Текст книги "Излеченные души (СИ)"

Автор книги: Li-Catarine

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)

25. Лидия.

Я собрала все продукты, что были приготовлены в моём холодильнике для праздничного ужина. София не изменилась, поэтому предпочитала бездельничать и валяться на диване в гостиной Хардина. Рядом с самим Хардином. Пока я тут одна собирала продукты и пыталась отнести их наверх. Я взяла свой любимый фартук, и пошла к Хардину. Знаю, что он сто процентов будет смеяться, когда увидит меня в нём, но я хотела, чтобы сегодня обстановка была максимально домашняя.

      Когда я поднялась к Хардину, картина была довольно ожидаема. Хардин пил пиво на диване, а рядом с ним сидела София. Хорошо, что хотя бы без пива.

– Так и думала, что застану вас, сидящих на диване, – сказала я, проходя на кухню.

– Мы действительно хотели тебе помочь, – крикнула София, но так и не поднялась с дивана. Я выглянула из кухни, когда всё поставила, и заметила, что она сидела, глядя на Хардина. Только слюнки пока не потекли.

– Что? – спросил Хардин и повернулся ко мне. Я лишь покачала головой и снова спряталась на кухни, чтобы они не видели меня.

      Через час уже были закончены все основные приготовления. Салаты были нарезаны, индейка была в духовке, а на плите тушились овощи в сковородке.

– Знаете, вы можете хотя бы заняться сервировкой стола! – крикнула я Хардину и Софии.

– Обязательно? – переспросила меня Соф, в то время, как Хардин крикнул «Иду». Я повернулась, чтобы посмотреть на него и заметила, что София также удивлённо глядела на него. Хардин просто закатил глаза и пошёл к столу.

      Если бы я знала, чем обернётся моя просьба, никогда бы не попросила их сервировать стол. Они не знали, как ставить тарелки, как раскладывать вилки. Куда ставить салат, кто будет вино, а кто нет. Как правильно поставить индейку, куда нужно поставить соусницу. Они ставили всё без какой-то системы и порядка.

– Ладно, я поняла, что вы всё делаете назло, поэтому просто сядьте, – сказала я, когда поставила в духовку пирог и подошла к столу в гостиной, чтобы всё переставить.

– Вообще-то, мы старались, – сказала София, глядя в пол.

– И я ценю это! – попыталась улыбнуться я, но ничего не вышло. Соф не обижалась, потому что знала, какая я привередливая и придирчивая. Она просто завалилась на диван, чтобы продолжить смотреть кино. А вот Хардин остался стоять рядом со мной, чтобы помочь мне с сервировкой. – Эм, и когда теперь ты собираешься рассказать обо всём родителям? – спросила я, чтобы как-то заполнить эту тишину.

– Уже не терпится избавиться и от фальшивых отношений? – спросил он с усмешкой.

– Нет! – быстро сказала я, а он еще сильнее усмехнулся из-за этого. – То есть я хотела сказать, что не люблю враньё… а твои родители такие милые… и мне просто интересно, как далеко ты хочешь зайти. Вдруг в голове ты уже планируешь нашу с тобой фальшивую свадьбу? – нервно засмеялась я.

– О, особенно часто я планирую нашу с тобой первую брачную ночь, – усмехнулся он.

– Фальшивую брачную ночь!

– Прости, Бэмби, но тут я никогда не фальшивлю.

– О, да твоя самоуверенность не знает границ, – рассмеялась я.

– Вот ты знала, с кем начинала жить, поэтому теперь без каких-либо претензий, – театрально сказал он, положив руку на сердце. Это заставляло меня еще шире улыбаться.

– О, нет, малыш, об этой твоей стороне я не знала. И ни за что бы ни согласилась жить с тобой, узнай раньше.

– Всё равно бы согласилась, вспоминая наши совместные ночи, – прошептал он, наклонившись ко мне ближе, а я сразу отступила, потому что эта близость полностью выводила меня из равновесия. Хардин слишком часто выводил меня из равновесия. Меня уже начинало пугать то, что я чувствую в его присутствии, поэтому я хочу как можно быстрее закончить то, что между нами происходило.

