Текст книги "Анри де Грамон (СИ)"

Автор книги: ЛИНА-LINA

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)

– Я никогда не оставляю засосов, Анри. Никогда!

И тут я испугался. Взгляд, каким он на меня смотрел, не предвещал мне ничего хорошего.

– Кто он?

– О чем вы, Кристоф?

– Так вот куда вы сбежали с бала! К нему? Кто он? – он прижал предплечьем мое горло, я судорожно вздохнул.

– Не было никого! – выдавать Стефана я не собирался ни при каких обстоятельствах. И дело здесь было даже не в том, что я по-своему любил его, а в том, что он знал обо мне вещи, которыми я предпочел бы ни с кем не делиться.

Генерал зверел на глазах. Он не верил мне, ни капли не верил.

– Последний раз спрашиваю вас, кто он? – нажим на мое горло усилился. Я молчал, борясь за глоток воздуха. – Я все равно узнаю, Анри.

И тут я совершил ошибку. С силой оттолкнув его и глубоко вздохнув, я сказал:

– Да какое право имеете вы указывать мне, с кем спать!

Он ударил меня открытой ладонью по лицу, я дернулся и покачнулся, прижал руку к горящей щеке.

– Вот как вы заговорили, значит? – он расстегнул свои штаны. Я метнулся в сторону двери, но был пойман. – Чем он лучше меня, Анри, чем? – в его голосе злость мешалась с отчаянием и разочарованием. – А, может, я был слишком нежен с вами? – я задрожал. Он собрал в кулак мои волосы и дернул резко, заставляя меня упасть на колени. – Так я могу и по-другому.

Перед моими глазами мерно покачивался его возбужденный пенис: блестящая красная головка, набухшие венки на стволе.

– Откройте рот.

– Не надо, – я попытался отвернуться. – Прошу вас, не надо, – я снова был семнадцатилетним мальчишкой в шатре де Блуа, слезы застилали глаза, и казалось, что это опять он передо мной, что мой кошмар ожил.

– Откройте рот! – с нажимом повторил де Блуа голосом д’Эпине. Я покорился. И едва не задохнулся. – Что он дал вам такого, чего не смог я? – шипел он, при каждом движении доставая, как мне казалось, до легких. Вдоволь наигравшись с моим ртом, он вновь поднял меня за волосы и толкнул к кровати. – На четвереньки.

И тут сознание мое сжалилось надо мной. Нет, оно не покинуло меня, но я стал видеть происходящее словно со стороны. Себя на четвереньках, д’Эпине, с остервенением вколачивающегося в мой зад, слезы на своем лице, кровь на бедрах.

Прекратилось все как-то внезапно. Он отодвинулся, встал.

– Кто он, Анри?

– Не было никого, – тихо ответил я.

Генерал шумно вздохнул и прикрыл лицо ладонью.

– Господи… но… как же…

– Уходите.

Он послушался. А я, услышав, что дверь закрылась, попытался встать. Боль была адская, но я, держась за стену, все же дошел до двери в ванную комнату и, толкнув ее, вошел и прислонился к обратной стороне спиной.

Опустошенный, я сел на корточки, опустил голову на колени и замер.

– Анри, – раздалось через некоторое время из-за двери. – Хороший мой…

Мне было больно, очень больно. И дело было даже не в покалеченном теле – это-то как раз пройдет без следа, а в душе. Кажется, еще никогда мне не причиняли такой боли. От де Блуа я ждал подвоха каждую секунду, я был собран и готов ко всему, не расслаблялся, зная, что, как только проявлю слабость, он тут же этим воспользуется. С Кристофом я позволил себе гораздо больше – позволил себе поверить ему, позволил любить себя, отдался. И снова проиграл. Переоценил. Злые слезы жгли глаза, а у меня не было ни сил, ни желания вытирать их, пусть текут, пусть.

– Анри, – я услышал шорох, генерал, по-видимому, сел так же с другой стороны двери. – Поговорите со мной.

– Зачем? – тихо отозвался я. – Вы, кажется, уже все мне сказали. Я съеду сегодня же.

– Нет! – возразил он страстно. – Я не отпущу вас!

В серьезность его слов я не верил. Как можно продолжать отношения после такого? Я давно уже не был юным лейтенантом, готовым терпеть боль и унижение без удовольствия для себя. Да и генерал не был похож на человека, которому подобное было бы в радость.

