Текст книги "Хроники некромантских будней (СИ)"

Автор книги: love and good

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)

Однако чем старше он становился, чем больше крепла его душа, тем агрессивней становился чужак. Он не хотел так просто уходить из чужого тела, не хотел отдавать контроль. Он был силён и яростен, безумен от долгого заточения и того, что когда он погиб, ему не позволили соединиться с отцом-Эльратом. Он был ослеплён болью агонии дня собственной смерти и отравлял жизнь ни в чём не повинному ребёнку своим безумием.

Равель был самым сложным случаем среди всех детей, которых Анастасия, Мириам и Ниал, те самые молодые взрослые, привели к Белкету. Страдающий ребёнок, чья боль длится всё его существование, – он был тихим, стеснительным, испуганным мальчиком. Действительно, отнюдь не прекрасный ангел и слепой воин Эльрата, которого в нём надеялись увидеть породившие его дети Света. И Белкет в бессилии скрипит зубами.

Он действительно оказывается бессилен. Границы его возможностей в магии оказываются ничтожно малы, и ему не под силу изгнать озлобленный дух из тела ребёнка. Слишком плотно две души были сращены, и эта близость во многом и порождала ту невыносимую боль, которую испытывал Равель. Белкет мог лишь немного приглушить её и ослабить, но не убрать совсем. Возможно, безликие могли бы справиться с этим, но Белкет не знал, где их искать сейчас.

Холодные пальцы аккуратно касаются висков ребёнка. Равель хнычет, совсем уставший и измождённый, и в отчаянии льнёт к несущим хотя бы мимолётное облегчение прикосновениям. Белкет усаживает ребёнка на своих коленях и заботливо прижимает к груди, мягко баюкая и утешая. Боль немного отступает, и Равель жмётся ближе, цепляясь тонкими пальцами за тёмные одежды Ангела Смерти.

– Он говорит, что ты плохой, – мальчик шепчет тихо, но Белкет его внимательно слушает. Смотрит внимательным взглядом, наблюдая за лицом. Ребёнок держит глаза закрытыми, прижимается виском к крепкому телу взрослого, и страдания снова и снова кривят его красивое лицо. – Тебе нельзя верить, потому что ты тёмный. Это плохо, это неугодно Эльрату. Он очень злится из-за этого, – Равель всхлипывает и снова плачет от боли и бессилия, и Белкет мрачнеет, тем не менее не отпуская его.

Он взял ответственность за каждого ребёнка, которого Анастасия привела к нему, и он намерен нести её до самого конца. Но его знания исчерпаны, его способности граничны – что же он, в таком случае, может сделать?!

Решение приходит внезапно. Снисхождение и милосердие Богини, которая едва ли была в восторге и поощряла действия детей своего сиятельного сына. Пусть Белкет уже столетие как мёртв, это вовсе не значит, что он не чувствует усталости. Особенно сейчас, когда на нём лежит двойная ответственность не только за Дом Этерна, но и внезапно приобретённых детей. Собственно, именно поэтому приходящий к архонту паучий страж застаёт его в весьма расстроенных чувствах.

– Владыка, Мать Намтару говорила с нами и призывала тебя, – жрец поклонился архонту, и Белкет, расправив крылья, последовал за ним.

Аватар Богини, воплощение её кошмаров, Мать Намтару – это существо было гораздо более могущественным, чем любой ангел и тем более смертный. Неудивительно, что у неё были ответы и было решение, и Белкет действительно был впечатлён и благодарен, что обычно невозмутимая и нейтральная Владычица решила вмешаться и сказать своё слово. В конце концов, кому, как не ей, знать всё о боли? И кому, как не ей, справляться с призраками и отправлять их к Асхе, вплетая их нити в общую паутину судеб?

– Потерпи ещё немного, – Белкет мягко погладил мальчика на своих руках по светлым волосам. – Завтра на рассвете твои страдания закончатся.

– Я умру? – хрипло спросил ребёнок. Он как и всегда жался ближе к могучей груди Ангела Смерти, пытаясь найти в нём утешение и избавление.

