой-то свёрток и приглашающее кивнул головой. Ощущая, как тепло покалыванием растекается по коже, Смолин впал в нирвану.

Забравшись с ногами в офисное кресло, Смолин под удивлёнными взглядами коллег выхлёбывал пятую кружку горячего чая. При этом Ромка не забегал ревностно поглядывать на закипавший в углу чайник. Несколько раз прибегала Светочка, по-бабьи вздыхала, выкладывая перед Ромкой то горку конфет, то столовский пирожок. Смолин не сопротивлялся, запивая принесённую снедь чаем из розовой кружки. Герман уже начал принимать ставки на то, сколько ещё кипятка влезет в переводчика, когда под звон цепочек в офисе появился уже знакомый парню курьер с кипой документов в руках. Ромка напрягся от нехорошего предчувствия: существо прямым курсом направлялось к его столу.

– Велели перевести,– курьер лениво плюхнул всю стопку перед Смолиным, вытянул изо рта длинную нитку жвачки, намотал её на палец и критически осмотрел тарелку с крошками.– До вечера. Иначе того… Уволят.

Герман оценивающе присвистнул, садясь на краешек Ромкиного стола и перебирая бумаги:

– Так, что у нас тут? Инструкции к новой технике. Правила безопасности. Да, что взять с этих европейцев: пещерные люди. Они даже гвоздь в перчатках забивать будут. О, юридические дебри… Это мы проходили летом с французами. Мои соболезнования, Роман. Хотел пригласить на футбол, но, видимо, на сегодняшний вечер тебя уж ангажировали.

– Футбол?

– Ага,– Герман в предвкушении потёр руки,– последняя игра сезона. Такая интрига, знаешь, такая интрига…

Смолин, никогда особо этим спортом не интересовавшийся, проводил вернувшегося под свой фикус коллегу завистливым взглядом.

Работа продвигалась слишком медленно. Стрелки часов вертелись слишком быстро. Около шести Герман поднялся, заразительно зевнул и потянулся:

– Счастливо оставаться. Удачной тебе охоты, Шерхан.

Стахановец вынырнул из-под кипы бумаг, сощурился, и кивнул. Как же душно тут. Как в тропиках. Смолин стянул взятый взаймы у коллеги свитер, откинулся на спинку кресла и размял шею. В офисе остались только он и огромный фикус. Тоска. Ромке даже показалось, что растение сочувственно качнуло ему листочком. Определённо, стоило сделать перерыв.

Документы лежали на столе двумя неровными горками. Парень сгреб ту, что поменьше, и решительно двинулся в сторону двери. Сейчас нужно было придумать, что он скажет шефу. Как на зло, ни одной цензурной фразы на ум не приходило. Услышал бы его мысли дражайший научный руководитель… Спасение явилось неожиданно: Ромке навстречу выплыл курьер, балансируя с пакетами в руках и зажимая плечом телефон-раскладушку:

– Щас, последний заход, и я свободен… Встретимся через полчаса на Владимирке.

– Эээ, постой,– Ромка дернул существо за локоть и сморщился: горло будто натёрли наждачкой, слова давались с трудом.– Занеси это Романову.

Курьер недовольно пошевелил губами:

-Ладно, давайте сюда,– Ромка облегчённо запихнул бумаги существу подмышку и поплёлся обратно в забой, первым делом включив подогреваться чайник. Проблему с простудой нужно было решать в кратчайшие сроки.

К одиннадцати чайник успел опустеть дважды, но с пожаром в горле Ромка так и не справился. Огненный комок опустился чуть ниже, царапаясь где-то в груди, и периодически вынуждал Ромку покашливать. Перед глазами чёрно-белыми пятнами расплывались буквы. Четырехэтажные немецкие слова казались бесконечными. Умлауты скалились с листов рогатыми чудищами. Смолин зажмурился, потом резко распахнул глаза, распугав страшилок. Пощупал лоб, хрипло вздохнул: болеть Ромка не любил, потому как ухаживать за ним здесь, в Городе, было некому. Плевать, что скажет шеф. Плевать даже, что скажет шеф шефа. Какую бы головоломку Смолину ни устроили все шефы в мире, он сейчас соберется и пойдет домой. «Да, Смолин. Ты соберешься. Отнесёшь всё, что сегодня сделал, Романову. И скажешь, что уходишь домой лечиться»,– медленно, гипнотически проговорил парень, рассматривая свое отражение в окне. «Делов-то…»,– подмигнуло Альтер эго в ответ.

