Текст книги "Девять кругов ада (СИ)"
Автор книги: Luna Plena
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)
В груди разливалось странное тепло, щекочущее горло. Будто сейчас происходило что-то беспрецедентно важное и воистину прекрасное, но что именно – он понять никак не мог.
– Гарри, я… – начал Драко, поворачиваясь к Гарри и запинаясь о свои же слова.
– Да, Драко? – осторожно подтолкнул его Гарри, делая шаг ближе.
– …проголодался, – выдохнул Драко, складывая руки на груди и насмешливо смотря на Гарри. – Вот зачем ты скормил оленям все яблоки? Точно из их породы.
Гарри фыркнул и, не сдержавшись, рассмеялся, без лишних разговоров хватая Драко за руку и разворачиваясь в сторону гостиницы.
Почему они не апарировали к гостинице, было известно одному Мерлину. Как и то, почему Драко больше не вырывал руку.
Комментарий к V круг. Прости
Спасибо группе **драрри и марципан ⚡** [https://vk.com/drarryandmarzipan] за прекрасную иллюстрацию к этому кругу. ♥
https://pp.userapi.com/c841222/v841222972/719ce/siu9_Tm1uf4.jpg
Я в восторге. ♥
========== VI круг. Расскажи ==========
«Оглядываясь на мрачные дни своего брака, я четко понимаю, что мои фантазии на тему похорон моего мужа помогли мне этот самый брак сберечь. Помогли осознать, что он испытывал большие сложности».
Гарри вздохнул и поежился в кресле, глубже «закапываясь» в джемпер. Он и сам не помнил, как напросился с Драко в кабинет его отца, да и зачем он это сделал тоже не совсем понимал.
Хотя, нет. Зачем было как раз понятно: осталось всего два дня (и то с натяжкой), и их судьба решится. К собственному отчаянию, грозящему перерасти как минимум в депрессию, их отношения совершенно не напоминали отношения супругов. Возможно, хороших товарищей или даже друзей, но любовь…
Драко оставался к нему нейтрален. Не дотрагивался, если в том не было необходимости. Не пытался поговорить, хотя на вопросы Гарри отвечал легко и даже не морщился. Про объятия и – о, Мерлин! – поцелуи думать не приходилось, хотя к загребущим рукам Гарри Драко, кажется, привык, перестав вздрагивать и отшатываться каждый раз, когда тому приспичивало в порыве эмоций обнять его, или подержаться за руку, или проснуться, буквально вжимая его в себя. Например, как сегодня.
Драко снова проснулся раньше, но сбежать не смог, – стальные объятия Гарри, которому снилось, что он – коала, карабкающаяся по эвкалипту, не давали ни единого шанса выбраться. Вот Драко и не пытался.
Поэтому же?..
Гарри потряс головой, решительно не давая себе и шанса решить, что Драко это нравилось.
Ему показалось, что горячие тонкие пальцы рисовали на его коже какие-то узоры. Ему привиделась улыбка, с которой Драко встал с постели и пошел в душ. Он вообразил себе касание губ к его плечу. Просто потому, что он всего этого так сильно хотел. И никак иначе быть не могло. Потому что Малфой – это Малфой, а Малфои не любят Поттеров.
Гарри вздохнул еще раз и уставился в брошюру. Шестой совет был совершенно неприменим к их ситуации, потому что смерть Драко снилась ему в кошмарах, он боялся ее сильнее, чем Волан-де-Морта, сильнее, чем своей собственной смерти, а миссис Боуман так легко и непринужденно советовала ее вообразить, уверяя в пользе подобного рода «развлечений».
Эта книжица стала верным спутником его жизни в поместье Малфоев, и только это не позволяло Гарри сжечь ее, стоило наткнуться на очередной шаг.
«Фантазии на тему похорон мужа заставили меня придумать торжественную речь, что я произнесла бы над его гробом. А эта речь заставила меня понять, что он не так уж и плох. Тебе я тоже советую написать торжественную речь. Она поможет вспомнить, за что ты ценишь своего спутника жизни».