– А что?.. – начал Хардин и я посмотрела на него. Но он замолчал и просто смотрел на меня.

– Что? – спросила я.

– С пирогом. Да, я хотел спросить, что там с пирогом? – невнятно пробормотал он, немного отступая.

– Ему еще нужно минут десять, чтобы приготовиться, – нахмурилась я. – С тобой всё хорошо? – он так и не ответил, потому что позвонили в дверь, и он пошёл открывать.

– Хардин, – услышала я миссис Стоун. – Лидия! – радостно сказала она, когда я подошла, чтобы обнять её.

– Маленькое напоминание: я твой ребёнок, – произнес Хардин, закатывая глаза.

– О, милый, Лидия теперь мне, как дочь, – улыбнулась Карла, когда закончила обнимать меня. – А вы мои милые дети, – сказала она, потрепав его по щеке.

– Всё уже почти готово, – сказала я, помогая отцу Хардина с пальто.

– Уже чувствую запахи, – усмехнулся тот. – Красивая, умная, добрая, да еще и готовит отлично. Моему сыну повезло.

– Ох, перестаньте, вы же еще ничего не попробовали, – смущённо засмеялась я, покраснев.

– Ты женат, – напомнил ему Хардин, а я почувствовала его руки на своей талии. И от этого начала смущаться еще сильнее.

– Знаю и люблю твою маму, – сказал отец Хардина, притянув свою жену. У миссис Стоун в это время просто светились глаза от счастья.

– К столу! – сказала я, чтобы просто убежать от них.

      Я высвободилась из рук Хардина и повернулась. София и Элиот уже сидели за столом и о чём-то мило болтали. Вот такой мужской компании я была даже рада. Элиот уже был не маленький мальчик, но еще и не настоящий мужчина, поэтому я не волновалась за Софию. Тем более, она делала прекрасные успехи. Я даже рассчитывала на то, что смогу уговорить врача закончить лечение, чтобы она жила со мной. Софии нужна настоящая полноценная жизнь и всё, что она упустила в ней.

      Пока все рассаживались, Карла помогала мне с последними приготовлениями, которые оставались. Она принесла свою макаронную запеканку, сказав, что в их семье этот рецепт передавался по наследству, и я обязана потом тоже ему научиться, чтобы радовать Хардина. Именно в такие милые и домашние моменты, я постоянно испытывала перед ней стыд. Мама Хардина была прекраснейшей женщиной и чем-то напоминала мне мою маму. И она уже считала меня дочерью. Но я не была ею, потому что не была с Хардином. И никогда бы не смогла быть.

      Когда все уже сели за стол, в дверь еще раз позвонили, и я встала, чтобы открыть.

– Привет! – радостно сказала Макс и бросилась мне на шею.

      Она изменилась. Её макияж был лёгким, волосы ровно уложены, а не взлохмачены. И впервые она надела платье и бежевые балетки к нему. Я привыкла видеть свою Макс в каких-нибудь вызывающих нарядах, кричащих цветах. А не такую: простую и милую. Всё, что осталось от того образа, – цвет волос.

– Привет, – сказала я, когда она всё же отпустила меня. – Ты… ты очень красивая. Я даже не сразу тебя узнала! – улыбнулась я.

– И я сказала ей тоже самое, – я подняла голову и увидела Джин – подругу Хардина. Она улыбнулась, глядя на Макс и притянула её к себе. – Но она до последнего не верила мне и говорила, что не хочет быть посмешищем.

– И в корне была не права, потому что, Макс, ты прекрасна, – сказала я, а она слегка покраснела. Видеть покрасневшую Макс для меня опять же шок.

– Полегче, – сказала Джин, приподняв брови. – Я ревнива, а удар у меня сильный.

– И ты будь полегче, Джин, – смеясь, сказал Хардин, а его руки снова оказались у меня на талии и притянули к мужественной груди. – Эта девочка – моя, – его губы опустились, чтобы поцеловать моё плечо. Я заметила, как глаза Макс широко открылись от удивления, а Джин просто закатила свои и прошла вперед, закрывая дверь.

– Самец, перестань уже метить свою территорию, – сказала Джин, снимая свою куртку. – Здравствуйте, мистер и миссис Стоун, – сказала Джин, взяв за руку Макс и проходя к столу.