– Я сорвался, Анри, – прошептал он. Я услышал. – Не знаю, что на меня нашло, как затмение какое-то. Понимаю, что прощения мне нет, – он затих, очевидно, ожидая ответа. Я молчал. После паузы он продолжил: – Вы нужны мне, Анри.

– Вы дали мне это понять, – со смешком ответил я. Чуть пошевелился, садясь задом на пол. Зашипел, стараясь сдержать стон – позвоночник прострелила боль.

– Анри… я клянусь вам…

– Не нужно. Не нужно клятв, мой генерал, – сейчас ставшее любимым обращение не вызывало ничего, кроме горечи.

– Как я могу заслужить ваше прощение?

– Никак! – ответил жестко. – Никак.

Я провел рукой по волосам.

Мы молчали. Я знал, что он там, сидит на полу. Казалось, я даже слышал его дыхание.

– Анри, я так раскаиваюсь.

– Разумеется, от этого мой зад заживет быстрее. И синяки сойдут, – прошипел ядовито. В тот момент я его ненавидел. Наверное, больше, чем де Блуа. Потому что де Блуа я не верил.

– Вы ненавидите меня теперь?

Я молчал.

– Хороший мой, любимый… позвольте мне все исправить.

– Вы наглядно доказали мне свою любовь, Кристоф, увольте от продолжения.

– Вы никогда не любили меня? – его вопрос вывел меня из равнодушно-злого ступора. Любил ли я его? Не знаю, честно, не знаю. Наверное, любил. Мои чувства были замешаны на безграничном уважении, что я испытывал, на любовь генерала просто невозможно было не ответить. Временами мне казалось, что он, глядя на меня, видит именно меня. В такие дни я отдавался особенно пылко, забывая о себе, даря все, что имел.

– Он не был мне верен, – сказал вдруг д’Эпине, словно подслушав мои мысли.

Призрак де Биля вновь стоял между нами.

– Изменял постоянно. Я терпел. Слишком его любил. Но однажды… однажды сорвался.

– Как со мной? – спросил я. Голос мой был совсем тихим, но генерал услышал.

– Нет. Просто нашел в себе силы выгнать его.

– И он ушел?

– Сначала да. Такой гордый, красивый. Уже не мой.

– Сначала? – я чуть придвинулся спиной к двери, по полу размазалась кровь. Я скривился, тронул ее пальцем, размазал по теплому дереву пола. «Кристоф», – написал. Потом размазал снова, так, чтобы было не прочитать. Ни к чему сентиментальность.

– Мы все-таки слишком вросли друг в друга. Никто другой не был мне нужен. Ему, как он говорил, тоже. Мы снова были вместе. Только ничего не изменилось, Анри, ничего.

Мне отчего-то больно было все это слышать. Я представлял, как его раз за разом предавал любимый человек, как каждый раз рушилось с трудом восстановленное доверие. Думаю, генерал жил, как в аду. С его-то жаждой обладать единолично.

– Вы выгнали его опять?

– Да. Чтобы снова принять через полгода. Он клялся, что больше никогда… что любит. И я любил, каждый божий день любил его. Ждал.

Я закрыл лицо руками. Было страшно. Страшно от того, насколько сильно он зависел от де Биля.

А де Биль, похоже, имел со мной гораздо больше общего, чем мне казалось. И чем хотелось.

– Он вернулся. Совсем вернулся, – тихо продолжил генерал. – Я сказал, что убью его, если он еще раз… он смеялся, говорил, что сравнил достаточно, чтобы убедиться, что лучше меня нет. Что готов быть верным мне до конца дней, и никто другой ему не нужен.

– Так и вышло?

– Да, – генерал шумно выдохнул. – На следующий день он погиб. За меня.

Я закусил губу. Сидеть было неудобно, пострадавший зад мой онемел, но сил двинуться не было. Я жалел д’Эпине. Сумасшедший, я жалел человека, жестоко меня изнасиловавшего, едва меня не убившего. Более того, сидя на полу в луже собственной крови, я оправдывал его.

Все-таки, прав был Стефан, с головой у меня порядка не было.

– Анри, как вы?

Я усмехнулся.

– А как вы думаете, Кристоф?

До чего же по-дурацки все обернулось! И как глупо!

– Откройте мне, прошу. Я пальцем вас не трону.

Я открыл.

========== Глава 13. Де Лабрюйер ==========

Любая страсть толкает на ошибки, но на самые глупые толкает любовь.

(Франсуа Ларошфуко)

– Я возвращаюсь во дворец.