– Нет, Равель, – Белкет покачал головой, в ответ прижав ребёнка за плечи. Тот судорожно вздохнул, укладываясь виском на его руку. – Мать Намтару поможет тебе. Мертвая душа, что давно должна была покинуть этот мир, уйдёт к Эльрату, и в своём теле останешься только ты один.

– Она тоже сделает мне больно? – съёжившись и всхлипнув, испугался Равель, и Белкет с искренним сочувствием снова погладил его по волосам. Он не мог осудить ребёнка на своих руках за его страх и боль, и отчаяние, а потому позволял проявлять их, принимая и утешая.

Даже если «настоящие ангелы так себя не ведут» и «он слишком взрослый, чтобы вести себя как маленький ребёнок».

– Я не могу тебе обещать, что боли совсем не будет, – мягко ответил Белкет. – Но Мать Намтару исцелит тебя. Даже если боль будет, она всё равно заберёт всю остальную твою боль, и она больше никогда не вернётся к тебе.

– Обещаешь? – отстранившись, мальчик с надеждой заглянул в скрытое капюшоном лицо, и Белкет улыбнулся ему.

– Разве я когда-нибудь тебя подводил? – Равель ощутимо расслабился в его руках, снова прильнув к груди Ангела Смерти, и Белкет беззвучно вздохнул.

На рассвете на ритуал он сам принёс Равеля. Состояние мальчика ухудшалось с каждым днём всё сильнее, и последние недели он не мог ходить, фактически прикованный к постели. Увидев Мать Намтару, тот поначалу испуганно прижался к несущему его Ангелу Смерти, но в следующее мгновение расслабился, и взгляд его помутился, и Белкет понял: Мать говорит с ним.

Она осторожно забрала ребёнка из рук Ангела Смерти и укрыла в коконе своих объятий. Белкет мог лишь догадываться, что происходит и как рвутся нити спаянных чужой слепотой душ, но он искренне надеялся, что опыт Равеля окажется удачным. Возможно, тогда Мать Намтару согласится помочь и остальным детям? Пусть их страдания не столь сильны, но всё же, как и Равель, каждый из них делит своё тело с давно умершим духом, насильно удерживаемым в мире живых. Ну, или хотя бы она научит самого Белкета, как разорвать ненужную связь и подарить облегчение как живым, так и мёртвым.

Равеля она вернула Белкету спящим, и Ангел Смерти с удивлением заметил, что мальчик был погружен не в волшебный сон, а вполне себе естественный и глубокий. Из-за чужой души и постоянной боли он почти не мог спать сам, но Мать Намтару сказала, что дитя слишком утомилось и уснуло. Доблестный сын Эльрата, погибший почти шесть веков назад, покинул тело этого ребёнка, и получив избавление, в спокойствии и радости ушёл к своему отцу.

В теле Равеля теперь была только душа Равеля, а значит, он скоро должен был исцелиться и стать обычным здоровым ребёнком. Здоровым в первую очередь физически, но о здоровье иного толка Белкету придётся позаботиться так же, как и о здоровье невольных братьев и сестёр этого мальчика.

И относя Равеля обратно, Белкет думает о том, что он непременно справится.

========== Хроника двенадцатая (антракт). Часть от целого ==========

Рождение ребёнка – знаковое ответственное событие. Но Мириам изначально необычный ребёнок, так что к её появлению готовились особенно тщательно. Конечно, она этого не помнит, да и не знает в принципе, но та, вторая, иногда рассказывает, хотя Мириам не просит её. Лишь шипит, приказывая заткнуться, и запирает её в темнице собственного сознания – отчасти это одна из причин, по которой ей бросали презрительно в спину «брак» и «неудача».

Так вот, к её рождению готовились тщательно. Потенциальный серафим, сосуд для павшего ангела, томящегося в заточении долгие годы, ожидающего возвращения или избавления. Матерью её потому стала сильная и прекрасная ангелица, чьё имя Мириам вычеркнула из своей памяти и жизни. Лучистая дочь Эльрата, такая вся правильная, чистая, светлая – на деле оказавшаяся такой же равнодушной и лицемерной, как и все остальные ангелы.

