Автор книги: Лиэлли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)
С трепетом проводя ладонью по шероховатой поверхности холодных простыней, Риэль медленно по кругу обходил огромную кровать. За окном уже стемнело, и только несколько свечей разгоняли ночной мрак в этой большой и пустой спальне. Странное дело: когда здесь находился хозяин, то комната наполнялась смыслом. Он был здесь, его присутствие согревало стены этих больших, неуютных покоев, и все дышало принадлежностью Ему. Но когда его не было… Комната становилась тем, чем была изначально — простой четырехугольной коробкой, что душила, несмотря на свои огромные размеры. Пустой. Ненужной…
И все же, даже в его отсутствие чувствовалось, что у этой спальни есть хозяин. Как? Запах. Безумный, восхитительный, легкий, неуловимый, такой близкий и такой родной… И такой… соблазнительный. Он витал в комнате, вплетаясь в холодный, неприветливый воздух, согревая его и придавая смысл всему, каждой вещице в этой комнате. Здесь Риэль отдыхал душой. Его нет, и он может сидеть здесь столько, сколько ему хочется. Касаться кончиками пальцев Его вещей, улавливая смутное тепло и присутствие хозяина. Можно даже поднести к лицу Его белую рубашку и насладиться Его запахом сполна. Это плохо? Но что делать, если нет сил сопротивляться?
Когда Его нет, раба притягивало сюда, словно магнитом. Нетрудно представить себе, как хозяин стоит у окна, задумчиво глядя вдаль. Или лежит на этой большой кровати, не в силах заснуть. Или просто сидит в кресле, скрестив ноги в своей излюбленной позе, опираясь локтем о подлокотник… Риэль многое бы отдал, чтобы узнать, о чем его любимый думает в такие моменты.
Он остановился сбоку от кровати. Кончики пальцев заскользили по холодной простыне, едва касаясь, пока вся ладонь не легла на ее шероховатую поверхность. Юноша положил на постель колено, замешкавшись на секунду. Легкий, волнующий страх запретного затуманил разум. Казалось бы — что проще, просто лечь на эту кровать… Он сел. И скользящим движением растекся по поверхности простыней, наслаждаясь тем ощущением, когда тело трется о ткань. Легонько потершись животом о постель, он замер, уткнувшись носом в подушки и закрыв глаза. Восхитительно. Только этим словом он мог сейчас описать свое состояние.
Зачем он пришел сюда? Зачем осмелился лечь на постель господина? Хозяин уехал на пограничные заставы еще до того, как раб сумел встать с постели после пяти дней безостановочной лихорадки. Король снова призвал своего вассала. Клятва на верность. Если бы он мог, он бы тоже дал своему лорду такую Клятву. Даже если его душа и так привязана к нему самыми крепкими узами на свете. Краткая передышка. Возможно, это последний раз, когда он может вот так спокойно находиться в Его комнате. Что будет, когда хозяин вернется? Прогонит? Станет еще более отчужденным? Нет ничего страшнее, чем не видеть его хотя бы минуту.
Сердце замирает при одной только мысли о возможной каре за неосторожно вырвавшиеся слова. Но что поделать?
— Я люблю…
Перед мысленным взором всплывают глаза цвета стали. В них сплетается расплавленное серебро и горечь души. Почему-то сразу приходится автоматическим движением облизывать пересохшие от волнения губы.
Тебя ведь нет рядом. Но я волнуюсь так же, словно ты передо мной, мой хозяин. Ты не можешь видеть того, что я делаю. Но мне все равно страшно, и сердце сладко замирает в груди. Прости, не могу не быть здесь. Не могу не вдыхать твой запах. Не могу не любить…
— Я люблю… тебя.
Тихий шепот запретных слов легко соскальзывает с губ, растворяясь в бархатной полутьме спальни. Неслышный ветерок из раскрытых настежь окон колышет слабые огоньки свечей. Раз за разом повторять эти слова, даже если тот, к кому они обращены, не слышит… Это такое облегчение. Но говорить их очень сложно, словно хозяин рядом. Словно смотрит на него своими пронзительными острыми глазами.
Губы… обманчиво мягкие на вид. Какой соблазн. Кажется — протяни руку, и ты коснешься их, проведешь подушечкой пальца по нижней, погладишь верхнюю… А потом притянешь к себе Его голову за затылок и прильнешь к Его губам жадным, истосковавшимся до нерастраченных поцелуев ртом.
Неслышный, почти беззвучный стон соскальзывает с губ. Риэль этого не замечает, но, когда его отголоски растворяются в воздухе, забиваясь по углам комнаты, он испуганно замирает. Запретные мысли, запретные чувства, запретные желания… по отношению к своему хозяину.