– Анри, я прошу вас, останьтесь.

– Нет.

Генерал погладил меня по голому плечу, я не сдержал дрожи, слишком живо было в моей памяти все, что случилось здесь совсем недавно.

– Кристоф…

– Я распорядился насчет ванны. Вам приготовят отдельную комнату. Что мне сделать, чтобы вы остались?

«Вы и так сделали все, что могли», – подумал я, но произнес:

– Мне нужно время. Я не могу сейчас вам ничего сказать. Мне больно, плохо … и я не могу вам больше доверять.

– Хороший мой, – генерал опустился на колени. Выглядел он совсем потерянным. Еще недавно я и мечтать о подобном не смел, а сейчас это не доставило мне ни малейшего удовольствия.

– Встаньте, Кристоф, негоже вам… Мой ответ неизменен. От ванны не откажусь, а потом прошу распорядиться насчет кареты. Я возвращаюсь во дворец.

Генерал колебался. Если Стефан прав, то он мог просто запереть меня в спальне и никуда не выпускать, и никто бы даже не хватился. На мгновение мне показалось, что и он думает о том же. Его взгляд не был мягким, нет, он словно ощупывал меня в поисках слабого места. Или мне уже мерещилось черт знает что?

Я оскорбил его отказом, видел на коленях и не сомневался, что этого он мне не простит. Он встал так же стремительно, как мгновение назад опустился.

– Пообещайте, что подумаете, Анри, – я кивнул. – Вы нужны мне.

Его слова еще долго звучали в ушах. «Вы нужны мне». Вот только я ли? Я не был святым, совсем не был, но и расплачиваться за чужие ошибки тоже не хотел, мне хватало и своих. Этот день показал мне, что так или иначе, меня постоянно будут оценивать с позиции поведения де Биля.

До тех пор, пока карета моя не покинула имения д’Эпине, я не мог не волноваться. Каждое мгновение мне казалось, что вот-вот нас заставят повернуть обратно, что Кристоф скажет мне: «Я никуда не отпущу вас, Анри, вы мой. Вы же не хотите войны?» Сказать по правде, за эти недели мне стало плевать на войну. Я настолько устал от того, что все вокруг меня используют, преимущественно вслепую, что сейчас, наверное, с удовольствием женился бы на Сабрине де Брази и зажил где-нибудь в глуши.

Я видел заговор везде – мне казалось даже, что отец мой знал, зачем меня отправляют сюда, потому и хотел женить поскорее. Это было совсем абсурдом, но ведь просил же он за меня короля, пока я ждал в тюрьме после дуэли решения своей участи. И никто не сказал мне, на каких условиях его величество меня отпустил.

Сидеть было ужасно неудобно, и я лег, согнув ноги в коленях. В итоге, подъехав к дворцу, когда уже стемнело, я не смог подняться. Сел кое-как, игнорируя адскую боль, выглянул в окно.

– Де Грамон? – окликнули меня, я повернул голову. На меня удивленно смотрел де Лабрюйер. – Вы же уехали.

– Вернулся, – буркнул я.

– Случилось что-то?

– Случилось, Северин, – я попытался вылезти из кареты без посторонней помощи, не получалось. Он подал мне руку, потянул на себя. Я зашипел, приподнимаясь.

– Да что с вами? Вы должны быть сейчас в имении д’Эпине, я весь вечер вчера внушал ему эту мысль…

– Зачем? Из-за вашего д’Эпине я и не могу подняться.

– Так, давайте покатаемся, – он сказал что-то кучеру и сел напротив.

– Говорите, – попросил я, когда карета тронулась.

– Здесь опасно для вас, Ан… де Грамон.

– Почему?

– Не могу сказать, но вам нельзя здесь находиться, – он зажал ладони между колен и глядел на меня как-то растерянно. Он очень изменился за эти дни. Нервы? Отсутствие сна?

– Расскажите мне все, – потребовал я.

– Вы смеетесь? – он закусил губу и посмотрел исподлобья.

– Ничуть. Вы расскажете мне, почему я должен быть с д’Эпине, а я скажу вам, почему не могу.

Он колебался. Я видел, что он хочет рассказать мне, но не смеет.

– Он с вами что-то сделал? – спросил де Лабрюйер, переходя на шепот.

– О, да. Наш любезный генерал заподозрил меня в неверности. И наказал, – де Лабрюйер открыл рот, закрыл, открыл опять. – Да, именно так, как вы подумали.