Отцом же был выбран доблестный паладин, отмеченный самим Эльратом. Верный свету, преданный долгу и Империи, идеальный рыцарь и мужчина – усмехаясь, о нём Мириам вспоминает с теплом и грустью. Его звали Андреас, и конечно, он, не колеблясь, с честью и благодарностью принял предложение ангелов и свой священный долг. Подарить ангелице дитя – какой смертный мужчина мог мечтать о таком? Такая великая ответственность и акт высочайшего признания… И Мириам горько усмехается сама себе под нос.

Ту, вторую, зовут Авгу́ста. Две спаянные души, они жили в одном теле ещё до того, как Мириам родилась. Ей хватило сил и упрямства подавить чужачку и изгнать куда подальше в глубины собственного разума. Но Августа часто любила повторять, что ангелы не могут лгать, когда рассказывала Мириам истории, о которых её никто не просил. Лгать-то, может, ангелы и действительно не могли, но вот недоговаривать и искажать эту недосказанность умели с мастерством, которому иной раз мог позавидовать любой безликий.

Отец, что не мог даже помыслить о коварстве и вероломстве прекрасных детей Света, легко попался в эту ловушку. И вот, теперь у него была Мириам.

Она знала, что её рождение было не более, чем хладнокровны расчётом. Единственная цель, с которой она была рождена, – стать новым сосудом для Августы, погибшей, по её же словам, во время штурма одного из городов безликих. «Нечего было лезть, куда не просят», – ядовито шипела в ответ на эту историю Мириам, и оскорблённая ангелица замолкала надолго, а Мириам снова оставалась в своём теле и сознании одна… Насколько она вообще могла быть одна в таком состоянии.

Сама Асха, не иначе, оказалась благосклонна к новорожденной девочке: к неудовольствию ангелов, Мириам родилась больше человеком, чем ангелом, хотя для неё до сих пор было загадкой, как эти пернатые ублюдки понимали это с первых трёх криков едва увидевшего свет младенца.

Конечно, она стала разочарованием для матери, которая даже отказалась взять её на руки в первые мгновения жизни. Лишь посмотрела недовольно, поджав губы. Кажется, не такой уж и святой и чистой она оказалась, раз не смогла справиться со столь элементарной задачей, да? – и Мириам не может сдержать злобное торжество, разливающееся внутри.

Мать отказалась от неё. Ни любовью, ни материнскими чувствами там никогда и не пахло. Она лишь выполняла свой долг: приняла семя смертного, как было предписано, выносила целый срок ребёнка в своей утробе да родила, когда время пришло. Возможно, если бы Мириам уродилась «правильной», мать проявила бы к ней больше снисхождения. Но Мириам рада, что этого не случилось. А что до отца…

Он не сразу узнал, что произошло. По человеческим меркам, прошло несколько десятилетий, прежде чем Эльрат или случай открыл перед ним тайну существования его дочери. По ангельскому же восприятию прошло лишь несколько лет, и Мириам рада, что почти не помнит те дни.

Она оказалась в приюте, том самом, куда отправляли в пожизненное заточение всех неудачных, как она. Тогда там был только один мальчик, и Мириам гораздо позже узнала, кем он был на самом деле. Первый среди них, вдохновивший на другие опыты. И – какая ирония! – первая же неудача. Он играл с Мириам и развлекал её, и кажется, ему самому стало немного веселее и легче, ведь теперь он не был один в этом заточении. А потом к ней пришёл отец.

Сэр Андреас был уважаемым человеком. Могущественным паладином, отмеченным самим Эльратом – с ним даже ангелы, очень нехотя, скрипя сердцем, но считались. Благородный и ответственный дух – едва узнав, что его дочь растёт в приюте, где нет матери и нет семьи, он сделал всё для того, чтобы забрать её. Даже говорил с императором, надеясь, что его просьба будет услышана.

Впрочем, забрать Мириам ему всё равно не позволили. Однако он добился возможности видеться с ней как можно чаще. И мгновения, проведённые с отцом, стали лучшими и ценнейшими жемчужинами, которые она хранила в своём сердце. Отец всегда был так добр и ласков, и он был настоящим человеком, научившим Мириам, а заодно и сироту-Ниала, что значит быть человеком.