«Мой… муж, – Гарри даже зажмурился от боли, пронзившей сердце. Муж. Если магия поймет, что у Драко нет никаких чувств, то он не будет ему мужем, а, может, его вообще… не будет. Гарри судорожно вздохнул. – Мой муж, возможно, и сплоховал в чем-то когда-то давно, но все его проблемы лишь от Волан-де-Морта и непонимания самих Малфоев, от безразличия людей и жестокости чистокровных нравов. И мне совершенно не нужно представлять его смерть, чтобы понять, насколько он добрый, сопереживающий и понимающий».
– Да чтоб вас всех гиппогриф затоптал и разодрал ваш труп на мелкие кусочки! – прорычал вдруг «добрый, сопереживающий и понимающий», кидая очередную бумагу с зеленым переливающимся гербом в разожженный камин.
– В чем дело? – спросил Гарри, грустно улыбаясь. Он сам прекрасно знал, в чем дело, но просто так оставить Драко без внимания не мог.
– Это был последний обменный пункт, – вздохнул тот, обессилено откинувшись в кресле. – И снова отказали.
– Может, все-таки… – несмело спросил Гарри, пытаясь встать с кресла, но острый злой взгляд заставил сесть обратно и для надежности подтянуть под себя ноги.
– Я не буду спекулировать именем Гарри Поттера, который отчего-то живет у меня в поместье, – отчеканил он и нахмурился, закусив ноготь большого пальца. – Но, к сожалению, у меня не так уж много времени осталось, так что если я действительно хочу найти деньгам отца лучшее применение, то мне все-таки придется.
Гарри, выслушивавший эту речь уже в третий раз, наконец взорвался.
– Не хочешь спекулировать? – он вскочил с кресла так резко, что оно со скрежетом проехалось по явно дорогому дереву пола. – «Отчего-то живет в поместье», так, Малфой? – он в два шага подошел к столу, из последних сил сдерживаясь, чтобы не пнуть его. – Если бы ты приложил хоть чуточку усилий, чтобы спасти свою задницу от поцелуя дементора, я бы жил здесь не «отчего-то», а на полных правах.
– О чем ты говоришь? – устало спросил Драко, подпирая голову рукой и расфокусировано смотря Гарри за спину.
– Ты знаешь, сколько времени до нашей свадьбы? – раздраженно спросил Гарри, складывая руки на груди.
– Меньше двух дней, – безэмоционально ответил Драко, по-прежнему отказываясь налаживать зрительный контакт.
– И что мы должны сделать за эти дни?
– Невозможное, – внезапно улыбнулся Драко и посмотрел Гарри прямо в глаза. – Влюбиться, Гарри. Мы должны влюбиться друг в друга, – от такой прямоты Гарри смутился, а все раздражение и гнев схлынули, будто их и не было.
– Так почему ты…
Гарри не договорил. Драко покачал головой и вернулся к бумагам, опуская глаза в стол.
– Давай просто не потратим оставшееся время зря? – тихо сказал он, бесцельно перекладывая пергаменты с одного края стола на другой. – Как бы по-пуффендуйски это не звучало, я рад, что у меня такая компания, – Драко улыбнулся, поднимая взгляд всего на мгновение и снова его опуская. – Без тебя было бы куда хуже. А так хоть будет, чем подпитывать дементоров Азкабана.
– Эй, Драко, – шепнул Гарри, присаживаясь на корточки возле его кресла. – Я не дам тебе сесть в Азкабан. Ты не заслужил. И если мне для этого нужно будет сражаться со всей Англией, я…
– Англия! – вскрикнул Драко, резко разворачиваясь к Гарри с такими блестящими глазами, что тот сначала испугался, что он собрался плакать, но позже понял, что же это – то, чего он никогда не видел в малфоевских глазах. Это была надежда. – Конечно, Англия! Гарри, честно, я не думал, что когда-нибудь скажу это, но ты – гений!
Гарри хмыкнул, готовясь ответить, но опешил и буквально потерял дар речи, когда Драко, выбираясь из-за стола, взъерошил ему волосы обеими руками. Быстро, порывисто, но так непередаваемо нежно и как будто аккуратно, не желая дергать спутанные жесткие пряди. Вскочил, приманил горшочек с порохом и уселся у камина, бурча под нос.
– Как же я сразу-то не подумал, – шептал он под нос, нахмурившись, что-то припоминая, а потом, не давая себе опомниться, кинул горсть в огонь. – Bonjour! Je suis Draco Lucius Malfoy. Puis-je parler avec Mme Vincent*?