– Боже… понимаете, есть люди, которым не выгоден мир. И раз они не могут повлиять на ситуацию через принцессу, будут влиять через вас.

Я покачал головой.

– Через меня? Уймитесь, Северин, вы еще более подозрительны, чем я.

Де Лабрюйер внезапно пересел ко мне, оказавшись очень близко, я щекой чувствовал его дыхание, плечом – жар тела.

– Это не шутки, де Грамон, что-то готовится. И если не уедете, будете в центре.

– Я не вернусь к д’Эпине, – повторил упрямо.

– Уверен, что и подозрения о вашей неверности ему кто-то внушил.

Я рассмеялся.

– Нет, де Лабрюйер. Тут я виноват сам.

– Что?

– Я не был ему верен и имел глупость не заметить оставленные любовником следы.

Он отшатнулся.

– Вы…

– Да, черт возьми! Я трахал в свободное время другого. Но не считаю это поводом меня калечить!

Он промолчал. Карета остановилась.

– Вам помочь?

– Было бы неплохо.

Де Лабрюйер обнял меня за пояс.

– Я предупредил вас, де Грамон.

– Да, я проникся. Но останусь во дворце. И с чего вдруг вы решили принять такое участие в моей судьбе? Не замечал в вас склонности творить добро.

Он прижал меня теснее. От него вкусно пахло ванилью и цитрусом. Я с трудом удержался, чтобы не положить голову ему на плечо – этот бесконечный, богатый событиями день меня вымотал.

– Вы меня совсем не знаете, де Грамон.

– И ничуть об этом не жалею, – пробормотал я.

– Вам нужен доктор.

– Не нужен, отлежусь, не впервой. Если увидите Стефана, скажите, что я его жду.

– Это с ним вы… – он отпустил меня, я покачнулся. – Неужели вам мало одного партнера? – что-то большее стояло за его вопросом, нежели простое любопытство. И я сказал:

– Не знаю, Северин. Возможно, просто не встретил еще человека, способного удовлетворить меня полностью.

Де Лабрюйер помог мне преодолеть лестницу на второй этаж.

– Что, даже д’Эпине не справился с этой задачей?

– Как видите.

– Я могу побыть с вами, – сказал он вдруг.

– Не нужно. Вы слишком худой для грелки.

Он усмехнулся.

– И мечтать не смею о подобной чести, – мы подошли к моим комнатам, я открыл дверь, и де Лабрюйер довел меня до кровати.

– Правильно. И не мечтайте, – не обращая на него внимания, я стянул камзол, расстегнул сорочку.

Он стоял и смотрел, как завороженный.

– Идите, Северин. Спокойной ночи.

Он тряхнул головой.

– Да, спокойной ночи.

Хлопнула дверь. Я, кряхтя, снял штаны и забрался под одеяло. И уже успел задремать, когда раздался стук в дверь.

– Входите! – крикнул.

Стефан кинулся ко мне с порога.

– Дружище, что с тобой?

– Все завтра, Стеф. Раздевайся и ложись рядом.

Он послушался. Быстро скинул одежду прямо на пол, забрался ко мне под одеяло, обнял за пояс, потерся носом о мою щеку.

– Спи, Стеф.

Сам я закрыл глаза и мгновенно уснул.

***

Когда я проснулся, за окнами было светло. Стефан сидел в кресле возле столика и что-то читал.

– Доброе утро.

Он вскинулся, улыбнулся мне.

– Утро? Полдень уже, соня. Я завтрак тебе оставил.

– Спасибо, – я приподнялся, поморщившись, взбил подушки. – Давай его сюда.

Стефан поставил поднос мне на колени, сел на край кровати.

– Так что случилось?

– Ты оставил мне засос. А д’Эпине увидел.

– Он ревнив?

– Не то слово.

– Мне стоит опасаться за свою жизнь?

– Нет. Кажется, обошлось.

– Дорого же. Знаешь… – он задумался.

– Что?

– Я кое-что нашел. Кое-что для наших глаз не предназначенное.

– О чем ты, Стеф?

Глаза его загорелись, он вскочил, возбужденный.

– Понимаешь, если мы передадим это в нужные руки, твой д’Эпине тебе пятки будет лизать.

Я поморщился.

– Стеф, куда ты влез?

– Все под контролем, не волнуйся. Неужели ты не хочешь отомстить?

Я задумался. Странно, но я не держал на генерала зла.