Ангелов это предсказуемо не радовало. Они шипели и возмущались, Августа и тот, с кем делил тело Ниал, тоже были недовольны, но хотя бы им назло Мириам хотела быть человеком. Как можно больше человеком – хотя бы внутри, если снаружи всё показательно вопило о том, что она ангел.

Однако человеческий век краток – даже век паладина, разделившего судьбу с ангелом. Отец прожил долгую жизнь, намного более долгую, чем полагается человеку, но для его дочери эти годы были лишь кратким мгновением. И было так странно наблюдать со стороны…

Маленькая девочка, которая, кажется, застряла в детском теле, и седовласый старец, чьё лицо испещрено морщинами – для иных Мириам могла ему в правнучки сгодиться, а никак не дочери. Тогда она ещё не знала о смерти и хрупкости жизни, но предчувствовала, что с любимым родителем должна случиться какая-то беда. Взрослый Ниал лишь качал головой, тяжело вздыхая, и его крылья скорбно поникали, в то время как Мириам жалась ближе к сухопарой старческой груди, не желая больше никогда и никуда отпускать папу. Но он всё равно ушёл.

Сэр Андреас ушёл тихо и спокойно, во сне отдав Эльрату душу. Его хоронили в родном герцогстве Быка, где он когда-то был рождён, и Ниал тайно провёл Мириам на похороны. Скромное отпевание, а после закапывание в землю – Мириам не было ещё и десяти, когда она внимательно наблюдала за этим. И чувствовала, что туда, вместе с папой, закапывают и очень важную и большую часть её самой.

С тех пор прошло много человеческих лет. Мириам тоже выросла и больше не была ребёнком. В приюте, где она провела всю свою жизнь, появились новые дети, и глядя на них, она с горечью думала о том, что была самой счастливой из них. Ведь у неё по крайней мере был хотя бы маленький кусочек семьи, в то время как все эти несчастные дети были брошены и никому не нужны. Пока однажды сюда не ворвалась Смерть.

Глаза леди Анастасии горели решимостью и состраданием, и – чу́дным образом – пониманием. Мириам потом узнала, что эта странная немёртвая девушка, по человеческим меркам, лишь на год младше самой Мириам, тоже была неудачной жертвой ангельского эксперимента. Она искренне хотела положить край всем подобным бесчинствам, а потому она сделала всё, чтобы разоблачить их перед как можно большим количеством людей. Но что, в таком случае, было делать отвергнутым полуангелам, «неудачам» и «бракам»? Не нужным ни ангелам, ни людям?..

«Идём со мной», – так она сказала тогда. Ещё она сказала, что знает место, где им будут рады. Где им смогут помочь и где их смогут принять. Место, которым управляет ангел с чёрными крыльями скорби, такой же отвергнутый своими сородичами, как и все эти бедные дети. Мириам переглянулась с Ниалом, и оба они приняли своё решение.

В Империи для них не было места; в Империи их ничто не держало. Но если их судьбы уже были сломаны, у остальных детей ещё был шанс стать кем-то более счастливым. Стоит ли говорить, как Мириам ошибалась?..

Она улыбнулась, и тепло омыло её – и только её – душу. Она всегда вспоминала своего отца, как бы грустно и тяжело ни было. Считала его единственным родным и близким существом во всей её жизни. Но леди Анастасия не обманула их и привела в то место, где даже Ниал и Мириам могли начать всё сначала и быть принятыми.

Ни у одного существа не может быть два отца, но Мириам была готова поспорить с этим утверждением. И глядя в тёмную широкую спину Ангела Смерти, она чувствует безграничную благодарность и то, что появился кое-кто ещё, кого она снова может назвать «отцом». Мириам не сомневается, что папа Андреас всецело одобрил бы это решение.