Поднимаясь на двенадцатый этаж, Смолин гадал, на месте ли ещё шеф или уже отправился куда-нибудь с Терещенко «баловать печень». «Я сижу, работаю, из последних сил выбиваюсь. А он сейчас где-нибудь развлекается», – Ромку грызла детская обида. Но судя по тому, что даже в коридоре были слышны пьяный ржач и громкие голоса, начальство всё-таки решило соединить приятное с полезным. Ромка стукнул пару раз по лакированной поверхности двери и вошёл.

-Ага, вот и виновник торжества,– раздался голос из глубины комнаты. Смолин смущённо огляделся, привыкая к полутьме. Небольшой напольный торшер, как и в первый Ромкин визит сюда, был единственным источником света. А вот от прежнего офисно-правильного порядка не осталось и следа: бумажные сугробы покрывали ковёр, стулья, даже подоконник. На столе, упираясь локтем в бутылку чего-то сильноалкогольного, вальяжно разлёгся герр Терещенко. Хозяин помещения предпочитал расслабляться в кресле, потягивая сигарету. Смолин втянул носом сладковатый запах.

– Присоединишься? – с Ромкой явно хотели поиграть.

– Здесь оставшаяся часть переводов,– суетливо заговорил он, выкладывая рядом с коленом Терещенко документы.– Есть ещё кое-что, но это, если позволите, я доделаю дома. Там немного совсем, а я не очень хорошо себя…

– Бл*, Сань, он издевается,– довести сумбурный монолог до конца Ромке не дали.– Ты взгляни на эти два с половиной листочка. Недоразумение, где инструкции к новым станкам? Чем ты весь день занимался?

Ромка врос ногами в ковер, чувствуя, как плывет разноцветными кругами комната. На миг ему показалось, что это бред, что через минуту всё снова вернётся на свои места: он пойдет на пару любимой Теории перевода, а потом они со Светочкой спустятся в столовку…

– Петь, он, кажется, сейчас в обморок шлёпнется. Смирно, я сказал. Смотреть в глаза и отвечать на вопрос,– Терещенко приподнялся на локте и ухватил Ромку за подбородок.

– Я несколько часов назад всё передал. С курьером. Таким мальчиком… странным. Честно.

Чудовище отложило сигарету и, порывшись бумажных завалах под столом, извлекло телефон. Каждое движение выдавало предвкушение расправы. В голубоватом свете экрана Смолин разглядел пьяную улыбку и вздрогнул, когда Романов поднял на него глаза:

– Сейчас я звоню курьеру. И во всём разбираюсь. Если ты нам соврал, то…,– быстрый взгляд на Терещенко, небольшой взмах трубкой в воздухе,– не волнуйся, мы придумаем тебе наказание. Дейл… то есть Максим, у нас возникло небольшое затруднение… Тебя сегодня некий … Смолин просил мне что-нибудь передать? – Романов помычал в телефон, выслушивая ответ. Что именно сказал курьер, переводчик понял по спокойно-расслабленному лицу начальника. Писк клавиши – разговор завершён. Скрип кресла – разговор только начинается.

-Саня, нас только что пытались обмануть. Что предлагаешь? Сразу документы в зубы или штраф за служебное несоответствие? Тысяч этак …дцать?

Терещенко потянулся, покатал на языке коньяк, со вкусом проглотил и мотнул головой:

-Нет, Петруччо, расслабься. Включай музыку, будем смотреть стриптиз.

*****

«– Ничего не понимаю, – протянула Алиса. – Все это так запутано!

– Просто ты не привыкла жить в обратную сторону, – добродушно объяснила Королева. – Поначалу у всех немного кружится голова....»