До Гарри долетел невнятный «рычащий» ответ, и на лице Драко расцвела такая широкая улыбка, что Гарри пришлось снова занять свое место и уткнуться в брошюру, чтобы не начать ревновать слишком уж явно.
Под аккомпанемент неизвестного языка, на котором Драко говорил так красиво и споро, читалось из рук вон плохо. Оттого Гарри заставлял себя все сильнее, нет-нет, а соблазняясь на чарующий говор.
«Старайся замечать, что он делает правильно. Например, каждый день кормит кошку, потому что запах кошачьего корма вызывает у тебя тошноту. Упомяни об этом в торжественной речи».
Гарри машинально взглянул на активно переговаривающегося по камину Драко и улыбнулся.
Все. Теперь Драко делает правильно все.
«Подумай, что в твоем муже может восхищать других людей. Что хорошего могли бы они о нем сказать?».
Гарри развернулся на кресле, укладывая голову на один подлокотник, а ноги – на другой, и крепко задумался.
Он знал, что сказал бы о Драко Рон: «Наглый и эгоистичный, трусливый Хорек, но вроде не такая уж и тварь, как мне казалось». Гермиона, лучшая в мире подруга и единственная, кто знал о поттеровских чувствах к Драко, стала бы искать в нем лучшее и наверняка прошлась бы по его ученическим успехам и гибкому уму.
Но то – его друзья. А что сказали бы о Драко его друзья?
Гарри закрыл глаза и попытался вспомнить, кто был рядом с Драко все время его учебы. Выходило, что, если отбросить прихлебателей Кребба и Гойла, то друзей у Драко было всего двое: Блейз Забини и Панси Паркинсон.
Забини, наверное, сказал бы, что Драко хитрый и изворотливый, но справедливый, – у них это вроде как с «гордостью факультета» передается всем слизеринцам. Сказал бы, что Драко был расчетливый, молчаливый, но искренний, вот, что сказал бы этот итальянец с яркими глазами и обольстительной улыбочкой, который обычному разговору предпочитал почти интимный шепот на ухо. На малфоевские красивые ушки, что так быстро и трогательно вспыхивали от стеснения…
Гарри скрипнул зубами и замахал головой, пытаясь выгнать из нее непреодолимое желание сейчас же апарировать в поместье Забини и заавадить единственного наследника этого чистокровного рода к чертовой матери.
Панси Паркинсон. Пожирательская дочь, чьи родители за минимальный и пассивный вклад в дело Волан-де-Морта отделались домашним арестом под круглосуточным надзором авроров.
Та самая Панси, что вместе с Луной учится на дизайнера где-то в магической Америке.
Та самая, которая всюду ходила с ним под руку. Та самая, которая перебирала его волосы. Та самая, которая слыла малфоевской девушкой все эти годы.
Гарри надулся и уставился обратно в книгу, потому что абсолютно не хотел знать, что думала эта девка про его Драко.
«Закончи предложение: «Если бы кто-то по-настоящему знал моего мужа, то знал бы, что он…»».
«Что он… что? – Гарри тихо застонал и повернулся, рассматривая Драко. – Красивый? Острый на язык? Единственный такой на всей Земле? Да только слепой этого не заметит, – он улыбнулся и воздел глаза к потолку. – Если бы кто-то знал Драко, то знал бы, что он…».
– …твой? – послышалось у самого уха, и Гарри распахнул глаза, задержав дыхание.
– Мой, – прошептал он, не моргая уставившись в глаза цвета ртути, что были так близко к нему.
– Ну так пусти его, – хмыкнул Драко и выгнул бровь, снова отходя к камину.
– Пустить кого? – Гарри продолжал шептать из-за бьющегося о горло сердца.
– Филина, – не поворачиваясь ответил Драко. – Ты же сам сказал, что это твой. Пусти его. Раздражает.
Гарри протер глаза под очками и резко сел, только сейчас замечая беснующуюся за окном птицу.
– Гермес, – пораженно выдохнул Гарри и рванул пустить его в дом.
– Гермес? – удивленно улыбнулся Драко. – Думаю, моим греческим дамам он наверняка понравится.