========== Хроника двенадцатая (часть вторая). Папа ==========

Белкет не собирался становиться отцом. Хотя бы потому, что не было ни одной женщины, которая согласилась бы разделить с ним судьбу и создать семью. Среди ангелов он был презираем и отвергнут, и неудивительно, что все они одинаково косо смотрели на него. И Белкет сам вынужден был держаться в стороне. Естественно, у него не было даже мыслей о создании собственной семьи.

А потом случилось падение. А потом он ушёл в общину Сар-Шаззара. Возглавил Дом Этерна, открыл некромантию, принял нежизнь. Да, подле него появилась Виктория, отдавшая ему буквально всё, что имела, – но было поздно, да и неуместно.

А потом решительная Анастасия привела в Аль-Бетиль семнадцать отверженных детей. И Белкет не хотел становиться отцом, но по иронии судьбы, именно им он и стал.

Справедливости ради – сам себя, по крайней мере первоначально, Белкет считал скорее более наставником. «Неудачные» серафимы хоть и были ангелам всего лишь наполовину, физиологически пошли именно в своих пресветлых родителей. Поэтому помочь овладеть искусством полётов или совладать с чисто ангельскими вспышками магии мог разве что другой ангел, но никак не человек. Так что Белкет взял на себя ответственность за этих юных полукровок.

Впрочем, он слишком быстро понял, что одной физической заботой и обучением он не обойдётся. Эти несчастные дети, часть из которых уже не была особо детьми, как и он сам, были отвергнутыми и выброшенными. Одинокими, потерянными детьми, которые нуждались в любви и заботе – сердце Белкета, холодное и небьющееся, покрывшееся ледяной коркой, вдруг сжалось в искреннем сострадании и понимании. Он прошёл тот же путь и во многом продолжал оставаться таким. Слепо искал своё место и самого себя и до конца не был уверен, что двигается в правильном направлении. И ему так не хотелось, чтобы эти бедные дети повторили его судьбу; ему вдруг так захотелось помочь им, исцелить их и уберечь. И наверно, когда это желание возникло, он сделал первый шаг на пути, по которому никогда и не думал идти.

Дети привязываются к нему, а он привязывается к ним. Уделяет им даже больше внимания, чем должен был, затмевая собой фигуры других своих последователей, согласившихся помочь ему в этом нелёгком деле. У более старших он вызывает безоговорочное уважение; более младшие дарят ему искреннюю любовь. Впрочем, они также любят и других, кто проявляют к ним терпение, заботу и участие, но Белкет чувствует, что его фигуру они выделяют особенно.

Он усмехается под капюшоном: он никогда этого не понимал, но почему-то дети всегда тянулись к нему. Всегда проявляли к нему свой интерес и расположение, и Белкет, пусть и считал, что не умеет вести себя с ними, удивительно находил с каждым ребёнком общий язык. Так что вовсе неудивительно, что эти дети тоже особенно прикипели именно к нему.

– Папа? – тоненький девичий голосок вырвал Ангела Смерти из задумчивости. Он слабо нахмурился, не сразу осознавая, что обращение относится к нему, а когда понял, то удивлённо вскинул брови, опустив взгляд на замершую подле него девочку.

Рамоне было шесть, и она была одной из самых юных жительниц приюта, из которого их вытащила Анастасия. Вместе с Тришей, Риной и Йоуном была отдельной головной болью Мериха и, в чуть меньшей степени, Виктории, но вместе с тем была очаровательным любознательным ребёнком. Она смотрела на Белкета широко распахнутыми лазурными глазами, и это поворотный пункт, от которого у Ангела Смерти не было дороги назад.

Рамона первой называет его «папой». За ней так, словно это вполне естественно, подобным образом к нему обращаются Рина, Триша и Йоун, и Белкет, откровенно говоря, теряется. Осторожно уточняет у Виктории, Анастасии и – на всякий случай – Мериха, которые проводят с серафимами едва ли меньше времени, помогая им адаптироваться в новой среде и занимаясь их обучением, не проскакивают ли подобные слова в обращениях к ним.

Мерих удивлённо фыркает; Анастасия и, что удивительно, Виктория тоже тонко и загадочно улыбаются. К ним и младшие, и старшие обращаются исключительно по именам, и это приводит Белкета в ещё большее замешательство. Внезапно, почему-то, очень приятное.