М/ф «Алиса в Зазеркалье»

Ромка бессильно провел ладонью по горячему лбу, облизнул сухие губы и заговорил, сбиваясь на шепот:

– Я на… таких мероприятиях никогда не бывал… Так что мне лучше уйти. И… чтобы не мешать. То есть… вам и … девушкам… Наверное,– с каждым Ромкиным словом улыбка на лице Терещенко становилась всё шире.

– А ты и не помешаешь вовсе. Правда, Пётр Алексеевич? – мужчина хохотнул и обернулся к Романову.– Мы с твоим шефом сегодня добрые, поэтому прощаем тебя своим высочайшим повелением. Однако… в обмен на небольшой приватный танец. Так, формальный пустячок…

– Саня, пьяная твоя башка, что ты несёшь,– Романов швырнул в друга ворох бумаг. Тот даже не пытался увернуться.

– С девушками нам сегодня не повезло, верно? По чьей, кстати, вине? Так, Пётр Алексеевич, вижу: засмущались и осознали. И вообще: хватит ютиться в рамках средневековой морали. Пора расширять горизонты. Ну же, Петрух, не боись, если тебе понравится, я никому не расскажу. Обещаю,– окончание фразы утонуло в недрах коньячной бутылки.

Романов поднял тяжелый взгляд на переводчика. Страх и отчаяние в мальчишкиных глазах оказались неожиданно приятными и согревали лучше алкоголя. Сила и власть, азарт и любопытство наркотиком хлынули по венам. Мужчина молча потянулся рукой к музыкальному центру. Техника проглотила диск и разразилась оглушительным «умца – умца».

– Твой выход, Ром,– благодушно махнул бутылкой Терещенко, перекрикивая бит.

Смолин застыл, еле шевеля губами:

– Я не буду. Я не умею. Я не буду. Я не…

Мантру прервал звук бьющегося стекла: Романов выпустил из рук стакан, разлетевшийся по полу мутными матовыми осколками. Бумажные сугробы около стола покрылись желтыми коньячными брызгами.

Вздрогнув, Смолин послушно потянулся холодными пальцами к воротнику. Задерживая дыхание, расстегнул верхнюю пуговицу. Затем вторую. Третью. «Умца – умца» потерялась в оглушительной первобытной какофонии: ни ритма, ни мелодии – только шум. Шум… духота… резкий коньячный запах… нет, не коньяк… нашатырный спирт?

– Придурок, звони в скорую. У него лоб горячий, как печка. Доигрались…

Ромке уже давно не было так хорошо. Он нёсся по пыльной деревенской улочке, зажав в руке огромное красное яблоко. Пугливые куры бросались врассыпную у него из-под ног. Свобода! Ромка знал: за водокачкой, там, где дорога превращается в еле различимую тропку, его ждет собственный рай. Дедушка как-то объяснял: рай – там, где тебе хорошо. Бабушка пыталась втолковать ему что-то про добро и зло, но это уже было не так интересно. Ромка запомнил главное: «хорошо». Не важно, как, где и с кем. Просто: хорошо.

Тишина. Солнце в глаза. Забраться с ногами на нагревшийся за день валун, с хрустом откусить яблоко. И капля сока по подбородку. Свобода. Тепло, уютно, ветер легко перебирает челку. Глаза слипаются, голова клонится на плечо. Свобода…

– Сво-бо-ду! Сво-бо-ду по-пу-га-ям!

Смолин с трудом оторвал голову от подушки и приподнялся на локте, щуря заспанные глаза. На тумбочке визгливо-настырно надрывался голосом мультяшного революционера телефон. Нет, не так. На чужой тумбочке орал чужой телефон.

Пока Ромка оценивал диспозицию, в дверь ввалилось здоровенное тело, протопало к заходящейся визгом трубке и зарокотало нежным баском: «Да, зайчик… Нет, зайчик… Только что с завтрака… Овсянка, зайчик…». Тело с печальным вздохом взгромоздилось на кровать, скрипнувшую металлическими внутренностями, и дрыгнуло ногой, сбрасывая тапок. Смолину стало неуютно. Он завозился – железная сетка под ним отозвалась угрожающим скрежетом.

– О! Спящая красавица очнулась! Сестра, у нас тут появились желающие уколоться! Эй, парень, ты чё такой бледный? Да не ссы, Алла Сергевна просила ее позвать, когда ты в себя придёшь. Вкатит тебе систему, будешь как новенький. Э, куда… будь мужиком!