– Пусть не привыкают, – улыбнулся в ответ Гарри, с боем вырывая из лап филина письмо и получая за это чувствительный щипок клювом. – Это был филин Перси Уизли, но ты сам знаешь, что с ним произошло, – Драко судорожно выдохнул, но промолчал. – Он перешел к Джинни.
– Так это птица Уизле… – наткнувшись на тяжелый взгляд, Драко сжал губы в полоску. – Джиневры?
– Думаю, вряд ли от нее. Может, Рон приглашает нас на свадьбу, – задумчиво ответил Гарри, рассматривая обычный пергаментный конверт с единственной надписью «мистеру Гарри Поттеру».
– Тебя, Поттер, – фыркнул Драко. – Тебя, а не… Ох, oui, je suis là**, – резко проговорил он, снова втекая в разговор по дымолетной сети.
Филин, ухнув и больно куснув Гарри за ухо, вылетел в окно, а сам Гарри, еще раз взглянув в книжку миссис Боуман и осознав, что очередной «шаг» на этом закончен, тяжело вздохнул и упал на кресло, поджимая под себя ноги.
Они сидели в этом кабинете с самого полудня, а плавно коричневеющее небо за окном говорило, что на пятки наступает вечер. Краснеющее солнце медленно ползло по полу, подсвечивая волосы Драко мягким розовым светом, а на лицо то и дело падали отблески зеленого пламени. И даже в этих несочетаемых между собой цветах он выглядел по меньшей мере… божественно.
Гарри закусил губу и натянул рукава джемпера на кисти. Он прекрасно знал, как выглядел: огромные очки, шапка растрепанных жестких волос, кожа – пусть и красивого оттенка среднего между молочным шоколадом и черненой бронзой – была не в лучшем состоянии (несмотря на все зелья, что подсовывала ему Гермиона), а на лбу – отвратительное клеймо, спустившееся до самой скулы.
Такой, как Драко никогда бы не захотел быть с таким, как он.
Кончики пальцев скользнули по запястью и наткнулись на узкую полоску металла. Гарри криво и грустно улыбнулся. Может, Драко и не хотел, но он… был. И, вроде как, считал его красивым.
«Кстати о красивом», – Гарри улыбнулся уже шире, заметив, как Драко тушит волшебный огонь и пружинистой походкой спешит в сторону своего стола.
– Что это был за язык? – спросил он, чтобы не залипать так откровенно на довольную улыбку.
– Французский, – пожал плечами Драко, опускаясь в кресло. – Никогда не слышал? – он удивленно посмотрел на Гарри, подпирая лицо кулаком.
– Только в твоем исполнении, – отразил жест Гарри, виновато опуская взгляд. – Я мало где был и с кем говорил, так что…
– И как тебе? – Драко по-прежнему улыбался, даже не думая его в чем-то упрекать. – Понравилось?
– Очень, если честно, – для надежности Гарри закивал. – Особенно эта «р». Как будто камни под водой перекатываются.
Драко хмыкнул, но не ответил, предпочитая разговору бумаги. Но стоило Гарри разыскать на полках Люциуса кажущуюся ему интересной книгу, он все же подал голос:
– Ты правда его не знаешь? – так тихо, что Гарри едва разобрал. – Французский?
– Мне поклясться магически? – фыркнул он, качая головой. – Честно, Драко, имел счастье слышать его впервые в жизни.
Драко потеряно кивнул и, пожевав губами, нерешительно произнес:
– J’ai toujours été entourée d’une pleïade de jeunes hommes et de jeunes dames qui me faisant la cour, – он запнулся, но, видимо, рассмотрев что-то в восторженном взгляде Гарри, Драко передернул плечами и, покраснев ушами, продолжил: – mais tu es le seul que j’ai gardé dans mon coeur***.
По спине Гарри пробежал табун мурашек и застрял у него в горле, отчего голос сделался хрипловатым и низким.
– Что ты сказал? – спросил он, зачарованно делая шаг ближе к Драко.
– Sais-tu depuis combien j’ai hâte de l’avouer?**** – предпочел ответу Драко, чей голос тоже слегка затих. Смотрел он по-прежнему Гарри в глаза, но по румянцу, выползающему на лицо, ему многого это стоило.