– Не хочу.

Стефан фыркнул.

– Значит, я сам все сделаю, – он потрепал меня по волосам, поцеловал и ушел.

Чтобы больше никогда не вернуться.

Глупый, наивный мой Стефан, он попался в ловушку, как муха в паутину. И утянул за собой меня.

Я весь день провел в постели. То спал, то читал. А вечером в дверь громко постучали.

– Именем короля, откройте!

========== Глава 14. Допрос ==========

Когда мы говорим, что страшимся смерти, то думаем, прежде всего, о боли, её обычной предшественнице.

(Мишель де Монтень)

Я открыл. Меня тут же схватили за плечи, не давая двигаться.

– Стойте на месте. Обыскать.

Несколько гвардейцев Карла вошли в мои комнаты. Они трясли белье, выворачивали ящики стола. Я молчал недоуменно, уверенный, что ничего интересного они не найдут. Через десять минут, когда меня уже слегка качало от слабости, один из гвардейцев подошел к нам с бумагами.

– Нашли.

– Что это? – спросил я.

Гвардейцы молчали. Мне скрутили руки за спиной и, дав только обуться, в одних бриджах и расстегнутой сорочке куда-то повели.

***

Тюрьма здесь мало чем отличалась от нашей. Такие же каменные стены, маленькое оконце под потолком, грязный матрац на полу, ведро в углу.

Я ждал объяснений, уверенный, что произошло недоразумение. Ждал, что ко мне придут, извинятся, проводят обратно во дворец, ведь я и в самом деле не знал, что за бумаги гвардейцы обнаружили в моих покоях. Однако до утра ко мне так никто и не пришел. Я всю ночь просидел на самом краю матраца, замерзая в тонкой белой сорочке. Теперь уже ноющий зад не казался мне самой большой бедой – в моей камере водились крысы. Стоило погаснуть свече, как я услышал шелест кучи маленьких лапок. Я снял сапог и приготовился отбиваться, ночь предстояла длинная.

Утром решетка, наконец, распахнулась.

– Кристоф! – я выдохнул с облегчением. Как оказалось, рано. Ему внесли стул.

– Оставьте нас, – приказал он, садясь. – Чего вам не хватало, Анри?

– Я не понимаю.

Генерал не выглядел, как человек, пришедший, чтобы меня спасти. Взгляд его был холоден и колюч.

– Вы понимаете, что вам грозит за это? Гильотина, Анри.

– Да за что? Меня обыскали, притащили сюда, – я вскочил, чтобы тут же охнуть от боли. В глазах потемнело.

– Не нужно этих спектаклей. Мне хватило. Я знаю, что лжете вы так же легко, как дышите.

– Я не понимаю, о чем вы. Клянусь.

– Поясню. Документы, что были найдены у вас в спальне, составляют государственную тайну. И хищение их приравнивается к государственной измене, а в вашем случае – к шпионажу. Ваш король уже отрекся от вас, Анри.

– Я не знал о них и понятия не имею, что там.

– Откуда же они у вас? – генерал наклонился ко мне.

– Я не знаю…

Стефан! Чертов Стефан! Доигрался, идиот. Нужно было бросить его еще в столице.

– Знаете, – генерал холодно улыбнулся. – Вижу, что знаете. Ваш друг уже все нам рассказал. Для человека, который любит игры с болью, он на удивление отвратительно ее переносит.

– Стефан…

– Да, ваш любовник. А вы ведь так достоверно мне лгали, – он встал, оттолкнул ногой стул и подошел ко мне. Схватил за воротник, заставляя выпрямиться и посмотреть ему в глаза. – Я поверил вам. В ногах валялся, прощения просил. У шлюхи.

Его слова били не хуже пощечин.

– Кристоф…

– Генерал д’Эпине!

Я закусил губу, молясь, чтобы, скопившиеся в уголках глаз слезы не потекли по щекам.

– Генерал…

– Мой невинный мальчик был последней шлюхой, – он плевал в меня словами, выворачивая мне душу наизнанку.

– Нет!

Он тряхнул меня с силой, клацнула челюсть, я больно прикусил язык.

– Хватит лгать!

– Я не лгу. Я не знаю ничего об этих документах.

– Вы думаете, я вам поверю? – он нежно провел рукой по моим волосам, собрал их в кулак, – Вы чертово наваждение, Анри, – его лицо было совсем близко. Я затаил дыхание, уверенный, что он меня поцелует. Но он оттолкнул. – Раздевайтесь.