– Папа, – Рамона прижалась к твёрдому боку Ангела Смерти, ткнувшись в него, словно котёнок.

– Леди Анастасия рассказывала о душах, которые живут в наших телах, – с другой стороны к Белкету подтянулась Рина.

– Но госпожа Виктория говорила, что души умерших остаются неизменными только в том случае, если проходят специальный ритуал, – к Рамоне прижалась Триша, тулясь поближе к взрослому.

– Но этот ритуал позволяет живым становиться немёртвыми, как ты и леди Анастасия, и госпожа Виктория, и Мерих, – присоединился к обсуждению Йоун, прижимаясь к Белкету рядом с Риной. – Как тогда они уживаются в наших телах? Они же должны стать злобными призраками? – он завершил мысль, и четыре пары глаз уставились на Ангела Смерти, ожидая ответ.

Это была своеобразная традиция. Ночи, когда контроль родных душ над телами ослабевал, всегда были как для младших, так и для старших тяжёлым временем. И Белкет перед сном приходил к ним ко всем, укрепляя дух и прогоняя страх. Он вёл с ними разговоры, иногда что-нибудь рассказывая, иногда отвечая на вопросы. Ещё совсем младенцев, несмышлёных и тихих, брал на руки и прижимал к себе, баюкая и утешая. Давал понять, что никто из детей, сколько бы лет им ни было, не был одинок и забыт.

– Я не ведаю, как именно ангелы сохранили их, – Белкет вздохнул, отозвавшись негромко, и приобнял всех четверых, прижимая их к себе. – Но не всегда неушедшие души умерших превращаются в озлобленных духов или призраков. Однако различия эфирной нежити не самая удачная тема на ночь. Если вам будет интересно, мы поговорим об этом днём, – он мягко отказал детям в их любопытстве.

Рамона надулась, а бойкая Рина недовольно протянула:

– Ну па-апа-а!..

– Почему вы обращаетесь ко мне так? – переводя тему разговора, осторожно спросил Белкет, и девочка от неожиданности растерянно захлопала глазами, глядя на взрослого.

– Ты ангел, – загибая пальчики, деловито, словно это само собой разумеется, вместо неё ответила Триша. – Ты взрослый. Ты добрый. Ты о нас заботишься. Ты нас любишь. А мы любим тебя – конечно, ты наш папа! – она широко улыбнулась и обняла его тоненькими ручонками там, куда смогла дотянуться.

Остальные дети мгновенно последовали её примеру, облепив Белкета четырьмя маленькими комочками любви. Что-то внутри него дрогнуло, и замешательство сменилось искренней растроганностью, и Белкет осторожно обнял детей в ответ.

Он не собирался становиться отцом, но в конце концов, кроме самых младших, так стали именовать его и старшие. Даже совсем взрослые Мириам и Ниал, то ли в шутку, то ли всерьёз, теперь обращались к нему «отец». И Белкет оказался вовсе не против.

========== Хроника двенадцатая (антракт). Воплощение ==========

Отстранённая задумчивость, несколько рассеянный взгляд, молчаливое дистанцирование. Тихо шуршат белые перья на изящных крыльях, и Ниал будто бежит, прячется ото всех во внутреннем дворе цитадели Аль-Бетиля. Он всегда был таким, тихим и скорбным, и добровольно выбирал одиночество, уходя от других. Бежал не столько от них, сколько от самого себя – Белкету слишком хорошо знакомо это чувство.

– От чего ты пытаешься скрыться? – его голос негромко раздаётся из-за спины, и юноша вздрагивает от неожиданности. Страдание отражается на его красивом лице, и он опускает голову, а следом за ней поникают его плечи и крылья.

Белкет делает шаг вперёд, и его холодная рука в жесте поддержки сжимает крепкое плечо. Ниал отводит взгляд – пусть он самый старший среди всех, в глубине души он продолжает оставаться растерянным одиноким ребёнком. Белкет слишком хорошо понимает его и в этом.