Гарри сделал еще один шаг, застывая почти вплотную к креслу и натыкаясь на малфоевскую горькую усмешку.
– Mais le courage me manque d’exprimer mon sentiment*****, – закончил он, покачав головой и закрывая глаза. – Я договорился с банками магической Канады, они согласны в любую минуту перевести деньги отца в магловскую валюту.
Гарри судорожно выдохнул и потер лицо, возвращаясь в реальность.
– И сколько получается? – весело спросил он, ему и правда было интересно.
– На пару нолей больше, – довольно отозвался Драко. – Так что там пишет Уизли?
Что-то в его голосе заставило Гарри насторожиться.
– Случись что-то срочное, они бы не стали слать сову, – отмахнулся он, глубже убирая письмо в глубокий карман джемпера и натыкаясь на брошюру, заткнутую туда же. На лицо сама собой выползла улыбка. – Так, значит, с делами на сегодня покончено?
– Предположим, что да, – Драко выгнул бровь. – А что?
Подмигнув, Гарри протянул прищурившемуся Драко руку.
– Повеселимся?
//
– Сомнительные у тебя понятия о веселье, Поттер, – пробурчал Драко, вертя перед собой пустые фирменные свитки с гербом Малфоев. Напротив него сидел Гарри, сосредоточено черкая что-то на дорогом пергаменте.
– Сегодня я – Малфой, забыл? – проворчал Гарри, а на короткое фырканье кинул в Драко закупоренной чернильницей и рассмеялся. – Пиши, давай.
Драко притворно тяжело вздохнул и растянулся на ковре их спальни, где Гарри устроил им уютный уголок из подушек и пледов.
– Напомни, что писать?
Гарри нехотя оторвал взгляд от своего свитка и перевел его на Драко.
– Специально для отстающих, – начал он тоном Гермионы, за что поймал брошенную в него чернильницу и рассмеялся. – Представь, что ты в меня влюблен и пишешь мне письмо.
– Ну и зачем мне это представлять? – нахмурился Драко и поглубже завернулся в плед.
Гарри вздохнул.
– Ладно. Пусть не меня. Что бы ты сказал своему любимому человеку?
– Говорю же, понятия не имею, что… – Драко затих и отвернулся к камину, пристально рассматривая огонь.
Гарри покачал головой.
– Драко, я серьезно. Вдруг хотя бы так ты сможешь найти во мне что-нибудь хорошее, – сказал он примирительным тоном, протягивая ему перо. – Может, хотя бы попробуешь?
Драко расстроено застонал, посылая тем самым табун мурашек по поттеровскому телу, и нехотя начал корябать что-то на своем свитке.
Гарри писал от души. Не позволяя дать волю своим чувствам вслух и напрямую, он вдохновенно писал речь, стараясь не задумываться о реальном ее поводе и о том, что он так нагло переврал совет психолога.
Последний час он размышлял над словами Драко, что времени у них осталось катастрофически мало, и пришел к выводу, что он прав. Лучше наслаждаться возможностью проводить с возлюбленным как можно больше времени, чем сходить с ума от тоски и бессилия.
А выкрасть Драко из зала суда помогут Кингсли и Гермиона. Но об этом можно подумать позже, как и сообщить потенциальным сообщникам о своем плане. Сейчас Гарри был слишком занят изложением чувств на бумаге.
Кинув взгляд из-под бровей, Гарри заметил, что Драко, который начинал писать лениво и нехотя, успел втянуться, и теперь споро выводил ровные строчки своим до зубного скрежета идеальным почерком.
Он настолько засмотрелся на эту изящно танцующую кисть, что напрочь позабыл про свой пергамент и перо, которое успело поставить несколько клякс. А когда Драко, закусив губу, притянул себе очередной листок, исписав первый, Гарри не выдержал.
– Все, закончили. В конце концов, это не эссе по Трансфигурации, – Драко скривился, а Гарри, заметив это, рассмеялся. – Меняемся?
– Меняемся? – удивленно повторил Драко, застыв на месте. – Я думал, мы пишем их для себя.
Гарри фыркнул.