– Что?

– Теперь, когда мы выяснили, что вы неразборчивы в связях и не брезгливы, я хочу использовать вас по назначению. Как вы того заслуживаете.

– Господи, нет, – я шагнул назад, но уперся спиной в стену. – Нет.

– Да, Анри. Да!

Руки мои дрожали. Я стянул сорочку, потянулся к застежке на бриджах. Смотрел на генерала и не узнавал его – столько гнева было в его взгляде. А за гневом была боль, огромная душевная боль. Я предал его, он поверил мне, а я…

Вспомнилось вдруг, как он обращался со мной в начале нашего знакомства – будто я фарфоровый или сахарный. Мне казалось еще, что он излишне нежен и внимателен, не хватало жесткости, суровости даже. Что ж, я получил, что хотел. Так стоит ли теперь жаловаться?

Я снял с себя все и переступил с ноги на ногу на ледяном полу.

Генерал подошел, притянул к себе.

– За что вы так со мной, Анри?

Я закусил губу. Его ладонь гладила мою спину, бедро, ягодицы. Когда пальцы подобрались к отверстию, я крепко зажмурился и всхлипнул – слишком хорошо тело помнило наше недавнее общение.

– Болит? – шепотом спросил генерал. Я кивнул, не открывая глаз. Меня трясло. Трясло от беспомощности, зависимости, обиды. И страха. Страха не скорой смерти, а того, что глубоко в душе я начал получать удовольствие от его действий, от металла в голосе, от той безграничной власти, что он надо мной имел. После де Блуа я был уверен, что только моя собственная власть над кем-то способна меня возбудить. Я ошибался. Понимание отозвалось дрожью во всем теле.

Генерал понял все иначе. Он отпустил меня, отошел к решетке.

– Одевайтесь.

Некоторое время я продолжал стоять, не двигаясь.

– Одевайтесь, черти возьми!

Я нагнулся за бриджами. Генерал шумно выдохнул и снова оказался рядом. Схватив меня за руку чуть выше локтя, потянул к себе.

– Ненавижу вас, – прошептал, прежде чем впиться мне в губы. Он наказывал меня своим поцелуем, и я принимал наказание. Приоткрыл рот, дозволяя его языку делать все, что вздумается. Вырвав из захвата руку, положил ее генералу на затылок, прижимая к себе. Я вновь дрожал. Но в этот раз причина была иной.

Он оттолкнул меня внезапно. Упав на матрац, я сильно ударился головой. В глазах на мгновение потемнело.

– Шлюха, – прошипел д’Эпине. – Лучше бы я никогда вас не знал.

Хлопнула дверь, и я снова остался один.

***

Я свернулся на матраце. Уходя, генерал швырнул мне тонкое шерстяное одеяло, и я укрылся им с головой. Происходящее напоминало кошмарный сон, но, как я ни силился, проснуться не мог. На затылке появилась шишка, все тело ломило и ныло, и каждое движение причиняло боль. Меня опять трясло.

Вспомнил вдруг слова де Лабрюйера. Неужели все это планировалось заранее? Но для чего? Чтобы генерал потерял еще одного любовника? Я рассмеялся. Тот, кто планировал все это, просчитался – я не был человеком, потеряв которого генерал мог обозлиться настолько, чтобы вновь начать войну. Свадьба послезавтра состоится. А я умру.

– Анри, – услышал я. Открыл глаза.

– Де Лабрюйер?

– Боже, Анри, что с вами сделали? – он стоял по другую сторону решетки, как когда-то давно, в столице. Сейчас мне казалось, что наша глупая дуэль была в прошлой жизни.

– Использовали по назначению, как сказал мне генерал, – я улыбнулся распухшими губами.

– Я пытался выяснить, за что вас забрали, – он понизил голос до шепота. – Все плохо.

– Я догадался.

– Почему вы не послушали меня? Вы можете подойти, не хочу кричать.

– Не могу.

Он смотрел на меня с сочувствием. И впервые в его взгляде не было «двойного дна», он жалел меня искренне.

– Я знаю, кто за этим стоит, – сказал он вдруг. Словно только что принял решение. – И сделаю все, чтобы вас вытащить. Законно или нет, чего бы мне это ни стоило.

Вошел охранник.

– Время вышло, – сказал он Северину, и я увидел, как тот передал ему увесистый мешочек.

– Не отчаивайтесь, я что-нибудь придумаю.