– Перестань, – прошептала я и попыталась отстраниться от губ и рук Хардина, которых вмиг оказалось слишком много.

– Никогда не думал, что так омерзителен девушкам, – произнес он, когда всё же отстранился от меня.

      «Не омерзителен! Всё как раз-таки наоборот. Это слишком для меня желанно» – это был первый раз, когда в голове были мысли, и мне безумно хотелось озвучить их, но губы кто-то, словно склеил и не давал этого сделать.

– Пойдём к остальным, – вместо этого сказала я.

      Миссис Стоун о чём-то радостно переговаривалась с Джин, а мистер Стоун хмуро смотрел на неё и Макс, что уже что-то рассказывала Софии.

– Сын, – сказал мистер Стоун, когда мы с Хардином вернулись за стол. – Может, в этом году ты прочтёшь молитву и разрежешь индейку?

      Хардин застыл и шокированными глазами уставился на отца. Я чувствовала, что для него это важно. Ему было нужно это одобрение отца. Нужно признания того факта, что он уже взрослый и стал настоящим мужчиной. Чтобы как-то вывести Хардина из задумчивости, я взяла его за руку и сжала её. Он бросил на меня быстрый взгляд и улыбнулся. А потом он взял за руку и Софию, что сидела рядом с ним.

      Я смотрела на то, как Хардин резал индейку, как София спорила с Элиотом о том, кому достанется первый кусок. Смотрела на миссис Стоун, которая любящими глазами любовалась сыном, который накладывал мне еду. Я смотрела на Джин и Хардина, которые смеялись над чем-то. Любовалась Софией, которая смеялась больше, чем за все эти восемь лет. Я наблюдала за Макс, которая просто светилась от счастья, любуясь своей девушкой.

На этом обеде я чувствовала себя дома. Я чувствовала, что у меня есть семья. Я была счастлива. И внутри желала, чтобы всё это было правдой. Я хотела быть настоящей девушкой Хардина, хотела, чтобы его родители любили меня по-настоящему, как дочь, хотела, чтобы София была со мной, а Макс и Джин никогда не расставались.

Но я знала, что большая часть этого построено главным образом на фальши наших с Хардином отношений.

26. Хардин.

– Значит, вы встречаетесь? – спросил мой отец еще раз, переводя взгляд с Джин на Макс.

      В большей своей степени ужин проходил отлично. Я видел, как была счастлива мама, наблюдал за влюблёнными глазами Джин. Смотрел, как Элиот всё больше и больше влюбляется в сестру Лидии. И постоянно не мог оторвать взгляда от самой Лидии, потому что она становилась еще прекраснее, когда улыбалась. А сейчас она улыбалась не переставая.

      Но дотошность и консервативность отца в некоторых вопросах всё равно никуда не делась.

– Да, мистер Стоун, – невозмутимо сказала Джин. Она всегда была умничкой и знала, как говорить с моим отцом.

– А парни закончились? – спросил он.

– Скотт! – шикнула на него Карен.

– Милая, только не говори, что я не прав, – продолжил отец, взглянув на маму. – Ты же сама постоянно ходишь в церковь и знаешь, что это противоестественно.

– Да, это перечит Библии, но это лишь их дело и их жизни, – продолжила мама.

– И поэтому они губят свои молодые годы на глупые противоестественные извращения, – продолжил отец. – Да, ты права, это их дело.

      Я посмотрел на Джин, которая сжала руку Макс.

– Отец… – начал я, но Лидия перебила меня.

– А я еще знаю, что в Библии сказано, что Бог есть любовь, – начала она, а отец стал внимательно смотреть на неё. Впрочем, как и все за столом. – А любовь вездесуща. Она в воздухе, в движениях, в словах, поступках. Она везде. Она не имеет формы и размера. Она не имеет цвета и запаха. Она не имеет конкретного описания. Но она имеет одно значение: любовь – это всё. Тогда что в том, что две души любят друг друга? И хотя быть вместе?