– В этом тогда не было бы никакого толка, – он очень хотел прочитать, что же так строчил Драко, даже если признавался в любви своей Паркинсон. Хотелось узнать, какой он – романтичный Драко Малфой, и может ли вообще такой, как Малфой, быть романтичным. Но сейчас он мог наблюдать лишь стремительно бледнеющее лицо. – Давай сюда свою писанину, обещаю не смеяться.
– Даже не думай, Гарри, ты это читать не будешь, – поспешно проговорил Драко и, свернув пергамент в несколько раз, спрятал его в карман.
– Что ж с тобой так сложно, – вздохнул Гарри, улыбаясь гордо вздернутому подбородку и румянцу на острых скулах. – Тогда давай зачитаем их вслух, – предложил он, и тут же пожалел, что вообще умеет разговаривать.
Одно дело, когда объект твоей страсти читает твое признание, и совсем другое – читать ему вслух под изучающим взглядом любимых глаз. Это же как признаться самому.
– Хорошо, – осторожно ответил Драко. – Согласен. Но ты читаешь первым.
Гарри хотел было возмутиться, но что-то в сложенных на груди руках, отведенном взгляде и тяжелом дыхании подсказало ему, что Драко не вредничает, а стесняется.
– Хорошо, – улыбнулся он и, мысленно взмолился Мерлину и всем известным магловским богам, чтобы его голос не задрожал также позорно, как дрожали руки и, кажется, внутренности. – Я обещал не смеяться, и ты не смейся!
Драко на это лишь выгнул бровь, поуютнее закопался в подушки и уставился на каминную решетку, приготовившись слушать, и Гарри за эту тишину и отсутствие взгляда был ему бесконечно благодарен.
Глубоко вздохнув, он зажмурился, а затем решительно уставился в свиток.
– Каждый человек перед сном создает свой мир, свое… будущее, – начал Гарри полушепотом. – Мы мечтаем, придумываем то, чего, наверно, нет и быть не может, и хотим в это верить. Постепенно мир вокруг оказывается совсем не таким, как ты думал, а человек, который занимает все твои мысли, оказывается совершенно не таким, как тот «идеальный», которого нарисовало твое воображение, – Драко слегка улыбнулся, но продолжил молчать. – Но мир почти раскалывается надвое, когда ты понимаешь, что именно этот «неидеальный» оказывается для тебя самым лучшим, – краем глаза Гарри уловил, что Драко взял какую-то бумагу из общей кучи, но, поддавшись желанию продолжать читать, предпочел не заострять на этом внимания. – Я никогда не думал, что можно знать кого-то так хорошо и в то же время понимать, что в этом человеке еще столько неразгаданного. С которым часы пролетали бы за считанные минуты, с которым не хотелось бы расставаться ни днем, ни ночью, – он снова бросил беглый взгляд на Драко, отчего-то смущаясь вспыхнувших алым малфоевских скул. – Вспоминаю, как я впервые тебя увидел, услышал первую фразу, адресованную мне, как незнакомцу в твоей жизни, и удивляюсь, в каком необычном, но, безусловно, прекрасном узоре переплелись ниточки наших судеб, – голос предательски дрогнул, и Гарри прочистил горло, стараясь больше не отводить взгляда от пергамента. – В моей несчастливой жизни, окрашенной лишь багровым цветом крови погибших из-за меня людей, этот узор – лучшее, о чем я только мог мечтать, – закончил он несколько скомкано и еще пару секунд мял пергамент в руках, не решаясь поднять взгляд на по-прежнему молчавшего Драко.
– А ты романтик, Поттер, – холодно отозвался тот, сжав губы в полоску и смотря в огонь. – Ей повезло.
– Кому – ей? – тем же шепотом переспросил Гарри, отрывая взгляд от узора на ковре.
– Ей, – выплюнул Драко, кидая ему то, что Гарри изначально принял за свиток.
В отблесках огня на конверте блеснула надпись «мистеру Гарри Поттеру».
– Причем здесь Джинни, – потерянно не то сказал, не то спросил он, кончиком пальца повторяя плавные завитушки своего имени.
Драко не ответил, только завозился на полу, выпутываясь из пледа.
– Не знаю, как там у полукровок, – хлестко проговорил он, поднимаясь на ноги и зачем-то отряхивая брюки, хотя ковер был идеально чистым. – Но в чистокровных семьях принято отвечать на корреспонденцию как можно скорее. Иначе это расценивается как неуважение к отправителю, – кинул он через плечо и зашагал в сторону ванны.