Так ярко, так живо, так болезненно реально представить Его лицо до мельчайших деталей несложно, когда он лежал на Его кровати и вдыхал этот запах, словно какой-то наркотик. Быть может, в последний раз. И раз за разом облизывать пересохшие губы, кусая их. Они горячие и воспаленные. Может, после лихорадки, а может, от желания почувствовать на себе другие губы, такие родные и такие далекие.
Юноша медленно переворачивается на спину, тяжело дыша. Комкает простыни по бокам от себя, собирая их в кулак. Ладони вспотели от волнения.
А серые глаза смеются. Как тогда, в те далекие дни тихого семейного счастья. Когда они смотрели… смотрели в фиалковые глаза леди Ильдэйн… Нет, не думать о ней сейчас.
Они смеются…
— Для меня…
Воздух шумно вырывается из груди. Риэль на секунду задыхается. Несложно представить себе, как совсем рядом его хозяин… Рядом — практически на нем. Его тело нависает над ним, руки упираются в постель по обе стороны от его головы, и губы так близко… Рука тянется в пустоту, чтобы потрогать иллюзорное и в то же время такое реальное лицо. Бессильно опускается, с силой сжимая ни в чем не повинные простыни. Приходится стискивать зубы. Жмуриться. Аромат собственного неудовлетворенного желания мешается с Его запахом.
И с жадностью он вдыхает эту смесь, слишком изголодавшийся по никогда не полученным ласкам, слишком уставший держать в себе эти чувства, слишком упоенный своим возбуждением, чтобы задумываться над тем, что делает.
Стыд придет потом. А сейчас рука сама тянется вниз. Пальцы ласково проводят по животу, ненавязчиво расстегнув пару нижних пуговиц простой белой рубашки. По коже разбегается стая мурашек, и снова с губ слетает тихий стон. Юноша слегка выгибается навстречу собственным ласкам. А перед глазами все еще стоит Его лицо.
Не его пальцы сейчас легонько ведут вдоль всего живота, постепенно подбираясь ближе к поясу штанов. А хозяина. Они дрожат… но это не очень заметно. Ведь дрожит он весь. И уже не замечает, что стоны, едва слышные, музыкальные, беспрерывной чередой рвутся с губ. Огненным жаром горит пылающее тело. Но уже не от лихорадки. Оно сгорает в огне неутоленного желания, долго и тщательно сдерживаемого возбуждения… И сладко, неимоверно сладко ласкать себя, представляя, что это ласки хозяина.
Запретно? Ну и пусть. Быть может, это единственное, на что он сможет рассчитывать в ближайшем, да и дальнейшем будущем тоже.
Пальцы обхватывают пылающий стержень, и восхитительное чувство пронзает от головы до пят. Кажется, он вскрикивает. Уже громче. Но это не так важно, не нужно опасаться, что его кто-то услышит. Крыло для слуг в дальней части замка, а в этой нет никого, кроме него и его запретных, немыслимых по своей сути желаний…
Рука взметается и опускается, сначала медленно, а потом быстрее. Он задыхается. И дрожь, и стоны, и всхлипы, и заветное слово, ставшее его талисманом за все эти годы безответной любви:
— Хозяин!
Минута — и вязкая белая жидкость орошает пальцы и живот.
Шок, стыд, облегчение — и тело, выгнутое немыслимой дугой, мягко опускается обратно на постель.
Глаза широко распахнуты, грудь бурно вздымается, как после долгой пробежки.
Риэль подносит испачканную руку к глазам, неверяще глядя на доказательства своего грешного желания. Напряжение, усталость, нервозность этих дней выплеснулась в этом неразумном и запретном поступке.
И уже тише:
— Хозяин…
Что же ты со мной делаешь, мой лорд?
========== Позволь мне прикоснуться к твоему чуду. ==========
Унылые, мрачные стены его комнаты в этой крепостной башне действуют удушающее. Хочется выть волком и кричать. Спать здесь уже точно невозможно, даже если он устал как собака, целый день отражая атаки чертовых пограничников.
Герцог обвел взглядом сплошной унылый серый камень крепости.
Скинув сапоги, он прилег на кровать, заложив руки за голову и уставившись невидящим взглядом в потолок. Скольких он убил сегодня? Душа уже устала считать чужие, пусть и заслуженные смерти. Для чего он убивает, для чего живет?..
Уже давно беспросветная, густая, вязкая тьма окутывала его сознание и душу. Боль, поначалу бывшая такой острой и непреодолимой, притупилась и стала ноющей, глухой. Ни один лучик надежды и света не пробьется сквозь эту тьму. Уже никогда.