Я улыбнулся. На самом деле я уже отчаялся.

***

Утром снова пришел генерал.

– Завтра на рассвете, – только и сказал он. Я равнодушно кивнул. Он прошел в камеру, пнул носком сапога убитую мною ночью крысу. – Боитесь?

– Боюсь.

Он кивнул охране, и в камеру внесли два больших таза с водой.

– Раздевайтесь.

Я равнодушно стянул с себя ставшую буро-серой сорочку, спустил бриджи. Во второй раз было не страшно.

Ему снова принесли стул, и он, сев чуть в стороне, неотрывно наблюдал за моим мытьем.

Вряд ли в этом его поступке было хоть что-то от любви ко мне, скорее, он просто был брезглив. А мне стало все равно. Чуть позже, вылизывая его яйца, по собственному желанию вылизывая, я думал о том, что генералу удалось то, что не смог сделать де Блуа – он меня сломал.

Мне вдруг стало легко и весело. Мне осталось жить всего один день, и какое-то бесшабашное безумие овладело мной.

– Зайдете попрощаться? – с улыбкой спросил я.

– Зайду, – хрипло ответил генерал. Он вздрогнул, перед уходом взглянув мне в глаза, а я понял, что он не злился на меня больше, ему тоже было больно, возможно, даже больнее, чем мне.

========== Глава 15. Побег ==========

Нет страдания сильнее, чем вспоминать счастливые дни в дни несчастья.

(Данте Алигьери).

Де Лабрюйер пришел сразу после генерала, я даже заскучать не успел.

– Нужно бежать, Анри, – он смотрел на меня сквозь прутья. – Других шансов у вас нет.

Держась за стенку, я подошел к решетке.

– Бежать? – я рассмеялся. – Бежать… но как?

– Я помогу вам. Подкуплю стражу.

– И угодите сюда вместо меня? – беседа развлекала меня. Генерал был не слишком разговорчив.

– Нет. Мы убежим вместе, я и вы, – его глаза лихорадочно блестели, на бледных обычно щеках показался румянец.

– Вы не больны ли, мсье?

– Нет! – он коснулся губами руки, которой я держался за прутья решетки, чтобы не упасть. Сидеть было больно, стоять тяжело. – Я вытащу вас, Анри, клянусь честью, вытащу.

Верил ли я ему? Нет, конечно, нет. Но он так искренне заботился, так переживал, что я не смог прогнать его, не смог отказать в желании немножко помечтать.

– Ночью, – прошептал он, касаясь лбом прутьев. – Я подкуплю стражу, и мы сбежим.

– Зачем вам это? – мне больше не было весело, слова де Лабрюйера против воли будили надежду. А я не хотел надеяться зря.

– Я так виноват перед вами, Анри. Ужасно виноват. Если бы не я…

Он казался искренним, вот только я не понаслышке знал цену такой искренности. Да, глядя на меня сейчас, он и сам верил всему, что говорил. Но я был почти уверен, что, едва закроется дверь, он еще не раз и не два подумает, а нужен ли ему побитый жизнью де Грамон. Стоит ли блестящему придворному ставить на карту свое будущее, помогая мне? Ответ был известен, и я не мог винить его.

– Я люблю вас, – сказал он тихо. Но я услышал. Мой слух в тюрьме обострился до звериного, в противном случае меня уже обглодали бы крысы.

– Любите? – совсем недавно я рассмеялся бы ему в лицо – слова казались насмешкой.

– Люблю. Я спасу вас, мы уедем… – он шептал без остановки, я пытался уговорить себя не слушать. И не мог. – Уедем. Только вы и я. Мы будем счастливы вместе.

– Нас поймают и казнят, – усмехнулся я.

– Не найдут. У меня есть небольшое имение у южной границы. О нем никто не знает, нас не найдут.

Я глубоко вздохнул. То, что он предлагал, было слишком хорошо, чтобы быть правдой. Де Лабрюйер еще раз сжал мою руку, коснулся губами ладони.

– Ночью я приду за вами.

Мои губы растянулись в вялой улыбке, глаз она не затронула.

– Я буду ждать, – ответил я тихо. Словно у меня был какой-то выбор.

Если у де Лабрюйера ничего не выйдет – а я в этом почти не сомневался – на рассвете меня казнят. И еще пару часов назад я грезил о том, чтобы этот момент настал как можно скорее, торопил время, мечтая поскорее покончить со своей неудавшейся жизнью. Но появившийся после разговора червячок надежды точил мою решимость.