– Эй, – потерянно окликнул его Гарри, решительно не понимая, что он сделал не так, – а твое письмо? Где оно?
Драко горько ухмыльнулся и молча указал пальцем на камин, в котором мирно догорал пергамент с блестящим черно-зеленым гербом.
Комментарий к VI круг. Расскажи
* Здравствуйте! Драко Люциус Малфой, я могу переговорить с миссис Венсан?
** Да, я здесь.
*** Вокруг меня всегда было великое множество парней и девушек, но ты – единственный, кому удалось украсть мое сердце.
**** Можешь себе представить, сколько лет я хотел в этом признаться?
***** И даже сейчас мне не хватает смелости сказать о чувствах открыто.
========== VII круг. Люби ==========
POV Драко
Не знаю, сколько я здесь стою. Может, минуту, может, час. А может, уже несколько дней, и, когда я выйду, в комнате вместо Гарри меня будут ждать лишь авроры и дементоры.
Гарри. Снова все сводится к Гарри. Снова ударяюсь головой о каменную стену ванной, но короткая вспышка боли не отрезвляет. Если бы что-то вообще могло отрезвить от этого наркотика под названием «Поттер».
Поттер. Он ведь теперь не Поттер даже. Сам же и просит называть его Малфоем. А у меня в горле застревает эта фамилия. Та самая, которая когда-то заставляла гордо вскинуть подбородок и на всех смотреть свысока.
Очкарик. Шрамоголовый. Гриффиндурок. Уже и не вспомню, как еще я обзывал его за все эти годы, но Малфой… Это как обмакнуть его в помои, лишив возможности отмыться. Я видел, как он отшатнулся тогда, когда я пытался выплюнуть память о своей «прошлой» жизни и наших «гостях». Что я крикнул? «Ты не Малфой. И никогда им не будешь». Но ведь я прав. Малфои не готовят друг другу завтраки, не волнуются так откровенно и не переживают вот так, на глазах у всех.
Что ты, прославленный Гарри Поттер, наш Спаситель и Надежда, видишь хорошего в том, чтобы быть Малфоем? Почему настаиваешь, чтобы я звал тебя именно так? Наш род давно привносит зло в размеренную жизнь волшебного мира. Мы приложили руку к убийству его родителей, а он…
Он старается. Это видно. Старается изо всех сил если не полюбить меня, то увидеть во мне хорошее. Пытается прикасаться, говорить со мной откровенно. И так хочется поверить, просто по-человечески поверить в то, что меня можно полюбить. Можно полюбить такому, как Гарри. Только вот я слышу, как он запинается каждый раз, когда встречаются наши глаза. Чувствую, как вздрагивает, стоит нам соприкоснуться. Так зачем это все? Зачем заставлять себя быть с тем, кто отравлял тебе жизнь изо дня в день?
Ах, он обещал моей матери. Долг Жизни, да? Только вот я отработал его, кинув Гарри палочку, вырвав из рук красноглазого урода. Хотя я, разумеется, думал тогда совершенно не о том, что мне не хочется быть у него в долгу, а о том, что он должен жить. Гарри Поттер должен жить.
Вода в ванне давно остыла, но мне абсолютно плевать. Мне жарко, горячо до ожогов на коже от одной мысли о том, чтобы вернуться в комнату и лечь с ним в одну постель. Когда-то, лет в тринадцать, я мог об этом только мечтать, как в детстве мечтал подружиться с Мальчиком-Который-Выжил. И я сам, сам виноват, что исполнить эту мечту не удалось.
Одна минута, две фразы, и семь лет проведено в одних лишь фантазиях о зеленых глазах и теплой улыбке.
Семь лет. Изо дня в день я мог только мечтать, чтобы на меня смотрели с этой неподдельной прямолинейной радостью гриффиндорца, чтобы ценили разговоры со мной, помогали мне, когда помощь действительно нужна, чтобы обнимали, когда я делаю что-то правильно, чтобы обещали быть рядом, даже если придется сражаться против всего магического мира… И я был бы воистину счастлив, если бы мог делать то же самое. Если мог бы помочь ему перестать стонать ночами имена погибших или звать своих родителей. Если бы мог подставить свое плечо и разделить ношу мира, что он тянет в одиночестве. Если бы мог подарить ему спокойствие и жизнь, что он заслужил… Если бы только мог.