      Когда Лидия замолчала, она повернулась ко мне. А я не мог просто перестать смотреть на неё. Не мог отвести взгляда от этой девушки, которая была прекрасной. Умной. Красивой. Нежной. Доброй. Внимательной. Заботливой. И сильной. Она была гораздо сильнее, чем кто-либо из тех, кого мне доводилось встретить. И я не переставал восхищаться ею. И больше всего мне хотелось, чтобы она знала, как стала важна для меня. Но и именно этого мне хотелось меньше всего, потому что я знал, что услышу в ответ.

– Хардин… но мы же… это же были ненастоящие отношения… это же не было… Хардин…

      Она бы даже не смогла выразить свою мысль, потому что была слишком мягкой и нежной. Но смысл бы всё равно остался таким, какой он есть.

– Да, и я люблю её, – я быстро заморгал, отрываясь от зелёных глаз, в которые смотрел всё это время. Когда я перевёл взгляд на Джин, то заметил, что он повернулась к Макс. – Я люблю тебя. Я никогда не встречала кого-то, кто будет делать меня настолько счастливой.

– И я люблю тебя, – сказала Макс, а у неё в глазах стояли слёзы.

– Какая трогательная, но извращённая сцена, – продолжил отец, полностью нарушив момент. – Две девочки решили, что знают о любви. Теперь мне даже стало интересно, как долго вы сможете играть в эту игру.

– Скотт! – крикнула мама.

– Перестань уже быть такой задницей, – сказал я ему, совершенно не заботясь о его реакции.

– Не смей со мной так говорить…

– А как я должен с тобой говорить, если ты постоянно считаешь меня недостойным ребёнком. Это было в детстве и продолжается сейчас.

– Потому что ты постоянно ведёшь себя, словно малый ребёнок. Ты никогда не мог вырасти, никогда даже не пытался повзрослеть. Для тебя жизнь – сплошная игра в несерьёзность, – строго говорил отец, а я чувствовал, как гнев во мне закипает.

– Мои увлечения для тебя всегда были таковыми. Прости, что я не Алекс. Но даже он верил в меня! – закричал я.

– Самое моё большое разочарование в том, что… – начал отец, но мама остановила его, отдёрнув.

– Скотт! – она встала из-за стола, пытаясь остановить нас, но я не мог. Мне так много хотелось высказать отцу. Так много нужно было сказать. Так много долгие годы было спрятано внутри меня.

– И в чём же? В том, что не я погиб в той машине? Или в том, что я вообще родился на свет?!

– В том, что ты даже и капли не похож на брата, – крикнул он. Его лицо покраснело от гнева. – У него была голова на плечах, он умел добиваться своего. И я всегда был в нём уверен. А достижения твоей жизни: убил брата-близнеца и нашёл себе хорошую девушку, – сказал он, кивнув на Лидию, которая сжалась на стуле.

      Гнев дошёл до точки максимума. Я рванул к нему, потому что сегодня папа перешёл все границы дозволенного и все границы моего терпения. Но я почувствовал, что кто-то встал у меня на пути, упираясь маленькими ручками мне в грудь.

– Хардин, прошу, не надо, – прошептала Лидия, а я опустил на неё взгляд. Маленький Бэмби с большими глазами, в которых был страх. – Пожалуйста, не делай этого. Ты сам будешь жалеть.

– Да, если всё же не врежу этому козлу.

– Подумай о маме, – я бросил взгляд на маму, которая сжалась на стуле и пыталась утереть слёзы. Рядом с ней сидела Джин, обнимая за плечи и что-то тихо говоря.

– Убирайся! – сказал я отцу, указав на дверь. – Пока не сказал еще какое-то дерьмо, пошёл вон.

      Отец вскочил из-за стола, кивнув Элиоту на выход. Мама тоже встала и быстро пошла за ними.

– И чтобы ты знал, – крикнул я, пока он еще надевал пальто. – Алекс всегда верил меня и повторял, что я должен идти к своей мечте. И я иду, поэтому я бросил учёбу и теперь играю в группе.

      Отец смотрел на меня и мне казалось, что от злости он сейчас лопнет. Мама схватила его за руку и потащила к выходу, приговаривая что-то по дороге.