Дверь снова отворилась, пропуская в палату худосочного парня с желтоватой кожей и сиреневым фингалом под глазом. Тарелки в его трясущихся руках издавали тонкий жалобный звон.

– Вот Славка у нас уколов не боится. У него опыт большой. Так, Слав? – тело оглушительно заржало, завалившись на подушку в экстазе от понятной ему одному шутки. Слава юмора не оценил, швырнул миски в тумбочку и забрался под одеяло.

Как ни странно, больничная обстановка Ромку успокоила. Стены метровой толщины создавали иллюзию надежной защиты от внешнего мира со всеми его проблемами и тревогами. Смолин послушно просыпался в шесть утра и, кутаясь в халат, шлепал в выстуженную за ночь процедурную. Вечерами его навещала Светочка. Вздыхала, гладила по нечесаным волосам, выкладывала перед Ромкиным носом баночки с бульоном, вареной курицей, свертки с оладьями и блинчиками.

– Ромааашка, как же ты меня напугал. Ну скажи, зачем было до ночи сидеть в офисе с температурой под сорок. Как ребенок, честное слово. Тебе еще повезло, что начальство к тому времени по домам не разъеехалось…

Смолин не возражал. Он только виновато смотрел в Светочкины голубые глаза и вяло жевал паровую котлету. С ведением беседы подруга отлично справлялась сама, без Ромкиной помощи. Да он и не вслушивался, потерявшись мыслями где-то вдалеке от больницы и проворонив тот момент, когда девушка засобиралась домой. Ромка вздрогнул от неожиданного поцелуя в макушку и улыбнулся в ответ на нежное «до встречи, Ромаашка».

Светочка ушла, а Смолин занял наблюдательный пост у окна, из которого был виден больничный подъезд. Порывистый ветер гонял в воздухе редкие снежинки. Темнота превратила мир за стеклом в негостеприимную страну Снежной королевы. Ромка потер кулаком глаза: прямо под фонарем стояла знакомая чёрная машина, возле которой, закрываясь воротником от ветра, курил Пётр Алексеевич Романов. Сердце Смолина дернулось, срываясь на аллегро. На улицу из стеклянных дверей, неуклюже балансируя на обледенелых ступеньках, выпорхнула Светочка, клюнула шефа в щеку и нырнула в салон автомобиля.

На следующий день Смолин, отчего-то краснея, поинтересовался, как Светочка вчера добралась до дома. Та хлопнула ресницами и погладила Ромкину холодную ладонь.

– Ромааашка… Я, кажется, влюбилась.

Все прекрасно знали, что Романов не пропускает ни одной юбки. Одна девушка на ночь, максимум – на неделю. Светочка на большее и не надеялась, приняв однажды его предложение выпить вместе кофе. Однако шеф ухаживания продолжил. Более того – стал проявлять невиданное внимание и заботу. «Ты же ничего не знаешь! Это началось сразу после того, как ты заболел. Он прямо преобразился, представляааешь?». Романов даже каждый день подвозил ее в больницу. «Я поначалу приглашала Петю подняться вместе со мной. Но он не выносит здешнего запаха. Эх, мужчииины…» Девушка успела побывать с ним в семи ресторанах. Смолин заскучал на описании второго, а к концу Светочкиной речи ему хотелось единственного – остаться в одиночестве.

Это было странно. Всё было странно. Подруга не в первый раз рассказывала Ромке о своих «неземных» чувствах к очередному залётному принцу. Смолин всегда фальшиво-воодушевленно поддакивал, а ночью рыдал в подушку. Принцы сменялись королями, графами и герцогами, сценарий каждый раз повторялся, а жизнь привычно текла своим чередом. Сейчас же Ромка не мог разобраться со своими чувствами. Казалось бы, все просто: жестокое чудовище коварно утащило у него принцессу. Смолин жонглировал образами, тасовал эмоции, представляя себя бесстрашным спасителем своей любимой. Но пасьянс никак не желал складываться. Чудовище почему-то не вызывало достаточной ненависти, а принцесса… Ромка испуганно встряхнул головой, разрушая построенную только что теорию. Пора спать, иначе можно домечтаться до абсурда. Утро вечера мудренее. Между тем, новый день подкинул Ромке ещё один повод для размышлений.