Ложусь на самое дно. Всегда уходил от навязчивых идей подобным образом: опускал уши под воду, чтобы слышать лишь собственный пульс, и смотрел в матовый потолок невидящим взглядом.
Печалиться не о чем. Проблем нет. Нет причин для паники. Есть только вода, я и мое дыхание. Вдох. Выдох.
Не помогает. С каждым вдохом я чувствую, как ускользает мое время с Гарри.
Всего сутки. У нас впереди всего сутки.
Он бесится, переживает, пытается все исправить, но невозможно – слышишь меня, Гарри? – невозможно полюбить того, кто открыл врата ада, даже если на самом деле потянул за ручку дверь обычного шкафа.
Какая разница, как выглядят эти врата, если через них проходят демоны, верно?
Выныриваю, когда воздуха начинает катастрофически не хватать. Умирать вот так я не готов. Не тогда, когда впереди еще несколько часов… счастья. Я никому в этом не признаюсь, но прошедшие шесть дней были для меня самыми счастливыми во всей моей жизни. Уже одних воспоминаний о них хватило бы для вызова целого учебника по Магозоологии в качестве патронусов. Но у меня воробей. Символ бессмертной любви, возвращающей любимых с того света. Если это не признание, то что тогда? Любой идиот бы уже все понял, я же так возмутительно несдержан!
Но меня угораздило влюбиться в идиота, судя по всему, уникального.
Возможно, нужно просто сказать. Признаться прямо, без намеков. И я признаюсь, обязательно признаюсь. Перед судом. Отпущу себя, так сказать.
Возможно, пока он будет вспоминать формулу Авады, я успею его поцеловать.
Возможно, я тогда же и умру от разрыва сердца, не дождавшись приговора суда.
Я даже не помню, когда началось все это безумие. Просто однажды я проснулся среди чужих мне слизеринцев в холодной постели посреди замка, который совершенно мне не рад, и понял, что единственное, что делает это место родным, это черные спутанные волосы и шрам на лбу. Такие отталкивающие. Любимые до остановки сердца. Жаль, что не одним лишь мной.
Когда я начал дрожать? Наверное, это телу стало слишком холодно, а не сердцу из-за воспоминаний о проклятой Уизли. Пора выбираться. Тем более, перед смертью не надышишься? Трижды ха.
Наскоро вытираюсь полотенцем, которое отвратительно прекрасно пахнет Поттером (или дело во мне?..), надеваю первый попавшийся призванный наряд и смело выхожу в покои, где наверняка злится оскорбленный моим поистине малфоевским порывом лев.
Лежит в кровати. Снова в своих дурацких пижамных штанах со снитчами и обнаженный по пояс, будто специально пытается свести меня с ума.
Хотя куда уж больше.
В душ, наверное, не пойдет, да ему и не нужно. Это только меня бросает в пот от одного лишь взгляда.
Прямо как сейчас.
Смотрит на меня спокойно, даже чуть устало. В руках замечаю его извечную «спутницу» – книжицу, что после слушания дала ему Грейнджер. Не знаю, что он там такого особенного вычитал, что отступила его гриффиндорская сущность, но готов послать Заучке все розы из маминого сада.
– Успокоился? – даже голос у него спокойнее, чем обычно. – Поговорим?
Даже не подумаю. Я сейчас слишком на эмоциях, чтобы разговаривать.
Слишком сильно, слишком больно, слишком люблю.
Фирменная поднятая бровь, и его закатившиеся глаза как бальзам на душу. В воцарившейся тишине ложусь в постель и тушу хлопком рук магические огни под потолком.
Слышу раздраженный вздох (точно, он же читал. И как это я не заметил?), но возражений или ругательств не следует. Сердце бьется, как бешеное, когда чувствую, как он елозит на постели, устраиваясь на подушках.
Сегодня тишина давит. Я уже открываю рот, чтобы извиниться (пусть Гарри и принимает это каждый раз, как дар Мерлина простым маглам, но я умею извиняться и делаю это куда чаще (хоть и в своей манере), чем можно себе представить), но он меня опережает.