Он молчит долго, собираясь с мыслями. Страдания и вина когтями раздирают полотно его души, и Ниал не знает, как говорить об этом. Тот, второй, холоден и отстранён, сам, добровольно, закрылся в чужом разуме и молчит. Даже он разочарован им. Что уже и говорить о тех ангелах, что нарекли его ошибкой.

– Я первый, – Ниал нарушает застоявшуюся тишину хриплым от долгого молчания голосом. – И если бы не я, всех этих загубленных душ и сломленных судеб не было.

Длинный взгляд из-под капюшона в изучающей задумчивости скользнул по юноше. Взрослый молодой полуангельский мужчина – но в глубине души он действительно был травмированным ребёнком. Неудивительно, впрочем, ведь в том месте, откуда Анастасия забрала их всех, не было ни заботы, ни сострадания. Дети были предоставлены сами себе, и от своих воспитателей, а лучше сказать надзирателей, они получали только презрение и напоминание о том, какие они все разочарования.

Белкет горько хмыкнул, прикрыв глаза: он понимал Ниала даже лучше, чем ему хотелось бы. Прежде чем появилась Мириам, он был один. Одинокий запертый ребёнок, чьим преступление являлось само его рождение. А потом… А потом ангелы не брезговали напоминать, что именно с него всё началось, и Ниал не был ни слепым, ни глухим, ни глупым для того, чтобы не замечать и не понимать, через какие страдания проходят его невольные братья и сёстры. Он ведь и сам жил также.

И тогда вина начала пожирать юное сердце, и чтобы хоть немного уменьшить её, Ниал решил закрыться и отдалиться от других. Ведь если бы не он, ангелы не ставили бы такой жестокий эксперимент.

– Это не твоя вина, – холодные пальцы в жесте поддержки крепче сжали юношеское плечо. – Поверь моему опыту, парень. Рано или поздно им бы всё равно пришла в голову эта идея, и тогда первый ребёнок, подобный вам всем, родился бы не от большой любви, а из хладнокровного расчёта. И он был бы ещё более несчастен, чем ты, – глаза Ниала чуть округлились от удивления, и он вопросительно наклонил голову, глядя на Белкета.

История, которую ангелы хотели бы забыть – таких историй много, на самом деле. Белкет знает на собственном опыте, каково быть одной из таких историй. Теперь, помимо него, такой историей стал Галаэль, сияющий сын Эльрата с сердцем сына Илата – Ниал похож на него даже больше, чем думает. Если думает об этом вообще.

Белкет помнил своего собрата. Он до сих пор помнил многих, и ушедших безвозвратно, и ещё живых, и даже тех, кого пытались вернуть. Они не были близко знакомы, но Белкет помнил, что Галаэля любили многие и считали примером для подражания. Он служил под началом самого Михаэля, был доблестным ветераном Войн Древних, блистательный, сиятельный ангел, несущий свет.

Он был одним из тех, кто спустился в новообразованную Священную Империю и остался среди людей, наставляя их на путь праведный. Блестящий оратор, прекрасный ликом и могучий статью – он не мог не вызывать восхищение и трепет в хрупких детях Илата. Но и они прочно поселились в его сердце, и Галаэль узрел свой долг в защите и заботе о них. И таковой стала его судьба.

Элеонора была жрицей Света. Набожная, чистая, светлая, верная Эльрату всей душой – идеал послушницы, верующей женщины Священной Империи. Она искренне верила в Свет и Святость, и постулаты церкви были для неё неоспоримы. Ангелы тем более были недосягаемыми идеалами, наместниками божества на грешной земле. Они же, люди, едва ли были достойный смотреть на прекрасных детей Эльрата и поднимать склонённые в покорности головы, когда они были рядом. И это тоже стало судьбой.

Удивительны дороги Асхи, сплетающие друг с другом судьбы. Нетрудно было бы предугадать восторг, восхищение и любовь, которыми полнилось трепетное сердце Элеоноры по отношению к прекрасному Галаэлю. Но то, что в сердце ангела взойдёт росток искренней любви к смертной женщине, предвидеть не мог никто. Но именно так всё и случилось, и Галаэль сделал шаг, протягивая Элеоноре руку.