*****

«– Я этого письма не писал. Там нет моей подписи.

– Тем хуже! Значит ты что-то худое задумал, иначе подписался бы!»

М/ф «Алиса в Зазеркалье»

Смолин не привык ждать посетителей по утрам: Светочка в это время работала, а кроме нее навещать больного переводчика было некому. Так что услышанное в полудреме сначала показалось Ромке сном:

– Эээ, господин Смолин… Блин, как его зовут-то хоть?

– Да вот тут на конверте должно быть написано, щас глянем,– долгое сопенье и шорох,– Ага, Роман.

– Эээ, Роман… Потряси его, не видишь, у меня руки заняты… Да не так сильно, придурок…

Смолин приподнял ресницы. И тут же зажмурился. В глазах двоилось. Странный побочный эффект у этих новых антибиотиков. Его снова тряхнули за плечо:

– Роман, мы Вам из «Тритона» кое-что принесли.… Ну, типа цветы и фрукты. Замдиректора просил передать, чтобы Вы быстрее поправлялись. И всё такое…

Ромка потёр веки. В глазах по-прежнему двоилось: перед ним, сжимая под мышкой пышный букет, стоял знакомый курьер. Рядом, обеими руками обхватив объемный пластиковый пакет, переминалась с ноги на ногу его точная копия. В неловком молчании больной и визитеры с минуту пялились друг на друга. Копия опомнилась первой, что-то зашептала оригиналу в ухо и пихнула его локтём в бок.

– Мы с Дейлом… кхем, то есть я, хотел попросить прощения за… ну, за те бумаги. Я тогда торопился и подумал, что они могут подождать до утра. Мне брат уже потом рассказал и о звонке от шефа, и…

– Брат?– Смолин продолжал разглядывать две абсолютно неотличимые друг от друга фигуры. Даже одежда на них была помята одинаково.

– Чип хочет сказать, что очень сожалеет. Он всегда был страшным раздолбаем. Блин, как вспомню школу… Но такого больше не повторится. Мы уже всё объяснили Петру Алексеевичу. Едва не уволил придурка,– оригинал, получивший еще один болезненный тычок под ребра, только обиженно зашипел.

– А Романов знает, что вас двое?

Братья ожидали обвинений, криков – чего угодно, только не этого вопроса.

– Конечно. Когда мы устраивались на работу, он лично отвечал за набор персонала.

– Почему же он позвонил только одному из вас?

Чип с Дейлом синхронно пожали плечами.

«Был слишком пьян? Хотел на ком-то сорвать злость и раздражение? Просто забыл?» – Ромка уже несколько часов сидел на широком подоконнике, теребя лепестки подаренных роз. Мысли скакали по кругу, как кони по ипподрому. Но ответа не было. «Нужно его ненавидеть! Не-на-ви-деть… Он же не сделал мне ничего хорошего. Едва не придушил, искупал в ледяной воде, бросил одного на морозе, увел девушку, заставил танцевать стриптиз. А я пытаюсь найти ему оправдание», – Смолин соскочил с подоконника, распахнул окно, царапая пальцы об облупившуюся краску, и швырнул букет в ледяные лапы Снежной королевы.

-Больной, Вы с ума сошли? Немедленно отойдите оттуда! Или Вы считаете воспаление лёгких шуткой? Если Вам сбили температуру антибиотиками, это не значит, что Вы здоровы. И не мусорите здесь! Вон какую-то бумажку уронили, поднимите. Ну что за молодёжь пошла…

Подхватив с пола «бумажку», Ромка поспешно ретировался в палату. И, спрятавшись от всего мира под одеялом, прочитал единственное написанное на листке слово: «Извини».

Спустя неделю Ромка под аккомпанемент Светочкиного щебетания торжественно покидал больницу. Душу согревала справка, дающая Смолину законное право почти до самых новогодних праздников не появляться в офисе. Впрочем, валяться дома без дела ему быстро наскучило. Телевизор, холодильник, книжная полка, диван – изо дня в день одно и то же. На улице по-прежнему злобствовала Снежная королева, и из дома выходить не хотелось. Конечно, нужно было подумать о кандидатской, но Ромка лениво отгонял от себя мысли об учёбе.