Нельзя зарекаться? Кто сказал? Мир умер, когда умерла она.
Давно уже он перестал бессильно сжимать кулаки и стискивать зубы. Давно уже он научился жить и мириться с этой болью, пряча ее под безукоризненной равнодушной маской. Никто бы не смог догадаться, что под личиной холодного и целеустремленного таль-герцога скрывается такая горечь, такая тоска и безнадежность… Разве можно настолько сильно любить?
Нет, пожалуй, кое-кто мог бы.
Разве возможно утаить что-то от тебя, маленький чертенок? Ты знаешь все мои привычки. Ты знаешь меня, как не знает никто другой. Ты — моя верная тень.
Риэль.
И убивая своих врагов, сражаясь за землю, которая ему была теперь безразлична, за короля, Клятва на верность которому стала бессмысленной, он думал о другом. Наверное, страшно смотреть в лицо своего убийцы, который, убивая, даже не думает о тебе. Убивает без ярости на лице, без ненависти, а с безразличием и отвлеченной холодностью, так отчужденно, словно не пытается отнять чужую жизнь, а занимается чем-то совершенно обыденным.
Не стоит обвинять его в рассеянности. Он замечал любую уловку врага, как бы ни были далеки его мысли от битвы.
А задуматься было о чем.
Сколько уже его верная тень сопровождала его? И в горести, и в радости. И когда было больно, и когда было радостно на душе, Риэль всегда был рядом. Не замечал? Глупец. Такого верного слугу, как этот юноша, еще поищи… И вряд ли найдешь. Ведь сейчас так нередки предательство и ненависть к собственным вассалам, лордам…
Чем он заслужил такую неподкупную, несомненную, искреннюю верность?
Возможно, рано или поздно он бы сам пришел к этому вопросу. И долго бы искал ответ. Но не сейчас, когда все, что нужно, уже было сказано. Все недосказанное явлено.
Теперь он знает ответ на вопрос, который никогда бы не задал. Или, точнее, которым никогда бы не задался.
Любовь. Как странно думать об этом. Как странно знать, что Риэль любит его. И почему-то он ни на секунду не смог подвергнуть сомнению эти слова.
Тогда, лежа на кровати, сломленный порывом лихорадки, усталый, изможденный, но Риэль смотрел на него с благодарностью только за то, что он подал ему стакан воды. Это так много? Это — ничто. Но когда этот стакан тебе подает любимый — это все. Он знает, да, он знает, потому что сам любил. Но любит ли? Два года ее нет. Если любовь и была — то она застыла тяжелой каменной глыбой в сердце.
Но что-то екнуло, когда он словил на себе благодарный глубокий взгляд голубых глаз. Воспаленных, усталых, но светящихся от счастья просто оттого, что он был рядом.
Ты так меня любишь, Риэль?
А ведь этот раб, всегда бывший для него озорным незаметным мальчишкой, что волочился за ним, словно тень, и забрасывал восхищенными взглядами, превратился давно уже в юношу… Красивого юношу. Чьи слова о верности и любви — не пустой звук. Потому что он уже не ребенок. Потому что он взрослый человек, который осознает свои поступки и слова. И эти слова стоило принять к сведению.
Он знал, что если на любовь не обращать внимания, то рано или поздно она сама собой затухнет. Нельзя игнорировать чувства, какими бы они ни были. Будь то ненависть или любовь. Будь то грусть или радость. Они есть — и от этого никуда не деться.
И когда сухие, потрескавшиеся от лихорадки губы произнесли вот так просто «люблю», все внезапно обрело ошеломляющий, просто оглушающий, смывающий все на своем пути смысл. Словно до этого он был глух, и вдруг неожиданно лавина звуков сокрушила его. Словно кто-то повернул какой-то рычаг громкости.
Смысл, которого не было уже два года. Смысл, который, казалось бы, был уже давно утерян. Потому что когда тебя кто-то любит — ты чувствуешь себя иначе. Любовь — это сила. И сила огромная. Сила с большой буквы. Сила, которую нельзя игнорировать, в каком бы состоянии ты ни был.
Глаза, столько лет смотревшие с обожанием и восхищением, внезапно приобрели весь свой цвет, глубину… Обещание?.. Голубые-голубые, словно небесный свод. Или синь безбрежного океана. И такие же глубокие.
И почему он раньше не замечал, что когда Риэль говорит «мой хозяин», то это звучит так, словно он говорит «мой любимый»? И почему он не замечал, что только Риэль так обращается к нему? Все остальные называют его лордом, господином… В его устах слово «хозяин» приобретает магическое значение. Совсем иное значение.