Несмело, затаив дыхание, до последнего не веря своему счастью, она касалась тёплой мягкой кожи. Обнимала возлюбленного и целовала, тонкими ладонями оглаживая его лицо и перебирая золотые волосы. Сердце в груди Галаэля трепетало, и он был готов отдать всё этой хрупкой изящной женщине; и он нежно и аккуратно прижимал её к себе, не желая отпускать. И казалось, сам Эльрат соединил их души, презрев тела и запретность вспыхнувших чувств.

Ангелы – совершенные высшие создания. Даже друг с другом они редко когда заключают союзы. Что уже и говорить о связи со смертными, порочными и низшими по самой своей природе. Их разумы слабы, их воля неверна, любая связь с ними, кроме священного наставления и бдения, неизменно приведёт к падению и осквернению. Эльрат не одобряет подобное; Эльрат говорит, что полюбить смертного ангел не может, ведь жизнь его – всего лишь искра. Может лишь возжелать, но похоть есть порождение тьмы, и поддавшийся ей одновременно поддаётся и тьме – так говорит Эльрат.

Наверно. Ведь ангелы уже много столетий не слышат его голос.

Однако это была судьба, и любовь принесла свои плоды. Дитя росло под сердцем Элеоноры, но никто не захотел слушать ни её, ни Галаэля. Из любимца и примера для подражания он превратился в проклятого и презираемого собратьями. Осквернённого, поддавшегося тьме – о какой любви ты можешь говорить, предатель, презревший Свет! И ослеплённые собственным невежеством и завистью, собратья жестоко казнили того, кого ещё недавно называли другом и братом.

Остаток срока, что Элеонора носила дитя ангела, превратился для неё в заточение. Галаэль ни разу не пришёл больше, и бедная женщина не ведала, какая судьба постигла его. Всё, что у неё осталось, – её ребёнок, и более всего мать хотела ощутить его тяжесть на своих руках. Но ослеплённые Светом, ангелы могли быть действительно безжалостными – Элеонора поняла это лишь тогда, когда её сын покинул её утробу.

Голосистого крепкого мальчика, зачатого ангелом в чреве смертной, забрали у матери, едва он увидел свет. Тревожное предчувствие мучило несчастную несколько дней до родов и во время них же, и не зря: рыдая и плача, она умоляла дать ей ребёнка, хотя бы раз коснуться его, тянула руки, глядя затуманенным взором на ангела, отнявшего у неё самое ценное. Но они были глухи и слепы к страданиям женщины, и от ужасного горя Элеонора умерла той же ночью. Возможно, она встретила своего возлюбленного в Мире Духов, и Асха оказалась к ним более благосклонной, но судьба мальчика более не была во власти ни одного из родителей.

Полуангел – невиданная диковинка. Полукровка, которого не должно было существовать. Уриэль и Сара долго смотрели на тихого младенца, и решение медленно, но верно зрело в их сердцах. Глупцы, ведь это дитя – благословение Эльрата! И бедные родители его без вины отдали свои жизни. А между тем, Эльрат направил их друг к другу, чтобы показать естественный способ, как найти ответ и решение мучительной загадки. Как вернуть павших и дать им тела – вот ключ, который сможет открыть эту дверь. И искренняя любовь не по собственной воле обернулась трагедией.

Ниал и сам знал историю своего рождения – она оставляла на его сердце ещё более глубокие раны. Он тихо вздохнул, вновь в стыде и вине отвернувшись от Белкета, и Ангел Смерти притянул юношу к себе, обнимая за плечи: ты не один.

– Никто из них не винит тебя, – он покачал головой. – Любовь – не то, что заслуживает порицания и обвинения. Твоей вины в твоём рождении и существовании нет, как нет и в том, что ангелы оказались ослеплены настолько, что разучились различать, где проходит грань между нравственностью и безнравственностью, между допустимыми морально-этическими нормами и безразличием. Поверь мне, дитя, Уриэль всё равно повёл бы их за собой, и если не ты, то другой ребёнок стал бы первым в этой цепи страдания и разочарования.