По вечерам к нему все так же забегала подруга. На Светочку, которая когда-то закончила медицинские экспресс – курсы, была возложена обязанность делать Ромке уколы. Смолин смущался и краснел, как свекла, но мужественно выдерживал ежедневную экзекуцию.

Нарезая очередной круг по комнате, Ромка бросил ревнивый взгляд на часы: десять вечера, а Светочка даже не позвонила. Наверное, уехала куда-нибудь с Ним, смеётся сейчас, пьёт вино, танцует и думать не думает о старом друге. Смолин представил девушку в объятьях чудовища и скривился от негодования. Подошёл к окну, прижался лбом к холодной поверхности. В такт дыханию на стекле появлялось облачко, и в ту же секунду оно таяло, попадая в лапы Снежной королеве.

Трель звонка привёла парня в чувство. Гнев и обида мигом схлынули, и Ромка босиком бросился в коридор. Капризный замок поначалу не хотел поддаваться. Парень всем телом налёг на дверь, и та наконец распахнулась. Ромка уткнулся носом во влажный драп чьего-то пальто. Пахло холодом, дорогими сигаретами и властью. Смолин бросил взгляд вниз. Чёрные, явно мужские, ботинки никак не могли принадлежать Светочке. Ромкину голову приподняли за подбородок.

– Я не рассчитывал на такой тёплый приём, но, признаюсь, приятно удивлён.

-Эээ, Александр…

-Можно просто Саша. Мы ведь сейчас не на работе,– поддерживая Ромку за талию, Терещенко мягко подтолкнул его в квартиру.– А вот босиком ты ходишь совершенно напрасно. Светлана говорила, у тебя воспаление легких.

Ромка молча кивнул, изумлённо глядя на гостя.

– Насколько я понимаю, ты ждал кого-то?

Смолин опять кивнул и сбивчиво пробормотал:

– Да, Светочку… Светлану. Она должна была сделать мне укол.

– Петруха редко выпускает девушек из кровати до утра. Поэтому вряд ли она приедет.

– Что, простите?

– Хм, господин Романов пригласил Светлану отметить вместе католическое Рождество. Свечки, трогательные песенки под елкой, знаешь ли. И не только под елкой.… И не только песенки.… Не вешай нос, Рома. Твой покорный слуга умеет делать уколы. Так что без дозы ты сегодня не останешься. Иди-ка пока в кровать, готовь корму, а я отнесу фрукты на кухню.

Терещенко застал Ромку сидящим на диване и до глаз закутавшимся в клетчатое покрывало. Мужчина поставил тарелку с фруктами на широкий подлокотник и осторожно потянул за бахрому пледа. Но Гюльчатай упорно не желала отрывать личико. Терещенко оставил юношу в покое и потянулся за кусочком ананаса. Задумчиво пожевал и решил завязать светскую беседу.

– Хотел захватить цветы, вот только не знаю, какие тебе нравятся. Розы уже дарил, может быть, орхидеи?

– Тот букет в больницу… прислали Вы?

– Конечно. А что, так много людей, которым есть, за что просить у тебя прощения?

Ромка не ответил, ему отчего-то стало ужасно тоскливо. Терещенко еще долго его о чем-то расспрашивал. Травил байки, и сам же над ними смеялся. Предлагал Смолину фрукты, но справился со всей тарелкой и без Ромкиной помощи.

Парень даже не мог вспомнить, как оказался лежащим на колючем пледе со спущенными до колен пижамными штанами. «Не бойся, я всё сделаю осторожно, больно не будет»,– шептал гость, шурша разорванной упаковкой. Теплая рука скользнула вниз по позвоночнику, погладила ягодицы. «Потерпи… вот сейчас…» Ромка пискнул, зажав зубами кисточку многострадального пледа.

– Готово, больной. Можете одеваться,– Терещенко сгреб со столика расколотую ампулу, шприц и ватки,– Хотя… будь я художником, не отказался бы сейчас создать какой-нибудь шедевр в духе Античности.