Почему?
Да потому, что он был слишком занят своей болью, чтобы замечать что-либо.
И даже своими обязанностями лорда он пренебрегал, сваливая все на управляющего.
И губы сами шепчут:
Прости меня, Риэль.
Прости за неведение. Прости за безразличие. Прости за боль, которую, сам не зная, причинял так долго. Прости за эгоистичность. Прости за равнодушие к твоим словам, жестам, взглядам. Прости за слепоту. Прости за игнорирование.
Да, он не обязан извиняться. Не обязан отвечать взаимностью. Но он знает, как это больно — когда любишь, а в ответ — тишина. Пусть у него немного другая ситуация, но суть та же. Пусть его возлюбленная умерла, а возлюбленный Риэля жив и…
Странно думать о себе, как о возлюбленном Риэля. Очень странно. Но приятно.
И что-то просыпается в давно уже умершей душе. Что это? Что он слышит в тишине этой неприветливой каменной комнаты, что похожа на тюрьму?
Тук-тук. Тук-тук. Тук-тук.
Это… сердце?.. Да, это сердце. Его сердце. Снова бьется. Оттаяло? Не может быть.
Не может быть!
Герцог вскакивает с кровати как ошпаренный, тяжело дыша. Он словно только что проснулся от ночного кошмара, что преследуют его вот уже много ночей. Только сейчас это не кошмар. Это что-то неизведанное. Что-то притягательное. Но запретное.
Он встряхивает головой и пытается успокоиться.
— Нет.
Говорит неизвестно зачем. Неизвестно кому. Неизвестно для чего.
Рука тянется к сердцу. Комкает тонкое сукно дорогой рубашки. Опускается — ладони сжимаются в кулаки. Эмоции. Жизнь. Разжимает и снова сжимает кулаки. Опять встряхивает головой.
Уже успокоившись, лорд садится на кровать, все еще тяжело дыша.
Риэль.
Закрыв глаза, он проводит рукой по лицу и устало откидывается на подушки. Слова, сказанные Риэлем в бреду, в лихорадке, хлынули в его сознание мощным потоком.
Хозяин, хозяин, хозяин…
Люблю.
Вижу.
Хочу.
Жду.
Не могу без тебя.
Пойми.
Дай прикоснуться.
Не оставляй.
Знай.
Прими.
Не отталкивай.
Такие короткие слова. Незначительные по отдельности, но приобретающие ошеломляющий смысл вместе. Несдерживаемый крик уставшей любить души. Нетрудно распознать. Нетрудно понять. Но трудно откликнуться.
«Я видел тебя впервые… И это зрелище отпечаталось в моей душе на всю оставшуюся жизнь. Восхищался ли я тобой? Восторгался ли?
Я жил тобой. Слышишь, хозяин? Я живу тобой. Я дышу тобой.
Пусть лучше ты будешь знать и ненавидеть, чем не знать никогда».
Сердце не унимается. Как странно слышать его биение после стольких месяцев…
Волнение?
Он с удивлением обнаружил, что ладони вспотели.
И что теперь?
С не меньшим удивлением таль-герцог заметил вдруг вспыхнувшее желание поскорее вернуться домой. Домой. Снова дом? Но ведь со смерти Иль это был просто пустой темный замок. А теперь снова дом…
Хочется увидеть его лицо. Хочется узнать, о чем он думает. Хочется с детской жадностью вытянуть из него все его мысли. Словно ребенок, увидевший желанную игрушку и теперь тянущийся к ней всем своим телом, всеми фибрами души. Это чудо, такое яркое, замечательное, долгожданное чудо… Ведь любовь — это что-то светлое. Что-то, к чему хочется тянуться. Это такое восхитительное чувство… И пусть оно чужое, но так хочется оторвать кусочек, особенно если в собственном сердце царит так осточертевшая тьма. Взять, забрать, покорить, выпить до дна, иссушить…
Позволь мне прикоснуться к твоему чуду, Риэль.
Позволь забыться ненадолго…
========== Страх ==========
Три месяца.
Три месяца терзаний и ожиданий. Беспрерывного потока сумбурных, хаотичных мыслей. Что же будет? Что же будет, когда Он вернется?
Балансируя на грани истерики и обморока, до истощения, до измождения… Вот до чего его доводили эти мысли. А может быть, Он просто забыл? И все будет как прежде?
Нет, какая глупость. Герцог никогда и ничего не забывает. Идеальная память.
Тогда, может быть, проигнорирует?