– А теперь вошли вон все, – сказал я, взглянув за стол, где было слишком много народу. – Вон! – крикнул я, когда никто так и не пошевелился, а потом ушёл в свою комнату, хлопнув дверью, которая едва с петель не слетела.

      Я не знаю, чего мне сейчас хотелось в первую очередь. Догнать отца и врезать ему, разбить что-то, наорать на кого-то, выпить. Мне хотелось всего сразу, потому что внутри меня бушевал целый вихрь эмоций. Ярость. Злость. Гнев. Боль. Печаль. Страх. Вина. Много вины и гнева. И как бы сильно я не злился на отца за все его слова, больше всего я всё равно злился на себя. И ненавидел в первую очередь себя, потому что он был прав. Он во всём был чертовски прав.

      Я виноват в том, что Алекса больше нет. И выжить должен был именно он. Не я. Я никогда не представлял из себя ничего стоящего. Был ошибкой, обузой, пустотой. Он же был всем. Надеждой родителей, золотым мальчиком, одарённым ребёнком с большим будущим. Но главное – он был моим самым лучшим другом. Он постоянно повторял, что он верит в меня, что я стану рок-звездой, и мы еще будем смешить людей тем фактом, что звезда рока точная копия сенатора.

      Но я сам отнял у себя человека, который всегда и везде помогал мне, поддерживал меня. Я сам отнял его у себя! И никогда не смогу простить себе этого. Плевать, что думает и желает отец. Я не могу простить себя.

      Я услышал, что дверь открылась. По тихим и неуверенным шагам я понял, что это была Лидия.

– Все ушли, – сказала она.

– Хорошо, – бросил я, даже не посмотрев в её сторону. – Прости за всё это. Лучше иди домой.

– Я кое-что принесла тебе, – сказала она, проходя в мою комнату. Мне даже стало интересно. Я ничего не смог сделать с дурацкой улыбкой, которая появилась на моём лице, когда я увидел контейнер с мороженым.

– У меня не было мороженного.

– Знаю. Я принесла его из своей морозилки, – ответила она, когда села рядом со мной на кровать и протянула мне ложку.

– Вау, должно быть ты очень любишь меня, раз делишься со мной мороженным из своих личных запасов, – пошутил я, а она толкнула меня плечом, но всё равно улыбнулась.

– Любовь к сладкому у меня от мамы. В детстве с этим постоянно были проблемы, потому что я крала из шкафчиков конфеты, печенье и прочее, а когда мама ловила меня, говорила ей, что сама видела, как она делала тоже самое.

– А ты видела?

– Нет, – рассмеялась она. – Я всегда блефовала, но она каждый раз краснела и просила не рассказывать папе.

– Ты маленькая хитрюга, – улыбнулся я, зачёрпывая очередную ложку клубничного мороженного. Я уже сто лет не ел мороженное. Я и забыл, насколько это может быть вкусно.

– Ничего не могу поделать. Сладкое – это вся моя жизнь.

– А театр?

– А театр – все мои остальные жизни. Ведь в театре их бесчисленное множество. Я всегда становлюсь кем-то другим там, – улыбнулась она, а потом зачерпнула большую ложку мороженного. Я удивился, что она не закричала «Холодно-холодно!».

– Поэтому ты и занимаешься этим?

– Наверное, – задумчиво сказала она, ковыряя ложкой подтаявшую массу и не смотря на меня. – В школе за мной всегда ходило клеймо «Девочка, у которой чокнутая сестра», «Одиночка с неполноценной семьёй». Дома же я даже не понимала, кто я. Новая жена папы всегда пыталась при нём, но все её улыбки были такими лживыми, что меня выворачивало. Один раз на семейном ужине она сказала, что я могу называть её мамой. Она сказала это так, словно они с папой делали мне одолжение, разрешая жить в этом доме и считать их родителями. Тогда я поняла, что не принадлежу этой семье. Теперь я играла там дочь и сестру. Но уж точно я не была там кем-то настоящим.

      Лидия замолчала, зачерпнув ложку мороженного, а я взял её свободную руку в свою.

– Я хочу узнать, какая она, – сказал я.

– Кто? – удивилась Лидия, и я улыбнулся ей.