Я боком присел на край грязного матраца, обнял себя за плечи. Сидеть было неудобно, и я прилег, прикрыл глаза. От матраца воняло кровью и испражнениями, но мне было все равно.

Жить мне оставалось до рассвета. Если не произойдет чудо. Признаться, не очень я верил в чудеса. Боялся ли я смерти? Боялся. Меня ни на секунду не оставляла дрожь, я представлял себе, как иду босым по площади с растрепанными волосами и связанными за спиной руками, как поднимаюсь на помост… думать дальше я не мог. Но так четко представлял себе свои сбитые ступни, не привыкшие ходить по земле без обуви. И почему-то именно их мне было ужасно жалко, настолько, что словно против воли из глаз потекли слезы. Они щекотали лицо, капали на матрац.

Я задремал, но ненадолго.

И проснулся от знакомого голоса. Он звал меня.

– Анри, – генерал отомкнул замок и застыл в проеме огромной статуей.

– А, это вы, – прошептал я. Глаза отчего-то болели, словно их наполнили песком. – Прощаться?

Он шумно выдохнул и шагнул в камеру, присел рядом на вонючий матрац, погладил меня по голове.

– Я бы многое отдал, чтобы все изменить, – сказал он тихо. – Все отдал бы, чтобы последней недели никогда не было.

– Да? – я усмехнулся. – Это слова, мой генерал. Слова ничего не стоят…

Он вздрогнул.

– Анри, скажите мне, вы хоть одно мгновение любили меня? Или я все время был для вас лишь задачей.

Любил ли я его? Иногда мне казалось, что да. Находясь рядом, его невозможно было не любить. Он умел очаровывать.

– Любил, мой генерал, – я прямо посмотрел ему в глаза. – Я все время любил вас. Каждую минуту.

Он побледнел. Я ликовал, чувствуя, что причинил ему боль.

– Вы были моим кумиром, Кристоф, моим богом, – я намеренно добивал его. Хотел сделать больно, заставить страдать. Да, совсем скоро меня не станет, но я сделаю все, чтобы оставить в его душе глубокую рану. – Мне жаль, что все сложилось так… жаль, что нам не суждено быть вместе. Я надеюсь лишь, что память ваша сохранит мой образ, что вы не забудете меня сразу, как только моя отрубленная голова скатится с помоста.

Генерал часто дышал.

– Анри, милый мой Анри, – он рывком перетащил меня к себе на колени, я не сдержал болезненного стона. Он прижимал меня к себе, гладил по волосам, по спине, целовал виски, брови, глаза.

– А вы? Вы хоть минуту любили меня? Или видели перед собой де Биля?

– Вас, Анри, я видел вас. Сначала да, Виктора, но мне хватило нескольких дней, чтобы понять, что вы – не он. Если бы только… хоть малейший шанс… – он бормотал едва слышно, я не прислушивался. – Я бы все отдал, Анри.

Я положил голову ему на грудь, до крови закусил губу. На глаза навернулись слезы. Он был таким… родным, что ли. В этот миг я вправду любил его. И даже представил на мгновение, что мог бы остаться с ним. Навсегда. Мог бы пожертвовать своим желанием доминировать, мог бы быть только его. Щеки свело судорогой, я всхлипнул и отвернулся, не желая показывать слез.

– Уходите, – прошептал. Голос меня не слушался. Я оттолкнул генерала, сполз обратно на матрац. – Уходите.

– Нет.

– Да. Убирайтесь! – я закричал, стуча кулаками по подстилке, выбивая из нее пыль. Он встал, посмотрел на меня долгим тяжелым взглядом и повернулся к выходу.

– Я сделал все, что мог.

Хлопнула решетка камеры, заскрипел замок. Я вновь остался в одиночестве.

***

Исповедовался я неохотно. Нет, меня нельзя было назвать безбожником, но я не был и набожен. Где-то был Бог, тот Бог, в которого я верил всей душой, которого молил о спасении. И были церковники, своими сытыми рожами и толстыми животами не вызывавшие у меня иных чувств, кроме брезгливости. Все время исповеди я думал о Мишеле, любимом брате, которого никогда больше не увижу. Думал и о Филиппе, об отце и матушке, в чьей памяти я навсегда останусь предателем, казненным на чужбине, думал о Сабрине и Реньяре, желал им мысленно всяческих благ, думал о короле и Катерине. Я подвел всех.