– Лидия. Я хочу узнать, какая настоящая Лидия. Которая не играет роль чьей-то дочери, чьей-то сестры, чьей-то девушки. Которая не притворяется, не улыбается для других, чтобы порадовать их. Я хочу узнать, какая она – настоящая Лидия, которая спрятана за множеством масок и искалеченной душой.

– В этом-то и проблема, Хардин, – печально сказала она, а в её больших глазах появились слёзы. – Я больше не знаю, какая настоящая Лидия. Не знаю, чего она хочет, о чём мечтает, чего ждёт от жизни. Я словно играю самую важную роль. Милую девочку, которая претворяется, что в её жизни всё хорошо. Идеальную девочку, влюблённую в своего хорошего друга. Но умирающая от неразделённой любви. Думаю, я слишком часто читала Шекспира и просто переняла по одной черте от каждой его героини, – невесело засмеялась она, а я провёл по её щеке рукой, чтобы заправить прядь волос. Она сразу посмотрела на меня. Даже со слезами её глаза были самыми красивыми. Но мне всё равно больше нравилось, когда её глаза улыбались, хоть я и видел это всего пару раз.

– Мои глаза в тебя не влюблены, – начал я. – Они твои пороки видят ясно. / А сердце ни одной твоей вины / Не видит и с глазами не согласно. / Ушей твоя не усложняет речь. / Твой голос, взор и рук твоих касанье, / Прельщая не могли меня увлечь / На праздник слуха, зренья, осязанья. / всё же внешним чувствам не дано – / Ни всем пяти, ни каждому отдельно – / Уверить сердце бедное одно, / Что это рабство для него смертельно… Прости, но дальше не помню.

Но тут я соврал. Я просто не мог прочитать последние строчки, так как там было «В своём несчастье одному я рад, что ты – моя грех и ты – мой вечный ад». Мне показалось, что это просто будет больше, чем она должна услышать от меня. Конечно, я всё еще слышал в своей голове слова Лидии из столовой. Но не знал, как к этому стоит относиться.

– Боже, это же Сонет 141! – радостно закричала Лидия и начала прыгать на кровати. – Ты знаешь его наизусть! Откуда?! Откуда-откуда?

– Прошу, успокойся, – рассмеялся я и забрал у неё ведёрко мороженного, про которое она уже забыла и чуть не уронила, пока прыгала. Иногда она была так похожа на ребёнка, что мне становилось дико стыдно от того, как сильно я возбуждался. – Когда я только начал писать песни, у меня был полневший ступор. И Алекс предложил найти вдохновение у других поэтов, поэтому частенько приносил мне какие-нибудь книжки. Это были его любимые строки. Он говорил, что когда-нибудь я дойду до глубины этих Шекспировских строк и напишу такую же проникновенную песню.

– Я всегда думала, что этими строками Шекспир призывает нас любить, не взирая ни на что. Он пытается донести, что, прежде чем сказать кому-то, что мы любим его, мы должны увидеть все его пороки и принять их полностью.

– А если этих пороков слишком много, послать в задницу, – рассмеялся я.

– Да ну тебя, – тоже засмеялась она, а потом встала. Я сразу почувствовал боль от того, что она собралась уходить и уже хотел извиниться за грубость. – Хочу проверить Софию. Джин и Макс остались с ней, но мне нужно её увидеть, а еще убедиться, что с самой Макс всё хорошо, потому что она так расстроилась из-за слов твоего отца. Но он не виноват. Хотя он повёл себя не очень хорошо, он не такой плохой. Я просто… не знаю, что тебе сказать…

– Спасибо за мороженное и разговор. Это… помогло, – обычно я не люблю трепаться или слушать бесконечные разговоры. Но звук голоса Лидии успокаивал меня, даже когда она говорила невпопад, путалась в мыслях и не знала, что нужно сказать, а что умолчать. Мне нравилось говорить с ней, смотря в её глаза, потому что с ней я почему-то чувствовал себя хорошо. Она была просто… Лидией. И больше ей не нужно было.

– Тогда пока, – улыбнулась она.

– Пока, – сказал я, когда она вышла и закрыла дверь.

      А я так и остался в комнате с ведёрком подтаявшего мороженного и словами Шекспира в голове.